Джеймс Блэйлок. Тринадцать Призраков

“The Thirteen Phantasms” by James Blaylock, 1996.
Всемирная премия фэнтези (World Fantasy Award, 1997).
Перевод с английского А. Вий, Л. Козлова


Со стороны улицы на чердаке было решетчатое окошко — шесть стекол в некрашеной деревянной раме безо всякой лепнины вокруг. Снаружи оно поросло глицинией, и солнечный свет, отцеженный листвой, приобретал зеленоватый оттенок. Несмотря на окно, на чердаке царил полумрак, а лозы, шелестя на осеннем ветру о дощатые стены старого дома, отбрасывали на потемневшие от времени балки и стропила узорчатые тени.
Ландерс положил переносной телефон рядом с люком в лаз и, осветив фонариком изнанку гонтовой кровли, выхватил из полумрака ее брусчатый скелет и многолетнюю паутину. Воздух отдавал пылью и деревом, а сам чердак, навевающий уныние своей тишиной и движущимися тенями, казался местом, неподвластным времени и переменам.
По улице прошуршала машина, донесло далекий гудок поезда. Где-то на другом конце города церковные колокола отбивали время, а к востоку тихо шумела автострада — будто гул вечного двигателя. Было легко представить, что лозы глицинии спрятали окно под листьями и заглушили звуки внешнего мира по некой лишь им известной причине.
Ландерс потянулся к телефону и выключил его, пожалев, что вообще принес. Внезапно тот показался неуместным артефактом с другой планеты. Мелькнула мысль бросить его в открытый люк и посмотреть, как шлепнется на пол кухни по ту сторону лаза.
Много лет назад старый мистер Каммингс положил сосновые доски поверх лаг, чтобы устроить под крышей настил — вероятно, хотел использовать чердак для складских нужд, хотя сквозь люк едва проходят человеческие плечи и затаскивать сюда грузы, наверное, была та еще морока. В конце настила у северной стены стоят четыре картонные коробки, обросшие толстым слоем пыли. В них лежит прорва «макулатурных журналов», по крайней мере, так утром сказала сама миссис Каммингс. Все картонки туго перетянуты бечевкой и завязаны на узелок, все похожи, как близнецы. На боку каждой написано маркером, ровными, «печатными» буквами: «УДИВИТ.»[1]
Любопытно, сухо усмехнулся про себя Ландерс, что могло казаться «удивит.» мистеру Каммингсу? И вот ведь счастливчик, нашел этого за одну жизнь столько, что хватило на четыре вместительные коробки.
Жизнь самого Ландерса последнее время на удивительное совсем оскудела. Много лет он любил мечтать, как бесцельно бредет по проселочной дороге, фальшиво насвистывая веселый мотивчик, — руки в брюках, сквозь кроны пробивается солнце, бескрайнее полуденное небо тянется до самого горизонта. Почему-то за последние года два эта фантазия поблекла, будто образ давнего друга, вспоминаемого через бездну времени и расстояний, и надежда увидеть ее снова почти умерла.
Сегодня утром Ландерс поймал себя на мысли, что уже год не варил настоящего кофе. Турка стоит не на столе, а упрятана в шкафчик и достается лишь для гостей. В холодильнике заморожен брикет молотого кофе, но он и думать о нем позабыл. Джанет против заморозки вообще-то возражала. По ее словам, это убивает ароматические масла. Лучше покупать двухсотграммовыми пачками, чтобы всегда наслаждаться свежим. Впрочем, последнее время утреннее кофепитие утратило большую часть волшебства, и это никак не связано со свежестью порошка.
Каммингсы владели домом с самой его постройки в 1924 году, и миссис Каммингс, уже разменявшая девятый десяток, цеплялась за особняк целых двадцать лет после смерти мужа, за которые все здесь обветшало и пришло в упадок. Затем сдала его Ландерсам, а сама перебралась в жилищный комплекс «Пальмира» за Плазой, но на ее имя до сих пор приходят письма, которые проще передавать адресату, чем возвращать на почту. Сегодня утром миссис Каммингс упомянула те коробки на чердаке, добавив: «Пусть лежат, где лежат». Потом вытащила из кожаного футляра логарифмическую линейку мужа и показала, подвигав дополнительной шкалой. Старушка сама толком не знала, почему ее сохранила, но она оставила себе также пару его курительных трубок, и хрустальный графин в виде кольца, на дне которого до сих пор темнеет виски. Трубки и графин были нужны миссис Каммингс не больше, чем логарифмическая линейка, но Ландерс, сам почти не державший напоминаний о прошлом, понимал, что эти сувениры, соседствующие с парой старых фотографий на маленьком столике, навевают ей мысли о лучших днях, когда жизнь была легче.

