ВЕХИ лета 7047 - 7080 Часть третья 1-3 гл

ВЕХИ
 (лета 7047 - 7080)
Часть третья

   
1.    Васька Нагой

Конец зимобора. Комоед. Солнце уже по-весеннему пригревает. С крыш соломенных да железом крытых капает, под ногами снег талый   вперемежку с навозом конским хлюпать начинает.
В торговых рядах на площади Красной с утра самого шумно, не протолкнуться от покупателей, да и просто зевак. Благо есть, на что и поглазеть. Скоморохи с медведем и козой, со свирелями да дудками, балаган да карусели, на любой вкус…
- А вот калачи, прямо из печи!
- Блины, блины, блины. Со сметаной, с маслом, с икоркой щучьей. Налетай, на кажно брюхо найдется!
- Сбитень, сбитень. Кружка - полушка, три кружки – копейка
- А кому платки заморские, всякого узору,  всем молодкам будет впору.
- Люди добрые, держи малово! Калач скрал.  Поможите споймать негодника!  Ату его!..  Кто поймает, тому копейку.
Хохот, улюлюканье в ответ. Но нашлись и те, кому и копейка не в тягость, бросились в погоню. Да где  там… попробуй поймать шустрого мальца в сильно поношенном зипуне, что в любую щель пролезет, под  любым прилавком пронырнет. Того уж и след простыл. А калач? Да у офени от одного калача не убудет.
- Борька, держи его крепче.  Ишь, кусаться вздумал.
Борька хоть на полголовы только выше пойманного беглеца, но заметно сильнее. Белобрыс, лицом ряб, нос курнос, по виду вельми задирист.
- Отпусти, вражина, а то велю тебе голову снести, будешь знать тода.
- Слышь, Лешка, он еще и угрожать вздумал. А если я сам себе велю штаны с тебя снять да хворостиной по голому заду, тогда как?
- Не надо меня хворостиной… отпусти!
- Кусаться не будешь, отпущу. А нет, сдадим как воришку, а мы за тебя копеечку получим. Вон, у Лешки седни только полушка в кармане, а у меня лишь вошь на аркане.
Алешка старше своих лет выглядит. Высок, черняв, глазами чуть раскос.
- Борька, да отпусти ты его, а то он со страха еще обделается
- Не надо меня сдавать… не буду кусаться.
- Ну, так и быть.
Алешка здесь верховодит, Борис ему в рот смотрит, хоть тот лишь на год его старше. А  пойманный беглец еще совсем юнец, лет на вид восьми. Худой  да бледный. Лицом по-девичьи чист, волос цвета соломы до плеч…  Алешка допрос решил учинить.
- А поведай-ка тогда нам, пошто за тобой гнались? Что скрал, покажь. Мы  тебя от порки спасли, поделишься, отпустим. Во, Борь, калач у него. Ты штоль голодный?
- Не для себя… я… это…  для Васьки Нагого. Нужон он мне…
- Ну, раз для юродивого, это другое дело, это благое дело. Только накой он тебе?
- Оченно надо… хочу глянуть на него, хоть одним глазком… бают, чудеса творит…
- Ну, надо так надо. Только ты не в ту сторону побег. Нагой седни у Варвары на паперти. Да тебе в ту сторону лучше и не соваться, там не такие как мы добрые ребята, тумаков надавать могут, то их сторона
- Ни…  все равно пойду…
- Ишь, храбрец нашелся…
На задках торговых рядов в одном из купеческих амбаров, между кадушек с мочеными яблоками, солеными огурцами, и прочей снедью давно уже облюбовали себе тайное убежище два подростка. Сюда же затащили, спасая от погони мальца в драном зипунишке, но в сапожках почти новеньких сафьяновой  кожи. Шапку, правда, потерял, пока удирал с калачом.
- Ладно. Коль ты такой храбрый, придется помочь. Да и нам кулаки почесать в охотку. Так и быть, проводим тебя…  Для начала давай знакомиться. Кто таков, кличут как, какого роду-племени?
- Сами-то кто такие? Может сами, лихие людишки, тода мне с вами не по пути…
- Борь, а он ершистый, хоть от горшка два вершка… может, возьмем его в свою дружину?
- Ладно, Леха, давай поначалу про себя, а то и взаправду решит – шайка разбойничья… Я вот  Борис, сын Ивана Солтыкова по прозванию Бородок из Переславля. Воевода. Вырасту тоже стану воеводой..   Мне уже пятнадцать… будет летом, А  он Алешка, сын Данилы Басманова, только отец его теперь в плену у литвинов. Он на  год меня старше.  А сам ты, я так думаю, не из простых… хоть и зипунишко у тебя старый, да вот сапожки не иначе как боярские. Тоже, небось, скрал?
-  И ничего я не скрал… мои сапожки…
-  И как тебя звать будем?
-  Ванька я… отец с матерью померли… сирота.
-  Борь, он кажись, на жалость бьет. А сам…
-  Погодь, Борь…  Ну, и где ты, Ивашка, серая сермяшка обитаешь?
-  Там…
-  В кремле штоль?   У каких ворот?
-  У… Кутафьей башни.
- Так и наш терем у Кутафьей… Сирота, говоришь, значит…  А в людях у кого из бояр?
-  У… у Шуйских…
-  Рядом их двор. А годков тебе?...
-  Девять…
-  А не скажешь… поди плохо кормят, тощой больно. 
Борис встрял в «допрос»:
-  Объедками небось, что собаки жрать не станут…
- Борь, я чего помыслил… а давай под наше крыло его возьмем? Будет в нашей дружине третьим? Хочешь ворогов лупить? За Русь святую биться?
-  Хочу…
-  У нас и самострелы есть, и пищали будут. Вот в страдник будем ходить на Девичий луг, перепелов стрелять. Тебя с собой будем брать, стрелять научим…
-  Да, а ты как оголодаешь, нас ищи, накормим вдоволь. Мы здесь часто сидим..
-  Мне…  мне Нагого надо увидеть…
- Ты теперь в нашей дружине и мы должны друг друга защищать. Мы тебя по задворкам проведем, тайные ходы знаем…

