О повести Алексея Бакулина Петроград-Анархия

ИЗ АННОТАЦИИ
Новая книга известного петербургского писателя Алексея Бакулина посвящена истории послереволюционной России, России 1921 года, — эпохи, когда военный коммунизм уже исчерпал себя, а новая экономическая политика ещё не стала генеральной линией партии. Только что отгремел Кронштадтский мятеж, и в Петрограде происходит зачистка остатков революционных партий, некогда помогавших большевикам взять власть. В центре повествования – группа молодых анархистов, которая, скрываясь в подполье, пытается с помощью единственного, но весьма радикального акта ввести весь мир в царство идеальной и безграничной свободы…
Анархизм – единственное из революционных течений, не импортированное в Россию ни с Запада, ни с Востока, но порождённое русским сознанием, русским понятием общественного идеала. Фактически, вся историсофия России колеблется между двумя идеями – безграничной анархии и самой крепкой, самой железной державности. Можно сказать, что Россия идёт сквозь историю, неся в одной руке чёрное знамя антигосударственности, а в другой – имперский штандарт. Между тем в русской художественной литературе феномен анархизма отражён очень мало, и зачастую в сильно утрированной, комической форме. Мы не хотим сказать, что повесть Алексея Бакулина вполне исчерпывает данный вопрос, однако, как нам кажется она рассматривает его под весьма интересным углом: как феномен и философский и психологический. Ярко очерченные образы героев, увлекательный сюжет и глубокие философские отступления – вот, что характеризует повесть «Петроград-Анархия».

МНЕНИЯ ЧИТАТЕЛЕЙ:

ДЕНИС БАЖИН
Эта книга не просто увлекла и погрузила на два вечера в судьбы персонажей в далеком 1921-ом годе, она сделала меня еще одним участником тех событий. С одной стороны - невероятная смесь персонажей, Петроград - такой же живой и многоликий герой произведения, нереальный сюжет и полные бреда идеи одного из главных героев. С другой - но как это реалистично и правдоподобно в это время, в этом городе, с этими людьми, с этими мыслями... Знакомые улицы, места, аура Петербурга-Петрограда-Ленинграда, так мастерски переданная автором, история в короткий исторический миг соединившая и поглотившая таких разных людей - прокрутила и меня через этот водоворот повествования. Книга закончилась, но осталось приятное послевкусие от хорошей книги и открытого для себя автора, который надеюсь не остановится на достигнутом.


СЕРГЕЙ ЛАРИОНОВ
Волею судеб пока я бродил по Питеру, попала в мои руки небольшая книга: повесть Алексея Бакулина "Петроград-анархия". Книга художественная, но выдержана в документальном стиле, и её сюжет вполне мог быть в жизни. Она рассказывает о компании, которая в тяжёлую революционную эпоху получила безраздельный доступ к бесценному в то время сокровищу: еде. Проще говоря, они попали в тайный продовольственный склад, куда их пригласил сумасбродный молодой анархист.
Не буду излагать обстоятельства, как в его руки попало такое сокровище. Сие лучше прочесть в книге. Важнее цель этого субъекта, которого звали Брусникиным. Начитавшись анархической и, что куда хуже, мистико-религиозной писанины, он хочет освободить не иначе как всё человечество.
Для этого ему нужны соратники. Люди разного типа и положения, но тоже стремящиеся к свободе - во всяком случае, в понимании Брусникина. Он собирает разношёрстную компанию. В ней обретается беглец с военного флота, которого на службу отправили соседи по деревне за негодностью к нормальной работе и полной беззащитностью, сочетаемой с той простотой, что хуже воровства. Есть там богемная поэтесса, пользующаяся немалой популярностью среди спекулянтов, и отнюдь не за дар стихосложения. Анархистка теоретического склада, пишущая тонны неудобочитаемых статей, тоже обрела там приют. Как и бывший чиновник, лишившийся богатств и даже дома. Случился там даже следователь ЧК.
Что может пойти не так? Нетрудно догадаться: всё! Действие строится вокруг этой компании, словно бы в насмешку названной фаланстером, её создания и неминуемой бесславной гибели. Заодно с гибелью грандиозной идеи освобождения человечества и всеобщей любви, вылившейся в жалкий, да и ещё и кровавый позор. Причем, позор ожидаемый, хотя концовка отнюдь не банальна.
Что Бакулин описал блестяще, так это безумие, распространяющееся в период краха государства и социальных институтов. То, что ныне обитает в мусорных пабликах Контакта, оказывается руководством к действию. И затмевает умы возможно и неглупых, но крайне наивных людей. Вроде той анархистки Авроры, что удивляется, как революционные матросы могут бить человека почище сидоровой козы, ведь она им завозила массу литературы, осуждающей насилие. Вообще, книга, несмотря на трагичность времени и сюжета, наполнена юмором, и хорошим.
Я же в завершение приведу оттуда парочку замечательных высказываний:

