Аноним. часть вторая. глава 24, 25

  ГЛАВА 24

  С риском  утонуть или сгнить в трюмах судов, очень дорогой табак  пересек огромный океан, а сейчас мягко витал меж  кончиков пальцев Рафаэля. Поскольку табак был действительно очень дорог, чашу  обычной курительной   трубки делали маленькой до смешного.

  Удовольствие от курения Рафаэль познал в Голландии. Оттуда же пришли все его трубки, длинные и хрупкие, а так же табак, регулярно доставляемый ему  флорентийским торговцем специями. Там же его научили смешивать табак с коноплей, а так как ее выращивали в Болонье и стоила она сущие гроши, чаша трубки Рафаэля  значительно превосходила в объеме обычную.

  Он любил посидеть и покурить в трактире, слушая последние сплетни посетителей, которые либо резались в карты на перевернутых полубочках, служивших им столами, либо шатались между метлами, тряпками, железными плевательницами, тазами, кувшинами… Иногда врывались музыканты или салтимбанко, иногда вспыхивала драка – скучно не было  никогда.

   Вино и ликеры легко развязывали языки. Иногда говорили правду. А порой и трубка могла пригодиться для вытягивания информации, когда какой-нибудь любопытный беззастенчиво просил затянуться.
 
  Один из таких закашлялся,  выплевывая облако дыма.

— Вот дьявольщина, — воскликнул он, откинувшись на спинку стула и покачивая черными вьющимися волосами.  — И вам это нравится, мессер?

 — Нужно время, чтобы распробовать,  — рассмеялся Рафаэль.

Мужчина, вызывающий взглянув на трубку, отсосал еще несколько затяжек. После четвертой он уже не кашлял, а положив трубку, кивнул и улыбнулся,  как бы говоря, что понял.

— Понравилось? — поинтересовался Рафаэль.

— Да, синьор — тот был явно доволен. — Я попробовал табак!  — объявил он друзьям, словно только что поймал единорога, однако все они были пьяны и никто не обратил на него внимания. — Могу ли я предложить вам что-нибудь взамен?

— Вы художник?  —  Рафаэль  закурил с присущим ему невозмутимым видом.
— Мы все здесь художники, — мужчина огляделся. — Кто не рисует, тот ваяет, украшает, лепит. Мой друг Кокко, трактирщик, также был очень известным художником, пока не открыл таверну и  трактир – они приносят ему кучу денег. Вы имеете отношение к живописи?

— Мой отец и брат были художниками, а я простой любитель.

 —Меня зовут Марко, — художник протянул руку. — Рад нашему знакомству, мессер...

 —Рафаэль.

— Откуда  вы, мессер Рафаэль? – глаза  Марко счастливо блестели.

— Из Флоренции.

 —И что привело вас в Рим?

— Я ищу художников по просьбе своего покровителя.

 —Так вы агент?

 Рафаэль кивнул.

— Не хотите ли посетить мою студию?  — художник стал настойчивым.  — Я был лучшим в академии, я  принимаю любые заказы, а в технике фрески мне нет равных. Я учился у флорентийца, такого же, как вы.

— Я не флорентиец.

 —И все равно, моя студия открыта для вас в любое время. —черные радужки художника сияли от любопытства. —Вы кого-то ждете?

— Я произвожу такое впечатление?

—Честно говоря, да.

   У художника кружилась голова от вина и конопли, но он не ошибся: Рафаэль пришел, чтобы поговорить с хозяином таверны. Его имя стояло в записях Леонардо: Кокко Бернардоццо -  первый в списке долгов за обеды и ужины в этой самой таверне. Каждая строка была перечеркнута -  это означало, что долги были погашены. "Добрый Бернардоццо заплатил", - написал Леонардо в одной из заметок.

 И если Бернардоццо был хорош для Леонардо, то он был хорошо и для Рафаэля. Он  ждал подходящую возможность поговорить с ним, а тем временем продолжил беседу с художником.

