Финал или Псалом в пыли

Глава XIX: Псалом в Пыли (Раскаяние)

Утро не наступило. Наступила вечность боли. Пелепелипин лежал не на полу, а на дне моря из битого стекла и соли. Каждое микроскопическое движение отзывалось вселенской агонией. Воздух, пропитанный кровью, серой и призраком духов Полины, резал легкие. Но боль физическая была лишь фоном. Глубже горела язва осознания: его гордыня, его мелкая злоба призвали не божью кару, а их. Баэля, его палачей, этот цирк унижения. Он был не философом, не страдальцем. Он был дураком. Дураком, плюнувшим в небо Ада и получившим по полной программе.

Раскаяние пришло не как свет, а как последняя капля гноя, переполнившая чашу отчаяния. Оно было грязным, отчаянным, лишенным надежды на прощение. Он не молился Богу. Бога здесь не было. Здесь был только Баэль и его Контракты. Он зашевелил запекшимися губами, выплевывая сгустки крови, и запел. Не молитву – стон. Странный, сбивчивый, на ломаном французском, всплывшем из глубин памяти, как обломок кораблекрушения. Мелодия была узнаваема – дерзкий, отчаянный ритм Myl;ne Farmer, но слова... слова были его исповедью в пыли.

(Пелепелипин поет/шепчет хрипло, срываясь, лицом в грязь)

Fils de putain, tous ces d;mons...;
Leur sourire, leur calcul froid...;
J'ai cru braver l'enfer profond...;
Mais j';tais qu'un ver, qu'un jouet...;
Leurs griffes d'or, leurs lois d'acier...;
Ont d;chir; mon ;me en croix!;

Fuck them all? Non... trop fier, trop con...;
J'ai insult; l'ombre qui r;gne...;
Le Ma;tre Compte, l';ternel ge;gnon...;
Son ;il de glace, son m;pris...;
J'ai r;veill; la b;te en lui...;
Et j'ai pay;... tout mon m;pris...;

Piti;? Non... trop tard pour ;a...;
Juste la poussi;re et le sang...;
Ma philosophie... merde, ;clat;e...;
364? Une blague am;re...;
Sur l'autel de Sa Volont;...;
Je ne suis plus... qu'une pri;re...;

Une pri;re sans espoir...;
Un cri ;touff; dans la boue...;
Respect, Ma;tre... je le reconnais...;
Ta loi est fer, ta loi est feu...;
Plus jamais... je ne dirai "fuck them all"...;
Juste... respecte ton jeu...;

;Сукины дети, все эти демоны... Их улыбка, их холодный расчет... Я думал, брошу вызов глубочайшему аду... Но я был лишь червем, игрушкой... Их золотые когти, их стальные законы... Распяли мою душу!
;Послать их всех? Нет... слишком горд, слишком глуп... Я оскорбил правящую тень... Господина Счетовода, вечного жандарма-ворчуна... Его ледяной взгляд, его презрение... Я разбудил в нем зверя... И заплатил... всем своим презрением...
;Пощады? Нет... слишком поздно для этого... Лишь пыль и кровь... Моя философия... дерьмо, вдребезги... 364? Горькая шутка... На алтарь Его Воли... Я больше не... лишь молитва...
;Молитва без надежды... Крик, подавленный в грязи... Уважение, Хозяин... я признаю это... Твой закон - железо, твой закон - огонь... Никогда больше... я не скажу "послать их всех"... Просто... уважай свою игру...

Последние слова сорвались в хриплый кашель, выплевывая кровавую пену. Он не просил пощады. Он констатировал. Признавал власть. Признавал свое ничтожество. Признавал новую заповедь: Respecte ton jeu. Уважай игру Хозяина. Это было все, что осталось от его гордости, его философии, его самого. Песня повисла в смрадном воздухе, жалкая и безнадежная, как последний вздох забитой собаки. Он закрыл глаза, ожидая... чего? Очередной пытки? Заслуженного небытия? Но пришел только холод и тишина.

Глава XX. Серенада Счетовода (Финал)

Тишину нарушил не звук, а ощущение. Ощущение внимания. Ледяного, неумолимого, как взгляд микроскопа. Баэль стоял у изголовья, материализовавшись без шума, как цифра, возникающая в графе баланса. Его безупречный сюртук был единственной четкой линией в полумраке разрушенной камеры. Он смотрел на Пелепелипина не с гневом, не со скукой, а с... педагогическим удовлетворением. Урок, казалось, был усвоен.

