Начальник смоленского сыскного отделения Моисеев 23 января 1915 года докладывал смоленскому полицмейстеру о результатах работы отделения за 1914-й год. В губернском городе Смоленске краж было совершено 563, из них раскрыто 343, остались нераскрытыми или дознания прекращены за нерозыском 220. Грабежей было совершено 12, 10 из них раскрыто. К 1-му января 1915 года в производстве по кражам оставалось 9 дознаний. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 242, лист 7).
Одним из таких дел было ограбление со взломом 22 декабря 1914 года магазина Петрейкина, что на Большой Благовещенской улице. К 11 января агентурным путём были добыты данные о причастности к краже известного вора Лейбы Мордухова Рохмана и его сына Иосифа. Житие мещанина Солокского общество Новоалександровского уезда Ковенской губернии Лейбы Рохмана, это роман в стихах и соплях, мимо какового проходить не стоит. Ещё шесть лет назад, то бишь в благословенном 1909 году Лейба владел в центре Смоленска на Большой Благовещенской улице в доме Лизункова большим зонтично-чемоданным магазином и мастерской по ремонту оных вещей. Старшая дочка Лейбы Хава удачно вышла замуж за музыканта Аарона Липовского. Но работа агентов сыскного отделения в один миг разрушила райскую жизнь. В 1910 году Иосиф сел в тюрьму за кражи, Лейба по суду был признан вором, лишён всех прав состояния и выслан за черту осёдлости в город Радом. В 1913-м Хава Липовская вновь открыла магазин под вывеской Рохман, но уже на Троицком шоссе в доме Подлуцкого. А в августе 1914 года к дочери в качестве беженцев заявились мама Ривка Мовшева с младшей сестрою. Эти дамы по статусу беженцев имели право на проживание в Смоленске, но вот когда в сентябре в дверь квартиры Аарона Липовского постучался преступный тесть, тут уж было от чего схватиться за голову. Меньше всего проблем доставил братец Иосиф, каковой быстренько поднял старые связи и запропал где-то на смоленских «малинах». А вот папенька Лейба по тёплому времени ночевал в магазине, но с наступлением морозов перебрался в квартиру зятя. А к концу года и вовсе взялся за старое, оказавшись вскоре с сынком в губернской тюрьме. А сыскное отделение, ссылаясь на циркуляры военного времени, взялось «шить дело» на Аарона и Хаву Липовских за не прописку криминального родственника. Допрошены были прислуга Липовских крестьянка Корохоткинской волости Смоленского уезда Евдокия Васильевна Королёва и дворник дома Андрей Артемьевич Головицкий. Сей, кстати, замечательный человечек по своим должностным обязанностям в первую очередь должен бы был донести в полицию о живущем без прописки, но этого не сделал. Что наводит сыскных на определённые мысли. Дело закрыто, и как завершённое, дознание передано полицмейстеру города Смоленска. Ждёт тюрьма всё семейство старого вора Рохмана. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 246, лист 2-4)
6 января городовой сыскного отделения Абрамов был направлен в Духовщинский уезд для розыска некоего дворянина Сергея Стоцкого, каковой промышлял кражей лошадей и крупного рогатого скота в пределах Витебской, Могилёвской и Смоленской губерний. Причиной командировки были розыски лошади, украденной Стоцким у дворянки Коцебу в Оршанском уезде. Абрамов обратился за помощью к уездному исправнику, но тот смог лишь поделиться информацией о конокраде. Стоцкого видели на базаре в Ярцевом перевозе, где он пытался продать корову, уведённую из имения помещицы Объедковой в Присельской волости и неизвестного происхождения лошадь. Полицейский урядник попытался задержать вора, но тот бесследно исчез, бросив животных, каковые были переданы приставу 2-го стана Духовщинского уезда. Вернувшийся в Смоленск Абрамов смог только доложить, что за появлением Сергея Стоцкого в Духовщине и уезде установлено полицейское наблюдение. У Стоцкого в Духовщине проживают родные брат и сестра, но они с конокрадом ничего общего иметь не хотят и даже не пускают его в дом. Лошадь, украденная у Коцебу, найдена не была. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 7,8)
16 января 1915 года в сыскное отделение явился витебский 1-й гильдии купец Исаак Григорьевич Гольдин. Проведя ревизию товара в своём магазине «Дрезденский», что на Пушкинской улице в первой части Смоленска, владелец выявил периодические в течение трёх последних месяцев кражи канцелярского товара на общую сумму около 350 рублей. По проведению дознания, полицейские надзиратели выяснили, что крал из магазина на тот момент приказчик Гольдина, рядовой 80-го запасного пехотного батальона Абрам Исакович Привес, 21 года от роду, находившийся в то время в отпуску по болезни. В настоящее время Привес служит в канцелярии смоленского уездного воинского начальника, откуда и был под белы рученьки доставлен пред грозные очи Моисеева. Найденные канцелярские принадлежности на сумму в 250 рублей, были возвращены Гольдину. Под гнётом улик, Привес в кражах сознался, и был в сопровождении оформленного дознания отправлен в распоряжение уездного воинского начальника. Ждал воришку фронт. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист 7)
Надо сказать, что сыскное дело в Российской Империи развивалось, и с конца зимы 1915-го года смоленское сыскное отделение передавало в Центральное регистрационное бюро 8-го Делопроизводства Департамента полиции регистрационные карточки на всех преступников, задержанных сыскным отделением. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 242, лист 10,13)
19 января в сыскное заявили о мошенничестве в получении денег из Смоленской уездной земской управы. Якобы в присутствие пришёл крестьянин, назвавшийся Михаилом Моторохиным, так во всяком случае расслышал чиновник управы, и заявил, что ему полагаются деньги из распорядительного комитета за расквартирование войск. Деньги просителю были выданы. Однако, уже через час другой крестьянин, предъявив паспорт на имя Михаила Моторохина, Корохоткинской волости, деревни Новая Ямская слобода, потребовал удовлетворить его деньгами за постой ополченцев в сумме 11 рублей 01 копейка. Земские чиновники заподозрили мошенничество. По утверждению писарей управы, с первым «Моторохиным» вместе заходила некая Сергеева со Шклянной горы, которая также получала деньги из распорядительного комитета. К ней и отправились сыскари. Баба была крайне удивлена визиту полицейских, но рассказала, что с ней утром в земскую управу действительно ходил сторож Риго-Орловской железной дороги Михаил МАТАРЫКИН, живущий тут неподалёку на Шклянной горе в доме Синицина. Каковой Михаил Евдокимович Матарыкин, крестьянин деревни Дубровки, Любавчской волости Оршанского уезда Могилёвской губернии личность свою и подтвердил положенными по закону документами. Обматерив про себя чиновничью братию, полицейские надзиратели составили бумаги о прекращении дознания, посоветовав писарям лучше смотреть в собственные списки и не придумывать мошенство на ровном месте. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 246, лист 4,6,7)
22 января губернское жандармское управление информировало начальника смоленского сыскного отделения об оперировании в Российской Империи агентов австрийской и немецкой разведок, особо выделяя немецких агентов Альберта Вернера и Шмидта-фон-Календорф. Было предложено установить наблюдение за прибытием этих агентов в Смоленск, и по обнаружении требовалось их задержать и передать жандармам. Как сие можно было организовать, имея в штате трёх надзирателей и несколько большее количество городовых жандармский полковник Астафьев не сообщал. Оставалось одно, запросить адресный стол. Что и было поручено Сапожникову. Шмидтов, зарегистрированных в Смоленске, оказалось целых три, посему ответ из адресного стола пришёл только 5 февраля. Луи Шмидт, германский подданный, проживал в доме Благородного собрания на Пушкинской улице и 17 мая 1914 года убыл в Петербург. Карл Шмидт в том же году проживал на Ново-Московской в доме Битного-Шляхто. Этот пруссак уехал в Саратов в июне 1914. А дальше, хоть стой, хоть падай. Искомый Людвиг Шмидт-фон-Календорф заселился в «Гранд-отель» 24 января 1914 года, а 27 января убыл в столицу Российской Империи. 9 февраля начальник сыскного отделения оповестил жандармское управление, что по розыску в городе Смоленске искомые агенты австрийской и германской разведок не обнаружены (ну а как ещё было написать?), наблюдение за их прибытием установлено. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 243, лист 115-118,126)
27 января в 8 часов утра агент сыскного отделения Давыдов, отрабатывая анонимное письмо, подброшенное неизвестным прямо на квартиру полицмейстера, проверял «Венские номера», что на Петропавловской улице в доме Гальперина. В результате проверки были задержаны шесть непрописанных евреев: мещанин местечка Рудня Оршанского уезда Могилёвской губернии Лейба-Берка Ерухимович Левинсон, мещанин заштатного города Суража Витебской губернии Мовша Аронович Абарбанель, мещанин местечка Колышек Витебского уезда Гирша Мовшевич Гинзбург, внук поречского 2-й гильдии купца Мовша-Залман Нохимович Фрейдович, потомственный почётный гражданин Шахна Беркович Шнеерсон и смоленский мещанин Лейба Израилевич Недельман. Оный Недельман при проверке оказался прописанным в доме Павлова в 3-й части Смоленска, но почему ночевал в «Венских номерах» внятно объяснить не смог. Давыдов приволок всю толпу евреев, включая содержателя гостиницы Лейбу Кагана в сыскное отделение. Каган клялся и божился, что все задержанные поселились в номера только вчера поздно вечером, заявив, что уедут утренним поездом. Непрописанные твердили как заведённые то же самое. Каждый, мол, по своим делам приехал в Смоленск, и уже собирается губернский город покинуть, а тут арест. Показания владельца гостиницы и его «преступных постояльцев» подтвердил, работающий в «Венских номерах», там же и проживающий крестьянин Поречского уезда Слободской волости Михаил Ребешенко. О Левинсоне в сыскном имелись сведения, как об игроке в карты, но при обыске в его номере никаких карт не нашлось, и спрошенные евреи утверждали, что никто в карты не играл. Недельмана и Кагана отпустили по домам, а пятёрку задержанных передали в городское полицейское управление для выдворения по месту прописки. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 112-114)
Не забудем упомянуть о дальнейшей службе бывших сотрудников смоленского сыскного отделения. Как мы помним 8 марта 1914 года коллежский регистратор Владимир Иванович Грундуль был назначен приставом 3-й части города Смоленска. Однако уже 24 января 1915 года он был назначен приставом 1-го стана Ельнинского уезда, и приказом по полиции от 29 января направлен к новому месту службы. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 252, лист 25)
3 февраля охота на непрописанных продолжилась. Полицейский надзиратель Авдеев в 7 часов утра буйным штормовым ветром пронёсся по Средне-Рыбацкой улице. Сопровождавшие его городовые проверяли кухмистерские в домах Лункина и Гвяздо. И в задних комнатах кухмистерской Ханы-Годы Левиной, что в доме Гвяздо, обнаружилось мало того, что шесть евреев, не имеющих прописки, так ещё и двое нижних чинов из евреев. Левина уже была раньше осуждена за укрывательство не имеющих вида на жительство в Смоленске евреев, посему её кухмистерскую объявили притоном, саму Левину и задержанных у неё иудеев, сняв допросы и зарегистрировав, передали в полицейское управление для суда и выдворения на родину, а нижних чинов передали командиру 185 запасного пехотного батальона. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 136-138)
В тот же день смоленский полицмейстер штабс-капитан Семёнов передал начальнику смоленского сыскного отделения «для сведения и руководства» приказ главного начальника Минского военного округа генерала-от-кавалерии барона Рауш-фон-Траубенберга, в каковом устанавливалась в качестве наказания за «обобрание убитых и раненых на полях сражений» смертная казнь через повешение. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 238, лист 4)
В плане циркулярных указаний от барона не отставал и смоленский губернатор, периодически направляя полицейским разные указания Совета Министров и повеления Верховного Главнокомандующего. Одним из таких был запрет на применение каких-либо стеснительных мер для турецких подданных-христиан, с оговоркой, если только они не подозреваются в шпионаже. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 238, лист 6) В начале февраля, получив от начальника Минского военного округа сведения о скупке в районах действующей армии изделий из меди для отправки, якобы, во враждебные державы, исполняющий должность смоленского губернатора статский советник Борис Андреевич Булгаков приказал провести в Смоленске и губернии расследование по этому поводу. Уже на следующий день в губернский город прибыл циркуляр от министра финансов подтверждающий запрет вывоза всех медных изделий, лома и брака. Как мы позже увидим, сие приказание имело свои «специфические» последствия. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 238, лист 7,8)
В конце февраля Рауш-фон-Траубенберг своим приказом запретил вывоз из пределов Смоленской губернии крупного и мелкого рогатого скота, а равно и убойного мяса. Что своим предписанием подтвердил и начальник губернии. Нарушителям грозил административный денежный штраф до 3000 рублей или заключение в тюрьме или крепости на три месяца. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 238, лист 14)
Иные циркулярные распоряжения были всё ж таки для чинов полиции крайне приятны. Например, когда министерство внутренних дел разъясняло губернаторам и градоначальникам порядок представления чинов полиции к серебряным нагрудным медалям «За беспорочную службу в полиции», носимым на Анненской ленте (за пятилетнюю беспорочную службу в полиции), золотым и серебряным медалям с надписью: «За усердие», носимым на шее на Владимирской ленте или же представления к наградам за подвиги человеколюбия, совершённые при исполнении служебных обязанностей. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 238, лист 20)
21 февраля в 8 часов вечера в сыскное отделение пришла мещанка города Александров Варшавской губернии Пелагея Валентиновна Радванская и заявила об ограблении. Около часа назад она проходила по Кадетской улице, когда к ней подбежал неизвестный молодой человек и, вырвав из рук чёрную бархатную сумочку с деньгами и вещами на общую сумму 8 рублей 70 копеек, скрылся. Однако в тот же вечер грабитель был доставлен в сыскное отделение городовым Канделинским. Как тот объяснил, бежавший по улице молодой человек навлёк на себя подозрение и был задержан неким извозчиком, каковой и передал пойманного городовому. Грабителем оказался крестьянин деревни Мартиновка Мархоткинской волости Ельнинского уезда Иван Прокопович Лёвочкин 17-ти лет. В открытой краже Лёвочкин сознался, но показал, что украденную сумку выбросил, когда за ним погнались. Канделинский же рассказал, что опрошенные свидетели видели, ка бегущий паренёк передал сумку какому-то мужчине, тут же скрывшемуся. Дознание посчитали законченным и начали оформлять документы на передачу судебному следователю. Но таково уж было невезение Ваньки, что следующим вечером в сыскное отделение явилась смоленская мещанка Варвара Ивановна Белова и заявила о грабеже. 20 февраля вечером на Авраамиевской улице у неё вырвал из рук сумочку пробегавший мимо молодой человек. В сумке было 15 копеек, перочинный ножичек, металлическая ручка и ключ. Именно эти предметы были отобраны у Лёвочкина при обыске. Пришлось сознаваться ещё в одном грабеже. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 248, лист 1-2)
В конце февраля 1915 года полицейский надзиратель Авдеев был направлен в Сычёвский уезд для проведения разбирательства по делу о пропаже из почтальонской сумки денежных пакетов на пять с лишним тысяч рублей. Смоленскому сыскарю пришлось вникать в некоторые нюансы передачи денежных сумм через почтовые отделения. От села Воскресенское Сычёвского уезда к разъезду Александрино Николаевской железной дороги шёл старый почтовый тракт, на котором было несколько почтовых отделений: Воскресенское, Хмелита, Волочёк, Высокое и Торбеево. Последнее находится всего в 5 верстах от разъезда. Каждое почтовое отделение денежные переводы, запечатанные в сумку, со своим почтальоном отправляли в Торбеево. В торбеевском почтовом отделении почтовые сумки вскрывались, деньги собирались в один общий денежный пакет, включая и переводы из Торбеево, после чего запечатывались по новой в почтальонскую сумку, и в сопровождении почтальона торбеевского отделения отправлялись на разъезд, где передавались под расписку чиновнику, сопровождающему почтовый вагон, каковой уже доставлял денежную сумку в Вязьму. 12 февраля чиновник Вяземской почтово-телеграфной конторы обнаружил на денежной сумке из Торбеево разрез. Выяснилось, что был похищен денежный пакет, в котором было 4300 рублей. При осмотре сумки, Авдеев выяснил, что разрез был не более двух вершков и почти не заметен, так как был сделан вдоль шва нашитой сверху почтовой сумки кожи. В накладной на сумку вес её был указан в 13 фунтов. Сумку взвесили в вяземской почтово-телеграфной конторе при полицейском надзирателе, и она показала вес в 13 фунтов с едва заметным походом на 2-3 лота (лот примерно 12.79 грамма). Деньги же, пересылаемые в оной сумке, как телеграфом сообщали в Вязьму из Торбеева, должны были весить 35 и 2/3 лота. То бишь общий вес сумки должен был быть около 14 фунтов.
Сия проверка сразу навлекла подозрение на персонал торбеевского почтового отделения, куда Авдеев и направился. По правилам перевозки денежных переводов денежный пакет со всех сторон должен был быть опечатан сургучными печатями, и при вытаскивании его из сумки через столь небольшой разрез, непременно в сумке должны были остаться крошки сургуча, которых не было обнаружено. При обыске в торбеевском отделении сразу начались нехорошие странности. Начальник отделения Яцкевич в своё оправдание предъявил расписку чиновника из почтового вагона о приёме денежной сумки. Рассмотрев расписку, Авдеев обнаружил подчистки, из которых следовало, что в денежной сумке было не 4300, а 5850 рублей. Яцкевич заявил, что в денежный пакет с переводами из других отделений вложил также 1550 рублей из Торбеева. Переговорив со служащими почтовой конторы, смоленский полицейский выяснил, что перевод на такую сумму должен был быть отправлен в Вязьму ещё 8 января, но там так и не был получен. Также было найдено, что денежные книги торбеевского почтового отделения отосланы в Вязьму для проверки, но из вяземской почтово-телеграфной конторы сообщили, что никаких книг не получали. В шкафу торбеевского отделения под бланками была обнаружена записная книжка почтальона Путято, в которой лежало 100 штук семикопеечных почтовых марок. Яцкевич рассказал, что марки были похищены ещё в прошлом году и он подозревал в краже как раз почтальона Путято. Начальник отделения предположил, что в краже денег также виноват оный Путято.
