Покаяние. Роман, Глава 16

XVI
Когда и в ночь с третьих на четвёртые сутки Екатерина не приехала, а компаньоны по временному, сезонному договорному найму, заметили, как осунулось и потемнело, но не от загара, лицо Кирилла, ранее улыбчивый весельчак с шутками и прибаутками, стал молчаливым, даже нелюдимым, стараясь уединиться или вовсе уехать надолго, не объясняя цель поездки и только по знакомому рёву мотоцикла, можно было догадываться, по какому уже кругу он пошёл поднимать пыль по кварталам сада, то вовсе уходил молча неведомо куда и так же внезапно появлялся, молча заваливаясь в вагончик, не подавая признаки жизни и не отзываясь, когда его хотели растормошить разговорами.
– Пропал мужик. Вот смотри, Митька, до чего бабы довели хорошего, некогда, семьянина, – бурчал за обеденным столом Павлович, крестивший Митьку и таким образом, ставший парню крёстным, а Василию кумом, – лучше не женись, пока молодой, девок много, найдешь себе зазнобу, для утехи, а вот, как станешь такой, как Кирилл, по возрасту, закоренелым холостяком, женись, чтоб наследника зробыть и на старости лет було кому воды подать.
– Тоже мне знаток жизни, нашёлся, – с недовольством отозвался Василий, – чему хорошему учишь парня? Сопьётся, разбалуется и кому он тогда нужен будет? На моей шее будет сидеть.
– Ну, чего ты, кум? Вот гляди, какая деваха на Кирилла клюнула. А крестник на мордашку весь в меня… фу, ты! Чужак попался. Не слушай, зарапортовался я, на тебя, конечно. Я-то ни при делах…
– Ох и трепло ты, кум! За языком следить нужно, бо так можно и на тумака нарваться. Мотай на ус… А ты хоть когда-нибудь их, усы-то носил?
– Ни! У мене они не растуть. Я ж полотенцем брею харю. Я, як его, в корень пишов… – почти серьёзно констатировал факт отсутствия растительности на лице Павлович.
– Сам признался, шо харю… А я думаю, шо це куманёк перестал совсем обходы делать по рядам и периметру. Оказывается, корень у нього найшов благоприятну почву и врос в аккурат у стана наших начальниц.
– А ты, шо, ревнувати став? Гляди, Митька все бачить, та мамке раскаже.
– Хорош пургу мести. Мне, як «бугру» нужно с начальством лебезить, щоб наши делишки они не зрозуміли. Паняв? – Василий явно нервничал.
– Паняв-паняв, не тупей паровоза. А шо нам и правда с Кирюхой робить? – Мыкола указал на вагончик, в котором зарылся в углу под одеяла Мельник, – пропадает же, треба з ним поговорити.
– Поговори… Нет, не нужно, лучше я сам. Бо ты… – махнул Вася рукой и повернувшись в пол-оборота на двери вагончика, приложив к губам указательный палец, почти шёпотом добавил, – хай поспит, потом поговорим.
Через время Кирилл вышел хмурый и взъерошенный, ни на кого не обращая внимания, пошёл к рукомойнику, прикреплённому с торца тракторного прицепа ПТС-4, на базе которого и был изготовлен вагончик, с дверью ближе к переду краю, с прицепным устройством. Ударив пару раз по клапану простейшего рукомойника, объёмом на три литра воды и, услышав звон опустевшей ёмкости, заматерился тихо себе в бороду, отправился к одноосному прицепу с ёмкостью для воды куба на два, нагнулся к трубке-удлинителю, желая испить сначала водицы и крутнул барашку вентиля. Нагнулся и только собрался пить, приоткрытый вентиль издал характерный шипящий звук просачивания через приоткрытый запорный клапан. Вода прогнала, утоляющих жажду ос из трубы и те, видя преграду на вылете в виде чьих-то пересохших губ, впились в них со всей злостью. А замешкавшаяся, последняя из ос, принимающая живительную влагу через свой хоботов, на взлёте столкнулась уже с взвывшей от боли физиономией в районе левого глаза и сделав свой укол «с выпадом», вынула свою заточенную «шпагу», поднялась вертикально вверх, что вертолёт и устремилась догонять своих подруг, взявших курс на соседнее поле подсолнечника.
