Наследие Арна. Время Стариков. Гл Первая. Ч. Втора

  Биргер догадывался о теме разговора с господином Эскилем,  когда им пришлось столь поспешно и неожиданно разделить прощальный ужин.

    Обеды в доме господина Эскиля и его жены Бенгты  дочери Сигурда  из Сигтуны проходили совсем не так, как в Ульвосе или Бьёльбо. Пищу здесь подавали  на оловянных  блюдах и ели аккуратно ножом и пальцами одной руки, пивным кружкам на столе места не было — вино и даже пиво разливали только в стеклянные бокалы. Эскилю принадлежал каменный дом в три этажа, пищу принимали на втором, чтобы не слышать запахов и суеты первого этажа.

  В этот вечер за столом сидели лишь Биргер и господин Эскиль. Мужчины молча принялись за еду. Однако после второго стакана пива Эскиль вытер рот куском ткани и отложил нож.

— Давай помолимся, чтобы война не затянулась, если она вообще понадобится — начал он, ни намеком не показывая, что готов к молитве. — Кто-то убил конунга Эрика. Мы не знаем, кто сделал это, но возможно тот, кто хочет нового конунга, который лучше послужит его целям. Верно?

— Да, скорее всего, — осторожно ответил Биргер, тоже откладывая нож.

— В таком случае тот, о ком мы говорим, не может быть  Фолькунгом, — продолжил Эскиль. — поскольку среди нас нет претендентов на престол. В противном случае это был бы ты. По крайней мере, в жилах твоей матери течет кровь конунгов. И  Эриковы потомки вряд ли бы пошли на это, чтобы  заполучить корону для  нового родича. Это принесло бы им массу ненужных хлопот. В таком случае, если я правильно информирован, Кнут сын Хольмгейра должен стать новым претендентом ?

— Он и его отец ближе всех к короне со стороны Эриков, но они не убивали своего конунга, —взволновался Биргер.

— Так  оно и есть, — усмехнулся Эскиль. — Тот, о ком мы говорим, хочет возложить корону на голову одного из Сверкеров, но выбирать ему не приходится. Ты что-то знаешь об этом?

— На самом деле, не так много — признался Биргер. — Мне и в голову не могло прийти, что конунг Эрик умрет таким молодым и что Сверкеры захотят претендовать на корону после их великого поражения. Что-то здесь не сходятся.

— Напротив, — возразил Эскиль. — У последнего Сверкера, которого вы обезглавили у Лены, остался сын по имени Йохан. Он живет в Дании и он  наш будущий конунг, по крайней мере, если он получит то, что хочет.

— Как тебе  удается следить за всем? — удивился Биргер. — Ты сидишь в далеком Висбю и знаешь больше, чем я сам о  моей собственной стране.

— От моей осведомленности зависит благополучие моей торговли. Если конунг Вальдемар решит обложить налогом Гамбург и Любек, я узнаю об этом первым. Когда у вас появится конунг,  я должен буду знать, насколько он дружелюбен или враждебен конунгу Вальдемару. Без информации не разбогатеет ни один торговец.

— А кого бы ты сам хотел видеть новым конунгом? — задумчиво спросил Биргер.

— Мне это безразлично — что до меня, сажайте на трон хоть лошадь, лишь бы не было войны, — резко ответил господин Эскиль и широко улыбнулся. — Долгая война — это сожженные фермы, разграбленные корабли и разрушение всего, что я построил от Висбю до Лёдесе. Я уже сказал, мы должны молиться о небольшой, короткой войне или о том, чтобы ее не было вообще. Но не думай, я не осуждаю тебя за то, что ты отправляешься в это глупое путешествие,  а не остаешься со мной.  Я знаю, это твой долг, мне известно о чести, верности роду и о том, что из этого вытекает. Не забывай, я тоже Фолькунг!

— Дааа, — начал Биргер нерешительно. — Моя честь велит мне вернуться в королевство в его трудное для него время, потому что я тот, кто я есть. Я не могу иначе.