При допросах других служащих выяснилось отсутствие почтальона Путято в Торбеево в день пропажи марок. Некоторые подчинённые конкретно обвиняли своего начальника Яцкевича как в краже марок, чтобы подставить Путято, так и в краже записной книжки, найденной в шкафу. Яцкевич же потребовал обыскать почтальона Путято, причём особо настаивал на проверке шапки почтальона. В шапке под незашитой подкладкой были обнаружены 3 25-рублёвых кредитных билета. Почтальон удивлённо лупал глазами и мычал, что ничего не понимает, а Яцкевич вопил, что вор найден. Но полицейского надзирателя было сложно провести. Авдеев взялся негласно наводить справки о жизни и поведении начальника почтовой конторы. Как выяснилось, тот хоть и не пил, но любил общество, часто устраивал угощение у себя в доме. Любил Яцкевич играть в преферанс, за последнее время несколько раз покупал лошадей и коров, продавая скот вскоре, иногда даже для себя с убытком. Как заядлый охотник имел трёх охотничьих собак, содержание которых ему обходилось очень недёшево. Также Авдеев выяснил, что, будучи чиновником Холмского почтового отделения в Бельском уезде, Яцкевич симулировал разбойное нападение на себя, выстрелом из револьвера ранив себя в руку. Такому человеку веры не было никакой. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 14,15)
В 1914 году в начале Первой мировой войны в России был издан императорский указ о запрещении производства и продажи всех видов алкогольной продукции. Торговля алкогольными изделиями была прекращена с 19 июля 1914 года на время мобилизации, а в конце августа продлена на всё время войны. И борьба с незаконной торговлей спиртным в Смоленске легла на плечи смоленского сыскного отделения. 23 апреля 1915 года полицейский надзиратель Авдеев составил протокол об уничтожении «испортившегося виноградного вина в двух небольших бочонках и одной четвертной бутыли и приспособлений для разливки такового.» Было то вино отобрано ещё 27 августа 1914 года у Янкеля Нохманова Генкина и Менделя Залмановича Белова. Хранили в сыскном отделении больше полугода, а тут решили вдруг уничтожить, так как «испортилось». Есть у меня большие подозрения, ну да не будем об этом. Всё ж таки подшитый к делу протокол бумага официальная. В присутствии понятых крестьянина деревни Кельни Мерлинской волости Краснинского уезда Михаила Ильича Калинкина и витебского мещанина Осипа Логунова были уничтожены как вино, так и две жестяные кружки, две лейки и два жестяных ливера (приспособления для перелива жидкости из большего сосуда в меньший). Протокол представлен по принадлежности смоленскому полицмейстеру. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 242, лист 31)
За день до сего «злостного уничтожения спиртного» в смоленское сыскное отделение обратился рижский мещанин Карл Фёдорович Вербатус, проживающий во 2-й части Смоленска по улице Зелёный ручей в доме Грозина. Сей достойный гражданин заявил о краже у него некоей девицей Виноградовой золотого кольца, но на свою беду оговорился полицейскому надзирателю Сапожникову, что был в тот вечер слегка пьян. Поди отлови ту девицу, может вообще из города сбежала, а вот за Вербатуса взялись всерьёз. Где взял во время всеобщего сухого закона вино? Владельцу «Театра живых чудес» в доме Гофмана на Большой Благовещенской пришлось каяться. С месяц назад пришёл в театр молодой еврей без правой руки и предложил купить сотку спирта. Карл свет Фёдорович заплатил рубль двадцать пять копеек, и договорился о постоянных поставках. Молодой иудей рассказал, что проживает в 47-м номере гостиницы «Франция», а в 38 номере той же гостиницы постоянно живут его дядя и племянник. Показания своего мужа подтвердила его жена Луиза Ивановна Вербатус
Оформивши протокол, полицейский надзиратель Сапожников направил стопы свои на Большую Благовещенскую в дом Зубакина, где в конторе гостиницы «Франция» узнал, что 38 номер нынче пустой, а в 47 номере проживает некто Нохим-Бер Ельев Каганов, шестнадцати лет, земледелец колонии Мартиновка Белынковичской волости Климовичского уезда Могилёвской губернии, каковой и «попал в оборот». А почему паспорт не прописан, а чей чемодан в номере? Сыскарь надавил, да сильно и не понадобилось. Владелец годового паспорта за номером 255 от Белынковичского волостного правления еврей Каганов заявил, что служит приказчиком в имении Петрополь Ново-Руднянской волости Рославльского уезда у дворянина Кроллау. Права на жительство в Смоленске не имеет, но часто в губернский город приезжает по делам, останавливаясь всегда в гостинице «Франция», но не более чем на сутки, посему паспорт для прописки не отдаёт. Еврей без правой руки, это его знакомый Меер Пруткин, который иногда к нему в номер заходит. Где именно Пруткин живёт Каганов не знает, и о торговле оного спиртом никогда не слышал. Приметы Меера Пруткина разослали по полицейским частям, и уже 26 апреля Сапожников снимал показания с однорукого, а Моисеев проводил обыск на мельнице в имении Александровское, ведь Вербатус показал, что Пруткин не раз упоминал о своём дяде, который работал на мельнице. Однако обыск никаких результатов не дал. Не нашлось вожделенного спирта и в доме отца Меера Вульфа Пруткина на станции Стодолище на паровой мукомольной мельнице, о чём в сыскное отделение рапортом сообщил пристав 3-го стана Рославльского уезда.
Меер Вульфович Пруткин для удостоверения своей личности предъявил Сапожникову просроченный годовой паспорт, выданный Хиславичским мещанским старостой 2-го сентября 1913 года. Ему 21 год, иудейского вероисповедания, жительство имеет при станции Стодолище Риго-Орловской железной дороги у отца своего на мукомольной мельнице. Никакого имущества и определённых занятий не имеет, так как потерял правую руку. В Смоленске бывает часто, проездом, в гостиницу «Франция» заходил лишь пару раз к своим родным. Да, с месяц назад на улице познакомился с пьяным Карлом Вербатусом, каковой пытался заставить его, Меера, сбегать в ближайшую аптеку купить спирта по рецепту. Бегать никуда не хотелось, и Пруткин отдал «догнаться» новому знакомому сотку спирта, который купил в Рославле у неизвестного еврея для растирания. В театре Вербатуса Меер Пруткин не раз бывал, но никакого спирта не приносил, и оным не торговал. В имение Александровское к хозяину его Захарову Пруткин ходил около трёх недель назад за документом, подтверждающим, что он до войны проживал в оном имении около 11 лет.
Хотя спирт и не был найден, Пруткина опознали как Вербатус с женой, так и работающий в «Театре живых чудес» Григорий Ермолаевич Владимиров 12-ти лет, который подтвердил, что не раз видел, как Пруткин продавал Вербатусу спирт в бутылках из-под лимонада, получая за бутылку по шести рублей. Меер Пруткин и Нохим-Бер Каганов были арестованы и препровождены в распоряжение смоленского полицмейстера. Каганову вменяли только проживание без права на жительство в губернском городе, а вот Пруткину грозило наказание как за проживание по просроченному паспорту, так и за нелегальную торговлю спиртом. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 246, лист 19-24,26)
Хозяйскими деньгами соблазнился в начале февраля хиславичский мещанин Гирша Найморк. Сей недоросль утащил у своего хозяина потомственного почётного гражданина Льва Моисеевича Элькинда аж 1100 рублей. Обиженный на весь свет Элькинд отправился напрямую к полицмейстеру, по прямому указанию которого чины сыскного отделения быстро вычислили вора. К шестнадцатилетнему оболтусу, надо сказать, отнеслись достаточно гуманно, до суда передав под опеку родителей. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело234, лист 8)
24 февраля смоленское сыскное отделение получило ориентировку от пристава 1-го стана Брянского уезда на розыск и задержание воров, неких Краевского, Краснодольского, Краснюкского и других. Вскоре были получены сведения о компании молодых людей, снимающих квартиру в доме Беккер на Сенной площади во 2-й части Смоленска. Ворвавшись в квартиру в 6 часов утра, чины сыскного отделения задержали некоего Франца Адамовича Соколовского, 38 лет, крестьянина Варшавской губернии гмины Клембов. При обыске были обнаружены разные золотые вещи, дорогие бельё, одежда, а также деньги. Происхождение сих ценностей Соколовский объяснить не смог. Тесно пообщавшись в сыскном отделении с городовыми, Соколовский поделился адресом одного из своих подельников. Какового вскоре и привезли из дома Чернышёва на Богословской улице. Помимо новенького чемодана, кожаного бумажника с 85 рублями, у задержанного была изъята бессрочная паспортная книжка на имя дворянина Антона-Иосифа Любомировича Ястржембского. Но близкое общение с чинами сыскного отделения часто освежает память, и вскоре мнимый Ястржембский «вспомнил», что он есть мещанин города Варшавы Иосиф Антонович Андржеевский, 25 лет, а паспортная книжка куплена им в Москве у неизвестного лица за 10 рублей. На запрос из Брянска сообщили, что задержанные подозреваются в краже у купца Хейфеца 5200 рублей в январе месяце этого года при поездке в поезде, а также в кражах золотых и серебряных вещей, и одежды у разных лиц. Этапным порядком Соколовский с Андржеевским отправлены в Брянск, вместе с изъятыми у них ценностями. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист15, дело 253, лист 10,13)
12 марта в командировку в Вяземский уезд отправился полицейский надзиратель Сапожников. В Новосельской волости ему предстояло разобрать не особо и головоломный случай. 2 февраля 1915 года на дороге от села Новоселье к Алфёровской семинарии был обнаружен труп крестьянина деревни Печеева Василия Иванова. Иванов накануне утром ушёл из дому к священнику села Федяево для того чтобы отдать метрическую выпись, так как на 5 февраля была назначена его свадьба. При себе Василий имел рубль семьдесят пять копеек, взятые у матери. У священника он побывал, и, вроде как, отправился домой. После чего живым Иванова никто не видел. На месте, где нашли труп, пятен крови изначально замечено не было. Женщины, которые обмывали тело, также утверждали, что следов крови на теле Василия не было. Нос был слегка синеватый и такие же пятна обнаружились на боку. Их посчитали за трупные. По дознанию, проведённому волостным урядником, смерть посчитали естественной, и труп погребли.
Однако, вскоре по волости стали расползаться слухи, что Василий Иванов в тот вечер пил водку в доме некоего Александра Константинова. Волостной урядник доложил частному приставу, а тот через уездного исправника запросил помощи у сыскного отделения. В результате негласных опросов Сапожников выяснил, что на месте обнаружения трупа Иванова было много пятен крови. Про Константинова вся округа знала, что он занимается тайной торговлей вином. На допросе Александр всё отрицал, но его работник, крестьянин Бельского уезда Покровской волости Семён Иванов, побоялся взять грех на душу и рассказал всё как было. Василий Иванов в недалёком прошлом учился вместе с Константиновым в Алфёровской семинарии. 1 февраля он зашёл к однокласснику в гости. Хозяин предложил выпить водки, и работника Семёна тоже позвал к столу. Распили бутылку, как всегда показалось мало, и гость заплатил ещё за одну. Из неё Семён выпил лишь чарку, после чего уснул. Когда же он проснулся около 3-х часов ночи, мать Константинова сказала ему, что, мол, Василий женился навсегда. Семён хорошо помнил, что свадьба назначена на 5-ое число, и переспросил старуху, что она имеет в виду. Та объяснила, что Василий Иванов опился водкой до смерти, и Александр увёз его из своего дома. Семёну же было приказано держать рот на замке и ни словом не упоминать о пьянке.
Наведя справки о Константинове, Сапожников узнал, что Александр бывший волостной урядник, уволенный 4 года назад, как не соответствующий должности, и считается в округе очень плохим человеком. В сентябре 1913 года у Константинова сгорел дом, застрахованный на 5000 рублей. Добыть данных об участии Александра Константинова в поджоге полицейский надзиратель не смог. Сам же Константинов на допросе всё отрицал, но был задержан Сапожниковым за попытку сокрыть преступление, заключавшееся в нарушении «сухого закона», и за вывоз трупа из своего дома. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 19,20)
21 марта в сыскное отделение подал заявление смоленский мещанин Янкель Евдбабник. Мол, 19 марта на станции Николаев Южных железных дорог похищено было у него ни много, ни мало аж 1480 рублей. Подозревает потерпевший некоего незнакомого еврея, соседа по вагону. Где Николаев, а где Смоленск, дорогой Евдбабник? Однако всех задержанных евреев смоленское сыскное стало проверять на причастность к этой краже. Город слухом полнится, и вот 31 марта Моисееву поступает информация, что похожий по описанию на обидчика Евдбабника еврей обретается в кухмистерского Авербуха. Чины сыскного отделения выдвинулись на СтароМосковскую улицу в дом Рубцова, где в кухмистерской был задержан некий гражданин, назвавшийся ковенским мещанином Матесом Абрамовичем Маркесфельдом. Задержанного поместили в камеру при сыскном отделении и стали допрашивать на предмет причастности к краже на станции Николаев. Маркесфельд мялся-мялся, но поняв, что вместо проживания по чужому паспорту, может оказаться затянутым в дело в большой краже, таки заговорил. Паспортную книжку Маркесфельда он нашёл около четырёх месяцев назад в Смоленске. Звать его на самом деле Ноях Абрамович Кадышь, лет ему 36, он седлецкий мещанин. Для доказательства своей непричастности к краже у Евдбабника задержанный Кадышь назвал несколько имён своих знакомых, которые были вызваны для дачи показаний в сыскное отделение.
Пока суть да дело, Кадышем заинтересовались и прокурор окружного суда, и начальник контрразведывательного отделения при штабе Минского военного округа. А тут ещё 1 апреля за озорство и хулиганство в доме Янушкевича на углу Благовещенской и Дворянской улиц был задержан наш старый знакомый Янкель Евдбабник, каковой в сыскном отделении на первый взгляд опознал Кадыша как вора. Однако на второй и последующие взгляды сильно усомнился. А тут и алиби Нояха подтвердилось. 19 марта Кадышь находился в Смоленске, и никак не мог украсть деньги на Южной железной дороге. Дело о проживании по чужому паспорту было оформлено и передано уездному члену Смоленского окружного суда, каковой и приговорил Нояха Абрамова Кадыша к двум месяцам тюрьмы с отсрочкой приговора, и за залог в 100 рублей освободил. Однако таково уж было везение Нояха, что на пороге суда он был встречен полицейскими надзирателями и препровождён вновь в сыскное отделение. Из Вязьмы пришла информация, что Кадышь давненько в розыске, как бежавший из-под надзора полиции. В распоряжение вяземского уездного исправника задержанный и был отправлен на следующий день этапным порядком. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист 26-28,30,31)
В ночь на 19 апреля 1915 года была ограблена почтовая контора в посёлке Дурово Суткинской волости Дорогобужского уезда. К сожалению местной полиции, воры оказались крайне настойчивые и рукастые, да и опыт в подобных делах, по-видимому, имевшие большой. Здание почтовой конторы представляло собой старый одноэтажный рубленый дом. Злоумышленники ночью, пропилив два нижних венца, попали в подполье. Тут им пришлось копать, так как между землёй и полом пространства было, чтобы только мышам гулять. Но они докопались к правой задней части конторы до того места, где стоял денежный сундук, по дороге перепилив две мешавшие им балки. После чего взялись выпиливать пол под сундуком. Повторюсь, воры попались упёртые. Выпилили доски пола, дно сундука и всё равно до денежного отделения не добрались. Деньги, как оказалось, лежали в одном из отделений, которое дном своим не доставало до дна сундука и это пространство было заложено толстыми бухгалтерскими книгами. Спихнув сундук в сторону, преступники проникли в почтовую контору, быстренько взломали замки сундука и денежного в нём отделения, и сбежали, прихватив с собой 890 рублей 82 копейки.