«Никакая свобода невозможна без любви. Никакой анархизм не будет истинным, пока нами не начнет двигать любовь. Вот, где наша правда, и вот где наша беда! Ибо свобода без любви тотчас умирает, начинает разлагаться и отвратительно смердеть. Мертвая свобода хуже самого жестокого государства - мы все видим это сейчас в России».

«На пути к человеческому счастью есть единственная помеха – человек».

ЛУНА ШЕЛЛЕНБЕРГ
Очень интересное произведение. Для меня, как любителя книг, связанных с историческими эпохами и событиями - просто клад. Книга написана увлекательно, персонажи - каждый оригинален + уникальный внутренний мир. Читаешь - и словно ты рядом с героями произведения. "Гениальный" план каждого действующего лица будет сталкиваться с решениями проблемы анархизма других персонажей. Поиск компромисса. За свои решения каждый будет нести ответственность. После прочтения данной книги остается двоякое чувство по отношению к героям. Вроде с одной стороны их поступки не всегда благоразумны, а с другой - зов сердца, совести. Ведь русский человек не будет делать того, что не соответствует его моральным установками и мировоззрению, даже если его попытаются заставить. В книге также есть несколько отсылок к Библии. Страниц немного, но впечатлений - море. Произведение очень понравилось.


ЗАПИСКИ ФОТОГРАФА
Обзор повести Алексея Бакулина - "Петроград-Анархия. Историческая баллада 1921 года."

Добрый вечер, мои дорогие книголюбы! Сегодня мы с вами отправимся в увлекательное путешествие в Петроград в 1921 год!
Рассуждать о правдивости тех событий, которые описаны в данном романе я не советую. Это скорее не исторический, а философский роман. Да это и не главное. Главное — это судьба наших юных анархистов, которые по сути, никому не хотели причинять никакого зла, но оказались в центре криминальных событий. Пока они витали в облаках, мир менялся. Менялись и они сами. Еще вчера это дружная компания вместе ужинала и мирно беседовала за общим столом, а сегодня каждый из них уже думает о том, как бы осуществить свои мечты за счет другого.
Не бросайте читать! Постепенно сюжет раскроется в полной мере! И вот уже болото превратится в быстрый горный поток! Если вы думаете, что это легкий и неспешный романчик об анархизме, то могу вас огорчить. Это настоящий политический триллер, который нужно прочитать до конца!
То, что анархизм — это действительно продукт российского производства, нет никакого сомнения. Анархизм не пришел к нам из-за границы, он родился в России. В ней же и умер. Могли ли анархисты захватить в России реальную власть?  Могли, но на ограниченной территории. Пример Нестора Махно доказывает это. У большевиков на тот момент не оказалось достойных конкурентов. Анархисты — не войны, а скорее скорей идейные бойцы, которым далеко до реальности. Да, они так же могут совершить теракт, но до глобальных действий им далеко. Да и существовать на земле полного безвластия можно, но не долго. Все равно со временем появится человек, который захочет эту власть получить. И все вернется на круги своя.
А книжка действительно довольно необычная и крайне интересная. Рекомендую почитать! Написана легким и доступным языком. Браво автору!

