ВЕХИ лета 7047-7080 Часть третья 1-5 гл

ВЕХИ
 (лета 7047 - 7080)
Часть третья

   
1.    Васька Нагой

Конец зимобора. Комоед. Солнце уже по-весеннему пригревает. С крыш соломенных да железом крытых капает, под ногами снег талый   вперемежку с навозом конским хлюпать начинает.
В торговых рядах на площади Красной с утра самого шумно, не протолкнуться от покупателей, да и просто зевак. Благо есть, на что и поглазеть. Скоморохи с медведем и козой, со свирелями да дудками, балаган да карусели, на любой вкус…
- А вот калачи, прямо из печи!
- Блины, блины, блины. Со сметаной, с маслом, с икоркой щучьей. Налетай, на кажно брюхо найдется!
- Сбитень, сбитень. Кружка - полушка, три кружки – копейка
- А кому платки заморские, всякого узору,  всем молодкам будет впору.
- Люди добрые, держи малово! Калач скрал.  Поможите споймать негодника!  Ату его!..  Кто поймает, тому копейку.
Хохот, улюлюканье в ответ. Но нашлись и те, кому и копейка не в тягость, бросились в погоню. Да где  там… попробуй поймать шустрого мальца в сильно поношенном зипуне, что в любую щель пролезет, под  любым прилавком пронырнет. Того уж и след простыл. А калач? Да у офени от одного калача не убудет.
- Борька, держи его крепче.  Ишь, кусаться вздумал.
Борька хоть на полголовы только выше пойманного беглеца, но заметно сильнее. Белобрыс, лицом ряб, нос курнос, по виду вельми задирист.
- Отпусти, вражина, а то велю тебе голову снести, будешь знать тода.
- Слышь, Лешка, он еще и угрожать вздумал. А если я сам себе велю штаны с тебя снять да хворостиной по голому заду, тогда как?
- Не надо меня хворостиной… отпусти!
- Кусаться не будешь, отпущу. А нет, сдадим как воришку, а мы за тебя копеечку получим. Вон, у Лешки седни только полушка в кармане, а у меня лишь вошь на аркане.
Алешка старше своих лет выглядит. Высок, черняв, глазами чуть раскос.
- Борька, да отпусти ты его, а то он со страха еще обделается
- Не надо меня сдавать… не буду кусаться.
- Ну, так и быть.
Алешка здесь верховодит, Борис ему в рот смотрит, хоть тот лишь на год его старше. А  пойманный беглец еще совсем юнец, лет на вид восьми. Худой  да бледный. Лицом по-девичьи чист, волос цвета соломы до плеч…  Алешка допрос решил учинить.
- А поведай-ка тогда нам, пошто за тобой гнались? Что скрал, покажь. Мы  тебя от порки спасли, поделишься, отпустим. Во, Борь, калач у него. Ты штоль голодный?
- Не для себя… я… это…  для Васьки Нагого. Нужон он мне…
- Ну, раз для юродивого, это другое дело, это благое дело. Только накой он тебе?
- Оченно надо… хочу глянуть на него, хоть одним глазком… бают, чудеса творит…
- Ну, надо так надо. Только ты не в ту сторону побег. Нагой седни у Варвары на паперти. Да тебе в ту сторону лучше и не соваться, там не такие как мы добрые ребята, тумаков надавать могут, то их сторона
- Ни…  все равно пойду…
- Ишь, храбрец нашелся…
На задках торговых рядов в одном из купеческих амбаров, между кадушек с мочеными яблоками, солеными огурцами, и прочей снедью давно уже облюбовали себе тайное убежище два подростка. Сюда же затащили, спасая от погони мальца в драном зипунишке, но в сапожках почти новеньких сафьяновой  кожи. Шапку, правда, потерял, пока удирал с калачом.
- Ладно. Коль ты такой храбрый, придется помочь. Да и нам кулаки почесать в охотку. Так и быть, проводим тебя…  Для начала давай знакомиться. Кто таков, кличут как, какого роду-племени?
- Сами-то кто такие? Может сами, лихие людишки, тода мне с вами не по пути…
- Борь, а он ершистый, хоть от горшка два вершка… может, возьмем его в свою дружину?
- Ладно, Леха, давай поначалу про себя, а то и взаправду решит – шайка разбойничья… Я вот  Борис, сын Ивана Солтыкова по прозванию Бородок из Переславля. Воевода. Вырасту тоже стану воеводой..   Мне уже пятнадцать… будет летом, А  он Алешка, сын Данилы Басманова, только отец его теперь в плену у литвинов. Он на  год меня старше.  А сам ты, я так думаю, не из простых… хоть и зипунишко у тебя старый, да вот сапожки не иначе как боярские. Тоже, небось, скрал?
-  И ничего я не скрал… мои сапожки…
-  И как тебя звать будем?
-  Ванька я… отец с матерью померли… сирота.
-  Борь, он кажись, на жалость бьет. А сам…
-  Погодь, Борь…  Ну, и где ты, Ивашка, серая сермяшка обитаешь?
-  Там…
-  В кремле штоль?   У каких ворот?
-  У… Кутафьей башни.
- Так и наш терем у Кутафьей… Сирота, говоришь, значит…  А в людях у кого из бояр?
-  У… у Шуйских…
-  Рядом их двор. А годков тебе?...
-  Девять…
-  А не скажешь… поди плохо кормят, тощой больно. 
Борис встрял в «допрос»:
-  Объедками небось, что собаки жрать не станут…
- Борь, я чего помыслил… а давай под наше крыло его возьмем? Будет в нашей дружине третьим? Хочешь ворогов лупить? За Русь святую биться?
-  Хочу…
-  У нас и самострелы есть, и пищали будут. Вот в страдник будем ходить на Девичий луг, перепелов стрелять. Тебя с собой будем брать, стрелять научим…
-  Да, а ты как оголодаешь, нас ищи, накормим вдоволь. Мы здесь часто сидим..
-  Мне…  мне Нагого надо увидеть…
- Ты теперь в нашей дружине и мы должны друг друга защищать. Мы тебя по задворкам проведем, тайные ходы знаем…

В церкви Святой Великомученицы Варвары только отслужили обедню и народ начал выходить с центральных ворот. Кланяясь и мелко крестясь на купола, быстро расходились по своим житейским делам. На паперти громко ссорились нищие и калеки в лохмотьях из-за подаяния. Считали полушки, прятали их кто куда – кто за пазуху, кто для надежности за щекой во рту. Расползались кто куда, спеша занять место возле ближайших харчевен в надежде поживиться съестным…
На паперти справа от лестницы, спускающейся от центральных врат, на коленях упершись лбом в каменный фундамент, руки простирая по  холодным стенам храма, стоял известный в Москве юродивый Васька прозванный Нагим, за то, что в любую погоду круглый год ходил голым, имея на чреслах своих лишь кусок рогожки. Был он больно худ, кости ходячие затянутые кожей, реденькие волосы на голове да бороде, но ясен ликом. Теперь же, негромко молился в стену, обливаясь при этом горючими слезами. Сквозь всхлипы было не понять слов молитвы, только что просил за что-то прощения у святой Варвары. Редкие прохожие, проходя мимо, только дивились на него да качали головами говоря – Чудит блаженный. У камней прощенья просит…
«Дружина» мальчишек уже подходила к храму, как позади раздалось - «Поберегись». Едва успели отскочить в сторону. Мимо пролетел возок запряженный  гнедым жеребцом. У храма седок осадил коня, тот недовольно заржал, и стал.  Не вылезая из возка, поднялся тучный купец в тулупе. Заломив на затылок шапку с куньим верхом, позвал громко:
- Эй, Васька, в стену еще не вмерз? А то иди сюда, у меня с собой зелено вино есть, чарку налью для сугрева..
Василий не стал оборачиваться к нему, только опустил плетьми руки и застыл.
- Василий, слышь ли, не хошь зелена вина, так я тебе лисью шубу пожалую. - Скинул с плеч тулуп. С под тулупа шубу лисью снял и кинул блаженному.
- Я сегодня добрый, пользуйся…
Василий обернулся, сел прямо в снег, в руку взял комок снега, отер им свое лицо и вдруг так громко и визгливо закричал, что жеребец седока вздрогнул всем туловом и удивленным глазом посмотрел на юродивого
- Что, купец, решил грехи свои замолить? Это передо мной-то?.. Быдто мне неведомо, что ты братца единородного по первому снегу в лесу зарезал, да в лесу бросил? Да на басурманина показал? Невинную душу басурманскую сгубил. Как снег растает, водой станет,  все  вскроется и будет тебе от воды той кончина злая, так и знай - и  добавил уже совсем тихо - Шубу свою забери, кровушкой людскою полита… много на ей грехов, мне не снесть. Уходи, молиться за лисью шубу буду…
- Молчи, блаженный…
Замахнулся было купец плетью на Василия, да жеребец его вдруг дернул и понес. Купец завалился на дно возка, и еще долго были слышны проклятия его в морозном воздухе…
- Леха, а вовремя ты стеганул коня…
- Сам не знаю, само как-то получилось. Ты, Ванятка, смотри, привели мы тебя к Нагому. Не боишься его? Доставай свой калач..
Василий услышал, хотя ребята стояли в саженях десяти от него, поманил пальцем.
- Мальцы, подь ближе… службу сослужите, шубу энту вон на забор повесьте, кому глянется, того и будет греть, а мне и так хорошо… да там у забора и постойте, мне  сиротке сказать много надобно… А ты, с калачом подойди ближе.
Иван подошел к юродивому и протянул ему калач.
- Кушайте на здоровье
- Ты сам голодный, Иван сын великого князя Василия,  а мне калач даешь… только я краденное не могу есть. И впредь не кради, грех большой
- Я не голодный… я для тебя нес… И откуда ты знаешь, что я княжонок?...
- Да я вижу все. Покуда помолчи, говорить тебе мне велено
- Кем велено?
- Надысь во сне явилась мне Царица Небесная, заступница наша пред Всевышним, сказала, что придешь сегодня.  меня просила за тебя… Да вот  еще Варварушка… тут она теперь меж нами.
- Почему ко мне не пришла Царица Небесная?
- Помыслов да замыслов плохих в тебе много, к душе пробиться невозможно.   Волчонок в тебе  сидит, это я и сам вижу. Много в тебе и хорошего и дурного.  Судьба у тебя трудная была,  а дале-то  еще труднее будет… великие дела предстоит свершить. Пока перетерпеть надо, совсем не озлобиться. Слушай своего духовного наставника митрополита Макария. Он пока единственная твоя опора и утешение. Знай, ближние твои совсем тебе не друзья. Всегда остерегайся их…  Друзей ищи на стороне. Вон те, что у забора стоят, будут тебе верными до конца. Верь им, не подведут. А калач ворованный домой снеси… Карауль когда бояре Шуйский да Бельский… тож родня, сойдутся  где. Встань меж имя, да и протяни им калач сей, скажи, от Васьки Нагого  мол принес… угощение. Увидишь, что будет. Увидишь, как они любят друг друга начнут… Пока хватит. Все, что мне велено, я сказал… кроме калача. Это от меня самого исходит. Иди, если ты сам ко мне пришел, я за твою душу молиться начну… С Богом!
- Благослови меня…
- Не могу. Мне никого благословлять не велено – грешен больно.
- Как так можно?
- Все мое житие  это одно единое искупление грехов моих и за всех… И ста лет будет мало, чтобы отмолить… Иди уже, а то други твои замерзать начинают, вон топочут на месте… будто по малому хотят.  Да, вот тебе напоследок. Перед новыми друзьями своим можешь открыться, пока малые в возрасте еще, зависти у них не нет… Иди.

