Фаны. У горного ручья

     Горная болезнь скрутила меня сразу по приезду в лагерь. Ещё какое-то время я пытался не обращать внимания на головную боль и подкатывающую к горлу тошноту, но затем понял, что еле держусь на ногах, и пошёл отлёживаться в палатку, пропустив ужин и шумную вечеринку у костра.

    Жильё нам выделил начальник лагеря. Невысокого роста, моложавый таджик со значком кандидата в мастера спорта, чьи работники слонялись вокруг, стараясь не попадаться ему на глаза, назвал своё хозяйство, состоящее из армейских палаток, пары дворовых построек с амбарным замком и псом на железной цепи, на английский манер, кемпингом. Палатки из плотного брезента были разбросаны на каменистом склоне вдоль живописного озёрного берега. Уступив было поначалу увещеваниям руководителя группы, и получив от него авансом бутылку водки, таджик попридержал было для нас гостевой домик у берега, но, узнав, что тот уехал в город, отдал домик приехавшим на тренировочные сборы спортсменам.

    Наша палатка находилась в некотором отдалении от остальных. Она казалась вполне уютной и сухой, однако загромождена была железными койками, да и тех, впрочем, на всех не хватило. О том, что их придётся делить, я узнал от Зинки, в пропитанной дымом тесноте она взбивала подушку над моей головой.

- Заждался? - прошептала она, обдав перегаром.

- Зинк, ты? - не понял я спросонья, кому понадобилось копошиться у моей койки в полуночи, - Ты чего размахалась?

- Я это, я, - она сняла с себя одежду и, откинув одеяло, легла рядом. Зина - моя однокурсница, иранистка-отличница с живыми тёмными глазами под невзрачной на первый взгляд стрижкой, и то, что должно было у девушек её возраста выпирать и возбуждать, вполне себе выпирало и возбуждало.

- Отодвинься к краю, - шепнула она, прижавшись холодными бёдрами. Кожа её пахла костром. Я отвернулся, койка заскрипела под нами, мои колени, вылезшие из-под одеяла, упёрлись в прохладный брезент.

- Мы что, спим вместе? - мой наивный вопрос повис в темноте, никогда прежде не проводил я ночь в постели с девушкой.

- Сам себе завидуешь? - без жеманства отрезала Зинка, - Спи давай, я  устала.

    Как же, уснёшь тут, сердце моё заколотилось, и враз овладело мною безудержное желание прижаться к холодному зинкиному заду. Её близкий запах, её вздрагивания лишили сна, узкий матрас едва нас помещал.

- Да не толкайся, свалимся, - словно читая мои мысли, съехидничала Зина. Медленно она просунула руку к моему голому животу, согревая ладонь, - Тёплый какой. Нравлюсь я тебе? - зевнула она в моё ухо. - А ты симпатичный, пахнешь приятно...

    Зинка была права, не в смысле моего запаха, конечно. В универе её ляжки, переходящие в прелестную округлость девчачьей попы, её небольшие груди с торчащими сосочками гипнотизировали мою чувствительную натуру, мешали сосредоточиться, ноги сводила судорога, я говорил невпопад и не знал, куда прятать руки под её взглядом. На одной из вечеринок моя неуклюжая попытка прижать её в углу была пресечена, пришлось отступить.

   Рука её внезапно отяжелела, пальцы, ещё секунду назад скользящие по моим взвившимся надеждам, замерли, и через мгновение Зина уже мерно сопела, утнувшись лбом в мой затылок. Свеча мерцала, в палатку залезали ребята, кто-то пытался согреться, устраиваясь в неудобных позах, скрипели металлические пружины. Шум ручья перемешивался с музыкой, доносившейся от костра, нарастали и замолкали чьи-то голоса, и было непонятно, то ли ругались они, то ли мирно разговаривали. Болезненное состояние превращало моё внезапное возбуждение в кошмар, адреналин зашкаливал, плоть стонала в собственном бессилии, всю ночь  наползала на меня зинкина тень, и плыла, плыла горная дорога.

    Густой воздух палатки, пропитавшись запахом хлорки, к утру отсырел. Тонкий луч света, отражаясь в ржавой патине коек, заставил проснуться. Где-то вверху под потолком резала тишину муха, откуда-то снаружи доносилось щебетание птиц. Несмотря на духоту и стеснённость, тошнота и болезненные ощущения отступили. Зина спала, лёжа на животе, закинув на меня свою круглую коленку. Я нащупал под кроватью очки, аккуратно, стараясь не разбудить соседку, вылез из под одеяла. Возникшая в голове картинка голой Зинки с её растрепленными по подушке локонами и тёплыми округлостями вызвала в моём сознании бешенный прилив эмоций. - Чёртова нация с её идиотскими обычаями, - душил я взбеленившуюся плоть, изрыгая обидные эпитеты в сторону пуританских нравов и проклиная инстинкты.

- Ты чего вскочил? - прошептала она, зарываясь в подушку от солнечных бликов, сквозь темноту волос призывно белело её ухо. В ответ я молча замотал головой. - Ну, стерва, знает, что сносит мне крышу, - раздражённо увещевал я себя, едва удерживаясь от того, чтобы не впиться в неё губами. 

    Наконец я выполз наружу. Яркий свет успокоил меня, в лицо ударила свежесть горного воздуха, солнце отражалось в июльской зелени. Рукомойник был наполнен водой, я слил её всю, пытаясь смыть возбуждённость. Следом, откинув брезентовый полог, из палатки вылез Серый. Жмурясь и почёсываясь, он подождал, пока я наполню рукомойник водой, затем освежил под струйкой складную щётку и вытащил из мешковатых штанов тюбик зубной пасты.