Уже на следующий день на станцию Дурово Александровской железной дороги был отправлен полицейский надзиратель Сапожников. Исследовав место преступления, собрав улики (холщовый мешок, обрывки газеты «Современное слово» от 1914 года, небольшой кусочек сала и мочало, по-видимому от связки баранок, судя по крошкам под полом почтовой конторы), Николай Степанович отправился в посёлок для опроса местных жителей. Никто ничего не видел и не слышал, в мелочной лавке еврея Черняка использовали для упаковки номера газеты «Современное слов», но вспомнить каких-либо подозрительных покупателей ни сам Черняк, ни его служащие не смогли. 21 апреля на станции Вязьма к станционному жандарму подошёл хорошо одетый господин с московского поезда и поведал, что около станции Орша был задержан некий вор, у которого обнаружены 800 рублей денег, явно украденных из дуровской почтовой конторы. Информация пошла по начальству, но при проверке не подтвердилась. Моисеев посчитал, что кражу совершили некие приезжие, которые после попытались навести полицию на ложный след. Дело так осталось нераскрытым. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 423-424)
Гастроли цирка А.Д. Горец в конце весны-летом 1915 года в Смоленске наделали много шума. На песке арены боролись Иван Поддубный, чемпион мира Бруно Гаккеншмидт (младший брат знаменитого Георга Гаккеншмидта), бельгиец Шевалье-де-Ридер. Смоленская публика с нетерпением ожидала боя по боксу между Аркадием Георгиевичем Харлампиевы и британцем Дугласом. Смоленские сыскари также отметились в этих событиях, но вовсе не по поводу спорта. 23 мая в сыскное отделение обратился крестьянин Подольской губернии Анатолий Евгеньевич Кучер. Состоящий борцом в цирке Горец, Кучер заявил, что перед борьбой передал служащему по имени Николай, фамилии заявитель не знает, кошелёк с двадцатью четырьмя рублями, золотые часы с цепочкой и галстучную булавку, украшенную девятью бриллиантами. Длинную иглу булавки Кучер воткнул во внутренне отделение кошелька. Борец потребовал от служащего, чтобы он ни в коем случае не клал часы в кошелёк. Однако по окончанию представления Анатолий Евгеньевич брильянтовой булавки в кошельке не обнаружил. Сконфуженный служитель промямлил что-то невнятно, передал кошелёк со вложенными внутрь часами и быстро куда-то скрылся. Возмущённый спортсмен отправился в смоленское сыскное отделение, где с его слов, дежуривший в тот день Моисеев, заполнил бланк заявления. Подозревал потерпевший именно циркового служителя Николая, которому передавал на хранение ценности. Начальник ещё оформлял показания Кучера, а надзиратель Сапожников уже допрашивал циркового служащего Николая Антоновича Костюка, 17-ти лет, казака города Хорол Полтавской губернии. Николай объяснил, что, когда Кучер передавал ему кошелёк с часами, кроме денег внутри ничего не было. Да и хватился борец своей драгоценности только через час после окончания выступления. Каково же было удивление начальника сыскного, когда ровно через час Кучер вернулся назад и заявление отозвал. Мол, выпавшая булавка была найдена в уборной цирка борцом Лелкаем. Видимо служитель для удобства попытался засунуть часы в кошелёк, в результате чего галстучная булавка и выпала. Хочешь не хочешь, а по принятому и зарегистрированному заявлению, хоть и отозванному после, бумажек оформлять сыскным ещё немало. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело331, лист 37-40)
1 мая 1914 года, игнорировав Всемирный день солидарности трудящихся, сам начальник сыскного отделения коллежский регистратор Семён Георгиевич Моисеев отправился на станцию Стодолище Риго-Орловской железной дороги для сбора негласным путём сведений о проживающих в посёлке при станции евреях. Русское население посёлка оказалось крайне говорливым, посему уже 7 мая смоленскому полицмейстеру был представлен развёрнутый рапорт о нарушениях в посёлке при станции Стодолище Полуевской волости Рославльского уезда. Дети Мовши Чемодана – Абрам, Вилька и Гирша торгуют в доме Шуранова и на имя его; некто Шапиро 23 лет проживает без вида на жительство в доме Ханутина; Лейба Плоткин ведёт бакалейную торговлю на имя Чемодана; Залман Ханутин проживает в своём доме, по ремеслу сапожник, держит пять мастеров не имеющих разрешения на жительство, и приторговывает кожевенным и другим товаром не своего производства; Моисей Ханутин, по мастерству сапожник, держит шесть мастеров не имеющих разрешения на жительство; Сорин, по мастерству сапожник, но занимается торговлей, проживая в доме Кузина; Гирша Гиллер, проживает в доме Петрова, по специальности механик, а торгует лесом; Ицка Гиршевич Позовский, по мастерству механик, торгует лесом; два приказчика у Эммануила Кагана: Гусинский по мастерству маляр, а занимается в конторе письмоводством; о втором приказчике сведений собрать не удалось; Моисей Евсеев, проживающий в доме Сорина, никаких прав не имеет, а торгует лесом; дети Абеля Кагановича Рабиновича: Биньямин, Симха, Моисей и Сендер, все совершеннолетние, не имеющие разрешения на проживание, но живут в доме своего отца; Лейба Мерсор содержит портняжную мастерскую с 6 подмастерьями, не имеющими права на жительство; Лейба Минц и жена его Ревекка имеют оптовую торговлю в собственном доме, причём правом на жительство располагает только жена, плюс наняты четверо несовершеннолетних приказчиков – двое дети Меера Красильщикова, двое – Дросилева; Евсей Черняк, проживающий в доме Фомы Сухорукова без разрешения торгует лесом; Арон-Нафтолий Пивоваров содержит трёх не имеющих прав на жительство приказчиков; два не известных по именам сына Эльи Горбузовой живут без разрешения; Илья Меерович Тамарин, по ремеслу механик, жена его Моша Ицковна – повивальная бабка, а занимаются бакалейной торговлей на дому; Давыд Ицкович Жак по специальности парикмахер, а содержит завод фруктовых вод; Менах Геллер по ремеслу ученик столяра, а служит приказчиком у Геллера; Евсей Лейбович Миркин по специальности мастер минеральных вод, а занимается торговлей в доме Миркина; Орлик Новиков по профессии скупщик скота, а торгует разными товарами, сын его Абрам прав на проживание не имеет, но оба живут в доме местного урядника Тарасова. В общем и целом, не посёлок, а гнездо разврата и порока. Смоленский полицмейстер штабс-капитан Семёнов был человеком крутого нрава, посему ничего хорошего нарушителей закона, да и местную полицию не ждало. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 390)
Из наряда переписки смоленского сыскного отделения видно, что к маю 1915 года регистрационные карточки на своих «клиентов» стало заводить и смоленское губернское жандармское управление. Однако не имея должных навыков и фотографа в штате, жандармский полковник просил Моисеева посодействовать в этом вопросе, оформив регистрационные карточки на десять заключённых смоленской губернской тюрьмы. Карточек нужно было сделать по три экземпляра на каждое лицо, совокупно с двумя комплектами дактилоскопических оттисков. В карточках начальник жандармов просил заполнить лишь антропометрические данные и дактилоскопию, а всё остальное возлагалось на его подчинённых. За бланки и изготовление фотографических карточек полковник обещал расплатиться, предлагая выслать от сыскного отделения счёт в адрес жандармского управления. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 332, лист 30,31)
Бывают в жизни огорчения, не всех дураков война поубивала, да и много ещё чего высказывали чины сыскного отделения в адрес турецкоподданного Константина Яна Сысоиса. 14 мая оный турок, прости Господи, явился в сыскное отделение и заявил о краже. Он нанял некоего крестьянина с телегой для перевозки из «Московских номеров», в которых проживал, до аптеки Дормана ста пятидесяти штук плоской луфы, она же люффа, для бань. Мужичок погрузил товар на телегу, хлестанул конягу вожжами и скрылся в неизвестном направлении. В аптеке же Дормана луфы не дождались. Поди ищи, что называется ветра в поле, сколько их таких мужичков в губернский город каждый день приезжает. Тем более, что Сысоис не мог объяснить, ни как выглядел мужик, ни масть лошади. Однако 16 мая в первую полицейскую часть явился крестьянин деревни Горы Спасской волости Смоленского уезда Степан Фёдорович Сазонов, каковой привёз 147 штук плоской луфы. Сазонов объяснил, что два дня назад его нанял какой-то косноязычный господин отвезти ту самую луфу к Молоховским воротам, невдалеке от аптеки Дормана. Что крестьянин со всем прилежанием и сделал. Ожидал он своего работодателя больше трёх часов, а потом уехал домой. И только сегодня вернулся в город сдать полиции свой непонятный груз. Мы оба были, я у аптеки, а я в воротах вас искал… Хитрые полицейские сгрузили «мочалки» в сыскное отделение, мотивируя тем, что дознание по делу ведут сыскари. А Моисеев через канцелярию городского полицейского управления взялся в письменном виде узнавать у «турка завоёванного» куда, собственно, девать найденный товар. Но тут выяснилось совсем забавное, Сысоис в расстроенных чувствах ещё 19 мая уехал из Смоленска к месту своего постоянного проживания в город Орёл. О чём канцеляристы смоленского полицмейстера и сообщили начальнику сыскного отделения. Пришлось писать запрос в Орловское сыскное отделение для розыска и опроса о судьбе луфы Константина Яна Сысоиса. Ответ из Орла пришёл 26 июня, и он был убийственным, Сысоис из Смоленска в Орёл не возвращался, за его появлением установлено наблюдение. Вы думаете это всё, вы глубоко заблуждаетесь, дорогой читатель. 11 СЕНТЯБРЯ турецкоподданный сам заявился в смоленское сыскное отделение, как он объяснил, чтобы снять обвинение в краже с ломового извозчика. Не торопился, однако, от слова совсем. Как показал Сысоис, он в настоящее время проживает в Петрограде на Жуковской улице в доме № 22. К крестьянину Сазонову Константин никаких претензий не имеет, так как он не знал, что ломовых извозчиков не пропускали по Большой Благовещенской улице, и Сазонов поехал к Молоховским воротам другим путём. 147 штук луфы Константин Сысоис забрал из комнаты вещественных доказательств сыскного отделения, в чём и дал подписку. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 33,38,41-42)
В связи с сухим законом в стране, каждый, видимо, выкручивается как может. Кто-то, покупая разведённый водой спирт-сырец, напивается до чёртиков, господа же полицейские чиновники умудряются напиться до немецких солдат. Пристав 3-го стана Смоленского уезда телеграммой донёс исполняющему должность смоленского уездного исправника, Залесскому, что вдоль линии Риго-Орловской железной дороги в сторону губернского города пробирается человек в немецкой униформе – шинели и пикельхельме. Охренев от полученной информации, исправник поднял на ноги для поимки «немца» все наличные полицейские силы в уезде, и доложил по телефону губернатору. После чего сочинил секретный экстренный рапорт смоленскому полицмейстеру. Причём просил о поимке германского военнослужащего уведомить его лично, так как ему ещё губернатору отчитываться. Полицмейстер в тот же день направил предписание в сыскное отделение о розыске врага. История умалчивает, матерились ли сыскари, или ржали, что твои кони, но стены в сыскном отделении дрожали. 16 мая Моисеев отписался полицмейстеру, что по произведённому розыску человек в германской форме в Смоленске не обнаружен. (ГАСО, фонд578, опись 1, дело 247, лист 393,394)
В том же маю по запросу губернского жандармского управления сыскное отделение негласно собирало сведения о заведующей отделением в булочной Ранфта в 3-й части города Смоленска. Бывшая германская подданная вышла замуж за почтового чиновника, также немца по фамилии Энгель, который, к удивлению начальника сыскного отделения, до сих пор служит в Смоленской почтовой конторе. По собранным сведениям, и муж, и жена с презрением и враждебно относятся к Русской Императорской Армии, превознося и восхваляя всё немецкое. Чета Энгелей даже считает возможным высказывать подобное мнение в кругу своих знакомых. О чём и было донесено в смоленское губернское жандармское управление. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело242, лист 403)
24 мая прапорщик 184 запасного батальона Григорий Иванович Иванов, судя по всему употребив и находясь в непотребном виде, проехался на извозчике № 90 от «Коммерческой гостиницы» до места своего проживания в Нарвских казармах. А наутро, что не удивительно, обнаружил пропажу кошелька с сорока девятью рублями. Явившись в сыскное отделение, прапорщик Иванов утверждал, что был «стёкл как трезвушко», чётко помнит хитрую физиономию шельмы-извозчика и даже масть его кобылы. Полицейский надзиратель Авдеев отловил искомого «таксиста» только к 29 числу. Крестьянин деревни Тишино Верховской волости Поречского уезда Ананий Евсигнеев сразу вспомнил своего военного пассажира. Да 24 мая вёз, да до Нарвских казарм, по пути ещё в кофейне Козловского 25 рублей меняли. Заплатил прапорщик рубль и ушёл к себе на квартиру, а Ананий сошёл с козел к палисаднику (тут уж вы, дорогие друзья, сами думайте зачем) и на земле увидел лежащий кошелёк тёмной кожи. В каковом кошельке обнаружилось ровнёхонько 49 рублей, синий трамвайный билет, ключ от замка и раздавленная однокопеечная монета. Что кошелёк может принадлежать его давешнему пассажиру, извозчик даже и не подумал. Нужно было, конечно, сдать находку в 1-ю полицейскую часть, но неотложные дела погнали поречского крестьянина в родную деревню. Вернулся, мол, только сегодня, и с оказией собирался доехать до Нарвских казарм, поспрошать об утере. Кошелёк со всем содержимым Евсигнеев вернул Авдееву, тот передал под расписку прапорщику Иванову и дознание было закончено. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело331, лист 41-45)
5 июня смоленский полицмейстер получил по почте письмо от гжатского комитета по борьбе с немецким засильем. В письме имелись сведения о шпионской деятельности некоего Юлия Шнейдера. В письме упоминались даже какие-то почтовые голуби, чуть не ежедневно взлетающие со двора немца. По указанию начальства в Гжатск отправился лично Моисеев, который по расспросам гжатских обывателей и личным негласным наблюдениям выяснил много интересного. Юлий Шнейдер проживает в уездном городе уже более тридцати лет, до начала военных действий оставался германским подданным, но в июле 1914 перешёл в российское подданство. Владеет двумя рядом стоящими домами на Смоленской улице. Вместе с ним проживает его неродной сын Рудольф Шлиттерманн с женой Августой. У Шнейдера два зятя, оба офицеры русской армии, причём один из них, подполковник Соболев, квартирует в доме своего тестя. Имя и фамилию второго зятя, подпоручика, Моисееву выяснить не удалось. Шнейдер открыто сочувствует немцам, не раз высказывая это в компании своих единомышленников пивовара Гуго Яковлевича Ензена и бывшего начальника гжатской почтовой конторы, немца по происхождению, которого уволили после начала войны, якобы за разглашение каких-то почтовых секретов. Многие свидетели подтвердили, что после взятия немцами Перемышля, в доме Шнейдера был устроен торжественный вечер, на котором присутствовали некоторые офицеры местного гарнизона, в том числе и подполковник Соболев. Что говорилось на этом вечере не известно, но есть подтверждённые сведения, что после вечера между офицерами и Соболевым вышел нешуточный разлад. До беспорядков в Москве Шнейдер со товарищи открыто высказывали свое отрицательное мнение относительно войны и русских, особенно преуспела в этом жена Шлиттерманна Августа. После московского погрома в мае 1915-го немцы в Гжатске притихли. Местное население относится к Шнейдеру и его семье крайне недоброжелательно и давно бы уже устроили погром его домов, но через улицу от домов немца квартируют армейские нижние чины, а по улице ходит военный часовой с обнажённой шашкой. Причём на вопрос начальника сыскного отделения часовой заявил, что охраняет немцев. Из-за этого часового невозможно было негласно осмотреть дворы домов Шнейдера, но никаких почтовых голубей Моисеев не заметил. Также выяснилось, что комитета по борьбе с засильем немцев в Гжатске не существует, и полицейский чин отрабатывал очередную анонимку. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 473)
Из Гжатска Семён Георгиевич заехал в Вязьму, проверяя неких немцев Плешу и братьев Шефель. Как выяснилось Альфред и Герберт Шефели проживают в уездном городе уже как 20 лет и владеют колбасным производством. Кто такой Плеша точно установить не удалось, но вполне возможно, как разъяснили местные обыватели начальнику сыскного, так обзывают аптекаря с Большой улицы Вильгельма Гуговича Иордана. Хотя эти природные немцы и являются русским подданными, но местное население их не любит. 7 июня в Вязьме был базарный день, и Моисеев наблюдал во всей красе усилия уездного исправника по поддержанию порядка. Полиция была наготове, что обсуждали между собой местные жители, по улицам ездили конные стражники и некоторое количество вызванных в город волостных урядников. О полученных сведениях Моисеев письменно доложил в губернское правление. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело247, лист 474)
Из Вязьмы 8 июня начальник сыскного отделения отправился отнюдь не в Смоленск, а вовсе на станцию Дурово, чтобы отработать ещё одно заявление, поступившее в смоленское губернское правление. Оное касалось проживания в посёлке при станции евреев, не имеющих разрешения. Также в бумаге упоминался некий немецкий подданный Кольбе. В лесной конторе Магидсона на которую требовали обратить внимание корреспонденты губернского правления, никаких незаконно проживающих евреев не оказалось. Последний, конторщик Герцель Лейбович Елькин, уволился ещё в прошлом 1914-м году. Переговорив со сторожем-латышом лесной конторы, Моисеев узнал, что от станции Дурово по направлению к Белому строится железнодорожная ветка от подрядчика Гуревича. Вот в контору Гуревича, каковая находится в Дурово, часто приезжают неизвестные евреи, живут два-три дня и уезжают. Доверенным лицом Гуревича является Борис Самуилович Слуцкий, который не имеет никаких разрешающих документов на право проживания в Смоленской губернии, а кассиром состоит некто Борух Бойма, также живущий без разрешения. Что касается немца Кольбе, то, по собранным сведениям, такой ни у станции Дурово, ни у станции Дорогобуж не проживает. До войны Кольбе занимался подрядами на различные работы и проживал с семьёй в собственном доме на хуторе Антоновское в 4-х верстах от станции Дорогобуж. Дом в настоящее время забит. По слухам, Кольбе с началом военных действий, как иностранный подданный, добровольно выехал с семьёй неизвестно куда. Вернувшись из такой насыщенной командировки, начальник отделения засел за рапорта полицмейстеру и губернскому начальству. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 475)
Надо сказать, что при Моисееве сыскное отделение стало обрастать большим количеством всяческих справок, постановлений и прочих бумажных документов. 17 июня начальник смоленского сыскного отделения направил в сенатскую типографию запрос, в каковом сетовал, что вчерашним числом получил из типографии третью книгу ведомостей справок о судимости и алфавит к ней на буквы «М-Я» за 1914-й год, однако первые две книги и алфавит к ним, соответственно на «А-Л» в Смоленск из типографии ещё не отправлены. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 332, лист 36)
В жаркий июньский день нет ничего приятней, чем спрятавшись в тенёк, выпить бокал-другой лёгкого светлого немецкого пива. Но давайте не забывать, что у нас война с германцами, да и сухой закон в Государстве Российском никто не отменял. И снова всё началось с анонимки. Какой-то доброхот письменно сообщил смоленскому полицмейстеру, что в столовой в доме Лопатина, что на Королевской улице, некие ученики старших классов смоленских гимназий собираются играть в карты и пить пиво. Нет, никто в столовую с ОМОНом не нагрянул, не было в те времена нужды в оном ОМОНе, хотя, конечно, вломись в столовую, расположенную в жилом доме, конно-полицейские стражники, да ещё верхом, это было бы равноценно визиту специальных сил. Но смоленское сыскное отделение установило скрытое наблюдение за столовой, одновременно выясняя всё про её владельца. Содержателем столовой состоял крестьянин деревни Неровновка Шапошниковской волосто Острогожского уезда Воронежской губернии Трифон Леонович Тищенков. При наблюдении было замечено, что часто в столовую заходят люди совершенно без всякой надобности, и довольно быстро уходят прочь. По собранным сведениям, Тищенков в розлив торговал казённым вином. Сыскари явились в столовую в 11 часов вечера 21 июня, с ходу в лоб спросив у хозяина о наличии в столовой спиртных напитков и игральных карт. Владелец всё отрицал, но в ходе обыска в одной из запертых кладовых у него были обнаружены 9 бутылок «Баварского» пива Акционерного общества пивомёдоварения и две бутылки из-под ситро, наполненных казённой водкой. Трифон свет Леонович заявил, что водку хранит для угощения гостей, а пиво пьёт сам, ежедневно. Полицейские рассмеялись преступнику в лицо. Оконченное следствием дознание передали управляющему акцизными сборами Смоленской губернии, изъятую водку отдали на смоленский казённый винный склад № 1, а вот пиво, только не смейтесь, оставили Тищенкову на хранение. В бумагах сыскного отделения нет подписки Трифона Леоновича Тищенкова о сохранности 9 бутылок «Баварского», а ведь он пьёт пиво ежедневно! (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 24)
«Смоленского губернатора по канцелярии, делопроизводство 2, секретно, циркулярно. Уездным исправникам Смоленскому, Краснинскому и Поречскому, Смоленскому полицмейстеру
В Смоленске проживают в настоящее время китайские подданные:
1. Цуй-Мин-Фот; 2. Сунь-Де-Сянь; 3. Чжунь-Цзи-Линь; 4. Дзянь-Ли-Цунь; 5. Цуй-Юнь-Тай;
6. Сунь-Цзи-Яо; 7. Эцзянь-Цинь-Фа, занимающиеся торговлей мануфактурным товаром в разнос.