— Да, я знаю, знаю, — быстро ответил господин Эскиль. — Давай представим, что война закончилась или что этот парень Йохан сын Сверкера стал конунгом, окруженный  многими жадными советниками. Или, может, вы убьете его и сделаете конунгом Кнута сына Хольмгейра, и все успокоится. Тогда ты вернешься ко мне?

— Я очень хочу вернуться, но боюсь, что у меня не будет права выбора, — ответил Биргер.

— Ведь ты понимаешь, почему я задаю этот вопрос? — нетерпеливо продолжил господин Эскиль, словно речь шла о сделках.

— Я могу лишь догадываться.

— Дело вот в чем, — проворчал Эскиль, приказав слуге наполнить большой пивной бокал. — Ты видел моего сына Торгильса из Арнеса, он примерно на десять лет старше тебя, но хорошо ли вы знакомы друг с другом?

— Да, он, как и я, из Форсвика, — ответил Биргер, отводя глаза.

— Да, он из Форсвика! Это значит, что он воин и хозяин в крепости Арнес, в которой мы все нуждаемся. Заметь, я не иронизирую и ни в коем случае не огорчен! Арнес необходим для нашей общей безопасности и мира. И кто-то с навыками в военном деле, кто-то из Форсвика, если хочешь, должен там командовать. Так вот! Моему внуку Кнуту всего десять лет. Мне самому семьдесят, и в последние годы я начал терять вес с пугающей быстротой. Мою одежду ушиваю чуть ли не каждый день. Мне нужно десять лет, чтобы сделать из маленького Кнута мужчину, и все же вполне вероятно, он станет воином, как и его отец. Теперь ты понимаешь, к чему весь этот разговор?

— Да — ответил Биргер. — Было бы малодушием отрицать это и мне до крайности неловко. Твое богатство принадлежит Торгильсу и не будет растрачено впустую.

— Богатство — ничто, богатство мертво, богатство— сундуки с серебром, немного золота и несколько кораблей, — фыркнул Эскиль. — Торговый дом — это нечто гораздо большее, это живой организм, ему каждый день нужна новая пища. Бенгта, моя дорогая жена, умеет вести дела не хуже меня самого. Но у нас нет общих детей, и часть дома  после моей смерти будет поделена между моими наследниками. А когда умрет Бенгта, ее часть уйдет в Свеаленд, и тогда не останется ничего. Я не хочу, чтобы дом умер, и Бенгта  этого не хочет. Вот почему я прошу тебя: будь тем, кто продолжит жизнь моего торгового дома.  У тебя большой талант и тебе это интересно.

— Я не могу принять твой подарок, — тихо ответил Биргер.

— Я ничего не дарю тебе, я молю тебя спасти наш торговый дом.

— Как я смогу сделать это, если все будет распродано, а наследники получат свои доли?

— Пока я жив, ты получишь самую большую долю и начнешь управлять ею. Мы можем пойти в мэрию хоть завтра и оформить наследство!

— И все же сначала мне придется уехать на Север и пережить войну.

Господин Эскиль попробовал получить более определенный ответ, но в конечном итоге, сдался. Перед лицом войны все планы на будущее становились чуть ли не бессмыслицей, как, впрочем,  все соглашения и обещания.

                * * *
     Закутавшись в отороченный мехом фолькунгский плащ, с растрепанными на ветру темными волосами, Биргер стоял на корме речного грузового судна и наблюдал, как крепостные стены и купол церкви Висбю медленно исчезают на юге. Висбю был  его мечтой о другой жизни, далекой от юношеских игр, кровной мести и беспробудного пьянства, и вот этот прекрасный сон закончился. Висбю олицетворял собой будущее человечества в мире и достатке, где каждый наедался досыта, а и без того  недюженные запасы знаний росли с каждым новым разгружаемым судном. Корабли, приплывающие из южных стран, привозили скорее хорошее, чем плохое. Биргер, выросший в Форсвике, где смешались Север и Юг, становясь оазисом знаний и труда в малонаселенной стране, видел это с младенчества. Он точно не знал, что такое оазис, но в Форсвике все называли это слово.

