БАМ Шахтёрский завтрак

В начале лета в нашем посёлке на БАМе наступила на удивление тёплая погода, и после зимней спячки, и работы в душном кабинете, захотелось на волю. Железнодорожная бригада как раз получила первую партию новых немецких самосвалов «Магирус», и мне приспичило поработать на таком, да и денег заодно немного зашибить. Мой шеф, начальник автотранспортной службы бригады, не стал особо возражать, родителям я сказал, что в командировке, и быстренько смылся на трассу, в батальон. Комбат тоже не выпендривался, дал мне новенький самосвал, койку в офицерской общаге, и через час уже погнал на работу, отсыпать насыпь под железную дорогу. Не думайте плохо и с усмешкой, порядок в войсках был. Водительские права, ксива об окончании специальных курсов по импортной технике были в наличии, это комбат проверил. А то, что знал он моего папу и меня с детства, так это просто совпадение. Теперь целыми днями я крутил баранку, а вечером просвещал «молодых» солдатиков об особенностях эксплуатации импортной техники, чтобы не загубили её понапрасну. Все они заканчивали или курсы ДОСААФ при военкомате, или армейскую учебку, поэтому постигали практику автомобильной жизни методом проб и ошибок. Никому, кстати, не казалось странным, что, по сути, не имеющий никакого опыта бывший студент учит уму-разуму таких-же как и он балбесов. Начальство радовалось, что солдаты хоть чем-то заняты по вечерам, и не ищут приключений на свою жо. Солдатам же было интересно узнавать что-то новое, и лекции по технической части почти всегда заканчивались разговорами на совершенно другие темы. Отсутствие погон и небольшая разница в возрасте снимало часть официоза, и делало общение более доверительным. Тогда, кстати, я часто вспоминал Роберта Штильмарка, и его записи о том, что когда-то разговоры с зеками помогли ему выжить в лагерях. Солдаты не зеки, но монотонная жизнь в таёжной глуши накладывала на них свой угрюмый отпечаток, и внезапно появившуюся возможность общения с новым человеком они использовали по полной. Но и их тоже использовали вовсю, пользуясь азартом, свойственным молодости. Восемнадцатилетние пацаны-солдаты на «КРАЗах» лихо крутили баранку, заезжая на погрузку под экскаватор, которым управлял такой-же молодой двадцатилетний механик. Вереницы самосвалов тащились в пыли по несколько километров, и разгружались на насыпи, медленно уходившей вперёд, или отсыпали параллельно автодорогу вдоль путей. Пропахшие соляркой чумазые бульдозеристы скрежетали гусеницами тракторов по каменным осколкам и гальке, расталкивая привезённую породу. Странно, но в этой монотонной круговерти по десять часов в сутки я находил удовлетворение, и впервые по-настоящему почувствовал гордость за то, что лично делаю что-то полезное, и вижу плоды своего труда. Конечно, «Магирус» на котором я работал, был комфортнее родных русских самосвалов, которые через день стояли в ремонте, но пахали мы и месили дорожную грязь одинаково. За это время благодарные «слушатели» научили меня и на бульдозере работать, и на экскаваторе ковшом махать, благо о технике безопасности особо никто не думал.
Чёткий распорядок дня с подъёмом, обедом, и отбоем по расписанию напрочь отбивали желание загадывать наперёд, утягивая в омут коварной лени и отрешённости. Отсутствие же радио, телевидения и вообще каких-либо развлечений вкупе с тяжелым физическим трудом, тоже вносили свою лепту, и весьма способствовали отменному аппетиту и здоровому сну.
Счастье и нирвана продолжались недели три, пока комбриг собственной персоной не остановил меня, когда я в обед выходил из столовой. Произошло это случайно, или кто-то сердобольно настучал, уже не принципиально, но команду я получил однозначную: «Марш домой!». Всю обратную дорогу в посёлок я ныл комбригу в машине, что комбат не виноват, и наказывать его нельзя, так как у меня есть все допуски, а добровольная работа не является нарушением. Когда я его достал окончательно, комбриг наорал на меня, но потом согласился закрыть глаза на мои похождения, но с условием, что такого рода выходки впредь не повторятся. Слово я, конечно, дал, но только не помню, какое по счёту. С другой стороны, понимал комбриг, что план по отсыпке дороги никто не отменял, и каждые рабочие руки очень кстати. А уж дополнительный самосвал тем более, да и работал я на совесть, не сачковал, и нормировщик «палки» мне за ходки просто так не ставил.