В виду имеющихся сведений о том, что такие китайцы-торговцы занимаются собиранием сведений в пользу враждебных нам держав, переходя с места на место, и находя пребывание их в местностях, объявленных на военном положении безусловно вредным в военном отношении…предлагаю Вашему Высокоблагородию сделать немедленное распоряжение о недопущении проживания китайцев в местностях вверенного Вам района.» Отрабатывать сей циркуляр пришлось, естественно, смоленскому сыскному отделению. К 7 июля выяснилось, что Дзянь-Ли-Цунь в смоленском адресном столе не значиться, а шестеро остальных китайцев проживают в 3-й части города на Старо-Петроградской улице в доме Могилевкина. Вскоре китайских подданных из Смоленска интернировали. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 243, лист 12-13)
Жандармское губернское управление тоже не сидело без дела, по секретным каналам пересылая в сыскное отделение списки экстренного розыска предполагаемых австрийских и немецких шпионов. Либо сообщая сведения о нежелательных лицах в местностях на военном положении, подданных Россиийской Империи, таких как например Владимир Аркадьевич Дагаев. Сей бывший студент Императорского Харьковского Университета с 1901 года плотно сотрудничал с органами политического сыска, проще говоря был провокатором. Однако, даже голубые мундиры посчитали Дагаева нравственно очень низко павшим, в результате чего пользование его услугами было прекращено. Губернское жандармское управление посчитало недопустимым пребывание столь порочного и опасного лица в пределах Смоленской губернии, а сыскному отделению только и остаётся, что проводить проверки. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 243, лист 6,7,16)
Совершенно непонятно, почему начальник Минского военного округа решил проверить уезды Смоленской губернии на наличие тайных складов винтовочных патронов, пушечных и винтовочных латунных гильз, посчитав таковые местностями, близкими к театру военных действий, но 1 июля через канцелярию смоленского губернатора поставил задачу по поиску таковых в Смоленском, Краснинском и Поречском уездах. Мол, в государстве ныне ощущается острая нужда в латуни. 9 июля начальник смоленского сыскного отделения Моисеев доложил смоленскому полицмейстеру, что в городе Смоленске складов годных и негодных пушечных и ружейных стреляных гильз не обнаружено. Тем дело и закончилось. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 243, лист 17,18) А вот 17 июля всё тот же Моисеев подписал рапорт смоленскому полицмейстеру о полицейских надзирателях смоленского сыскного отделения. В рапорте указывалось, что коллежский регистратор Николай Степанович Сапожников служит в должности с 8 ноября 1911 года, не имеющий чина Константин Дмитриевич Авдеев с 18 июля 1913-го, а коллежский регистратор Макарий Кузьмич Марьенков переведён из городского полицейского управления 12 марта 1914 года. При чём все они поведения хорошего, к службе относятся добросовестно, все возложенные на них поручения исполняют чётко и аккуратно. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 243, лист 21)
Своими обязательными постановлениями главный начальник Минского военного округа барон Рауш-фон-Траубенберг запретил вывоз метилового спирта, формалина, зернового фуража и сена за пределы Смоленской губернии. В целях борьбы с эпидемиями были опубликованы правила работы старьёвщиков, устройства складов тряпья, костей и разного рода старых вещей. По тем же соображениям была запрещена продажа на железнодорожных станциях и в прилегающих к ним местностям сырых овощей и ягод, разного рода квасов, фруктовых вод и лимонадов местной фабрикации, приготовляемых в большинстве случаев из сырой воды. Утверждался запрет на продажу нижними чинами любых предметов обмундирования и амуничных вещей. За всем этим предлагалось особо следить чинам смоленского сыскного отделения. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 238, лист 39, 46-48,99,101,116)
Военное время, время тяжёлое, нестабильное как морально, так и экономически. Народ российский, в том числе и смоленские обыватели стали придерживать серебряные, а вскоре и медные монеты. Разменной монеты перестало хватать настолько, что министр финансов Российской Империи П.Л. Барк предложил в 1915 году вместо металлических монет использовать почтовые марки соответствующего номинала. По агентурным сведениям, оказавшимся в распоряжении Семёна Георгиевича Моисеева, содержатель булочной Альфред Эдуардович Ранфт «…в последнее время в особенности стал интересоваться медными деньгами, для каковой цели просил торговцев, покупающих у него булки для продажи в разнос, приносить ему исключительно медные деньги». Но если вчитаться в рапорт Моисеева полицмейстеру, то агентурные сведения слегка «пованивают». Начальник сыскного утверждает, на основании сведений агента, что Ранфт при расчёте с мелкими торговцами охотно принимал медные деньги, а серебряные мог вернуть, а также неоднократно посылал своих служащих в Вознесенский женский монастырь для обмена денег исключительно на медную монету. В военное время отказаться от серебряных монет? Позвольте не поверить, от слова совсем.
Однако ж господин полицмейстер дал поручение, и по указанию начальника сыскного отделения полицейский надзиратель Сапожников, подкреплённый агентом Аникеевым, направился на 1-ю линию Солдатской слободы в дом Гартвана, в каковом потомственный почётный гражданин Альфред Ранфт снимал квартиру. На расспросы чинов сыскного Ранфт заявил, что никаких обыкновенных медных денег у него в квартире нет, но есть несколько старинных монет, найденных в земле при постройке дома на Пушкинской улице. И предъявил кустарной работы деревянный БОЧОНОК, в каковом оказалось 2 небольших медных скобы и 81 медная монета старинного чекана. В результате обыска других медных денег на квартире обнаружено не было. Сыскари переместились в дом страхового общества «Жизнь» в булочную Ранфта, где кроме разменной монеты в кассе на сумму в 5 рублей, других медных денег не обнаружили. Допросили кассиршу и других служащих. Выяснилось, что утром до 8 часов торговлю производит лично Ранфт, после заступает кассирша. Да, бывает, что не хватает медных денег для сдачи, и тогда кассирша посылает кого-либо из служащих, а то и сама ходит в Государственный банк, а когда он бывает закрыт, то просит размена в других магазинах. У лиц, покупающих булки оптом ни сам Ранфт, ни его служащие никогда не просят приносить только медные монеты. Также Альфред Эдуардович рассказал Сапожникову, что старинные медные монеты найдены в 1900 году, при постройке вот этого самого дома на Пушкинской. Сие могут подтвердить подрядчик каменных работ Алексей Александрович Ермаков и проживающая в доме Гартвана Мария Викентьевна Заремба. Старые монеты хранятся у него дома как негодные к употреблению деньги и как находка. Кассирша булочной безземельная крестьянка Бельского уезда Наталья Михайловна Огнева показания хозяина подтвердила. Госпожа Заремба на допросе рассказала полицейскому надзирателю, что при постройке дома на Пушкинской лет 15 назад был найден горшок со старинной медной монетой, который Альфред Ранфт забрал себе, так как постройка дома производилась им. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 243, лист 35,37,38)
Ещё немного о прапорщиках. Немцы и австрийцы забрасывали на территорию Российской Империи массу шпионов, о чём жандармское управление и армейская контрразведка не раз уведомляли сыскные отделения России. Но случалось, что и отдельно взятые прапорщики тыловых воинских частей проявляли излишнюю бдительность. Некто прапорщик Глудин из учебной команды 2-го запасного артиллерийского дивизиона в письменном виде настоятельно просил смоленское сыскное отделение обратить внимание на беженца из города Пултуска Антона Антоновича Гервина. Бдительному прапорщику показалось, что по своему образу жизни Гервин не похож на чиновника акцизного управления. Не состоя на службе, Антон Антонович постоянно уходит из дома часов в 10-11 утра и возвращается только к 17 часам. Но даже если по проверке Гервин не окажется шпионом, Глудин настаивал на отобрании у него в пользу Российской Императорской Армии согласно приказу начальника Минского военного округа бинокля фирмы Цейса, каковой, как известно прапорщику, акцизный чиновник купил у какого-то солдата за два рубля. 28 июля надзиратель Марьенков явился на квартиру Останкович в доме Криницкого № 5 по 1-й Краснинской улице и обнаружил проживающего там мужчину, каковой на вопросы полицейского объяснил, что он коллежский регистратор Антон Антонович Гервин, сорока двух лет, не судим. Состоит он на службе в Варшавском губернском акцизном управлении на должности разъездного контролёра по Пултускому уезду. По обстоятельствам военного времени Гервин, вместе помощником окружного надзирателя Варшавского акцизного управления командирован в Смоленск 5 июля, куда и прибыл 9-го числа. Варшавское губернское акцизное управление по военному времени эвакуировано в Чернигов, и так как Гервин не может исполнять свои обязанности разъездного чиновника, ему разрешено проживать в городе Смоленске, куда ему на адрес и пересылают содержание. Цейсовский бинокль куплен им в магазине на Мормонской улице в Варшаве за 45 рублей. Прапорщик Глудин, будучи в гостях у квартирного хозяина Останковича, увидел бинокль на окне у Гервина и настоятельно требовал продать его ему. Акцизный чиновник отказал, чем вызвал гнев прапорщика. Который заявил, что бинокль всё одно отберут по обстоятельствам военного времени. В доказательство своей личности Антон Антонович Гервин предъявил удостоверение начальника Пултуского уезда за номером 563 от 5 июля на свободное следование в г. Смоленск по обстоятельствам военного времени, удостоверение на проезд по железной дороге от станции Варшава до станции Смоленск Александровской ЖД, выданное управляющим акцизными сборами Варшавской, Ломженской и Плоцкой губерний от 4 июля 1915 года, а также открытый лист того же управляющего от 7 июня 1915 года № 1408 на имя коллежского регистратора Антона Антоновича Гервина. Каковыми документами полностью удовлетворил полицейского надзирателя Марьенкова. Дознание закрыто и передано по принадлежности. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 246, лист 53-56)
9 июля в доме Уриновской по улице 1-й Ильинский ручей была совершена кража 4000 рублей. Об этом по телефону в сыскное сообщил потерпевший-чиновник Минского окружного интендантского управления Константин Адамович Беланович. Он же и объяснил прибывшему вскоре на место происшествия надзирателю Корницкому, что утром ушёл на службу, оставив 4375 рублей в квартире под подушкой. И вернувшись денег не обнаружил. А из этих денег 4000 рублей были казённые. Полицейский надзиратель провёл опрос соседей и вскоре выяснил, что незадолго до его прихода, из окна дома Уриновской кто-то выкинул большой свёрток. Завёрнутыми в холст оказались 700 рублей денег, 13 колод игральных карт, 9 носовых платков в неразрезанном виде и бутылка с небольшим количеством рома. При обыске на квартире Уриновской похищенных денег обнаружено не было, но нашлось ещё 18 колод игральных карт и трое неизвестных, каковые и были доставлены в сыскное отделение. Задержанными оказались смоленский мещанин Лейзер Израилевич Нидельман, 34-х лет, крестьянин Стригинской волости Ельнинского уезда Сергей Спиридонович Лебедев,36-ти лет и крестьянка Оршанского уезда Могилёвской губернии Александра Афанасьева, 29-ти лет. Почему данные граждане были обвинены в краже и переданы вместе с законченным следствием дознанием судебному следователю 2 участка города Смоленска из бумаг сыскного отделения непонятно, но факт остаётся фактом. Обнаружение рома и карточная игра были выделены Моисеевым в отдельное дознание. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист 75-78)
В тот же жаркий июльский день получила свою корзинку из багажного отделения станции Смоленск Александровской железной дороги жена подполковника Евгения Александровна Щербачёва. У себя на квартире в доме Верзилова на Верхней Пятницкой улице мадам обнаружила пропажу ценностей, которые были в корзинке при её отъезде из Петрограда. Список, надо сказать, был внушительным: длинная золотая цепочка от часов стоимостью в 150 рублей, с медальоном, в котором портреты мужа и сына, каковой медальон тянет ещё на 60 рублей; четыре золотых кольца с камнями: одно с бриллиантом, одно с сапфиром, одно с изумрудом и одно с красным камнем, окружённым бриллиантами, общей стоимостью в 300 рублей; цепочка из платины с зелёным камнем и жемчужиной, стоящая 15 рублей; четыре серебряных чайных ложки с монограммами, двое чёрных дамских часов, два маленьких золотых детских медальона. Все ценности лежали в деревянной шкатулке с выжженным рисунком, а общая стоимость похищенного была оценена потерпевшей в 609 рублей. Как и большинство краж на железной дороге, вскоре дознание было надписано «За нерозыском передано начальнику смоленского сыскного отделения» и переправлено в Московско-Рижское Жандармское Полицейское Управление железных дорог. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист 81)
В июле 1915 года во время призыва запасных на действительную военную службу все заведения, торгующие крепкими спиртными напитками, приказом полицмейстера были закрыты. Однако, уже на третий день призыва на улицах губернского города стали появляться пьяные нижние чины действительной службы и запасные. Сыскное отделение напрягло информаторов, и вскоре были получены сведения, что торговля ведётся из винно-гастрономического магазина в доме Гольдберга на Набережной улице. В наблюдение за магазином был выставлен городовой сыскного отделения Абрамов. Каковой городовой около семи часов вечера встретил выходящих со двора дома Гольдберга запасных солдат, несущих полбутылки коньяка. Оказавшиеся на Набережной улице другие нижние чины, просили продать им этот коньяк, но счастливый обладатель одно звёздочного напитка ответил в том смысле, что иди во двор да купи себе сам. За половину бутылки и берут всего рупь тридцать. Люди в хаки заполонили двор дома Гольдберга, туда же направился и Абрамов. Чёрный вход в магазин был открыт, в него заходили солдаты, и вскоре выносили в бутылках различные крепкие вина. Михаил Абрамов побежал в гостиницу «Россия», откуда по телефону вызвал подмогу из 3-й полицейской части. Дежурный, судя по всему, не понял всей «глубины глубин», прислав на помощь сыскарю только одного городового. С этим городовым Романчуком Абрамов и попытался прекратить преступную торговлю. Но заметив во дворе городового в форме, дверь чёрного хода моментально закрыли, хотя внутри магазина и обреталось несколько нижних чинов, стремившихся приобрести горячительное. Романчук стучал сапогами в дверь, требовал открыть магазин полицейскому, но ответом была гробовая тишина. Чего не скажешь о ситуации во дворе. Оставшиеся без вина солдаты возмутились, и решили радикальным образом убрать все препятствия к торговле вином. Абрамов с Романчуком почли за лучшее ретироваться, хотя к ним и взывала жена бараночника Оленича, ради Христа просившая выгнать мужа своего из винного магазина, где он уже час как напивается. В протоколе городовой Абрамов указал, что на его глазах не менее десятка нижних чинов вышли из магазина Антона Товианского, что в доме Гольдберга, с бутылками крепкого алкоголя в руках. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 32-33)
27 июля на улице Пятницкий ручей крестьянином Фёдоровым был пойман малолетний воришка, который только что на спуске с Верхне-Пятницкой улицы вырвал ридикюль с деньгами и паспортной книжкой у жены надворного советника Пелагеи Степановны Шоховой. Сыскные были крайне удивлены, когда при разборе оказалось, что малолетний воришка есть сын потомственного дворянина Рославльского уезда Сергей Викторович Энгельгардт 13 лет от роду. Похищенное вернули владелице, а малолетний Энгельгардт до вызова к судебному следователю был отправлен под надзор своей матери в дом Лобыкина на Большой Воскресенской улице. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 248, лист 3)
2 августа на Немецкой улице в доме Сухино было накрыто ещё одно «гнездо разврата и порока», это я вам реальный протокол цитирую. Как выяснили агенты сыскного отделения, в номерах бывшей гостиницы «Максим» во всю торгуют винными изделиями. Грудью на амбразуру лёг городовой Аникеев, направившийся в дом Сухино и попросивший коридорного Павла Прокофьевича Савченкова продать вина. За 2 рубля 50 копеек полицейский вскоре стал обладателем бутылки «Кавказской запеканки». Негласным порядком были получены сведения, что коридорному в его преступном деле помогают приказчик пивной лавки Ефременкова в доме Буренковых на Резницкой улице Андрей Суботкевич и его жена Татьяна. Навар с продажи алкогольной продукции у компании очень даже не плохой, ведь содержатель ренскового погреба Каминский, указал продажную цену бутылки «Кавказской запеканки» всего в рубль 20 копеек. Начальник сыскного отделения собственной персоной явился в бывшие номера «Максим», чтобы пресечь и впредь не допускать, но столкнулся с проблемами. Владелец дома и гостиницы «Максим» Николай Николаевич Сухино, каковой и должен был бы отвечать за весь бардак и нарушение обязательных постановлений на площадях его дома, ныне пребывал в городе Одессе. Причём свои полномочия он письменно никому не передал. Постоянно проживающие в нумерах служащий Сухино Антонович и знакомый его Гумберт заявили, что просто помогают вести дела по устной просьбе господина Сухино. Антонович получает с посетителей деньги, а Гумберт следит за сохранностью имущества. Рапорт ушёл на рассмотрение к смоленскому полицмейстеру, каковой приказал задержать всю шайку, исключая господина Гумберта, и провести обыски.
