Пэт Мерфи. Кости

“Bones” by Pat Murphy, 1990.
Всемирная премия фэнтези (World Fantasy Award, 1991).
Перевод с английского А. Вий.


Рассказ ниже правдив, по крайней мере более или менее. Истории действительно знаком персонаж по имени Джон Хантер — известный хирург и натуралист. В «Королевской коллегии хирургов Англии» даже есть его музей — удивительная коллекция диковинок и природных курьезов, собранная еще в восемнадцатом веке.
Также истории знаком Чарли Брюн. Он перебрался в Лондон из Ирландии в 1782 году и зарабатывал тем, что выставлял себя напоказ как природную аномалию. «Самый высокий человек в мире» и «Потомок ирландских королей» — значилось на его афишах.
В той же исторической литературе рассказывается об их встрече, но… кажется, я забегаю вперед. Начать нужно с событий задолго до нее.

Однажды, холодным зимним вечером, когда землю за окном устилал белый ковер инея, Чарли Брюн сидел у очага, в котором ярко горел торф. В свои десять лет парень уже вымахал со взрослого мужчину. Его мать, молодая вдова, со стаканчиком виски в руке расположилась рядом, зябко кутаясь в шаль. В отблесках огня щеки ее окрасились румянцем, глаза заблестели.
— Мам, расскажи ту историю, — попросил Чарли. — Ну, о том, почему я такой высокий.
— Чарли, милый, ты знаешь ее не хуже моего, — с любовью улыбнулась она сыну. — Какой смысл рассказывать?
— Ну мам, ну пожалуйста.
— Ладно уж, расскажу еще разок. Подлей-ка мне виски, будет тебе история.
Чарли наполнил стакан, а она поудобнее устроилась в кресле и начала:
— Все произошло спустя год со смерти моего мужа. Его сбросила молодая лошадь, и он сломал спину, а я осталась богатой вдовой, владелицей прекрасной фермы. Многие холостяки с радостью взяли бы меня в жены, но я никого не хотела, мне нравилось самой по себе. — Улыбнувшись воспоминанию, она откинула назад свои темные волосы. — А осенью умер старый Шон Дермот, и вышло так, что я засиделась на его поминках. Возвращалась домой уже в потемках. Пришлось воспользоваться безлюдной дорогой. Я устала и решила срезать по тропинке, что бежит рядом с Кладбищем Великана.
Она покачала головой, дивясь собственной глупости.
Кладбище Великана было глухим, нехорошим местом. В поле, слишком каменистом для земледелия, среди густых сочных трав стояли огромные валуны необычных очертаний. Рассказывали, что это кости одного великана, ирландского короля, который погиб сотню лет назад, когда защищал свои владения от захватчиков. Одни говорили, что перед смертью он обещал вернуться, если понадобится Ирландии. Другие — что разгуливает по ночам в том поле. Так или иначе, после темноты большинство людей обходили Кладбище Великана десятой дорогой.
— Света хватало — низко в небе висела серебряная луна. Я дошла всего до середины поля, и вдруг увидела красивый огонёк, голубой, точно одеяние Святой девы. Только я не дура, чтобы бегать за фонариками фейри, и не свернула с тропинки, а только прибавила шаг, но пляшущий огонек все приближался. А затем я его разглядела…
Она сцепила перед собой руки и наклонилась к Чарли. Тот, затаив дыхание, следил за ней.
— Этот свет исходил от золотой короны на голове настоящего гиганта. Могучего мужчины… сильней нашего деревенского кузнеца и, притом, невиданно высокого. Незнакомец был хорош собой. Только глаза такие темные и жесткие, что я, обмерев, приросла к месту, точно вкопанная.
Она уставилась на Чарли тяжелым взглядом, словно желая показать, каково ей пришлось, и тот содрогнулся.
— Гигант ласково заговорил со мной и сказал, что я рожу ему сына с древней кровью в жилах, будущего спасителя Ирландии. Затем он взял меня за руку и отвел туда, где росла трава понежнее. Там гигант возлег со мной и получил удовольствие от моего тела. Поутру я проснулась подле камня под названием Череп Великана. В глаза било солнце. — Она откинулась на спинку кресла. — А через девять месяцев появился ты. Повитуха еще не видывала такого большого младенца. С тех пор ты все растешь. Явно пошел в отца.
Чарли, кивнув, уставился в пламя.
— Вы с отцом еще виделись?
— Нет, но по тебе сразу видно: его сын.
— Значит, я должен спасти Ирландию? И когда же?
— Чего не знаю, того не знаю. Уверена, в свое время ты все поймешь.
Чарли хмуро смотрел в огонь, лицо ожесточилось.
— Я исполню свой долг, — сказал он. — Понять бы только, в чем он заключается.

