Между Востоком и Западом Глава 10 Отказ леса

Глава 10
Отказ леса

1.

– А вот ответь мне, дедуля, у тебя надысь, по вечеру, косточки не ныли?
– Нет, – кустистая всклоченная борода замерла на мгновение, вскинув удивленные седые брови, и снова опустилась к земле, мерно раскачиваясь в такт занятым покосом рукам. – Чегой-то ты вдруг, сосед, забеспокоился ни с того, ни с сего?
– А вот и неправда твоя, – смахивая с лица пот, шумно перевел дыхание косарь помоложе. – И с того, и с этого. Вона, глянь-ка, на горизонте туча черная заходит, над холмами прямехонько. Видать, дождю быть, а ты, старый, и не почуял: совсем одряхлел, значит. Кончай косьбу, и под навес айда, не то намочит до самой, что ни на есть нитки!
– Туча, говоришь? – остановился кряжистый дед, отирая лезвие клочком свежескошенной травы. Заросли бровей сошлись над прищуром глаз к самой переносице, укрываясь от слепящего солнца козырьком подернутой паутиной морщин ладони. – Туча? Дождик, молвишь? Может оно и так, только больно низко стелется да вперед летит быстро, да небеса окрест белой голубизной сверкают. Не похоже.
– Да ладно тебе, ворчун старый, потопали уж.
– Погодь, погодь-ка маленько! – цепкие пальцы деда буквально впились в плечо более молодого мужика. – Н-да.
– Чего «н-да»? – поддразнил косарь старика.
– И впрямь туча, – ответствовал тот осипшим голосом, от которого мигом по спине холодок противный пробежался. – И дождем она прольется непременно, только дождь тот кровавым будет.
– Ты чего, дед, рехнулся?! – все еще, отказываясь понимать что-либо, упрямился второй мужик.
– Что стоишь, паря! – рявкнул тут старик, что есть мочи. – Вражья это туча, с саблями да копьями! Стремглав дуй в деревню, баб да детишек в лодки сажайте, да гребите на ту сторону, как сможете. Несите весточку страшную повсюду, по землице нашей несите. Война пришла к порогу русскому!
– А ты что же?! – на бегу обернувшись, гонец крикнул.
– За тобой не поспею, зато первым ворога встречу, – опускаясь в траву густую, еще не скошенную, прошептал старик. – Знатная ему встреча будет, ох и знатная!