Всю дорогу обратно шли молча. Пришли в свое убежище, и только тогда Алексей спросил
- Ну…
- Что ну? Есть хочу, живот к спине прилип.
- Борь, калач свой  он обратно принес…
- Это для другого дела…
- Ну, тогда, Алешка, доставай наши припасы. Пирог большой с визигой будешь?  На, держи.
- Надо делить всем поровну.
- Нет, Ваня, ты у нас меньшой, ешь, сколько влезет…
- Алексей, Борис… вы взаправду меня в свою дружину возьмете?
- Ха, Иванушка-дурачок, ты уже в полдни как в нашей дружине.
- И это навсегда?
- Навсегдатее не бывает.
- Тогда я должен перед вами покаяться…
- Васька тебя научил?
- Да. И побожитель, что когда я вам что скажу, вы меня отсюда не попрете?
- Вот тебе крест. Теперь ты Борис
- Вот, как перед Богом… крест мой. Аминь. Ты, Вань,  прожуй сначала, мы подождем. Верно, Борь?
- Я не из дворовых людей бояр Шуйских. Я старший сын Государя Василия Ивановича…
- Выходит ты государь наш?
- Наверно.
- А что в этом такого? Борь, что государи пироги с визигой не едят? И за ушами у них от этого не трещит?
- Слышь, Алешка, как трещит? Ешь, ешь, государь наш Иван Васильевич.
Ваня с полным ртом чуть слезу не пустил:
- Не выгоняйте меня из дружины.
- Мы же побожились.
С этой встречи почти девять лет минуло.

 
2. Борис Иванович Салтыков

Изба воеводы Ивана Михайловича СалтЫкова, в Замоскворечье, добротная, просторная, со светелкой наверху. Двор с хозяйственными пристройками, с конюшней, небольшой кузницей, амбарами и прочими надобностями. Прошлогодний пожар не коснулся его, стороной обошел. А сгоревшие царские да боярские хоромы в кремле после пожара за год отстроили наново…
Старший сын Борис только вернулся из похода, едва успел отмыться от дорожной пыли, переодеться, как пришел за ним дворовый малец немой Прошка и жестами показал, что отец, мол, требует его придти немедля в гридню. Борис поморщился, «не дает хоть чуток отдохнуть, даже к женушке зайти», пошел, зная наперед, что будет ему взбучка…
В гридне стол накрыт для двоих. Иван Михайлович сидит во главе стола, для Бориса же накрыто в другом конце. Иван Михайлович встретил сына неприветливо, глядя из-под густых седых бровей. Был он уже в изрядном подпитии, а это предвещало ураган. Борис, поклонился,   молча сел к столу и тоже нахмурился. Помолчали, зыркая друг на друга. Отец вдруг откинулся в своем кресле и уже с усмешкой начал:
- Ну, будь здрав, сынок.
- И вам здоровья, батюшка…
- Что, догадался, за что буду тебя…  разными словами…  не угадал, я седни добрый, радый, что живой вернулся.
- Воля ваша, батюшка…
- Воля наша… ты давай, ешь, да вина хлебного чарку прими, да и я с тобой…
Молча, выпили. Борис жадно принялся за еду. Иван ухмыльнулся в бороду…
- Что, с самого Владимира на одной походной каше? За первый поход, когда в Волге утопили… сколь ты моих лучших дружинников в тяжелых доспехах, которые ковал еще мой дед…
- Двоих только, да одну пушку…
- Ну, за них я тебя оглоблей уже опоясывал… это ж надо, весной по льду. Куда воеводы смотрели?
- Советовали не ходить, да только…
- Да, знаю я все. Царь приказал, умри да дай Казань… Молод еще…  Сидел бы у себя в кремле, книжками баловался, да с женой молодой миловался… Тоже вот еще… три дня тому из Ромеи целый воз книг навезли.
- Царь хочет все знать…
- По книжкам всего знать нельзя… Старых людей слушать надо, они по жизнь все знают. Сильвестра да Адашева слушал бы.
- Так они ему тож советовали не ходить… да разве ж он…
- Вырос волчонок, в силу вошел. Я с понятием, детство досталось, врагу не пожелаешь. Всех обидчиков запомнил, мстить начал… скольких бояр извел. Да, ладно бы в Тайнинской башне, а то… сколь ему годков было когда боярина знатного, из Рюриковичей Андрея Шуйского собаками порвал, а сам глядел и усмехался… поди двенадцати не было…
- Он за Воронцова тогда заступился…
- Да, и это через год Шуйскому припомнил…
- Батюшка, это он со своими врагами лют, а с близкими так очень даже… брата своего шибко любит…
- Это кто ж, ему близкие. Вроде тебя штоль? Или этот выскочка Алешка Басманов да и кто там еще? Курбский да Адашев? Дружина горлопанов да безобразников, готовых по его слову хошь по срамным девкам, аль побезобразить спьяну, они и рады…
- Я, батюшка в этом не участвую. Да и Адашев…
- Хватило ума…  Ладно… выдохся я… теперь ответь, почто в другой раз от Дмитрова, в день пути по дороге на Казань стали да обратно пошли?
- Даже нам не сказал, батюшка. Приказал домой идти, а сам вперед ускакал
- Видать донос какой получил… то ладно… не нашего ума, значит.  Ну, а на этот-то раз, что опять обделались?
- Две недели пушками долбили стены, пока припасы не закончились, а стены так и не проломили…
- А нельзя наперед было узнать?  Много дружинников потеряли?
- До десяти в каждой сотне…
- Многовато. Это вам не Псков, одной только угрозой ворота открывать…
- У меня батюшка новость…
- Говори
- Батюшка, царь наш, Иван Васильевич, повелел мне, недолече от Казани, верстах в двадцати свою крепость поставить.
- Вот это умно, ничего не скажу. Справишься?
- Надо справиться. Царь как на дружбу, так и на расправу… Да не один же буду, дьяка Выродкова дал, толковый говорят строитель. Мне только командовать. За зиму надо будет собрать крепость далече в лесах бояр Ушастых под Угличем
- Далековато…  и накой?
- Хитро замыслено. По весне, разобрать, плотами спустить к устью Свияги, да за месяц на месте и собрать, под носом татар.
- Ну, Господь вам в помощь. Риск велик…  надо же, в книжках своих такую затею нашел, видно…  Да-а… выходит, доверяет он тебе такую работу.
- Я с малолетства с ним рядом, вместе росли…   Пока возвращались, еще замыслил царь…  посмотрел на орду нашу пеструю... говорит, хочу вкруг Москвы поселения создать больше тысячи, да раздать своим дворянам и детям боярским, с тем, чтобы создать единое стрелецкое войско…
- Да-а… пошли дела, не успеваешь проморгаться. Может и тебе пора книжки начинать почитывать?
- Не, батюшка, лучше буду умных людей слушать, да на ус мотать… Сильвестрова «Домостроя» мне хватает.
- Ну, смотри…  Совет дам – близко к себе Государя не подпускай, но и слишком далеко не держись… целее будешь. А то, дружба дружбой…
- Благодарствую, батюшка.
Помолчали. Иван Михайлович еще себе чарку налил, но пить не стал, решил, что хватит. Тяжело из-за стола поднялся.
- Иди ко мне, благословлять буду. На добрые дела.
Борис подошел, отец перекрестил его. Обнялись.
- А я вот что решил… стар я стал, вон руки начали трястись… через пару недель уеду в свою вотчину, в Переславль… не хочу здесь помирать. Душно мне здесь. Кресты Салтыков моих предков там…
- Долгих лет тебе, батюшка.
- Это как Бог даст. Но внуков дождусь. Все, беги, к женушке, поди заждалась.  Поаккуратнее там… на сносях всеж.

***
С утра самого охота не заладилась. Да и какая может быть охота в середине страдника, так одно баловство. К полудню набежали тучи, пошел теплый мелкий дождь. Пришлось срочно поставить большой шатер, распрячь коней, да пустить их на выпас. Сами «охотники» средь которых:  Андрей Воротынский, Алексей Адашев, Дмитрий Оболенский, Андрей Курбский  и Алексей Басманов,   расселись вкруг небольшого костерка в шатре, пируют и уже давненько, а вокруг шатра в саженях пятидесяти мокнут под дождем стрельцы.
- А спрошу я тебя Алексей Данилович, помнишь ли ты еще, как угощал меня пирогом с визигой?
- Полноте, государь, когда это было… с той поры сколь воды утекло, да  в той «дружине»  еще прибавлений сколь стало, почитай все русское воинство.
- А я Лешка вот не забыл…  Семен, подавай.
Кравчий Семен Шеремет кинулся было к большой корзине с припасами, по пути споткнулся о подставленную ногу Воротынского, растянулся на кошме, чем вызвал общий смех.
- Экий ты, неловкий, братец – молвил Алексей Адашев, помогая ему подняться, смотри аккуратней с корзиной, не побей кувшины с вином, государь может тебя и простит, а мы тумаков навесим, точно…
Наконец, на ковер были высыпаны пироги.
- Разбирайте пироги да наливайте из братины большие чарки. Под пироги с визигой не грех выпить.
- Не грех, государь наш, Иван Васильевич, не грех… за царя нашего выпьем други!
- Ты, Лешка не части, тебе еще читать нам предстоит… захватил ли нам про Магомеда?
- Да чуял я, что прихватить с собой надобно.
- Ой ли? А ежлив я спросил бы о «Человеколюбии», тогда как?
- И о «Сказание о Петре, Волоском  воеводе», тож… что ж будтать я вас, государь, не знаю…
- Добре… еще скажи, Настасьюшка твоя, родила ли?
- Да, государь, сын у меня, третьего дня…
- Чего молчал? Как назвал?
- Федором, государь…
- Крестным буду, слыхали все?
- Не мог и помечтать, велика милость твоя, государь. Благодарствую.
- Вот за него и выпьем. А потом ты нам на радостях и почитаешь. Больно мне любо как ты… красно с напевом таким…
В шатер вошел рында в изрядно промокшем кафтане
- Чего тебе? Говори.
- Государь-батюшка, С Москвы прискакал Боярин Солтык.
- Который?
- Младший, Борис
- Зови. Да достань ему мой сухой кафтан, небось сырой весь.
Рында вышел, а Иван Васильевич добавил
- Я уж было подумал, что старик прибыл. Ворчлив больно, но славный воевода был. А Борька тож в него, все дело просит, бражничать-то не любит, брезгует… Ну, мы ему…  кравчий, большой кубок зелена вина готовь.
Борис вошел в шатер уже в сухом кафтане, который ему был великоват. Поклонился сначала государю, потом кивнул боярам
- Здоровья тебе, государь.
- И тебе как бы не захворать. Накося, прими кубок вина, для сугрева, да чтобы до дна… Пей.
Делать нечего – царь повелел, Борис выпил,  сразу в жар бросило.
- Вот, други мои, теперь наша «дружина» в полном сборе. Не сказывал я вам, как этот воевода пытался меня высечь?
- Так не высек же… и хотел вроде бы за дело…
- Вишь ты… помнит. Ну, садись, мил друг, молви, зачем пожаловал? Ведь ты должен быть в вотчине бояр Ушастых, крепость ладить?
- С жалобой на бояр… не только Ушастый, иные есть…
Царь помрачнел
- Как же они мне надоели… Кругом одни враги. Вот на охоту из Москвы сбежал, так и здесь достали… Говори, в чем их вина?
- Так государь, не дают лес валить, до зимы, мол, еще далеко, а к зиме, царь может еще и передумает…
- Ах, ироды! Сам пороть буду… прелюдно…
- Нам сейчас лес нужен, осенью начнем крепость рубить, до весны можем не поспеть.
- Дале…
- Людишек не дают, жатва, мол, скоро, самим нужны. То, что грубят, это ничего, привыкший, а вот… за дело…
- Ладно. Ты, Боря, вон как раскраснелся, пить так и не научился… закусывай… вон пироги… ешь, что хочешь, отдыхай. А с делом твоим…  как там Выродков?
- Дьяк славный зодчий. План крепости сделал. Любо-дорого… Ладим…
- Хорошо. А мы поступим так… чьи там вотчины соседние… не помню..
- Дед мой по дядькиной жены, Оболенский-Белый…
- Сам поеду, и тебя с собой возьму, нивы несжатые пожгу…
- Как так можно, государь? Чем работников кормить будут?
- Ничего, откроют свои закрома, что на продажу лежат, год кормить всех будут. Иначе, сгною… паскудников… всех…
Алексей Басманов попытался остудить гнев царя
- Государь, да не серчай ты так… может и не надо тебе ехать, мало тебе дел на Москве? Меня пошли с полсотни стрельцов, на коленях будут ползать…  кровушкой умоются, уж потешусь.
- Может ты и прав, Алешка… вот окрещу твоего Федора, тогда поедешь.
- Алешка, у тебя что, еще сын?
- Вероятно уже поскребыш,  Настасия моя больше не сможет.
Борис, уже сильно захмелевший полез обниматься. Надо же, у меня Авдотьюшка тоже может уж сейчас и родит. Так спешил, что мимо дома проскакал сюда.
- Эй, «дружинники», вы что, сговорились? Ну, и дела… мои поздравления. И за твоего… надеюсь мальца, кравчий наливай всем.
Благодарствую, государь, Иван Василь… - не договорил Борис, повалился на кошму и сразу уснул…
Царь усмехнулся
- Да, с дороги, да с устатку… всегда пить не умел… может и хорошо, меньше грехов накопит…  Пусть проспится, а мы согрешим тихонько, поднимем за всех нас чарки… и будем здравы…  апосля будем молиться да  каяться…
- Будь здрав государь наш!
- А теперь Алешка, читай…
Алексей неведомо откуда книгу писанную. Кашлянул в кулак и начал:
«Царь турской Магмет-салтан сам был философ мудрый по своим книгам по турским, а се греческия книги прочел, и написав слово в слово по-турски, ино великия мудрости прибыло у царя Магметя. Да рек тако сеитам своим, и пашам, и молнам, и абызам: «Пишется великия мудрости о благоверном царе Констянтине. Вы естя сами мудрыя философы, да смотрите то в книги своя мудрыя, как о великом царе Констянтине пишет: он же родился источник мудрости воинския; пишется: от меча его вся подсолнечная не могла сохранитися. Да он же на царстве своем отца своего остался млад, трех лет от рода своего»…
Царь еще испросил чарку наполнить и прервал чтение
- Это обо мне, не иначе. Алешка, далее пропусти… а начни-ка…
- Как скажешь, государь. Откель продолжить?
-  А начни же… «В лето 6960 перваго царь…
- Изволь, вот только горло промочу… «В лето 6960 перваго царь Магмет-салтан турской велел со всего царьства все доходы к собе в казну имати, а никому ни в котором городе наместничества не дал велможам своим для того, чтобы не прелщалися, неправдою бы не судили, и оброчил вельмож своих из казны своея, царския, кто чего достоит. И дал суд во все царство, и велел присуд имати к собе в казну для того, чтобы судьи не искушалися и неправдою бы не судили. Да приказал судиям: «Не дружитеся с неправдою, да не гневити Бога да держитеся правды, что Бог любит». Да послал по градом судии свои, паши верныя и кадыи и шибошии и амини, и велел судити прямо. И рек тако Магмет-салтан: «Братия моя любимая, верная, судити прямо и воздадите богу сердечную радость…»
Увидал краем глаза Басманов, что голова царя клониться стала, затих.
Но Иван Васильевич вдруг встрепенулся и громко крикнул
- Вот, и мы властию своей так поступим… про янычар моих верных… «не мочно царю без грозы быти; как конь под царем без узды, тако и царство без грозы»…