* * *

Чарли не был маменькиным сынком, хоть и сидел подле юбки своей родительницы, услужливо подливая виски. Дитя лесов и полей, он половину времени проводил под открытым небом. Бегал босиком что летом, что зимой, и возвращался с грязными ногами и с головой, похожей на ежевичный куст [1].
Странный он был парень: своеобразный, окруженный аурой мечтательности, из-за чего некоторые считали его дурачком. Но они ошибались: просто Чарли занимали отнюдь не чтение с чистописанием. Школьные уроки казались ему неважными, ведь за окном классной комнаты цвели луга и пели птахи небесные. Он гораздо лучше понимал математику птичьих гнезд, поэзию облаков, каллиграфию следов, оставленных улитками на холодной каменной стене вокруг церковного кладбища.
Что-то такое в нем было… Животные его любили: самые дикие лошади давали себя подковать, если он держал им голову, роды у коров проходили легче, когда он стоял рядом. Ферма вдовы Брюн процветала год от года: поля приносили богатые урожаи, куры неслись лучше, чем у любой другой хозяйки в деревне. Коровы давали жирнейшее молоко и всегда бесхлопотно разрешались телятами.
Чарли жил с матерью, помогая на ее процветающей ферме. В шестнадцать он уже был самым высоким человеком в стране. К двадцати вымахал за два метра и все еще рос. Его не покидала мысль: когда же призовут спасать Ирландию?
Однажды солнечным днем он дремал на Кладбище Великана, прислонившись спиной к валуну под названием Череп Великана. Опершись на его нагретый солнцем бок, Чарли слушал шепот ветра в травах и тонкие голоски птиц, с чириканьем кормившихся на лугу. Внезапно из зелени выпорхнул жаворонок и сел на валун, а когда Чарли протянул руку, перелетел на нее. Парень нежно погладил птицу пальцем по голове, и та, запрокинув голову, вывела переливчатую трель, а затем, вывернувшись, улетела.
Проводив птицу взглядом, Чарли оторвал травинку и пожевал сладкий стебель. Он чувствовал тепло земли под собой и солнечные лучи на лице. Был с этим лугом единым целым точно так же как валуны. Порой казалось, что следует остаться здесь навсегда и порасти травой: пусть щекочет кожу, как сейчас — гранитные глыбы.
Ветер донес обрывок разговора: соседние фермеры в поле неподалеку оторвались от работы, чтобы перекусить. Их низкие голоса переплетались с далеким пением птиц и гулом пчел на лугу, усеянном дикими цветами. Чарли отдался этим звукам.
— Патрик уехал в Англию, — говорил один. — Сказал, что вернется богачом, или не вернется вовсе.
Чарли узнал голос Майка, пожилого фермера. Патрик был его старшим сыном.
— Скорее, уж второе, — буркнул его спутник, судя по голосу, Джон, — еще один сосед. — Разве наша молодежь хоть раз возвращалась? Жена подарила мне пять сильных сыновей. Двоих Господь забрал себе, и сейчас они счастливы с ангелами на небесах. А трое остальных в Англии. По мне, скорее первые вернутся, чем вторые.
— М-да, твоя правда, видит Бог, — грустно согласился Майк. — Не слыхал, чтобы хоть кто-то воротился на отцовскую ферму.
Повисла тишина, которую нарушало лишь бульканье пива, наливаемого из кувшина.
— Каждый вечер перед отходом ко сну я спрашиваю себя: кто будет возделывать землю, когда меня не станет? — тихо вздохнул Джон. — Надел не шибко большой, еле хватает прокормиться, но это ферма моего отца и других пращуров. — Джон, замолкнув, сделал долгий глоток, и продолжал: — Грустно: я взрастил пятерых сыновей, а помогать с работой на земле некому.
— Нехорошо получается… — поддакнул Майк. — Нехорошо, что лучшие сбегают в Англию и не возвращаются никогда.
— Да, — сухо и невесело рассмеялся Джон, — мы должны защитить себя. Окаянные англичане больше не воюют с нами мечами, а сманивают наших детей сладкими посулами да блеском золота. Изверги коварные!