Кирюха, скуля, открыл на полную вентиль и, подождав немного, чтобы сюрприз не повторился и подставил лицо, а потом и всю голову под мощный поток воды. Набрав полные ладони, несколько раз приложил к горевшим и распухающим моментально на глазах губам. Василий закатывался смехом, а у Павловича от ржачки обломился под ним тарный ящик и тот рухнул наземь, но не поднялся, а лишь катался с бока на бок, держась за живот. На шум из рядов сада, на приличном расстоянии, метрах в двадцати, показались удивлённые физиономии наёмных рабочих, не понимающие, что могло привести людей к истерическому хохоту, а одного из них к отборному русскому неповторимому и «многоэтажному»…
Всем, конечно, было смешно, кроме самого Кирюхи, в зеркале его лицо на лицо не было похоже – рожа с подбитым глазом и варениками с крупными вишнями вместо губ. И момент-то самый неподходящий, если представить, что этой ночью приедет Катюха?
«А, может быть, это и к лучшему. Приедет, порыскает, меня не узнав, поспрашивает и на утро уедет, – идиотская отговорка, но именно это пришло ему в голову, – говорят, что Бог даёт, то к лучшему. Чему суждено случиться, того не миновать».
Новость о том, что Кирилл пострадал, и чтобы: «все, у кого «будет гореть душа» или просто захотят умыться – берегитесь ос, они сегодня злющие, как никогда».
Пришла даже бригадирша сада, чтобы «полюбоваться» на «любителя целовать ос». Кирилл прикладывал всё, что мог найти холодное к губам и к заплывшему глазу. Но холодильника не было и только примочки водой с той же, злополучной бочки могли хоть чуть снять жар и опухоль. Он намочил обильно полотенце и, прикладывая к больным местам, держал до иссушения его.
– Нормально, Кирюха, отсыпайся, ночью будешь воров отпугивать, маски не нужно. Если не от испуга умрут, то от смеха, когда узнают кто это и что с мордой, которая лицом была. – Закатываясь, сделал предложение Кириллу Василий.
– Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Да и Бог шельму метит. Будет, Вася, и на моей улице праздник, – обиженно ответил Кирилл, недовольный излишним вниманием и подколам, которым не было конца.
Хорошо сказать «спи», когда в саду температура +350С к обеду и воздух в пространстве, ограниченном со всех сторон лесополосами, соседними квартала сада и, собственно говоря, кругом одни деревья почти без просвета – откуда ветерку взяться? Неоткуда. А в вагончике и подавно духота, там не только ветерка, движения воздуха нет – духовка. Поехать на пруд, окунуться?! Так тем самым совсем сон разгонишь. Найти где-то в тени место и упасть на землю на коврик? Так мошка и даже комары, которых спугнёшь и раздраконишь, начнут тебя жигать, чтобы вновь отвоевать ореол обитания.
– Что Бог даст! – отмахнувшись от мыслей взмахом руки и привлекая тем самым внимание Павловича.
– Ты, шо? Не горячка у тебе? – серьёзно обеспокоенный неадекватностью Кира, спросил Николай Павлович, сидя на ящике в тени вагончика и опёршись спиной в скат лафета.
Вега, видя обеспокоенного хозяина, заскулила и завиляла хвостом.
– Сейчас, красавица, мы с тобой прогуляемся, – подошёл к лайке и, отстегнув карабин, указал на коляску мотоцикла и приказал, – «место!»
Веге дважды повторять не нужно было, тем более, когда дело касалось прогулке на колёсах и не только. В два прыжка она оказалась на сиденье в коляске, гордо задрав нос в гору, пытаясь унюхать дичь, при этом «включив системы охлаждения» – энергично заработала языком, снимая с себя жар.
– Ты куда? – поинтересовался Павлович.
– Контрабандистов ловить. Скоро электричка на город. Небось уже запылили своими колесницами на полустанки.
– Ружьё не берёшь? – беспокоился тот же Павлович.
– Нет, моя Вега любого порвёт, а за хозяина тем паче.
Приятно было ощущать поток, хоть и горячего воздуха на лице и на голом торсе, так как все пуговицы летней рубашки с коротким рукавом были расстёгнуты, и она развевалась, словно знамя на передовой машине штурмового подразделения. Обтекающие струи воздуха создавали ощущение водной среды, столь же доброй, ласкающей и расслабляющей. Высокие тополя вдоль дороги мелькали «шлагбаумами» тени, перекрывающими часто дорогу и не чиня притонов, а создавая мельканием рябь в глазах. Кварталы закончились, и дорога покатилась вниз с горы к железнодорожному полустанку. Сам полустанок был недоступен взору, был спрятан за полосой молодого лесонасаждения, а далее, уже за двумя нитками железнодорожных путей, ниже полотна вытянулись в две улицы небольшого села, даже не села – хутора.