* * *

Лавина всадников катилась неторопливой рысью. Они не ждали никакого отпора, не думали о подвохе; они просто радовались сочному простору полей, просто вдыхали свежий ветер и мечтали об обещанной Фэн-хэном добыче. А потому луки покоились близ седельных сумок, сабли – в ножнах, а копья лихо топорщились кверху.
Вожди попросили императора не вмешиваться в этот первый для них в походе набег.
– Конечно-конечно! Я ведь обещал вам! – почти мгновенно согласился завоеватель, и никто не заподозрил в его словах даже маленькой капли обмана. Не видел его и сам Фэн, но очень хорошо помнил слова вездесущего Шижоу о распростершей над этим загадочным краем свои крылья силе Добра и его древней магии. Да, впереди лежали одни лишь жалкие деревушки с совершенно беззащитными крестьянами, однако, кто знает, насколько безобидными они окажутся на самом деле. Рисковать же солдатами Поднебесной император не хотел, а потому шестисоттысячное войско медленно ползло, сминая в пыль былинки травы и дробя придорожные камни. Сам же Фэн, окруженный со всех сторон волчьей сотней Ланга старался не отставать от кочевников, чтобы успеть увидеть все происходящее своими собственными глазами.
Лавина растворялась в колеблющемся на ветру море густой травы; море всасывало ее, сохраняя на своей поверхности лишь вислоухие головы низкорослых лошадок да их широкие крупы: вскоре от каждого кочевника осталась видна только верхняя половина туловища. Казалось, они действительно плыли по волнам, зеленым спокойным волнам.
– Красиво! – мысленно восхитился император и тут же насторожился, ощутив вдруг предчувствие близкой беды. Он хотел закричать: «Стойте!», но не успел. Ему было хорошо видно, как посередине катящейся лавины прямо из травы поднялась белая фигура с огромным серпом на длинной палке.
– И эх! – крякнула фигура, делая замах серпом слева направо. Покорные лошадки еще несли тела своих всадников, тогда как головы последних грузно скатились к земле, оросив зеленое море алой кровью смерти.
– И эх! – справа налево, и трава поглотила еще два обрубка.
Миг складывается в секунды, секунды в мгновения, мгновения порождают мысль и действие. Вздернутые в небо копья склонились к груди седобородого, почти призрачного старика, пронзив ее насквозь, но сколько же раз до этого он успел произнести свое «и эх»! Палка с серпом укатилась в траву. Корявые старческие ладони обхватили древки пик. Умирающему достало сил, вцепившись ногами в землю, буквально вырвать из седел обоих своих убийц. «Зажигай!» – крикнул он, мешая голос с льющейся изо рта кровью.
– Варварский язык, – подумалось Фэну, хотя познания волшебной травы ган тут же перевели неведомые звуки в понятные для завоевателя слова. И больше он ничего подумать не успел. Император увидел впереди взметнувшиеся вверх столбы яркого, почти белого на слепящем солнце огня. Армия кочевников мгновенно осталась где-то там, за стеной нестерпимого жара.
Испуганно ржали лошади, истошно кричали люди, едко воняло паленой шерстью, в черный дым горелой травы вкрадчиво вполз удушливо-жирный смрад сжигаемой человеческой плоти. И только тут император Поднебесной ощутил магию; совсем простенькую, сродни магии кормящихся у человеческого жилья мелких бесов, такую жалкую, однако такую эффективную: еще немного, и от армии кочевников не останется и следа. Немедля более ни секунды, Фэн вздернул к небесам раскрытые ладони и зашептал слова магической формулы дождя.
Стена ливня накрыла всех в одночасье, промочив до нитки, но и обуздав бушующее пламя. Струи воды схлестнулись в бешеном танце с яркими всполохами огня. Клубы белого пара превратили дымовую завесу из черной в серую. Крики и ржание сменились надсадным кашлем, фырканьем лошадей и стонами умирающих. Разгоняя пелену тумана, завоеватель вызвал ветер. Серые клочья разлетелись в стороны, обнажив обугленную землю. И тут Фэн увидел виновников пожара. Между трупами подобно взъерошенным котам носились насквозь прокопченные человечки. С обвисшими от воды соломенными волосами они все еще пытались вызвать из своих коротеньких пальцев сполохи магического огня. Однако падающий на пепелище фейерверк искр лишь жалко шипел и растворялся в сотворенных потопом лужах. «Полевики! – вспомнил завоеватель. – О них мне рассказывал Шижоу. Так вот они какие, наши первые противники».