    В Висбю все было так же, но в большем масштабе. Он походил на Гамбург и Любек, куда приезжали путешественники и купцы со всего мира.

    В Висбю ему приходилось много практиковать церковный язык, поскольку больше половины населения не понимало скандинавского. Во время  путешествий в Гамбург и Любек он начал осваивать саксонский, и вскоре заговорил на нем настолько хорошо, что мог решать простые вопросы в порту, не прибегая к помощи латыни. 

     Биргер считал, что торговля подобна крови, текущей по телу, а Висбю — сердце для обеих сторон: и для готов, и для Свеаленда. Вот почему дела, вершившиеся в Висбю, были значительнее того, что происходили в Бьёльбо и Скаре, хотя никто из его северных родичей не понимал  этого.

  И вот теперь он стоял на носу корабля, медленно  ползущим вперед из-за тяжелого груза стальных болванок, и сам  чувствовал себя такой же равнодушной  частью груза, как и эта сталь. Его лишили свободы воли. Если Фолькунги отправятся на войну, его положение в клане обязывало, чтобы сам он встал в первых рядах. Если он, сын Магнуса Монескёльда и внук Арна сына Магнуса,  не окажется в трудное время на поле боя, встретив врага плечом к плечу со своими родичами, это станет разладом или предательством семьи. И если кто-то сражаясь за королевскую корону, пойдет войной на Фолькунгов,, Биргер станет их главной целью — его  смерти они будут жаждать прежде всего.

Война — это безумием, но избежать ее невозможно.

  * * *
      Архиепископ Валерий решил встретиться для серьезного разговора с  Ульфхильдой дочерью Эмунда, нагрянув  на ферму Ульфшем, предварительно послав приглашение Ингрид Ильве. Для встречи имелись серьезные основания. Обе женщины были известны не только как вдовы, заправлявшие в Нёсе во времена покойного конунга Эрика. Обе женщины были одними из самых знатных представительниц клана Сверкеров в королевстве. В жилах  Ингрид Ильвы текла кровь конунгов, обе были вдовами Фолькунгов и матерями сыновей Фолькунгов. Задумай архиепископ искать поддержки по возведению на престол нового Сверкера, на двух этих женщин он рассчитывать положиться прежде всего. Но если он ожидал, что  переговоры пройдут без сучка и задоринки, то жестоко ошибался.

   Ингрид Ильва явилась в Ульфшем  во главе огромного эскорта Фолькунгов, значительно превышавшим свиту самого архиепископа. Это противоречило  не только хорошим манерам, но и королевскому закону. Знаменосец архиепископа буркнул, что прибывшие всадники — не  какие-то стражники, а непобедимые воины Форсвика и вряд ли настроены благожелательно.

    Однако Валерий, хитрая бестия, понимал, чтоне стоит гневаться по мелочам. Выйдя во двор для встречи Ингрид Ильве, он был поражен не только ее ослепительной красотой, но и силой, которую излучал блеск ее черных глаз. Начни он с порога выговаривать ей за мощный эскорт, то не добился бы многого. В ответ она задрала бы нос, коротко попрощалась и уехала со всеми своими мужчинами. Поскольку это могло помешать его планам, он даже не нахмурился на Проигнорировав  ее наглость,  он ласково поприветствовал и благословил, так что та еле сдержала усмешку.

    Однако неприятные сюрпризы  на этом не закончились. Ульфхильда пригласила его и Ингрид Ильву в большой обеденный зал, где они увидели совершенно пустой стол без закусок и напитков. Слуги прикатили бочонок пива и поставили его рядом с Ульфхильдой и Ингрид Ильвой, сидевших по одну сторону длинного стола. Хозяйка предложила архиепископу и его людям присаживаться напротив. Хотя подобное гостеприимство и нельзя было  назвать оскорбительным, все же оно было из ряда вон. Более того, обе женщины смотрели на него вызывающе и  без тени страха.