Кирилл заглушил мотоцикл, скомандовав Веге «рядом», двинулся по тропе к полустанку. На платформе ожидали электричку около десятка людей, большинство из них были с ведрами и картонными ящиками на легких ручных тележках. Почти всех Кирилл запомнил по участию в сборе черешни в саду и то, что они сейчас с собой увозили, был их заработок натурой, хоть и с лихвой. Один из мужиков курил и старался всё время оказаться к Кириллу спиной. Кирюха его в саду не видел, но вещей у него было побольше, чем у других, а в них, конечно, черешня из сада.
– За долгое время встречаю я «ударника коммунистического труда». Небось и премиальные заплатили? – Кирилл говорил с издевательским сарказмом, так как был уверен, что этот мужик в саду был, но на «общак» не работал, а потому и надёргал много ягод, сколько смог утащить, – Вега, проверь, откуда черешня.
– Ты, чё, издеваешься? – раздражительно спросил мужик.
– Я? Нет. Просто я никогда тебе больше не позволю и жменьки ягод упереть из сада… – Вега перебила хозяина лаем, после обнюхивания вёдер с черешнями, – что и требовалось доказать.
– Что доказать? Можно подумать, что вишни в твоём саду и в саду у бабы Мани пахнут иначе? – нервничал горожанин, а то, что он горожанин говорил его наряд, отличительный от сельских жителей.
– Ты, наверное, слышал, когда ехал сюда, в электричке, сто пудов даю, что обсуждали те, кто ехал на работу в сад и упоминали охранника по прозвищу Рыжая Борода? – глядя в бегающие по орбите зрачки потенциального вора, ищущего повод, как отцепиться от этого назойливого приставалы с собакой, Кирюха понял, такого нужно проучить, «душить» до признания или до конца, каким бы он и кем бы ни был.
– Ну слышал о каком-то пришибленном, который гоняет всех на «моцике» и из двустволки палит…
– Вот и познакомились. Рыжая Борода – это я. А твоё имя мне не интересно. Главное, чтобы ты меня запомнил и боялся, а ещё лучше, если вовсе забудешь в сад дорогу. 
– И, что ты мне сделаешь? Ну и где твоё ружьё? – голос мужчины переходил на крик.
Все собравшиеся ожидали развязки. Вега подошла к Кириллу, стала рядом с ним и после громких слов стала рычать на человека, повысившего голос на хозяина. Тот попятился, огрызаясь:
– А я ездил в сад и буду ездить! Воровал и буду воровать, понял, ты, Рыжая Борода?! И ты мне ничего не сделаешь…
– Тебе, конечно, не сделаю. Зачем пачкаться. Вега пошли, не тронь дерьмо, – проходя неспешно по перрону, как бы невзначай зацепил обвязанные платками вёдра и они, от резкости толчка потекли черешнями по перрону, а Кирилл язвительно и нагло уколол мужика, – аккуратнее мужчина, уберите, что рассыпалось, уборщиц тут нет.
Горожанин стоял замершим на месте, с желанием броситься в драку и тогда пришлось бы кому-то из садящихся в электричку пассажиров, вызывать по внутренней связи в вагоне поезда сопровождающего состав милиционера. Вега пару раз оскользнулась на мелких ягодах и, завиляв хвостом, догнала хозяина. На перроне воцарилась тишина. Кирюха был уверен, что теперь о Рыжей Бороде к тем характеристикам добавится, как минимум одна – Отмороженный. Да и до руководства совхоза дойдёт, а они в свою очередь успокоятся, поняв, что кроме трёх собак у охранников (третий кобель появился недавно, его привёз Павлович, попросив у знакомых нечистокровную овчарку по кличке Малыш), есть тот, который страшнее всех трёх собак – это Отмороженный, Рыжая Борода.
Но Кирилл был доволен, он не скучно провёл время, развеялся, отвлёкся от мыслей, угнетающих его и теперь можно было ехать на пруд, освежиться. Тем более, что это было почти по пути.
Водичка, в которую Кирилл окунулся, едва заглушил мотоцикл, который дышал жаром, в основном на ноги от цилиндров двигателя, на ходу сбросил лёгкую одежду и обувь, и, сделав 3-4 шага по мелководью пруда, оттолкнувшись, нырнул и пошёл «торпедой» на заданной «перископной» глубине до одного метра – глубже нельзя было, можно и камышом лицо порезать, и вынырнул в аккурат за два метра до камыша противоположного берега. Крякнул так от удовольствия, что в дальнем гузыре, то бишь суженном и заросшем камышом конце пруда, раздался резкий тревожный клич селезня, и, стайка уток, размашисто и энергично захлопав крыльями, что напоминало аплодисменты оваций за качественное исполнение номера, в данном случае нырка. Да и что этого пруда, когда он и Миус в более широком русле, со стремительным течением и-то на раз-два переныривал. Одним словом – подводник.