АНАТОЛИЙ КОЗЛОВ
ДУХИ ПЕТЕРБУРГА
 (о прозе Алексея Бакулина  «Петроград-анархия»)
Если быть точным и буквально следовать названию и сюжету произведения Алексея Бакулина «Петроград-анархия», статью следовало бы назвать «Духи Петрограда». Однако город, четырежды поменявший своё имя, пожалуй, не выглядит большим оригиналом в данном аспекте. В минувшем XX веке, да и в наступившем нынешнем, подобное случалось не столь редко и с другими Российскими городами. Но, что характерно – неизменность философии существования, если хотите, постоянство духа или даже духов, обитающих в городских потаённых пространствах, заставляет поговорить о духовных традициях исторической жизни города не только того временного периода, который затронут в данном историческом опусе.
Несомненно, Петербургские (Петербуржские) архетипы знакомы нам по прозе Гоголя, Достоевского и других авторов, которых можно выбрать по собственному вкусу. Но всё это лишь образы, если угодно, метафорические конструкции персонажей, которые ещё только подают нам сигнал, намекают на то, чем станут они с течением времени. А вот преодолеть искушение и с высоты трёхсотлетнего опыта исследовать самый дух, порождённый прошедшими поколениями, плотно осевший в уголках северной столицы и впитанный ныне живущими,  пройти мимо их, так сказать, метафизической сущности – настоящий художник, в конце концов, не в силах. К тому же, провести «сеанс спиритизма» в городе, имеющем в этом большой опыт, вроде бы само собой разумеющееся действо. Тем более, что литературный спиритизм и реальное столоверчение – это вовсе не одно и тоже. «Пиковая дама» Пушкина или «Игрок» Достоевского имеют большее отношение к литературе, чем к собственно картам.
Алексей Бакулин погружает нас в события почти столетней давности и приводит в Петроград 1921 года. Время, в действительности, малоизученное и малоописанное, несмотря на то, что наше с ним (автором) поколение вполне помнит живых свидетелей тех событий – так уж получилось. В марте 1921-го политика «военного коммунизма» сменяется директивой X съезда РКП(б) на Новую Экономическую Политику (НЭП). Ещё целый год остается до «философских пароходов», увозящих «русских мальчиков», озабоченных поисками Бога в философско-религиозном обществе, бердяевских «духов русской революции».
С первых страниц произведения кажется, что мы попали в некий экзотический мир. Ну, для молодого поколения всякие там анархисты, чекисты, бомбисты, большевики тех времён если и представляют какой-то образ, то во многом уже превращённый в монументы, пусть даже порой и ожившие. На самом деле всё, конечно, было намного запутаннее, бестолковее и всё, как всегда, упиралось в сложнейший человеческий фактор, мало предсказуемый и пылающий страстями. Кстати, тут нелишне будет сказать о самом произведении. Автор определяет его жанр как историческая баллада. Оставим это на его совести. От себя только хочется заметить, что по языку и по объёму – это вполне можно назвать повестью, хотя некоторые приёмы повествования и построения, особенно трёхмерная экспозиция – скорее характерны для романической прозы. Впрочем, столь ли важно, как называется блюдо, имеющее хорошие кулинарные качества?
Теперь об экзотике. Нелишне заметить, что историческая баллада написана, как утверждает автор, на основе исторических фактов, и даже прилагаются фото мест действия и некоторых персонажей. Я нарочно не стал выяснять у автора, насколько это соответствует действительности. И вот почему. Оправившись от первых впечатлений – соприкосновения с судьбами реальных людей из недавнего прошлого, и прочитав несколько первых страниц (пять или десять?) я вдруг перестал чувствовать отдалённость времени. Человек, проживший в Петербурге (Ленинграде) несколько десятилетий, особенно «в его минуты роковые»  испытывает эффект дежавю, переживая столетней давности события, как воспоминания из личной жизни. Стонущий от голода, бандитизма и спекулянтов Петроград 1921 года, где обнаруживается подвал, набитый доверху американской тушёнкой, французскими галетами и вином. И в этом подвале обретается некая компания из семи человек, объединённая, конечно же, наличием еды, но при этом – от чрезвычайной сытости ведомая идеей всеобщей свободы, доходящей до идеалов анархизма, т. е. свободы абсолютной, которая, естественно, неизвестно в чём и как должна выражаться. К тому же компания, собранная (не автором, а реальными обстоятельствами) в подвале весьма разношёрстна и представляет собой сброд из различных социальных слоёв – от дворян до крестьян, включая одного чекиста-интеллигента! Конечно, это не может не породить мысль об образе в миниатюре если не всей России, то города, во всяком случае. Города, вечно вступающего в противоречие с самим собой.

