Трэш-сказки за Одессу

Время идёт, и я всегда ищу новые пути для творчества. Мне захотелось копнуть глубже, вернуться к истокам того самого одесского духа, который вдохновлял меня на создание "Трэш-сказок с Привоза". И тут пришла идея – а почему бы не окунуться в детство? В детство обычного одесского мальчика, такого как Яков Моисеевич, который мог бы вырасти и стать кем угодно: и тем самым торговцем с Привоза, и профессором, и музыкантом.

"Трэш-сказки за Одессу" https://author.today/reader/469333 – это мой новый проект, в котором я исследую детство Якова Моисеевича, который вскоре станет писателем.  Через его глаза я хочу показать Одессу 60-х годов, какой я её помню, а возможно и позабавить вас. Вот отрывок из  первой главы:

Грязные тайны Яши Фишмана
Глава эта, пожалуй, самая тёмная в летописи второклассника Яши Фишмана, самого Якова Моисеевича, которого мы вскоре узнаем как писателя трэш-сказок. Она пахнет не свежеиспеченным хеком и не душистым жасмином с Молдаванки, а чем-то запретным, липким, въевшимся в память, как запах паленой резины от самодельных ракет. И началось всё не с громкого скандала, а с тихого, почти неслышного шороха разврата, который Колька, старший пацан со двора, принёс на своих ладонях.

Тот день был обычным одесским днём, полным солнца и криков. Мальчишки собрались вокруг Кольки, как чайки вокруг рыболовецкого судна. И вот он, Колька, выудил из кармана нечто… нечто, что навсегда врезалось в память Яши. Иностранная ручка. Сама по себе – ничего особенного, пластмасса, блестящий колпачок. Но на ней была нарисована женщина в купальнике. Яша, худой, бледный, с вечно сосредоточенным выражением лица (тем самым, что так тревожило его маму - Риву Соломоновну), замер. Он никогда такого не видел. А потом Колька, с наглой ухмылкой, перевернул ручку. И женщина… женщина стала абсолютно голой.

Вокруг раздался гогот. Грубый, заливистый, мальчишеский смех. Они тыкали пальцами, давились от восторга. А Яша… Яша сначала побледнел. Кровь отхлынула от лица, оставляя его белым, как мел. Потом, резко, кровь хлынула обратно, и он вспыхнул, покраснел до корней волос. Его сердце забилось, как птица в клетке, готовая разорвать рёбра. Мир вокруг поплыл. Он не мог дышать. Это было не просто зрелище, это было… вторжение. В его чистый, наивный, хоть и полный фантазий мир. Он отвернулся, не в силах больше смотреть, и, ни сказав ни слова, бросился бежать домой. Бежал сломя голову, не разбирая дороги, только чтобы подальше от этого смеха, от этого изображения, от этого ощущения, что его что-то… осквернило.

Дома он никому ничего не сказал. Как он мог? Мама поднимет крик, папа будет молчать до бури, тетя Циля закатит глаза, а соседи… соседи обсмеют, перешепчутся, сделают вид, что ничего не произошло, но запомнят. Он забился в свой уголок в коммуналке, спрятавшись за старой занавеской, и его трясло. Трясло от увиденного, от ужаса, от какого-то смутного, непонятного ему самому стыда.

Именно тогда Борька и обратил на Яшу внимание. Борька был на год или два старше, плотный, нахальный, с вечной ухмылкой на лице. Ему всегда нужен был кто-то, кто не мог дать сдачи, кто был младше, худее, «вовсе не опасный», как ему казалось. Яша идеально подходил. Тем более, они жили в одном подъезде. Яша – в этом бурлящем котле коммунальной квартиры, где каждый звук, каждый запах, каждый вздох был общественным достоянием. Где жили Гройсманы с их гаммами, Рабиновичи с их шницелями, и ещё множество других «странных персонажей», каждый из которых был по-своему безумен и по-своему дорог Яше.

А Борька… Борька жил в отдельной квартире. С родителями и сестрой. Сестра Борьки, Галя, была уже совсем взрослая, ей было лет пятнадцать. Высокая, с длинными темными волосами и какой-то недоступной грацией, которая одновременно пугала и притягивала младших мальчишек. И именно её честь, её невинность (как казалось Борьке) решил продать этот маленький извращенец.

Как-то во дворе, когда Яша копался в песочнице, что довольно странно для восьмилетнего мальчишки. Но от строил замок для Зайчика Софочки, героини его будущих книг.

Подкрался Борька. Он присел рядом, его дыхание опалило ухо Яши. — Ты… – прошептал он, и голос его был полон такой тайны, такого соблазна, что Яша замер. – Ты хочешь увидеть мою сестру голую?