«Вот, если бы сюда на бережок да песочка, да и для компании кого-нибудь… Ну почему сражу, девушку? – сам на себя обиделся, выходящий аккуратно из воды, ополоснувший на широкой доске, спускаемой в воду, ноги и плюхнувшийся плашмя на мягкий спорыш, Кирилл, – можно и товарищей с пивасиком, а к нему ещё и рыбешку, лучше вяленного леща или тарань, да байки потравить… Ну зачем ты сам себя обманываешь, камбала ты плоскодонная, – снова мысленно занявшись самобичеванием, уточнил, – не друзей ты хотел тут видеть а её, новую свою знакомую, Катюху. Что, не так?.. Да так, всё так! Тут даже лягушки в пруду утвердительно закивали, квакая, головой. Вот, если сегодня не приедет, а скажем, завтра пожалует, то сделаю вид, что обиделся и вообще не хочу её видеть. Вот, так!»
Перевернувшись на спину и прикрыв скрещенными руками глаза от палящего июльского солнца, хотел сменить тему раздумий или вовсе ни о чём не думать. А это вообще возможно – ни о чём не думать, если даже во сне не весь головной мозг отдыхает? И, поняв, что это было не самое верное решение, снова сменил позу, распластавшись на животе и подложив руки под голову.
«Ну зачем я сам себя обманываю? Отвлёкся на время то тем, то этим, но основная мысль сверлила в это время мозг всё глубже и глубже. А, если просверлит насквозь, что будет? Мозг вытечет или я просто сойду с ума? – конечно, Кирюха, сознательно или подсознательно, но не переставал о ней думать, – ну жил же спокойно и никто, кроме семьи и родных мне не нужен был. Зачем эта напасть?»

За полчаса до прихода по расписанию электропоезда из соседней республики, Кирилл, прятав сильно приметный цветом «пламя» мотоцикл с коляской в тени подсобных построек полустанка, сидел на низкой металлической ограде цветника и курил одну сигарету за другой. Время тянулось томительно медленно. Людей на перроне не было, кроме пожилой пары, видимо припозднившейся в гостях у внуков, а может быть и наоборот, ехали в город к внукам, но почему ночью? Возможно, из-за того, что плохо переносят жару. И какое до них дело этого мужчины, с рыжей бородой, когда в его голове и без того из улья вылетел пчелиный рой и теперь не найдём его матка место для «гнездования» где-нибудь на «пчелиной тропе». Кстати, а губы-то у Кирилла стухли, даже похорошели симпатичным сексуальным блеском, глаз был слегка ещё опухшим. Он сам удивился, что так легко отделался после стольких укусов и все в «фейс».
Звук приближающейся электрички был услышан в ночной тиши ещё тогда, когда она набирала разгон от предыдущего остановочного пункта, а потом мощный луч прожектора, разрезав ночную темноту, стал «отыскивать» следующий пункт остановки по извилистому железнодорожному пути, копируя контур «щупальцев» горного кряжа, образованными, оврагами и расщелинами, годами размываемые дождевыми потоками и частицами пыли породы, уносимые ветровой эрозией, в змеевидный маршрут движения. Там, где были просветы между защитными древонасаждениями, естественного или искусственного происхождения, свет движущегося поезда пробивался и снова исчезал во мраке. И этот «одноглазый электро-механический червь» уверенно приближался, а когда он вошёл в зону видимости, издал мощный гудок, раскатившийся эхом на десяток километров.
Старики засуетились, стали сгребать многочисленные сумки, готовясь к посадке. Послышался характерный звук колодок, прижатых к вращающимся поверхностям трения, заставляя колёса убавить инерционность состава вагонов электропоезда, они с писком заставили поезд замереть головным вагоном ровно у знака «остановка первого вагона».
Люди начали сходить на перрон, не имеющий возвышения, по трапу, держась за поручни. Кто уже сошёл, помогали тем, кто оставался в вагоне, принять вещи. Не трудно было догадаться, что это были ручные тележки с картонными ящиками от бананов, получивших «вторую» жизнь, которая могла быть намного длиннее первой, если с тарой аккуратно обращаться.