             Дабы впредь было неповадно совершать подвиги без разрешения, перевоспитывали меня очень просто. Каждую неделю я летал в славный город Чегдомын, где располагался штаб корпуса, возил оттуда запасные части для всякой разной техники, которой в войсках было без меры, и которая на почве тяжкого труда в неумелых руках солдатни, то и дело выходила из строя. Летал я туда и раньше, но не так часто, и уже через пару недель звук вертолётных двигателей вызывал тихую тоску и дикое отчаяние. Красоты за иллюминатором больше не пробуждали восторженных чувств, запах керосина преследовал по пятам, и даже предложение посидеть в кресле второго пилота не поднимало настроение. Это отразилось и на клубных репетициях, вызвав у моих музыкальных друзей справедливое негодование и возмущение моим вялым поведением за барабанами, и полным отсутствием желания петь. Но даже их возмущённые вопли не смогли сдвинуть с места лавину равнодушия, вдруг навалившуюся невесть откуда. Как всегда, помощь приходит, откуда не ждали. Вертолётчики, которые прилетели в посёлок довольно поздно, остались ночевать, и назначили вылет рано утром. Такое случалось часто, и не вызывало никаких особых мыслей, обычная рутина. Зелёная туша вертолёта спокойно спала на школьном стадионе, служившем запасной площадкой, пилоты парились в баньке, попивая в промежутках местную брусничную брагу. Утром на стадионе появился мой сослуживец Коля, чем удивил немало, поскольку тоже собрался лететь в цивилизацию. Колю призвали служить в армии сразу после института, он отпахал положенные два года, да так и остался, соблазнённый высокой зарплатой и не пыльной работой. Счастье его длилось недолго, и вместе со всеми он загремел в глухую тайгу, чтобы поучаствовать в великой стройке. Через пару лет ему светили капитанские погоны, а там и перевод на новое место службы, но пока была только комната в офицерском общежитии.
Под клёкот винта Коля посвятил меня в тайну своей нежданной поездки в Чегдомын. Там жил и работал шахтёром его родственник по материнской линии, и вся деревня в письмах слёзно просила найти пропавшего, и описать его житьё-бытие. Коля за идею ухватился, не у каждого найдётся родня за десять тысяч километров от дома, и наехал на нашего шефа. Шеф долго отпирался, ссылаясь на воинскую дисциплину, но нудный Коля доконал-таки его, и теперь с горящими от возбуждения глазами летел на поиски родственника. Примерный адрес у него был, но он хотел иметь поддержку и следопыта, знакомого с местными условиями. Попутка подбросила нас от вертолётки до города, который уже встал, и собирался на работу. Было около восьми утра, и, хотя на улицах было пустовато, всё равно вокруг чувствовалось энергичное шевеление. По нужному нам адресу располагались стандартные деревянные двухэтажки из потемневшего лиственного бруса, выстроенные в далёкие времена комсомольского энтузиазма, и благополучно дожившие до наших дней. Лавочки во дворе, занавески с рюшками на окнах, неизменная вата между оконных рам. На удивление, входная дверь в подъезд закрывалась плотно, и полы не скрипели, сразу чувствовалась хозяйственная мужская рука. Обычно я наблюдал совсем другую картину, не отвечающую высоким идеалам строителей коммунизма.
Нужная нам квартира располагалась на первом этаже, и Коля храбро нажал на кнопку дверного звонка. Дверь открылась почти сразу, и на нас удивлённо уставилась молодая, приятная на вид женщина. Видно, она кого-то ждала, но явно не нас. Хорошо, что Коля был в форме, это хоть как-то сгладило неловкость ситуации.
- А ……….. здесь живут? – с ходу затараторил Коля. 
- Я ваш родственник, меня зовут …………
На лице женщины появилась улыбка, она сделала шаг в сторону, и приглашающе взмахнула рукой.
- Ой, вы проходите, проходите, муж говорил про вас. Он на работе, сейчас придёт. Я-то его и ждала, думала, он, а это вы!