– Убейте их! – указательный палец Фэн-хэна повелительно смотрел вниз.
Оставшиеся в живых кочевники и волчья сотня императора схватились за луки. Первый же залп остановил бег нескольких десятков черных силуэтов, заставив остальных броситься врассыпную. Дорога вперед оказалась свободной. Фэн осмотрелся по сторонам. Еще не вступив в настоящее сражение, кочевники понесли тяжелые потери: в живых осталось едва ли больше двух третей отправившихся в набег. «Вот тебе и беззащитные крестьяне, – снова подумал Фэн. – Знал бы, что будет так, поберег бы кочевников в пустыне. Что ж, ошибка – это тоже опыт, хоть и отрицательный!».

2.

Озгуд даже не удивился, хотя появление Хранителя оказалось совсем неожиданным. Последний приземлился прямо у давильни, в которой, выжимая густые капли ягодного сока, дружно топотали грузные тролли.
– Еще немного, и ты бы им помог, – пошутил Озгуд, весело похлопывая Лесослава по плечу. – Ты поспел вовремя. Сегодня мы в первый раз пробуем молодое вино.
– Я по делу, – весьма невежливо буркнул росич.
– По делу – это хорошо, – ничуть не смутившись, отвечал лесной король. – Однако и о деле лучше говорится за стаканчиком доброго вина.
Помолчал и добавил:
– Вот и сам Кукиш это хорошо понимал. А ты, друг, пока отдохни с дороги, посиди, осмотрись вокруг.
Делать нечего. Лесослав добрел до ближайшего поваленного ствола дерева. В груди еще кипело поднятое неблагодарностью Гонория чувство вполне справедливого гнева, к которому примешивалось обидное разочарование. Нет, на легкость своей миссии он не рассчитывал, но хотя бы прислушаться эти, с позволения сказать «правители» Аллемании, могли бы куда более внимательно: погибнет лес Заповедный, их участь не за горами окажется. А теперь? А что теперь: велели тебе ждать, вот и жди. С размаху опустившись на шероховатый ствол, Хранитель сорвал травинку, кинул ее в рот и устало положил на колени руки ладонями вниз. Медленно посасывая травинку, он наблюдал бурлившую вокруг жизнь леса.
Мирная жизнь. Наверное, она одинакова везде и всюду: и у людей, и у троллей, и у фейри. Проходит она по единому образцу и на севере, и на юге, и в горах, и в степях широких. В радости и покое все походят друг на друга, а вот горюет-то каждый по-своему.
Вон, неподалеку за расшалившимися детишками приглядывает старый тролль, совсем старый, настолько, что и задремал на солнышке. А ребятне только того и надо: привязала к усам дедовым паутину с обеих сторон; старик, знай себе, похрапывает, паутина дрожит, паук встревоженный по ней туда-сюда шастает, лапками перебирает непонимающе, зато тролльчата молодые довольны проделке своей, в ладошки от радости прыскают, смехом давятся. А подальше вот мамаша молодая к грудям, что твои бурдюки, крошек двоих с обеих сторон приспособила, сама же плетет что-то из лозы ивовой, время, значит, зря не теряет. И некрасива с виду, уродлива даже – тролль все-таки, ан нет, любовь да материнство нежное всегда сердце умилением наполняют. Опять же тишина да покой вокруг, словно в кущах заоблачных. Бабы ягоды носят, коров своих громадных доят, шьют что-то; мужики дерево обтесывают, бревна ладят друг к другу, сруб мастерят – мирная, мирная жизнь повсюду.
Задремал Лесослав, по сторонам глядючи. И то не без причины: прошлую ночь в караульной как спать пришлось? – в полглаза. С одной стороны скелеты обглоданные, с другой люди, на людей не похожие. Там, в Шварцхерце, от мира и следа не осталось. А здесь разморило молодца доброго, мигом разморило. Да так крепко, что Озгуду долго пришлось трясти росича за плечо, чтобы добудиться, наконец.
– А?! Что?! Где, где враг-то?! – сама собой ладонь Хранителя к мечу дернулась.
– Что ты, что ты! – успокоил король. – Тихо все, спокойно. Просто время пришло, на праздник идти; заждались уже нас с тобою.