В церкви Святой Великомученицы Варвары только отслужили обедню и народ начал выходить с центральных ворот. Кланяясь и мелко крестясь на купола, быстро расходились по своим житейским делам. На паперти громко ссорились нищие и калеки в лохмотьях из-за подаяния. Считали полушки, прятали их кто куда – кто за пазуху, кто для надежности за щекой во рту. Расползались кто куда, спеша занять место возле ближайших харчевен в надежде поживиться съестным…
На паперти справа от лестницы, спускающейся от центральных врат, на коленях упершись лбом в каменный фундамент, руки простирая по  холодным стенам храма, стоял известный в Москве юродивый Васька прозванный Нагим, за то, что в любую погоду круглый год ходил голым, имея на чреслах своих лишь кусок рогожки. Был он больно худ, кости ходячие затянутые кожей, реденькие волосы на голове да бороде, но ясен ликом. Теперь же, негромко молился в стену, обливаясь при этом горючими слезами. Сквозь всхлипы было не понять слов молитвы, только что просил за что-то прощения у святой Варвары. Редкие прохожие, проходя мимо, только дивились на него да качали головами говоря – Чудит блаженный. У камней прощенья просит…
«Дружина» мальчишек уже подходила к храму, как позади раздалось - «Поберегись». Едва успели отскочить в сторону. Мимо пролетел возок запряженный  гнедым жеребцом. У храма седок осадил коня, тот недовольно заржал, и стал.  Не вылезая из возка, поднялся тучный купец в тулупе. Заломив на затылок шапку с куньим верхом, позвал громко:
- Эй, Васька, в стену еще не вмерз? А то иди сюда, у меня с собой зелено вино есть, чарку налью для сугрева..
Василий не стал оборачиваться к нему, только опустил плетьми руки и застыл.
- Василий, слышь ли, не хошь зелена вина, так я тебе лисью шубу пожалую. - Скинул с плеч тулуп. С под тулупа шубу лисью снял и кинул блаженному.
- Я сегодня добрый, пользуйся…
Василий обернулся, сел прямо в снег, в руку взял комок снега, отер им свое лицо и вдруг так громко и визгливо закричал, что жеребец седока вздрогнул всем туловом и удивленным глазом посмотрел на юродивого
- Что, купец, решил грехи свои замолить? Это передо мной-то?.. Быдто мне неведомо, что ты братца единородного по первому снегу в лесу зарезал, да в лесу бросил? Да на басурманина показал? Невинную душу басурманскую сгубил. Как снег растает, водой станет,  все  вскроется и будет тебе от воды той кончина злая, так и знай - и  добавил уже совсем тихо - Шубу свою забери, кровушкой людскою полита… много на ей грехов, мне не снесть. Уходи, молиться за лисью шубу буду…
- Молчи, блаженный…
Замахнулся было купец плетью на Василия, да жеребец его вдруг дернул и понес. Купец завалился на дно возка, и еще долго были слышны проклятия его в морозном воздухе…
- Леха, а вовремя ты стеганул коня…
- Сам не знаю, само как-то получилось. Ты, Ванятка, смотри, привели мы тебя к Нагому. Не боишься его? Доставай свой калач..
Василий услышал, хотя ребята стояли в саженях десяти от него, поманил пальцем.
- Мальцы, подь ближе… службу сослужите, шубу энту вон на забор повесьте, кому глянется, того и будет греть, а мне и так хорошо… да там у забора и постойте, мне  сиротке сказать много надобно… А ты, с калачом подойди ближе.
Иван подошел к юродивому и протянул ему калач.
- Кушайте на здоровье
- Ты сам голодный, Иван сын великого князя Василия,  а мне калач даешь… только я краденное не могу есть. И впредь не кради, грех большой
- Я не голодный… я для тебя нес… И откуда ты знаешь, что я княжонок?...
- Да я вижу все. Покуда помолчи, говорить тебе мне велено
- Кем велено?
- Надысь во сне явилась мне Царица Небесная, заступница наша пред Всевышним, сказала, что придешь сегодня.  меня просила за тебя… Да вот  еще Варварушка… тут она теперь меж нами.
- Почему ко мне не пришла Царица Небесная?
- Помыслов да замыслов плохих в тебе много, к душе пробиться невозможно.   Волчонок в тебе  сидит, это я и сам вижу. Много в тебе и хорошего и дурного.  Судьба у тебя трудная была,  а дале-то  еще труднее будет… великие дела предстоит свершить. Пока перетерпеть надо, совсем не озлобиться. Слушай своего духовного наставника митрополита Макария. Он пока единственная твоя опора и утешение. Знай, ближние твои совсем тебе не друзья. Всегда остерегайся их…  Друзей ищи на стороне. Вон те, что у забора стоят, будут тебе верными до конца. Верь им, не подведут. А калач ворованный домой снеси… Карауль когда бояре Шуйский да Бельский… тож родня, сойдутся  где. Встань меж имя, да и протяни им калач сей, скажи, от Васьки Нагого  мол принес… угощение. Увидишь, что будет. Увидишь, как они любят друг друга начнут… Пока хватит. Все, что мне велено, я сказал… кроме калача. Это от меня самого исходит. Иди, если ты сам ко мне пришел, я за твою душу молиться начну… С Богом!
- Благослови меня…
- Не могу. Мне никого благословлять не велено – грешен больно.
- Как так можно?
- Все мое житие  это одно единое искупление грехов моих и за всех… И ста лет будет мало, чтобы отмолить… Иди уже, а то други твои замерзать начинают, вон топочут на месте… будто по малому хотят.  Да, вот тебе напоследок. Перед новыми друзьями своим можешь открыться, пока малые в возрасте еще, зависти у них не нет… Иди.

Всю дорогу обратно шли молча. Пришли в свое убежище, и только тогда Алексей спросил
- Ну…
- Что ну? Есть хочу, живот к спине прилип.
- Борь, калач свой  он обратно принес…
- Это для другого дела…
- Ну, тогда, Алешка, доставай наши припасы. Пирог большой с визигой будешь?  На, держи.
- Надо делить всем поровну.
- Нет, Ваня, ты у нас меньшой, ешь, сколько влезет…
- Алексей, Борис… вы взаправду меня в свою дружину возьмете?
- Ха, Иванушка-дурачок, ты уже в полдни как в нашей дружине.
- И это навсегда?
- Навсегдатее не бывает.
- Тогда я должен перед вами покаяться…
- Васька тебя научил?
- Да. И побожитель, что когда я вам что скажу, вы меня отсюда не попрете?
- Вот тебе крест. Теперь ты Борис
- Вот, как перед Богом… крест мой. Аминь. Ты, Вань,  прожуй сначала, мы подождем. Верно, Борь?
- Я не из дворовых людей бояр Шуйских. Я старший сын Государя Василия Ивановича…
- Выходит ты государь наш?
- Наверно.
- А что в этом такого? Борь, что государи пироги с визигой не едят? И за ушами у них от этого не трещит?
- Слышь, Алешка, как трещит? Ешь, ешь, государь наш Иван Васильевич.
Ваня с полным ртом чуть слезу не пустил:
- Не выгоняйте меня из дружины.
- Мы же побожились.
С этой встречи почти девять лет минуло.

