Сердцу не прикажешь

   Её звали Людмилой, а его – Русланом, как героев поэмы великого русского классика. Они познакомились случайно. Он красавец, блондин с миндалевидными глазами, холодно-сдержанный, слегка отстранённый, словно погруженный в какие-то тяжёлые раздумья, понятные лишь ему одному. Она же с виду не приметная, но обаятельная, притягивающая к себе людей неподдельной искренностью. В её внешности выделялись, пожалуй, лишь глаза. Они были неестественно-яркого голубого цвета, будто кто-то взял её чёрно-белую фотографию и раскрасил их лазоревыми чернилами. Её глаза выражали эмоции красноречивей любых слов: радость и грусть, обиду и прощение, нежность и отчаяние, но чаще всего они улыбались. Недаром друзья называли её лучезарной синеглазкой.
   Она училась в медицинском на врача, а он – на военного переводчика по специальной программе: год интенсивной подготовки, получение младшего офицерского звания, затем два года службы в «горячей точке», а по возвращении – завершение обучения. Хотя они были сверстниками, но обитали на разных планетах: она, в сущности, была ещё совсем ребёнком, а он, уже отслужив год в Афганистане, познал цену жизни и смерти.
   Судьба свела их случайно в августе 83-го года. Людмила приехала на примерку в ателье, где работала тётя Руслана, а он забежал туда, чтобы забрать билеты, которые тётя достала для него по просьбе его родителей. Руслан совсем не любил театр, но родители так хотели порадовать его в отпуске, вырвать его из объятий тяжёлых раздумий, что он не стал их расстраивать. Пусть думают, что они доставили ему радость.
   Когда он вошёл в ателье, примерка уже закончилась, тётя мило болтала с какой-то девушкой, та стояла к Руслану спиной. Она была невысокого роста, с короткой мальчишеской стрижкой, похожая скорее на парня-подростка, чем на эффектную модницу, любительницу ателье. Девушка обернулась и мило ему улыбнулась, или Руслану так показалось, но его сердце бешено забилось в груди. Непроизвольно он вспомнил своё первое приземление на военном аэродроме Кандагара, и то чувство пьянящего восторга с леденящим привкусом ужаса, которое он тогда испытал.
   Они подлетели к аэродрому, пилот транспортного самолёта объявил посадку и выпустил шасси, но вместо обычного приземления почему-то сбросил скорость, практически заглушив двигатели. Самолёт с огромной высоты стал резко падать, выписывая в небе какую-то смертоносную спираль. Желудок Руслана скрутило в тугой узел, к горлу подкатила тошнота, а его сердце ухнуло вниз вслед за самолётом, казалось, ещё немного и оно навсегда вырвется из тела. Так продолжалось несколько секунд, но Руслану они показались вечностью. В нужный момент пилот самолёта резко выжал предельную скорость и виртуозно зашёл на посадку.
   Руслан вышел из самолёта шатающейся походкой. Это потом ему объяснили, что «афганский заход» представлял собой фактически контролируемое падение, чтобы исключить попадание вражеских ракет, но тогда в небе Руслан решил, что у самолёта отказали двигатели и что в последний момент их спасло какое-то чудо. Глядя на мертвенно-бледное, но спокойное лицо Руслана, пилот протянул ему руку для знакомства: «Ну что, переводчик, пощекотали мы сегодня тебе нервы? Небось, бабочки в животе до сих пор порхают? Держишься ты молодцом. Уважаю! Мы с тобой ещё не раз с ветерком полетаем, привыкнешь потом».
   Однако Руслан не привык, ведь сердцу не прикажешь, и оно каждый раз при подобном «заходе» с протяжным стоном уносилось вниз, а Руслан ещё долгое время после приземления машинально подносил руку к левой половине груди, проверить, на месте ли его сердце. Оно гулко билось, приходя в себя после пережитого.
   При виде Людмилиных глаз внутри Руслана будто бы взметнулась огромная, дремавшая до сей поры, стая бабочек, она закрутилась, завертелась в бешеном вихре, колотясь о его сердце, ему вновь показалось, что ещё немного, и сердце не выдержит, вырвется из груди. Рука Руслана по привычке дёрнулась вверх по направлению к груди, пришлось ему сделать усилие, чтобы сохранить внешнее спокойствие.