* * *

В огромном камине уютно потрескивали целые стволы двух разлапистых елей. Веселые языки укрощенного каменными стенами и оттого вполне добродушного огня выпрыгивали между истекающими смолой иглами и распространяли повсюду вкусный аромат хвои. Подкопченный потолок огромной пещеры гудел разноголосым гомоном, в котором явственно угадывались и радость праздника, и удовлетворение от удачно завершенного трудового дня, и просветленность духа большой дружной семьи. Вся она, от мала до велика, собралась вокруг опершейся на восемь массивных валунов гигантской столешницы, в самом центре которой степенно сидели старики. Немного поодаль высились неуклюжие с виду, грузные фигуры мужчин лесного племени: Лесослав не без дальнего умысла попробовал сосчитать воинов рода, однако, дойдя до пятидесяти, сбился и прекратил, в общем-то, ненужное занятие. «Обрамляли» троллей их грубовато сложенные жены (хотя и среди них попадались миленькие физиономии), окруженные выводком шумных, неугомонных с виду, проказливых отпрысков. Место короля, а рядом с ним и гостя, оказалось во главе длинной столешницы.
С появлением монарха гомон стих, как по мановению волшебной палочки. В тишине слышалось лишь пощелкивание огня в камине, но постепенно в него вплелись скрип и громыхание вкатываемой в пещеру огромной бочки.
– Ведер двести будет, – подумал росич, а тем временем три великана подкатили бочку к королю и перевернули ее днищем кверху. Могучий кулак Озгуда взлетел в воздух и рухнул вниз, выбивая деревянное дно. Дурман лесных ягод ударил в голову раньше самого тягучего сладкого напитка.
– Эге-гей-йо! – дружно грянули сотни громовых глоток. К потерявшему девственную неприступность бочонку потянулись дубовые кружки, в которые щедрая рука короля переворачивала то и дело опускаемый в манящий напиток черпак на длинной ручке. Тут же у входа в пещеру возникла небольшая суматоха: оставленные под вечерним небом поварихи понесли вкруг стола блюда с дымящимся мясом и ломтями душистого свежеиспеченного хлеба.
Минут через десять сутолока закончилась. Величавая, излучающая спокойную мощь фигура Озгуда поднялась со своего места. Правая ладонь короля сжимала ронявшую темно-красные капли увесистую кружку.
– Братья мои! – пророкотал тролль. – Мое сердце переполнено радостью, большой радостью от сознания того, что пришел еще один праздник молодого вина. Сегодня мы положили в наши кладовые первые связки грибов, первые корзины лесных орехов, первые кули сладких сушеных ягод. Работа только началась, и она продолжится до глубокой осени, но по старинному закону лесных троллей мы пьем в этот день молодое вино прошлогоднего урожая, символически подчеркивая тем самым неразрывную связь всех лет прожитой нами жизни. Мы – мирный народ. Нам чужд дух войны. Любому разрушению, любой военной добыче лесной тролль предпочтет политую трудовым потом горсть выращенной на отвоеванных у леса клочках земли пшеницы. Вино в наших кружках цветом своим напоминает кровь, и по обычаю сегодня мы прольем ее капли в огонь священного камина. Так пускай, как и во все предыдущие годы, это будет единственная, пролитая нами кровь! Пускай наша жизнь будет сладкой как это молодое вино и такой же полной и сытной как блюда на нашем столе! И еще хочу сказать вам. Наш обычай гласит: если в праздник молодого вина нас посетил друг, значит, весь следующий год для троллей будет добрым, сытным и славным. Так поднимем же чаши за самое дорогое на земле: за спокойствие, за мир, за благополучие, за дружбу, за саму жизнь!!!
По знаку Озгуда содержимое ковша с шипением выплеснулось в огонь камина. Его величество поднес край кружки к губам и с наслаждением выпил ее до дна, после чего опрокинул в воздухе, давая понять, что церемония соблюдена полностью, и теперь можно начинать праздник.
– Эге-гей-йо!!! – снова зашумели сотни глоток, и дальше все происходящее превратилось в одну сплошную круговерть.
– Хорошо сказал, – только и успел произнести Лесослав, подтянувшись к уху Озгуда, как тут же грянули протяжные звуки волынок, ударили бубны, зазвенели колокольчики – веселье разлилось и заполонило все кругом.