 
2. Борис Иванович Салтыков

Изба воеводы Ивана Михайловича СалтЫкова, в Замоскворечье, добротная, просторная, со светелкой наверху. Двор с хозяйственными пристройками, с конюшней, небольшой кузницей, амбарами и прочими надобностями. Прошлогодний пожар не коснулся его, стороной обошел. А сгоревшие царские да боярские хоромы в кремле после пожара за год отстроили наново…
Старший сын Борис только вернулся из похода, едва успел отмыться от дорожной пыли, переодеться, как пришел за ним дворовый малец немой Прошка и жестами показал, что отец, мол, требует его придти немедля в гридню. Борис поморщился, «не дает хоть чуток отдохнуть, даже к женушке зайти», пошел, зная наперед, что будет ему взбучка…
В гридне стол накрыт для двоих. Иван Михайлович сидит во главе стола, для Бориса же накрыто в другом конце. Иван Михайлович встретил сына неприветливо, глядя из-под густых седых бровей. Был он уже в изрядном подпитии, а это предвещало ураган. Борис, поклонился,   молча сел к столу и тоже нахмурился. Помолчали, зыркая друг на друга. Отец вдруг откинулся в своем кресле и уже с усмешкой начал:
- Ну, будь здрав, сынок.
- И вам здоровья, батюшка…
- Что, догадался, за что буду тебя…  разными словами…  не угадал, я седни добрый, радый, что живой вернулся.
- Воля ваша, батюшка…
- Воля наша… ты давай, ешь, да вина хлебного чарку прими, да и я с тобой…
Молча, выпили. Борис жадно принялся за еду. Иван ухмыльнулся в бороду…
- Что, с самого Владимира на одной походной каше? За первый поход, когда в Волге утопили… сколь ты моих лучших дружинников в тяжелых доспехах, которые ковал еще мой дед…
- Двоих только, да одну пушку…
- Ну, за них я тебя оглоблей уже опоясывал… это ж надо, весной по льду. Куда воеводы смотрели?
- Советовали не ходить, да только…
- Да, знаю я все. Царь приказал, умри да дай Казань… Молод еще…  Сидел бы у себя в кремле, книжками баловался, да с женой молодой миловался… Тоже вот еще… три дня тому из Ромеи целый воз книг навезли.
- Царь хочет все знать…
- По книжкам всего знать нельзя… Старых людей слушать надо, они по жизнь все знают. Сильвестра да Адашева слушал бы.
- Так они ему тож советовали не ходить… да разве ж он…
- Вырос волчонок, в силу вошел. Я с понятием, детство досталось, врагу не пожелаешь. Всех обидчиков запомнил, мстить начал… скольких бояр извел. Да, ладно бы в Тайнинской башне, а то… сколь ему годков было когда боярина знатного, из Рюриковичей Андрея Шуйского собаками порвал, а сам глядел и усмехался… поди двенадцати не было…
- Он за Воронцова тогда заступился…
- Да, и это через год Шуйскому припомнил…
- Батюшка, это он со своими врагами лют, а с близкими так очень даже… брата своего шибко любит…
- Это кто ж, ему близкие. Вроде тебя штоль? Или этот выскочка Алешка Басманов да и кто там еще? Курбский да Адашев? Дружина горлопанов да безобразников, готовых по его слову хошь по срамным девкам, аль побезобразить спьяну, они и рады…
- Я, батюшка в этом не участвую. Да и Адашев…
- Хватило ума…  Ладно… выдохся я… теперь ответь, почто в другой раз от Дмитрова, в день пути по дороге на Казань стали да обратно пошли?
- Даже нам не сказал, батюшка. Приказал домой идти, а сам вперед ускакал
- Видать донос какой получил… то ладно… не нашего ума, значит.  Ну, а на этот-то раз, что опять обделались?
- Две недели пушками долбили стены, пока припасы не закончились, а стены так и не проломили…
- А нельзя наперед было узнать?  Много дружинников потеряли?
- До десяти в каждой сотне…
- Многовато. Это вам не Псков, одной только угрозой ворота открывать…
- У меня батюшка новость…
- Говори
- Батюшка, царь наш, Иван Васильевич, повелел мне, недолече от Казани, верстах в двадцати свою крепость поставить.
- Вот это умно, ничего не скажу. Справишься?
- Надо справиться. Царь как на дружбу, так и на расправу… Да не один же буду, дьяка Выродкова дал, толковый говорят строитель. Мне только командовать. За зиму надо будет собрать крепость далече в лесах бояр Ушастых под Угличем
- Далековато…  и накой?
- Хитро замыслено. По весне, разобрать, плотами спустить к устью Свияги, да за месяц на месте и собрать, под носом татар.
- Ну, Господь вам в помощь. Риск велик…  надо же, в книжках своих такую затею нашел, видно…  Да-а… выходит, доверяет он тебе такую работу.
- Я с малолетства с ним рядом, вместе росли…   Пока возвращались, еще замыслил царь…  посмотрел на орду нашу пеструю... говорит, хочу вкруг Москвы поселения создать больше тысячи, да раздать своим дворянам и детям боярским, с тем, чтобы создать единое стрелецкое войско…
- Да-а… пошли дела, не успеваешь проморгаться. Может и тебе пора книжки начинать почитывать?
- Не, батюшка, лучше буду умных людей слушать, да на ус мотать… Сильвестрова «Домостроя» мне хватает.
- Ну, смотри…  Совет дам – близко к себе Государя не подпускай, но и слишком далеко не держись… целее будешь. А то, дружба дружбой…
- Благодарствую, батюшка.
Помолчали. Иван Михайлович еще себе чарку налил, но пить не стал, решил, что хватит. Тяжело из-за стола поднялся.
- Иди ко мне, благословлять буду. На добрые дела.
Борис подошел, отец перекрестил его. Обнялись.
- А я вот что решил… стар я стал, вон руки начали трястись… через пару недель уеду в свою вотчину, в Переславль… не хочу здесь помирать. Душно мне здесь. Кресты Салтыков моих предков там…
- Долгих лет тебе, батюшка.
- Это как Бог даст. Но внуков дождусь. Все, беги, к женушке, поди заждалась.  Поаккуратнее там… на сносях всеж.