Сердце Кирилла учащённо забилось и, казалось, что сейчас «пойдёт в разнос», как перегревшийся от нагрузки двигатель или, когда неисправен ограничитель максимальных оборотов на топливном насосе дизеля или карбюратора, оно билось чаще и чаще, и на секунду остановилось, когда из вагона проворно выскочила невысокого роста девушка, и вновь затарабанило, как град по металлической крыше – это была она, Кроха. Видимо, план о том, чтобы обидеться на неё, летел в тартарары, и он уже хотел сорваться вихрем с места и не побежать, а полететь на крыльях… любви, конечно, эти чувства спутать трудно или вовсе невозможно, тем более, что он уже имел счастье их испытывать… Но может ли быть такое? Нет-нет, не может быть. Она на 20 лет моложе, она в дочери мне годится. Нет-нет! Что я делаю?
– Малыш!!! – закричала без особых стеснений Катя, и подбежал, волоча за собой ручную тележку, заглядывая в глаза, тихо спросила, – Малыш, ты мне не рад?
– Ты почему так долго не приезжала, обещала же… – Кирилл замолчал, не знаю, что ему делать, весь план, составленный воспалённым разумом, рухнул в одночасье и он тихо прошептал, – прости!
Кроха охватила руками шею, подтянув к себе недоумевающего донжуана и впилась пиявкой в его губы, при этом буквально повисла у него на шее. Люди, проходившие мимо, с которыми Кириллу, если не сегодня, то завтра предстояло увидеться в саду, гигикали, кто одобрительно, а кто и осуждающе. Приехавшие направились привычно, по тропе через лесополосу и ручей на дорогу, ведущую в гору на восток, и скоро их голоса поглотила ночь. А двое так и стояли, обнявшись и молча смотря друг другу в глаза.
С сердца Кирилла отлегло, он успокоился и стал тем, каким был при первом свидании с Катюшей. Кроха же все сияла, что «новая копейка» или Луна в полнолуние.
«Но глаза же не могут лгать. В её глазах я не увидел обмана. И зачем ей это? – размышлял Кирилл, – кто я, принц или отпрыск миллионера? Я – человек, испытывающий больше нужду, чем достаток, не говоря о роскоши. И кто она мне теперь? Любовница?! Ненавижу это слово, хотя, оно от слова «любовь». Но любовницу не всегда имеют по любви, бывает и часто, что её заводят себе, для новых ощущений с новой партнёршей, чтобы отвлечься, расслабиться, ведь она в постели не будет, как жена обсуждать семейные бытовые проблемы и вопросы воспитания детей, ссоры с соседями, проблемы с руководством на работе, постоянную финансовую проблему и план на лето, и ни как и где отдохнуть летом, а что по дому сделать за отпуск и прочее. А любовница такими вопросами не достаёт, только знай, что получай удовольствие. И, что теперь значит, что эта молодая женщина, к ней даже слова женщина не прилипает, двадцатилетняя девушка, хоть и успевшая стать матерью, хоть эти роды и принесли ей душевную травму тем, что ребёнок родился мёртвый, как её можно назвать любовницей? Она ведь хочет отвлечься от тех страшных воспоминаний и ночных кошмаров, о трагедии, в которой её вины нет, мужа – да, он её бил и это могло быть причиной, скорее всего и было, он просто убил ребёнка в утробе. А во мне она увидела того, у кого душа видна через глаза, которые не могут лгать, хоть они и шкодливые, как у кота. Вот это я так о себе сказанул, ну, молодца, уже лучше тогда – блудливым котом назвать. Шкода и блуд немного разные понятия…».
– Почему ты молчишь? – видя серьёзность в неподвижном взгляде Кирилла, спросила Катя.
– Задумался.
– О чём? Обо мне?
– О тебе и о себе, о нас, – со вздохом ответил Кир и добавил, – поедем или ещё под фонарём постоим?
Катя задорно рассмеялась, оглядевшись и увидев, что её опрокинутая колёсами вверх тележка лежала метрах в пяти от них, и они действительно стояли под фонарём, который обильно атаковывали мошки и букашки, подлетали, обжигались и падали, и не понимая, почему их «жалит» это ночное светило, пытались облепить его, как тля капустный лист.