— Угу, — печально согласился Майк. — Твоя правда.
Мужчины помолчали, после чего снова раздался голос Джона:
— Я заметил, как ты поглядываешь на те валуны. Старинные предания не помогут.
— Порой я представляю, как тот древний король восстает из мертвых, — глухо ответил Майк. — Окажись он вдруг перед нами, я бы попросил вернуть тех, кто уехал. Отправиться в Лондон и привезти наших сынов и дочерей домой.
— Ты еще больший глупец, чем я думал, если ищешь спасения в волшебстве, — фыркнул Джон. — Нету здесь ничего… одни валуны да высокая зеленая трава. Если что и было — давно вычихалось.
Чарли нахмурился.
Джон был несчастливый человек: полный горечи, уставший от жизни, высохший, как та земля, которую он поливал потом. Не удивительно, что все его сыновья уехали, а дочери рано выскочили замуж.
— Ну что ж, — вздохнул Майк, — мечтаниями земли не возделаешь. Пора за работу.
Голоса затихли, тишину нарушали только пчелиный гул и шелест ветра в травах.
Чарли подставил лицо солнцу и задумался. Душевный покой его покинул, мысли против воли возвращались к словам старого Майка. Последнее время юношу преследовало ощущение какой-то неправильности, на сердце лежала тяжесть. Он видел, как соседские сыновья и дочери покинули каменистый отцовский надел, пообещав вернуться. Земля взывала к ним, прося приехать, а их все не было. Однажды все дети уедут, подумалось Чарли, останутся одни старики, что оплакивают сынов и дочерей, которые сбежали на поиски лучшей жизни и будто сгинули.
Возможно, юношу разморило на солнце. Возможно, незаметно для себя он миновал тонкую грань между сном и явью. День уже шел на убыль, и от валунов потянулись длинные тени.
Услышав шаги, Чарли вскинул голову. На него печально смотрел высокий незнакомец в короне. Юноша неловко поднялся. Он узнал своего отца, хотя его внешность не совсем соответствовала материнскому описанию: глаза смотрели не жестко, а скорбно, да и красавцем в полном смысле слова он не был, широким, приятным лицом, напоминая самого Чарли. В седой бороде проглядывала зелень — как будто с волосами перемешивались пряди мха. Доспех, сделанный из металлических пластин на кожаных ремешках, потускнел, в ячейках шнуровки торчали цветочки с нежными лепестками. Корона испускала слабое голубое сияние, сродни жуткому фосфорному свечению лесных гнилушек.
Король тяжело опустился на соседний валун.
— Вот и пришло твое время, сынок. — В тихом рокоте его голоса угадывалась грусть.— Ты должен поехать в Англию и воротить сынов и дочерей ирландской земли домой.
Чарли пылко кивнул и, с не меньшим пылом, ответил:
— Знаю, я привезу их домой.
Король смотрел в землю.
— В этом месте до сих пор есть магия, хотя некоторые к ней слепы. — Он пытливо вперился в Чарли. — Как завершишь свою задачу, ты должен прийти сюда. Тут твое место. Ты часть его чар, его волшебной силы. Здесь тебе надлежит умереть и упокоиться навеки.
Чарли нахмурился. Толку говорить о том, что случится после смерти. Он молод, силен, и жаждет исполнить отцовскую волю.
— Да-да, конечно.
Король вытащил из ножен на боку меч. Тот потускнел, как и доспехи, но рукоять сверкала драгоценными каменьями.
— Возьми, вдруг пригодится. — Он в сомнениях посмотрел на клинок. — Это оружие принадлежало еще моему отцу и до сих пор обладает толикой волшебства.
Чарли обхватил рукоять и неуклюже поклонился.
Очнулся юноша уже затемно. Трава взмокла от росы, а на месте меча лежала обычная прямая палка из боярышника. Когда он коснулся сухой древесины, на ней выросли белые цветы и зеленые побеги, словно в мгновение ока настала весна. Нахмурившись, Чарли было смахнул их, но они появились снова. В итоге юноша с ними смирился и пошагал прочь с посохом, украшенным белыми цветочками, от которых благоухало весной.