***
С утра самого охота не заладилась. Да и какая может быть охота в середине страдника, так одно баловство. К полудню набежали тучи, пошел теплый мелкий дождь. Пришлось срочно поставить большой шатер, распрячь коней, да пустить их на выпас. Сами «охотники» средь которых:  Андрей Воротынский, Алексей Адашев, Дмитрий Оболенский, Андрей Курбский  и Алексей Басманов,   расселись вкруг небольшого костерка в шатре, пируют и уже давненько, а вокруг шатра в саженях пятидесяти мокнут под дождем стрельцы.
- А спрошу я тебя Алексей Данилович, помнишь ли ты еще, как угощал меня пирогом с визигой?
- Полноте, государь, когда это было… с той поры сколь воды утекло, да  в той «дружине»  еще прибавлений сколь стало, почитай все русское воинство.
- А я Лешка вот не забыл…  Семен, подавай.
Кравчий Семен Шеремет кинулся было к большой корзине с припасами, по пути споткнулся о подставленную ногу Воротынского, растянулся на кошме, чем вызвал общий смех.
- Экий ты, неловкий, братец – молвил Алексей Адашев, помогая ему подняться, смотри аккуратней с корзиной, не побей кувшины с вином, государь может тебя и простит, а мы тумаков навесим, точно…
Наконец, на ковер были высыпаны пироги.
- Разбирайте пироги да наливайте из братины большие чарки. Под пироги с визигой не грех выпить.
- Не грех, государь наш, Иван Васильевич, не грех… за царя нашего выпьем други!
- Ты, Лешка не части, тебе еще читать нам предстоит… захватил ли нам про Магомеда?
- Да чуял я, что прихватить с собой надобно.
- Ой ли? А ежлив я спросил бы о «Человеколюбии», тогда как?
- И о «Сказание о Петре, Волоском  воеводе», тож… что ж будтать я вас, государь, не знаю…
- Добре… еще скажи, Настасьюшка твоя, родила ли?
- Да, государь, сын у меня, третьего дня…
- Чего молчал? Как назвал?
- Федором, государь…
- Крестным буду, слыхали все?
- Не мог и помечтать, велика милость твоя, государь. Благодарствую.
- Вот за него и выпьем. А потом ты нам на радостях и почитаешь. Больно мне любо как ты… красно с напевом таким…
В шатер вошел рында в изрядно промокшем кафтане
- Чего тебе? Говори.
- Государь-батюшка, С Москвы прискакал Боярин Солтык.
- Который?
- Младший, Борис
- Зови. Да достань ему мой сухой кафтан, небось сырой весь.
Рында вышел, а Иван Васильевич добавил
- Я уж было подумал, что старик прибыл. Ворчлив больно, но славный воевода был. А Борька тож в него, все дело просит, бражничать-то не любит, брезгует… Ну, мы ему…  кравчий, большой кубок зелена вина готовь.
Борис вошел в шатер уже в сухом кафтане, который ему был великоват. Поклонился сначала государю, потом кивнул боярам
- Здоровья тебе, государь.
- И тебе как бы не захворать. Накося, прими кубок вина, для сугрева, да чтобы до дна… Пей.
Делать нечего – царь повелел, Борис выпил,  сразу в жар бросило.
- Вот, други мои, теперь наша «дружина» в полном сборе. Не сказывал я вам, как этот воевода пытался меня высечь?
- Так не высек же… и хотел вроде бы за дело…
- Вишь ты… помнит. Ну, садись, мил друг, молви, зачем пожаловал? Ведь ты должен быть в вотчине бояр Ушастых, крепость ладить?
- С жалобой на бояр… не только Ушастый, иные есть…
Царь помрачнел
- Как же они мне надоели… Кругом одни враги. Вот на охоту из Москвы сбежал, так и здесь достали… Говори, в чем их вина?
- Так государь, не дают лес валить, до зимы, мол, еще далеко, а к зиме, царь может еще и передумает…
- Ах, ироды! Сам пороть буду… прелюдно…
- Нам сейчас лес нужен, осенью начнем крепость рубить, до весны можем не поспеть.
- Дале…
- Людишек не дают, жатва, мол, скоро, самим нужны. То, что грубят, это ничего, привыкший, а вот… за дело…
- Ладно. Ты, Боря, вон как раскраснелся, пить так и не научился… закусывай… вон пироги… ешь, что хочешь, отдыхай. А с делом твоим…  как там Выродков?
- Дьяк славный зодчий. План крепости сделал. Любо-дорого… Ладим…
- Хорошо. А мы поступим так… чьи там вотчины соседние… не помню..
- Дед мой по дядькиной жены, Оболенский-Белый…
- Сам поеду, и тебя с собой возьму, нивы несжатые пожгу…
- Как так можно, государь? Чем работников кормить будут?
- Ничего, откроют свои закрома, что на продажу лежат, год кормить всех будут. Иначе, сгною… паскудников… всех…
Алексей Басманов попытался остудить гнев царя
- Государь, да не серчай ты так… может и не надо тебе ехать, мало тебе дел на Москве? Меня пошли с полсотни стрельцов, на коленях будут ползать…  кровушкой умоются, уж потешусь.
- Может ты и прав, Алешка… вот окрещу твоего Федора, тогда поедешь.
- Алешка, у тебя что, еще сын?
- Вероятно уже поскребыш,  Настасия моя больше не сможет.
Борис, уже сильно захмелевший полез обниматься. Надо же, у меня Авдотьюшка тоже может уж сейчас и родит. Так спешил, что мимо дома проскакал сюда.
- Эй, «дружинники», вы что, сговорились? Ну, и дела… мои поздравления. И за твоего… надеюсь мальца, кравчий наливай всем.
Благодарствую, государь, Иван Василь… - не договорил Борис, повалился на кошму и сразу уснул…
Царь усмехнулся
- Да, с дороги, да с устатку… всегда пить не умел… может и хорошо, меньше грехов накопит…  Пусть проспится, а мы согрешим тихонько, поднимем за всех нас чарки… и будем здравы…  апосля будем молиться да  каяться…
- Будь здрав государь наш!
- А теперь Алешка, читай…
Алексей неведомо откуда книгу писанную. Кашлянул в кулак и начал:
«Царь турской Магмет-салтан сам был философ мудрый по своим книгам по турским, а се греческия книги прочел, и написав слово в слово по-турски, ино великия мудрости прибыло у царя Магметя. Да рек тако сеитам своим, и пашам, и молнам, и абызам: «Пишется великия мудрости о благоверном царе Констянтине. Вы естя сами мудрыя философы, да смотрите то в книги своя мудрыя, как о великом царе Констянтине пишет: он же родился источник мудрости воинския; пишется: от меча его вся подсолнечная не могла сохранитися. Да он же на царстве своем отца своего остался млад, трех лет от рода своего»…
Царь еще испросил чарку наполнить и прервал чтение
- Это обо мне, не иначе. Алешка, далее пропусти… а начни-ка…
- Как скажешь, государь. Откель продолжить?
-  А начни же… «В лето 6960 перваго царь…
- Изволь, вот только горло промочу… «В лето 6960 перваго царь Магмет-салтан турской велел со всего царьства все доходы к собе в казну имати, а никому ни в котором городе наместничества не дал велможам своим для того, чтобы не прелщалися, неправдою бы не судили, и оброчил вельмож своих из казны своея, царския, кто чего достоит. И дал суд во все царство, и велел присуд имати к собе в казну для того, чтобы судьи не искушалися и неправдою бы не судили. Да приказал судиям: «Не дружитеся с неправдою, да не гневити Бога да держитеся правды, что Бог любит». Да послал по градом судии свои, паши верныя и кадыи и шибошии и амини, и велел судити прямо. И рек тако Магмет-салтан: «Братия моя любимая, верная, судити прямо и воздадите богу сердечную радость…»
Увидал краем глаза Басманов, что голова царя клониться стала, затих.
Но Иван Васильевич вдруг встрепенулся и громко крикнул
- Вот, и мы властию своей так поступим… про янычар моих верных… «не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы»…