   Тётя представила молодых людей друг другу. Узнав, что Руслан заехал за билетами в Большой театр на балет «Золотой век», Людмила посмотрела на него с таким обожанием и одновременно с такой нескрываемой завистью, что он улыбнулся. Неожиданно для себя он пригласил её в театр, добавив, что раз она так любит балет, то и его, недоросля, сможет просветить. Людмила пришла в восторг, подпрыгнула на месте, захлопав в ладоши, даже тихонько взвизгнула от счастья. «Совсем как моя младшая сестра, которой родители пообещали подарить щенка на день рождения, — подумал Руслан, — только сестре двенадцать, а эта уже взрослая».
   Чувство восторга и пугающей, нарастающей тревоги не покидало Руслана и во время балета. Он смотрел на сцену, слушал Людмилины короткие объяснения, но ничего не видел и не понимал. Он думал лишь об одном – через три недели ему обратно в Кандагар, впереди у него ещё год войны, и в его жизненном расписании нет времени для счастья. Какая несправедливость!
   Москва нежилась в лучах августовского ласкового, нежаркого солнца. Людмила не планировала уезжать на каникулах из города, она хотела посетить пару выставок, сходить в зоопарк, погулять по ВДНХ и в качестве ответного жеста пригласила Руслана составить ей компанию. Они стали встречаться каждый день. Руслан не мог объяснить, что между ними возникло, но времени разбираться у него не было.
   Через неделю он сделал Людмиле предложение выйти за него замуж, добавив: «Я пойму, если ты откажешь, я не знаю, каким я оттуда вернусь, и вернусь ли вообще». Улыбающиеся глаза Людмилы на мгновенье замерли и почернели, превратившись в два огромных, бездонных озёра, на этот раз они не выражали ничего. Сердце Руслана замерло в тягостном ожидании. «Сейчас откажет», – решил он, но в ответ услышал: «Я согласна, только если ты дашь мне слово, что вернёшься!» Конечно же, он пообещал.
   Вся следующая неделя ушла у них на то, чтобы добиться разрешения на регистрацию брака в ускоренном порядке. Помог отец Руслана: «Жизнью рисковать ему, значит, не рано, а жениться без испытательного срока нельзя? Что за чушь!» Он подключил свои связи и вышел на директора Дворца бракосочетания, которая приняла у молодых заявление и утрясла все формальности. Свадьбу отпраздновали в узком кругу, все Людмилины подружки были в разъездах, а все друзья Руслана находились в «горячих точках». Ещё через семь дней Руслан уехал на войну. 
   С его отъездом жизнь Людмилы погрузилась во мрак, будто её саму заточили в темницу. Она не могла ничему радоваться, не могла ходить по театрам и выставкам, смеяться и дурачиться, как раньше. Ей казалось всё это неуместным, даже кощунственным, когда её мужу каждую минуту угрожала смертельная опасность. Всё её существование сжалось до единственной цели – дотянуться до Руслана силой мысли, своими чувствами, заслонить его от несчастья, уберечь от пуль.
   Людмила решила, что будет писать Руслану каждый день. Он предупреждал её, что почта ходит нерегулярно, с большими перебоями, но всё же это была единственно-связывающая их ниточка на тот момент. Людмила дала себе слово, что не будет хандрить и не будет писать о мучивших её ночных кошмарах. Голос Руслана звал её на помощь, но она никак не могла понять, где он сам, её окружал плотный, молочного цвета туман, он постепенно сгущался и становился удушливым. Она просыпалась в поту от того, что ей нечем было дышать. «Нет, он обязательно вернётся живым и невредимым!» — успокаивала она себя.
   Письма были нужны и самой Людмиле, ведь они придавали смысл её ожиданию, вселяли в неё уверенность, что всё у них сложится хорошо. И она стала писать. Сначала о себе, о своём детстве и юности, о мечтах, которые ей не удалось осуществить, о планах и желаниях. Она писала, как проходят её занятия в институте, про друзей и знакомых. Когда же темы иссякли, она стала делиться с Русланом своими впечатлениями о прочитанных книгах. Она стала больше читать, выбирая произведения с жизнеутверждающими историями и цитируя понравившиеся ей фразы.