— Теперь, архиепископ, вы наш гость, — начала Ульфхильда. — Вы пожелали поговорить с нами обоими, и мы исполняем вашу волю. Однако никто из нас не решится ужинать с вами за одним столом, поскольку это небезопасно  для  здоровья.

    В приветственных словах Ульвхильды дочери Эмунда звучало оскорбление, доселе неслыханное. Архиепископ, его секретарь и молодой епископ Брюн из Векшё  разинули рты, как рыбы на суше, но архиепископ первым пришел в себя и, помрачнев лицом, прошипел в ответ:

— В твоих словах нет ни капли миролюбия. И за меньшее оскорбление отлучают от церкви.

— В таком случае считайте это и моими словами, — поспешила вмешаться Ингрид Ильва. — Отлучите нас, встаньте из-за стола и уйдите. Но прежде спросите себя, что вы выиграете от этого. Спросите себя, кто в королевстве одобрит такое отлучение? По крайней мере, наш родич, которого вы хотите сделать новым конунгом, не будет особенно счастлив.

   Архиепископ долго обдумывал свой ответ под взглядом Ингрид Ильвы. Женщина видела перед собой  нечистого и вонючего старикашку в пурпурно-белой одежде, расшитой золотыми нитями, роскошь которой не могла  скрыть низости его натуры. Однако и  понимала, что ей необходим союз с этим человеком.

— Быть может, наши благородные дамы хотя бы предложат нам пива? — льстиво улыбнулся архиепископ.


     Ульфхильда молча налила пива архиепископ и  его спутникам, а потом разлила вино из пузатой бутылки в два синих бокала, поставив их перед собой и Ингрид Ильвой.

   Они молча выпили и Ингрид Ильва взмахнула рукой, предлагая архиепископу  выкладывать суть дела.

    Валерий попал в новое затруднение. До сего момента он полагал, что все пойдет как обычно: в первый вечер они предадутся удовольствиям за накрытым столом, следующим обстоятельно обговорят волновавший его вопрос и, наконец, третьим вечером, перед трапезой, составят соглашение, скрепив его подписями.

   Однако эти наглые женщины, тверёзые, как стекло, требовали немедленно приступать к делу. Валерий смекнул, что в доме Ульфхильды  ему не удастся командовать, как он  повадился.

— Если вам нечего сказать, архиепископ, значит, я напрасно потратила время на дорогу, — твердо начала Ингрид Ильва,  когда Валерий собирался открыть рот. — Скажите, что вы задумали или я немедленно возвращаюсь в Ульвосу!

— Речь пойдет о будущем конунге, — начал измученный архиепископ. — В настоящее время в Эриковом роду нет сына — …

— Никто не знает, кого родит королева Рикисса  в Дании, — Ингрид Ильва сурово прервала его.

— Ну да... во всяком случае, на момент смерти конунга Эрика, сына у него не было, — возразил Валерий серьезно и задумчиво. — И потом, все-таки существует Йохан сын Сверкера, юноша, имеющий наибольшее наследственное право на корону. По мнению Церкви следующим конунгом должен стать Йохан.

   Итак, все точки над i были расставлены, причем в первый же день. Две вдовы по ту сторону стола теперь более  походили на змей, чем на женщин, разглядывая с каменными лицами Валерия и молча ожидая продолжения.

   Так оно и было. Речь теперь шла о цене вопроса. Захотят ли две влиятельные женщины из клана Сверкеров поддержать церковь? Учитывая власть, полученную ими после брака с Фолькунгами, именно их поддержка будет иметь решающее значение для восхождения молодого Йохана на престол. 

    Не трудно догадаться, кого предпочтут Эрики.  Они захотят конунга, выходца из их клана — еще не родившегося ребенка Рикиссы из Дании или Хольмгейра либо его сына Кнута.