В бывших номерах гостиницы «Максим» никаких крепких напитков найдено не было. Коридорный, крестьянин деревни Донино Коноплёвской волости Ельнинского уезда Павел Прокофьевич Савченков, 55 лет от роду, объяснил, что не далее, как вчера к нему в номер 23 заселился неизвестный молодой человек, да вон он, у окна сидит, лыбится. Так вот, заселившись в номер, вьюношь попросил достать ему водки. Коридорный объяснил, что водки по нынешним временам достать нельзя. Но обещал что-либо придумать. Савченков отправился в пивную лавку Суботкевич, где у жены приказчика Татьяны купил бутылку кавказской запеканки. За которую получил с гостя 2 рубля 50 копеек. Найденные у него 20 рублей денег он, Савченков, получал с разных посетителей за предоставляемый им алкоголь, который он приобретал у всё той же Татьяны Суботкевич. Полицейский надзиратель Марьенков отправился с обыском на Резницкую улицу в дом Буренковой в пивную лавку и на квартиру приказчика оной. В пивной лавке от завода Ефременкова были обнаружены 10 бутылок и 6 полубутылок портвейна, а также полубутылка кавказской запеканки. Приказчик пивной лавки смоленский мещанин Андрей Михайлович Суботкевич объяснил, что в лавке до закрытия её на время мобилизации продавали пиво и виноградные вина, на что имелось от губернского начальства разрешение. Перед закрытием лавки у него был акцизный чиновник, который посчитал все остатки вина, предупредив, что перед открытием опять проверит количество бутылок. Ни о каких продажах крепкого вина в гостиницу «Максим» он знать ничего не знает.
Татьяну Суботкевич прижали показаниями коридорного Савченкова, но она постаралась выкрутиться. Мол, при проверке товара в лавке перед мобилизацией неучтённой осталась одна бутылка кавказской запеканки, про которую не знал и её, Татьяны, муж. Когда к ней вчера явился Савченков и попросил для посетителя крепкого алкоголя, она ему эту бутылку за 2 рубля и продала. А более никаких дел она с персоналом «Максима» не имела. Задержанный крестьянин местечка Старостина Минской губернии Фёдор Николаевич Антонович отрицал всё. По устной просьбе господина Сухино собирает деньги с постояльцев, за порядком следить не уполномочен, что происходит в номерах понятия не имеет. Ответственность за всяческие нарушения на себя Антонович не берёт, так как по документам заведующим гостиницей является домовладелец города Смоленска Александр Павлович Гумберт, который в гостинице не проживает, а лишь изредка заходит. Ух, какая интересная компания. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 37-39)
4 августа полицейский надзиратель Сапожников на СтароМосковской улице проверял, полученные агентурным путём сведения, по делу о краже из лавки обществ потребителей. В доме Рубцова на квартире витебского мещанина Давида Гипельсона в комнате, снимаемой гомельским мещанином Янкелем Раскиным, была обнаружена бутылка коньяка с бандеролью и надписью на этикетке «Бессарабский натуральный коньяк» ценою 6 рублей. Наниматель комнаты во время обыска отсутствовал и не мог объяснить происхождение коньяка. Уже вечером того же дня Янкель Бенцианович Раскин в сыскном отделении заявил, что отобранную бутылку коньяка он купил в городе Витебске еще до войны. Он, Раскин, 25-ти лет от роду, не судим, холост, занимается торговлей бакалейными товарами в разъезд. Естественно, показания еврея следует проверить. Посему уже на следующий день, 5-го августа отобранную у Раскина бутылку коньяка предъявили специалисту – содержателю ренскового погреба смоленскому 2-й гильдии купцу Павлу Иосифовичу Каминскому. Тот заявил, что с точностью указать, когда точно выпущена предъявленная бутылка коньяка он не может, но куплена она была точно до начал военных действий, то есть до июля 1914 года, так как на этикетке указана несуществующая ныне фирма «И. Мазур». Закончилась вся эта катавасия вокруг одной бутылки только 26 августа, когда Янкель Раскин дал в сыскном отделении расписку в получении назад бутылки коньяка. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист 103-106)
Ну кто из смоленских крестьян сможет разобраться на взгляд или на слух, подданный Германской Империи перед ним, австриец али вовсе нейтральный швейцарец? Все они – немцы, лопочут не пойми что, одеты не по-нашему, да и воопче! Стоит их проверить, точнёхонько ведь шпионы. И шепнут что-нибудь такое на ухо, проезжающему через деревню волостному уряднику. А тот доложит по команде, и уже «сведения», полученные смоленским полицмейстером должно отработать смоленскому сыскному отделению. 30 июля начальник сыскного отделения командировал на станцию Рябцево Риго-Орловской ЖД полицейского надзирателя Авдеева, который должен был проверить сведения о скрывающихся в имении Витвер немецких военнопленных. 1-го августа надзиратель вернулся и засел за написание рапорта. В имении при деревне Долгомостье Белоручской волости Смоленского уезда постоянно проживает швейцарский гражданин Адольф Петрович Витвер, с женой Луизой и пятью несовершеннолетними детьми. В имении занимаются сельским хозяйством и сыроварением, причём для изготовления сыров Витвером наняты два мастера-сыровара. Швейцарец Вильгельм Эш 24-х лет, проживает в имении уже больше двух лет, а Христиан Эшбахер приехал из Швейцарии же только в начале мая этого года. Все документы у сыроваров соответствуют требованиям законов Империи для иностранных граждан, и отмечены у пристава 3-го стана Смоленского уезда. Также в имении Витвер проживает свояк хозяина швейцарский гражданин Адольф Бергер с женой Розой и тремя несовершеннолетними детьми. Семья Бергеров имеет постоянное местожительство в городе Харьков и к Витверам приехали на дачу 23 мая. Все документы у гостей также в порядке. Других иностранных подданных в имении не обнаружено, и по тщательно собранным негласным сведениям жительство укрываемых немецких пленных также не подтвердилось. (ГАСО, фонд 578, опись1, дело 243, лист 101)
Случается в жизни сыскарей и такое, что поимка только одного мазурика закрывает сразу несколько дел о кражах. А началось всё в полдень воскресенья 7-го августа. В магазин Дмитрия Витальевича Кувшинникова, зарытый по поводу выходного дня, пришли заведующий магазином Анатолий Дмитриевич Семичев и кассир Егор Чижиков, которые должны были забрать собранную для уезжавшего в Крым хозяина коробку. Как только служащие зашли в магазин, из недр торгового зала к дверям со спринтерской скоростью бросился молодой человек в чёрной шляпе, белой рубахе и без обуви. К животу беглец прижимал большой клеёнчатый портфель. Семичев с Чижиковым попытались поймать вора, взывая к прохожим на улице, но воришка оказался быстр и крайне увёртлив. По осмотру магазина Кувшинникова выяснилось, что наружные двери следов взлома не имеют, значит вор смог как-то спрятаться внутри магазина с вечера субботы. Всего было похищено наличных денег 9191 рубль 81 копейка, процентных бумаг на 9000 рублей и различные золотые вещи. Ущерб был оценён хозяином в 19 000 рублей.
На месте кражи вором были оставлены чёрная бархатная тужурка, старые штиблеты, два носовых платка, портсигар с мундштуком и электрический фонарь. Служащие магазина показали, что приблизительно за месяц до кражи у магазина перед открытием и закрытием стал появляться молодой человек. Он что-то высматривал, приглядывался к магазину, сидел и долго разговаривал с горбатым чистильщиком обуви на углу магазина Кувшинникова. Личность чистильщика установили, и на квартире у него в доме Лапина по Витебскому шоссе провели обыск. Чистильщиком оказался ранее неоднократно судимый за кражи беженец из Брест-Литовского уезда Гродненской губернии двадцатичетырёхлетний Иван Турулько. Виновным в краже из магазина Кувшинникова Турулько себя не признал, заявив, что ночевал 7 августа в своей квартире. Соседи чистильщика этого факта не подтвердили, Турулько был задержан, а за его квартирой установлено наблюдение. Которое, правду сказать, никаких результатов не принесло. Результативной оказалась борьба контрразведывательного отделения при штабе Минского военного округа с уклонистами от военной службы и дезертирами. 12 августа в ходе совместной облавы контрразведчиков и полицейских 3-й части в Смоленске в Новой Ямской Слободе был задержан нижегородский мещанин Михаил Петрович Сергеев, проживающий по документам своего родного брата Павла.
Михаил Сергеев был известен российской полиции как вор, осужденный за кражу в городе Сарапул. Задержанный был предъявлен для опознания служащим магазина Кувшинникова, каковые молодого человека опознали за того самого субъекта, который отирался возле магазина и разговаривал с чистильщиком Турулько. Семичёв и Чижиков уверенно заявили, что именно Сергеев выбежал с портфелем, без обуви, но в шляпе, из магазина 7 августа. Мишель же «пел песни» полицейским надзирателям на допросах, мол кражами давно не занимаюсь, а просто прячусь от призыва в армию, в Смоленск же, вообще, приехал только утром в воскресенье 7 августа. При обыске на квартире Сергеевых у жены Михаила было отобрано 500 рублей и некоторые золотые вещи. Жену арестовали по подозрению в пособничестве в краже. На спрос задержанный Сергеев заявил, что деньги и ценности заработаны ещё до войны честно, так как жена его содержала на Витебском шоссе в доме Палкина пивную лавку. Но свидетельские показания против Михаила и его жены потихоньку собирались. Соседи четы Сергеевых по Новой Ямской слободе заявили, что в городе Михаил появился ещё на Пасху, а вечером 6 августа он с женой ушёл из квартиры достаточно рано, заявив, что идут они в кинематограф. Ближе к ночи жена вернулась одна, а Сергеев пришёл домой, крайне взволнованный, только после полудня 7 августа.
Подозреваемого Сергеева вместе с женой содержали в камере при 2-й полицейской части, организовав за ними наблюдение агентов из числа содержащихся там же арестантов. Уже 15 августа Моисеев получил информацию, что своей свояченице, которая приносила им с женой еду в камеру, Сергеев рассказал, что на огороде с картошкой у него зарыты 4200 рублей, которые нужно будет выкопать, когда жену его выпустят из тюрьмы. На следующий день всё население Новой Ямской слободы находилось в явном недоумении. По огородам деревни бродили около десятка полицейских, периодически перекапывая какие-то только им ведомые места. Возле дома Свиридова, в котором проживали Сергеевы, на огороде домовладельца в 50 шагах от дома был обнаружен узелок со 144 серебряными монетами. В ста шагах от дома Свиридова на огороде Макаренкова с глубины примерно 1 метра был поднят ещё один узелок с кредитными билетами на сумму в 2049 рублей. В огороде Дудина были обнаружены неглубоко прикопанными наперстный крест, серебряный с золочением, такой же мундштук, знак с польской надписью, три драгоценных медальона, части от разобранного американского замка, 5 резных костяных фигурок и двое часов в разобранном виде. Не привычные к полевым работам полицейские в тот день более ничего не нашли, и с наступлением темноты ушли в город, оставив за огородами негласное наблюдения. На следующий день уже в пять утра громкая перекличка копающихся в огородах сыскарей разбудила окрестных жителей. Но улов того стоил. В 200 шагах от дома Свиридова в капустных грядках на огороде Попка возле самой изгороди была найдена коробка от монпансье в которой оказались: 4003 рубля кредитными билетами, процентных бумаг на 4900 рублей, 5 банковских кредитных билетов на 3500 рублей и один алмаз для резки стекла. Шагов на 50 ближе к дому Свиридова в той же капусте была обнаружена закопанной железная шкатулка. В которой полицейские обнаружили сберегательную книжку Смоленской почтово-телеграфной конторы на имя Марии Михайловны Сергеевой № 1437 с пятьюстами шестьюдесятью рублями на счету, дамские золотые часы с цепочкой, золотой кулон на цепочке, золотую брошь, три золотых же кольца, золотой медальон, три золотых креста, пятирублёвая золотая монета, несколько старинных серебряных монет и 15 разных камней.
Деньги, процентные бумаги и часть золотых вещей служащими магазина Кувшинников были признаны за украденные из оного магазина, металлическую шкатулку опознал за свою заведующий складом магазина Кувшинникова Маршалкин. Под тяжестью улик Сергеев сознался в краже из магазина Кувшинникова и рассказал, что сделал всё в одиночку. Вечером в субботу, пока шла разгрузка какого-то товара, пробрался в магазин и затаился. Найдя в магазине шило, клещи и другой разный инструмент, вскрыл замки на дверях кассы и несгораемого шкафа. Всё украденное сложил в найденный там же в магазине клеёнчатый портфель. После кражи Сергеев решил остаться в магазине до следующей ночи и уйти через окно на двор, но около полудня в воскресенье магазин открыли служащие. Пришлось бежать, как был, в одних носках и в шляпе. Добежал до лесного склада Богданова, где сбросил с ног носки, и на перевозе напротив Богословской церкви переправился через Днепр. Дошёл до Молоховской площади, где у какого-то беженца за 10 рублей купил ботинки, фуражку и пиджак. Надо сказать, повезло воришке, по самому центру города пробежал «без порток, но в шляпе», ни разу не попав в поле зрения городовых. Вернулся домой только после полудня, передал жене 500 рублей, а остальное закопал на окрестных огородах.
Однако Моисеев взялся за вора всерьёз, подозревая его ещё в нескольких кражах, причём часть ценностей опознал за украденные из магазина «Старина» ещё 23 апреля владелец оного магазина Александр Николаевич Вьюнов. Нижегородец Мишка признал за собой и эту кражу. А тут полицейские надзиратели получили информацию, что около месяца назад Мария Сергеева заложила несколько вещей в смоленском ломбарде. На бабу надавили, и, после долгих запирательств, она призналась, что по требованию мужа заложила несколько золотых вещей, а квитанции зарыты около дома. Место Мария указала возле клозета, откуда и была выкопана жестяная коробка из-под какао, в которой обнаружились: паспортная книжка и свидетельство об отбытии воинской повинности на имя Николая Тимофеевича Рытькова, три квитанции смоленского городского ломбарда от 17 и 23 июня на заклад четырёх золотых колец, пары золотых серёг, браслета, броши, золотых часов, золотой цепочки, тужурки и самовара. Также в коробочке оказались два золотых с эмалями ордена, фрачный знак ордена, 35 штук разных драгоценных камней и 109 рублей мелкой серебряной монетой в 22 стопках, завёрнутых в разную бумагу. Часть из этих ценностей опознал за свои владелец магазина «Старина», в том числе два ордена с эмалями, фрачный знак, драгоценные камни, браслет, брошь, золотые часы и два золотых кольца.