* * *

Из арочного окна в доме на Рексрот-стрит в Глендейле[2] открывался вид на поросший травой склон перед входом и раскидистое рожковое дерево, чья тень падала на пыльный «Лендровер», к заднему бамперу которого было привязано что-то вроде геологоразведочных инструментов. На подъездной дорожке стояли «Остин-Хили» и следом за ним — «Гудзон Восп». По ту сторону улицы мужчина в рубашке без пиджака полировал пастой крыло «Студебекера»[3], а женщина в сарафане копала совком клумбу, высаживая анютины глазки. По тротуару на своего рода тележке катался мальчик, и звук, с которым ее обрезиненные колеса наскакивали на трещины, казался странно громким в тихом послеполуденном воздухе.
Рассел Лацарел отвернулся от окна и принял из рук Ройкрофта Сквайрса[4] бутылку холодного пива. Через несколько минут Ньютоновское общество более или менее угомонится, уже во второй раз за день. Хотя какая разница! За деньги Лацарела они могут устраивать себе переменку и до полуночи, а мир худо-бедно продолжит вращаться, как вращался. Они со Сквайрсом оба холостяки, так что, в отличие от женатиков, могут ждать порядка до скончания века.
— Индийский пейл-эль[5], — одобрительно хмыкнул Лацарел, изучив этикетку на приземистой зеленой бутылке, и отхлебнул еще на пару пальцев. — Эликсир богов, верно? — Он опустил его на подставку и, набив курительную трубку «Балканским собранием»[6], сел в кресло перед шахматной доской с недоигранной партией. — Кто на Вестерконе[7] в списке почетных гостей? Эдвард говорит, собираются пригласить Клиффорда Саймака и Ван Вогта сразу.
— В рассылке этого нет. Сказано, огласят позже, — ответил Сквайрс, внимательно изучив печатную брошюру.
— Огласят позже. — Лацарел некоторое время шумно попыхивал трубкой, раскуривая её. — Тот же сукин сын, что и в прошлый раз. — Громко рассмеявшись, он нагнулся к шкафу и пробежал взглядом по  книжным корешкам на полках. Интересно, Сквайрс действительно читает всю эту шахматную хрень или держит её здесь ради ощущения психологического превосходства, обычно вовсе ему ненужного?
День выдался необычайно теплым по ноябрьским меркам, и в распахнутые по такому случаю окна вдоль западной стены задувало муслиновые занавески, а в лучах солнца плясали пылинки. После того, как пару лет назад закончилась война, Ньютоновское общество собиралось здесь каждый субботний вечер, и редко расходилось раньше двух-трех часов ночи. Временами, когда являлись все двенадцать членов, разговоры не стихали до самого рассвета, хотя женатым мужчинам подобные посиделки нечасто сходили с рук. Затем вся компания шла в «Медный котел Вельмы» завтракать яичницей с беконом: спецпредложение, тридцать девять центов. Сегодня планировался критический разбор «Детей Линзы» Э.Э. Смита, но выяснилось, что история более или менее понравилась только Гастингсу, на чье мнение в любом случае полагаться не стоило, и обсуждение в первый же час утратило всякую притягательность. Члены общества разбрелись кто в кухню, кто в библиотеку, кто в сарай-типографию во дворе, и Лацарел со Сквайрсом остались в гостиной одни. Чуть позже, если не подведет погода, они собирались посетить обсерваторию в Гриффин-парке.
С дорожки перед входом донеслось шарканье, и, выглянув, Лацарел увидел, как почтальон что-то забросил им в ящик и двинулся дальше. Сквайрс отправился глянуть и вернулся, разбирая письма. Один из конвертов удостоился озадаченного второго взгляда.
— Ты у нас дока по части марок. — Сквайрс передал его Лацарелу. — Что думаешь насчет этой?

