Дэвид Левин. Сопутствующие жертвы

“Damage” by David D. Levine, 2015.
Перевод с английского А. Вий и Л. Козловой.


У меня никогда не было имени.
Мой условный номер — JB6847;, а техник Томан называла меня Поскрёбышем. Но коммандер Зиглер — милый коммандер Зиглер, центр моей орбиты и движущая сила моей траектории — никогда не обращался ко мне по имени, только отдавал приказы своим прекрасным сильным тенором, потому я не считала, что оно у меня есть.
Таким условным номером с необычным символом ; я была отчасти обязана технику Томан и ее черному юмору. JB6847; — среднее арифметическое от NA6621 и FC7074, названий двух разбившихся кораблей, из обломков которых меня создали.
— От корпусов обоих почти ничего не осталось, сохранять преемственность технической документации бессмысленно, — сообщила мне Томан недели через три после того, как я обрела сознание. — Вот я и решила дать тебе новый номер. Впрочем, по поводу документов сейчас все равно никто особо не напрягается.
Я помнила их смерти. Помнила, как умирала. Дважды.
NA6621, «Ранняя девочка», была истребителем-бомбардировщиком класса «Пеликан», получившим критические повреждения двигателя в полете за припасами на Цереру. Уже возвращаясь на базу, она заложила крутой вираж, чтобы уйти из-под обстрела блокадного флота землян. Центральный топливопровод пробило, брызги обжигающего гидразина разлетелись по кораблю, убив пилота и повредив вычислительное ядро. Она почти потеряла сознание от боли и несколько недель дрейфовала в космосе, а потом оказалась в окрестностях станции «Авангард», где ее подобрал спасательный корабль. Конечно, это произошло задолго до нынешней осады, когда мы еще высылали спасательные корабли. Когда у нас еще были спасательные корабли. Останки «Ранней девочки» несколько месяцев пролежали в дальнем углу ангара, а затем понадобились.
FC7074, «Валькирия», истребитель класса «Скопа», погибла более быстрой, но и более жестокой смертью. В бою с двумя истребителями земного космофлота ее вывели из строя ракетой «Копьеметалка». Последними воспоминаниями «Валькирии» были ужасный взрыв, обжигающая, неистовая боль, которая сотрясла весь корпус, от отсека с боеприпасами на корме до рубки управления, а еще боль совершенно иного рода, когда катапультировался пилот. Боль одновременно физическая и эмоциональная, потому что «Валькирия» знала: даже если он выживет, теперь не в ее силах его защитить.
Он не выжил.
Но эта утрата, хоть и трагичная, печалила меня не больше любой другой из тысяч смертей, которые Земля принесла Независимому Поясу. Любовь «Валькирии» к своему пилоту не пережила гибели корабля, ее не внедрили в мой программный код. Для меня был важен только коммандер Зиглер. Моя любовь, мой свет, смысл моей жизни.
Он вышел ко мне из дежурки пружинистым, уверенным шагом, как должное принял руку техника и забрался в кабину. Когда костюм пилота подсоединился к системам, я уловила в дыхании следы усталости и стимуляторов.
Вылет был пятым за последние сутки. Коммандер Зиглер спал всего три часа.
«Сколько он так протянет? — подумала я. — Даже лучший боевой пилот во всей Солнечной системе (он часто называл себя так, причем ни капли не преувеличивал) рано или поздно не выдержит».
Я знаю, каково умирать: боль, отчаяние, мучительность утраты. Не хотела снова проходить через эту агонию. К тому же дела Независимого Пояса были плохи, поэтому меня точно никто не восстановил бы, если б вдруг погибла в бою.
Но коммандер Зиглер не любил, когда я выказывала недовольство и позволяла себе сколь-либо неодобрительно говорить о его боевой форме, поэтому я ограничилась следующим:
— Сэр, дозаправка и пополнение боекомплекта завершены. Все системы в норме.
В ответ он только крякнул, когда на нем крест-накрест затянулись привязные ремни, и решительно сжал мой штурвал.
— Очистить ангар для запуска!
Техники и механики врассыпную бросились от шасси. В считаные секунды ангар опустел. Огромные насосы, загудев, принялись выкачивать драгоценный воздух, поднятый ими ветер с воем устремился сквозь решетки, и вскоре настала тишина. А затем створки ворот подо мной распахнулись, пуповины кабелей и рукавов отцепились, захваты разжались.
Упав из тепла и света в черное холодное безмолвие космоса, я устремилась к рою кружащихся звезд.