Кирилл, увидев рой насекомых у светящегося фонаря вспомнил охоту, собственно, не столько случай из собственной охоты, сколько то, что он знал о «гоне» животных, т.е. поры, когда они заняты естественным желанием пополнения потомства, дабы, чтоб не исчез их вид, нещадно истребляемых человеком и хищниками. Звери или птицу в эту пору становятся очень уязвимы. Много птицы гибнет, пушных зверей и даже таких лесных гигантов, как лоси. А почему? Любовь – страшная, в данном случае вещь, они гибнут из-за любви. Вот так же влюблённые люди гибнуть, как в переносном, так и в прямом смысле, и не только от рук ревнивых «рогоносцев», но гибнуть в первую очередь духовно, не телом, а душой. Гибнут те, кто страдает, кто борется за это чувство или противится всячески ему, но оно «безжалостно» разбивает сердце и нет от этого лекарства или средства, разум тут бессилен. Вот и Кирилл, разумом понимал, что он «попал», он погиб, в путы любви попался, в капкан, ловушку, прилетел на звук манка охотника, как селезень на пруду – влюбился. Только вот то, что это то, о чём он думает, пока ещё не спешил утверждать, ждал «развязки» тех пут, в которые попал или утверждения, что всё так, как он и думал – это оно, то, что томит приятно сердце, и рвёт его на части, и заставляет разум закипать, и страдать, и делать глупости, но больших глупостей он пока не совершил, может пора сорвать «стоп-кран»? Как в песне поётся: «Пока ещё не поздно нам сделать остановку, кондуктор, нажми на тормоза…».
– Да и правда, чего мы стоим, поехали, если приглашаешь?
Кирилл ничего не ответил, подошёл к тележке, установил на маленькие колесики, которые подпрыгивали на разбитом асфальте, а затем и на насыпном твёрдом покрытии и пошёл к мотоциклу. Катюха засеменила следом, улыбаясь и стараясь не отстать.
Пассажирское сиденье мотоцикла было раздельным от водительского и значительно выше, и потому, Катюха сидела даже чуть выше Кирилла. Её длинные волосы трепал тёплый встречный поток воздуха. Она обхватила Кирилла крепко сзади и прижалась плотно к его спине и, естественно, что такая близость девушки в лёгком летнем одеянии не могла не возбуждать и не побуждать к разыгрыванию фантазий. Но Кирюха всё же сдерживался, старался даже не поворачиваться назад, тем более что это было неудобно сделать в цепких объятьях субъекта его бесконечных раздумий в течение нескольких дней.
Уже доехав до развилки, где дорога влево вела в сад, а путь по прямой вёл по наружному контуру кварталов сада и дальше, уходя за его пределы, где ещё разветвлялся на три направления, Кирилл резко затормозил, от чего Кроха налегла по инерции на Кира и даже громко охнула от неожиданности, впилась в водителя «мёртвой хваткой». Повернув голову в пол-оборота, чтобы видеть свою пассажирку, сначала заглянул в блестевшие звёздным отражением небосвода глаза и не увидев в них ничего, кроме радости, проявляющейся во всём, спросил:
– Как настроение? Отдыхать хочешь или как?
– Или как, Малыш! С тобой, хоть на край света. Что я отдыхать приехала? Ты же ждал меня, да?! – Немного повременив, ожидая ответа, но вместо слов просто увидела одобрительный ответ в его улыбке, продолжила, – вези меня куда хочешь, мой повелитель. Я верю тебе и в твою порядочность. Или я ошибаюсь?
– Я не могу на такие вопросы отвечать. Как тебе твоё же сердце подсказывает, так и поступай. Я же не знаю, что могло произойти за эти 4-5 дней, а произойти могло что угодно.
– А, что ты хотел узнать? – улыбаясь, спросила Крошка.
– Я люблю, когда говорят честно и без утайки только правду или, в противном случае, не нужно говорить ничего.
– Ладно, я скажу главное. Знаешь, почему я так долго не приезжала? – повременив, создав момент напряжённой неопределённости, ответила на свой же вопрос, – я развод оформляла. С вчерашнего дня, я – свободная, как птица в полёте, женщина. Ты рад этому?
– Если ты рада, то и я. Ты ведь это сделала, не рубя с плеча, а обдумано, так? – Кирилл понял лёгкий намёк Кати, – у тебя же в браке, как я понял не сложилось…
– Да, это так и не только… Есть ещё одна причина для радости. Отгадаешь?
– Ну не знаю. В лотерею выиграла? – зная, что таким ответом разозлит Катерину, Кир отвернулся в сторону, чтобы не показать сарказм на его лице, – угадал?
– Издеваешься? Вторая, нет, наоборот, первая причина – это ты, а вторая та, которая была у меня в браке – это была ошибка.
– Я знаю, что я – твоя ошибка, – глядя в глаза и пытаясь произнести серьёзно, «уколол» свою собеседницу Кир, – угадал?
Катерина, разжала объятья и даже оттолкнула от себя Кирилла, отвернулась и опустив голову с минуту молчала, а затем повернулась и серьёзным голосом ответила:
– Тебя ударить? Ты меня обидел, сильно обидел…
– Прости! Это шутка. Может быть, злая, но шутка. Мир?! – улыбаясь, Кир протянул руку для примирения.