- Выспался? - спросил я его.

- Брр, - заскрипел зубами Серый, пытаясь выдавить из тюбика пасту, не обращая на меня внимания. Тюбик долго не поддавался, но вдруг паста выстрелила и, пролетев мимо щётки, облепила ткань его ладно скроенных штанов. Серый фыркнул, поелозил щёткой по сукну и проговорил:

- Анархия... Спать в этом курятнике невозможно, не то, что выспаться. Зинка, вон, к тебе забралась, остальные девки тоже разбрелись, а мне спи с кем попало.

- Это Профессор-то кто попало? - спросил я его ехидной улыбкой.

- Профессор, профессор,- мягко прошепелявил Серый, светлая полоска усов над его верхней губой по-детски скривилась, - небритая морда, хорошо хоть не храпел в ухо. А у тебя, вон, нос в саже! - Он хохотнул и, оступившись о крючковатый корень можжевельника, чуть было не свалился вниз. - Э, чёрт! - просипел Серый и, громыхая пустым ведром, поскакал вниз по склону к ручью, где в тени облепихи, поджав по-турецки ноги, сидел Афганец.

- Ишь, горлопан, - кивнул в сторону Серого возникший передо мной  таджик. - Это, будет вам к завтрему ещё одна палатка. Завтрак в девять, яйца опять не подвезли, чай зелёный, ну так я завариваю? - с каким-то ожиданием в голосе спросил он меня. 

- Вам лучше спросить об этом вон его, - указал я рукой на Афганца, от неожиданности забыв поздороваться. - Вы же местный? Откуда у вас такой хороший русский?

- Я на агронома учился в Самарском Сельхозе. Оттуда в армию призвали, служил под Омском, два года в ракетном дивизионе плюс дисбат. - ответил словоохотливый таджик. - Пауэрса сбили, может, слышал про такого? Ну, самолёт-разведчик, У-Два? Наш дивизион его и сбил, до меня дело было, ещё в шестидесятых, - не без гордости добавил он.

- А в дисбат за что?

- А за драку. Нас пятеро против троих ингушей... дужками от кроватей, - таджик склонил набок голову и, прищурившись, оценивающим взглядом посмотрел на меня, - В Чите год, потом в часть дослуживать вернули, пришлось хлебнуть, зато судимости не имею.

- Сельхоз удалось закончить?

- Не-а. Отчислили, да потом уже никуда не приняли, помотался по Союзу годик, да здесь и осел, как там у вас говорят: в гостях хорошо, а дома лучше, так-то.

     Афганец сидел на берегу и, болтая ногами в холодном потоке, брился. Он, видимо, только вылез из воды, и сейчас, посматривая на подвешенное к ветке маленькое зеркальце, с удовольствием водил бритвой по загорелым азиатским скулам. Там же на ветке белело полотенце, сушились стиранные тельняшка и носки. В его скособоченной на боксёрский манер фигуре было что-то непредсказуемое, словно от дикого зверя, блестели на солнце оголённые бёдра. Подсев к Афганцу, Серый покрутил в руках радиоприёмник, вытянул антенну, и приставил к уху.

- Холодная? - не вынимая изо рта зубной щётки, скосил деловито глаза на Афганца.

- Вода-то? Да нет, вода, как в ванной твоей мамы, - дыша сигаретным дымом, выдохнул Афганец.

- А ты, я вижу, уже искупался? – Серый положил приёмник на место и затряс ступнями, пытаясь скинуть сандалии, - И когда ты спать успеваешь. Пил как все, лёг поздно, а вот поди ж, встал ни свет ни заря и весь из себя мытый.

- Угу, - промычал Афганец, аккуратно складывая антенну. - Нравятся мне твои штаны, Серый. Наверно, дорого стоят.

- Не дороже денег, дружище. Есть у меня твой размерчик, вернёмся в Питер, дам примерить. - Серый аккуратно положил зубную щётку на камень, затем подхватил ведро и зачерпнул из ручья воду.

    Афганец быстро затушил сигарету, бесшумно встал. - А давайка мы с тобой воду проверим! - крикнул он, толкая того в спину. Серый, взмахнув руками, рухнул в ручей. В оливковой темноте ледяного потока его белое тело изогнулось и вода, залившись в рот, заглушила крик. Серый судорожно цеплялся за камни, пытаясь встать, поток сбивал его с ног и накрывал вновь, не позволяя выпрямить спину. Вздулись над шумным потоком его парусиновые штаны. Смешно и жутко было мне на это смотреть. Наконец, из воды выскочила голова с круглыми от ужаса глазами. Серому удалось встать на ноги, он вскарабкался на плоский камень и, дрожа всем телом, хватал губами прохладный воздух. Афганец прыгнул в ручей и, разгребая поток сильными руками, подплыл к Серому. Оказавшись рядом, он закричал истошным голосом и начал пригоршнями ледяной воды обливать несчастного. Со стороны это выглядело живым безумием, дикие крики Афганца, вопли Серого, перебивая шум горного ручья, поднимались к вершинам и эхом возвращались в долину.

    Прекрасное утро разве могло быть иным, когда ты так молод, здоров, когда окружен друзьями и красивыми молодыми женщинами. 

Продолжение: часть вторая http://proza.ru/2024/08/28/635