Яша остолбенел. Его замок, его Зайчик Софочка – всё растворилось. Мозг, привыкший к метафорам и сказкам, не мог обработать такую прямолинейную, такую шокирующую грубость. Увидеть сестру Борьки… голую? Что это значит? Зачем? Он покраснел, как помидор. Это было то же самое чувство, что с той ручкой. Чувство вторжения, осквернения. Но отказаться… отказаться означало потерять лицо. Потерять тот «фасон», который он так неосознанно пытался держать перед дворовой шпаной. Потерять ту тонкую нить, что связывала его, мечтателя, с этим жестким, реальным миром дворовых правил. — Хочу, – прошептал он, и голос его был едва слышен. – Наверное, все хотят…

Борька хихикнул. — Наверное, все хотят. Но это будет тебе стоить… целый рубль.

— Ты с ума сошёл! – Яша, кажется, забыл о «фасоне». Рубль! Это же целое состояние! За что? За какую-то… странную вещь? Он искренне не понимал, зачем ему смотреть на голую сестру Борьки. Что это даст? Какие новые знания принесет? Это было абсурдно, но он уже был втянут.

Дети, как и взрослые, порой с головой ныряют в безрассудные поступки, не понимая их истинных последствий. Яша был таким. Он часто участвовал в делах, суть которых ему была непонятна, а последствия – тем более. Он взрывал бутылки с сухим льдом – замороженной углекислотой, от которой земля дрожала, а стекло разлеталось брызгами. Он разводил костры за гаражами, где обжигался, но чувствовал себя героем. Он делал ракетки, скрученные из фольги от шоколадки, с плёнкой внутри, которую поджигал, и ракета, свистя и дымя, летела по странной траектории, а в конце полёта могла даже взорваться. Так, с грохотом и дымом, дети отмечали успехи космонавтики в СССР, чувствуя себя частью чего-то великого и опасного. Было множество других запретных забав, и Яша, несмотря на свою утонченную натуру, всегда был там, на грани, в плену адреналина и стадного чувства.

Вот так и Яша согласился на это предложение, хотя ему и удалось скинуть цену до двадцати копеек. Двадцать копеек! По тем временам это были приличные деньги. На них можно было купить три фруктовых мороженых и ещё осталась бы копейка на покупку спичек, которыми можно было поджечь сарай или даже школу, что наполняло сердце мальчишеской радостью, гордостью и уверенностью в завтрашнем дне.

В один из дней, когда Борькина сестра пошла мыться, Борька пригласил Яшу к себе домой. Родителей не было. В квартире царила пугающая тишина. Они, затаив дыхание, прокрались на кухню. Под маленьким окошком в стене, которое вело в ванную, они соорудили некое сооружение из табуреток и перевёрнутого ведра. Шатающаяся, неустойчивая конструкция. С огромным трудом Яша, худой и неловкий, взобрался на неё. Его сердце колотилось в груди, как барабан.

Видно было плохо. Окошко в ванной запотело от пара, превратившись в мутное, молочное стекло. Сначала Яша видел лишь очертания головы Борькиной сестры, её плечо, одну руку, мелькающую в пене. Он стоял, напрягшись, вдыхая запах мыла и страха. И вдруг… В какой-то момент она повернулась. Туман немного рассеялся. И он увидел. Он увидел её грудь.

Это видение, столь быстрое, мимолетное, почти размытое паром, но столь реальное, настолько потрясло его, настолько взорвало его внутренний мир, что он покачнулся. Сооружение из табуреток и ведра задрожало, потеряло равновесие. И с грохотом, оглушившим его в полной тишине квартиры, Яша рухнул вниз. Упал, ударившись о кухонный пол.

Испугался не только он. Борька, стоявший рядом, в тот же миг метнулся к двери комнаты, словно заяц от волка, и с треском захлопнул её, заперевшись изнутри. Он бросил Яшу одного, наедине с его ужасом и грохотом.

Ужасу Яши не было предела. Он лежал на полу, не в силах пошевелиться, его легкие отказывались дышать. Он думал, что его тут же схватят. Мама Борьки, вернувшись с работы, найдет его, пристыженного, лежащего у ванной. Его с треском выгонят из октябрят, а может быть, даже из школы, лишат всех значков и грамот. Нет, хуже! Наверное, посадят. Посадят в колонию для малолетних преступников. Он был абсолютно уверен, что заслуживает этого. Заслуживает каждую крупицу наказания за этот «гнусный поступок».

Но ничего не произошло. Из ванной донёсся лишь тихий вздох и плеск воды. Сестра только слегка ахнула, услышав грохот, но потом, видимо, решив, что это кот уронил что-то, продолжила дальше мыться. Других жителей в этой квартире, слава богу, в этот раз не было – родители ушли на работу.

Яша, дрожащий, как осиновый лист, медленно поднялся. Словно вор, он прокрался к входной двери, открыл её, вышел на лестничную площадку и побежал. Бежал до самой своей коммунальной квартиры, до своего единственного спасения от этого чужого, страшного мира. Добежав, он забился в самый дальний, самый пыльный уголок своей комнаты, за старый сундук, и свернулся там калачиком. Это было потрясение.