***
- Ты, что творишь, дурья твоя башка, велено же тебе в косую лапу заруб делать…
- Дык, пряма лапа сподручней, все одно под засып пойдет…
- Сподручней? А ну как угол треснет? Я тебя самого в этот засып закопаю… но сейчас запорю, вымесок!
- Иван Григорьевич, ты чего разбушевался? Остынь. – Борис вмешался вовремя, Выродков уже и плеть начал доставать
- Борис Иванович сам глянь, этот дуботолк бревно спортил…
- Велика беда, другое сделает. Я мало что смыслю в вашем деле, только и дивлюсь, как у вас все любо выходит.
Дьяк разрядного приказа Выродков Иван Григорьевич, Мужик крепкий, жилистый, бороду стрижет коротко.
- Вот и дивись на здоровье, и не мешай… работников ежлив не пороть, такое наработают,  Твое дело, с бояр три шкуры драть, чтоб вовремя лес везли, чтоб не пришлось Басманова со стрельцами снова звать.  Вон, середка грудня, а у нас…  не успеем до весны…
Конец осени выдался сухим и ветреным. По ночам уже подмораживало. Работники из шалашей перебрались в большие землянки, до трех десятков человек в каждой. Ночью надышат, согреются, вот и ладно. У входа костерок небольшой, малек согревает
Иван Григорьевич с Борисом Ивановичем, да еще с десятком мастеровых Выродкова, у каждого из них своя артель и свой участок работы,  поселились в усадьбе боярина  Петра Ушастого, которого самого летом увез на правеж в Москву Алексей Басманов.
После каждого ужина Иван Григорьевич устраивает совет с мастеровыми, сыплет диковинными словами, а Борис в сторонке сидит «разинув рот», пытаясь за теми словами, уловить смысл… иногда получается.
Сегодня после совета Иван Григорьевич отпустил мастеровых, Борис только задержался. Сам же он достал доску, и начал что-то чертить… Борис не удержался, спросил
- А скажи, Иван Григорьевич, неужто план крепости переначиваешь? 
Выродков ухмыльнулся и отложил доску.
- Ишь ты, наконец, любопытствовать о моих планах начал. Не все ж тебе по стройке бестолоку ходить, под ногами путаться…- почесал затылок -  а не почаевничать ли нам? Кликни-ка, чтоб нам горшок кипятку принесли, да горшочек небольшой с крышкой.
- Иван Григорьевич, мы же уже за ужином пили иван-чай…
- Я тебя хочу угостить другим чаем… чаем от Кошум-мурзы Ногайской орды, был я у него посланником от князя московского… сколь же…  лет двенадцать тому, а ему привезли его с очень далекой страны шамаханской, он мне целую торбу в подарок, да вот осталось самая малость. Заваривать надо по особому… 
Чай шамаханский Борису не понравился, горький очень, хотя виду не показал. Почувствовал при этом какое-то непонятное возбуждение.
- К нему привыкнуть надо. Когда надо не спать, помогает.
- Да, а то у меня уже глаза стали слипаться…
- Теперь о планах. План крепости давно готов, ты же его видел. А у меня мысли вперед побежали. Во второй поход на Казань мы с тобой вместе ходили. Видел, какая там фортеция, стены какие? Ядра как горох от них… а почему?  Там двойная стена дубовая, а в засып меж стен илистая глина…
- И как же тогда?
- Ну, это мы сообразим… смотря кто будет командовать… государь-то наш умен зело, да горяч не в меру… нужен опытный воевода… да… А план я рисую такой – положил на стол доску – гляди.
- Это что за башня такая?
- Осадная башня. О восьми больших саженей высотой. С большой площадкой. К неприятелю углом острым…
- Накой?
- У татар тоже пушки имеются. В угол попасть трудно, а от стен ядра будут в скользь
- Хитро…
- У шведа одного… запамятовал как его… подглядел.
- А затем такая высокая?
- Хочу наверху пушки поставить, чтобы бить за стену по домам и дворам. Больше урону будет…
- Такую скоро не сладить
- Осада будет долгая, трудная… сладим… Все, на сегодня хватит, помолимся да на боковую… другой раз больше скажу…
Не пришлось на боковую… Вбежал кто-то из работников, упал на колени
- Батюшка, инженери, пожар! Землянка одна полыхает.
- Поднимай всех, тушите. Скоро подойдем.  Вот что с этими людишками… хорошо еще, что до нас черная болезнь не дошла, говорят, покос у нее  в Москве… по зиме сойдет.
Борис выдохнул – хорошо, что батюшка жену с сынишкой в Переславль забрал.
Пожар быстро потушили. Стали разбираться. Заживо сгорели пять человек… наблюдающий за костром уснул, одежда загорелась, а он вместо того чтобы бечь в сторону, вбежал в землянку…  Вдобавок, от многих спасшихся разило вином, что было под запретом… непонятно, где только достали…
- Ну, Борис Иванович, и что нам с ними делать? Я бы их всех за это иовесил… берез хватит. Чтобы другим было неповадно
Борис помрачнел, прошел перед погорельцами
- Я Григорий  Иванович, самолично выпорю каждого до поросячьего визгу, до кровавых соплей. Отлежатся, работать будут без седьмицы…
- Ну-ну, воля твоя, воевода – повернулся и пошел, на ходу бросив – а я бы повесил, порка им, что писанка ко христову дню…