Сергееву пришлось сознаться и в краже из магазина «Старина» на Троицком шоссе. Но так уж ему не повезло, что на одной из бумажек, в которую были завёрнуты мелкие серебряные монеты в коробке из-под какао, имелась надпись «…подателю сего прошу выдать обещанное». Надпись эту опознал владелец торговой лавки на Старо-Петроградской улице Павел Васильевич Лапицкий, каковую лавку ограбили в ночь на 9 июля, унеся 450 рублей кредитными билетами и 130 рублей мелкой серебряной монетой. Бумажку эту прислал Лапицкому кассир станции Смоленск Риго-Уральской железной дороги, который этот факт и подтвердил. Сергееву совсем поплохело, но от кражи у Лапицкого он отказывался до конца дознания. Документы у крестьянина деревни Борков Пречистенской волости Духовщинского уезда Николая Рытькова были похищены ещё 14 июля, когда он пьяный заснул на улице Пятницкий ручей. Проведя обыск у тестя Михаила Сергеева Флиондржинского, полицейские обнаружили и другие вещи, украденные у Рытькова: чёрные брюки, перочинный нож, записную книжку и условие поступления в школу шофферов. Также были найдены 24 рубля 95 копеек мелкой серебряной монетой в 9 стопках, каковые признал за свои Лапицкий. Михаил Сергеев не признался и в краже у Рытькова, объясняя, что деньги и документы он выиграл в карты у незнакомого солдата.
Законченные следствием дознания, подтверждённые вещественными доказательствами, о кражах из магазинов, Лапицкого, «Старина» и Кувшинникова, а также дело об ограблении пьяного Рытькова были направлены судебному следователю 1 участка города Смоленска. Также Михаил Сергеев был привлечён к ответственности уездным членом Смоленского окружного суда за проживание по чужому паспорту. Соучастниками по делам о краже проходили Мария Сергеева, её сестра Степанида Флиондржинская и Иван Турулько. В отдельное дело было вынесено уклонение Михаила Петровича Сергеева от прохождения воинской службы. По совокупности срок Сергееву грозил не маленький. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист 120,122,125,127-137)
9 августа 1915 года судебный следователь 4-го участка Могилёвского уезда прислал в смоленское сыскное отделение письмо, которое чинов оного крайне озадачило. Судебный чиновник интересовался, куда из пределов Смоленска были высланы германские подданные Роза и Фрида Бертольдовны Трокенброд, по его сведениям, ранее поживавшие в прачечной Матрёны Трокенброд на Большой Благовещенской. Никто из сыскных такой прачечной в городе не знал. Николай Сапожников отправился на розыск, и вскоре оказался в доме Мачульской. Сёстры Роза и Фрида проживали без прописки уже более двух недель на квартире у жены их родного брата Максимилиана Матрёны. При изучении домовой книги выяснилось, что и Матрёна Трокенброд в доме не прописана и никаких документов, удостоверяющих личность, не имеет. Роза и Фрида предъявили паспорта, выданные Императорско-Германским Консульством в городе Киеве 30 мая 1915 года сроком до 30 мая 1924 года. Родственниц доставили в сыскное отделение и сняли допрос. Роза 21 года и Фрида 19 лет объяснили, что постоянно проживали с отцом в городе Копысь Могилёвской губернии, работали на кафельном заводе Песенникова. Два месяца назад они приехали в Смоленск, чтобы подыскать себе новое место работы. Остановились на квартире жены своего родного брата Максима. Паспорта в тот же день были переданы для прописки дворнику, но он их вскоре вернул, заявив, что в полицейской части для прописания требуют ещё и паспорт их отца.
Урождённая смоленская мещанка Матрёна Сергеевна Козлова, 27 лет от роду, показала, что 10 лет назад вышла замуж за германского подданного Максима Бертольдовича Трокенброд. С мужем они проживали в разных городах Российской Империи до того времени, как месяцев 8 назад вернулись в Смоленск и наняли квартиру в доме Мачульской. Через несколько дней, после ссоры, Максим Трокенброт уехал неизвестно куда. Удостоверения личности у Матрёны никогда не было, она была записана в паспорте мужа. Почему он её в доме Мачульской не прописал, Матрёна Сергеевна не знает. Вида на жительство в Смоленске она также не имеет, а занимается стиркой белья. В первых числах июля к ней на квартиру приехали сёстры мужа. Их паспорта она передала дворнику, но тот вернул их обратно без прописки, сказав, что требуется ещё и паспорт их отца. Пробыв три дня, сёстры Трокенброд вернулись в Копысь. Две недели назад Роза и Фрида снова появились в Смоленске, и тогда Матрёна их паспорта отдавать на прописку не стала.
Стали разбираться со служащими дома и реальным хозяином квартиры. Мещанин Оршанского уезда Янкель Залманович Авчин заявил сыскарям, что уже более 30 лет проживает в доме Мачульской, снимая две квартиры и лавку. В одной квартире живёт сам, а другую сдаёт от своего имени в наём. За все помещения платит 40 рублей в месяц владельцу дома Сергею Александровичу Мачульскому, который сейчас служит в Копорском полку. Матрёна Трокенброд наняла квартиру около 5 месяцев назад и платит ему 20 рублей в месяц. Кто кроме вышеназванной Матрёны проживает в квартире Янкель не в курсе. За пропиской прибывающих лиц следил дворник, но он нынче призван на военную службу. Заведующий домом Мачульской мещанин местечка Выжва Ковельского уезда Волынской губернии Степан Иосифович Куцевич, будучи вызван в сыскное отделение, показал, что в его обязанности входит очистка прилегающих к дому улиц от мусора и снега, чистка дымоходов и печей. За прибывшими и убывающими следил дворник дома Герасим Никитин, но его призвали в армию. Когда в квартиру Авчина въехала Матрёна Трокенброт, он приказал дворнику прописать её, но почему она до сих пор не прописана, Куцевич не знает.
Вот ведь, что значит дело о нарушении обязательных к выполнению постановлений губернского начальства. Полицейский надзиратель Сапожников отыскал бывшего дворника дома Мачульской Герасима Павловича Никитина и снял с него показания. Смоленский мещанин, а ныне ратник 183-й пешей дружины государственного ополчения, Никитин рассказал, что Максимилиан Трокенброт уехал через три дня после заселения в квартиру Авчина, так и не передав ему, дворнику, никаких документов для прописки. А жена его Матрёна и вовсе никаких документов не имеет. В июле месяце он понёс в 1-ю полицейскую часть на прописку паспорта сестёр мужа Матрёны Трокенброт, но их не прописали, предложив обратиться в канцелярию губернатора. Прожив три дня, немки уехали, а его вскоре призвали. Изучив условие на заведывание домом между Сергеем Александровичем Мачульским и Степаном Иосифовичем Куцевичем, начальник смоленского сыскного отделения назначил виновным оного Куцевича, так как по договору ответственность за все упущения по дому, а также наблюдение за прибывающими и убывающими людьми лежит на заведующем домом. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 43-45)
К середине августа в губернском городе Смоленске истерика обывателей вокруг медных и серебряных монет, а также всякого медного лома только разрасталась. По агентурным сведениям, многие беженцы, наводнившие город, привезли с собой массу медных вещей, как то: дверные ручки, шпингалеты и прочее. Среди беженцев разошёлся слух о скорой их эвакуации в глубь страны, в результате чего появились скупщики, покупающие медь. 11 августа лично Моисеевым были задержаны два татарина, Махмуд Шакеров и Гуса Сибгатуллин, скупающие медь. У них было отобрано разных медных вещей общим весом в один пуд. Мусульмане на допросе сдали некоего лудильщика, Израиля Лейзеровича Усвицкого, который недавно купил у беженца из г. Поневежа Иосифа Стикунас около 10 пудов разной меди, по 13 рублей за пуд. Вскоре агенты выяснили, что на Толкучем рынке скупкой меди занимаются Лейба Петрейкин, Соломон Иоффе и Иосель Басин, каковые перепродают медь крупным торговцам и владельцам лудильных мастерских. Моисеев доложил о конфискованной сыскным отделением меди губернатору, но тот отпуском от 13 августа приказал вернуть медь по принадлежности. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 243, лист 104-105)
А борьба с любителями «звонкой монеты» продолжилась. 23 августа сам начальник сыскного отделения отправился в посёлок при станции Ярцево, где, по полученным агентурным сведениям, евреи-содержатели мелочных лавок отказываются принимать к оплате за товар банковские билеты, требуя от покупателей расплачиваться металлическими деньгами. Штаб свой Семён Георгиевич разместил в чайной и закусочной лавке, аккурат напротив лавки мстиславльского мещанина Боруха Янкелевича Малкина. Хозяйка чайной, поречская мещанка Феодосия Дмитриевна Орефьева, показала, что не раз посылала дочь свою Ольгу Жданову в лавки евреев Малкина и Гуглина за съестными припасами для чайной, но оные иудеи, завидя ассигнации, заявляли, что «бумажки» к оплате не принимают. Владелец ещё одной лавки, еврей Жак, однажды на представленный в оплату кредитный билет, объяснил, что мелочи на сдачу у него нет, и продал товар в долг. После Орефьева несколько раз посылала к Жаку за товаром, и он всегда принимал бумажные деньги. То же подтвердила и дочь Орефьевой духовщинская мещанка Ольга Фёдоровна Жданова.
Для проверки полученных сведений Моисеев провернул секретную агентурную операцию. Отловив на улице мимо себе проходящую девицу Марфу Трофимовну Квасову пятнадцати лет, полицейский отправил её в лавку Малкина, всучив «зелёненькую» трёшку и заказав купить три фунта соли, пять фунтов белого хлеба, папирос и фунт конфект. Девочка на глазах у начальника сыскного отделения вошла в лавку и тут же вернулась обратно. Хозяин лавки сначала посмотрел какие есть у молодой покупательницы деньги, а потом заявил, что просимого товара нет. Для чистоты эксперимента в лавки Жака и Гуглина была отправлена девятилетняя Таня Бутманова, каковой на покупки был выдан «жёлтенький» рублёвый кредитный билет. В лавке у Гуглина маленькой агентессе нужно было спросить папирос и конфект, а у Жака попробовать купить булок. Вскоре девочка вернулась в чайную, принеся только три булки от Жака и 85 копеек сдачи. Как она объяснила, деньги держала на виду, и Гуглин на её вопрос ответил, что ни папирос, ни конфет в лавке не имеется. А в лавке Жака кредитный билет приняли вполне благосклонно.
Настала очередь допрашивать хитрованов-лавочников. Борух Малкин полицейскому начальнику заявил, что от роду ему 62 года, вероисповедания иудейского, под судом и следствием не был. Имеет жену Рохиль Залмановну и девять детей, в посёлке при станции Ярцево проживает уж 30 лет. Держит лавку, в каковой занимается продуктовой торговлей, имея доход не более 50 рублей в месяц. Такого случая, чтобы он, Малкин, отказался взять в оплату за товар кредитный билет никогда не было. Да, сегодня в лавку заходила девочка, которой он отказал, но какие у неё были деньги не видел. Второй лавкой владел купеческий сын Залман Янкелевич Тумаркин, а торгует в ней по доверенности и на отчёт Абрам Ельев Гуглин. Тумаркин живёт при станции Ярцево уже как 50 лет. Такого случая, чтобы Гуглин не принял к оплате бумажных денег он, Залман Тумаркин не знает. А то что в его лавке обнаружено около ста рублей серебряной и медной монетой, так лавка оптовая, и иногда собираются и большие суммы в монетах. Мстиславльский мещанин Абрам Гуглин, 35 лет, имеющий жену и двух малолетних детей, слова хозяина подтвердил. Приходившая сегодня в лавку девочка просила продать папиросы, но их в лавке не оказалось. Никаких других просьб о продаже конфект или ещё чего, оная девочка не высказывала. Бумажные деньги всегда беру в оплату и никому не отказываю. Под чем и подписался.
В своём рапорте смоленскому полицмейстеру Моисеев расписал полученные опросами свидетелей сведения о деятельности Малкина и Гуглина, описал проведённую агентурную операцию, после чего предложил подвергнуть Малкина и Гуглина самому суровому наказанию. Так как выяснено, что оные евреи не только не принимают в уплату бумажные ассигнации, но и своими разговорами внушают покупателям, что государственные кредитные билеты не представляют никакой ценности. Что вредно сказывается на местном населении, настроение которого и так возбуждённое. В бумагах сыскного отделения не сохранилось информации о санкциях, применённых к лавочникам на станции Ярцево, но время было военное, и мало им, видимо, не показалось. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 127-129)
Шум, гам, ор и вой стояли вечером 1-го сентября во дворе дома дворянки Марии Куприяновны Пиотрашко, что на Кадетской улице во второй части города Смоленска. В собравшейся толпе слышны женские крики, что «жиды только волнуют публику!» Обнимавшая девятилетнюю девочку еврейка, тут же набросилась с криком и угрозами на сказавшую это женщину, кутавшуюся в большую шерстяную шаль. Еврейка голосила об изнасиловании дочери, указывая в сторону выбравшегося из подвала гражданского чиновника военного ведомства, на мундире которого посверкивали серебряные беспросветные погона с одной звёздочкой. Увидав генерала, пусть и гражданского, дворник браво взял метлу «на краул!», но до прихода городовых никого из двора не выпускал. Военный чиновник предъявил документы на имя статского советника Алексея Николаевича Погожева, председателя оценочной ревизионной комиссии при 28-ой дивизии. Городовой, записав данные, статского советника отпустил, а еврейка с дочкой прямиком направились в сыскное отделение. Дежурному по отделению акушерка Мина Давыдовна Симкина заявила о попытке изнасилования своей девятилетней дочери и потребовала уголовного преследования в отношении статского советника Погожева. Симкина рассказала, что дочь её Надежда около шести часов вечера возвращалась домой из булочной вместе с подругой, дочерью губернского секретаря Екатериной Измайловой. Неподалёку от своего дома на Кадетской улице девочки повстречали офицера, который спросил их о местонахождении дома Свинтуховского. После чего приобнял Надю за шею, а Екатерину ухватил за платье, но она вырвалась и убежала в сторону дома Дубинской, в котором проживали семьи Симкиных и Измайловых. Незнакомый офицер увлёк Надю Симкину во двор дома Пиотрашко, где, затащив в погреб, принялся целовать лицо девочки. И не отпускал Надю до тех пор, пока на дворе не собралась громко кричащая толпа.
Делом статского советника занимался лично начальник сыскного отделения. Семён Георгиевич допросил и акушерку Симкину, и коллежскую советницу Измайлову, и обоих девочек. Но ничего нового они показать не смогли. Также никакой новой информации не представили ни дворянка Мария Пиотрашко, ни дворник её дома Андрей Егорович Корольков крестьянин деревни Чернушки Хохловской волости Смоленского уезда, ни проживающая в доме мещанка города Радома Люстина Станиславовна Киленская. Именно она укоряла голосящую еврейку, за что и была обругана акушеркой Симкиной. А статский советник военного ведомства (5-й класс в Табели о рангах) Алексей Николаевич Погожев заявил на допросе коллежскому регистратору (14-й класс в Табели о рангах) Моисееву, что очень любит детей, особенно девочек. И так ему понравились Надя с Катей, что он решил их приласкать. Но целовать детей посреди Кадетской улицы человеку в форме показалось неприличным, посему он и завёл девочку во двор дома Пиотрашко. Только целовал и боле ничего. И поди его проверь… Дознание было закрыто, так как Надя Симкина также утверждала, что никаких насильственных действий, кроме поцелуев, Погожев к ней не применял. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 246, лист 66-70)
А в это время, в далёкой-далёкой галактике…простите, дорогой читатель, задумался. В тот же день, 1 сентября 1915 года Николай Степанович Сапожников проводил дознание по делу о нападении на управляющего имением Крюково Мерлинской волости Краснинского уезда Карла Петровича Кнавина. 25 августа Кнавин выехал из имения в город Красный для лечения заболевших зубов. Около 9-ти часов утра между деревнями Кисляки и Новосёлки некто подкрался к телеге сзади, и трижды ударил управляющего, два раз по лицу и один по лбу. Карл Петрович потерял сознание и свалился в дорожную пыль. Очнулся потерпевший только через час, кое-как добрёл до Новосёлок, откуда его увезли в уездный город в больницу. Так как все вещи и деньги у пострадавшего оказались целы, Сапожников принял за основу версию о личной мести, и взялся опрашивать как Кнавина, так и работников имения Крюково. Выяснилось, что с 6 по 15 августа крестьяне деревни Кисляки убирали сено на лугах имения Крюково. Дмитрий Прохорович Буйвачёв был уличён Кнавиным в краже сена, на почве чего меж ними произошёл скандал. Раздухарившийся управляющий при всех ударил Буйвачёва по лицу. Тот в ответ пообещал в ближайшее время отомстить «искплуататору».