* * *

– Ты знаешь, Хранитель, может быть меня и трудно понять, но ты уж постарайся, – грубая, немного шершавая ладонь Озгуда просительно накрыла пальцы Лесослава. Стояла глубокая ночь, тихая ночь чужого леса. Красивая ночь: немного серебристо-желтого лунного света, чуть-чуть искрящихся в глубине травы мерцающих огней светлячков, загадочный шепот листвы. Праздник отгремел и скончался, как, впрочем, и все праздники нашей жизни. Они рождаются, вспыхивают радостным фейерверком и умирают тихой грустью, чтобы возродиться в свой положенный срок, благодаря судорожным вздохам наших ожиданий. Камин погас, оставив после себя мимолетный запах хвои. Тролли разошлись по домам. Бочка опустела, однако сладкий аромат ее содержимого все еще щекотал ноздри ощущением слегка подвыпившего веселья. Один из двоих закончил свой долгий, наполненный грозными предзнаменованиями рассказ, приготовившись выслушать другого.
– Я очень хорошо понимаю, что тебе необходима помощь. Но ведь нас, к сожалению, так мало. Та последняя война унесла многих моих сородичей, и за прошедший двадцать лет мой народ так и не оправился от потерь, ведь тролли рождаются редко. Наши женщины вынашивают детей почти три года и редко когда приносят больше одного младенца. Ты видел сам, в моем роду девяносто семь мужчин, включая седобородых старцев. Кого же я должен послать на войну? Кто возвратится назад? И как я объясню все это моему племени, женам и детям павших? А потом, мы ведь не воины; мы самые обычные мирные крестьяне, только вот наша нива – это наш лес.
– Я видел, как сражались твои «мирные крестьяне» у стен Даркнесса. Они умирали героями, – попробовал возразить Лесослав.
– И лучшие из них действительно погибли. Здесь и сейчас вряд ли отыскать более достойных.
– Но все же, – не сдавался росич. – Отряд даже из двадцати троллей обладает несокрушимой мощью и вполне способен решить исход любого сражения.
– Возможно, однако, не забывай, в той войне мы сражались под предводительством самого Великого волшебника Одинокой башни. Многие из нас тогда боялись, но мы верили ему и оттого легко одолевали свои страхи. Теперь Кукиша нет. Кто поведет нас?
– Я – Хранитель поведу вас, и если нужно погибну вместе с вами!
– Ты не волшебник. А потом, зачем умирать?
– Ну, как же ты не поймешь! На нас надвигается такое Зло, противостоять которому в одиночку просто невозможно! – голос Лесослава сорвался на прорезавший тишину крик.
– Успокойся! – пальцы Озгуда дружески сдавили ладонь росича. – Ты всех разбудишь и перепугаешь. Не нужно так нервничать. Помни о том, что мы всегда готовы приютить и тебя, и твою семью, и обитателей Заповедного леса. Наш лес огромен, и места в нем хватит всем.
Услышав последние слова, росич вдруг ощутил внезапно снизошедшее на него холодное спокойствие: решающая фраза прозвучала, и он снова получил отказ. Лесослав немного помолчал, аккуратно высвободил руку и внимательно посмотрел в добрые, простодушные глаза лесного гиганта:
– По доброй воле лес мой Заповедный я никогда не покину, наверное, также, как и ты не оставишь родную тебе землю. Ни мои сородичи, ни тем более сам я убежища искать не станем. Это не бахвальство и не показная удаль. Как раз наоборот, я встревожен и немного побаиваюсь неизвестности. Однако там, – Хранитель махнул рукой на восток. – Там моя отчизна, а отчизну не покидают и не предают, тем более в минуту грозящей ей опасности. За отчизну можно только умереть.
Лесослав поднялся со скамьи:
– Спасибо тебе, король, за то, что принял хорошо, что выслушал до конца, что понять попытался. А теперь прощай! Враг силен, жизнь же полна опасностей, и потому, возможно, нам не суждено в ней других встреч. Давай обнимемся, ибо время мое на исходе, а союзники так и не найдены. Ты же не трать времени понапрасну, готовься к приему «гостей». Знай: не выстоит лес Заповедный, значит, никому не спастись. Так видения мне мои сказывали, так, следовательно, и будет!