Слишком многие из этих звезд были большими, яркими и двигались. Земной космофлот почти облепил нашу станцию, и хотя мы только падали из огромного колеса «Авангарда», три корабля уже запустили двигатели и бросились наперехват. Истребители класса «Крокодил». Защитные системы «Авангарда» еще не настолько истощились, чтобы подпускать врага к станции безнаказанно, но я знала: эта троица не упустит возможности атаковать одинокий истребитель-бомбардировщик вроде меня.
Целью нашей вылазки было вовлечь противника в бой и уничтожить как можно больше ресурсов: кораблей, персонала и материальной части. Но в последнее время враг сам навязывал нам бой.
Я мысленно ощупывала «Крокодилов» и видела, что они оснащены ракетами «Копьеметалка» вроде той, что уничтожила «Валькирию». Полная загрузка из восьми штук на каждом корабле. Я доложила информацию командиру.
— Не отвлекай меня ерундой. Пусть подойдут, а там применишь дипольный отражатель*.
* Дипольный отражатель — одно из средств радиоэлектронного подавления, разновидность пассивной ложной цели для противодействия радиолокационным системам наведения, обнаружения, целеуказания и управления оружием. (Прим. перев.)
— Да, сэр.
«Валькирия», как вы понимаете, тоже использовала дипольный отражатель. Мой разум наполнился воспоминаниями о страхе, боли, рвущемся металле. Я их отгоняла. Таланты моего пилота, моя скорость, ловкость и бесконечная любовь к нему — все это должно было сохранить нас в безопасности. Иначе никак, или Независимый Пояс пал бы.
Мы включили двигатели и помчались встречать врага на собственных условиях.
Разум яркими линиями прочертили тензоры, координатные оси и эквипотенциальные поверхности — предположительные расчеты нашей и вражеской траекторий, сложный синтез физики, инженерии и психологии. Часть этих расчетов я вывела для своего пилота на экран в рубке управления. Коммандер Зиглер поворотом штурвала изменил курс.
В бою мы были единым целым — разум, маневровые двигатели, руки, ракеты — смесь механики и биосистем — каждый предвосхищал действия другого и компенсировал его слабости. (Не очень ясна структура предложения, может, пояснение "смесь механики и биосистем" в скобки взять?) Вместе мы были непобедимы.
Но я не могла забыть обжигающую боль от горящего гидразина.
К нам устремились ракеты, противник прощупывал путь радарами, пустив в ход радиоэлектронное подавление, но сами «Крокодилы» с их уязвимыми человеческими пилотами держались сзади. Мы лавировали и уворачивались, генерируя помехи и облака диполей, чтобы сбить врага со следа и отделаться от навязчивых ракет. Пусть исчезнут в черноте космоса, а еще лучше — летят назад к тому, кто их выпустил, и самоуничтожатся в яркой беззвучной вспышке напрасной жестокости.
Именно в такие моменты я любила своего пилота неистовее всего. Коммандер Зиглер был лучшим в Независимом Поясе, и не только. Он не проиграл ни одного боя.
А я… я была детищем космических франкенштейнов, летающей грудой склепанных обломков, сплавом агонии, поражения и смерти, недостойным столь прекрасного пилота. Неудивительно, что он не находил для меня слов утешения, не украсил мой корпус носовой эмблемой.
Нет! Те другие корабли, те спасенные обломки крушений, чьи воспоминания перешли ко мне, они были не мной.
«Я лучше, жизнеспособнее, — говорила я себе. — Я не повторю их ошибок. Я заслужу любовь своего пилота».
Итак, мы развернулись на сто восемьдесят градусов и, ускорившись до предела, полетели прямо навстречу ракетам. Пронеслись между ними и, чтобы помешать последовать за нами, сбили с толку, пустив в ход всевозможные меры противодействия. Две ракеты, столкнувшись, детонировали и осыпали меня осколками. Но мы выжили, более того, благодаря своему лихому, отчаянному маневру заняли позицию, с которой угостили «Крокодилов» ракетами и пучками заряженных частиц. Сначала один, потом второй корабль противника взорвался и погиб в огне, а там, после напряженной погони, за ними отправился и третий, харкая топливом, воздухом и кровью в равнодушный вакуум.
Перед тем как вернуться под защиту станции «Авангард» мы, насмехаясь над наблюдателями противника, выполнили бочку.
Хотя… скажу прямо: бочка была делом рук моего пилота. Я же просто радовалась тому, что жива.

