У горного ручья

     Горная болезнь скрутила меня сразу по приезду в лагерь. Ещё какое-то время я пытался не обращать внимания на головную боль и подкатывающую к горлу тошноту, но затем понял, что еле держусь на ногах, и пошёл отлёживаться в палатку, пропустив ужин и шумную вечеринку у костра.

    Жильё нам выделил начальник лагеря, в котором мы остановились. Невысокого роста, плотный таджик со значком кандидата в мастера спорта, чьи работники слонялись вокруг, стараясь не попадаться ему на глаза, назвал своё хозяйство, состоящее из армейских палаток, пары дворовых построек с амбарным замком и псом на железной цепи, на английский манер, кемпингом. Палатки из плотного брезента были разбросаны на каменистом склоне вдоль живописного озёрного берега. Уступив было поначалу увещеваниям руководителя группы и в ожидании магарыча, таджик пообещал ему поселить нас в гостевом домике у берега, но узнав, что тот уехал в город, отдал домик приехавшим на тренировочные сборы спортсменам.

    Наша палатка находилась в некотором отдалении от остальных. Она казалась вполне уютной и сухой, однако загромождена была железными койками, да и тех, впрочем, на всех не хватило. О том, что их придется делить, я узнал от Зинки, в пропитанной дымом тесноте она взбивала подушку над моей головой.

- Заждался? - прошептала она, обдав перегаром.

- Зинк, ты? - пробормотал я, не понимая спросонья, кому понадобилось копошиться у моей койки в полуночи, - Ты чего размахалась?

- Я это, я, - она сняла с себя одежду и, откинув одеяло, легла рядом. Зина - моя однокурсница, иранистка-отличница с живыми тёмными глазами, пухленькими губками и ямочками на щеках под чёрной как смоль копной, и то, что должно было у девушек её возраста выпирать и возбуждать, вполне себе выпирало и возбуждало.

- Отодвинься к краю, - шепнула она, прижимаясь ко мне холодными бёдрами. Кожа её пахла костром. Я отвернулся, койка заскрипела, заходила, согнутые в коленях мои ноги, лишённые тёплого пространства под одеялом, упёрлись в прохладный брезент.

- Мы что, спим вместе? - мой наивный вопрос повис в темноте, никогда прежде не проводил я всю ночь в постели с девушкой.

- Сам себе завидуешь? - улыбнулась она без всякого притворного жеманства, - Только без приставаний, я  устала.

Как же, без приставаний, если сердце моё колотилось, Зинкин запах, её вздрагивания при каждом касании наших тел обволакивали, соблазн обладания ею здесь и сейчас враз лишил сна, мы тёрлись боками как сардины в бочке, узкий матрас едва нас помещал.

- Сильно не толкайся, свалимся, - словно читая мои мысли, съехидничала Зина. Медленно она просунула руку к моему животу, грея ладонь,  - Тёплый какой. На пАрах меня разглядывать ты мастер, - зевнула она в моё ухо и беззастенчиво начала водить ладонью вдоль моего тела. - Красивый профиль...

    Зинка была права, не в смысле моего профиля, конечно. В универе её изгибы, несравненных форм ляжки и налитые груди гипнотизировали мою сверхчувствительную натуру, мешали сосредоточиться, я терялся, говорил невпопад и не знал, куда прятать руки под её пристальным взглядом. На одной из вечеринок моя неуклюжая попытка прижать её в тёмном углу в общаге была пресечена, так что оставалось только отступить, сказывалось отсутствие всякого сексуального опыта.

   Рука её вдруг отяжелела, пальцы замерли и через мгновение Зина уже мерно сопела, утнувшись лбом в мой затылок. Свеча мерцала, в палатку залезали ребята, кто-то пытался согреться, устраиваясь в неудобных позах, скрипели металлические пружины. Шум ручья перемешивался с музыкой, доносившейся от костра, нарастали и замолкали чьи-то голоса, и было непонятно, то ли ругались они, то ли мирно разговаривали. Болезненное состояние превращало моё внезапное возбуждение в кошмар, похоть стонала в собственном бессилии, всю ночь наплывали на меня будоражившие сознание женские тени.

    Густой воздух палатки, пропитавшись запахом хлорки, к утру отсырел. Где-то вверху под потолком резала тишину муха. Тонкий луч света, отражаясь в ржавой патине коек, заставил проснуться. Несмотря на духоту и стеснённость, тошнота и болезненные ощущения отступили. Зина спала, лёжа на животе, закинув на меня свою круглую коленку. Я нащупал под кроватью очки, аккуратно, стараясь не разбудить соседку, вылез из под одеяла. Возникшая в голове картинка голой Зинки с её растрепленными по подушке локонами и тёплыми округлостями вызвала в моём сознании бешенный прилив эмоций. - Чёртова нация с её идиотскими обычаями, - душил я взбеленившуюся плоть, изрыгая обидные эпитеты в сторону пуританских нравов, где внушалось мальчикам удерживать страстные позывы табуированным "взялся за руку - женись".

- Ты чего вскочил? - проговорила она, зарываясь в подушку от солнечных бликов, сквозь темноту волос призывно белело её ухо. В ответ я молча замотал головой. - Ну, стерва, знает, что сносит мне крышу, - раздражённо увещевал я себя, едва удерживаясь от того, чтобы не впиться в неё губами. 

Наконец я выполз наружу. Яркий свет успокоил меня, в лицо ударила свежесть горного воздуха. Рукомойник был до краёв наполнен холодной водой, я слил её всю, пытаясь снять с лица возбуждённость. Следом за мной, откинув брезентовый полог, из палатки вылез Серый. Жмурясь и почёсываясь, он подождал, пока я налью из ведра свежую воду, вытащил из мешковатых штанов складную щётку с тюбиком зубной пасты.