***
- Ты, что творишь, дурья твоя башка, велено же тебе в косую лапу заруб делать…
- Дык, пряма лапа сподручней, все одно под засып пойдет…
- Сподручней? А ну как угол треснет? Я тебя самого в этот засып закопаю… но сейчас запорю, вымесок!
- Иван Григорьевич, ты чего разбушевался? Остынь. – Борис вмешался вовремя, Выродков уже и плеть начал доставать
- Борис Иванович сам глянь, этот дуботолк бревно спортил…
- Велика беда, другое сделает. Я мало что смыслю в вашем деле, только и дивлюсь, как у вас все любо выходит.
Дьяк разрядного приказа Выродков Иван Григорьевич, Мужик крепкий, жилистый, бороду стрижет коротко.
- Вот и дивись на здоровье, и не мешай… работников ежлив не пороть, такое наработают,  Твое дело, с бояр три шкуры драть, чтоб вовремя лес везли, чтоб не пришлось Басманова со стрельцами снова звать.  Вон, середка грудня, а у нас…  не успеем до весны…
Конец осени выдался сухим и ветреным. По ночам уже подмораживало. Работники из шалашей перебрались в большие землянки, до трех десятков человек в каждой. Ночью надышат, согреются, вот и ладно. У входа костерок небольшой, малек согревает
Иван Григорьевич с Борисом Ивановичем, да еще с десятком мастеровых Выродкова, у каждого из них своя артель и свой участок работы,  поселились в усадьбе боярина  Петра Ушастого, которого самого летом увез на правеж в Москву Алексей Басманов.
После каждого ужина Иван Григорьевич устраивает совет с мастеровыми, сыплет диковинными словами, а Борис в сторонке сидит «разинув рот», пытаясь за теми словами, уловить смысл… иногда получается.
Сегодня после совета Иван Григорьевич отпустил мастеровых, Борис только задержался. Сам же он достал доску, и начал что-то чертить… Борис не удержался, спросил
- А скажи, Иван Григорьевич, неужто план крепости переначиваешь? 
Выродков ухмыльнулся и отложил доску.
- Ишь ты, наконец, любопытствовать о моих планах начал. Не все ж тебе по стройке бестолоку ходить, под ногами путаться…- почесал затылок -  а не почаевничать ли нам? Кликни-ка, чтоб нам горшок кипятку принесли, да горшочек небольшой с крышкой.
- Иван Григорьевич, мы же уже за ужином пили иван-чай…
- Я тебя хочу угостить другим чаем… чаем от Кошум-мурзы Ногайской орды, был я у него посланником от князя московского… сколь же…  лет двенадцать тому, а ему привезли его с очень далекой страны шамаханской, он мне целую торбу в подарок, да вот осталось самая малость. Заваривать надо по особому… 
Чай шамаханский Борису не понравился, горький очень, хотя виду не показал. Почувствовал при этом какое-то непонятное возбуждение.
- К нему привыкнуть надо. Когда надо не спать, помогает.
- Да, а то у меня уже глаза стали слипаться…
- Теперь о планах. План крепости давно готов, ты же его видел. А у меня мысли вперед побежали. Во второй поход на Казань мы с тобой вместе ходили. Видел, какая там фортеция, стены какие? Ядра как горох от них… а почему?  Там двойная стена дубовая, а в засып меж стен илистая глина…
- И как же тогда?
- Ну, это мы сообразим… смотря кто будет командовать… государь-то наш умен зело, да горяч не в меру… нужен опытный воевода… да… А план я рисую такой – положил на стол доску – гляди.
- Это что за башня такая?
- Осадная башня. О восьми больших саженей высотой. С большой площадкой. К неприятелю углом острым…
- Накой?
- У татар тоже пушки имеются. В угол попасть трудно, а от стен ядра будут в скользь
- Хитро…
- У шведа одного… запамятовал как его… подглядел.
- А затем такая высокая?
- Хочу наверху пушки поставить, чтобы бить за стену по домам и дворам. Больше урону будет…
- Такую скоро не сладить
- Осада будет долгая, трудная… сладим… Все, на сегодня хватит, помолимся да на боковую… другой раз больше скажу…
Не пришлось на боковую… Вбежал кто-то из работников, упал на колени
- Батюшка, инженери, пожар! Землянка одна полыхает.
- Поднимай всех, тушите. Скоро подойдем.  Вот что с этими людишками… хорошо еще, что до нас черная болезнь не дошла, говорят, покос у нее  в Москве… по зиме сойдет.
Борис выдохнул – хорошо, что батюшка жену с сынишкой в Переславль забрал.
Пожар быстро потушили. Стали разбираться. Заживо сгорели пять человек… наблюдающий за костром уснул, одежда загорелась, а он вместо того чтобы бечь в сторону, вбежал в землянку…  Вдобавок, от многих спасшихся разило вином, что было под запретом… непонятно, где только достали…
- Ну, Борис Иванович, и что нам с ними делать? Я бы их всех за это иовесил… берез хватит. Чтобы другим было неповадно
Борис помрачнел, прошел перед погорельцами
- Я Григорий  Иванович, самолично выпорю каждого до поросячьего визгу, до кровавых соплей. Отлежатся, работать будут без седьмицы…
- Ну-ну, воля твоя, воевода – повернулся и пошел, на ходу бросив – а я бы повесил, порка им, что писанка ко христову дню…