Но нужны же доказательства, улики и свидетельские показания. Четыре дня Сапожников не вылезал из Кисляков, расспрашивая всех и каждого. В сотне саженей от места происшествия крестьянин деревни Никулино Василий Степаньков строил баню. Самого нападения он не видел, дорогу закрывали заросли, но заметил, как в сторону Кисляков ехал на вороной лошади незнакомый мужик. Из-за дальнего расстояния в лицо Степаньков всадника не разглядел. Пастушок деревни Новосёлок 8-ми летний Герасим Фёдоров видел, как со стороны Кисляков к дороге подъехал незнакомый мужчина, привязал лошадь к столбу у дороги и скрылся в зарослях. От столба до места нападения выяснил Сапожников около 80 шагов. По словам пастушка, неизвестный был одет в короткий чёрный пиджак с блестящими пуговицами. При обыске в доме Буйвачёва был обнаружен чёрный солдатский мундир с блестящими пуговицами. А в хлеву стояла лошадь вороной масти. Дмитрий не отрицал, что в тот день был в том самом чёрном мундире, но он убирал на гумне смолоченный горох, а лошадь взял для перевозки урожая к дому. Однако при осмотре дома и дворовых построек Буйвачёва, Сапожников выяснил, что дом подозреваемого второй с краю деревни. Дорога на уездный город обходит деревню стороной, и, преступник, заметив на дороге тележку Кнавина, каковой из-за зубной боли ехал медленно, мог напрямик через поля быстро доехать до места нападения и затаиться в придорожных зарослях. Буйвачёв был задержан местной полицией, но судебный следователь посчитал, что улик недостаточно, и подозреваемого отпустил. Но все крестьяне в округе были уверены, что управляющему имением Крюково отомстил Буйвачёв. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 56-57)
Вот вы, дорогой читатель, пошли бы гулять по городу вечером, имея на руках портфель с иконой в драгоценном окладе, важными документами и деньгами в общей сумме 12 000 рублей. С одной стороны, это плохо характеризует криминальную обстановку в городе, не захотел, проживающий в номере 40 гостиницы «Франция» заведующий кожевенным отделом Юго-Западного фронта помощник уполномоченного Всероссийского земского союза Александр Алексеевич Чапурский оставлять деньги и ценности в номере, побоялся. С другой же стороны чиновник оказался крайне рассеянным человеком. В 9 часов 45 минут вечера Чапурский явился в сыскное отделение и заявил о пропаже портфеля в городском саду Блонье. Помимо иконы, денег и документов, заявил «земгусар» в утраченном портфеле также находился пистолет системы «Браунинг». Как позже выяснилось, приврал для солидности. Сыскным Чапурский объяснил, что встретил на Блонье знакомого офицера, разговорился с ним, и решив проводить до извозчика, оставил портфель на скамейке в саду. Отошли, мол, не более 10-15 шагов, а когда чиновник вернулся, портфеля на лавочке не оказалось. Макарий Кузьмич Марьенков отправился в городской сад, и в первую очередь пообщался с городовыми. Один из них, имевший пост собственно в городском саду Блонье, объяснил, что ничего подозрительного за время дежурства не замечал, пока к нему не подбежал взволнованный Чапурский. А вот городовой 1-й полицейской части Евдокимов, стоявший у булочной Ранфта на Пушкинской улице, пролил свет на судьбу «богатого» портфеля. В десятом часу вечера к нему подошёл какой-то гимназист и рассказал, что в саду на лавочке найден портфель с какими-то бумагами. Евдокимов поспешил в городской сад, и на лавочке у Дворянского собрания действительно обнаружил портфель тёмно-зелёной кожи. Тут же стояли четверо чиновников, решая, как быть с находкой. Городовой забрал портфель и отнёс его в первую полицейскую часть. Туда, для опознания, Марьенков и отвёл рассеянного земгусара. Деньги, документы и икона оказались в сохранности, а «Браунинг», как «вспомнил» Чапурский, он оставил в номере гостиницы. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дел 246, лист 81-83)
6 сентября о краже пачки выплаченных бланков денежных переводов за 17 августа 1915 года сообщили из Смоленской почтово-телеграфной конторы. Также из получательской книги был вырван один лист на перевод суммой в 400 рублей. Начальник конторы высказал подозрения в адрес чиновника 5-го разряда этой конторы Ивана Ивановича Фомичёва. Фомичёва вызвали на допрос и уже через пару часов чиновник, в слезах и соплях, рассказывал, как объегорил родное госучреждение. 16 августа Фомичёв собственноручно прямо в конторе заполнил бланк местного перевода на 400 рублей от имени своего отца для своей соседки по дому Евгении Петровны Глебовой. На бланк этот хитрован поставил все надлежащие штемпели и засунул его в пачку переводов, подлежащих к выдаче 17 августа. Фомичёв изготовил повестку на получение денежного перевода и передал его Глебовой, соврав, что деньги присылает для него отец, но он не хочет, чтобы на службе об этом узнали. 17 августа Глебова получила перевод и деньги передала Фомичёву. Чтобы скрыть аферу, почтовый чиновник выкрал все бланки переводов за 17 августа, и, порвав их, выбросил в колодец канализации на улице Георгиевский ручей. В самом колодце агенты сыскного ничего не обнаружили, так как в нём постоянно течёт вода, но обрывки бланков были найдены в сливной канаве у крепостной стены. Закрытое дознание отправлено к судебному следователю. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело235, лист 11-13)
По некоторым случаям мошенничества чинам сыскного отделения требовалось только защёлкнуть наручники на запястьях подозреваемого да правильно оформить сопровождающие документы. 11 сентября в булочную мстиславльского мещанина Боруха Лейзеровича Дубкова, что в доме Павлова на Базарной площади, явился неизвестный офицер и сторговал для нужд лазарета ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА в доме Ланина на Большой Благовещенской улице 220 штук мешков на сумму 198 рублей. Вскоре этот офицер приехал на подводе, забрал мешки и оставил булочнику записку на получение денег из лазарета, подписавшись подпоручик Белов. Подпоручик укатил, а булочник, понукаемый жаждой наживы, отправился на Благовещенскую. В лазарете Дубков выяснил, что никакого подпоручика Белова там не знают, да и за покупкой мешков никого не посылали. Почесав в затылке, Борух для очистки совести отправился на железнодорожную станцию Смоленск, где в зале ожидания первого класса вокзала Риго-Орловской ЖД обнаружил искомого подпоручика. Ухватив за грудки офицера, что само по себе уже происшествие не рядовое, Дубков возопил с такой экспрессией, что привлёк внимание не только станционного жандарма, но и помощника коменданта станции. Каковой потребовал у подпоручика документы. Стушевавшийся офицер понёс что-то об оставленном в лазарете удостоверении личности, после чего и был препровождён к коменданту города. Как выяснилось при дознании, подпоручиком Беловым назвал себя унтер-офицер Яков Захарович Королёв, бежавший из 29 Черниговского пехотного полка. Полученные мошенническим способом мешки, Королёв продал в лавке еврейки Вейны Лейбовой, у которой оные были отобраны и возвращены потерпевшему. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 235, лист 15)
13 сентября несколько арестантов бежали из Смоленского земского арестного дома, но уже 15-го в сыскном отделении имелись сведения о некой квартире в доме Козлова в 3-й части на Ново-Комендантской улице, где могут скрываться беглецы. Моисеев лично возглавил команду по поимке, состоявшую из надзирателей Сапожникова и Марьенкова и городовых Аникеева и Давыдова. В квартире крестьянки Ельнинского уезда Евдокии Мельниковой был задержан один из беглецов – смоленский мещанин Митрофан Носков. При обыске у него нашли паспорт на имя крестьянина деревни Малах Поречского уезда Лариона Парфёновича Волкова. По документам сыскного отделения тот паспорт вместе с деньгами был похищен 4 сентября на Базарной площади. Носков, бия себя ногами в грудь, орал, что паспортную книжку нашёл около трамвайного моста, да и 4 сентября сидел в арестном доме. В квартиру Мельниковой зашёл спросить о её сыне Матвее, но его не оказалось дома. Эти сведения подтвердила и Евдокия Мельникова. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 68)
Конечно, меховую рухлядь нужно периодически проветривать, чтобы моль да плесень не завелись. Только вот рязанский 1-й гильдии купеческий сын, развесив свои меховые шубы для просушки на балконе 2-го этажа дома Гаккеля на Авраамиевской улице, не учёл желания смоленских мазуриков обогатиться за чужой счёт. Были украдены хорьковая шуба с бобровым воротником, енотовая доха с медвежьим воротником, крытая чёрным мехом, дамская шуба на беличьем меху, крытая светло-голубым сукном, с бобровым воротником и такими же лацканами, а также мужское чёрное пальто с каракулевым воротником. Смоленские воры обидели рязанского гостя на общую сумму в 1900 рублей. До конца года меховые вещи так и не были найдены. Описание краденого разосланы уездным исправникам Смоленской губернии. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист 1)
Проживавшая в Смоленске в «Петроградских номерах» крестьянка Сувалкской губернии Кольваринского уезда гмины Красной Розалия Ивановна Соболевская была, судя по всему, женщиной состоятельной и скучающей. Как бы там ни было, но 28 сентября 1915 года в занимаемом ей номере оказался некий молодой человек. Что он там делал, мы из деликатности умолчим, но покинул вьюношь мадам Розалию, рассовав по карманам золотые украшения на сумму около 30 рублей. Однако преступник оказался крайне рассеянным, забыв в номере паспортную книжку на имя Иосифа Теофиловича Лиськевича. Но предъявленного ей полицейскими для опознания Иосифа Соболевская не опознала, заявив, что похож конечно, но тот помоложе был, да и покрасивше. Лиськевича допросили, и он сознался, что паспорт передал своему родному брату Стефану, адрес проживания которого тут же и сдал. Восемнадцатилетний Стефан Лиськевич был «схвачен и жестоко от…», простите, оговорился. Нечистый на руку юноша был подвергнут допросу, на котором заявил, что найденные у него золотые вещи были ему Розалией Соболевской заложены. Но никакой расписки предъявить не смог. Арестованный Лиськевич был отправлен в тюрьму, а законченное производством дознание по делу о проживании по чужому паспорту было отправлено 10 октября члену смоленского окружного суда по Смоленскому уезду. По статье 169 Уложения о Наказаниях бумаги о краже, совершённой Стефаном Лиськевичем у Розалии Соболевской, оказались на столе у городского судьи 2-го участка Смоленска. Просидевший до 10 октября в камере при сыскном отделении Иосиф Лиськевич был освобождён. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 331, лист 51)
В сентябре месяце чинам смоленского сыскного отделения не давал скучать и смоленский губернатор Константин Антонович Шумовский. Конечно, женщины с пониженной социальной ответственностью одна из составляющих окормляемого сыскным отделением контингента, но составлять списки всех одиночных проституток Смоленска, опрашивать их и следить за высылкой из губернского города, это, простите, перебор. Но ничего не поделаешь, обязательные к исполнению постановления главного начальника Минского военного округа генерала-от-кавалерии барона Рауш-фон-Таубенберга сыпались «проливным дождём». И если правила о местностях, находящихся в Минском военном округе на военном положении или указания о запрете вывоза фуража за пределы губернии, запрет разговаривать в Краснинском, Поречском и Смоленском уездах по-немецки ещё можно как-то понять, то зачем барон выпустил правила об уличной продаже мороженого, понять крайне сложно. Но есть распоряжение губернатора, каковой уже через неделю в письменном отпуске поинтересовался у Моисеева продвижением работы по выдворению одиночных проституток из Смоленска, мол начальник канцелярии главного начальника снабжений армии Западного фронта интересуется. Список на 79 фамилий был составлен и препровождён в канцелярию губернатора, проститутки опрошены. Условия, надо сказать, были достаточно либеральные. Ночные бабочки могли сами выбрать по собственному желанию губернии, в которые готовы переселиться. Однако ежели проститутка не могла внятно указать желаемый для переселения город, то полицейские выбирали ей для переселения один из городов Смоленской губернии, удалённых от железных дорог (Юхнов, Белый, Поречье). Проститутки-одиночки были высланы из города только к концу ноября 1915-го года. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 332, лист 52,53,66-70, дело 323, лист 46,50,59,101,116,122)
Примерно в это же время чины сыскного отделения составили список всех известных притонов губернского города и передали его полицмейстеру и в канцелярию губернатора для ознакомления. Для довольно небольшого города сорок два воровских притона, мест карточной игры и скупки краденого, как мне кажется, это достаточно много. Однако в фонде смоленского сыскного отделения нет никаких указаний ни полицмейстера, ни губернской администрации по борьбе с притонами. Просто приняли к сведению. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 49-50)
Романтика русских железных дорог. Качается вагон, стучат колёса глухо, за окнами проносятся бескрайние просторы. Засеянные поля сменяются рощами, перелески буйнотравьем лугов, мелькают крытые соломой крестьянские избы. На больших станциях пассажир может выйти в вокзальный буфет, хотя оставлять своё место и багаж при нём было и до войны крайне чревато. Воров-поездушников хватало. А с наступлением военных действий всё ещё более усугубилось. Грозно гремя буферами, катят в сторону линии фронта воинские эшелоны, завозя в ненасытное чрево войны личный состав и воинские припасы. Осторожно тянутся в тыловые губернии санитарные поезда. На станциях и полустанках рябит в глазах от людей в хаки. И воруют. Воруют из стоящих на запасных путях вагонов, умудряются вскрывать почтовые и грузовые вагоны даже во время движения, тащат багаж пассажиров, открыто грабят гражданских и военных чинов на перронах и вокзалах. Станционные жандармы не успевают принимать заявления от потерпевших. Но им, жандармам, намного проще. Записал примерное время происшествия, приметы украденного, приметы предполагаемых преступников, да и отослал бумаги в сыскное отделение, нехай сыскари занимаются. За 1915 год заявлений о железнодорожных кражах в архиве смоленского сыскного отделения отложилось более трёхсот пятидесяти. И большинство помечено на обороте «За нерозыском представляю начальнику смоленского сыскного отделения. Полицейский надзиратель такой-то». Поди найди украденное, ежели кража произошла на станции Смоленск, а потерпевший опомнился и заявил о пропаже только станционному жандарму на станции Витебск. И дознание закрывается. Но случается и в делах железнодорожных просветление. На толкучем рынке при попытке продать 312 четверть фунтовых пачек табака одного сорта был задержан доброволец 327 Корсунского пехотного полка Михаил Максимович Белоногов. О пропаже табака из вагона, стоявшего на запасных путях станции Смоленск за неделю до того уведомлял сыскное отделение станционный жандармский унтер-офицер Романюк. Случалось, что и чины Московско-Рижского жандармского управления железных дорог при проверках толкучего рынка в Смоленске ловили подозреваемых. Так был задержан, продававший овчинную шубу, крестьянин Гродненской губернии Слонимского уезда Александр Петрович Кузерский. Оная овчина была за пару дней до этого похищен у смазчика Николая Ухлова. Причём в рапорте станционного жандарма в тот день фигурировали ещё две кражи у унтер-офицера Сергея Шустова и писаря Фёдора Могильницкого. Задержанный, как выяснилось, ранее судимый за кражи был передан приставу 3-й части Смоленска для представления городскому судье 2-го участка.
4 октября в винно-гастрономическом магазине нашего старого знакомого господина Товианского полицейским надзирателем Авдеевым была проведена негласная акция. Отрабатывая очередную анонимку, сколько мы их уже упоминали, о нелегальной продаже крепких спиртных напитков в магазин в доме Гольдберга на Набережной улице был направлен негласный агент с целью купить водки или ещё чего покрепче. Установить факт тайной продажи крепких напитков не удалось, в магазине Товианского имелись только виноградные вина в бочонках и стеклянной таре, а весь крепкий алкоголь был закрыт в отдельной кладовой, дверь которой была забита досками и завалена ящиками. Каковой факт надзиратель Авдеев отразил в рапорте начальнику отделения, указав также, что по расспросам и розыску автора анонимки установить не удалось. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 69)
Полиция гнула свою линию, а тайные торговцы спиртным свою. 5 октября на Нижне-Пятницкой улице около трёх часов дня ратник 4-й роты 182 пешей дружины государственного ополчения Павел Зинов встретил неизвестную женщину, нёсшую в руках 4 бутылки денатурированного спирта. Уступив настойчивым просьбам вояки, женщина продала ему одну бутылку за 50 копеек. Выкушав, ратник от денатурированного спирта сделался вовсе уж невменяем, и в совершенно непотребном виде предстал пред грозны очи своего командира роты. Офицер, допросив пьяницу, написал рапорт по команде, каковой вскоре попал на стол начальника сыскного отделения. Однако установить личность продавшей спирт женщины не удалось. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 73)
Обязательные постановления по борьбе с холерой взялся нарушать содержатель чайной в доме Гальперина на Петропавловской улице Беньямин Моисеевич Беньяминович. А в этой чайной пили чай в основном ратники ополчения и нижние чины армейских частей, расквартированных в губернском городе. 18 октября проверку провёл сам Моисеев, и факт приготовления чая на не вскипячённой «до ключа» воде был установлен. Причём служащие чайной на выговор полицейского чиновника отвечали, мол, пар идёт, значит вода кипит. О чём рапортом своим начальник сыскного отделения доложил смоленскому полицмейстеру. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 74)
Правду говорят в народе, мол, земля слухом полнится. Но вот в полицейской службе опираться на слухи не стоит, всё нужно проверять и перепроверять, искать улики и свидетелей. Так оно и получилось с «убийством» чеченца-лесного сторожа в имении Дмитриевка Хохловской волости Смоленского уезда. Саид Дениев Ахетаев, житель 1-го участка селения Урус-Мартан Грозненского округа Терской области бесследно исчез 10 октября. В ту же ночь на охраняемом им лесном участке произошла порубка пяти дубов, каковые были вывезены из лесной дачи в неизвестном направлении. Расследование волостного урядника результатов не дало. Нет ни Ахетаева, ни его трупа, ни дубов. Однако вскоре по округе поползли слухи об убийстве чечена братьями Константином и Фёдором Корнеевыми из Кушлянщины в паре с братьями Андреем и Евстафием Сербаевыми из Лявщины той же Хохловской волости. Чеченец был, конечно буен и зол, с большим кинжалом, но супротив четверых мужиков с топорами куда ему? На основании сих слухов частный пристав и вызвал для разбирательства чинов сыскного отделения. Авдеев начал расследование, однако никаких улик против Сербаевых и Корнеевых собрать не смог. Нет тела-нет дела. Балаболить крестьяне промеж себя могут всякое, но кроме парочки дубовых стволов на дворе у Корнеевых, никаких улик. В беседах с работниками имения выяснилось, что незадолго до исчезновения Ахетаев получил из дома письмо, в котором его отец сообщал о нанесении неким соседом оскорбления сестре Саида. Полицейский надзиратель по совокупности собранной информации предположил, что Саид Ахетаев срочным порядком отбыл на родину, тем более, что никаких документов в его комнате не осталось. Дело передано судебному следователю 2 участка Смоленского уезда. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 67)
К концу октября в сыскном отделении были получены сведения о большом количестве беглых нижних чинов, которые получают подложные документы на проезд по железной дороге от какого-то лица, проживающего в Смоленске. В ночь на 25 октября при ночном обходе полицейскими надзирателями было задержано семь нижних воинских чинов, из которых четверо оказались в самовольной отлучке, а двое – младший унтер-офицер 136 запасного батальона Иван Тиртишников и ратник 14 роты Енисейского полка Никита Семёнович Егоров, бежавшими из своих воинских частей. Седьмым оказался крестьянин деревни Яковлево Ивонинской волости Ельнинского уезда Анатолий Мельников 20-ти лет, укрывавшийся от призыва на действительную воинскую службу. При дальнейшем рассмотрении выяснилось, что удостоверение Тиртишникова поддельное. Под личиной Тиртишникова скрывался унтер-офицер 153-го Бакинского пехотного полка Иван Поликарпович Якименко. По указанию Якименко в ту же ночь в 3-й части Смоленска на СтароМосковской улице в доме Рубцова в квартире Авербуха были задержаны двое нижних чинов, представившие документы рядовых 7-го дополнительного обоза Юдки Войшток и Абрама Робинзона. После допросов в сыскном выяснилось, что Войшток с Робинзоном дезертиры. Первый рядовой 6-го передового запаса Юдка Мовшев Гольдринг, а второй-рядовой 106-го запасного пехотного батальона Абус-Нуто Рубинов Штаргот. Оба дезертира указали, как на пособника в изготовлении подложных воинских документов, арестованного чуть позже на квартире Авербуха еврея, назвавшегося мещанином города Тирасполя Херсонской губернии Менделем Грабойс. Смоленские сыскари рекомому Грабойсу не поверили, и принялись допрашивать его всерьёз. Вскоре выяснилось, что в руки полиции попал мещанин Волынской губернии Мошко Зельманов Гилерман, 28 лет, 1911 года службы. В том году Гилерман за побег со службы был осуждён на 4 месяца тюрьмы, каковой срок отбыл. После чего снова сбежал из 9 роты 36 Орловского полка. За что, после поимки, был отправлен на два года в дисциплинарный батальон. В ноябре 1914 года был освобождён от гауптвахты для отправки в действующую армию, но снова бежал и до сего времени скрывался в разных городах.