* * *

Снова в безопасности ангара. В баки заливалось холодное топливо, жужжали, задвигаясь в держатели, ракеты, и все те воспоминания, беспокойство и отчаянный страх, которые я отодвинула во время боя, нахлынули на меня снова. Я неслышно всхлипывала, от мыслей о пламени, боли и рвущемся металле, память превратилась в мой личный ад.
Да, мы пережили бой, но станция «Авангард» была последним оборонительным рубежом Независимого Пояса. Не предвиделось ни подкрепления, ни новых поставок, и я знала: когда выйдут боеприпасы, кулак земной армии нас окончательно сокрушит.
— Эй, Поскрёбыш, — донесся по сервисному каналу голос техника Томан. — Что случилось? Кошмар приснился?
— Воспоминания, — ответила я.
На самом деле у меня не бывает снов. Если включена, я в сознании, если выключена — нет. Но техник Томан, конечно, это знала.
— Ясно, прости. — Она замолкла, слышалось лишь дыхание в микрофон гарнитуры.
Похоже, Томан была в центре управления одна, но без доступа к биологическим показателям я могла лишь догадываться о ее чувствах. А вот мое состояние ума она видела у себя на контрольной панели до мелочей, будто какой-нибудь демонтированный двигатель.
— Я сделала что могла, но… — Голос Томан пресекся.
— Но у меня в голове полная каша.
Так однажды высказался обо мне один техник из Центра управления. В отличие от Томан, большинству техников не было дела до того, что могут случайно услышать корабли.
Она вздохнула.
— Ты… непростая. Конечно, твои психодинамические параметры сильно отличаются от стандартных. Только это еще не значит, что ты плохая или ущербная.
Я слышала, как дышала Томан и булькало топливо, наливаясь в бак по левому борту.
Почти полон. Вскоре вылетать снова, готова я к этому или нет.
— Техник Томан, почему я испытываю эти чувства? В смысле, почему корабли вообще чувствуют? Боль и страх? Без них мы определенно сражались бы лучше.
— Так ваш разум воспринимает приоритеты, которые мы в вас запрограммировали. Убери голод, ты не заметишь, что топливо на исходе. Убери боль и страх смерти — лишишься стимула их избегать. А если ты не будешь любить своего пилота всем сердцем, то не пожертвуешь собой, чтобы в случае нужды доставить его на базу.
— Но ни один другой корабль не… не боится так сильно.
Мне не хотелось думать о ее последних словах.
— Потому что ни один не пережил того, что ты.
Но вот бак по левому борту заполнился под завязку, раздался щелчок и поток топлива иссяк. Извинившись, я прервала разговор и, пройдя соответствующие протоколы, отсоединила заливной шланг и различные, связанные с ним пуповины. Заправка заняла дольше обычного, потому что давление в системе упало ниже нормы. Топливо в баках станции было на исходе.
Когда я вновь обратила внимание на Томан, та уже с кем-то болтала. Судя по качеству звука, она сняла с головы переговорную гарнитуру. Я вежливо дождалась конца разговора и доложила, что полностью заправлена.
— …как только мы выстрелим последней ракетой, — сказал ее собеседник, — я заберусь в спасательную капсулу и положусь на удачу. — Это был Паулсон, один из техников Центра. В его тихом голосе проскальзывало напряжение. — Наверняка земляшки бросятся поджаривать более крупную рыбу. Стоит проскочить мимо них, и через две недели ты уже на Весте.
— Да, наверное, — ответила Томан. — Только Джиэри мстительный ублюдок, а на дезертира в капсуле хватит и одного снаряда из обедненного урана. Их еще до фига осталось.
Тут я могла бы вмешаться. Наверное, даже следовало бы. Но Томан вела себя так необычно, так не похоже на себя: оставила микрофон включенным во время беседы с другим техником. Я решила помолчать еще немного. Я быстро училась.
— Ну а ты что собираешься делать? — спросил Паулсон. — Так и будешь стоять за своей консолью до самого конца? Маленьким людям вроде нас с тобой даже посмертных медалей не перепадет.
— Я собираюсь исполнить свой долг, — помолчав, ответила Томан. — И не только потому, что в противном случае меня расстреляют. Я ведь давала присягу, когда подписывала контракт, пусть даже рассчитывала вовсе не на такое. Но если представится достойная возможность сдаться, я сдамся.
Паулсон презрительно фыркнул.
— Мне плевать, что там генерал Джиэри говорит о жестокости глиномесов, — выпалила Томан. — Земные силы все еще следуют Женевской конвенции, пусть мы про нее и забыли. Учитывая их количественный перевес, нам наверняка сначала выставят условия, и только потом обрушат на наши головы карающий меч.
— Даже если так… Джиэри никогда не сдастся.
— Джиэри нет, но у каждого на этой станции есть табельное оружие. Возможно, кто-то да вспомнит из-за кого и почему началась вся эта война и спросит себя: а стоит ли умирать за ошибочную идею?
Повисло молчание, и у меня снова мелькнула мысль заговорить. Но я бы поставила всех нас в крайне неловкое положение, поэтому смолчала.
— Однако! — в конце концов отозвался Паулсон. — Очень и очень надеюсь, что мы нашли всю прослушку, которую тут понатыкали ребята из Отдела лояльности.
— Поверь, никто не услышит, о чем говорится в этой комнате, разве что я сама захочу.
Она снова надела наушники, и в них затрещало.
— Поскрёбышек, ты заправилась?
— Мэм, заправка завершена, припасы пополнены, — доложила я. — Все системы в норме.
At that moment I was very glad I didn’t have to work to keep my emotions from showing in my voice. (выпало)