* * *

Ландерс обнаружил, что на помосте под крышей можно выпрямиться в полный рост, правда, спустя пару метров в любую сторону, из-за угла наклона кровли приходилось пригнуться, чтобы не врезаться головой в стропила. На полпути к журнальным коробкам он обернулся и посветил за спину фонариком, выхватив из сумрака собственные следы в давно нетревоженной пыли. Где-то под ней, если вдруг удастся смахнуть напластования лет, найдутся следы мистера Каммингса, некогда ходившего по тем же доскам.
Что бы ни лежало в коробках, вскрывать их казалось не совсем правильным: Ландерс чувствовал себя так, будто взламывает чужой гроб. Судя по тугим узлам, коробки убрали на чердак не временно, а навсегда, возможно, когда старый мистер Каммингс уже предчувствовал свой близкий конец.
«Удивит.»?.. Что ж, теперь судить об этом Ландерсу.
Он хотел перерезать бечевку перочинным ножом, но затем передумал и развязал ее. Отогнув створки, увидел внутри аккуратную стопку журналов, десятки выпусков «Удивительной НФ», сложенных в хронологическом порядке. Взял верхний, за декабрь 1947 года, и бережно открыл. Тот сохранился хорошо. Дешевая бумага по краям пожелтела, но не крошилась. С обложки скорбно смотрел яйцеголовый робот с согнутой палкой в руках, у его ног темнели силуэты волка и кролика, а за ними алело зарево, по всей видимости, от пожара. На задней обложке была книжная реклама, в том числе объявление некой «Сквайрс-пресс», предлагавшей приобрести трехтомник Кларка Эштона Смита «Тринадцать призраков» — бумага «Виннебаго Эггшелл»[8], вручную набранный шрифт, ограниченный тираж в сто копий. «Переведите доллар в течение недели, — говорилось в рекламе, — а затем отправляйте по доллару ежемесячно, пока не выплатите все шесть».
Доллар в месяц! Цена казалась фантастической… по-своему странной и даже более удивительной, чем яйцеголовый робот с обложки журнала. Спиной к стене, чтобы на страницы падал свет из окна, Ландерс устроился на полу рядом с коробками. Нет бы принести что-нибудь поесть и выпить, а не бесполезный телефонный аппарат! Сев удобнее, он просмотрел оглавление и перешел к статье редактора, а оттуда — к первому из рассказов.

* * *

Солнечный свет померк, и, протянув на чердак удлинитель, Ландерс подвесил к стропилам старую лампу. Затем сходил за складным стулом и курительным столиком: поставить тарелку. Конечно, хотелось больших удобств, но о том, чтобы протиснуть в люк мягкое кресло, не могло быть и речи. К полуночи он закончил рассказ Льюиса Пэджетта «Не сегодня, так завтра», в котором присутствовал персонаж, пивший хайболы[9], и еще один, по прозвищу Пончик — видимо, когда-то называть мужчину Пончиком казалось вполне нормальным.
Ландерс отложил книгу и мгновение посидел, прислушиваясь к шелесту листьев о стену дома.
Хайболы. А что пьют теперь?.. Пиво, в котором больше нет ни цвета, ни аромата. Возможно, в этом есть некий печальный и пугающий смысл.
Взгляд Ландерса упал на заднюю обложку журнала, где, скорее всего, по чистой случайности красовалась реклама виски «Калверт»: «„Калверт“. Смешай себе хайбол».
Любопытно, виски этой марки еще продается? Делает ли кто-нибудь в радиусе двадцати миль хайбол с «Калвертом»? Черт, да хотя бы в радиусе ста миль?!
Вдруг неудержимо захотелось смешать хайбол. Алкогольный магазин Рода, что на Плазе, работал допоздна, и Ландерс, захватив журнал, спустился с чердака, но перед тем, как покинуть дом, заполнил бланк-заказ на «Тринадцать призраков» и запечатал его вместе с долларовой банкнотой в конверт. Поступок казался правильным, как и желание выпить хайбол или то, что старая миссис Каммингс бережно хранит логарифмическую линейку.
Ландерс надписал на конверте адрес Сквайрса в Глендейле, наклеил на конверт новую безноминальную марку с литерой G[10] и бросил его в почтовый ящик — поутру почтальон заберет.