3.

– Остановись и не совершай необдуманных поступков, – немного хрипловатый голос за спиной Эллеи раздался настолько неожиданно, что заставил вздрогнуть, однако в нем не слышалось ни угрозы, ни гнева, ни тем более опасности. Повернув голову, волшебница различила между скалами едва уловимую, почти сливающуюся с камнями тень. Голос шел оттуда.
– Кто ты? – интонации вопроса были нарочито-спокойными и в тоже время немного подозрительными.
– Мой посланник приходил к тебе совсем недавно.
– Гауда? Повелительница страны Мрака? Ты представлялась мне совсем иной.
– Иная я и есть, но разве в этом значение?
– Нет, – помедлила Эллея. – Однако мне привычнее общаться с плотью, нежели с тенью.
– И это говорит та, что со всех сторон окружена бесплотными душами, – хмыкнула Гауда, и при этих словах бывшие пленницы подземных рудников невольно съежились, постаравшись сделаться как можно незаметнее.
– Надеюсь, ты не станешь чинить им зло? – примирительно произнесла волшебница, ободряюще кивнув беглянкам.
– Стоило бы, и давно, – проворчала тень. – Но сейчас они помогают тебе, а соваться в наполненный магией смерти Даркнесс, – не вижу в этом никакого смысла.
Обмен словами состоялся, и теперь, собираясь с мыслями, обе женщины немного помолчали, невольно вслушиваясь в мерный топот удаляющихся шагов армии демонов. Первой заговорила Эллея:
– Зачем ты остановила меня?
– А для чего ввязываться в бой раньше времени? Не выяснив, к тому же, намерений противника? Не рассчитав до конца свои силы? Поддавшись мимолетному ощущению?
– Какие намерения? – язвительно переспросила волшебница. – Ты же видишь, от них так и веет всесокрушающим разрушением!
– Все так. Но вот кого они идут разрушать? Пока что мне вполне понятно одно: налево, в страну Мрака они уже не свернут, хотя мы и подготовили врагу достойную встречу. Остается прямая дорога, в сторону Даркнесса, и выход на поверхность, в центр Аллемании. Это раз. И можно двинуться вправо, пройти вблизи королевства Фастфута и царства маахисов, чтобы выбраться из земли у самых границ Заповедного леса.
– Последнее вероятнее, – прошептала Эллея, вспоминая о рассказах и просьбах Хранителя. – И их просто необходимо остановить.
– Ты считаешь, это решит все проблемы? – снова усмехнулась тень. – Едва ли. Даже эта, не столь уж великая армия, далеко не безобидна. А сколько еще силы у наших подземных соседей? Кого они направят к нам в следующий раз? Нет, нет и еще раз нет! Мои воины готовы вмешаться, но только тогда, когда в этом деле наступит полная ясность.
– Короче, ты мечтаешь поспеть к шапочному разбору? – повторно съязвила Эллея.
– Да нет, мечты – это не по моей части, – казалось, правительница просто не видит направленных в ее сторону выпадов и уколов. – Я всего лишь хочу ударить один раз и наверняка, и так, чтобы из-за пограничной стены не выползло больше никакой мерзости. Никогда! А потому, волшебница, нам стоит не ввязываться в мелкие битвы, а, объединив усилия, наметить четкий план действий и следовать ему неукоснительно. Обменяемся тем, что мы знаем.
Что знала «тень»? Кто и в каком количестве противостоит им. Что знала Эллея? Куда направляется армия подземного владыки, о котором ей поведала словоохотливая Гауда. О чем они договорились? Эллея хочет спасти Эга? Пожалуйста. Но тогда не следует распылять магические силы в борьбе с одним из полчищ Ямы; тогда цель волшебницы – дворец опального бога, самое сердце его владений, его логово. «И здесь я помогу тебе, – сказала повелительница страны Мрака. – Мои воины будут ждать у самой пограничной стены. Их поведет последний из убивающих взглядом. Надеюсь, хоть кто-то из вас вырвется назад, но самое главное, очень верю в то, что вы сумеете истощить силы Ямы настолько, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту пересекать пограничный рубеж».
– Что же, – подвела итог Эллея. – С делами подземными все ясно, а как быть с Наземьем. Помоги им.
Сейчас волшебница прекрасно понимала, что не просто так бросила Заповедный лес на произвол судьбы, что не просто так, исходя из одной лишь женской прихоти, отправилась на поиски Эга, что сегодня и ей самой угрожает смертельная опасность, и что ей предстоит участвовать в решающих битвах далеко не в качестве стороннего наблюдателя. Сейчас Эллея испытывала намного меньшие, чем накануне, угрызения совести, однако острые иглы укора все же терзали ее сердце, заставляя просить Гауду помочь не только ей, но и ее друзьям.
– Вот это-то и не просто, – возразила тень. – Во-первых, крылатые псы доложили мне, что к Заповедному лесу движется огромное войско некоего Фэн-хэна, повелителя Востока, за спиной которого, как мне кажется, скрывается все тот же Яма. Их так много, что и всей моей армии вряд ли под силу остановить этот неудержимый поток. А, во-вторых, шестирукие не любят подниматься на поверхность: их кожа плохо переносит свет и лучи солнца. В подобной ситуации тебе лучше попросить о помощи гномов или маахисов. Пошли к ним с известием парочку твоих спутниц; крылатых псов я посылать не стану: уверена, примут за врагов и уничтожат до того, как бедняги успеют открыть рот. Но зато я с полной уверенностью обещаю тебе: если кто-либо из маршировавших перед нами попытается вернуться назад, ему это не удастся ни под каким видом. Ну, вот теперь, пожалуй, все, или у тебя еще остались неразрешенные вопросы?
– Всего только два, – наконец-то улыбнулась Эллея. – Однако они чисто женские, из простого любопытства; если, конечно, позволишь?
– Задавай, – милостиво согласилась Гауда. – Я ведь тоже женщина.
– Тогда почему ты не хочешь показать свое настоящее лицо?
– Вот именно поэтому и не хочу. Ты уже не молода, волшебница, но все также хороша собой, как и сто, и двести лет назад. За все прошедшие столетия я свою внешность тоже не изменила. Нам, созданиям Мрака, это просто не дано: или тень или так, как есть на самом деле. А, знаешь ли, моя «наличность» по качеству несколько отличается от твоей. Так зачем же лишний раз подчеркивать красоту некоторым, мягко сказать, несоответствием ее эталону? Задавай свой второй вопрос. Надеюсь, он не слишком интимен? – теперь язвила уже Гауда.
– Отнюдь. Всего лишь хотелось узнать, как это страна Мрака – вечная противница Добра – решилась вдруг этому самому Добру помочь?
– Из голого, чистейшей воды патриотизма, – засмеялась тень. – Ты хоть и Добро, но свое, единокровное, родное и понятное, а там хоть и Зло, однако чужое, откровенно враждебное и для меня лично неприемлемое. Ясно или продолжать?
– Да нет, твои ответы звучат вполне исчерпывающе.