3 Алексей Данилович Басманов

Прошло еще два года.
Ранним утром в начале месяца червеня, вышел на крыльцо своего терема Алексей Данилович. Сильно изменился -  высок, телом крепок, жилист, борода узкая вороньего крыла, а по голове уже седина прошлась, глаза колючие.
Спустился во двор. Дворовые, что шастали по делам своим, низко поклонились и застыли в ожидании приказов. Алексей же, просто махнул им рукой, идите, мол, бог с вами, лишь спросил слить воды умыться. Умывшись, и с утиральником на плече прошел сначала к конюшне. У коновязи, сам осмотрел подковы у своего любимого  гнедого жеребца, сухариком угостил, похлопал  по холке. Из конюшни выбежал заспанный, с соломой в нечесаных волосах конюх и начал мелко кланяться. Алексей поднес к его носу кулак.
- Смотри у меня, Алим,  ежлив бабки собьет мой «Руслан» аль подкову потеряет, я тебя…
- Как можно, хозяин.  Я, как скажете седлать, так я мигом бабки перемотаю, заготовлено уже.  А  вчерась Ягор его перековал…
- Заметил. Иди… апосля заутрока седлай трех коней.
- Знать далеко и надолго…
- Не твоего ума… - буркнул и пошел в кузницу, в которой уже весело постукивали молотками.
В кузнице придирчиво осмотрел свой доспех.  Яким подошел, кашлянул в кулак
- Доброго здраве, боярин. Мы тут пару пластин заменили на латах. Видно из пищалей задели, почти насквозь. Стрелы таких следов не оставляют. Да на шоломе кольчужку меняем, вскорости закончим…
- То ладно, Яким… Сабля?
- Зазубрины поправили, да наточили наново.
- Хвалю.
- Нам бы денежку… на железо…
- Прикажу. Проси больше, заслужили. Тебе отдельно золотой
- Благодарствую… тут такое дело еще…
- Говори
- Два подмастерья просятся к вам в дружину. Говорят, слыхали на Казань идти… так они при полном оружии своем… повоевать вишь неймется.
- Подумаю. Если подмастерьев возьму… а обещай-ка ты мне Яким моего Петьку в помощники взять. Хватит ему уже забавы… скоро на цареву службу идтить, так пусть хоть силенок у тебя наберется, помашет молотом-то. – Яким ухмыльнулся – да ты не лыбься, построже с ним, мол, батюшка велел. Вот пусть сам себе доспехи и кует…
- Это мы могем…
- Вот и ладно. Заканчивайте, мне в дорогу седни.
В это время на крыльце терема вышла Анастасия, жена Алексея. За руку вывела маленького Федю в длинной белой рубашонке. Загородившись рукой от солнца, поискала глазами Алексея. Не найдя, громко позвала
-  Алексей Данилович, утречать пора. Ждем…
Алексей вышел из кузни, подошел к крыльцу. Присел на корточки и позвал
- Это кто же тут у нас? Ну, Федор Алексеевич иди ко мне, своему батюшке.
- Да как же он по лестнице-то… малой еще.
- Ничего, пусть учится, мужик растет.
Феденька как-то задком начал сползать по ступенькам. Наконец, спустившись, подошел к батюшке.
- Ну, иди ко мне, я тебя расцелую. – Поднял на руки и стал его целовать. Федя при этом старался оттолкнуться  ручонками от бороды да усов, щикотно больно… – ну, все, идем к столу… А Петька где?
- Да ранее тебя вскочил, удрал вместе с дядькой на луг, пищаль прихватили…  на ходу, сказал, что их там целая дружина…
Алексей только покачал головой, как-то  знакомым повеяло.
- Пошлите за ним… в скорости прощаться будем.
Утречали долго. Скоро нянька увела маленького Федора. Остались в двоем.
- Что моя, голубушка, свет Настенька, пригорюнилась?
- Сокол ты мой ясный, не мочь тебе еще хоть на пару ден дома остаться? Только из Пронса, а уж и опять в дорогу…
- Душа моя, я бы еще с тобой помиловался, да царева служба зовет, да и потом…
- Знаю, о чем печаль твоя… тут намедни ходила я к Заварихе… обнадежила меня, может еще будут детушки. Травок целебных дала. Так что не верю я этому блаженному…
- Так ты и у Васьки Нагого была? Почто не сказывала?
- Боялась, осерчаешь.
- Голубка моя, как я могу на тебя сердиться? Сказывай, не томи.
- Настрощал… Сказал, что не бысть боле у нас детушек. И вина в том, на тебе, голуба мой, грехов много. Жестокосерд стал, безвинных многих сгубил, не бысть тебе прощения. Ни тебе, ни всему роду твоему. Высоко, мол, взлетел на крови, падать будет больно. Погибель твоя не в бою, а от рук ближних… только он уж этого не увидит, Господь к себе зовет, уж скоро… може лет пять и осталось.
- Брешет, окаянный! Что на ум взбредет, то и лопочет. Помню, как он у государя нашего на пиру вино в окно плескал. Мол, пожар в Новгороде тушил. Одна блажь.
- А еще в народе говорят, один новгородец сказывал, что пошел пожар в Новгороде, а вдруг появился странник, одним ведерком пожар потушил.
- Ох, уж эти бредни. Хочет народ верить – пущай себе… будто в Новгороде своих блаженных нет.
- Хорошо бы если это только бредни… все одно, страшновато мне. Ладно про это. Теперь скажи, касатик мой, и куда ж тебя сейчас царева служба несет? На какую сторону молитвы мои посылать?
- Под Коломной царь собирает великое воинство. Пойдем на Казань. На этот раз без победы не возвертаемся.
- Дай-то Бог, победы воинству нашему. И тебе божьей милости в ратном деле, без погибели, да ран больших, свет очей моих…

***

На лугах вкруг Коломны сколь глаз может уловить раскинулись палатки, шатры, костры дымят. Какую неделю подходят  к Коломне полки под знамена царя Ивана Васильевича. Кажется, что все русское царство поднялось по воле государя. И кого здесь только нет: казаки донского понизовья, башкиры, мордва, черкесы, татар множество.  Да здесь еще не все. По дороге еще пребудут конница татарская Шах-Али,  да в Свияжске еще с весны стоит большая рать с артиллерией, ждут своего часа …
Вдруг посреди лагеря меж стельцов поднялся какой-то шум. На этот шум из шатра вышел сам царь. Меж палаток скакал гонец. А за ним всадники уже начали седлать лошадей.
Гонец соскочил с лошади и упал на колени перед Иваном Васильевичем.
- Говори – молвил царь.
- Государь мой, Тулу осадили янычары хана Давлет Гирея. Сам хан на подходе. Теперь-то,  небось,  уже штурм начал.  Воевода наш  Григорий Иванович просит помощи, в крепости стрельцов дюжина, да лучников три десятка. Остальные сюда к тебе пришли.
- А что за шум ты поднял в лагере.
- Не гневись, государь, то стрельцы тульские меня узнали, поняли что беда, хотят на подмогу идтить…
- Ишь что удумал басурманин… решил царь, мол,  войска повел на Казань, так я, укушу… я ему зубы пообломаю, вместе с башкой, паскудник… Много ли их?
- Сам не видал, дозорные говорят многия тыщи… но часть сразу загонами по окрестным селам разъехались, разор чинят.
- Поменяй лошадь, скачи обратно. Будет подмога. Продержитесь пару дней…
- Слушаюсь, мой государь… - подвели ему коня свежего, вскочил и понесся…
У царя глаз зоркий, далеко видит. Заметил, что во главе туляков уже скачут к лесу два боярина, два верных друга – Алексей Басманов и Андрей Воротынский… Усмехнулся про себя – «Волчата возмужали, что им царь,  вольничают. Бориса с ними только не хватает» - приказал -  воевод Петра Щенятева, Андрея Курбского  и Михаила Воротынского мигом ко мне.

К вечеру подошли  к северным воротам Тулы. Повезло, янычары, стоявшие в осаде у этих ворот, в это время как раз на молитве стояли, на восток своему богу молились. С наскоку нескольких порубили, с боем пробились к воротам. С башни заметили их, отворили ворота. Усталые, попадали мертвецким сном,   до утра. 
А утром началось. Пушки огненными зарядами по городу бьют, янычары с кривыми саблями волна за волной на стены лезут. Ну и получают пули да стрелы.
Все население города, включая женщин и детей,  помогают защитникам – пожары тушат, камни со стен кидают, раненых выносят.
На головной башне у южных врат стоят: Григорий Иванович Темкин-Ростовскй, воевода тульский. Воевода в годах уже, наполовину лыс, зато борода седой бороной. С ним Алексей Басманов да Андрей Воротынский.
- Так, думаешь, Андрей Михайлович, батюшка твой, сына придет спасать, али Тулу от разора?
- Побойтесь Бога Григорий Иванович, за меня он и пальцем не шевельнет.
- Да, седни да завтра продержаться, трудновато будет… но сдюжем. А тебе, Алексей Данилович хватит самострелом баловаться…
- Так я, Григорий Иванович, все пытаюсь разглядеть в басурманском стане хана, мои стрелы каленые долетают, вон кажись, одного мурзу зацепил…
- Другое дело хочу поручить тебе. Видишь, на эти ворота у них основной упор, боюсь, не выдержат. За ними улица широка. Так что спущайся и организуй хороший завал из бревен,  оставь перед воротами площадку небольшую. Устроим здесь западню. А на башню эту мужики пущай бревна да камни подымают, сверху в случай чего встретим.
- Бегу исполнять, воевода.
- Добро.
Так и случилось. После полудня крымчане тараном все же одолели дубовые ворота, сломали железную решетку и хлынули в город в надежде на быструю победу. И долго их стоны были слышны из-под завалов… до позднего вечера.
Продержались день один. Ночью со стен не уходили, ждали какой-нибудь пакости со стороны хана Давлет1 Гирея…
На стене встретились Андрей с Алексеем. Со вчерашнего дня так и не удалось толком поговорить, не до того было. Долго стояли, молчали, слушая, как под стенами крепости янычары собирали своих погибших, как в ханском стане долго завывал мулла, как на востоке начинала заниматься заря нового дня.
- Да, много им предстоит хоронить на нашей земле своих басурман,  Андрей Воротынский росту среднего, горбонос и огненно рыж. – Ты скажи мне, Алешка, сколько мы уже с тобой воюем бок о бок, а толком друг друга не ведаем? В третий раз только на Казань идем. А еще… с литвинами да со шведами… кажный раз рядом были, а…
- То не главное. Главное, что доверяем друг другу, в бою стараемся быть рядом, а остальное…
- А мне вот интересно стало… семья, дети, стареть начал штоль? Как твои-то  детишки, сынишка Федор? Он младший или еще ждешь?
- Есть еще старший, Петька, скоро четырнадцать, уже рвется в службу, а Федька уже ходит. У тебя-то как с этим?
- Не везет пока. Девки одни, Аж  пять подряд – рыжие да конопатые. И все в меня, кхм… красавицы.  Женихи в сенях не толпятся… смех смехом, а на одних приданных разоришься, чтобы в мошну больше, а на лица меньше глядели.
- Ну, еще может и наследник появится.
- Дай-то Бог. А друг наш Борис Солтык, где пропадает? Давно не слыхать.
- А он с весны теперь под рукой воеводы Ивана Федоровича Мстиславского в Свияжске, с Выродковым переправы наводит, нас с тобой дожидается.
- Значит, повоюем вместе.
- Повоюем, повоюем – кряхтя, поднялся на башню Григорий Иванович – ненароком подслушал, что вы о делах семейных тут… это хорошо, как без этого, за кого биться, как не за своих семей…
- Вы, Григорий Иванович, поспали бы еще, до рассвета далеко.
- Ты, Алексей, не учи. Вы хоть и воеводы, да мелко еще плавали…  А я успел много чего за ночь. У нас всего четыре пушки. Со стен бить, толку мало. А поставил я их в бойницы нижние у подножья крепости ввиду ворот. Обзор плохой, но косить наступающих поганцев исправно должны будут. Заряжать гвоздями да каким мелким железом будем.
- Мудро.
- Сам знаю. Еще, подкинул я хану весть, что сам царь с силой великой, сюда идет. Да и его лазутчики, скорее всего, видели, что в вестах  двадцати отсель на ночлеге войско стоит. Доложат… Думаю, струсит хан…
- Выстоим до подхода.
- Выстоим-то точно, но надо постараться, чтобы хан без урона не ушел. Как почуем, что собирается бежать, на вылазку пойдем всеми силами своими.
- Маловато нас для такого боя.
- А я городских мужиков собрал в ополчение. С косами, вилами да рогатинами… Узнали, что скоро подмога, сами горят обидчиков наказать. Вот и повоюем, воспользуемся суетой ханской…

Не успела еще роса с трав сойти, как заговорили пушки турецкие, Янычары с криками кинулись на новый штурм крепости. Тут же разом громыхнули тульские пушки, выкосив целые полосы нападавших. Еще только начали ставить осадные лестницы на стены, как у шатра хана Давлет1 Гирея  пошла суета, прозвучали сигналы к отступлению. Со стен стрельцы заметили столб пыли на северной дорога – подмога идет.
У центральных ворот собрались все, кто мог держать оружие да мужики - ремесленники, торговцы, купцы от мала до  велика  с косами, вилами, баграми да с  оглоблями. Кузнецы городские раздали, сколь было, копья. Замечены были в толпе и бабы. Набралось  человек  двести.
Воевода  Григорий Иванович вперед вышел
- Туляки, настал наш час отомстить за наши обиды. Отстоим от поганых наш город. Слушайте – как выйдем за ворота, вперед станут стрельцы, по команде разом пальнут, за ними лучники и тоже разом пустят стрелы, а дальше только вперед на поганых басурман.
Из толпы ополчения вдруг раздался громкий женский голос
- Ты, батюшка, на рожон сам-то не лезь, позадь  стань, мы уж сами с ними покалякаем.
- Эй, ты… Марфа, кажись, ты со своим ухватом поаккуратнее, нечем будет щи с печи доставать
- Ниче, мой ухват, не один горшок еще посшибает.
Хохот, свист, крики «это она могет»…
- Ну, все, с Богом! Вперед!