 «Брусникин обвёл глазами своих клевретов, остановился почему-то на Щукине и спросил его:
— Как ты думаешь, Антон, какой поступок можно назвать самым свободным?»
Уже один язык, одна тональность фразы заставляют читателя насторожиться, увидеть в таком начале нечто зловещее. И автор не обманывает его ожиданий.
« – Видите ли… – Брусникин ненароком перешёл на академический тон. – Индивидуальное самоубийство имеет своей целью уничтожение того, в чём мы и так вольны… Нет, здесь требуется нечто другое, нечто прямо противоположное…
— Подождите, подождите! – Леон Леоныч выскочил вперёд, повернулся лицом ко всей компании… – Подождите, я настаиваю!.. Если речь идёт об убийстве, то я сразу и решительно против!»

Нетерпеливый читатель, устало поморщившись, припомнит на этом месте «русских мальчиков» Достоевского, подсмотренных и подслушанных великим мастером… Где? А здесь же, в этом же городе! Вообще говоря, дальнейшие события можно было бы сравнить с «Бесами» Достоевского. Однако спешить не нужно. Дело в том, что тут материал документальный, хотя и мастерски художественно обработанный. И всё гораздо понятнее, реальнее и жёстче. Здесь нет писательской, даже очень тонко-психологической, схемы. Здесь герои, которые и без того в классическом произведении ведут себя как им вздумается, вовсе не подвластны писательской воле. Кроме того, все пророчества Фёдора Михайловича Достоевского, сбывшиеся за последние полтораста лет, и продолжающие оставаться пророчествами, до сих воспринимаются публикой как образное выражение, как часть фабульной цепочки, как художественный приём. Здесь же фактические обстоятельства, фотографии персонажей и места действия, с точным указанием адресов, наводят на мысль, что где-то всё это ты уже видел, слышал.
Встаёт перед глазами Санкт-Петербург 1991-92 годов. Закрываются продуктовые магазины в связи с отсутствием продуктов. Зато возникают новые рынки, на которых можно купить Бог знает что, причём не только за рубли, но и за доллары, марки финские и немецкие (тогда ещё не было «евро»), кроны, злоты… Между рядами шныряют шайки с пугачами и финками, крышуют «бизнесменов» и устраивают разборки между собой. Нищие просят копеечку (в соответствие с инфляцией), неимущие старики – просто хлеба. А я вижу тот самый подвальчик в старом здании сталинской постройки, набитый тоннами сыра и колбасы, флягами сгущёнки, имеющий небольшой, но солидный запас молдавского вина. И те же мальчики в перерыве между трудами, ведут всё те же разговоры о свободе, идеалах, любви, о преимуществах западной экономики, захлёстываемые третьей волной сартровского экзистенциализма. Кстати говоря, когда экзистенциализм вместе с прогрессивными взглядами в 60-е годы достиг СССР, сам Жан-Поль Сартр уверял, что всё это он взял у Достоевского. Этого (или французского шарма?) оказалось достаточно, чтобы ленинградская (петербургская) интеллигенция увлечённо изучала учение о «вынужденной» свободе, подавляя в себе экзистенциальную сартровскую «тошноту» (Роман 1938 г. (фр. La Naus;e — тошнота, первое название «Меланхолия»)).
Обобщая все выше сказанное, можно сказать, что картина, нарисованная А. Бакулиным,  находится вне времени и пространства. Теперь я понимаю, что у неё нет точной даты, она повторяется раз за разом, как и всё, что происходит вокруг. И что для тебя какая-то разница в семьдесят лет, если ты сам являешься персонажем этой картины? Ты просто переходишь из одной реальности в другую, из подвала в сталинке 92-го в подвал на Сергиевской (Чайковского) 21-го.
Петербург – не совсем Россия, но и не совсем город. Это каждый может понимать по-своему. Я никого не хочу обидеть. Духи города живут и бродят в нём, восставая против Творца, споря с ним, обманывая обитателей городских квартир и подвалов. Их иногда пытаются вызвать, завести с ними беседу, даже дружбу. Это всё, в конечном счёте, плохо кончается. Но своеобразное понимание свободы, как свободы своего «Я» – свойственно Петербургу, с этим сложно не согласиться и трудно что-либо изменить.
Мы уже знаем Алексея Бакулина по его повестям: «Недотёпы» – замечательной реконструкции эпохи Смутного времени, «Август, июль июнь» – романтической фантастике, и другим. Знаем его как мастера слова, умелого мистификатора, скрупулёзного реставратора истории. Хочется сказать, что «Петроград-анархия» – это ещё один смелый и весьма удачный шаг писателя-прозаика вперёд. Это увлекательный исторический экскурс в сочетании с мастерской прозой. Судьба главной героини – родственницы автора, рассказ которой и лёг в основу баллады, феерична. Петербургское понимание свободы, страсть к оригинальности, надмирность и богоискательство – всё, что так свойственно Святому городу с его грешными обитателями, всё весьма точно воплотилось в новой повести-балладе автора. Стоит, пожалуй, сказать ещё о языке баллады – своеобразном лирично-ироничном повествовании, помогающем преодолеть трагизм событий. Хочется пожелать автору держать поднятую планку на заданной высоте.


