Рассказ о ночных и утренних смотрелках в окно

Сегодня ночью я проснулся со странной тревогой. Это было почти в пять утра, время, когда тьма кажется особенно непроницаемой и безнадежной, особенно зимой. Я не стал включать свет, чтобы не пугать близких, хотя темнота проникла повсюду, и мне казалось, что я уже начинаю дышать ей. Но я не хотел никого разбудить. Никто не должен узнать о моих страхах. Я справлюсь.
Тихонько, на ощупь, я наливаю себе вчерашнего лимонада, не пролив ни капли, и усаживаюсь у окна. Однако, это мало что меняет. Не видно ни звезд, ни луны. Я лишь чувствую, как по небу ходят ленивые, плотные облака. Они должны это делать, потому что шумит зимний ветер, хотя я все равно ничего не вижу. Я думаю, что на дальнем конце улицы, за перекрестком, горит фонарь.
Потому что темнота там немного серая. Это не свет, фонарь явно боится лезть на рожон и светить на соседнюю улицу. Он знает, что темнота все помнит. И когда у него сгорит лампа – кто знает, что будет.
Но я благодарен ему. Сейчас это темно-серое пятно – единственная надежда для моих напуганных глаз. Теперь я могу спокойно продержаться до рассвета.
Но кое-кто не хочет дожидаться его вместе со мной. Это соседские коты. Я не вижу их, но слышу, как они ходят по крыше и негромко перемяукиваются. Раньше они обижали нашего кота, когда он был маленький, потом он вырос и стал обижать их. Сейчас он спит, и они решили похозяйничать на нашей крыше. Что ж, эти негодяи неисправимы.
Время идет, но так медленно. Прошло уже полчаса, но как-будто бы ничего не меняется. Ни одного проблеска. Я вздыхаю и смотрю на серое облако от уличного фонаря. Я немного успокоился, ничего не произошло. Темнота ведет себя спокойно. Это не всегда так. Но сегодня вроде бы нет чего-то особенного. Я даже думаю лечь досыпать, но мне хочется досидеть до утра, ведь я так его ждал. Если я усну сейчас, оно придет без меня.
Наконец, что-то происходит. Мгновенно. Небо за дальними многоэтажками розовеет, синеет, сереет. Светлеет. Вода озера тускло поблескивает. Нехотя, оттого, что темнота в его глубине поселилась давно и будет там до лета. Фонарь на соседней улице уже не виден. Спасибо, друг. На нашей крыше лежит рыжий кот. Он ухмыляется и нервозно машет хвостом. Мне все равно. Я знаю, что Парис будет рад прогнать его, укусить, оцарапать ухо и сделать все, что положено.
Вот уже и первые люди вышли из своих домов и отправились по разным направлениям, по разным делам. Вон парочка: он – длинный, лысый, в коричневой замшевой куртке, высоких ботинках и джинсах, и она – маленькая, в красном вязаном платье, белых сапогах и круглых очках. У него в руках какой-то плед, он стелит его на каменную скамейку у озера, они там долго сидят, курят и разговаривают. Давно их не было. Мужчина, лет за пятьдесят, в огромных сапогах, похожий на портрет царя Александра Третьего из учебника – берет из своей «Нивы» удочки и тащит их к причалу. При этом он с кем-то громко говорит по телефону, прижимая его плечом к щеке.
А вот идет наш сосед. Его почему-то зовут Вильям. Это нерусское имя, но сосед русский, и отчество у него Алексеевич. Он каждое утро выходит из своего домика встречать внука, живущего с родителями в пятиэтажке через дорогу, и они вместе идут в школу. Он почему-то всегда таскает с собой в корзинке своего рыжего кота. Это немного странно. Но сегодня Вильям почему-то не идет с внуком в школу. Внук грустно идет в школу один, а Вильям с котом в корзинке идут к озеру. Ну ладно, теперь, пожалуй, я могу немного поспать. Мне ведь в школу во вторую смену.
Я успеваю залезть под одеяло за полсекунды до того, как входит мама. Прикидываюсь полуспящим и, как бы через сон, спрашиваю у нее: «Маам, а почему Вильям не повел сегодня Антона в школу?» Мама удивленно вскидывает брови: «Вильям? Ты что, не знаешь, что Вильям умер прошлой ночью?»
Все-таки хорошо, что я иду во вторую смену.