Такой наглости от осажденных туляков  турко-татары не ожидали. Хан уже бросил свой обоз и покинул стан с большей частью своего войска, Янычары ушли Оставшиеся, вначале опешили, но потом, видя, что защитников не так много, ринулись в бой.
Зазвенело железо о железо, надсадно заверещали раненные татары. Андрей с Алексеем раз за разом вдвоем бросались в самую гущу врага, становились спина к спине, сабли их разили вокруг, «выкашивая поляну». Переводили дух и снова в гущу врага. 
Часть конницы татарской, услышав бой, вернулись и  начали  теснить защитников.
- К лесу, к лесу отступаем… среди дерев кони не пройдут, копья, вилы выставлять…
В пылу сражения, татары увидели шурин хана Давлет1Гирея Камбирдей пал с проломленной головой, а на севере появилось уж совсем близко облако пыли. Побросали оружие, доспехи и бросились в бега.
В погоню не пошли, уморились. Высыпали из леса, начали собирать трофеи, раненых своих перевязывать, убитым закрывать глаза…
 Воевода  Григорий Иванович Темкин-Ростовскй меж убитыми ходит, павших стрельцов да дружинников считает. Вдруг остановился. Стоит Марфа, дородная такая баба с ухватом и с удивлением рассматривает богато одетого убитого с проломленной головой. Воевода подошел, перевернул труп, пригляделся.
- Твоя работа, Марфа?
- Батюшка воевода, вон там еще трое или четверо, а ухват мой цел.
- Ты, хоть знаешь, кому «горшок» разбила?
- Да он как увидал меня, такие удивленные глаза сделал, из косых сразу круглыми стали. Видно с бабами русскими не приходилось воевать. Ну, я его и познакомила с ухватом.
- Да это ты сродственника самого крымского хана приголубила.
- Во как… а что не надо было?
- Лично от меня тебе за это  благодарность, а здесь забирай, что понравится. Вон, хоть тот казан большой бери.
- В хозяйстве не помешает. Дай вам Бог здоровья батюшка воевода.

А на опушке леса, прислонясь спинами к старой березе, сидят Алексей и Андрей. Скинули свои доспехи, отдыхают.
- Слышь, Андрей, ты считал, скольких ты сегодня успокоил?
- Никогда не считаю, все ж души человечьи…
- А я вот считаю… какие у них могут быть души, если на чужую землю позарились.
- Так не по своей же воле…   Ты, Алешка, глянь-ка полк Андрея Курбского подошел. Легок на помине. Пойдем, обнимем князя.
- Не буду я с ним обниматься, заносчив стал больно…
- Зато умен как змий. Я пошел.
- Подожди, я с тобой.
Обниматься не пришлось, Курбский с Григорием Ивановичем перекинулись парой слов, и полк его прямо с похода двинулся дальше.
Не успел скрыться полк Курбского, как явились  полк Петра Щенятева  и некоторые соединения Большого полка под общим водительством  Михаила Воротынского.
- Припозднились малость, Михаил Иванович, - встретил своего старого друга  Григорий Иванович – мы тут малость повоевали, вон Курбского отправил далее
- Ну, здрав будь и ты, Михайло.
- Что хочешь спросить про сынка своего, вижу, хочешь, но не спросишь, так я тебе скажу. Достойный наследник вырос, бился аки лев. Не ищи глазами-то, сам объявится. У нас с тобой еще не закончен бой.
- Сам сказал, что погнали хана.
- Да, он как заслышал, что на него сам Воротынский идет, быстро поменял свои шарвары и наладился домой бечь. Так быстро побег, что половину своего войска забыл предупредить. Это которые загонами, рыщут по моей земле, да по рязанской, добычу ищут. Только в скорости должны сюда вернуться, може уже седни. Готовимся к встрече…
- Не темни, Григорий Иванович, будто я тебя не знаю, что хитрого задумал для встречи? И много ли их?
- А вот как положим их на съедение диким зверям, тогда и посчитаем.
- Где встречать будем?
- Вон, видишь, ханский шатер уцелел, обоз с награбленным, да припасы, опять же  пушки и припасы к ним, все на месте, бунчуки мурз вон валяются.
- Ой, хитер, ой, хитер… предлагаешь под хана рядиться?
- Зачем тебе самому… ты мордой не вышел,  найдется кому. Мы шурина Давлета, Камбирдея убили, доспехи его целехоньки… Распоряжусь, прибрать тут все, бунчуки воткнуть у шатров, дымку подпустим… еще что-нибудь придумаем и будем ждать. Здесь дорога одна, заманим их в ловушку, пока поймут, большая часть уже лежать будет. Я Курбского послал вроде как в погоню за ханом, но велел в сторону принять и затаиться. Как у нас здесь заваруха пойдет, в тыл ударит. А хану мы все равно не дадим уйти, догоним еще…
- Пусть так и будет. Командуй.
- Да, вижу я, вижу, не терпится тебе сынка обнять. Не забудь друга его, Алексея Басманова благодарить. Много раз они друг друга бою выручали…
- Бывало и мы с тобой также…
- Бывало…

Так и вышло, был бой, и остатки крымских  турко-татар, что смогли вырваться из котла бежали вслед за ханом. 
На берегах реки Шиворонь, русское войско под командованием воевод князей Щенятева и Курбского настигло Девлета1 Гирея.  Крымские отряды были полностью разгромлены, Девлет Гирей позорно бежал в степи с малочисленными остатками своей орды, бросив обозы с награбленной добычей и военным имуществом.
4 Взятие Казани   (лета 7066)

Из Коломны великое воинство двинулось на Казань.  Большую часть ведет сам царь. Идут через Владимир, Муром. Небольшая часть войск идет южнее для прикрытия от набегов степняков. Идут через Рязанские и мещерские земли. Ведут их два воеводы, два князя. Князь Андрей Курбский и  Петр  Щенятев. Уже третья неделя похода пошла.
Леса мещерские дремучие непролазные, болота топкие, гати чрез них хлипкие, дороги узкие, малоезженые. Больше двух лошадей рядом не пройдут, не цепляясь стременами, приходится одной полкрупа впереди быть.
Где-то в начале колонны едут князья Петр Щенятев да Андрей Курбский. Андрей как всегда на рожон лез в бою у реки Шиворонь и теперь голова его перевязана и рука на перевязи, но держится молодцом
В некотором отдалении от них еще два воеводы рангом пониже - Иван Воротынский да Алексей Басманов. Оба вроде бы должны быть при царской дружине,  но Иван Васильевич зная норов своих друзей, отпустил к Курбскому, сказав - «куда вы от меня денетесь, все одно в Казани под моей рукой будете, в передовом полку»…
На небольшой опушке, холмик у дороги, а на холмике том стоит всадник, Конь под ним нервно переступает и хвостом пытается отмахиваться от надоедливых оводов. А всадник присматривается к проходящим мимо него полков. Заметил князей, поприветствовал издали, а сам дальше смотрит. Как ни смотрел, а Алексей его первым увидал.
- Борька, ты ли это? Вот так встреча!
Съехались, спешившись, обнялись. Иван покрупнее Бориса будет, обнял, аж кости захрустели.
- Салтык, ты же вроде бы в Свияжске должон быть? Или до Свияжска рукой подать?
- Нет, други мои, до Свияжска еще топать и топать. Сегодня к полудню в  Борончеево городище будете. Государь наш Иван Васильевич уж пару дней там стоит. В Свияжске   Выродкову я надоел, хуже горькой редьки  постоянными расспросами.  Затей у него больно много с переправами, а мне все интересно… Апосля расскажу. Пожалился он Мстиславскому Ивану Федоровичу на меня, ну, он меня в  новую службу определил. Говорит, хватит тебе Борис воеводой  в третьем разряде быть, отправляю тебя в Муром, часть передового полка поведешь на Казань. Вот так я в Муроме оказался, собрал муромских стрельцов, дождался государя да с ним и пришли в городище. Заслышал Иван Васильевич о подходе вашем, меня послал встречать. Хочу, говорит, чтоб первые мои «дружинники» вместе всегда были…  Вот, с утра самого на этом месте жду вас.
- Ай, молодец, государь наш, все-то он помнит.
- А мы чего стоим, мой конь застоялся, мой шатер вас ждет, поехали. Вечером наговоримся. Про Тулу тульские стрельцы мне много всего про вас наговорили. Посмотрим, много ли про себя присочините. Видел Андрея  Курбского раненного, воевать-то он сможет?
- Поехали. Курбский еще нас с тобой переживет…
- Буде тебе, Алешка. Все мы одним миром мазаны… я ведь тоже князь, аль забыл?
- Не, ты, Дима,  другое дело, ты из нашей «дружины».

У Крепости Свияжска у стен крепости стоит, изнывая от безделья царский полк. На берегу, толпа мужиков под руководством Выродкова грузят на плот большую пушку «Львова голова». Мужикам невдомек, что рядом с ними гарцует на арабском скакуне сам царь. Иван Васильевич пытается командовать и только всем мешает. То и дело получает в свой адрес «Осади! Не замай! Коню ноги сломишь растуды твою…» 
Григорий Иванович, наконец, не выдерживает, отзывает его в сторону
- Государь мой, позволь совет дать?
- Говори.
- Слыхал я, что Александр Македонский всегда смотрел с высокого холма на свои войска…
- Я тебя ценю Григорий Иванович,  за твоих замыслов содеяное… но я понял тебя. Сказал бы сразу: «Не твоего ума тут, отойди в сторонку».
- Ты бы, Государь, взошел на крепость, да рядом с собой хоругвь царскую поставил, чтобы все видели, что царь здесь. А сверху видно, как твое славное войско переправляется на тот берег. Вон в ту сторону смотреть надо.  Там мы с Мстиславским мост из лодок наладили. Лодки на якорях стоят, а меж ними доски настелены, коней даже можно переводить
- Пойду, взгляну сверху. Еще скажи, за сколько ден все будем у Казани?
- От погоды зависит… от трех до десяти дней, я думаю.
- Хорошо, спешить не будем.
- Да, Государь,  осада будет долгой. Но мы теперь стали умнее, нахрапом не станем брать… да, вот еще. Твои молодцы, что под стеной, что стоят? Не обленятся? Не прикажешь ли, Государь, мужичкам пособить? Ловчее дело пойдет.
- Прикажу.
Иван Васильевич подъехал к своим стрельцам, дал команду. Потом поманил воевод Ивана, Алексея и Бориса.
- Со мной пойдете на стену лицезреть переправу
- Государь, мы что, отдыхать сюда пришли? Пошли нас…
- Пошлю, пошлю. Ты, Воротынский, вроде бы постарше остальных будешь, вон бородой обзавелся огненной, а все такой же торопыга…  успеете еще навоеваться.
С самой высокой точки крепости далеко видно, Видна Волга, сплошь лодками заполнена. Будто все рыбари от Углича до Нижнего Новгорода собрались. Снуют туда-сюда, перевозят с берега на берег войско. Виден и мост, по которому переводят лошадей да телеги с припасами. На берегу скопление воинов великое и все пребывает и пребывает… 
Борис дивится: - Неужто с такой силищей да не взять Казань? Как думаешь, Вань?
- Взять-то возьмем, только сколь своих положим…
- Выродков еще весной при мне по памяти построил маленькую крепость Казани, а вкруг нее расположил наши укрепы…  окружил город окопами и плетеными щитами, в некоторых местах поставили частокол. Ну, и осадные башни возле всех ворот. Красиво получилось.
- Да, когда наперед знаешь, где и чего ждать. Умно, под защитой такой потерь меньше будет.
- Вот этого мы прежде при осаде не делали… 
Царь все слышит, все подмечает, хоть и стоит в десяти шагах:
- Эй, стратеги, не пора ли вам стать окольничими? Возьмете Казань, да не маленький макет Выродкова, а…
В это время подбежал к царю посыльный из казаков
- Говори.
- Государь, из  Ногайских и Царёвых ворот  казанцы набег начали. А там успел переправиться только Ертаульский  полк, остальные силы еще на другом берегу.
- Кто там командует?
- Воевода Мстиславский  Иван Федорович
- Ну, за него я покоен. Скачи, передай, стрельцов пошлю своих в помощь.
- Слушаю, Государь.
- Иван, бери сотню стрельцов, летите туда…
- Уже бегу…
- А вы куда? Алексей, Борис, стоять! Вам приказа не было. Ишь, развели вольницу…  смотрите у меня, а то насчет окольничих еще передумаю.
Оба поклонились шутливо до самой земли
- Слушаемся царь наш батюшка  и повинуемся. Сжалься над рабами твоими…
- Не скоморшничайте. Мне хватает Осипа Гвоздя.