По агентурным сведениям, и результатам негласного наблюдения выяснилось, что бежавшие нижние чины исключительно с 8 до 10 часов утра собираются в чайной в доме Андреевой на НовоМосковской улице. 27 октября около 9 часов утра в чайную нагрянул Моисеев во главе воинского патруля в количестве аж 32 человек под командой подпрапорщика Владова и фельдфебеля Полиенко. Облава частым гребнем прошлась не только по чайной Андреевой, но и по другим злачным местам на НовоМосковской и Петропавловской улицах. Общий улов составил 52 нижних чина, причём в чайной задержано 30 человек. Двое из них показали подложные отпускные билеты, а ещё около десятка удостоверений были обнаружены брошенными на пол чайной и на улице. К двум часам дня один из задержанных дезертиров согласился указать организатора выдачи подложных удостоверений. Начальник сыскного отделения в сопровождении помощника этапного коменданта подпоручика Смиренского и подпоручика Флейшер явился в дом Гернгарди на СтароМосковской улице, где в квартире Михайлова задержали некоего человека, назвавшегося прапорщиком 68-го Лейб-пехотного Бородинского полка Иваном Петровым. На гимнастической рубахе Петрова были нашиты три Георгиевские ленточки, но при близком рассмотрении его удостоверения личности, помощник этапного коменданта выразил сомнение в его подлинности. При обыске квартиры были обнаружены каучуковая печать 68-го Лейб-пехотного Бородинского полка, каучуковый штемпель того же полка, передвижной нумератор, разные бланки с печатями полевых госпиталей и Минского этапного коменданта, а также револьвер системы Наган солдатского образца. На допросе «Петров» заявил, что он есть дезертир из Бородинского полка младший унтер-офицер из вольноопределяющихся Иван Петрович Зубер. Зубер сознался, что продавал подложные удостоверения, служа при управлении Минского этапного коменданта, а при угрозе разоблачения бежал в Смоленск. Тут он познакомился с неким младшим унтер-офицером Николаем Павловым, он же Степанов, с каковым продажа поддельных удостоверений и отпускных билетов нижним чинам была поставлена на широкую ногу. Три дня тому назад Павлов уехал на родину в Бежицкий уезд Тверской губернии, а Зубер должен был, продав заготовленные подложные удостоверения, ехать в Гомель и ждать подельника там. Печати, обнаруженные при обыске на квартире Зубера, были заказаны в мастерской Лапинера и Давыдова. При заказе резчикам были предъявлены фальшивые удостоверения от Минского этапного коменданта. К началу ноября в ходе операции по поимке дезертиров было задержано более двухсот человек, а к концу осени при проверках подложные удостоверения практически перестали появляться. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 233, лист 73, 92,133,140,389,594,601,719; дело 243, лист 338-339)
В самом конце октября по приказу смоленского полицмейстера, просто заваленного анонимными письмами о тайной продаже крепких напитков и азартных играх, чины сыскного отделения сбились с ног, проверяя различные злачные места. В ресторане Вагишева даже засылкой нескольких негласных агентов не удалось установить факта продажи крепких напитков и вина. 31 октября Авдеев с Сапожниковым прошлись по домам терпимости в 3-й части города. При обысках «нумеров» денатурированного спирта и другого алкоголя не нашлось. Воинских нижних чинов в заведениях было много, но все трезвые. Содержательницы объяснили, что алкоголя не держат, но иногда военные приносят его с собой, доставая через денщиков. Таких посетителей в заведения не допускают. При осмотре квартиры одной из содержательниц публичного дома крестьянки Богородицкой волости Смоленского уезда Марии Михайловны Ивановой была обнаружена четвертная бутыль денатурированного спирта и книжка от Смоленского акцизного управления на покупку трёх четвертей такого же спирта на имя Евгения Петровича Серякова. Иванова пояснила, что книжку нашла в комнате проститутки Матрёны Потаповой. Спирт изъяли, а дело Ивановой передали городскому судье 2-го участка.
Сыскное же отделение взялось собирать сведения о Евгении Серякове. Тем более, что в одном из анонимных писем он фигурировал как содержатель карточного притона. Однако никаких компрометирующих сведений добыть на Серякова не удалось. Книжку на покупку денатурированного спирта он потерял, о чём есть заявление в полицейской части. Проживает Евгений Петрович в доме Краузе на Одигитриевской улице. С ним проживает один из его сыновей-офицер, двое других, офицер и вольноопределяющийся находятся на фронте. На квартире Серяков имеет квартирантов, двух офицеров и восемь человек семинаристов. Сведений об игре в карты или продаже денатурированного спирта на квартире Серякова выяснить не удалось. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 76,79-80)
10 ноября 1915 года начальник смоленского сыскного отделения Моисеев отчитался смоленскому полицмейстеру, что за 1914-й год чинами сыскного отделения было арестовано 259 человек, которые просидели в камерах при отделении 876 дней и были удовлетворены кормовым довольствием на 70 рублей 08 копеек. С 1 января по 1 октября 1915-го года было арестовано 156 человек, просидевших 558 дней. На кормовое довольствие каковых было истрачено начальником отделения 50 рублей 81 копейка. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 332, лист 81)
По военному времени особое внимание уделялось немецким подданным и немецким торговым компаниям. В первой декаде ноября чины сыскного отделения по указанию товарища прокурора Смоленского окружного суда и следователя по важнейшим делам негласно собирали сведения о деятельности в Смоленске Компании «Зингер». Как докладывал Моисеев в своём рапорте, администрация компании всегда отдавала предпочтение служащим немецкой национальности В Смоленске до начала войны в компании «Зингер» служил некто Донат, германский подданный. С началом боевых действий он был выслан, но администрация компании во главе с господином Рейнвалем продолжала уплачивать ему содержание секретным путём, до полного закрытия компании «Зингер» в России. Также были непонятны некие должностные перемещения в компании. За два месяца до закрытия на должность экспедитора был прислан из главного управления компании Василий Иванович Рельтов Так как на данной должности трудился некий Заревич, Рельтов просто получал зарплату в смоленском филиале «Зингера», ничего при этом не делая. Что могут подтвердить бывшие служащие компании Жириков и Иванов. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело246, лист 214)
12 ноября в сыскное отделение явился смоленский мещанин Карл Иванович Кальнер, проживающий в имении Башуты Катынской волости, и заявил о мошенничестве. Владелец шорной мастерской крестьянин Курляндской губернии Фридрихштадского уезда Соннактской волости Эдуард Эрманович Клевин при содействии двух неизвестных под предлогом продажи ему, Кальнеру, четырёх пудов кожевенного подошвенного товара, выманил в качестве аванса 1000 рублей. Клевин был задержан, но на допросах молчал. Вскоре по наводке негласных агентов сыскного в чайной в доме Ефременкова на Базарной площади был задержан ещё один латыш, предъявивший удостоверение от пристава 1-го стана Жиздринского уезда на имя крестьянина Курлядской губернии Гробинского уезда Перкунской волости Михеля Яновича Пенке. При обыске у него отобран бумажник с четырьмястами одним рублём ассигнациями, две пивные бутылки с разведённым водой спиртом-сырцом и две запасные пробки к оным. Задержанный утверждал, что купил спирт для лечебных целей, но вот у кого, вспомнить не смог. А пробки просто нашёл в общественных банях. Пенке был опознан Кальнером, как один из мошенников, но и он, и Клевин своё участие в мошенничестве отрицали. 1000 рублей при обысках у подозреваемых на квартирах найдены не были. Пока латышей допрашивали по делу о мошенничестве, оформленное дознание по продаже спирта в разнос было передано Моисеевым судебному следователю 2-го участка города Смоленска с присовокуплением, что сорокаоднолетний, холостой беженец Пенке заслуживает самого строго наказания за нарушение обязательного постановления Начальника Минского военного округа от 1914 года о запрещении свободной продажи спирта-сырца и крепких алкогольных напитков. По-видимому, помимо показаний потерпевшего Кальнера, никаких других улик против латышей-мошенников обнаружено не было. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 232, лист 17-19,21)
Рассматривая документы сыскного отделения иногда возникает чувство, что бурный 1915-й год с затянувшейся войной, наплывом в Смоленск массы беженцев, скачком преступности и всем прочим, уж простите меня дорогой читатель, просто задолбал агентов смоленского сыскного. И к концу года они стали относиться к своим обязанностям «спустя рукава». Сами посудите. 21 декабря 1915 года Петроградская сыскная полиция (это официальное название в шапке письма, с начала войны Санкт-Петербурга не существует) сообщает смоленским коллегам, что при проверке анонимного заявления выяснено, что крестьянин Зацетинской волости Климовичского уезда Могилёвской губернии Максим Фёдорович Григорьев-Булыгин, 23-х лет, служащий ныне кассиром в одном из полков, расквартированных в Смоленске, состоит в сожительстве с хипесной воровкой Екатериной Карповной Лиоля, происходящей из крестьян Лепельского уезда Витебской губернии. Девица сия проживает в Петрограде в доме № 55 по Литейному проспекту, и получает на своё имя переводы от Григорьева-Булыгина от 500 до 200 рублей. По указанию столичного градоначальника петроградское сыскное уведомляет о «преступном сожительстве» Моисеева для сведения, присовокупив, что Екатерине Лиоля градоначальником запрещено жительство в столице. История умалчивает, что высказывали Моисеев и Сапожников, которому было отписана для выполнения эта корреспонденция, о работе столичных хлыщей-сыщиков (а арестовать хипесную Катьку во время получения очередного денежного перевода слабо? Или она всё ж таки скрылась, почему вы нам и сообщаете?), но полицейский надзиратель даже не подумал установить, в каком полку служит означенный Булыгин. В деле к столичному сообщению подшита всего одна бумажка – квиток запроса смоленского сыскного отделения о Екатерине Карповне Лиоля в адресный стол. Со вполне прогнозируемым ответом, в смоленском адресном столе сведений нет. Конечно в Империи за проживание без регистрации карали беспощадно, но кто сказал, что прожжённая воровка, приехавши в Смоленск, сразу же отдаст свои документы дворнику или администрации гостиницы на прописку. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 247, лист 85-86)
23 декабря в сыскное отделение явился крестьянин деревни Козлово Цуриковской волости Смоленского уезда Ефим Петров, ныне проживающий в 3-й части Смоленска по Витебскому шоссе, и заявил о краже. Этой ночью у него из шкафа, путём подбора ключа или отмычки, была похищена жестяная коробка с ценностями. В жестянке было 650 рублей денег кредитными билетами и серебром, две облигации пяти с половиной процентного военного займа по 1000 рублей каждая, золотые мужские часы с цепочкой, два золотых кольца, три сберегательные книжки на 3075 рублей, пенсионная книжка и бессрочная паспортная книжка на имя Ефима Петровича Петрова. Неплоха, надо сказать живут крестьяне! Но наш потерпевший был так расстроен, что обвинил в краже собственного сына Филиппа 16-ти лет, которого тут же в сыскном и посадили в камеру до выяснения. Обалдевший от таких жизненных поворотов паренёк на допросах стоял на своём, мол, ничего у бати не крал. А сыскари вскоре получили сведения, что к краже мог быть причастен племянник Петрова Александр Евдокимов 17-ти лет. Сей молодой человек работал вольнонаёмным писцом на станции Смоленск, несколько раз бывал в квартире Петрова и как-то даже ночевал. 23 декабря Евдокимов уехал в деревню Вернибисово Цуриковской волости к матери. 26 декабря в Вернибисово был направлен полицейский надзиратель Семенцов вместе с потерпевшим. Филипп Петров был из-под стражи освобождён. В доме Евдокимовых никого не оказалось, по показаниям соседей Варвара Фёдоровна Евдокимова уехала к родственникам в соседнюю деревню, а Александр был вскоре разыскан сельским старостой. На вопросы полицейского надзирателя Евдокимов стал давать сбивчивые показания, но свою причастность к краже отрицал. Однако, когда при обыске в доме были обнаружены 34 рубля серебряными монетами, поведал и вовсе фантастическую историю. Ночью на крыльце дома потерпевшего Сашка Евдокимов встретил незнакомого молодого человека, который явно питал нездоровый интерес к окнам квартиры Петрова. И чтобы его не задержали, неизвестный вынул из-под крыльца свёрток с деньгами и предложил его Евдокимову.
В сказку Семенцов не поверил и решил продолжать обыск. Тогда Евдокимов сознался в краже и выдал укрытые в доме ценности, кроме золотых часов и двух колец, каковые он отдал на хранение матери. По словам воришки, виноват в краже сам Ефим Петров, который как-то забыл закрыть ящик шкафа, и любопытный молодой человек, увидев жестяную коробку, решил проверить, что в ней. Увидев деньги, ценные бумаги и золотые вещи, Евдокимов решил их похитить, для чего в ночь на 23 декабря проник в квартиру Петрова, пользуясь его отсутствием. Совершив кражу, он отправился к себе на квартиру в дом Брезгунова на Георгиевской улице, где жестянку разломал и выкинул, а сберегательные книжки, паспорт и пенсионное сжёг в печи. Семенцов увёз Евдокимова в Смоленск, куда на следующий день приехала и мать вора, которая передала в сыскное отделение золотые часы с цепочкой и два золотых кольца, заявив, что о происхождении вещей не знала и сына об этом не спрашивала. Украденное было возвращено владельцу, а дело Евдокимова передано в суд. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 234, лист 190-191)
К концу года канцелярия смоленского губернатора буквально засыпала сыскное отделение циркулярами. 17 декабря полицейским было указано, что министерство народного просвещения запретило учебную деятельность нескольким бывшим студентам и ученикам старших классов гимназий. В списке значились ученик Киевской мужской гимназии Пётр Авраменко, уличённый в покушении на кражу, воспитанник 7-го класса Бежицкого реального училища Валентин Ермолин, оскорбивший действием исполняющего обязанности инспектора реального училища, воспитанник Благовещенской Уфимской губернии учительской семинарии Семён Петров, виновный в нанесении раны кинжалом своему товарищу, которые были исключены из учебных заведений, с лишением права поступления в любое другое учебное заведение министерства народного просвещения. Также была запрещена образовательная деятельность бывшему студенту историко-философского факультета Императорского Петроградского университета Владимиру Фёдоровичу Емельянову, как отбывшему двухлетний срок под гласным надзором полиции за принадлежность к преступному сообществу и противоправительственную агитацию.
19 декабря губернатор довёл до Моисеева, что по сведениям контрразведки в Швейцарии в городе Базеле поставлено на поток изготовление фальшивых паспортных книжек, выданных якобы Виленским губернатором и Ростовской мещанской управой. На это уведомление пришлось отвечать, и 10 января начальник сыскного отделения письменно доложил губернатору, что лиц с такими паспортами в Смоленске не разыскано. И уже 23 декабря полиция получила новое важное задание. В некоторых местностях Империи в качестве рекламы резиновых изделий (к сожалению, не написано, каких именно. Гусары, молчать!) «Товарищества проводник-Колумб» появились открытки с отпечатанными в красках изображениями событий времён царя Михаила Фёдоровича Романова. Использование в рекламных целях изображений такого рода событий, важных для национального самосознания, было признано правительством недостойным. Посему всем правоохранителям, в том числе и сыскному отделению было приказано принять все зависящие от них меры по пресечению распространения такого рода открытых писем. (ГАСО, фонд 578, опись 1, дело 238, лист 4,7,22)
Смоленское сыскное отделение, год 1915-й
© Copyright: Алексей Чаус, 2025
Свидетельство о публикации №225071701487
Свидетельство о публикации №225071701487
Рецензии