Катерина, резко оттолкнув руку, привстав на подножках, бросилась львицей на Кирилла и впилась в него в то место, куда прислонились губы и затем стала руками поворачивать его голову, пока не впилась пиявкой в губы. В траве обочины стрекотали кузнечики, летучие мыши пикировали, стараясь избавить целующихся от надоедливых комаров и мошки. Наступила звенящая тишина в ушах от безмолвия и никому не хотелось её нарушать, да и слова были излишни. Оторвавшись, Кирилл отклонил чуть свою голову в сторону, чтобы тень от его головы, при лунном свете не перекрывала воспалённые губы и ланиты Катерины. Глаза её вновь сияли блеском радости и бесшабашности. Несколько минут они молчали.
– Ну и куда ты меня собрался везти? В ваш табор чего-то не хочется. Увези меня куда-нибудь подальше. – Катя вновь прижалась к Кириллу, в ожидании тряской езды по грунтовым дорогам, с непредсказуемым рельефом равнинного кряжа.
– Хорошо! – Только и сказал Кирилл, не вставая с сиденья, запустил пяткой левой ноги, через рычаг запуска двигатель, включил свет и магнитолу, закреплённую спереди за ветровым щитком и стеклом и, нарушая ночную тишину, раскинувшейся за границей садов степи.
В свете фар, захлопав крыльями, пересёк траекторию движения трёхколёсной машины, потревоженный шансоном Виктора Барабаша, поющего под псевдонимом Петлюра, вырывающегося из динамиков включенной на всю магнитолы, перепел. Мошки дождём билась в ветровое стекло, крупные насекомые и жуки оставляли на нём, плохо смываемые белковые пятна своей разбитой плоти. Кирилл, поймав глазами пару мелких букашек, предупредил Катю, чтобы вперёд меньше смотрела, прятали глаза за его спиной, а сам чуть угнулся, чтобы защититься за стеклом.
Они проехали через балку, небольшую рощу и узкий тоннель под железнодорожным полотном, проехали по ночным улицам хутора, по мостику через небольшую речку и стали взбираться на крутой подъём в гору. Катерина начала оглядываться и озираться по сторонам. Она никогда, конечно, здесь не была и даже не могла сообразить куда её везут.
– Куда ты меня везёшь, Малыш? – со слабозаметным волнением спросила девушка.
– Ты же говорила, что тебе всё равно, куда я тебя повезу, – усмехнулся Кирилл, – мы только на полпути до пункта назначения. Боишься, вернёмся?
– Нет, конечно! Люблю неизвестность, но всё же, ночью страшновато, чтоб в пропасть не сорваться. Как я потом твоей жене объясню, почему ты попал в аварию, а потом в больницу, да и не сам, а с дамой?
– Всё будет хорошо. Я могу по этой дороге с закрытыми глазами ехать, меня «орлик» сам довезёт, куда надо, – ответил Кирилл, – может, в коляску сядешь? Сзади высоко сидеть и страшновато. Я сам, когда не за рулём, предпочитаю коляску.
– Не-е! Мне за твоей спиной не страшно.
Понялись максимально в гору, откуда были видны огни сразу нескольких населённых пунктов, сёл и хуторов, включая родной посёлок Кирилла. Проехав несколько полей со зрелой пшеницей, где-то уже скошенные и поля с подсолнечником. Дорога пошла вниз, на спуск и где-то далеко внизу на воде отразилась ущербная луна.
– Там, что море?! – Удивленным голосом спросила Кроха.
– Почти, большой водоём. Самый большой в нашем районе. Мы туда и едем, на песочке поваляться, в водичке поплескаться… – Кирилл шутил, хоть на пруду и часто отдыхали люди с окрестных сёл, но ни песочка, ни пляжа, как такового там не было, в лучшем случае, берег покрытый мягким спорышом, и даже не везде можно было свободно входить в воду, из-за больших зарослей камыша.
Найдя потаённое место, которое и днём трудно отыскать за небольшим островком деревьев и небольшого, разработанного рыбаками, очистив от камышей до самого дна или даже с корневищами, которые, возможно здесь и сети выбирали, а сейчас вообще невозможно с трассы на расстоянии полсотни метров увидеть ни их, ни мотоцикл, Кирилл спустил аккуратно мотоцикл по крутому склону вниз, и предусмотрительно развернул его на выезд.
– Как тут страшно. А я и плавать почти не умею, – похоже, что не шутя сказала Катя, – ты если что сможешь меня спасти или, если буду тонуть, сделай так, чтобы долго не мучалась, хорошо?