— Я слышал о вашем коллеге, он подписывается Аноним и его  разыскивает инквизиция. Вы что-нибудь знаете о нем?

—Только то, что говорят все,  — ответил живописец, пораженный вопросом.—Я думал, ваш  меценат более разборчив.

—Разве он плохой художник?

— О нем ходит много легенд. В любом случае,  рано или поздно он попадет на эшафот или его отправят грести на папские галеры до конца его дней. Думаю, можно найти художника более основательного.

Рафаэль набил еще одну трубку и, сделав затяжку, предложил ее Марко.

 Тот охотно затянулся, кашляя и выкурив до основания, побагровел, глаза остекленели,  а лоб покрылся капельками пота.

— К черту! О чем мы говорили? — откинувшись на спинку стула, он захохотал.— Простите. Этот табак сбивает с толку.
 
— Мне говорили, что Аноним достиг совершенства.

— Ну конечно, я слышал об этом. Но вам лучше поговорить с человеком, который знает все о художниках, работающих в городе, — почти с нечеловеческим усилием Марко поднялся, поискав кого-то за пеленой табачного дыма. — Кокко!

Хозяин таверны обернулся.

— Он даже книгу написал, — объяснил Марко с гордым тоном торговца, расхваливающего свой товар. — Она называется "Жизнеописания живописцев, ваятелей и зодчих". Может, вы ее читали. Вы же умеете читать, синьор Рафаэль?

—К сожалению, нет.

—Что желаете? — подошедший трактирщик обратился прямо к Рафаэлю, словно его сосед не гарантировал оплату заказа.

— Этого парня зовут Рафаэль — пробормотал Марко — Он важная шишка, служит богатому покровителю и хочет задать тебе пару вопросов.

Лицо хозяина  трактира выразило недоверие.

— Меня зовут Рафаэль Дардо. Я брат Леонардо Дардо. И, если не ошибаюсь, вы были друзьями.

Глаза трактирщика округлились от удивления.

— Леонардо ваш брат? Но вы совсем на него не похожи.

— Я знаю.

Бернардоццо положил руки ему на шею и прижал к себе:

— Добро пожаловать, синьор Рафаэль.

—Спасибо, синьор…

— Давайте без формальностей. Как же я рад! Что хотите выпить? Моя жена отлично готовит, сейчас мы закатим такой пир.

— Ничего не нужно.  Зовите меня  тоже просто Рафаэль.

—Что я могу сделать для вас, Рафаэль? — Кокко недоверчиво оглянулся. — Просто не верится. Я  действительно очень рад познакомиться с вами.

   Он  коснулся его, словно желая убедиться, что он настоящий, и рассмеялся.
 
— Марко, оставь нас в покое, проваливай, — проворчал он, не сводя глаз с брата своего старинного друга.

 — Не забудьте обо мне, — молодой художник встал, почтительно поклонился Рафаэлю и удалился.
 

                ГЛАВА 25


 Рафаэль объяснил, почему осмелился побеспокоить его.

— Аноним, которого я знал, перестал писать, —  сказал Бернардоццо,—  Я не знаю, где он теперь. Этот юноша был учеником Якопо Делла Торре, его мастерская находилась в двух шагах отсюда. Но маэстро {учитель} умер. Его мастерской больше нет.

— Неужели это  тот самый  Аноним, которого я ищу?

Бернардоццо поколебался, словно оценивая степень риска, а затем кивнул.

— Все может быть…

—Никто никогда не узнает о нашем разговоре — Рафаэль показал ему золотую монету. — Даю вам слово.

   Трактирщик подтолкнул ногой ведро к полубочке, перевернув, сел на него и,  взяв скудо из пальцев Рафаэля, заставил его исчезнуть с мастерством фокусника.

— Аноним, о котором я говорил, лишил девственности монахиню и сбежал из Рима.