- Борис, просыпайся, победу проспишь.
- Отстань, Алешка, только лег. Всю ночь полем ездил окольничем.
- Ну, смотри, скоро уж бабахнет так, что не только тебя, мертвых всех разбудит, вместе на приступ пойдут.
Солтык приподнялся только со своего ложа, снова упал, глаза закрыл. И вдруг вскочил.
- Когда взрывать будут?
- Успеешь одеться только.
 Тихой сапой, по ночам две недели делали подкоп под стену крепости. Два десятка бочек с порохом зарядили. Ранним утром, еще роса не сошла, рвануло так, что те, кто был ближе к взрыву, на время оглохли, В воздух взлетели камни, бревна. Еще не успела осесть пыль от взрыва, как в образовавшийся проем в стене, пошли на приступ большая, человек в триста часть передового полка.
Полуодетый царь выскочил из своего шатра и закричал
- Кто командовал атаку? Почто меня не предупредили о взрыве?
К нему подбежал Григорий Иванович Выродков
- Государь, мы вас будили. Вы изволили сказать,  что встаете… верно, поднять подняли, а разбудили не до конца.
- Кто повел в атаку? Без приказа. Головы посшибаю.
- Не было приказа. Да как же их остановишь? Воины устали ждать. Сколь уже осада длится?
- Трубу мне, мигом! Ну, не готовы мы к последнему штурму. Большой воевода Иван Мстиславский только через два дня соберет в кулак всех. А эти… много ль их?
- Стрельцы, казаки… сотни три, верно.
Мстиславский подошел. Царь вырвал из его рук подзорную трубу
- Иван Федорович, почему не удержали этих недоумков?
- Кто ж, думал, что без приказа…
Царь в трубу успел разглядеть Воротынского и Басманова уже проникших в проем стены.
 Процедил сквозь зубы.
- Как есть волки. Если уцелеют, сам их повешу…

Татары после взрыва, опомнились и защищались яростно. Нападавших было маловато. Через несколько часов их оттеснили к остаткам стены, но они все же сумели захватить и укрепиться на остатке стены и в одной сторожевой башне. Послали гонца к царю за помощью.

- …Ах, выродки! Не будет им помощи! Пусть ждут общей атаки. Еще в двух местах взорвем стены – только и  сказал Иван Васильевич – таков мой приказ. Через два дня. Продержатся, награжу, а отступят, самолично повешу. Так и передай. Кто там главный?
- Воротынский старший с сыном.
- Кто еще?
- Басманов, Курбский, Солтык. Других не видал.
- Как есть волки. Все проваливай. Дуболомы мои все в сборе, все им невтерпеж, все в герои лезут. А этот старый пес Михайло Воротынский этот-то вот куда?…
Посыльный исчез.
- Вот же недоноски… хоть и мои… обидно мне будет, если сложат головы.
Кликнул стольника
- Шеремет, утречать будем или тоже в атаку захотел? Царь жрать хочет.

- Андрей, сочти, сколь наших осталось. Алексей, собери все припасы в башню, Борис организуй завал из бревен на подступах. Скоро снова в атаку пойдут казанцы… -  Михаил Иванович Воротынский устало присел на камень.  Подумал - «Что-то не так пошло… видно, мы поспешили, боком может выйти нам эта атака».
К нему подошел стрелец
- Воевода, позволь помочь тебе, у тебя стрела в доспехах сзади торчит.
- Не чую.
- Видно до плоти не достала. Я сейчас вытащу.
- Давай. Плохо, что со спины… отступали быстро.
- Ну, вот и все.
- Как звать тебя, стрелец?
- Степан, воевода
- Запомню. Стрелу не ломай, обратно отправим.
Тяжело поднялся воевода. Посмотрел со стены в сторону шатра царского.  Подумал  «Не  торопятся на выручку идти… плохо дело. Значит, будем стоять до последнего». Заметил гонца, что посылал за подмогой, велел помочь взобраться на башню.
Курбский подошел
- Михаил Иванович, насчитал  две сотни, с ранеными две половиной.
- Хорошо, Андрей.  Занять оборону. Стрелять только когда совсем близко, когда глаза хороши видны. Припасы беречь. Стрелы собрать.  Укрепите подходы, чтобы мышь не проскочила.
Гонец появился мокрый, во рву пришлось искупаться.
- Говори, что Государь… говори, как есть.
- Ругал вас изрядно… всяко, повторять не буду. Велел же два дня продержаться. Через два дня еще в двух местах рванут стены, и будет общая атака.
- Возвращайся, скажи, два дня выстоим. Да побольше татар на себя оттянем.  Помешаем эту брешь залатать. Так и передай.
- Слушаю, воевода.
- Вот видишь, Андрей, быстрота нужна только при ловле блох. Поспешили мы. Теперь надо два дня держаться.
- Сдюжим, Михаил Иванович.
- Надо сдюжить…

Только к вечеру с  наступившей темнотой довелось друзьям собраться в башне. Запалили маленький костерок.
- Андрей, как твоя рука? – Борис Солтык присел рядом с Курбским
- Рука-то ничего, я и левой с десяток поди успокоил. А здесь тоже турецкие сабли встречал… а у меня к ним особый счет. Сам-то  как?
 - А я считай третьи сутки пошли без сна, да днем  намахался вдоволь, сейчас если лягу, то уже никакой взрыв меня не разбудит.
- Э… кто там почивать собрался? -  Алексей появился в башне с корзиной руке,  из которой торчало горло кувшина -  говорят, что басурманы не пьют, брехня…
- Басмановы всегда были мародерами.  Что у тебя?
- Не мародер, Андрей, а добытчик. С копья будем есть, коль не догадались с собой прихватить. Брынза, лепешки, ягненок жареный,  вино. Мои стрельцы добыли. Говорят, заскочили в богатый двор, а там их корзины с провиантом будто ждали. А говорили, что казанцы с голоду пухнут… Ладно, давайте, ближе располагайтесь. А где Иван?
Борис усмехнулся
- Верно,  Михаил Иванович сынка уму-разуму учит. Чтобы не совался поперед  батьки.  Он же первый на стену заскочил.
- Вы кого тут славословите? Я не первый, впереди с десяток казаков были, проворны больно… - Младший Воротынский со стороны полуразрушенной стены появился  - Посты проверял. Могут татары по темноте вылазку устроить, перережут как баранов.
- Ну, пока не перерезали, доставай свой нож,  мы барашка сами отведаем…

Только успели отужинать, как Воротынский старший позвал на совет.
- Вот что, воеводы… неважны у нас дела, сами знаете. И уходить нельзя и оставаться плохо. А  позвал вас вот для чего. Только  стрельцы захватили одного казанца, говорят,  как из-под земли вылез, без оружия. Требует отвести к царю. Да только мы ему сами допрос учиним…  Мало ли… вот вместе и послушаем.
Стрельцы ввели связанного татарина. Михаил Иванович приказал развязать.
- Кто таков? Как звать? Чего хотел от государя нашего? По-русски разумеешь?
Чуть полноватый, с редкой седой бородкой и лысой головой татарин не выглядел испуганным. Неторопливо растер затекшие руки,
- Понимаю по-русски с детства. Я крещеный во Христе. Имя мое – Камал.  Слуга верный Сафа-Гирею.  В Казани лазутчиком по его воле был.
- Ладно… поверим. И чего хотел?
- Я не один, нас христиан, полтора десятка наберется, акромя тех, кого знаю. Видели, что вы попали… как это… «как кур в ощип».  Предлагаем помощь. Можем в эту ночь вас спасти, вывести всех. Выход под этой башней есть.
- Это  хорошо. Да, только мы не собираемся отсюда уходить. Будем защищаться. Ты, Камал, говори, что хотел Государю нашему поведать.
Камал  подумал, покачал головой…
- Если остаетесь… это все меняет…  хотели  мы много еще провести воинов ваших тайно в город. Помочь вам хана Едигера быстрее захватить, простым татарам он как кость в горле, он крымским ханам да туркам служит… в Казани тоже его янычары и крымчаки есть.
- Это нам известно. 
- Простые татары хотят под руку русского царя стать. Одной верой стать, под одной защитой
- То ладно…  А, скажем, в эту ночь сможете  сотню человек незаметно провести поближе к главной мечете?
- Сложно будет. Но в эту ночь десятка три верно сможем…  там найдем, где им затаиться, да в следующую ночь еще десятка три и дальше… еще…
- Хорошо. Мы подумаем и решим. Тебе Камал, подождать придется, после позовем.
- Да и мне тож надо со своими порешать
- Вот и ладно. Стрельцы проводят.
Камал поклонился и вышел. А Михаил Иванович Салтыку кивнул
- Борис, проследи за ним, узнай, откуда он вылез, да десяток стрельцов  поставь у этого «входа». Осторожность не помешает.
- Будет сделано, воевода. –
- Ступай…
Когда Борис ушел, Воротынский нахмурился и долго молчал, шагая из угла в угол башни. Потом вдруг ухмыльнулся
- Что-то в этом есть. Только вот полсотни сабель в тылу казанцев погоды не сделают.
- Ну, почему? Если хорошо напугать, сами побегут.
- Нет, Алексей, не побегут… им терять нечего. А вот если рванет еще в двух местах, то все кинутся туда, а вот тогда. Тогда можно будет им хвост подпалить…
- А что, еще будут рвать стены? Не знал… тогда другое же дело. Можно рискнуть.
- Рискнем… сынки мои, рискнем, где наша не пропадала.

Рискнули. За два дня под стены главной мечети «просочились» до сотни казаков и стрельцов, а в сторожевой башне да части стены захваченных скопилось столько воинов, что и не повернуться.
Дождались. Почти одновременно рванули  два взрыва  у стен между Аталыковыми воротами и Безымянной башней и между Царевыми и Арскими воротами. Штурм Казани начался и закончился к вечеру падением Казани.
Пленных было мало.  В плен попали хан Едигер  с братьями да  князь Зениет.
На следующее утро царь Иван Васильевич въехал в город  через Муравлевы вороты. Проехал до царского дворца.  Там уже его ждали, выстроившись в длинную шеренгу  все оставшиеся в живых воеводы.
Спешился Иван Васильевич. Подошел. Каждого обнимал да целовал троекратно. Потом слово молвил
- Слава Господу! Слава и честь всему воинству. Вечная память павшим воинам!  Честь и хвала воеводам, князьям и боярам, не щадящим живота своего во имя государства российского. Низкий поклон вам от всего народа русского!
- Слава Царю и Князю Великому Ивану всея Руси.