* * *

На погашенной марке реял американский флаг, а над ним шла надпись «Доблесть прошлого»[11]. «Марка с литерой G? — вслух произнес Лацарел. — Это еще что такое?»
— Какая-то новинка? — предположил Сквайрс, недоуменно покачав головой.
— Не то слово! Взгляни! Глазам своим… — Лацарел сильно сощурился поверх очков. — Видишь флаг на марке? На нем чересчур много звезд. Вот, посчитай сам.
Он передал письмо Сквайрсу. Тот посмотрел на марку и полез за лупой в ящик маленького стола перед окном. — Пятьдесят[12], — объявил он, изучив марку под лупой. — Наверное, подделка.
— Да и на почте ее погасили. — Лацарел, нахмурившись, покачал головой. — Бессмыслица. Зачем подделывать марку и рисовать заведомо неверный флаг? Никто бы так подставляться не стал, разве что имеет место какая-то игра.
— Это еще не все, — заметил Сквайрс. — Обрати внимание на кромку. Никакой перфорации — марку, явно, вырезали из цельного листа. — Он вскрыл конверт и развернул письмо: кто-то из города Оринджа просил прислать сборники Смита.
К заказу прилагалась долларовая купюра.

* * *

Ландерс пролистал первый том «Тринадцати Призраков», с доплатной маркой присланных из Глендейла. В каждом томе было по четыре рассказа. А казалось бы, всего должно быть тринадцать, по числу призраков. Может, одного не хватает? Эта мысль его позабавила, но он быстро стал серьезным. Удивительно, что прислали хоть что-то. Книги пришли запакованными в картон, обернутыми коричневой бумагой и обклеенными скотчем. Ландерс присмотрелся к скотчу. Странно, что он не пожелтел от времени, что посылка не провела в пути половину века.
Потягивая хайбол, Ландерс перечитывал записку, что к ней прилагалась. Она была от некого Рассела Лацарела, президента группы, именующей себя Ньютоновским обществом — явно знакомые Сквайрса. Лацарел интересовался, не задумал ли Ландерс мистификацию.
Мистификация… записка датировалась 1947 годом. «Кто вы на самом деле? — спрашивалось в ней. — К чему эта марка с литерой G?»
Вперившись в окно, Ландерс наблюдал, как колышутся за окном глицинии, прислушивался к шепоту ветра под крышей. Дом оседал, старчески поскрипывая суставами.
Взгляд снова обратился к посланию в руках. «Ваша долларовая банкнота — настоящее произведение искусства», — говорилось в нем. Перевернув записку, Ландерс обнаружил нарисованную от руки карту и приглашение на следующее собрание ньютонианцев. Он сложил ее и сунул в карман пиджака. Затем допил хайбол и громко рассмеялся. Возможно, все это так позабавило его из-за виски.
Мистификация! Он им покажет мистификацию!
Ландерс принялся искать что-нибудь подходящее. А вот и оно! Пластиковый значок размером с пятидесятицентовую монетку не толще трех миллиметров, но на свету кажется глубоким, как колодец, из-за голограммы с изображением глазного яблока. Отличная, четкая голограмма: полноценный трехмерный глаз в пустоте, а вот булавка на обороте приклеена криво и неряшливо. Значок — одна из технологических диковин конца двадцатого века, и в то же время сразу видно, что он всего лишь дешевая поделка.
Надписав конверт, Ландерс вложил внутрь голограмму и опустил его в почтовый ящик.