3 Алексей Данилович Басманов

Прошло еще два года.
Ранним утром в начале месяца червеня, вышел на крыльцо своего терема Алексей Данилович. Сильно изменился -  высок, телом крепок, жилист, борода узкая вороньего крыла, а по голове уже седина прошлась, глаза колючие.
Спустился во двор. Дворовые, что шастали по делам своим, низко поклонились и застыли в ожидании приказов. Алексей же, просто махнул им рукой, идите, мол, бог с вами, лишь спросил слить воды умыться. Умывшись, и с утиральником на плече прошел сначала к конюшне. У коновязи, сам осмотрел подковы у своего любимого  гнедого жеребца, сухариком угостил, похлопал  по холке. Из конюшни выбежал заспанный, с соломой в нечесаных волосах конюх и начал мелко кланяться. Алексей поднес к его носу кулак.
- Смотри у меня, Алим,  ежлив бабки собьет мой «Руслан» аль подкову потеряет, я тебя…
- Как можно, хозяин.  Я, как скажете седлать, так я мигом бабки перемотаю, заготовлено уже.  А  вчерась Ягор его перековал…
- Заметил. Иди… апосля заутрока седлай трех коней.
- Знать далеко и надолго…
- Не твоего ума… - буркнул и пошел в кузницу, в которой уже весело постукивали молотками.
В кузнице придирчиво осмотрел свой доспех.  Яким подошел, кашлянул в кулак
- Доброго здраве, боярин. Мы тут пару пластин заменили на латах. Видно из пищалей задели, почти насквозь. Стрелы таких следов не оставляют. Да на шоломе кольчужку меняем, вскорости закончим…
- То ладно, Яким… Сабля?
- Зазубрины поправили, да наточили наново.
- Хвалю.
- Нам бы денежку… на железо…
- Прикажу. Проси больше, заслужили. Тебе отдельно золотой
- Благодарствую… тут такое дело еще…
- Говори
- Два подмастерья просятся к вам в дружину. Говорят, слыхали на Казань идти… так они при полном оружии своем… повоевать вишь неймется.
- Подумаю. Если подмастерьев возьму… а обещай-ка ты мне Яким моего Петьку в помощники взять. Хватит ему уже забавы… скоро на цареву службу идтить, так пусть хоть силенок у тебя наберется, помашет молотом-то. – Яким ухмыльнулся – да ты не лыбься, построже с ним, мол, батюшка велел. Вот пусть сам себе доспехи и кует…
- Это мы могем…
- Вот и ладно. Заканчивайте, мне в дорогу седни.
В это время на крыльце терема вышла Анастасия, жена Алексея. За руку вывела маленького Федю в длинной белой рубашонке. Загородившись рукой от солнца, поискала глазами Алексея. Не найдя, громко позвала
-  Алексей Данилович, утречать пора. Ждем…
Алексей вышел из кузни, подошел к крыльцу. Присел на корточки и позвал
- Это кто же тут у нас? Ну, Федор Алексеевич иди ко мне, своему батюшке.
- Да как же он по лестнице-то… малой еще.
- Ничего, пусть учится, мужик растет.
Феденька как-то задком начал сползать по ступенькам. Наконец, спустившись, подошел к батюшке.
- Ну, иди ко мне, я тебя расцелую. – Поднял на руки и стал его целовать. Федя при этом старался оттолкнуться  ручонками от бороды да усов, щикотно больно… – ну, все, идем к столу… А Петька где?
- Да ранее тебя вскочил, удрал вместе с дядькой на луг, пищаль прихватили…  на ходу, сказал, что их там целая дружина…
Алексей только покачал головой, как-то  знакомым повеяло.
- Пошлите за ним… в скорости прощаться будем.
Утречали долго. Скоро нянька увела маленького Федора. Остались в двоем.
- Что моя, голубушка, свет Настенька, пригорюнилась?
- Сокол ты мой ясный, не мочь тебе еще хоть на пару ден дома остаться? Только из Пронса, а уж и опять в дорогу…
- Душа моя, я бы еще с тобой помиловался, да царева служба зовет, да и потом…
- Знаю, о чем печаль твоя… тут намедни ходила я к Заварихе… обнадежила меня, может еще будут детушки. Травок целебных дала. Так что не верю я этому блаженному…
- Так ты и у Васьки Нагого была? Почто не сказывала?
- Боялась, осерчаешь.
- Голубка моя, как я могу на тебя сердиться? Сказывай, не томи.
- Настрощал… Сказал, что не бысть боле у нас детушек. И вина в том, на тебе, голуба мой, грехов много. Жестокосерд стал, безвинных многих сгубил, не бысть тебе прощения. Ни тебе, ни всему роду твоему. Высоко, мол, взлетел на крови, падать будет больно. Погибель твоя не в бою, а от рук ближних… только он уж этого не увидит, Господь к себе зовет, уж скоро… може лет пять и осталось.
- Брешет, окаянный! Что на ум взбредет, то и лопочет. Помню, как он у государя нашего на пиру вино в окно плескал. Мол, пожар в Новгороде тушил. Одна блажь.
- А еще в народе говорят, один новгородец сказывал, что пошел пожар в Новгороде, а вдруг появился странник, одним ведерком пожар потушил.
- Ох, уж эти бредни. Хочет народ верить – пущай себе… будто в Новгороде своих блаженных нет.
- Хорошо бы если это только бредни… все одно, страшновато мне. Ладно про это. Теперь скажи, касатик мой, и куда ж тебя сейчас царева служба несет? На какую сторону молитвы мои посылать?
- Под Коломной царь собирает великое воинство. Пойдем на Казань. На этот раз без победы не возвертаемся.
- Дай-то Бог, победы воинству нашему. И тебе божьей милости в ратном деле, без погибели, да ран больших, свет очей моих…