– Второе мне больше нравится, – стараясь больше быть серьёзным, чем шутить, ответил Кирилл, – я же подводник, а подводники любят глубину…
– Не верю! Ты спасёшь меня, ты добрый, мой Малыш, – Кроха по-кошачьи прижалась к его груди и казалось, что вот-вот замурлычет, так нежно ласкалась к Кириллу.
– Хорошо будешь себя вести?
– Да, мой господин! – откровенно засмеялась девушка. – А у меня и купальника же нет…
– А он тебе нужен? Даже я тебя с трудом различаю, а луна от стеснения спрячется, если что… – ответил Кирилл.
– И ты тоже? – как-то прогнувшись и смотря снизу вверх, спросила Катя.
– А я, как положено, в семейных трусах, свитере, рейтузах и в легководолазном снаряжении с аквалангом, и только так!
– Да, ладно?! А рейтузы у бабушки на прокат взял.
– Нет, так называют шерстяные штаны, хоть подштаники, но их под одежду не оденешь, как и свитер толстой вязки из чистой шерсти. Это потому, что в воду и зимой приходится лезть, а там не тепло, – сделав выдержку, пока Кроха все это «переварит», закончил, – устраивает? Иначе, как я тебя буду спасать без снаряжения.
– Оно с тобой? – улыбалась Катюша.
– Конечно, в багажнике я всегда с собой вожу.
Катя закатилась смехом. Раздевшись до… до нижнего белья, смотрели друг на друга, не решаясь, кто первый примет «одеяние» Адама и Евы. Потом, Катюша повернулась спиной и попросила:
– Тогда помоги, кавалер, расстегни «бронежилет». Умеешь же, ты же со стажем…
Кирилл, разобрался с конструкцией «замка», прозвучал легкий щелчок пластика и у него в руках оказался тот самый «бронежилет». Катя стояла неподвижно. Кирилл, положив руку на плечо, повернул её лицом к себе, прижал к себе и впился в её, приготовленные для этого, нежные воспалённые внутренним жаром ожидание чего-то, губы, в длительном поцелуе.
Ущербный диск Луны на звёздном небосводе, ехидно улыбался попыткам Кирилла научить Кроху плавать, которая лёжа на вытянутых в перёд руках, как кронштейнах для книжной полки, вместо работы руками, чтобы, если и не плыть, то имитировать движения пловца на воде, которые показал ей «учитель плавания», шлёпала ногами по изначально идеальной зеркальной глади пруда, цепко вцепившись в его руки и при этом издавая такие пронзительные звуки, которые разбудили, с большой уверенность надо было полагать, всё живность в округе, включая рыб, с особым устройством слухового аппарата и если так дело и дальше пошло бы, то многие хвостатые особи могли бы и всплыть на поверхность брюхом кверху. И этого не случилось лишь потому, что Кирилл, предчувствуя это, взял её в охапку, прижал к себе, выждал несколько секунд, а когда ощутил мелкую дрожь тела пойманной «русалки», быстро унял её жаркими поцелуями. Катя размякла и в этом упражнении даже стала перехватывать инициативу у «учителя».
Потом она всё-таки поплавала, но держась крепко за шею и удобно устроившись на спине Кирилла, бултыхая ногами, создавая круги, которые уже покрыли большую часть большого водоёма и, обнявшись поныряли, но уже на глубине, когда удерживающий её твёрдо стоял на грунте, а она, стоя на пальчиках, лихорадочно боролась, чтобы не напиться воды, а её непослушный рот, всё время норовил в моменты визжаний, сработать, как открытый шлюз, предназначенный для защиты лёгких от заполнения водой.
Им было так хорошо, а вода была такой тёплой и ласковой, что выходить из воды совсем не хотелось. Счастливые глаза искрились отражением лунного света, тела «замкнулись» взаимными объятьями и им казалось, что они здесь проведут всю свою жизнь – это их стихия, Кирилл по гороскопу – Рак, а Катерина родилась под созвездием Рыб.
Но всему когда-то приходит конец, и хорошему, и плохому, просто бывает, что миг ожидания тягостен, что вечность, а счастливые часы вдвоём, пролетают, как один миг, и миг счастья может стоит столько, что его невозможно будет забыть в течении всей жизни, и ради него стоило бы жить. Всё так просто и всё так сложно, а на душе гармония, струны её играют мелодию любви и как-то всё-таки тревожно. Возможно, не сейчас, а в те редкие секунды, когда он будет один, а может быть и вместе той, которая, согласно Божьим заповедям, не должна быть рядом, приходит осознание, что, если это и есть любовь, но она грешная, ворованная.

Продолжение следует