Оказалось, родственник был шахтёром, рубил уголёк на местной шахте, и должен был вот-вот вернуться домой после ночной смены.
Мы прошли в комнату, и уселись на диванчике. Наступила неловкая пауза. Мне вообще здесь делать было нечего, я человек посторонний, но сразу уходить было, право, неловко, и я осторожно таращился на окружающую обстановку. Ничего особенного, типичный вид типичной советской квартиры в захолустье. Диван, стол, телевизор, спальня с кроватью и шкафом. Детей, похоже, не было, отправили или к бабушкам, или в лагерь, лето ведь. Коля вяло вёл разговор, хозяйка нервно суетилась, я удручённо глазел по сторонам. Примерно через полчаса в дверь снова позвонили, и в прихожую ввалился здоровенный детина, под два метра ростом, и пудов шесть весом. Лицо у него было в тёмных потёках, что сразу же бросилось в глаза. Услышав от жены радостные вести, он заскочил в комнату, и бросился обнимать Колю. Я забился в угол дивана, ибо боялся за свои хрупкие кости. Когда охи и ахи кончились, родственник умылся и переоделся, нас пригласили на кухню позавтракать. Мы расселись за небольшим столом на кухне, и тут первые сомнения закрались в мою душу. Пока хозяйка возилась у плиты со здоровенной кастрюлей, хозяин ловко отбросил в сторону лежащий на полу коврик, и открыл какую-то крышку.
- Погреб здесь у меня, - с гордостью заявил он, - Сам копал и строил! Теперь проблем никаких, всё в доме.
Погреб и впрямь был солидным. Метра три глубиной, обшит изнутри досками, полки тебе разные, заставленные банками с соленьями, бочки, как оказалось, с капустой, огурцами и грибами. Все эти дары были извлечены на свет, и навалены в здоровенные миски для употребления. Для завтрака солений что-то было многовато. Потом хозяин извлёк из недр старенького буфета три гранёных стакана, и тоже поставил их на стол.
Натюрморт изменился, становилось всё интереснее.
Вслед за стаканами появилась бутылка водки, которую шахтёр играючи открыл лёгким движением пальцев. Бутылка едва виднелась в его мощной ладони, когда он наклонил её, наливая первый стакан.
Налил. Полный! Потом второй. Полный!
И третий стакан.
Мы с Колей молча смотрели на сие незамысловатое действо, не совсем хорошо понимая, что происходит. Во-первых, было раннее утро, во-вторых, наш общий предыдущий опыт не заходил далее трети стакана, да и то какого-нибудь портвейна.
Хозяин радостно смотрел на Колю.
- Ну, за встречу! - Он церемонно чокнулся с нами, легко проглотил водку, и хрустнул солёным огурчиком.
Деваться было некуда. Как пил Коля, я не знаю, но свои ощущения помню до сих пор. Первые пара глотков ещё куда ни шло, но потом организм понял, что в него вливают нечто не совсем приятное, и стал отчаянно сопротивляться. Водка, заполнившая рот, свела с ума все вкусовые рецепторы, которые почувствовав горечь отравы, попытались вытолкнуть её обратно. Пары низкопробного спирта, которые своим благоуханием могли бы отпугнуть стаю ко всему привычных гиен, нежно щекотали ноздри. Горло судорожно сжималось, не желая пропускать обжигающую субстанцию дальше внутрь. Спасибо гравитации, что хоть она помогала жидкости перемещаться сверху вниз. Две трети стакана было уже выпито, оставалось совсем чуть-чуть, силы были на исходе, но я глотнул ещё. Неожиданно водка кончилась, но дыхание перехватило, и от напряжения слезинка скатилась из глаза на щёку. Насаженный на вилку солёный огурец, которую держал в руке сердобольный хозяин, возник перед глазами, и облегчил создавшееся положение. Пока я хрустел ядрёным огурцом, жена хозяина сноровисто шибанула перед каждым по здоровенной миске борща, плюхнула туда по две ложки сметаны, и убежала на работу. Борщ был настоящий, украинский, тёмно-красный от свеклы, огненно-горячий и такой густой, что ложка стояла.