ГЛАВА ИЗ ПОВЕСТИ «ПЕТРОГРАД-АНАРХИЯ»
«Необходимые дополнения к сведениям о Брусникине»

Мне кажется, что я что-то упустил в своём повествовании. Видимо, читатель не совсем ясно понимает, чем именно занимался Брусникин, как глава фаланстера, в чём заключалась его революционно-анархистская деятельность. Попробую прервать рассказ и обратиться несколько вспять.

…Даже в феврале, в самый разгар Кронштадтских событий, Брусникин бесстрашно выводил своё войско в город и проповедовал на стогнах Петрограда. Он скромно вставал туда, где имелось место для небольшой толпы, — например, у ограды Александровской больницы на Литейном, — и говорил к народу. Он начинал свою речь всегда с полуслова, всегда очень тихо, глядя в землю, и прохожие нередко принимали его за нищего, просящего подаяния; люди останавливались, начинали шарить в карманах, ненароком прислушивались к Петиному крепнущему говору, и тут гипнотизм брусникинской речи накрывал их с головой.

Брусникин говорил примерно так:

— …вы идёте по этой улице, но куда? куда? Скажите мне, куда вы идёте? Что вы ищите в тех краях? Уверяю вас, вы ничего не найдёте там, — ничего совершенно! Вы думаете, что двигаетесь самостоятельно, вы так старательно перебираете ногами, вы так шумно дышите, но на самом деле вас, точно пешку, передвигают руки, протянутые из темноты!..

Он говорил жалобным, тоненьким голоском, и постепенно слеза в его голосе крепчала и становилась солоней. Он по-прежнему не смотрел в лица людям, он слабо, беспомощно разводил руками и даже, кажется, ковырял землю носком матросского ботинка, но стоило было прохожему посмотреть на него чуть пристальней, чем на фонарный столб, и чары начинали действовать.