***

На лугах вкруг Коломны сколь глаз может уловить раскинулись палатки, шатры, костры дымят. Какую неделю подходят  к Коломне полки под знамена царя Ивана Васильевича. Кажется, что все русское царство поднялось по воле государя. И кого здесь только нет: казаки донского понизовья, башкиры, мордва, черкесы, татар множество.  Да здесь еще не все. По дороге еще пребудут конница татарская Шах-Али,  да в Свияжске еще с весны стоит большая рать с артиллерией, ждут своего часа …
Вдруг посреди лагеря меж стельцов поднялся какой-то шум. На этот шум из шатра вышел сам царь. Меж палаток скакал гонец. А за ним всадники уже начали седлать лошадей.
Гонец соскочил с лошади и упал на колени перед Иваном Васильевичем.
- Говори – молвил царь.
- Государь мой, Тулу осадили янычары хана Давлет Гирея. Сам хан на подходе. Теперь-то,  небось,  уже штурм начал.  Воевода наш  Григорий Иванович просит помощи, в крепости стрельцов дюжина, да лучников три десятка. Остальные сюда к тебе пришли.
- А что за шум ты поднял в лагере.
- Не гневись, государь, то стрельцы тульские меня узнали, поняли что беда, хотят на подмогу идтить…
- Ишь что удумал басурманин… решил царь, мол,  войска повел на Казань, так я, укушу… я ему зубы пообломаю, вместе с башкой, паскудник… Много ли их?
- Сам не видал, дозорные говорят многия тыщи… но часть сразу загонами по окрестным селам разъехались, разор чинят.
- Поменяй лошадь, скачи обратно. Будет подмога. Продержитесь пару дней…
- Слушаюсь, мой государь… - подвели ему коня свежего, вскочил и понесся…
У царя глаз зоркий, далеко видит. Заметил, что во главе туляков уже скачут к лесу два боярина, два верных друга – Алексей Басманов и Андрей Воротынский… Усмехнулся про себя – «Волчата возмужали, что им царь,  вольничают. Бориса с ними только не хватает» - приказал -  воевод Петра Щенятева, Андрея Курбского  и Михаила Воротынского мигом ко мне.

К вечеру подошли  к северным воротам Тулы. Повезло, янычары, стоявшие в осаде у этих ворот, в это время как раз на молитве стояли, на восток своему богу молились. С наскоку нескольких порубили, с боем пробились к воротам. С башни заметили их, отворили ворота. Усталые, попадали мертвецким сном,   до утра. 
А утром началось. Пушки огненными зарядами по городу бьют, янычары с кривыми саблями волна за волной на стены лезут. Ну и получают пули да стрелы.
Все население города, включая женщин и детей,  помогают защитникам – пожары тушат, камни со стен кидают, раненых выносят.
На головной башне у южных врат стоят: Григорий Иванович Темкин-Ростовскй, воевода тульский. Воевода в годах уже, наполовину лыс, зато борода седой бороной. С ним Алексей Басманов да Андрей Воротынский.
- Так, думаешь, Андрей Михайлович, батюшка твой, сына придет спасать, али Тулу от разора?
- Побойтесь Бога Григорий Иванович, за меня он и пальцем не шевельнет.
- Да, седни да завтра продержаться, трудновато будет… но сдюжем. А тебе, Алексей Данилович хватит самострелом баловаться…
- Так я, Григорий Иванович, все пытаюсь разглядеть в басурманском стане хана, мои стрелы каленые долетают, вон кажись, одного мурзу зацепил…
- Другое дело хочу поручить тебе. Видишь, на эти ворота у них основной упор, боюсь, не выдержат. За ними улица широка. Так что спущайся и организуй хороший завал из бревен,  оставь перед воротами площадку небольшую. Устроим здесь западню. А на башню эту мужики пущай бревна да камни подымают, сверху в случай чего встретим.
- Бегу исполнять, воевода.
- Добро.
Так и случилось. После полудня крымчане тараном все же одолели дубовые ворота, сломали железную решетку и хлынули в город в надежде на быструю победу. И долго их стоны были слышны из-под завалов… до позднего вечера.
Продержались день один. Ночью со стен не уходили, ждали какой-нибудь пакости со стороны хана Давлет1 Гирея…
На стене встретились Андрей с Алексеем. Со вчерашнего дня так и не удалось толком поговорить, не до того было. Долго стояли, молчали, слушая, как под стенами крепости янычары собирали своих погибших, как в ханском стане долго завывал мулла, как на востоке начинала заниматься заря нового дня.
- Да, много им предстоит хоронить на нашей земле своих басурман,  Андрей Воротынский росту среднего, горбонос и огненно рыж. – Ты скажи мне, Алешка, сколько мы уже с тобой воюем бок о бок, а толком друг друга не ведаем? В третий раз только на Казань идем. А еще… с литвинами да со шведами… кажный раз рядом были, а…
- То не главное. Главное, что доверяем друг другу, в бою стараемся быть рядом, а остальное…
- А мне вот интересно стало… семья, дети, стареть начал штоль? Как твои-то  детишки, сынишка Федор? Он младший или еще ждешь?
- Есть еще старший, Петька, скоро четырнадцать, уже рвется в службу, а Федька уже ходит. У тебя-то как с этим?
- Не везет пока. Девки одни, Аж  пять подряд – рыжие да конопатые. И все в меня, кхм… красавицы.  Женихи в сенях не толпятся… смех смехом, а на одних приданных разоришься, чтобы в мошну больше, а на лица меньше глядели.
- Ну, еще может и наследник появится.
- Дай-то Бог. А друг наш Борис Солтык, где пропадает? Давно не слыхать.
- А он с весны теперь под рукой воеводы Ивана Федоровича Мстиславского в Свияжске, с Выродковым переправы наводит, нас с тобой дожидается.
- Значит, повоюем вместе.
- Повоюем, повоюем – кряхтя, поднялся на башню Григорий Иванович – ненароком подслушал, что вы о делах семейных тут… это хорошо, как без этого, за кого биться, как не за своих семей…
- Вы, Григорий Иванович, поспали бы еще, до рассвета далеко.
- Ты, Алексей, не учи. Вы хоть и воеводы, да мелко еще плавали…  А я успел много чего за ночь. У нас всего четыре пушки. Со стен бить, толку мало. А поставил я их в бойницы нижние у подножья крепости ввиду ворот. Обзор плохой, но косить наступающих поганцев исправно должны будут. Заряжать гвоздями да каким мелким железом будем.
- Мудро.
- Сам знаю. Еще, подкинул я хану весть, что сам царь с силой великой, сюда идет. Да и его лазутчики, скорее всего, видели, что в вестах  двадцати отсель на ночлеге войско стоит. Доложат… Думаю, струсит хан…
- Выстоим до подхода.
- Выстоим-то точно, но надо постараться, чтобы хан без урона не ушел. Как почуем, что собирается бежать, на вылазку пойдем всеми силами своими.
- Маловато нас для такого боя.
- А я городских мужиков собрал в ополчение. С косами, вилами да рогатинами… Узнали, что скоро подмога, сами горят обидчиков наказать. Вот и повоюем, воспользуемся суетой ханской…