  Кроме того, если Фолькунги сохранят альянс с кланом Эриков, вся светская власть в королевстве будет на их стороне,  повергая в прах надежду Йохана, а вместе с ней и надежду архиепископа.

— Ваша цена? — промямлил Валерий. — Что вы хотите за свою благосклонность? Только сначала позвольте напомнить вам, что во избежание войны мирное избрание конунга — лучшее решение для всех нас. Мы достигнем договоренности, если вы обе поддержите Церковь в нашем стремлении к справедливости, и Йохан станет нашим следующим конунгом. Вы, умные женщины, пораскиньте мозгами — ни один ваш сын не погибнет в бою, пожары не окутают дымом нашу страну. Если для вас эта цена слишком мала, скажите об этом. Для добрых христианок мир превыше всего, верно я говорю?

— Видимо, мы не такие уж добрые христианки, — оборвала его Ингрид Ильва. — раз вы пригрозили нам отлучением.

— А какова ваша цена за мир, архиепископ?  Нам хотелось бы услышать ее сейчас, а не завтра, — вставила Ульвхильда, поддержав Ингрид Ильву.

    Валерий решил, что эти властные женщины, должно быть,  в сговоре с дьяволом, а такую ;;мерзость лучше выжечь огнем — чем скорее, тем лучше. Однако, об этом не могло быть и речи, он прекрасно это понимал — вырви  он  хоть один волос с головы этих женщин,  с него спустят  семь шкур, не посмотрев, что он архиепископ. И то, что обе змеи неприкасаемы, становилось теперь ужасающе ясно. Сейчас он отчетливо, как никогда прежде, понял, что болтовня о вдовьем режиме в Нёсе вовсе не бред, и эти гадюки не новички в переговорах о власти.

— Начнем с того, на чем  остановились, — пробормотал он, чуть поколебавшись. — Я говорил о мире в королевстве, как о величайшем даре, который жаждет каждый из нас. Это волнует меня прежде всего. Нам необходимо достичь единства между Сверкерами, вашими родичами, Фолькунгами и Эриками. Очевидно, потомки рода Эрика вряд ли поддержат нас в этом благом начинании. Следовательно, скрепить мир должны Фолькунги и Сверкеры. А теперь все зависит от вас двоих. По рождению вы Сверкеры, но ваши сыновья — Фолькунги . А теперь скажите мне, как нам договориться, дабы достичь всеобщего блага.

— Меч ярла должен носить Фолькунг, ибо так повелось со времен Биргера Бросы, — тихо и медленно начала Ульвхильда, словно в этих словах не было ничего необычного.

— Согласен, — бодро  кивнул архиепископ. — Однако хочу внести ясность. У нас недопонимание с ярлом Фольке — он не только мой враг, он враг Церкви. Что вы скажете о кандидатуре Карла сына Биргера Глухого?

— Годится,— Ингрид Ильва, чуть не прыснула о смеха. — Мало кто из стариков откажется от подобной чести. Кроме того, Карл Глухой  самый влиятельный Фолькунг и хозяин Бьёльбо, полагаю, он обойдется и без нашей поддержки. Итак, архиепископ, теперь мы действительно хотим узнать, что вы можете предложить нам?

   Валерий перевел тревожный взгляд на своих спутников, отводивших глаза,  не оказывая ему  поддержки.

— Возможно, будет лучше, если мы продолжим нашу беседу с глазу на глаз, — дружелюбно предложила Ульфхильда.


    Мгновение поразмыслив, архиепископ без церемоний приказал своим приближенным удалиться. Те нерешительно встали, переглянулись и покинули зал.

— А теперь поговорим без обиняков, — начала Ингрид Ильва, когда они остались одни. — Сын моей дорогой Ульфхильды — один из немногих посвященных рыцарей королевства, его зовут Эмунд сын Йона.

— Да, это имя мне знакомо, — кивнул архиепископ. — А при чем здесь он?

— Он должен сидеть в королевском совете, — мило, словно о мелкой услуге, попросила Ульфхильда.