В шатре царском ближние люди бражничают победу. И «волчата» здесь же в полном здравии. И хорошо уже выпили…  По царю правда не видно, хотя пил наравне со всеми.
-  Ну, что дружина моя верная… знайте, я ведь хотел вас всех повесить, даже веревочку пеньковую велел приготовить. Неслухи вы все!  Ежлив еще раз без наказа моего что-нибудь заварите, на цепь посажу как волчат и прикажу в клетках на ярмарках показывать… Как вам моя милость?  Курбский, что нос воротишь, не нравится?
- Государь мой, мы ж не для себя, а…
- Да, знамо «не для себя»… Ладно, я сегодня добрый. Слушайте волю мою. Эй, дьяк, закончил ли?
Старенький дьячок стряхнул песок с бумаги, и вдруг громко икнул. Все засмеялись. Государь подошел к дьяку
- Хотел, чтобы ты сам прочел мой указ, да боюсь, как бы между икотой что-нибудь пропустишь. Давай сюда, я сам. И ступай с  Богом, водицы испей, полегчает. 
Дьяк снова громко икнул и вышел
- Хватит ржать. Слушать мой указ. Наместником Казани ставлю князя Горбатого.  Под руку ему ставлю воевод Василия Серебряного Алексея Плещеева, Фому Головина и Ивана Чеботова…  Что ждали, что вам кому выпадет?  Шиш вам!  Вы мне рядом со мной нужны, чтобы по первому слову…- помолчал немного, глянул исподлобья - … ладно, Курбского и Воротынского,  ставлю воеводами первого разряда… дальше, решу куда послать. Алешку…хмм…  Алексея Басманова при себе на Москве оставлю окольничьим. Теперь Борис… Бориса Ивановича Солтыка оставляю воеводой второго разряда на Свияжске и оставляю при нем отряд московских стрельцов.   Я закончил, вот моя печать.   Благодарить не надо, наливайте чарки, еще раз выпьем за победу.

Не прошло и полугода как Борис Иванович Солтык погиб мученической смертью.. В Казанской области вспыхнуло восстание вотяков и луговой черемисы. В 70 верстах от Казани, на р. Меше, мятежники в упорном сражении разбили  войско Бориса было разбито  сам воевода был взят в плен и зарезан.


5. Басмановы  ( лета 7078)

Теплый тихий осенний вечер на берегу Оки. Закатное солнце подсвечивает розовым редкие кудрявые облака. Со старых берез, на самой кромке берега   изредка слетают в воду желтые листья. Ленивые волны ритмично бьются о борт лодки, причаленной к берегу.
Небольшой костерок, на котором жарятся несколько рыбешек. У шалаша крытого сосновыми ветками  сидят в простой крестьянской одежде боярин Алексей Данилович Басманов с сыном Федором. Долго сидят, молча любуясь закатом.
Вдруг Федор вскакивает
- Батюшка, рыбеху спалили, угли одни.
- Да и шут с ними… Все одно, круглять скоро будем. Славно пару ден отдохнули, пора и до дому вертаться – заметил Алексей, что во все эти дни, сын что-то хотел спросить, да все мялся. Спросил осторожно – ты, Федька, чего задумал? Быдто я не вижу, что ты все…
Федор замер у костерка, и вдруг решившись, выдохнул
- Батюшка, я жениться хочу. И невесту уже  приглядел… фу… сказал.
- Так… - Алексей ухмыльнулся в бороду – а не рано ли? То, что елда уже выросла, ладно. Донесли еще, что дворовую девку уже обрюхатил, первая штоль?
Федор густо покраснел
- Так вышло…
- Ладно. Щенка твоего вытравим… я наказал. Холопов от тебя плодить не дам.
- Впредь смотри, сам улаживать будешь. Теперь говори, кто невеста?
- Батюшка… Маша, дочь Семена Васильевича Шеремета
- Не видал… надеюсь пока не спортил?
- Нет, батюшка. Мила она мне, да и она тож всем сердцем.
- Мелко мыслишь… – Алексей почесал свою бороду – лювовь любовью, но… тут вот какое дело, Федька.  Не хотел тебе до времени говорить, но ты сам начал…  У Государя нашего, Ивана Васильевича, твоего крестного другое на уме. Я не могу ему перечить. Нашел он тебе невесту сам…
- Батюшка…
- Помалкивай, да слушай.  Буду для тебя сватать, через год, много два Варвару Сицкую, племянницу царицы Анастасии Романовны. Говорят, хороша собой.
- А если…
- Без «если». Породнишься с царской семьей.
Не успел Федор возразить отцу. Кусты прибрежные затрещали и появился на берегу здоровенный детина  из дворовых боярина Козьма. Шапку сдернул
- Батюшка, Алексей Данилович, беда. Татарва крымская на Переславль  прет. Тьма как много. Пожгут ведь снова, а еще с прошлого разу не восстановились.
- Нам до Переславля Рязанского полдня верхом...
- Боярин, батюшка, надо войско сбирать.
- Не тебе, Козьма решать. Коней нам.
- Так я привел. Тута недалече. А я лодку приведу…
- Добро.
 
Следующим утром на дворе боярском мужики со всей вотчины. Набралось около сотни. Алексей Данилович вышел на крыльцо.
- Слушай народ. Очередная беда идет. Поганые на Переславль идут. Нас не минет, потому мы от Переславля недалече. Стрельцов на зиму по домам отпустили, потому защищать нас некому будет. Я послал гонцов  к Государю нашему, да к князю Татеву из Михайлова да из Дедилова. Но на скорую помощь не надо рассчитывать. Надо самим помочь рязанцам. Боевые люди среди вас есть?
С десяток рук поднялось.
- Уже неплохо. Неволить никого не хочу, хотя мог бы… если будут добром кто, буду рад. Надо спешить, не знаю, как далеко крымчане. Я с сыном к полудню еду в Рязань.  Тем, кто остается, в лес уходите… схоронитесь покуда.
Из толпы вышел Козьма
- Батюшка воевода, Алексей Данилович, я радый с тобой идти. Помочь рязанцам готов, у меня там родичи есть.
К нему вышли еще человек тридцать.
- Добро. Бог с нами. Оружие, какое найдете, берите. От себя все, что есть выдам. Если сегодня выйдете, завтра к вечеру буду ждать в Рязани. Я все сказал.

По дороге к Переславлю Рязанскому Басмановы встретили большой обоз бегущих из города жителей. Среди них были и мужики по виду стрельцы. Алексей остановил обоз.
- Рязанцы, вы что, уже успели от страха обделаться?  Ну, с бабами да детками понятно, сохранять их нужно, Но мужики-то, с какой нужды труса празднуете?  Спрошу еще - вас князь-наместник отпускал со службы?  Вот ты, вроде морда знакомая, кажись сотник, ответствуй.
Вышел вперед мужик угрожающего вида с пищалью на взводе
- Наш воевода Никита Васильевич Шереметев  на богомолье с царем идет в Суздаль. Некому стало командовать. Да, вы сами-то кто будете?
- Сперва опусти ружье, собака, да шапку сыми. Перед вами слуга государев боярин-воевода Басманов с сыном.
Тут, те что вблизи стояли, попадали на колени, за ними и остальные Раздались крики  «Пощади, батюшка. Не выдай…  От татар бежим, сожжет Рязань Гирей… Крепость-то ветха, не сдержит ».
- Все, Федор, поворачивай коней. Защитники границ государства нашего в бега наладились.
- Не могу, батюшка. За нами холопы боевые наши идут, да полки царские, как можно нам вертаться? Изменниками сочтут ведь…
- Слыхали все? Тебя сотник, как кличут?
- Старшина я, не сотник. Кличут Степаном. Молодым был, Казань брал. Тебя воевода не признал, прости Христа ради.
- Казань брал, а теперь в порты клал? Степан, ты здесь за старшого будешь теперь. Отличишься, сотником сделаю. Иначе на плахе быть. Собирай всех мужиков, да за нами  бегом, да вприпрыжку. Не защищать едем город, бить едем поганых. И побьем, вот те крест! Федька, погнали, не отставай!

Ворота ведущие через острог в кремль были открыты и никем не охранялись.  Проезжая через них Алексей Данилович воскликнул
- Ироды окаянные, не иначе город сдать врагу задумали.
Федор же увидав бегущего из кремля стрельца стеганул того плетью, попав в лицо. Тот кровью умылся, упал и покатился в пыли. Алексей с удивлением взглянул на сына. А у того от крови увиденной лицо «перевернуто» -  глаза побелели, губы в кривой улыбке, плохой знак. Про себя подумал «откель это в нем? Хорошо, если со страха, а ежлив нет?», а на стрельца прикрикнул
- Паскуда!  А ну, вставай, не видишь, бояре пред тобой. Отвечай быстро – епископ Филофей где? Тож убег?
Стрелец размазал рукавом кровь на лице, дрожащим голосом промямлил
- Тута он. В Архангельском соборе вечерню служит…
Алексей Данилович объехал его, крупом коня задел, глянул грозно
- Много ль в городе еще стрельцов осталось?
- Не ведомо мне, господин мой.
- Собирай, всех, кто есть. Ворота закройте, никого не выпускать… Впускать только своих.  Еще спрошу. Что бают о татарве в городе? Скоро ль ждут?
- Кажут через два-три дня… може боле.
- Понятно. Исполняй наказ.

Спешились у собора. Вошли перекрестились. Филофей заканчивал службу. Заметив Басмановых, Владыко с амвона наскоро всех перекрестил и, хотел было отпустить, но Алексей Данилович громко, чтоб все слышали спросил.
- Почто Владыко не призываешь православных защищать город. В отсутствии воеводы, здесь полная твоя власть?
Епископ Филофей, высокий и худой старик строго оборвал его
- Не тебе, боярин, решать дела духовные, да и не в доме божьем.  А то, что ты в Переславль пришел на помощь в защите от  ворогов, мое вам благословение. Тебе и воинству твоему – сошел с амвона и пошел боярину навстречу.
Алексей Данилович усмехнулся
- Владыко, все воинство мое вот прямо перед тобой. Я да сын мой Федор. Я от тебя, Владыко, жду помощи. Подымать народ на битву надобно. Одних слов моих да приказов маловато будет…
- С этого надобно было начинать, а не с упреков. Поутру собираю всех на соборную площадь, говорить буду – потом тихо уже спросил -  выходит, что токмо самим защищаться?
- Ну, почему «токмо» - улыбнулся Алексей, - к завтрему мои холопы придут, да и рязанских, что бегли, я по дороге возвернул. Гонцов во все стороны направил, не токмо к Государю нашему. Даст Бог, кто-нибудь поспеет на помощь. Ну, а нет,  пока живы, будем, защищать Рязань. Пока въезжал в город, видел, что надобно еще ладить для защиты… Так что, с вашей помощью Владыко, да с Божьей…
- Ладно, целуй крест. Благословляю тебя на ратный подвиг. Располагайтесь пока в хоромах воеводы… я тож к  нему перебрался в кремль из острога. Будет нам еще время поговорить.

Рано утром перед храмом собрались жители Переславля. Из храма на паперть вынесли антиминс. Следом вышел Владыко Филофей со служителями церкви. Вынесли икону Богоматери Одигитрии, принесенной еще епископом Ефросином с Афона. Осенив всех крестом своим Владыко начал
-   Дорогие братья и сестры во Христе, настал для нас грозный час. Идет беда на Переславль. Идут неверные хана Девлет Гирея в очередной раз чинить разор и осквернение земли нашей. Властию данной мне Господом нашим призываю дать отпор супостату. Защитим себя, защитим всю Русь христианскую. Словами апостола Христа Павла скажу – «Приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолевши, устоять. Станьте, препоясав чресла ваши истиною, и облекшись в броню праведности, и обувши ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие». Одной веры вашей будет недостаточно, нужно с оружием в руках, не щадя живота своего отстоять наш город. В руководстве обороны мое благословение  боярину многоопытному в ратных делах Алексею сыну Данилы Басманову.
Алексей взошел на паперть, приложился к иконе Богоматери, потом целовал крест у Владыки. Повернулся к народу.
- Други мои. Благодарю пастыря вашего за доверие. Много говорить не буду, потому многое сделать предстоит уже сейчас, ибо завтра может быть поздно. Нужно срочно укрепить стены острога, нонешний вид который долго не выстоит перед ворогом. Камень нужен. Мешки с землей… 
Владыко Филофей вставил слово
- Отдаю на разбор мои каменные палаты. Мои благословения купцам и иным жителям города, имеющим камень  поступить также. Настоятеля монастыря просить буду отпустить монахов, трудников да насельников могущих держать оружие в помощь тебе, сам буду денно и нощно молить Господа нашего и Богородицу о спасении города
- Благодарю Владыко. Далее… не хочу теперь прерывать службу, и предлагаю всем воинам и помощникам собраться после в остроге…

И три дня и три ночи с факелами кипела работа по укреплению стен острога Переславля. Работали все, старики и малые, бабы тож.  Филолей прислал из монастыря монахов и трудников.  Камнем и землей укрепляли стены. На стенах готовили площадки для бойцов.  С северных и с западных сторон стен кремля пушки собрали в остроге. На стенах же оных оставлены были только лучники, потому стены кремля и до этого были неприступны. Алексей поставил Федора на защиту кремля.