- Выспался? - спросил я его, едва скрывая волнение.

- Брр, - заскрипел Серый, пытаясь выжать пасту из тюбика и не обращая на меня внимания. Тот не поддавался, но вдруг паста выстрелила и, пролетев мимо щётки, белой полоской опустилась на ткань его ладно скроенных штанов. Серый фыркнул от недовольства, поелозил по сукну щёткой и, засунув её в рот, гнусаво просипел:

- Выспаться в этом курятнике невозможно, скажу я тебе. Зинка, вон, к тебе забралась, остальные девки тоже разбрелись, а мне пришлось спать на узком матрасе с кем попало.

- Это Профессор-то кто попало? - спросил я его с улыбкой, а в голове вертелось - Тебе бы мои ночные страдания!

- Профессор, профессор,- передразнил меня Серый, - небритая морда, хорошо, что не храпел в ухо. Эхе-хе, как ни крути, не повезло нам, гегемонам. А татарам везёт! - Оскалившись, мелким хохотком засмеялся он, и, уклоняясь от оплеухи, споткнулся о крючковатый корень можжевельника. Чертыхаясь, Серый подцепил пустое ведро и, приплясывая, поскакал вниз по склону, к ручью, где в тени облепихи, поджав по-турецки ноги, сидел Афганец.

- Ишь, горлопан, - кивая в сторону Серого, проворчал возникший передо мной  таджик. - Это. Будет вам к завтрему ещё одна палатка. Завтрак в девять, яйца опять не подвезли, чай зелёный, ну так я завариваю? - с каким-то ожиданием в голосе спросил он меня. 

- Вам лучше спросить об этом вон его, - указал я рукой на Афганца, от неожиданности забыв поздороваться. - Вы же местный? Откуда у вас такой хороший русский?

- Я на агронома учился в Самарском Сельхозе. Оттуда в армию призвали, служил под Омском, два года в ракетном дивизионе плюс дисбат. - ответил словоохотливый таджик. - Пауэрса сбили, может, слышал про такого? Ну, самолёт-разведчик, У-Два? Наш дивизион его и сбил, до меня дело было, ещё в шестидесятых, - не без гордости добавил он.

- А в дисбат за что?

- А за драку. Нас пятеро против троих ингушей... дужками от кроватей, - таджик склонил набок голову и, прищурившись, оценивающим взглядом посмотрел на меня, - В Чите год, потом в часть дослуживать вернули, пришлось хлебнуть, зато судимости не имею.

- Сельхоз удалось закончить?

- Не-а. Отчислили, да потом уже никуда не приняли, помотался по Союзу годик, да здесь и осел, как там у вас говорят: в гостях хорошо, а дома лучше, так-то.

     Афганец, окунув ноги в холодный поток, брился. Он, видимо, только вылез из воды, и сейчас, посматривая на подвешенное к ветке маленькое зеркальце, с удовольствием водил по загорелым азиатским скулам безопасной бритвой. Там же, на ветке, белело его полотенце, сушились стиранные носки. В его скособоченной на боксёрский манер фигуре было что-то непредсказуемое, словно от дикого зверя. Подсев к Афганцу, Серый  взял в руки радиоприёмник, вытянул антенну, и, покрутив колёсиками, приложил к уху.

- Холодная? - между прочим спросил он Афганца.

- Вода-то? Да нет, вода, как в ванной твоей мамы, - пуская изо рта сигаретный дым, ответил Афганец.

- А ты, я вижу, уже искупался? – Серый положил приёмник и начал скидывать с себя сандалии, - И когда ты только спишь. Пил как все, лёг поздно, а вот поди ж, встал ни свет ни заря и весь из себя бодрый.

- Угу, - ответил ему Афганец, аккуратно возвращая антенну на место. - Нравятся мне твои штаны, Серый. Поди, дорого стоят.

- Не дороже денег, дружище. Есть у меня твой размерчик, вернёмся в Питер, дам примерить. - Серый обошёл запруду, выложенную из веток и камней, в которой плавали зелёные арбузы, присел на корточки и, опираясь руками о широкий выступ, вытянул ногу, пытаясь проверить температуру воды.

    Афганец выплюнул сигарету, вскочил и, бесшумно подкравшись, тут же оказался за спиной Серого. - А давайка мы с тобой воду проверим, - крикнул он, толкая того в спину. Серый, взмахнув руками, рухнул в реку. В оливковой темноте ледяного потока его белое тело изогнулось и вода, сразу залившись в рот, заглушила крик. Серый судорожно цеплялся за камни, пытаясь встать, поток сбивал его с ног и накрывал вновь, не позволяя выпрямить спину. Вздулись пузырями над шумным потоком его парусиновые штаны. Смешно и жутко было мне на это смотреть. Наконец, из воды выскочила голова с круглыми от ужаса глазами. Серому удалось встать на ноги, он вскарабкался на плоский камень и, дрожа всем телом, хватал губами прохладный воздух. Афганец прыгнул в ручей и, разгребая поток сильными руками, подплыл к Серому. Оказавшись рядом, он закричал истошным голосом и начал пригоршнями ледяной воды обливать несчастного. Со стороны это выглядело живым безумием, дикие крики Афганца, вопли Серого, перебивая шум горного ручья, поднимались к вершинам и эхом возвращались в долину.

    Прекрасное утро разве могло быть иным, когда ты так молод, здоров, когда окружен друзьями и красивыми молодыми женщинами. 

Продолжение: часть вторая http://proza.ru/2024/08/28/635