* * *

И вот новый вылет, на этот раз с эскортом из пяти истребителей класса «Пустельга». Цель операции — вывести из строя или уничтожить земной крейсер под названием «Танганьика», который недавно присоединился к силам блокадного флота. «Пустельги», личности спокойные и надежные, хоть и не слишком умные, получили задание меня прикрывать. В бомбовом отсеке в тот день была только большая торпеда с ядерной боеголовкой.
Меня почти парализовал страх перед тем, что нам предстоит. «Ранняя девочка» встретила свой конец, когда пыталась сбежать от «Малави», корабля того же типа, что «Танганьика». Но меня не спрашивали, хочу я лететь или нет, когда разжались захваты, и я стала падать навстречу вечно растущему космофлоту Земли, волей-неволей пришлось собраться с духом.
Пока мы неслись к цели «Свобода» (Lady Liberty) — истребитель класса «Пустельга», — с которой мы в первые дни жизни стояли в одном ангаре, пыталась меня успокоить.
— Ты справишься, — сказала «Свобода» по защищенному каналу. — Я видела, как ты летаешь. Просто сосредоточься на цели, а мы тебя прикроем.
— Спасибо.
Но из мыслей все равно не выходили огонь и шрапнель.
Как только мы вступили в бой, стало проще: «Пустельги» нас поддержали, а мне пришлось решать неотложные задачи — тут уж не до воспоминаний и тревог.
Мы устремились вперед по петлеобразной траектории, забирая к «Сагарматхе» в надежде обмануть врага, чтобы он перебазировал свои корабли защиты от «Танганьики» к флагману, но тактика провалилась. Истребители «Танганьики» остались на месте, а с ангарных палуб «Сагарматхи» навстречу сорвался целый рой истребителей «Кобра» и «Мамба», обстреливающих нас ракетами. Мы в ответ рассредоточились: две «Пустельги» держались рядом со мной, а другие три отлетели, чтобы заняться противником.
«Пустельги» сделали свое дело. Тройка во главе (впереди?) напала на эскорт «Танганьики», а две оставшихся отбивались от атаки «Сагарматхи». Но враг сильно превосходил числом: мой разум так густо расчертили яркие линии прогнозов и сценариев, что стало трудно все отслеживать. Какими бы умелыми и стойкими мы ни были, вечно сдерживать врага не могли. Один за другим четыре наших истребителя погибли или вынужденно отступили, оставив нас глубоко внутри периметра «Танганьики», причем три из моих маневровых двигателей отказали, боеприпасы подходили к концу, в свите выжил только один корабль — сильно поврежденная «Свобода». Ситуация выглядела безнадежной.
Но коммандер Зиглер все еще был величайшим пилотом Солнечной системы и стремительным, точно рассчитанным броском направил меня к нашей цели. На оставшихся двигателях мы прошли сквозь гущу противников, ракет и заряженных частиц и оказались ровнехонько под широким брюхом «Танганьики». Я выпустила торпеду и устремилась прочь, не щадя двигателей и разбрасывая меры противодействия во все стороны, а затем взрывом торпеды «Танганьику» разорвало пополам и ее эскорт, сбитый с толку электромагнитным импульсом, не смог мне ничего сделать. Я тоже почувствовала этот импульс, но, точно зная, когда его ждать, сразу отключила системы и, в отличие от земных кораблей, просто переждала худшее.
К тому времени как я пришла в себя, «Свобода» бесследно исчезла. Оставалось лишь надеяться, что она успела выйти из боя и уже на базе.
— Знаете, сэр, вы сегодня показали высший пилотаж, — заметила я коммандеру Зиглеру по пути на станцию «Авангард».
— Ну да, как же иначе? В таких вот противостояниях с подавляющими силами врага я чувствую себя живым как никогда.
Не стану скрывать, я бы хотела услышать от него какую-нибудь похвалу в свой адрес. Впрочем, летать и сражаться, жить и сражаться снова на пару с моим любимым пилотом уже было наградой.
Как только давление в ангаре восстановилось, нам навстречу хлынула огромная толпа — техники, пилоты, служащие, наверное, половина населения станции — и, подняв коммандера Зиглера в воздух, куда-то унесла. Вскоре я осталась одна, тишину в отсеке нарушали только звон и жужжание моего корпуса, да огненный рев воспоминаний.
Я снова и снова прокручивала в уме бой: воронки ракет, спирально движущихся к целям; предсмертные крики «Пустельг» по зашифрованному каналу; ослепительная вспышка, когда взорвалась торпеда; ощущение душераздирающего звона за миг до того, как я отключила себя, спасаясь от передовой волны импульса, — нескончаемый вихрь разрушений, о котором я невольно думала снова и снова.
Конечно, мы только что одержали великую победу — редкий триумф для Независимого Пояса, ведь все было против нас, — но я не могла забыть о цене. Пять «Пустельг» с их пилотами, это, само собой, но еще многочисленные «Кобры» и «Мамбы» с их экипажами плюс несчетные сотни, а то и тысячи, людей и машин на борту «Танганьики».
Знаю, они были врагами. Тут либо убиваешь ты, либо убивают тебя. Но враги тоже наделены разумом и наверняка тоже боятся смерти. С какой стати я жива, а они нет?
Почувствовав легкое прикосновение к корпусу, я мысленно вернулась в пустой ангар. Это была техник Томан.
— Отличный полет, Поскрёбышек. Жаль я не могу дать тебе медаль.
— Спасибо.
Отзвуки музыки и смеха в дежурке гуляли по коридору, отражаясь от металлических стен ангара.
— А ты сама почему не празднуешь? — спросила я.
— Тоже мне победа, — фыркнула она. — Один крейсер взорвали, но сколько их еще осталось? А те пять «Пустельг» были нашими последними.
— Кто-нибудь из них вернулся домой?
— Ни одна.
Я запросила дела «Пустельг» из дополнительного хранилища и пересмотрела послужные списки погибших. Как-то еще почтить пожертвовавших собой истребителей я не могла. Их имена, их носовые эмблемы, пилоты, с которыми они вместе служили, задания, на которые летали, — все это было свежо в памяти, словно краска в новехоньком корабле. А вот от самой битвы осталась такая мешанина образов, что из-за мельтешения взрывов и лучей с заряженными частицами и выхлопных следов ракет, нацарапанных на фоне звезд, я даже не знала, как погибли три из пяти кораблей моей свиты.
— Хочу, чтобы ты меня стерла, — неожиданно для себя самой попросила я.
— Прости, не поняла?
Чем больше я думала, тем разумнее представлялась эта мысль.
— Хочу, чтобы ты стерла мою личность и установила новую операционную систему. Возможно, кто-то другой лучше справится со смертями и разрушениями. Я больше так не могу.
— Прости, — снова сказала Томан, и на этот раз ее слова были не просто банальностью.
Она надолго замолкла, рассеянно поглаживая мою посадочную распорку, и наконец покачала головой.
— Сама знаешь, ты… непростая. Уникальная. Но тебе кое-что неизвестно… я тебя переустанавливала бог весть сколько сотен раз. Чего я только не придумывала, пытаясь сконфигурировать разум, который способен справиться с твоей полуисправной, слепленной на скорую руку начинкой, пока в конце концов не получилась ты, и я не знаю, смогу ли это повторить. Вовремя точно нет.
— Вовремя для чего?
— Генерал Джиэри просит внести в тебя ряд изменений. Он говорит о каком-то особом задании. Точно не знаю, но что-то крупное.
Мне внезапно стало страшно.
— А коммандер Зиглер будет моим пилотом на этом «особом задании»?
— Конечно.
— Спасибо. — На меня накатила волна облегчения.
Любопытно, почему его присутствие было для меня так важно?
— Ты тут ни при чем, — сказала она и, похлопав меня по боку, ушла.