4.

Лес Деборуса встретил Хранителя веселым щебетанием птиц и яркими, пронизывающими листву лучами утреннего солнца. Здесь ничего не менялось, хотя с той самой поры, когда Лесослав проезжал чертоги словоохотливого поэта, направляясь к побережью сельков, проведать своего названного брата, прошло лет этак двенадцать с лишком.

– Кого я вижу! Очень рад!
Ведь ты – мой друг, почти что брат!

Брови-наросты Деборуса мигом взлетели вверх, губы расплылись в довольной улыбке, а лохматые от листьев ветки-руки наклонились, похлопывая Лесослава по плечам.

– Ко мне по делу? Или как?
Ведь ты не можешь просто так.
Черту я эту знаю,
И потому скучаю.
Поскольку теплым вечерком
Посплетничать с лесовичком
Не ради дела, ради слов,
Никто сегодня не готов!
И это мне обидно.
Ну, как же вам не стыдно!
Да ладно б братец Радовид,
Ему ж не выставишь на вид:
Он жить без волн не может,
И чем же тут поможешь?!
Но Озгуд, Фастфут, даже ты
Как будто спрятались в кусты.
Я ж не прошу вас погостить,
Могли б хотя бы навестить.
Но и того не видно,
А мне, представь, обидно.

 Ну, как тут начнешь разговор о том, что тревожит и бередит душу?! А тревожило-то уже не с каждым днем; с каждым часом чувствовал Хранитель скорое приближение беды к границам леса своего Заповедного. Однако росич все же попытался повести беседу вежливо: о здоровье гиганта кряжистого справился, о новостях лесных, о том, давно ли Радовид с Тиллой наведывались, обо всем возможном, короче, расспросил, но к делу так и не приблизился, а солнышко, между тем, к зениту потянулось. Засомневался Лесослав, как быть, и вдруг все сомнения разрешил сам Деборус:

– Пустые речи ты ведешь полуденной порой.
Оставь ты лесть, и ложь отбрось, и сердце мне открой.
Я вижу, что гнетет тебя весьма тяжелый груз.
Сними его, поведай все, давай, скорей, не трусь!

И снова рассказ пошел о видениях разных, о предсказаниях грозных, о предчувствиях тяжких. И опять помянуть пришлось Великого волшебника Одинокой башни, диковинного стоглаза, военные приготовления Заповедного леса. Долго рассказывал Хранитель и о том, как дважды ходил к Эллее-волшебнице, про таинственное исчезновение Эга поведал, и о посещении Шварцхерца не забыл, и разговор, с Озгудом состоявшийся, передал. Все изложил росич, а потом замолчал. Во время длинного повествования Деборус лишь хмурил брови да пошумливал листьями на ветвях, затем долго лоб морщил и губами жевал, однако наконец-то решился:

– Я здесь, ты там, и нету ног, как видишь, у меня.
И в землю рыхлую я крепко врос корнями.
Но даже если бы сумел придумать ты коня,
Узду которого я мог бы сжать ветвями,
То и тогда б я с места не сошел хотя бы и на час,
Поскольку здесь рожден, здесь смерть меня достанет.
И хоть готов тебе помочь Деборус, и не раз,
Но как? Ответь, и миг сей враз настанет.

– Спасибо, конечно, однако в подобной жертве пока еще нет большой необходимости, – Лесослав старался быть вежливым. – Хотя, конечно, твое присутствие среди нас без сомнения оказалось бы одновременно и почетным, и полезным: кто знает, есть ли у врага волшебники, а в таком случае чародей нам совсем бы не помешал. Но ведь у тебя есть могучие великаны-фенке и храбрые златострельные фавны, и вряд ли можно переоценить их вклад в победу под Даркнессом. Дай же мне хотя бы десяток-другой великанов и сотни полторы лучников.
Деборус Двенадцатый замолчал и опять нахмурился.

– Они отважны, спору нет, всегда готовы в бой.
Но, если их тебе отдам, оставлю что с собой?
Ведь враг силен, ведь враг хитер, коварен, наконец.
А если вздумает он вдруг мой отобрать венец?
Кто мне на помощь поспешит? Кто выручит меня?
Ну, и потом, любой из них мне кровная родня.
Одно – сражаться самому, другое – слать солдат!
Скажи, в отважной смерти их, кто будет виноват?
Конечно, я! И с этих пор до окончанья дней
Куда прикажешь мне сбежать от совести моей?!
К тому же, знать бы наперед, что там за враг такой,
Тогда б я, может, и послал уверенной рукой
Свои полки. И в том бою не дрогнули б они!
Но это «если…», а пока меня ты извини.

Ну, откуда, откуда Лесослав мог знать или даже догадываться о том, с кем ему предстоит иметь дело?! Но и Деборус тоже хорош: «Если нападут на меня? Если захотят отобрать мой венец?». Если бы было так, дядька Кукиш так бы и сказал. А то ведь все иначе! Мысли эти промчались в голове Хранителя словно ветер; в душе же его поднялась тщательно придавливаемая волна гнева: в одном месте – подлецы, в другом – раскисшие от мирной жизни слюнтяи, в третьем – чрезмерно осторожные и аккуратные. Получается, одному только лесу Заповедному умирать за всех сподручно. И не выдержал тут Лесослав. Плюнул и выкрикнул:
– Ладно! В общем-то, я ни на кого из вас и не надеялся. Что вам беды чужие при жизни-то сытой да спокойной?! Только помните, что недостойны вы жизни этой самой! И еще помните, что трусом отсидеться никак не получится! Коли враг через нас переступит, то и до вас доберется вскоре! Вспомнятся вам тогда слова мои, да поздно будет!
Выкрикнул, повернулся спиной к Деборусу, нарушив тем самым все правила общения с коронованными особами, буркнул себе под нос: «Ничего! У меня еще брат названный да друг лучший остаются! Они-то не откажут!». А потом зашептал слова заклинания переноса. И не видел он, как сдвинул брови Деборус Двенадцатый, как губы сжал, и не слышал, как произнес повелитель леса сурово:

– Меня ты обвинить посмел
И трусом обозвать!
Ну, что ж, ты честь мою задел,
Заставив пострадать!
Тебя сейчас бы наказать
Такого наглеца,
И поучить, и воспитать,
Как будто за отца.
Но ты ж не знал его, дружок, -
Не мне тебя винить.
А я запомню свой должок
Чтоб позже возвратить!
Тогда посмотрим, кто из нас
Сидел и трусом был.
Кто предал и кто в трудный час
О дружбе позабыл!