Водка жаром растекалась где-то в желудке, и первые спиртовые гонцы похоже уже добежали до мозга, который напоследок всё ещё давал команды телу сопротивляться. Борщ оказался вкусным, и я стал методично его поглощать, надеясь ослабить водочную банду, хозяйствующую во мне, пока мыслительный, двигательный и некоторые другие процессы ещё функционировали. За время застольного разговора стало известно, что принятое за торжественную встречу хлебосольство – это обычное после работы в шахте дело, а стакан водки то-ли анестезия, то-ли аперитив. А вот второй стакан, это уважение к дорогому родственнику.
Достав вторую бутылку, шахтёр перешел от слов к делу. Следующий стакан был налит также до краёв, а на второе подано тушёное мясо с картошкой, наваленное щедрой шахтёрской рукой. Порция была такой-же богатырской, как и миска борща, но отказаться уже было нельзя, выбора не было. Похоже, вся посуда в доме соответствовала габаритам и аппетиту хозяина, которого простая тарелка просто бы не удовлетворила размером. От второго стакана водки я ожесточённо отказывался, ссылаясь на молодые годы и отсутствие родственных связей, но примерно половину пришлось-таки выпить. Мясо с картошкой приходилось сдабривать солёным огурцом, и пропихивать в глотку, чтобы оно упрессовало вторую порцию спиртного. Правда, через некоторое время первый стакан водки добрался до места назначения, и одолел сопротивление организма, после чего я стал клевать носом. Это только в рассказах «бывалых» или в низкопробном кино бравые герои выпивают по поллитра за раз, и потом совершают немыслимые подвиги, а в жизни всё немного по-другому. Особенно, если это происходит в восемь часов утра, и весишь ты 50 килограмм.
В конечном итоге сердобольный хозяин аккуратно уложил меня на диван, прикрыл одеялком, и ушёл обратно на кухню общаться по-родственному.
           Проснулся я часа в три пополудни, в достаточно бодром состоянии, и сразу направился на кухню в надежде хлебнуть свежей водицы. К моему величайшему изумлению, парочка сохраняла вертикальное положение, и непринуждённо продолжала одним им известный разговор. Сизый табачный дым заполнял всё кухонное пространство, и уже даже не выходил в открытую настежь форточку, но собеседникам на экологию было наплевать. Через много лет жена меня спрашивала, как это мужики могут бухать всю ночь, и о чём можно в это время разговаривать? Что сказать на столь глупый вопрос? Главное, чтобы водка была. Для нас, мужиков, это вполне нормальное явление, просто сидим и базарим! Вот и Коля с родственником занимались тем же самым. Они просто находились в некотором инерционном состоянии, поддерживаемом водкой и сигаретами. Оставив собеседников наедине, я направил стопы в штаб корпуса, работу то никто не отменял. Распространяемый по округе перегар особо никого не удивил, так в Чегдомыне ходил каждый второй индивидуум. Мужская психология к такому явлению относится с пониманием, ну, было дело, с кем не бывает, поэтому служебные дела удалось провернуть достаточно быстро, и даже договориться о месте на завтрашний вертолёт. Правда, пришлось звонить домой, и предупреждать о задержке, что, однако, никого не удивило, принимая во внимание бюрократию и погоду. Начальник побурчал немного для порядка, на чём и успокоился.
           Когда я вернулся в гостеприимный дом, родственнички отсутствовали. Хозяйская жена, которая, судя по всему, снова суетилась около плиты, сообщила, что ребята поехали на шахту отпроситься с работы, и заодно посмотреть, где и как работает бравый шахтёр. Не знаю, как себя чувствовал Коля, но при одной мысли о тёмном тесном подземелье мороз пробежал по коже. Радуясь, что моё участие в экскурсии не состоялось, я вежливо откланялся, и быстренько ретировался, несмотря на уговоры хозяйки остаться, и пообещав забрать Колю завтра утром. Организм требовал отдыха, и я надёжно укрылся в офицерской общаге, где хоть и было шумно, но понапрасну никто не тревожил. На следующий день я погрузил полубесчувственное Колино тело в кабину грузовика, который мне выделили для перевозки запасных частей, и направился на вертолётную площадку. На прощание родственник долго обнимал Колю у подъезда, выжимая из него последние остатки сознания, и обещание приехать ещё раз, чтобы уже погостить подольше. Я молча курил у машины, поглядывая на часы, привыкший ко всему солдатик дремал за рулём. Колина голова в фуражке, едва видневшаяся в мощных объятиях шахтёра, моталась из стороны в сторону, а тело то и дело вздрагивало от дружеских похлопываний по спине. Докурив, я пошёл на помощь несчастному сослуживцу, пока его до смерти не затискал любвеобильный хозяин, и спас таким образом бедолагу от дополнительных синяков на спине. На аэродроме я пристроил Колю в тенёчке за диспетчерским вагончиком, и направил стопы внутрь, чтобы прояснить обстановку. Наш вертолёт стоял на площадке, техник привычно бродил вокруг машины, осматривая одному ему известные заклёпки на корпусе.