   Иногда она писала про совершенно незнакомых ей людей. Про одинокую старушку, которую заметила на остановке автобуса, и как та аккуратно пересчитывала мелочь на ладошке, а Людмила решила, что она ужасно одинока. Или про пушистого котёнка, которого увидела в витрине магазина.  Видимо, его приютила неравнодушная продавщица, и теперь, проходя мимо, Людмила высматривала понравившейся ей пушистый комочек. Она писала про всё, что видела и ощущала, лишь бы Руслан слышал её голос и представлял, что она сидит рядом с ним и всё это ему рассказывает. Она и не заметила, как вместе с письмами стала менялась сама, видеть то, мимо чего раньше проходила невидящей и неслышащей.
   Руслан с нетерпением ждал её писем. Полевую почту доставляли в больших холщёвых мешках, и большая их часть была адресована ему. Руслану завидовали все сослуживцы. Ещё бы, как сильно любит его молодая жена, ни дня без письма! Он бережно раскладывал их по датам, вскрывал, потом начинал неспешно читать. Однако письма не приносили ему длительного облегчения, они лишь на время заглушали боль войны. Там в Москве его сердце было всецело заполнено Людмилой, но здесь война отодвинула всё на задний план, затмив собой даже его лучезарную синеглазку.
   Второй год службы под Кандагаром оказался для Руслана значительно сложнее, чем первый. Противостояние набирало обороты, становилось всё более яростным, непримиримым, беспощадным. Руслан, хоть и был переводчиком, но воевал вместе со всеми, ходил в рейды, участвовал в засадах. И с каждой операцией его сердце черствело всё больше, обрастая непробиваемым, бесчувственным панцирем. Война заставляла быть жестоким к врагу. Наблюдая бесчеловечные расправы над военнопленными, Руслан забывал о гуманности, главной его задачей было выстрелить первым, потому что любое промедление неминуемо означало бы его собственную смерть.
   Что из этого он мог написать в ответ своей милой, наивной Людмиле, переживающей из-за какой-то старушки или бездомного кота? Он не мог разделить с ней боль войны, а писать про чувства он не умел. Его ответные письма были сдержанными и редкими, но он знал, что пока ему пишет Людмила, с ним всё будет в порядке, и он умолял: «Ты только пиши!»
   Незадолго до окончания командировки подразделение Руслана попало в засаду, возвращаясь с рейда. Позади был трудный день, с утра до поздней ночи на ногах по трудно пересеченной местности, более десяти километров пешком, неся на себе тяжелейшее вооружение, ещё и страшная жара, на полпути у всех бойцов опустели фляги. Руслан пытался курить, чтобы заглушить усталость, помогало ненадолго и ещё больше хотелось пить. Поднявшись высоко в горы, все, как по команде, попадали на землю, кто-то начал зубами грызть остатки льда, кто-то отыскал талую воду и стал пить прямо из грязной лужи. Никто не думал о возможности отравления, у всех было лишь одно желание – напиться, пока ещё живой.
   На обратном пути их, вымотанных и обезвоженных, застали врасплох, обстреляли с верхней позиции, когда они двигались по узкому ущелью, много ребят полегло в ту звёздную ночь. Тем, кому повезло, отделалась ранениями и контузиями, среди них был и Руслан, которого оглушило взрывом гранаты. Врач настоял на его госпитализации: «Придётся несколько дней полежать, в таком состоянии от вас всё равно никакого толка. Будет тошнить, будут беспокоить приступы рвоты, головокружения замучат, самое тяжёлое похмелье покажется детской шалостью, поэтому спать, отдыхать, с постели не вставать. Это приказ!»
   На следующий день в палату к Руслану зашёл его коллега-переводчик, принёс ему свежие письма от Людмилы, их накануне с почтой привезли. Руслан поблагодарил и попросил положить их в тумбочку, читать он пока не мог, перед глазами всё плыло, сразу же начинало мутить. Однако завистливые взгляды товарищей по палате он уловил, вернее, почувствовал, в тот день никому больше писем не передали.
На восстановление у Руслана ушло почти две недели. Когда ему стало лучше, он аккуратно достал письма и медленно, проговаривая про себя каждое слово, будто бы заново учась читать, стал осторожно скользить глазами по строчкам. Неожиданно сосед по койке попросил: «Слушай, друг, почитай нам вслух, ну то, что неличное, так хочется послушать про нормальную жизнь, совсем мы здесь одичали». Многие ребята в палате были с тяжёлыми ранениями, Руслан не решился им отказать.