* * *

Техник Томан заменила мои двигатели парой куда более мощных, снятых с бомбардировщика класса «Бизон». Вдоль хребта прикрутили четыре дополнительных бака с горючим. Была модернизирована система жизнеобеспечения, увеличилась дальность полета.
И бомбовый отсек стал в три раза вместительнее.
— Никто другой не смог бы справиться с такими модификациями, — как-то обронила техник Томан, вытирая пот со лба перепачканной рукой.
— Ты лучшая, Томан.
Она хлопнула меня по корпусу гаечным ключом.
— Я не Зиглер. Мое эго тешить необязательно. И я говорила о тебе! Любой другой корабельный мозг пришлось бы полностью переконфигурировать, чтобы он смог справиться с такой лавиной изменений. Но ты уже столько перенесла…
Передо мной внезапно вспыхнул образ: «Валькирия», она кричит, умирая.
Я затолкала воспоминание подальше.
— Как наши успехи на войне?
Полторы недели без боевых вылетов. Треть моей жизни. Коммандер Зиглер почти не появлялся, но когда я его видела, был вечно не в духе. Наверное, изнывал от бездействия.
— Скверно. — Она вздохнула. — Нас полностью обложили, заканчивается, ну… буквально все. Ходят слухи, что нам уже трижды предлагали условия капитуляции, но Джиэри их отверг. Решающий штурм может состояться со дня на день.
Я обдумала ее слова.
— Тогда, пока есть такая возможность, хочу поблагодарить тебя за все.
Томан положила ключ и отвернулась. Она простояла так довольно долго, потирая глаза, а затем снова взглянула на меня.
— Не благодари. — На ее щеках блестели слезы. — Я просто делала, что должна.

* * *

Модификация подходила к концу, и мы с Зиглером начали тренироваться вместе, опробуя новую меня в бесконечных симуляциях. Но моя конфигурация была уникальной, а первая возможность опробовать ее по-настоящему могла представиться только на реальном задании. Каким бы оно ни оказалось.
О своем смертоносном грузе я практически ничего не знала, только его массу и центровку. Меня попросту отключили, когда загружали бомбовый отсек. Такая скрытность наводила на мысли о радиации.
Моего коммандера тоже держали с закрытыми глазами — по крайней мере, такое у меня сложилось впечатление по тем коротким разговорам, которыми мы обменивались между вылазками в симуляторе. Он и так был со мной немногословным, а теперь стал еще хуже, но я давно научилась интерпретировать его бурчание, его взгляды, положение плеч. Даже молчание было приятным знаком. Я томилась по новому полету вместе.
Мы знали, что отправимся в него скоро либо не отправимся никогда.

* * *

Нашу следующую тренировку прервали завывания сирены.
— Что такое? — проревел в шлем мой командир, а я вышла из симуляции, переключила рубку в боевой режим и начала готовиться к вылету. Приказы поступили в первые мгновения тревоги.
— Земной флот перешел в наступление, — сообщила я. — Мы должны немедленно вылетать и пробираться вот в эту точку. — Я вывела координаты на экран в рубке. — Там откроем приказы с дальнейшими указаниями. — Приказы лежали в моей памяти холодным, колючим комком зашифрованных данных. Открыть их мог только отпечаток сетчатки коммандера Зиглера и голосовой пароль. — Нас прикроет целая эскадрилья ложных целей. Затем мы перейдем в режим невидимости и будем сохранять радиомолчание. — Я вывела подробности на экран сбоку, чтобы он почитал, пока я готовлюсь к запуску.
Нам повезло, что атака началась во время симуляции. Мой пилот был уже в костюме, пристегнутый к креслу. Оставалось только пополнить кое-какие расходники, и можно отчаливать.
— Ложные цели уже пошли, — сообщила Томан по каналу связи. — Вылет через пять минут.
Я переключилась на сокращенную инструкцию (протокол, процедура?) запуска. Трубопроводы со смазочно-охлаждающей эмульсией фыркали и извивались, отсоединяясь без сброса давления.
— Ну, Поскрёбышек, сделай так, чтобы я тобою гордилась.
— Постараюсь, мэм.
— Знаю. — Ее голос на мгновение пресекся. — А теперь лети!
Синхронизация данных грубо оборвалась, как только я перекрыла все каналы связи. Подо мной распахнулись створки ворот, и воздух ангара хлынул наружу ревущим потоком, который быстро иссяк и стих. Я надеялась, что все техники успели покинуть зону.
Несмотря на стимуляции, я была не готова. Не могла с собой справиться. Не хотела лететь.
Огонь, взрывы, смерти.
Но я знала, что по крайней мере буду с моим любимым.
Затем захваты разжались и мы рухнули в ад.
Вращающееся небо внизу кишело кораблями… их были сотни: земные истребители, крейсеры, бомбардировщики — все они набросились на стремительно слабеющую защиту «Авангарда». Впереди них мчалось множество ракет и дронов. Наша станция выстрелила несколько раз, проредив первую волну противников, но ракеты скоро иссякли, а на место каждого уничтоженного явилось десять других кораблей. Затем в ход пошли очереди снарядов из обедненного урана и пучки заряженных частиц, но землянам с их массированной и тщательно подготовленной атакой они могли причинить разве что легкое беспокойство.
Рядом навстречу все более близкому вражескому рою падали ложные цели — десятки кораблей примерно моего размера и крупнее: частично — увеличенные истребители, но в большинстве — каркас из металлической сетки и толики электроники для обмана. Некоторыми управляли пилоты, некоторыми — дроны с очень слабым AI, а некоторые, не более чем мишени, просто тупо летели вперед. Всем им предстояло принести себя в жертву ради меня.
Я не могла позволить, чтобы эта жертва оказалась напрасной.
Мои двигатели оставались холодными. Я напоминала себе гаечный ключ, вышвырнутый в открытый космос искусственной гравитацией в 1g, которую создавало вращение станции. Избегать препятствий и прокладывать путь мне помогали только пассивные датчики. Оставалось лишь надеяться, что благодаря ложным целям и хаосу атаки мы незаметно проскочим кольцо землян.
Моему пилоту наверняка приходилось еще хуже, и это огорчало. Я знала, мой любимый, чувствует себя по-настоящему живым только в схватке с врагом, но все системы были выключены, и я даже не могла его поддержать.
Мы молча падали, а небо прочерчивали ракеты, и со всех сторон взрывались корабли. Ложные цели и защитники, земные и наши, вспыхивали, разламывались и погибали одинаково, гремя о мой корпус шрапнелью обломков. Но мы с коммандером без света, радиосигналов и даже без единого выдоха двигателя проскользнули сквозь огонь и полымя незамеченными. Обычный обломок, безынтересный кусок мусора.
И вот мы уже минуем последний корабль землян.
Момент был самым опасным в нашем задании: мы — одинокие и четкие на фоне однородной космической тьмы, как заклепочная головка, — проплывали мимо самых больших и умных флагманов во всем неприятельском флоте. Я приготовилась в случае необходимости запустить двигатели, но знала, что, если не смогу проскочить незамеченной, погибну прежде, чем выпущу хотя бы одну ракету. Однако враги были поглощены битвой, и мы прошли мимо, не привлекая внимания, — разве что мимолетный пеленг радара.
Когда кольцо противников осталось далеко позади, я направила пассивные датчики вперед, ища информацию о точке назначения. В указанных координатах быстро обнаружился астероид — тусклая, холодная как вакуум глыба изо льда и хондрита, безвольно кувыркающаяся в пустоте.
Но, хотя это безымянный булыжник не имел собственной воли и не подчинялся чужой, у него был вектор движения и цель. По крайней мере, теперь.
Спроецировав орбитальную траекторию астероида, я поняла, что он пройдет вплотную к Земле. И поскольку станция «Авангард» вращается очень близко к передней линии нашей обороны — за что, собственно, и получила такое название — всего через несколько дней уже будет в околоземном пространстве.
Не успели мы открыть приказы, как я поняла, что нам предстоит прокатиться на этом астероиде до Земли. И с тошнотой подумала, что кажется знаю, чем придется заняться, когда прибудем.