Федор Басманов без сна и отдыха метался среди мужиков, плетью подстегивая, как ему казалось ленивых. Это было замечено Алексеем. Долго наблюдал, потом не выдержал, подозвал к себе
- Федька, ты что творишь? Почто бьешь работников,  вон, даже монаху от тебя досталось? Не твои это холопы.
- Батюшка, так как же их не подстегивать? С ленцой трудятся…
- Федька, жестокосерд становишься. Ярость, кою стал в тебе замечать, прибереги для ворога, а для своих будь милосерд. Боком для тебя это может выйти… накопится в холопах недовольство, жди ножа в спину. Уяснил?
Федор долго молчал, опустив глаза долу. Потом нехотя выдавил
- Уяснил, батюшка… но…
- Без «но». Теперь ступай в кремль. Владыко там день и ночь молится пред Богоматерью нашей, за нашу победу. Поди, покайся во грехе жестокосердии.  Ступай.  Постой еще скажу… о девках здешних, даже не думай, вижу, как вокруг тебя вьются, доложат, сам прилюдно высеку.
- Батюшка, ты же сам по молодости…
- По молодости… мы кто такие были? Безродные да безземельные. А теперь приближенные бояре.  Пришлось мне потакать государю в его прихотях. Но перед матерью твоей я чист, вот те крест.
Когда Федор ушел, еще долго сидел Алексей глубоко задумавшись. А думы его были тяжелые -  «Сколь же от той царской «дружины» осталось? Борис погиб лютой смертью. Адашев да Сильвестр в опале. Курбский переметнулся… испугался наветов на себя. Одоевский погиб в бою. Вот еще Воротынских царь не жалует.  А тут Федька мой в любимчики царские попал…  от любви царской до плахи недолече… да, кажись, в крови радость стал находить… худо это».
Увидел Козьму, с  мужиками пушку тягающего, подозвал
- Козьма, подь ко мне. Сидай рядом.
- Как можно, Алексей Данилович?
- Можно. Говорю, садись.
Пришлось Козьме рядом аккуратно присесть.
- Вот что, Козьма. Хочу поручить тебе…
- Готов служить, воевода…
- Не перебивай… хоть и рядом сидишь. Слушай. Федька мой горяч больно становится… пригляд за ним нужон. В бою и в миру. Для дядьки ты уже не годишься, Федька «сам с усам» становится,  шибко боек стал, а вот стременным к нему хочу тебя приставить, чтобы всегда рядом Справишься?
- Воля твоя, Алексей Данилович. Как за родным сыном ходить и оберегать буду.
- Добро. И не потакай в мерзости, с тебя будет спрос…

На пятый день заметили недалече передовой разъезд татарский. Алексей велел ворота в острог отворить, а всем попрятаться, носа не казать до приказу. Пусть уверуют, что защищать город некому.
С десяток крымских татар подъехали к воротам. Подивились безлюдию, но въехать все ж  не рискнули, постояли и умчались восвояси.
- Ворота закрыть, усилить бревнами. Быть всем наготове, пушки зарядить – скомандовал Алексей Данилович – на стены стрельцов выставить. Пока не скажу не стрелять.
К вечеру появились основные силы. Стали располагаться на ночлег, разбивать шатры стали, костры жечь.
- Вишь ты, роздыху им надо, умаялись по нашим лесам ходить-то. Видать, с утра начнут… - Степан, командующий стрельцами у ворот, спустился со стены и тут же натолкнулся на воеводу – Алексей Данилович, може и нам малость вздремнуть?
Алексей бороду свою взъерошил
- Степан, сотник из тебя может выйти славный, видал, как ты командовал укреплениями.
- Так, воевода, урок у Казани получил
- Теперь слушай. Нескольких проворных холопов отправь вкруголя в тыл татарам. Пусть пал травы устроят, лошадей кормить поганцам нечем будет.
- Мудро, воевода.
- И дремать пока не придется. К полуночи, как все у них в стане успокоится, дадим залп из всех наших пушек… устроим им встречу.
- Приметил  я, что у татар пушек нет. Налегке пришли.
- Глазаст. Опять мы в выигрышах. Продержимся сколь ни то. А там, глянь и войско князя Федора Михайловича Татева подойдет. Да и Государь наш войска послал, може и поспеют…

Хорошо «бабахнули» по кострам, да по шатрам. Паника началась в ханском стане, поняли, что слишком близко у стен расположились в надежде о скором захвате безоружного города. 

- Ну вот, считай, полдня выстояли. – Федор утром пришел из кремля проведать батюшку.
- Нет, сын, они еще и не начинали. Мы их только позлили. А злость глаза застит. Как у тебя на стенах кремля?
- Спокойно. У каждого зубца по мужику с рогатиной поставил, если лестницы будут ставить, отобьем у них эту охоту.
- Ну, это ты правильно сделал.
- Батюшка, ты почто меня убрал подальше от боя?
- Еще навоюешься. Ты у меня в тылу одна надежа. Все, иди на стену, к полудню опомнятся и полезут…
- Побереги себя, батюшка.
- Уж постараюсь. Уж больно хотца внуков понянькать…

После полуденного намаза начался первый штурм и продолжался до зари вечерней. Татары, гонимые мурзами, раз за разом натыкались на отчаянное сопротивление. Только и были слышны команды «стрельцы, заряжай, взвод, пали». Только летели со стен стрелы, камни, а то и целые бревна на цепях. Уже под вечер, Басманов приказал взять одного пленного.  «Пропустили» трех татар на стену, да накинули на них сеть рыбацкую. Двоих все же пришлось обратно сбросить, больно сопротивлялись, а третьего слегка только оглушили. Привели связанного к воеводе
- Татарин или турок? Толмач нужон?
Татарин на коленях из-под лисьей шапки зыркнул
- Татар. Понимай рус.
- Ну, а коли «понимай», спрошу -  жить хочешь?
- Хоч погибай в бою.
- Ну, Аллах тебя еще подождет. Еще спрошу – много ль вас еще?
- Здеся два тумена, еще два завтра…
- Девлет Гирей здесь?
- Здеся.
- Хочу передать грамоту ему.
- Он меня по горлу… как баран.
- На то будет воля твоего Аллаха и хана.  А может опять пошлет в бой.
- Тавай грамот…

Посреди пустого Архангельского собора звуки шагов сапог с подковками отдаются где-то в вышине, откуда строго смотрит лик Спасителя, и не находя одобрения, падают на каменный пол дрожащими осколками.  Слова же Алексея Даниловича, напротив, гаснут, едва произнесенные и дьяку водящему пером по бумаге приходится сильно напрягаться, чтобы уловить хотя бы отголоски слов.
- … бивали мы и прежде ханов, посильнее тебя, битым быть тебе и теперь. Полки Государя нашего, царя Ивана уже на подходе. Не успеешь убраться, бысть тебе собака и твоим мурзам убитыми, а ли паче того, плененными с  учинением   над ними обидами… а литвин твой к тебе не придет, из-под Полоцка ушел побитым, то и тебе собака пожелал…
- Не слишком ли грозишься, воевода? – Епископ Филофей вошел в храм, постукивая жезлом своим. Устало в притворе опустился на скамейку – разозлишь  лишь Гирея…
- Владыко… прости, не слышал, как ты вошел.
- Стар становлюсь, земля уже плохо держит, а потому и не слыхать шагов...
Басманов к дьяку  подошел, посмотрел написанное.
- Начисто перепиши и отправь с пленным. Печать не надо ставить, не велика честь.
Подошел к Филафею, присел рядом
- я, Владыко, тоже уже не молод… а этого басурманина  хочу больше раззолить… ярость и злость в бою очень плохой советчик.  Не дадим мы ему покоя ни днем, ни ночью, в полночь снова пушки зарядим, огненным припасом…  пир устроим…
- Сколь еще, Алексей Данилович держаться нам?
- Думаю три-четыре дня… сил у нас маловато, потери большие и у нас…  если никто не придет, совсем худо будет.

К концу четвертого дня, рвы вокруг острога были уже полны трупами татар, и у стен также груды убитых, приходилось следующим нукерам идти на смерть по трупам своих же братьев, если бы не мурзы, давно сбежали бы.
У защитников Переславля тоже урон большой, чуть больше половины осталось, в живых да раненых много.
Но вот завел свою песнь мулла татарский, призывая к вечернему намазу. И тихо стало в ханском стане.
Алексей Данилович поднялся в кремль, в палаты княжеские. Позвал с собой только старшин и сотника Степана. В гриднице большой пригласил всех за стол, поужинали, чем бог послал в полном молчании.
- Сколь припасов к пушкам да пищалям осталось? –  Басманов наконец нарушил тишину. Степан было поднялся с места – Говори сидя, отдых всем нужон.
- Маловато, воевода… дня на два и все…
- Хорошо бы еще ночью пошуметь.
- Поганцы поумнели, отодвинули шатры свои подале, не достать их из пушек.
Алексей тяжело поднялся из-за стола, прошелся по гридне
- Надо что-то придумать
- Батюшка… гм… Воевода, я кой-чего придумал – никто не заметил, когда появился Федор Басманов. Сильно с лица  осунувшийся, прошел к столу, стоя отломил краюху хлеба
- Сын, погодь есть, успеешь еще.
- Воевода, огонька собакам можно подпустить и  по-другому… риск есть, но попробовать можно.

За полночь тихо разобрали завал у ворот острога. Впрягли кобылу в телегу с сеном, под сеном положили бочку с зельем. Подожгли сено, ворота распахнули, кобылу хлестнули. Она понесла живой факел в стан татарский. Успела добежать до третьего ряда палаток. Хорошо рвануло.
Как только рассвело, со стены острога стало видно, что большая часть палаток и шатров, включая ханский, исчезли
У ворот острога, встретил Алексей Данилович гонца от князя Татева.  Узнал от него, что подмога к полудню будет.
Алексей Данилович немного подумал, гонцу же сказал
- За добрую весть, благодарю. Но придется тебе вертаться. Передать Федору Михайловичу грамотку.
В грамоте же указал, куда ударить князю, поскольку основные силы Девлет Гирея ушли, а оставшимся, надо проводы устроить.
Другого же гонца велел отправить навстречу московским дружинам с тем, чтобы догоняли бегущего хана.
К воеводе подошли сотник Степан и Федор с Козьмой
- А мы, что же будем глядеть, как оставшиеся поганцы будут…
- Нет, Степан, готовь всех, кто может сражаться. Как в тылу у татар начнется шум, ударим и мы.
- Батюшка, позволь и мне кровушки поганых пролить, без дела засиделся.
- Позволю, Федька, позволю, если обещаешь раненых не добивать и сдающихся без оружия не трогать. Мы не звери. И мы на своей земле.
Незаметно моргнул Козьме, мол, пригляди. Тот с легким поклоном руку к груди приложил только, мол «будь покоен воевода»…