Не успела еще роса с трав сойти, как заговорили пушки турецкие, Янычары с криками кинулись на новый штурм крепости. Тут же разом громыхнули тульские пушки, выкосив целые полосы нападавших. Еще только начали ставить осадные лестницы на стены, как у шатра хана Давлет1 Гирея  пошла суета, прозвучали сигналы к отступлению. Со стен стрельцы заметили столб пыли на северной дорога – подмога идет.
У центральных ворот собрались все, кто мог держать оружие да мужики - ремесленники, торговцы, купцы от мала до  велика  с косами, вилами, баграми да с  оглоблями. Кузнецы городские раздали, сколь было, копья. Замечены были в толпе и бабы. Набралось  человек  двести.
Воевода  Григорий Иванович вперед вышел
- Туляки, настал наш час отомстить за наши обиды. Отстоим от поганых наш город. Слушайте – как выйдем за ворота, вперед станут стрельцы, по команде разом пальнут, за ними лучники и тоже разом пустят стрелы, а дальше только вперед на поганых басурман.
Из толпы ополчения вдруг раздался громкий женский голос
- Ты, батюшка, на рожон сам-то не лезь, позадь  стань, мы уж сами с ними покалякаем.
- Эй, ты… Марфа, кажись, ты со своим ухватом поаккуратнее, нечем будет щи с печи доставать
- Ниче, мой ухват, не один горшок еще посшибает.
Хохот, свист, крики «это она могет»…
- Ну, все, с Богом! Вперед!

Такой наглости от осажденных туляков  турко-татары не ожидали. Хан уже бросил свой обоз и покинул стан с большей частью своего войска, Янычары ушли Оставшиеся, вначале опешили, но потом, видя, что защитников не так много, ринулись в бой.
Зазвенело железо о железо, надсадно заверещали раненные татары. Андрей с Алексеем раз за разом вдвоем бросались в самую гущу врага, становились спина к спине, сабли их разили вокруг, «выкашивая поляну». Переводили дух и снова в гущу врага. 
Часть конницы татарской, услышав бой, вернулись и  начали  теснить защитников.
- К лесу, к лесу отступаем… среди дерев кони не пройдут, копья, вилы выставлять…
В пылу сражения, татары увидели шурин хана Давлет1Гирея Камбирдей пал с проломленной головой, а на севере появилось уж совсем близко облако пыли. Побросали оружие, доспехи и бросились в бега.
В погоню не пошли, уморились. Высыпали из леса, начали собирать трофеи, раненых своих перевязывать, убитым закрывать глаза…
 Воевода  Григорий Иванович Темкин-Ростовскй меж убитыми ходит, павших стрельцов да дружинников считает. Вдруг остановился. Стоит Марфа, дородная такая баба с ухватом и с удивлением рассматривает богато одетого убитого с проломленной головой. Воевода подошел, перевернул труп, пригляделся.
- Твоя работа, Марфа?
- Батюшка воевода, вон там еще трое или четверо, а ухват мой цел.
- Ты, хоть знаешь, кому «горшок» разбила?
- Да он как увидал меня, такие удивленные глаза сделал, из косых сразу круглыми стали. Видно с бабами русскими не приходилось воевать. Ну, я его и познакомила с ухватом.
- Да это ты сродственника самого крымского хана приголубила.
- Во как… а что не надо было?
- Лично от меня тебе за это  благодарность, а здесь забирай, что понравится. Вон, хоть тот казан большой бери.
- В хозяйстве не помешает. Дай вам Бог здоровья батюшка воевода.

А на опушке леса, прислонясь спинами к старой березе, сидят Алексей и Андрей. Скинули свои доспехи, отдыхают.
- Слышь, Андрей, ты считал, скольких ты сегодня успокоил?
- Никогда не считаю, все ж души человечьи…
- А я вот считаю… какие у них могут быть души, если на чужую землю позарились.
- Так не по своей же воле…   Ты, Алешка, глянь-ка полк Андрея Курбского подошел. Легок на помине. Пойдем, обнимем князя.
- Не буду я с ним обниматься, заносчив стал больно…
- Зато умен как змий. Я пошел.
- Подожди, я с тобой.
Обниматься не пришлось, Курбский с Григорием Ивановичем перекинулись парой слов, и полк его прямо с похода двинулся дальше.
Не успел скрыться полк Курбского, как явились  полк Петра Щенятева  и некоторые соединения Большого полка под общим водительством  Михаила Воротынского.
- Припозднились малость, Михаил Иванович, - встретил своего старого друга  Григорий Иванович – мы тут малость повоевали, вон Курбского отправил далее
- Ну, здрав будь и ты, Михайло.
- Что хочешь спросить про сынка своего, вижу, хочешь, но не спросишь, так я тебе скажу. Достойный наследник вырос, бился аки лев. Не ищи глазами-то, сам объявится. У нас с тобой еще не закончен бой.
- Сам сказал, что погнали хана.
- Да, он как заслышал, что на него сам Воротынский идет, быстро поменял свои шарвары и наладился домой бечь. Так быстро побег, что половину своего войска забыл предупредить. Это которые загонами, рыщут по моей земле, да по рязанской, добычу ищут. Только в скорости должны сюда вернуться, може уже седни. Готовимся к встрече…
- Не темни, Григорий Иванович, будто я тебя не знаю, что хитрого задумал для встречи? И много ли их?
- А вот как положим их на съедение диким зверям, тогда и посчитаем.
- Где встречать будем?
- Вон, видишь, ханский шатер уцелел, обоз с награбленным, да припасы, опять же  пушки и припасы к ним, все на месте, бунчуки мурз вон валяются.
- Ой, хитер, ой, хитер… предлагаешь под хана рядиться?
- Зачем тебе самому… ты мордой не вышел,  найдется кому. Мы шурина Давлета, Камбирдея убили, доспехи его целехоньки… Распоряжусь, прибрать тут все, бунчуки воткнуть у шатров, дымку подпустим… еще что-нибудь придумаем и будем ждать. Здесь дорога одна, заманим их в ловушку, пока поймут, большая часть уже лежать будет. Я Курбского послал вроде как в погоню за ханом, но велел в сторону принять и затаиться. Как у нас здесь заваруха пойдет, в тыл ударит. А хану мы все равно не дадим уйти, догоним еще…
- Пусть так и будет. Командуй.
- Да, вижу я, вижу, не терпится тебе сынка обнять. Не забудь друга его, Алексея Басманова благодарить. Много раз они друг друга бою выручали…
- Бывало и мы с тобой также…
- Бывало…

Так и вышло, был бой, и остатки крымских  турко-татар, что смогли вырваться из котла бежали вслед за ханом. 
На берегах реки Шиворонь, русское войско под командованием воевод князей Щенятева и Курбского настигло Девлета1 Гирея.  Крымские отряды были полностью разгромлены, Девлет Гирей позорно бежал в степи с малочисленными остатками своей орды, бросив обозы с награбленной добычей и военным имуществом.