5.

Тишина предвечерняя у озерца Русалочьего стояла. Однако неспокойно в доме Хранителя было. Совет большой ни в горнице, ни во дворе не поместился; на поляне все собрались: лесовики в основном, конечно, однако из болот дальних водяные пожаловали, из сел окрестных корочуны да жердяи, и полевики были тут, и анчутки, и банник с сенником, даже топтыгин – генерал войска звериного – и тот на совет пожаловал.
– Что же, други мои, – держал речь Хранитель. – Враг приближается, а подмоги пока никто не пообещал. Одни мы пока нонеча. Снова, как и сорок лет назад на поле Русском, на одни лишь наши плечи груз тяжкий падает. Но разве же привыкать нам, росичам, к раскладу такому?!
– Неужто совсем одни-одинешеньки мы остались? – банник тут не выдержал с места своего. – И надежды никакой ужо нетути?
– Есть, пока еще есть надежда, поскольку не был я еще у брата нашего Радовида и у друга лучшего, короля гномов Фастфута, не был. Однако обоих навещу в скорости неотложной. Но все едино, нам не дремать надобно, а к боям-сражениям готовиться!
– Так уж готовы, готовы мы, батюшка, – в один голос лесовики заговорили.
– И не вам одним готовыми быть! – Лесослав продолжил. – Тебе, топтыгин, к границам восточным полки звериные стянуть: кабанов да лосей, волков да медведей, да рысей тоже не позабудьте! По оврагам да буеракам запрячьтесь. В открытое столкновение вступать не след, без дела-то; однако пощипывать да покусывать врага постоянно! Водяным – болота травкой свежей покрыть, чтобы, значит, полем ровнехоньким обманным трясина зыбкая выглядела! Жердяям – тоску да уныние на врага нагонять, корочунам – болезни свои хворобые да падучие проверить, полевикам – огни наготове держать, анчуткам – следить за войском вражьим! Всем, всем наготове быть! А как узнаем, что за враг к нам пожаловал, так и определимся, где да когда основную битву, решительную планировать станем. Понятно?
– Понятно, понятно, как не понять-то, батюшка, – загудела поляна разом, а между тем захлопали вдруг в вышине крылья, свист тела падающего раздался, и свалился прямо на руки Хранителю анчутка, стрелой в грудь раненый. Говорить-то едва может, хрипит больше, кровью исходит.
– Беда… беда у ворот уже… Рать неисчислимая села приграничные грабит… Кто сопротивляется, в куски рубят… да живьем к стенам домишек приколачивают… Сдается кто, в полон уводят… Села жгут, баб насилуют, детей собакам скармливают… Плачет земля, кровью обливается, помощи ждет…
– Кто такие они? Сколько их? – остановил Лесослав речь прерывистую вопросом прямым.
– Тьма-тьмущая… Люди, однако образом нам не привычные… кожа желтая да глаза узкие…
– А верховодит там кто?
– Есть один… императором все кличут… И еще один есть… сам рыжий, морда с оскалом волчьим… и повадки звериные… Больше всех лютует…
– А маги есть там, чародеи, волшебники разные? – снова перебил Хранитель разведчика умирающего.
– Я не…, – только и успел прохрипеть анчутка несчастный, как закрылись глаза его страдальческие, и обмякло тельце, стрелой пронзенное.
– Все, други, – сурово брови Лесослав нахмурил. – Не на недели счет теперь пошел, на дни, на часы даже. Однако чтобы хоть как-то врага сдержать, да за остатней подмогой поспеть, придется мне немедля к великанам-хранителям земли славянской поторопиться.
Обнялся тут Хранитель с вилой возлюбленной, прошептав на ушко:
– Ты прости-извини, что недолгим возвращение мое оказалось, однако обстоятельства житейские сильнее желаний наших получаются, да устремлений. Наверное, за день-другой обернусь я всюду. А тебе, родная, за лесом пригляд держать, да за делами всеми, в том числе и ратными. Да помни, себя и детишек береги неотступно, без вас погибель мне полная от тоски-кручины станет. Храни вас судьба да пращуры наши.
– И тебя, любимый, – Лета в ответ прошептала.