- Грузиться то можно? – поинтересовался я у диспетчера.
Он сверился с бумагами, задал пару вопросов, и потом молча мотнул головой, валяй, мол. Водитель аккуратно подогнал машину к вертолёту, и под присмотром строгого техника я начал таскать железяки внутрь. Да, таскал сам, грузчиков то не было. Техник долго ворчал, рассовывая груз по салону, чего раньше отродясь не бывало, но у летунов свои заморочки, которые надо просто выполнять. Погрузка закончилась, машина уехала, Коля дремал тихонько на скамейке.
- Когда полетим-то? – поинтересовался я у техника.
- Командир придёт, тогда и полетим, - буркнул техник.
Это было странно. Обычно экипаж всегда уже сидел в кабине, поторапливая незадачливых пассажиров, а техники были ой как разговорчивы. В бесцельном ожидании прошло ещё некоторое время, пока к вагончику не подъехал автобус. Из него выскочили два офицера, капитан и старлей, и скрылись в диспетчерской, солдаты остались внутри автобуса.
- А вот и попутчики, - подумал я, - Интересно, в каком батальоне их выбросят?
Вертушки постоянно возили туда-сюда разный народ, на то и служба, поэтому новая компания не вызвала особого интереса. Вскоре появились вертолётчики, и направились к машине. Чуть позже из диспетчерской вышли приехавшие офицеры, сели в автобус, и тоже поехали на площадку, хотя и пешком было недалеко. Я поднял Колю, и мы неспеша двинулись к железной стрекозе.
Из автобуса вышло примерно пол отделения солдат, и выстроилось в цепочку у лесенки входного люка. Все они были вооружены автоматами, новенькие каски блестели на солнце, на животах топорщились жилетки, набитые запасными магазинами, а последний солдат ещё и держал на плече ручной пулемёт. Когда мы залезли внутрь, солдаты и офицеры расселись по скамейкам, и сосредоточенно молчали. Отдельно от них ещё сидели два майора, которые до этого, видно, скрывались в автобусе, поэтому мы их не заметили. Я посмотрел на Колю, но он молча пожал плечами. Компания была странная, и вели себя солдаты слишком уж правильно, чего отродясь не было в родных железнодорожных войсках.
Двигатели уже свистели, раскручивая лопасти винтов, техник привычно задраил люк, и уселся на своё место в проходе.
Вертолёт мелко дрожал и слегка раскачивался, потом, наконец, турбины набрали нужные обороты, и командир начал взлёт. На этот раз взлетали «по самолётному». Это было странно, так обычно делали, когда взлетали с полной нагрузкой, но веса в пассажирах и моих запчастях было явно меньше трёх тонн. Вертушка недолго катилась по полосе, набирая скорость, и потом медленно взлетела, как старый кукурузник. Командир заложил вираж, и вертолёт взял курс на посёлок. Примерно через час полёта вертолёт изменил курс, и стал забирать в сторону. Я заглянул в иллюминатор, но кроме глухих сопок, поросших лесом, ничего не увидел. Вертушка сбросила скорость, и медленно делала здоровенный круг.
- Отделение! Оружие к бою!
Громкая команда капитана вывела солдатиков из оцепенения, они сноровисто одели каски, зарядили оружие, и потом одели на автоматы какие-то небольшие мешки. Я таких сроду не видел, но позже понял, что они были предназначены для сбора стреляных гильз. Солдаты открыли иллюминаторы, и выставили автоматы наружу. Техник выскочил из кабины, пристегнул старлея к страховочному поясу, подёргал для верности, и открыл выходной люк. Грохот двигателя ворвался внутрь, и потоки воздуха от винтов стали рвать края одежды. Капитан протиснулся в кабину пилотов, и давал какие-то указания, широко размахивая руками и тыкая пальцем вниз. На рукавах форменных кителей майоров невесть откуда появились красные повязки с белой надписью «Посредник», и всё стало на свои места.