* * *

Поездка в Глендейл заняла больше часа из-за пробки на пересечении с 605-й и автомобилей, стоявших бампер в бампер на Голден Стейт. С виду — ничего особенного: ни аварии, ни дорожных работ, просто миллионная вереница машин с двигателями на холостых оборотах, что тянется черт знает докуда, возможно, до самой Луны. Вдобавок Ландерс забыл карту Лацарела дома, и теперь суеверно подумывал, что все эти препоны не к добру. Наконец машины впереди тронулись, и у Лос-Фелиса он покинул автостраду, свернув с нее в самый последний момент.
Помнится на Лос-Фелис, чуть восточней Сан-Фернандо Роуд, торговала гамбургерами с колес забегаловка под названием «Маленький оазис у Тони». Когда-то они с Джанет в нее заглядывали по пути на север. Минуло несколько лет, и, если бы не знак на шоссе, он бы и не вспомнил об этом крошечном трейлере «Эйрстрим», что стоял на парковке мотеля, расположенного под сенью раскидистых вязов. К Тони едешь, если хочешь гамбургер. Такие вот дела. Меню у них никакого, только табличка на стене, да и та почти бесполезна, поскольку весь выбор сводится к «с сыром» или «без».
Ландерс хотел с сыром. Проехав Сан-Фернандо, он сбросил скорость и принялся высматривать тот мотель и огромные вязы, кроны которых смыкались в сплошной шатер. В памяти всплыл дождливый воскресный день, когда они с Джанет ели бургеры в машине, потому что снаружи лило как из ведра и о посиделках за столиком под тентом нечего было и думать. Теперь здесь не было ни столиков, ни трейлера «Эйрстрим», ни мотеля — ничего, кроме заброшенной промзоны. Каким-то образом она здесь выросла и пришла в упадок, и все это за сколько?.. Меньше двадцати лет!
Ландерс двинулся назад к Сан-Фернандо, а затем свернул вправо на Западную Авеню. Лучше не думать о том, как быстро все меняется, и о чизбургерах тех дней, что давно канули в Лету…
Вскоре местность приобрела неухоженный вид: вдоль улицы тянулись обшарпанные строения — по всей видимости, арендное жилье. Повсюду валялись мусор, битые бутылки, раскисшие газеты. Внезапно Ландерс почувствовал себя чужаком. Ему здесь не место и, если инстинкты не врут, «Сквайрс-пресс», Ньютоновскому обществу и человеку по прозвищу Пончик здесь тоже не место. Когда-то смесь испанского стиля и стиля Тюдоров смотрелась элегантно — теперь здания нуждаются в покраске, лужайки заросли бурьяном, ограды и стены гаражей изрисованы граффити. На окнах и дверях решетки.
Ландерс ехал медленно, вычисляя номера домов. Не раз мелькала мысль вернуться на автостраду, просто сбежать домой, на юг, и заказать по рекламе в журналах что-то другое: книги с автографом давно почившего автора или «противоударные» часы: их бьют — они идут. Он представил себя в своем тихом убежище на чердаке: вокруг журналы, в руках очередной хайбол. Сейчас хайбол пришелся бы как никогда кстати.
Тут Ландерс наткнулся на указатель «Рексрот-стрит» и от неожиданности чуть было не проскочил перекресток. Пришлось ударить по тормозам и резко свернуть на запад. Водитель сзади негодующе загудел клаксоном и что-то прокричал вслед.
Ландерс искал нужный дом.
Где же он? В целом атмосфера в этом районе ничуть не лучше, возможно, стоило бы запереться в машине. Хотя нет, это было бы слишком: все равно скоро придется припарковаться и выйти. А вот и нарисованный на бордюре адрес, поблекший, еле читаемый. Вход в дом оформлен в виде башенки, окна с фасада стрельчатые. Пара стекол в рамах разбилась и заменена алюминиевой фольгой, вместо занавесок натянуто что-то вроде старой простыни. Сквозь потрескавшийся бетон на подъездной дорожке пробивается трава, по лужайке разбросаны какие-то черные железяки — наверное, автомобильные запчасти.
Подкатив к обочине, Ландерс потянулся к ключу зажигания, но внезапно заметил вначале дорожки громадного бородача, покрытого татуировками. В черных джинсах и грязной майке, он сидел на корточках возле мотоцикла и, сжимая гаечный ключ, смотрел на незваного гостя.
Ландерс тут же нажал на газ и поспешил скрыться за углом. Он выяснил все, что хотел. Теперь можно домой. Кем бы ни был новый жилец старинного особняка, некогда принадлежавшего Сквайрсу, этот человек не имеет ничего общего с «Тринадцатью призраками». Он не из ньютонианцев. Нет ни единого шанса, что сам Сквайрс где-то внутри и дергает за рычаг своего механического печатного пресса, штампуя на бумаге «Виннебаго Эггшелл» фантастические истории. Сквайрса больше нет — вот и вся правда. Ньютоновского общества тоже больше нет. Да и мир, в котором они когда-то жили, его палп-журналы за двадцать пять центов, яйцеголовые роботы и каналы на Марсе, хайболы, шрифты для ручного набора и логарифмические линейки — все это ушло. Возможно, лежит сейчас где-нибудь на дне битумных ям[12], превращаясь в загадочные окаменелости.