— Он молод, быть может, даже слишком, — нерешительно возразил он.

— Ему чуть за тридцать, и его место в совете — моя цена! — Ульвхильда впервые повысила голос.

— Раз так, тогда все улажено, — кивнул Валерий. — А ты, Ингрид Ильва, что хочешь ты?

— Епископское место в Линчёпинге свободно. Мой сын Карл — священнослужитель,  он прекрасно образован. Первое — место в Линчёпинге. Во-вторых, он должен стать королевским секретарем.

— Ты требуешь слишком многого! — взорвался  Валерий.

— Вы хотите купить нашу поддержку, а я не собираюсь мелочиться, — парировала Ингрид Ильва. — Но это еще не все. Мой второй сын, Эскиль, получит должность лагмана на тинге  в Скаре, а также место в королевском совете.

      Валерий растеряно и долго молчал, а две вдовы по другую сторону стола наблюдали за ним, ничем не выдавая своих мыслей. Он прекрасно понимал, что должен во что бы то ни стало сохранять самообладание, хотя первой его мыслью было грубо отчитать вдов за их бесстыдную жажду власти. Однако, эти стервы уже дали ему понять, что не чувствительны к упрекам и если их встреча закончится ссорой и разногласиями, то сделать молодого Йохана сына Сверкера конунгом будет весьма непросто. Вдовы знали себе цену, и их проницательность была безошибочной. Но он испытывал неимоверную досаду, что две эти дьявольские гадюки держат его в своих руках и нагло демонстрируют, что им это известно.

— Должность лагмана за пределами Скары относится к королевским владениям, а в их пределах власть церкви не имеет законной силы, — печально произнес он, словно сожалея о невозможности оказать услугу Ингрид Ильве.

— Лагман Айвинд лежит на смертном одре и скоро покинет ферму ногами вперед, — не колеблясь ни минуты, ответила Ингрид Ильва. — Что  касается королевских владений, не думаю, что вам следует слишком беспокоиться, архиепископ. Если вам удастся сделать мальчика конунгом, то он заплатит и вам, и церкви. Никто из нас не останется без своего куска, но ваш кусок будет самым жирным.

   «Кусает, словно гадюка, — подумал Валерий. — Стремительная и ядовитая». Говоря откровенно, он мог сделать лишь один разумный вывод — нельзя позволить этой женщине стать его врагом.

— Пусть  будет по-вашему, — задумчиво произнес он. — В таком случае, благородные дамы из семьи Сверкеров, между вами двумя и мной заключается соглашение. Если молодой  Йохан станет конунгом с Божьей помощью и вы поддержите меня в этом деле, сын Ульвхильды, Эмунд сын Йона, войдет в королевский совет. А твои сыновья, Ингрид Ильва, получат епископство в Линчёпинге и ферму лагмана близ Скары.

— А Карл станет секретарем конунга, и оба они будут заседать в королевском совете! — сердито добавила Ингрид Ильва.

— Да будет так. Значит, на том и порешили. У нас есть соглашение, и мы клянемся соблюдать его и хранить в тайне?

— А теперь мы перенесем его на бумагу, поставим подписи и скрепим печатью, — сказала Ульфхильда, не моргнув глазом.

   Епископ вновь лишился дара речи, и это в тот миг, когда он обрадовался, что мучительные переговоры окончены. Похоже, две стервы тщательно подготовились к разговору и теперь разыгрывали его как по нотам. Вдобавок ко всему они имели величайшую наглость не считать слова архиепископа заслуживающими доверия.

— Подобный пергамент, попади он не в те руки, сулит нам троим большую опасность, — в конце концов нашел он что ответить. — Тайна клятвы свяжет нас, но о ней не узнает никто и  никогда.

— Об этом не может быть и речи — выпалила Ингрид Ильва. — Я не очень уважаю ваше слово, архиепископ и говорю это, потому нас никто не слышит — при  ваших людях такая прямота была бы неуместной.  Вот поэтому, я и Ульфхильда требуем, чтобы это соглашение между нами было записано и скреплено печатью.