Учения!
Внизу промелькнула насыпь строящейся железной дороги. Вертолёт заложил новый вираж, уходя в глубь тайги, потом снизился метров до 50, и почти пополз вдоль старой БАМовской насыпи. Старлей у люка достал из противогазной сумки, которая висела у него на плече, жёлтый цилиндрик взрывпакета, и посмотрел в сторону капитана, ожидая команду.
- Огонь! – заорал капитан, и звонкий стук выстрелов наполнил нутро вертолёта. Солдатики от души садили короткими очередями, пулемётчик патронов не жалел, и жарил длинными. Остро запахло сгоревшим порохом. Старлей успел швырнуть вниз три или четыре шумовые гранаты, прежде чем вертолёт снова ушёл на круг. На этот раз пилот не стал любезничать, а сделал небольшую горку, развернулся почти на месте, и с рёвом снова понёсся над насыпью. Оба посредника прилипли к иллюминаторам, внимательно наблюдая за происходящим. Мы с Колей тоже расплющили носы о стекло, пытаясь не пропустить ни капельки из происходящего.
Посмотреть было на что.
Во время первого захода вся солдатня внизу бросила работу, и с интересом смотрела на пируэты, которые выписывал вертолёт. Бойцы повылазили из кабин своих самосвалов, бульдозеров и тракторов, уставившись в небо. Нет, вертушки летали здесь часто, но чтобы кружить прямо над стройкой, такого не бывало. Даже когда раздались выстрелы и прогремели взрывы, никто толком не отреагировал, так как ничего не понял. Автоматный треск очень походил на звуки выхлопа пускового двигателя трактора, а к взрывам все привыкли, скалу впереди рвали постоянно. Несколько офицеров, лейтенанты после училища, тоже стояли в общей массе, раскрыв рты, и задрав головы к верху. Даже огоньки от выстрелов на конце дула автомата в иллюминаторах не вызывали тревоги, потому что они были мало заметны в лучах полуденного солнца.
Пока вертолёт разворачивался, солдаты перезарядили автоматы, и приготовились к стрельбе.
- Огонь! – снова скомандовал капитан, и гарь от сгоревшего пороха и звон выстрелов вновь наполнили чрево вертолёта.
Старлей усердно бомбил стройку.
Эффект был не тот. Да, на втором заходе народ бросился врассыпную, но скорее потому, что вертолёт летел очень уж низко, громыхал турбиной, и размахивал винтами, поднимая вокруг пыль. С десяток машин сиротливо стояли на насыпи, брошенные своими хозяевами.
Посредник заглянул в кабину, и стал что-то говорить пилоту, для верности размахивая руками, и тыкая вниз пальцем. Потом он обернулся, и прокричал в железное нутро:
- Приготовиться!
Старлей у люка вытащил очередной взрывпакет, солдаты сняли автоматы с предохранителей. На этот раз вертолёт летел очень медленно, на высоте метров 20, не больше. Целью был мост, который строили через безымянный ручей. Здесь народу было погуще, и техники побольше. Теперь пилот повел вертолёт немного боком, развернув его бортом вперёд, и вспышки выстрелов стали хорошо видны на фоне его тёмной туши. Парочка взрывов дополнила красочную картину, и солдатики внизу, прикрывая головы руками, дружно бросились в тайгу.
Не задерживаясь, нападающие провели аналогичную расправу со строителями следующего мостика, по дороге обстреляли казармы, и рванули к очередной цели. Не воспользоваться моментом было просто глупо. Я подошёл к капитану, и внаглую попросил пострелять. Он ошарашенно уставился на меня, явно не понимая, чего желает непонятный тип в форме без погон. Я повернулся к посреднику-майору, и прокричал снова просьбу. Майор отрицательно покачал головой, но потом кивнул в сторону кабины на второго посредника. Я достал удостоверение, и потянул майора за рукав.