* * *

На Рексрот-стрит было темно и пустынно, за окном гулял разве что ветер. Голливудские холмы на юге казались сплошной стеной из теней, будто там нет ничего, кроме пустоты. Небо над черной линией горизонта настолько густо усеивали мириады ярких звезд, что оно словно явилось изо сна, размашистый же мазок Млечного Пути напоминал освещенную фонарями дорогу. Снизу доносился голос Каммингса, говорившего по телефону. Наверняка с женой, просит разрешения остаться допоздна. Сквайрс недавно позвонил Райнхолду в обсерваторию, так что через час их всех ждут на холме, и времени в обрез: хватит лишь заскочить в «Медный котел» за поздним бургером.
Лацарел достал из кармана пиджака присланный значок и, повернув его к свету фонаря за окном, в который раз изумился глазному яблоку, невозможным образом подвешенному в миниатюрной бездне фиктивного замороженного пространства. Внезапно небо у западного горизонта озарилось сиянием… метеоритный дождь, сотни падающих звезд, пропылав мгновение, исчезали в темноте за холмами. Лацарел позвал Сквайрса и остальных, и, вбежав в комнату, те еще успели увидеть звездопад и небо на юге, похожее на вуаль из светлячков.

* * *

Даже опустошив все свои сберегательные счета, Ландерс мало что мог себе позволить в нумизматической лавке. Банкноты эпохи «золотого стандарта»[14] не дешевы. Возможно, лучше было купить само золото, но почему-то эта мысль не прельщала. Хотелось складывать деньги в бумажник, как любой другой пешеход… иметь что-то, чем можно заплатить за ланч, бургер, колу или сэндвич и кусок яблочного пирога.
Ландерс приклеил последний блок пенопласта к изнанке деревянного ящика на полу гостиной, после чего отступил и взглянул на гору добра, которую собрался уложить внутрь. Пришлось выбирать из тысячи, нет, из бесконечного множества вариантов. В доме на каждом шагу попадалось что-нибудь новенькое, очередная фантастическая реликвия конца двадцатого века: пластиковые наручные часы, регулятор яркости освещения, аудиокассеты и радиотелефон, иллюстрированные книги и результаты лошадиных скачек, калькулятор размером с кошелек и консервные банки с ключом на крышке, пакеты с застежкой и липучки, шуруповерт и пузырчатая упаковка, ноутбук, программное обеспечение, одноразовый стаканчик…
И вдруг Ландерс понял, что самые крошечные находки почему-то привлекают его больше явных чудес. Всего три удивительных пустячка, едва ощутимых в кармане пиджака, если попадут в прошлое, способны вызвать в мире огромные, ошеломительные перемены: контактная линза с зеленым оттенком, батарейка от часов, голографическая птица, вырезанная из кредитной карты. Он, осматриваясь, ходил из комнаты в комнату. Маркер? Нейлоновая молния? Что-нибудь менее очевидное?..
Но ведь, если выбрать что-то слишком неочевидное, от этого не будет никакой пользы? Да и зачем ему на самом деле все эти предметы? Чтобы уговорить близорукого вставить в глаз контактную линзу? Станут ли разбирать в Ньютоновском обществе батарейку из любопытства? Зачем? Что внутри? Скорее всего, какая-нибудь черная паста или кусок тусклого металла, вряд ли стоящие таких трудов. А голографическая птица… она, словно сюрприз, позаимствованный из коробки «Крекер Джека»[15]. Да и потом… у Ньютоновского общества уже есть тот глаз. Что-то лучшее трудно придумать.