— Не понимаю, какую выгоду получаете вы от записанного на пергаменте, — проворчал архиепископ. — Вы предаете своих родичей Фолькунгов, вы действуете за спинами собственных сыновей и родичей из клана Эриков. Неужто вы не опасаетесь последствий?

— Ни одна из нас не верит вашему слову, а клятве тем более — ответила Ульфхильда. — Мы согласны, что для всех нас было бы лучше, если бы этот пергамент видели глаза нас троих и вашего секретаря, который должен написать его, поскольку говорят, что вы сами не сильны в этом искусстве. Но вдумайтесь: все произойдет, как хотите вы. Йохан сын Сверкера станет конунгом, но слабым, зависящим от воли многих людей, и прежде всего вашей. Вы сдержите слово, и наши сыновья получат то, о чем мы договорились. Тот из нас,  кто станет хранителем нашего соглашения, сможет сжечь его, и это никому не навредит.

— А  что, если по причинам, зависящим только от Бога, все пойдет не так, как мы только что договорились? — лукаво сощурив глазки, спросил Валерий.

— Тогда вы не просто обманете нас обеих, — продолжила Ульфхильда. — У нас будет королевский совет без Фолькунгов, состоящий только из клириков и Сверкеров с незначительной властью, пляшущих под вашу дудку. Наши родичи Фолкунги начнут искать повод, чтобы преследовать вас с копьем и мечом. Мы покажем им наше соглашение с вашей печатью. На кого, по-вашему, они  направят свой гнев и свои клинки? На двух вдов, которые по собственной глупости пытались позаботиться о благе своих сыновей? Или на архиепископа, нарушившего свое слово? Теперь вы понимаете, почему мы должны писать?

   Ее грубые слова звучали мягко и спокойно. К своему великому удивлению Валерий почувствовал воодушевление.  Он всегда презирал женщин, не представляя, что когда-нибудь  ему придется вести переговоры с одной из них , словно они могут сказать что-то умное. Сейчас  он наблюдал чудо Господне.

    Бог вложил Свой Дух в эти куриные головы, и обе говорили с таким ясным разумением, что мало кто из мужчин был бы способен так умело подбирать слова. Этим Бог хотел показать, что Он прощает скромного слугу, погрязшего во грехе, что Он заглянул в его сердце и понял, сколь благородны и добры мотивы,  скрывающиеся за некоторыми поступками, которые в глазах невежд кажутся непростительными. Бог явил ничтожному архиепископу Валерию Свою улыбку,  и  тем самым дал ему понять, что прощение грехов уже близко и Валерий может рассчитывать, что вскоре после своей земной смерти будет сидеть по правую руку от Господа. Это божественное послание не могло быть истолковано иначе, и ему пришлось безоговорочно подчиниться.

— Благословляю вас, добрые женщины, за вашу мудрость и проницательность — начал он, тронутый до слез. — Благословляю вас и прощаю все ваши грехи. Мы немедленно сделаем все так, как вы хотите! И возможно, мы победим!

  Впервые обе вдовы почувствовали смущение и обменялись быстрыми вопросительными взглядами.

— Ваше благословение для меня немногого стоит, и вы это знаете, — усмехнулась Ингрид Ильва. — Сейчас мы, как договаривались, запишем наше соглашение и  несколько моих всадников уйдут с пергаментом, чтобы он случайно не сгорел и не исчез. Когда все будет сделано, мы будем есть и пить, что вы пожелаете..

  Еще мгновение, Валерий разразился слезы, восхваляя Господа.

      Ульвхильда с недоумением посмотрела на Ингрид Ильву, но, похоже, и та не понимала, какие еще уловки придумал лицемерный отравитель. Они едва не расхохотались, увидев, как сложив руки, архиепископ упал на колени в горячей молитве. Они  пожали плечами и с улыбкой подняли бокалы.