Ключ к Жигулям

Мне было двенадцать, когда желание зарабатывать деньги впервые пересилило удовольствие от прогулок с одноклассниками. Это было позже лотерейных билетов, но корни были те же. Я вдруг с болезненной остротой ощутил: деньги – это не просто «можно». Это – внимание. Чужое, холодное или теплое, но внимание. Это взгляды, обращенные в твою сторону, когда ты достаешь из кармана не жалкие монеты на мороженое, а настоящую купюру. Это возможность «купить» улыбку, расположение, место в кругу тех, кто казался недосягаемым. Купить кусочек тепла, если не дано было получить его просто так.

Я стоял тогда у длинного одноэтажного магазина, рядом с нашим почтовым отделением, глядя, как старшие ребята покупают пачки сигарет, жвачку и смеются громко и свободно. И в горле стоял ком – не от зависти к сигаретам или жвачке, а от их непринужденности, от их значимости в этом моменте. И я понял: вот он, новый Договор. Но теперь условия были жестче, а выигрыш – туманнее. И бланк для него уже не продавался в магазине за сэкономленные на коржиках рубли. Его нужно было вычерчивать самому, день за днем, поступком за поступком, в надежде, что Судьба когда-нибудь поставит свою подпись. Подпись признания. Подпись, которая стоила дороже любых, даже самых заветных, десяти тысяч.

Школа днем казалась теперь лишь преддверием настоящего, взрослого дела. Уроки текли вязко, как сироп, а мысли уже бежали по знакомым маршрутам, меряя шагами кварталы между серыми домами. Когда последний звонок отзванивал свое, я не шел – я «вырывался». Домой – проглотить что-то теплое, схватить потрепанную сумку почтальона и вперед, в синеватый сумрак наступающего вечера.

Моя империя начиналась у ворот почтового отделения, пахнущего пылью, клеем и чем-то неуловимо казенным. Империя, состоящая из одной-единственной газеты – «Вечерней Москвы». Свежий номер был упругим, почти живым свертком под мышкой, его запах – терпким духом только что отпечатанных новостей. Но настоящим грузом, и физическим, и метафизическим, были заказные письма. Конверты с сухими казенными штампами, но для кого-то за ними скрывался не просто листок бумаги, а ключ.

Ключ к «Жигулям».

«Уведомление о поступлении автомобиля в розничную торговлю». Эти слова я выучил наизусть, ощущая их вес в сумке. Каждый такой конверт – маленькая бомба счастья, которую мне предстояло доставить в руки. И я шел. Лестницы подъездов, пахнущие щами, свежей краской и старым деревом. Звонки в двери. Томительное ожидание за дверным глазком.

И вот – щелчок замка. Лицо хозяина, сначала настороженное, а потом… Оно преображалось. Мгновенно. Глаза, сначала уставшие или озабоченные, вдруг расширялись, наполняясь чистым, почти детским ликованием. «Моё? Автомобиль?!» – этот шепот или возглас был всегда первым. Пальцы, иногда дрожащие, разрывали конверт. Буквы на бланке пробегали в считанные секунды.

И тогда наступал мой звездный час. Мой скромный вклад в это вселенское счастье. «Поздравляю!» – говорил я, стараясь вложить в голос всю искренность, на какую был способен. И это срабатывало. Радость, бьющая через край, искала выхода. Щедрость становилась ее естественным продолжением.

«На, сынок, счастливый ты мой вестник!» – могла воскликнуть бабушка, суетящаяся на кухне, и протянуть трепетный рубль, еще теплый от ее руки. Молодой мужчина, уже мысленно сидящий за рулем, хлопал меня по плечу: «Держи, парень, на мороженое!» – и три рубля оказывались в моей ладони. А однажды… Однажды солидный дядя, едва прочитав уведомление, схватил меня в охапку, закружил в тесной прихожей, смеясь хрипло от счастья, а потом, запыхавшись, сунул мне… десятку. Целую десятирублевую бумажку! «Неси вести дальше, гонец! Пусть всем так везет!»

Эти деньги, выданные «на радостях», были иными. Не как сэкономленные на коржиках рубли, от которых веяло детской жертвенностью. И не как гипотетические выигрыши Спортлото. Это были «горячие» деньги. Пропитанные чужим, почти осязаемым счастьем, благодарностью за мгновение, когда я стал вестником исполнения мечты. Они шуршали в кармане иначе – громче, веселее.

Я выходил из таких подъездов не просто разносчиком. Я выходил причастным. На минуту, на мгновение – соучастником большого праздника чужой жизни. И пока сумка легчала, а «Вечерняя Москва» находила своих читателей, я чувствовал себя не просто мальчишкой, зарабатывающим на мороженое или на чье-то будущее внимание. Я чувствовал себя нужным. Колесиком в большом механизме надежд и их осуществления. Пусть маленьким, но – важным. И в синеве вечерней Москвы, в дыму заводов и запахе асфальта после недавнего дождя, эта мысль согревала сильнее, чем самые щедрые чаевые. Хотя и десятка в кармане, признаться, грела изрядно. Она была уже не мечтой, а реальностью, добытой не договором с Судьбой, а собственными ногами, пройденными по этажам чужого счастья.