— Вы  знаете имя той монахини?  — упоминание о монахине заставило Рафаэля насторожиться.

— Нет. Его никто не знает. Говорят, что она была послушницей, но правда в том,  что она уже приняла обеты, прежде чем принять  кое-что еще, — он толкнул его локтем и разразился озорным смехом.

— Как это произошло?— спросил Рафаэль.

 —Якопо Делла Торре был родственником настоятельницы. Он получил заказ на роспись фресок в нескольких кельях монастыря Сестер Святого Слова и  доверил работу своему лучшему ученику, который  скрывал свое крестильное имя. Пока мальчишка писал фрески, он по уши втрескался в молодую монахиню, стал настаивать на  разрешении писать ее портрет и добился, шельмец, своего.  Во время работы над портретом он соблазнил ее и  уговорил  бежать с ним. Монахиню поймали и вернули в монастырь, это мне известно из достоверных источников.  Однако, все это было давным-давно.  Это просто старая история.

— Занятно.

Трактирщик кивнул и улыбнулся.

— Дардо… Я любил твоего брата. Леонардо был особенным человеком. Знаешь, а ведь он мне рассказывал о тебе. Он говорил, что ты хороший мальчик, умный и красивый.

— Спасибо.

— Спрашивай, спрашивай. Если смогу помочь тебе, я буду счастлив.

— А вы знаете, что настоятельница снабжает художников моделями?

— Честно говоря,  впервые слышу.

— Расскажите мне о том художнике.
 
— По правде говоря, я знаю не много. Этот Аноним мог бы стать величайшим художником. Но он работал на инквизицию, писал картины для утешителей, тех, кто помогает приговоренным к смерти. Страшные сцены ада и тому подобное.

   Рафаэль знал, о чем речь. Небольшие картины, изображающие муки, которые ожидали приговорённых к смерти, если они не раскаются, – именно этими картинами утешители осаждали их день и ночь, навязчиво демонстрируя  апокалиптические и ужасные образы. Потом, после повешения, забивания насмерть, четвертования или… сожжения, именно утешители заботились о том, чтобы похоронить останки умершего на кладбище братства.

— И еще он писал картины, которые потом предадут огню, — продолжал трактирщик. — Ну вы знаете,  когда Инквизиция приговаривает человека к сожжению заочно и сжигает его чучело.

  Да, Рафаэль знал, поскольку эти картины, за которые художникам платили не больше лиры и которые были созданы специально для уничтожения, принадлежали к тому виду произведений искусства, которые он любил коллекционировать больше всего.

— А еще он рисовал осужденных и казненных, чтобы выставлять их на всеобщее осмеяние…

   Трактирщик рисовал словесный портрет человека, привыкшего к крови и смерти, и в голову Рафаэля начала закрадываться мысль, что Аноним  может быть  только один.

— И, насколько мне известно, — заключил трактирщик, постукивая по столу кончиком указательного пальца. — лет десять назад он  расписывал фресками с религиозные изображения помещения Инквизиции. Короче говоря, уникальный художник.

   Итак, подумал Рафаэль, если дыхание художника-трактирщика хотя бы наполовину так же правдиво, как и смрадно, есть вероятность, что римская инквизиция охотится за одним из своих старых соратников.

Художник Священной канцелярии. Возможно, и сам доминиканец.

— Я слышал, он сошел с ума, — продолжил хозяин трактира. — Аноним зациклился на мелочах анатомии. Он хранил в дома под кроватью части человеческих тел: руки, ноги, головы,  отравлявшие воздух. Говорили даже, что он жил как один из древних философов, не мылся, не менял одежду и отказывался разговаривать с людьми. Кто его знает, может, он верил, что таким образом сможет стать великим и бессмертным.

— Это произошло  с ним после побега с монахиней?

— Точно, он вернулся в Рим, но его вышвырнули из дома, и больше о нем никто ничего не слышал.