Он не тронул тростью. Не произнес приговор. Он запел. Голос его был удивительно ровным, чистым, лишенным эмоций, но не лишенным странной, механической мелодичности. Мелодия была легкой, узнаваемо парижской, в духе Joe Dassin, но слова... Слова были Катехизисом Ада. Шесть строф по шесть строк – безупречная бухгалтерская симметрия.

(Баэль поет спокойно, почти задумчиво, глядя куда-то поверх Пелепелипина, будто обращаясь к невидимой аудитории)

Refrain:
Oui, respectez la Force Supr;me,;
Pas celle l;-haut, dans les cieux...;
Mais celle qui tient le Livre m;me,;
O; chaque ;me a son poids, son prix!; Celle qui compte chaque offense,;
Et fixe l'heure du remboursement...;

Couplet 1:
Crois-tu, ver d'homme ;ph;m;re,;
Que ton m;pris puisse impun;?;
Un mot, un geste t;m;raire,;
D;range l'ordre ;tabli.;
L';quilibre est notre dogme,;
Ta haine cr;e un d;ficit...;

Couplet 2:
Nous ne sommes pas des bourreaux tristes,;
Mais des compatubles du Destin.;
Chaque cri, chaque larme existe,;
Dans notre grand registre divin.; Insulter l'Ordre qui pr;side,;
C'est signer son propre arr;t...;

Couplet 3:
Le "Mort Charpentier" sur ta planche,;
Tu l'aimes? Bien. Garde-le pr;s.;
Mais ; ma Loi, froide et pench;e,;
Accorde un respect aussi frais.;
Car Lui, du moins, est tangible,;
Dans la douleur qu'Il sait donner...;

Couplet 4:
Ne prie pas pour des ch;timents,;
Pour ton ennemi dans la nuit.;
Prie pour comprendre simplement,;
Que devant le Pouvoir qui luit,;
Le seul salut, la seule chance,;
C'est le respect... jusqu'; la fin.;

Refrain:
Oui, respectez la Force Supr;me,;;
Pas celle l;-haut, dans les cieux...;;
Mais celle qui tient le Livre m;me,;;
O; chaque ;me a son poids, son prix!;;
Celle qui compte chaque offense,;;
Et fixe l'heure du remboursement...;;

;Да, уважайте Высшую Силу, Не ту, что наверху, в небесах... Но ту, что держит самую Книгу, Где у каждой души свой вес, своя цена! Ту, что подсчитывает каждое преступление, И назначает час расплаты...
;Думаешь, червь преходящего человека, Что твое презрение может остаться безнаказанным? Слово, безрассудный жест, Нарушает установленный порядок. Равновесие - наша догма, Твоя ненависть создает дефицит...
;Мы не печальные палачи, Но счетоводы Судьбы. Каждый крик, каждая слеза существует, В нашем великом божественном реестре. Оскорблять правящий Порядок - Это подписывать себе же приговор...
;"Мертвый Плотник" на твоей доске, Ты Его любишь? Хорошо. Держи Его рядом. Но и моему Закону, холодному и неумолимому, Воздай такое же искреннее уважение. Ибо Он, по крайней мере, осязаем, В боли, которую умеет причинить...
;Не молись о наказаниях, Для твоего врага в ночи. Молись, чтобы просто понять, Что перед сияющей Властью, Единственное спасение, единственный шанс, Это уважение... до самого конца.
;;Да, уважайте Высшую Силу, Не ту, что наверху, в небесах... Но ту, что держит самую Книгу, Где у каждой души свой вес, своя цена! Ту, что подсчитывает каждое преступление, И назначает час расплаты...

Последняя нота "remboursement" (расплаты) повисла в воздухе, чистая и леденящая. Баэль не поклонился. Не улыбнулся. Он просто посмотрел вниз на Пелепелипина. Взгляд был лишен презрения – лишь констатация факта, как взгляд на правильно заполненную ведомость.

– Respecte ton jeu, Пелепелипин, – произнес он тихо, но отчетливо, его голос вернулся к привычной монотонности. – Это не совет. Это условие выживания. Если выживание все еще входит в твои… планы. Утро, как ни странно, все же наступит. Попробуй встретить его с новой… ясностью.

Он не стал растворяться. Он просто перестал быть, как стирается ненужная цифра. Камера снова погрузилась в полумрак и тишину, нарушаемую только прерывистым дыханием Пелепелипина. В его ушах еще звучала странно-легкомысленная мелодия серенады Счетовода. А в мозгу, поверх боли и отчаяния, горели выжженные слова: Respecte ton jeu. Уважай игру. Уважай Силу. Уважай Баэля. Это была не философия. Это был единственный закон уцелевшего островка сознания в море боли. И пока он дышал, он знал: он будет его соблюдать. До последнего хрипа.