— Да прекратите же вы этот бег к могиле!.. — умолял Брусникин. — Именно туда вас ведут, именно к смерти, на кладбище, — а ведь вы люди, вы могли бы быть бессмертными! Честное слово! Бессмертными, как олимпийцы! Женщина, милая, подумайте: неужели вы идёте именно туда, куда действительно хотите? Ну загляните вы к себе в душу, и скажите честно: разве там предел ваших желаний? Вот там, да?! — он усиленно тыкал пальцем в том направлении, куда только что спешила зачарованная им дама из бывших. — Ну, конечно же, нет! — не туда стремится ваше сердце! Будьте честными! Признайте это! Вспомните, что у вас есть собственные желания, собственная душа, — ведь это правда! Что же? — вот это, это всё, — он разводил руками, как бы пытаясь обнять всю вселенную, — это и есть то, к чему вы стремились всю жизнь? Неужели? Да я уверен, совершенно уверен, что у вас есть собственные желания — действительно собственные! Вы когда-то жили ими, может быть, в детстве, может быть, в ранней юности, — вы только вспомните и поймёте, что я прав! Да? Я ведь не лгу? Вас всю жизнь вели куда-то, с е-два на е-четыре, с е-четыре на е-пять, — а знаете для чего? Для того, чтобы на е-семь пожертвовать вами, бросить вас под ноги слону-офицеру и расчистить дорогу для других фигур, которых вы никогда не знали, которых вы в глаза не видели, которые вам так же чужды, как город Бомбей! Да может быть, Бомбей-то как раз и близок вам, по-настоящему близок, — а не эта болотная слизь, в которой кто-то определил вам жить! Бомбей — он тёплый, он цветной, разноцветный!.. Он такой праздничный!.. Почему же вы здесь, почему идёте по этим улицам? Вспомните: разве вы добровольно попали сюда, разве кто-то предлагал вам место рождения на выбор? Ваше сердце, ваше сердце — неужели никогда оно не звало вас на родину? Туда, где нет необходимости? Туда, где никто не делает то, что положено делать? Да кем, положено-то? Вами? Нет, не думаю!.. Вы — бессмертны, вы так прекрасны!.. Вы не могли придумать этот отвратительный снежно-слякотный кисель! Вас хотят сломить, вам постоянно говорят о том, что нужно делать, указывают, куда нужно идти, что думать, о чём говорить!.. Вспомните, часто ли говорили, то, что действительно думали? А часто ли вы делали то, что действительно хотели бы сделать? Быть может ни разу?!. Ни разу?!. Но почему же так, почему? Вы, женщина, вы — бессмертная, вы — такая прекрасная, вы можете выйти на волю! Это просто! Нужно только захотеть! Нужно сказать себе: «Я хочу! Я действительно этого хочу! И это я хочу — я, а не кто-то хочет за меня!» Это просто: разрушить тюрьму, разорвать паутину!.. Посмотрите на себя: вы же вся оплетена жёсткой, смертельной паутиной, вам нужно вырваться, скорее вырваться! Не делать то, что вам указывают! Не слушать ни чьих приказов! Поймите, поймите: тёплый цветной Бомбей — он ваш! Вы можете туда прийти! Это легко, легко, как вздохнуть, как махнуть рукой, как засмеяться. Махните же рукой на эту сырую темень, на этот ледяной клейстер! Живите из себя, из собственной души, слушайте себя, — вы такая прекрасная, ваша душа выведет вас на волю, на сверкающие, тёплые, вольные поля!

Сильно озябший Яра толкал Леон-Леоныча в бок и говорил, не глядя на него, себе под нос:

— Ну что, пора…

— Куда?

— В Бомбей, куда же ещё… Кушать хочется!

— В какой, простите, Бомбей?

— Ну, к нам, в подвал… Какой у нас ещё Бомбей? Это им, — он кивал на прохожих, — ещё нужно освобождаться, а мы-то уже достигли сверкающих полей воли! Они, может, и не сверкают, но еды там довольно, и никто за эту еду не заставляет ломать горбы. По-моему, это и есть воля. Какая ещё может быть воля, кроме этой, подумайте сами…

К этому времени Брусникин выдыхался, точно воздушный шарик, голос его, только что звеневший по Литейному от Невского до Невы, слабел, глаза вновь опускались в землю… Он медленно садился на корточки и продолжал свою речь уже шёпотом, обращаясь к камням мостовой.

— Ну всё, пора уходить! — громко командовал Яра, и вся компания, не дожидаясь предводителя, направлялась в сторону Сергиевской. Брусникин растерянно смотрел им вслед, потом вставал и поспешно трусил за товарищами. Небольшая толпа, завороженная им, постепенно приходила в себя и разбредалась с е-четыре на е-пять.

Такие выступления продолжались весь февраль: то у Николаевского вокзала, то в Летнем саду, то у дома Кшесинской… Милиция ими не интересовалась, у милиции в те дни хватало дел посерьёзнее.

Отныне к этим вылазкам присоединился и Антон Васильевич.