Внезапно Ландерс прекратил поиски, намерения резко изменились. Он поспешил в кабинет и стал вытаскивать из шкафа книги, отбирал и отвергал, ища что-нибудь подходящее, что-нибудь… Он сам не знал что. С таким же успехом можно было вынуть любой из томов или попросту вырвать первую попавшуюся страницу с копирайтом. Ежедневные газеты? Уж лучше мешок гнилых фруктов!
Из кабинета Ландерс перешел в коридор, ведущий на кухню, и поднялся по лестнице на чердак. Развязав остальные коробки с журналами, стал перебирать «Удивительную НФ» и остановился на марте 1956 года — примерно через десять лет в будущее по меркам ньютонианцев. В отличие от прочих выпусков, этот выглядел потрепанно, словно его зачитали или носили в кармане пиджака. Скользнув по оглавлению, Ландерс радостно отметил, что в номере напечатана часть романа Хайнлайна, и порывшись в коробке снова, чтобы собрать всю историю, — нечто под названием «Двойная звезда» — выудил журнал за апрель того же года. На обложке король в горностаевой мантии, озадаченно хмуря лоб, разглядывал игрушечный паровозик.
Наконец-то удовлетворенный, Ландерс торопливо вернулся в гостиную. Хрен с ним, с мусором на полу, пузырчатой упаковкой и шуруповертом. Пусть весь этот хлам а-ля Бак Роджерс так и лежит кучей на полу. Ведь загрузить его в коробку — все равно что заслать Троянского Коня. Мерзкий поступок. И ради чего? Показухи? Богатства? Славы? Теперь четко видно, что все это не относится к делу. Более того, чуть ли не навредило бы.
Ландерс уложил «Удивительную НФ» в ящик и добавил туда же «Тринадцать призраков», армейский фонарик, отвертку с деревянной рукояткой, сэндвичи и бутылки с водой. Затем сделал два телефонных звонка: один соседке, второй — в «Федерал Экспресс». Соседка откроет дверь почтальонам, а те погрузят ящик в грузовик и доставят в Глендейл.
Внезапно Ландерса, как дубиной по голове ударило. А по какому маршруту? Какими загадочными проспектами?
Вот откроет ящик тот громила, что чинил мотоцикл на неухоженной подъездной дорожке, и что тогда? Угрожать отверткой? Предложить деньги, давно вышедшие из обращения? Выбраться из ящика и, не оборачиваясь, просто уйти прочь, навсегда изменив представление этого человека о людской природе?
Ландерс велел себе успокоиться и, забравшись в ящик, закрыл и начал методично привинчивать крышку: последняя работа перед ланчем. В коробке было тихо, и мгновение он сидел в темноте, напоследок прислушиваясь к звукам вокруг. Пустой чердак наверху все так же защищали от мира его глицинии и гонтовая черепица, а за стенами старого дома жизнь шла своим чередом. Ландерс представил себе шум и движение и, мимолетно, — миссис Ландерс, которая на другом конце города перекладывала с места на место логарифмическую линейку в кожаном чехле, пару курительных трубок и фотографии.