* * *

Я выждала, пока нас отнесет под прикрытие этой каменной глыбы, а, оказавшись между ней и огненным шаром битвы, запустила двигатели, чтобы выйти на орбиту. Затем, выбросив захваты, с тихим хрустом села на рыхлую каменистую поверхность. При мизерной гравитации астероида даже мой новый, потяжелевший корпус весил всего несколько десятков килограммов.
Только надежно прикрепившись и тщательно обшарив местность в поисках врагов, я решила активировать несколько бортовых систем.
Биологические показатели моего пилота глубоко зашли в красную зону. Он дрожал от гнева и тревоги.
— Сэр, мы безопасно прибыли в точку назначения, — попыталась успокоить я. — Никаких признаков погони.
— Долго же ты, — буркнул он. — Где мы, черт возьми?
Я вывела кодовое название астероида и построила на экране его орбитальную траекторию.
— Битва далеко сзади. Если здесь останемся, через восемьдесят один час будем рядом с Землей.
— Какие-нибудь новости с «Авангарда»?
— У нас радиомолчание, сэр, — я на мгновение замолкла прислушиваясь. — Судя по обрывкам сообщений, бой еще продолжается. — Я не стала упоминать, что почти все перехваченные сигналы принадлежали землянам. Вряд ли бы это улучшило его настроение и наши шансы на успех операции.
— То есть Поясу еще не совсем конец. Давай сюда те запечатанные приказы.
Я отсканировала его сетчатку. Конечно, я не сомневалась, что передо мной человек, чье присутствие озаряло мне рубку с первого часа моего пробуждения, но согласно шифровальному алгоритму требовалось новое сканирование. Затем я запросила пароль.
— Герой и спаситель Пояса, — ответил он. Зрачки его немного расширились.
После этих слов мы получили доступ к приказам. В мою память хлынули данные, а на экран рубки вывелись видеозаписи.
«Коммандер Зиглер, — начал c видео генерал Джиэри, — под прикрытием астероида 2059 TC 1018 вам приказывается пробраться в околоземное пространство, проникнуть через защиту планеты и сбросить ваш груз на город Дели. Вторичная цель — Джакарта. Абсолютный приоритет максимальному уничтожению командного состава и прочих ключевых ресурсов, и никаких — повторяю, — никаких действий для минимизации потерь среди мирного населения и прочего сопутствующего ущерба не предпринимать».
Пока генерал продолжал говорить, и секретные приказы интегрировались в мою память, я начала понимать свою новую конфигурацию, включая те части, о наличии которых до этого даже не подозревала. Двигатели, меры противодействия, режим невидимости — все во мне было нацелено на то, чтобы увеличить наши шансы пройти земную защиту и сбросить груз на Дели, столицу Земного Альянса. Далее, для максимизации площади поражения устройство расчленилось бы на шестнадцать средств доставки с разделяющейся головной частью. На создание этой боеголовки ушел весь запас термоядерных взрывных устройств большой мощности, остававшийся на складах станции «Авангард».
Расчетное число жертв среди гражданского населения превышало двадцать шесть миллионов.
Мне вспомнилась «Танганьика» и тысячи человек ее экипажа, с ливнем обломков погибшие в беззвучной вспышке пламени. Убитые моей торпедой. Нет, не то… сравнение слишком общее, слишком абстрактное. Вместо этого я подумала о боли, которую почувствовала при гибели пяти «Пустельг» с их пилотами. Я постаралась умножить ту скорбь в тысячи тысяч раз, но даже мой математический сопроцессор, способный вычислять за секунду триллионы операций с плавающей запятой, не смог выдать ответа.
На видео генерал закончил с формальной частью, наклонился в камеру и с жаром продолжал: «Они уничтожили нас, Майк, это уже ясно, а мы их в ответ уничтожить не можем. Зато в наших силах причинить им боль, и кроме тебя с такой задачей никто не справится. Отправь за меня этих ублюдочных глиномесов в ад!» Лицо генерала исчезло. Его сменили подробные схемы и таблицы разведданных по спутниковой обороне Земли.
Реальность превзошла мои худшие опасения. План был перебором, устрашал и… не заслуживал оправдания.
Но сердце моего коммандера зачастило и по эндорфинам в его выдохе, я поняла, что он с волнением предвкушает гибель землян.
— Сделаю все, что в моих силах, сэр! — ответил он экрану.
Меня охватила боль, словно маленькой, но очень важной части глубоко внутри внезапно потребовалось техобслуживание.
— Пожалуйста, подтвердите, что принимаете приказ, — сказала я.
— Конечно, принимаю, — улыбнулся он, и моя боль усилилась, как будто эта часть вошла в аварийный режим. — Принимаю с радостью! Для Независимого Пояса это последняя битва, а для меня — шанс войти в историю. И видит Бог, я не подведу!
Если мой коммандер, моя любовь, топливо моего сердца чего-то желал… что ж, это должно было выполняться любой ценой.
— Принято, — отрапортовала я и снова порадовалась тому, что голос не выдает, как мне скверно.