— В это время он уже писал картины для утешителей и образы приговоренных к смерти?

— Он только и выживал благодаря этим картинам.

   Вновь наполнив трубку табаком и сухими смолистыми цветами конопли, Рафаэль зажег ее и произнес:

— Однако сейчас у всех ценителей на слуху еще один художник, называющий себя Анонимом. Вы слышали о нем?

— Вы хотите знать, один и тот же ли это человек?

Рафаэль кивнул.
 
— Это  и есть тот самый человек, — вмешался внезапно появившийся Марко. —Я слышал, что те, кого рисовал Аноним, все умирают.

— Заткнись и уходи, — трактирщик  дружелюбно хлестнул его кухонным полотенцем. —Дай нам поговорить спокойно.

— Почему, Кокко,  ты думаешь, что есть два Анонима.

— Говорю тебе, ты пьян.

— Тогда принеси мне еще выпить.

— Если заплатишь.

Рафаэль поднял руку в белых клубах дыма.

— Плачу за выпивку для всех.

Жена Бернардоццо  принялась щедро раздавать кружки клиентам. Лицо трактирщика просияло.
— Я никогда не видел его картин и не берусь судить. Но, по-моему, это не может быть один и тот же человек. Ученик Якопо делла Торре не обладал такой умопомрачительной техникой, как тот другой.

— А это правда , что все модели, позировавшие ему, умирали?

—Те, кто видел его картины, говорят, что они умирали сначала, а не после.

— Вы хотите сказать, что он рисует трупы?

— Точно. В всяком случае, я бы не хотел, чтобы он написал мой портрет — положив руку на плечо Рафаэля, трактирщик рассмеялся. — Мой тебе совет, парень, обратись к кому-нибудь другому.

— А я говорю, что это один и тот же человек, — вновь начал Марко. Схватив предложенную Рафаэлем кружку, он осушил ее, пролив на себя половину и вытирая рот рукавом, продолжил:

—Мастерство художников со временем  совершенствуется. Это обычное дело.  Искусство Анонима тоже изменилось. Но для меня эти два Анонима, о которых мы говорим, — один и тот же человек.

— Кажется, ваша память внезапно проснулась? — усмехнулся Рафаэль.

—Я ничего не знаю об ученике Якопо делла Торре и его соитии с монахинями, мессер Рафаэль. Но я в деле. Мне нравится слушать сплетни и я знаю, что за безымянным художником охотятся  бирри инквизиции. Вам будет нелегко купить его работы, потому что большинство из них конфискованы, а тот, у кого они еще остались, наверняка никому об этом не расскажут. И я не думаю, что у него можно заказать новые. Это безумец, одержимый дьяволом.

— Имеются факты, подтверждающие ваши слова?

— Ну... — он жадно взглянул на трубку. — Я писал женщину, которая позировала и ему.

— Не слушай его — рявкнул Кокко. — Он несет полный вздор.

Рафаэль наполнил трубку и зажег ее.

  Поднеся дымящийся мундштук к губам, Марко медленно пересказал странные истории, поклявшись, что  слышал их от людей, достойных доверия.

  Затяжка за затяжкой, зловещий рассказ о странных церемониях, которых заканчивались оргиями — подробное описание настоящих дьявольских ритуалов.

 Адепты преломляли пресный хлеб, благословляли друг друга и в конце концов совокуплялись с теми, кто находился рядом.

 Они поклонялись голове козла, отрубленной во время нечистого соития между священнослужителем и самим животным.

 В секту, достойную Содома, Гоморры и Вавилона входили люди с безупречной репутацией и очень могущественные.

А Аноним был ее частью.

 — Подумайте об этом, мессер Дардо, кто должен заказывать картины этого безумца. — он с опаской огляделся и прошептал. — Только они, поклонники дьявола.
 
  Это был столь фантастический и запутанный рассказ, что Рафаэль впервые усомнился в  пользе конопли для получения информации.