   Он стал читать. Людмила писала, что в Москву с большим опозданием пришла весна, на деревьях маслянисто жирными шариками набухли почки, асфальт окрасился в серебристо-перламутровые лужи, на детских площадках вновь появились мальчишки, играющие в футбол. Она, идя из института, купила себе стаканчик мороженого, с таким удовольствием его смаковала, что не заметила, как испачкала своё новое пальто, подарок родителей на её последний день рождения. Пятна оказались въедливыми, ничем невозможно их оттереть, придётся теперь украдкой отнести пальто в химчистку.
   Ребята в палате слушали затаив дыхание, кто-то с закрытыми глазами, кто-то, наоборот, устремив взор куда-то вдаль. У всех на лицах блуждали еле уловимые улыбки. «Надо же, — подумал Руслан, подняв глаза от письма, — такие мужественные, сильные, в бою просто звери, а посмотришь на них, радуются как малые дети. И, главное, чему? Обыденным вещам».       
   Он ещё несколько дней читал им письма вслух. Мирная жизнь была от них безгранично далека, от этого становясь нестерпимо более желанной. Говорят, что можно бесконечно смотреть на огонь и воду. Наверное, и про мирную жизнь можно слушать бесконечно, если ты сам на войне. 
   После возвращения из госпиталя время для Руслана замерло в мучительном ожидании, но, в конце концов, его командировка подошла к концу. Перед отправкой на Родину он сжёг все Людмилины письма. Не везти же их с собой? Их накопилось за год слишком много. Руслан вернулся налегке, если не считать неподъёмный багаж военного бремени и израненную, разодранную в клочья душу.
   Людмила вместе с его родителями встречали Руслана в аэропорту. Внешне он практически не изменился, выглядел немного усталым, сильно загоревшим, будто вернулся не с войны, а из длительного турпохода. Его взгляд, который и раньше всегда был слегка отстранённым, сделался совсем стеклянным, замороженным, пустым. Этот взгляд напугал Людмилу, она смотрела на когда-то близкого и, как ей казалось, любимого человека и с ужасом понимала, что он стал ей совершенно чужим. Им предстояло заново узнать друг друга.
   Прошло ещё пару лет. Мысли Руслана о войне постепенно стали отходить в прошлое, их заместили мирские заботы, а сам он стал похож на прежнего красавца, слегка отстранённого, но всё же с живою душой. Только сердце его отчего-то больше не трепетало при взгляде на Людмилу. Он обнимал её и ничего не чувствовал, целовал и снова ничего. Он многое бы отдал, лишь бы вернуть себе радость общения с ней, но его сердце молчало.
   Она же терзалась, мучилась, не знала, что ей предпринять. Дождавшись любимого, Людмила столкнулась с чем-то совершенно непонятным, ей неподвластным. Руслан отстранился от неё, воздвиг между ними невидимую стену, сквозь которую она не могла пробиться, как ни старалась. При этом на людях он всегда был учтив и внимателен, его невозможно было в чём-то упрекнуть. Людмиле понадобилось время, чтобы понять, что он просто её разлюбил, а, может, он и вовсе её никогда не любил. Он был благодарен ей за то, что она стала ему женой, за то, что ждала, за её письма, которые ему были необходимы тогда, как глоток свежего воздуха. Однако его потребность в Людмиле была сильной только во время войны, а в мирной же жизни она оказалась ему абсолютно ненужной. Какая несправедливость!
   На третий год после его возвращения они расстались. Со стороны это выглядело так же неожиданно, как когда-то их внезапно-возникший союз. Не было ни ссор, ни выяснений, ни тем более обвинений. Просто однажды Людмила сказала, что уходит от него, а Руслан не стал её отговаривать, упрашивать остаться вместе. В глубине души он знал, что расставание для них – это правильный шаг. Он ещё долгое время корил себя за то, что похоронил свои чувства к Людмиле, но ничего не мог с этим поделать, ведь сердцу не прикажешь, проклятая война напрочь стёрла всю его любовь.
   Дальше каждый из них пошёл по жизни своей собственной дорогой, но то, чего они боялись больше всего на свете, обошло их стороной: Руслан не пал смертью храбрых, а Людмила не стала двадцатилетней вдовой. Их история любви вовсе не о потере, а о том, что самое дорогое в жизни и есть сама жизнь.
22 декабря 2024
Картинка из Яндекса (в открытом доступе).