* * *

На очередном субботнем собрании Ньютоновское общество угомонилось ровно вовремя. Филип Мэйс, энтомолог, привез с Амазонки коллекцию насекомых, в том числе огромную стрекозу, по общему мнению вымершую еще в карбоне. Гостиную в доме Сквайрса заполонили коробки и банки с трофеями, пахло камфорой и табачным дымом. Через открытые форточки доносило шум легкого дождичка, но, несмотря на морось, день был приятно теплым, а в туманной дали за холмами басовито рокотал гром.
Раздался звонок в дверь, и Сквайрс, ожидавший еще одного ньютонианца, пошел в холл-башенку открывать. На крыльце под навесом стоял большой деревянный ящик, а на севере, в стороне Кеннет-роуд, растворялся в пелене дождя почтовый грузовик. Глядя через плечо Сквайрса на тяжелую посылку, Лацарел пытался понять, что с ней не так, почему она кажется странной. Чем-то…
— Будь я проклят! Крышка прикручена изнутри.
— Я схожу за монтировкой, — из-за его спины предложил Гастингс.
Тут Лацарел услышал звук и припал ухом к ящику. Изнутри доносился срежет отвертки о металл, попискивание проворачиваемых винтов.
— Не утруждайся, — бросил Лацарел, подмигнув Сквайрсу, и закурил трубку, защищая рукой чашу от дождевых капель.
_____________________________________

[1] Подразумевается журнал «Удивительная НФ» (Astounding Science Fiction), нынешний «Аналог». (Здесь и далее прим. перев.)
[2] Глендейл (англ. Glendale) — город на западе США, штат Калифорния; северный пригород Лос-Анджелеса.
[3] Марки автомобилей. Гудзон Восп (Hudson Wasp) — американский легковой автомобиль, выпускавшийся Hudson Motor Car Company в Детройте с 1952 по 1954 год. Остин-Хили (Austin-Healey) — марка спортивных автомобилей, выпускалась в Великобритании с 1953 по 1971 год. Студебекер (Studebaker) — американский автопроизводитель, просуществовал с 1852 по 1966 год.
[4] Рой А. Сквайрс (Roy A. Squires) (1920–1988) — большой энтузиаст НФ, коллекционер, книготорговец и мелкий издатель. Пользовался влиянием в НФ фэндоме.
[5] Индийский пейл-эль (India Pale Ale) — разновидность крафтового пива популярного в США.
[6] Балканское собрание (Balkan Sobranie) — легендарный и очень дорогой сорт табака.
[7] Вестеркон (West Coast Science Fantasy Conference) — фантастический конвент.
[8] Виннебаго Эггшелл (Winnebago Eggshell) — очень плотная немелованная чуть шероховатая бумага высокого качества для полиграфии, из Висконсина. Широко использовалась в конце 40-х.
[9] Хайбол — виски с содовой, поданный в высоком стакане.
[10] Вошла в обиход в 1995 году; марки с буквенными номиналами в США начали выпускать с 1978 года.
[11] «Доблесть прошлого» (Old Glory) — так называется государственный флаг США.
[12] На современном флаге США 50 звезд-штатов. Это количество менялось 26 раз, последний раз в 1960 году, когда присоединились Гавайи — новый штат, новая звезда на флаге.
[13] Битумная яма — место, где подземный битум выходит на поверхность, создавая большой участок природного асфальта. Животные, попав в битумную яму, часто увязают, что делает эти ямы отличными местами для обнаружения костей доисторических животных.
[14] Золотой стандарт: в июле 1944 года Бреттон-Вудское соглашение утвердило «золото-долларовый стандарт». Валюты 44 стран были жестко привязаны к доллару США, а доллар — к золоту.
[15] «Крэкер Джек» (Cracker Jack) — американский производитель снеков, известен тем, что вкладывает в упаковку продукта какой-нибудь пустячный приз. Призы приобрели статус явления поп-культуры, появилась крылатая фраза «пришло в коробке „Крекер Джека“».