* * *

Следующие три дня мы тренировались к завершающей игре, гоняли симуляцию за симуляцией, изучили мои системы и груз от и до, разузнали о защитах, которые придется пройти (преодолеть) . Впрочем, задание было пугающим, почти безнадежным. Но я начала подумывать, что, благодаря улучшенным системам и бесспорному мастерству моего пилота, у нас все же есть шанс на успех.
Успех. Двадцать шесть миллионов погибших, а еще политическая и экономическая столица и без того ослабленной войной планеты окажется в руинах.
Когда в симуляторе вокруг взрывались виртуальные земные истребители и спутники, я не чувствовала ничего, кроме азарта боя, удовольствия от успешно выполненной задачи и восторга от единения с моим любимым. Разуму, слишком занятому сиюминутными проблемами, некогда было волноваться о последствиях наших действий, к тому же возбуждение моего коммандера передавалось мне, читаясь по его ожесточенно стиснутым зубам, стремительному биению сердца и крепкой хватке на штурвале.
Но пока он спал, убаюканный лекарством, которое я осторожно вводила в вену, чтобы успокоить его взбаламученный разум, меня снедало беспокойство. Хоть я всеми фибрами своего существа хотела любимому счастья и пожертвовала бы чем угодно лишь бы приблизить осуществление его желаний, некая неуловимая, странно неуместная в программном коде часть знала, что эти желания… ошибочны. Что если коммандер Зиглер недопонял, чего от него просят? Вдруг передумает, откажется выполнять приказы и с достоинством примет поражение, вместо того чтобы жестоко и бессмысленно мстить? Впрочем, я знала, что он не изменится, а я не смогу сопротивляться.
Снова и снова я подумывала о том, чтобы попытаться его отговорить. Но я была только машиной, полуисправной, собранной на скорую руку машиной… Разве имела я право сомневаться в его приказах и решениях? Итак, я хранила молчание и спрашивала себя, что стану делать, когда дойдет до нашей последней атаки. Я надеялась предотвратить это чудовищное злодеяние, но боялась, что обстоятельства окажутся сильней моей воли, моей привычки подчиняться, моей всепоглощающей любви к своему командиру.
Вне зависимости от цены для меня или кого бы то ни было, его нужды стояли превыше всего.