- Товарищ майор, разрешите пострелять? – проорал я, тыча удостоверением ему в живот.
Похоже, тот не понял, о чём идёт речь, и просто отмахнулся. Поскольку майор с капитаном смотрели на нас, жест старшего помог, ибо я тут же выдал его за согласие, и вцепился в автомат ближнего солдатика. Тот от неожиданности отпрянул, стукнувшись каской о борт.
- Ну-ка, подвинься, - я тянул автомат на себя.
- Отдай, пусть пальнёт,- сказал капитан, и стал наблюдать за моими действиями. Ну, это мы проходили. Отщёлкнул магазин, передёрнул затвор, спустил курок, выставив ствол в окно, поставил оружие на предохранитель. Капитан кивнул, и я получил полный магазин с патронами. Холостыми, естественно.
Цель приближалась.
На этот раз атаковали путеукладчик, который мирно укладывал рельсы будущего БАМа. Путеукладчик - это почти грузовой поезд, состоящий из платформ с рельсами и шпалами, разнообразными механизмами, кранами для укладки, и на нём и вокруг работает куча народа. 
Вот на этот раз эффект от нападения был полный. Набравшись небольшого опыта первых налётов, вертолётчики действовали более уверенно. Подкравшись из-за сопок, они на малой высоте буквально проутюжили путеукладчик. Солдаты азартно палили из всех стволов, особенно старался пулемётчик, патронов у которого было вдосталь. Я старался бить короткими очередями, патронов для развлечения было маловато. Картинка сверху, которая предстала перед глазами, была точь-в точь, как в военных хрониках, или в фильмах про бомбёжки эшелонов. Напуганная рёвом двигателей, взрывами и грохотом выстрелов, обслуживающая бригада в полном составе рванула в разные стороны, ближайшие кусты и лес, кто-то залёг под вагонами. Зрелище было смешное, и одновременно трагичное. Девятнадцатилетние пацаны в панике метались по сторонам, не понимая, для чего на них среди мирной тайги набросился железный придурок с красными звёздами на борту. Командиры, которые по возрасту не очень отличались от своих подчинённых, похоже тоже попрятались от испуга и неожиданности. О каком отпоре коварному врагу вообще могла идти речь? Финальную точку в представлении чуть позже поставил дежурный по батальону. Когда грохот подлетевшей вертушки взбудоражил расположение батальона, дежурный неторопливо вышел из штабного барака, и, прикрыв от солнца ладонью лицо, спокойно разглядывал вертолёт, из окон которого усердные вояки поливали автоматно-пулемётным огнём казармы и склады. Взбешенный посредник в нетерпении приплясывал в кабине пилотов, ожидая, когда вертолёт приземлится. Я его понимал, и не завидовал дежурному по батальону, который расслабился в глухой тайге, и вёл себя как последний лох, а не военный. Если посредник буквоед, дежурный запросто мог лишиться звёздочки на погонах, и потом долго жить в тайге на дальних гарнизонах. Как только вертолёт приземлился, майор поправил нарукавную повязку, и с недобрым лицом направился на встречу с руководством батальона. Автоматчики и офицеры тоже покинули вертушку, их будут забирать на обратном пути, а второй посредник полетел с нами в посёлок, чтобы встретиться с комбригом. Теперь стало понятно, почему вертолёт взлетал «по самолётному». Пришлось брать топлива под завязку, чтобы облететь «с визитом» трассу строительства, батальоны, штаб бригады, и вернуться обратно.
            Пока вертолёт преодолевал последние километры, Коля как мог приводил в порядок слегка помятую форму, и разглаживал морщины на припухшем лице. Понятное дело, появляться в потрёпанном виде перед начальством ему не хотелось, чтобы не портить реноме правильного офицера, только вот лёгкий выхлоп портил картину.
Пока борт делал положенный перед приземлением круг над посадочной площадкой, я разглядел кроме грузовика, встречавшего запасные части, ещё два УАЗика. Такой эскорт не предвещал ничего хорошего, видно проштрафившийся комбат успел доложить в штаб о прибытии посредника. Коля впал в отчаяние, кто его знает, кого из начальства принесло в машинах.
Турбины стихли, только лопасти винтов посвистывая вращались, замедляя ход, от чего туша вертолёта медленно вибрировала. От машин в нашу сторону неспеша двигались комбриг и замполит. Посредник высочил из люка, и двинулся им навстречу.
Коля тихонечко сидел на сиденье, и не высовывался. Пока офицеры обменивались приветствиями, я выполз наружу, и с наслаждением глотнул свежего воздуха. Комбриг зыркнул в мою сторону глазами, но ничего не сказал, и вместе с прилетевшим направился к машинам. Замполит мелко семенил следом.
- Уехали? – Коля с опаской выглянул в люк, и спустился на землю.
- Ага, - ответил я, - Ты сматывайся скорее, пока никто не увидел. Коля исчез.
Подъехал грузовик, и солдатики долго и нудно грузили запасные части, еле шевеля сапогами под мои матерные понукания.
На дороге появился автобус, и стало понятно, что сегодня никто обратно не полетит, потому как будет баня, и прочие развлечения. Дождавшись, когда солдаты вынесли последнюю железяку, экипаж бодро вышел из вертушки, техник закрыл люк, и троица неспеша направилась к автобусу. Солнышко потихоньку заходило за Баджальский хребет, окрашивая кромки редких облаков красным цветом. Опускался тихий летний вечер.
На следующее утро к нам в отдел заскочил дежурный, и передал приказ комбрига явиться. В кабинете кроме комбрига сидел замполит. Несмотря на слегка помятый вид, оба сокола грозно смотрели из-под нахмуренных бровей.
- Ну, расскажи нам, как ты оказался на вертолёте, выполняющем особое задание? – сходу начал комбриг.
Вот это поворот! Можно было ожидать чего угодно, но такой вопрос просто сбил с толку.
- И как по своим стрелял, - сладко пропел замполит.
Зря он так. Тёмная волна поднялась в мозгу, заслонив на время свет разума, потом отхлынула, оставив обиду и злость. Лицо и уши стали багровыми от прилившей крови. Я молчал, и с ненавистью смотрел на замполита. Что толку рассказывать, если изначально обвиняют во всех смертных грехах?
- Молчишь? – переспросил комбриг. – Это хорошо, молчи и дальше. Мы тут с проверяющим всё порешали как надо, только ты остался.
Он смотрел на меня в упор, но в дальнейшие объяснения не пускался.
И тут до меня дошло, что комбриг хочет замять позор бездействия во время учений вверенных ему подразделений, и желает, чтобы я помалкивал о том, что видел. Вообще-то, железнодорожные войска трудно назвать боевой единицей, а батальоны, стоящие в глухой тайге, и день за днём строящие дорогу тем более. Оружие бойцы видели только в день присяги, и на работу в трактор автомат никто никогда не брал, да и тревогу не объявляли, проверка то была внезапная.
- Просьбы какие-то будут? – комбриг нетерпеливо крутил в руках ручку, ожидая ответа.
- Разрешите дать концерт в батальоне, в котором я работал? – выпалил я первое, что пришло в голову.
- А вот это очень правильно, - тут-же встрял замполит, - Культурно-массовая работа должна быть на высоте!
Вот гад, а кто не разрешал нам это сделать раньше?
- Хорошо, организуйте, только во всех батальонах. График согласуете с комбатами, - комбриг выдохнул, и махнул рукой, выпроваживая меня.
Коля нервно курил на крыльце, и бросился с расспросами сразу же, как только я появился.
- Не бзди, про тебя никто не спрашивал, - успокоил я его, - После учений у начальства другие заботы и проблемы.
Коля радостно вздохнул, и испарился.
Комбат остался при звёздах, но выговор получил. Наши концерты в батальонах ещё долго вспоминали старослужащие, и потом с жаром рассказывали о них приезжающим первогодкам. Отрывались мы по полной. Солдатики топали сапогами, орали и свистели от души, хлопали, сбивая ладони, мы орали в микрофоны и рвали струны как в последний раз. Не было тебе никакой цензуры, пели всё подряд, и в основном на незнакомом английском языке, чего раньше не давали делать требовательные кураторы культуры. Вот уж действительно, «закон -тайга».

Кстати, денег за работу на самосвале мне все-таки заплатили, и прилично.
Хороший у нас был комбриг! И память у него была хорошая.


Владимир Сухов

Август 2020 г.