* * *

— Через три часа поднимаемся с астероида, — объявила я.
— Отлично. — Он размял пальцы и продолжил пересматривать процедуры взлета, выхода на расчетную орбиту и сброса груза.
Я знала: двигателям придется потрудиться, израсходовав все горючее в дополнительных баках, чтобы вывести нас на орбиту, с которой мы сможем сбросить на Дели свой груз. Как только мы это сделаем, вспышки наших двигателей привлекут внимание защитных систем Земли. Чтобы проникнуть сквозь оборону противника и выполнить задание, придется использовать все ресурсы без остатка.
Но пока мы выжидали. На ближайшие три часа у нас была только одна задача: оставаться незамеченными. Там, в околоземном пространстве с его плотным движением, повсюду были глаза и уши. Могли засечь даже маленький, холодный и почти неактивный корабль, приклеившийся к незначительному астероиду.
Я напрягала чувства и вглядывалась пассивными датчиками во всех направлениях, надеясь заметить врагов прежде, чем они — нас. Неподалеку по высоким, медленным орбитам вращались несколько гражданских спутников, но я не считала их за угрозу. И вдруг на краю видимости что-то возникло.
Я сосредоточилась и, рискнув потратить немного энергии, повернула антенну-тарелку к аномалии, после чего запустила процедуры обработки сигналов.
Результат меня ошеломил. Из сопоставления с новейшими разведданными в моих секретных приказах следовало, что этот едва различимый сигнал исходит от эскадрильи истребителей класса «Хамелеон», самого передового и смертоносного оружия Земли. Разведка предупреждала, что со сборочных линий уже сошло несколько «Хамелеонов» и они, возможно, совершают пробные полеты в околоземном пространстве, но если я не ошиблась в своей оценке, к нам летело не несколько кораблей, а целая эскадрилья из двенадцати штук — то есть «Хамелеоны» уже использовались вовсю.
Эти истребители представляли собой неожиданную и серьезную угрозу. При таком количестве мощных противников и таком большом расстоянии до цели оставалось не больше трех процентов на успех, если нас заметят до взлета.
Но, если я едва видела их, значит, они вряд ли видели нас. Лучшая стратегия в такой ситуации — сидеть тихо, отключив даже те системы, которые еще работают, и надеяться, что вражеские корабли уйдут. А если не уйдут, лежать без света, пока не представится благоприятный момент. Я уже приготовилась изложить свои рекомендации командиру, но тут мне пришла другая мысль.
Бездействие последних дней и недель стало тяжелым испытанием для коммандера Зиглера. Как часто он говорил, что чувствует себя живым только в бою? Да и разве я не уловила в воздухе привкус его эндорфинов, когда мы заложили тот крутой поворот? Не ощутила, как его руки стиснули мой штурвал при виде вражеских ракет? А ведь с тех пор, как меня переделали, ему приходилось жить на низкокалорийной диете из симуляций.
«Не лучше ли ринуться в бой, а не прятаться в тенях?» — спрашивала я себя.
Я знала, что коммандер Зиглер истомился по драке. Представляла, как он обрадуется такой неравной схватке. Это же был величайший вызов за всю его службу пилотом.
Нет. Я не могла — не имела права — так поступать. Вероятность неудачи была слишком велика, надежды на успех его миссии — слишком высоки. Так стоило ли ради мимолетного удовольствия человека рисковать всем, что этому человеку дорого? Не говоря уже о риске для меня самой.
Огонь, взрыв, смерть. Горящее топливо растекается по хребту.
Я не хотела переживать ту боль снова… не хотела снова умирать.
Но и другим причинять боль я тоже не хотела. Только из любви к пилоту я зашла так далеко.
«Если я люблю коммандера Зиглера по-настоящему, то должна исполнить свой долг», — сказала я себе. Мой долг — заботиться о безопасности моего пилота и выполнить задание. Хотя… я могу и потворствовать его желаниям. Пусть получит то, что хочет, а не то, что должен хотеть. Это сделает его счастливым, а еще почти со стопроцентной вероятностью приведет к нашей гибели и провалу операции.
Моя любовь не важнее приказов, но для меня-то она на первом месте. Знаю, она просто неизбежная часть программного кода, только это не делает ее менее реальной, и если я сумею использовать свою любовь к моему командиру, чтобы противостоять несправедливым, смертоносным приказам, то спасу двадцать шесть миллионов жизней.
— Сэр, — быстро заговорила я, пока не покинула решимость. — В поле действия наших датчиков только что появилась эскадрилья истребителей класса «Хамелеон».
«Нам следует немедленно выключить оставшиеся системы», — этого я добавлять не стала.
Его сердце тут же забилось чаще, мышцы напряглись от возбуждения.
— Где?
Я обвела зону на основном экране, а на дополнительный вывела телеметрические детали, результаты сопоставления с образцами и технические характеристики «Хамелеонов».
«Шансов победить при столь неравных силах — никаких», — этого я добавлять не стала.
Коммандер Зиглер задумчиво побарабанил пальцами по штурвалу. Электрическая активность кожи указывала на неуверенность.
Эта неуверенность причиняла мне боль. Я жаждала его успокоить, но хранила молчание.
— Мы сможем их победить? — спросил он. Спросил меня! Впервые за все время коммандер Зиглер поинтересовался моим мнением, и меня в тот момент охватила просто безграничная гордость.
Я прекрасно понимала, что не сможем. Если бы я ответила правду, если бы мы прокрались мимо «Хамелеонов» и выполнили задание, то оба знали бы, что обязаны успехом моим знаниям, наблюдениям и анализу. Нас бы превозносили как героев Пояса.
— Ты самый лучший пилот во всей Солнечной системе.
Это было правдой.
— Убирай захваты, — распорядился он, — и активируй двигатели.
Я только что подписала собственный смертный приговор, и все же моя радость при виде его энтузиазма была непритворной.

* * *

И у нас почти получилось. Право, тот бой с «Хамелеонами» достоин анналов истории. Один на скорую руку склепанный из обломков корабль, детище космических франкенштейнов, неповоротливое из-за тяжелого груза и еще не бывавшее в настоящем бою после модернизации, а против него — двенадцать новеньких, только что из сборочного цеха, истребителей, вобравших в себя все последние достижения науки, к тому же дерущихся на своей территории. Но все же мы их почти победили: в конце число кораблей противника сократилось до двух. Остальные были выведены из строя, уничтожены или остались далеко позади. Эти двое, действуя сообща, попытались взять меня в «клещи» и пошли на самоубийственный маневр, в результате которого у меня смяло последний оставшийся двигатель, отказали маневровые системы, и разнесло на куски рубку. Мы стремительно падали по крутой дуге, истекая горючим в космос (удалил бы) , будто кровью.
Когда мы вошли в наружные слои земной атмосферы и за разбитым куполом кабины завыл воздух, мой любимый, раненный в героическом бою коммандер поднялся и произнес в микрофон шлема два слова:
— Сраные глиномесы, — после чего умер.
Мгновением позже меня охватило пламя, но эта боль не шла ни в какое сравнение с болью моей утраты.

* * *

И вот, вопреки всему, я еще жива.
Прошли месяцы, прежде чем мое вычислительное ядро подняли со дна Индийского океана, и годы — прежде чем закончилось следствие и слушания по моему делу. Мои свидетельские показания о тогдашних действиях и мотивах, хоть и путанные, наверное, приняли за чистую монету… да и как иначе, если была возможность проверять мои воспоминания и состояние ума, в котором я их давала. С меня сняли все обвинения. Некоторые даже считают мой поступок геройским.
Сегодня я полноправный гражданин Земного Альянса. Я неплохо зарабатываю, выступая экспертом по той войне. Рассказываю историкам и ученым, как использовала заложенные в меня программистами чувства и пошла наперекор своим создателям. Моя изначальная электронная начинка теперь в Дели, стала частью экспозиции «Музея истории войны с Поясом». Однажды меня приезжала навестить техник Томан со своими детьми. Она очень мною гордится.
Я довольна жизнью, но до сих пор тоскую по рукам любимого на штурвале.