* * *

Каждый август фермеры стекались на доннибрукскую ярмарку[2] в окрестностях Дублина, чтобы поглазеть на лошадиные бега, продать и прикупить скот, напиться виски и подраться всласть. Тем летом последний торговый день выдался серым. Моросило. Утоптанная земля раскисла.
Ссутулив плечи, чтобы хоть как-то защититься от сырости, Джо Вэнс протискивался сквозь толпу к островку наспех сколоченных прилавков и провисших навесов. Деревенским жителям дождь, казалось, был нипочем: они играли в орлянку, глазели на представления в театре марионеток, смеялись над выходками облезлой обезьянки шарманщика и слушали омерзительные завывания его инструмента.
Вэнс убил все утро, пытаясь вовлечь фермеров в незамысловатую азартную игру. Для выигрыша требовалось угадать, под какой из трех ореховых скорлупок спрятана горошина, но участвовать никто не спешил. Пять часов под дождем, зазывая публику, и ни пенса в награду! Не иначе какой-нибудь собрат по ремеслу побывал здесь недавно и научил местных уму-разуму.
В общем, Вэнс уже досыта наелся деревней и жаждал вернуться в Лондон, где жулик всегда заработает гинею-другую. Когда он дошел почти до конца островка, его внимание привлекла толпа вокруг одного юноши. Тот возвышался надо всеми — видно, стоял на ящике. На плече у него как ни в чем не бывало сидел жаворонок. Внезапно он запрокинул голову и вывел сладкоголосую трель, после чего разразился песней. Переливы мелодии ласкали уши, перекрывая гомон толпы и завывания шарманки.
— Пичуга ручная? — спросил Вэнс у соседа по толпе, но тот лишь пожал плечами.
Джо протолкался ближе. Однажды он видел, как зяблики в клетке выудили немало пенни у лондонских господ, хотя только и делали, что щебетали да махали крылышками. Если есть откуда брать ручных жаворонков, можно неплохо заработать.
Стоило подтянуться ближе, как птица закончила песню и взлетела. Юноша, у которого та до недавнего времени сидела на плече, с улыбкой шагнул вперед, словно собираясь за ней. Никакого ящика не было и в помине, потрясенно понял Вэнс. Стоя босиком в грязи, парень по меньшей мере на две ладони возвышается над любым мужчиной в толпе. Он из крестьян: одежда пошита из грубой домотканой ткани, припорошена дорожной пылью. В руке — деревянный посох, украшенный белыми цветами.
Вэнс позабыл о птице и надежде заработать, упорхнувшей вместе с жаворонком.
— Бог ты мой, парень… это ж сколько в тебе росту? — спросил он, запрокинув голову.
Юноша опустил на него взгляд и небрежно пожал плечами.
— Выше меня в графстве Дерри никого нету.
— Да я вообще никого выше не видывал, — ответил Вэнс. — Сколько тебе лет?
— Летом исполнится двадцать.
— Ух ты! — Вэнс прищурился, оценивающе разглядывая парня. Лондонцы всегда охотно платят за возможность поглазеть на диковинку. — Должно быть, в тебе футов восемь, если навскидку. Как звать-то тебя?
— Чарли Брюн.
— А я Джо Вэнс. Рад познакомиться. Тебе повезло, Чарли, очень повезло. Признаюсь прямо: никогда не встречал человека вроде тебя. Чудо, как есть чудо!
Чарли смотрел на него невинными голубыми глазами, бледными и ясными, как летнее небо:
— А ты откуда?
— Из Лондона, прекрасней города на свете нет.
Чарли разглядывал Вэнса:
— Скажи… а в Лондоне много ирландцев?
— Ирландцев? Ну, я готов биться на полукрону, что в трущобах Сент-Джайлса[3] их больше, чем во всем графстве Дерри[4], — воодушевился Вэнс. — Так что тоска по родине тебе не грозит.
Чарли слушал с простодушным видом — этакий милый дурачок.
— Хочу в Лондон, — заявил он.
Вэнс улыбнулся. Удача сама шла в руки. Сдается, в жизни начиналась белая полоса.
— Я понял, что ты так скажешь, едва тебя увидел. Распознал человека с жаждой приключений в крови, с тягой посмотреть мир. И ты, скажу тебе, везунчик, каких нет. — Подойдя, Вэнс закинул руку ему на плечо. — Свезу тебя туда, парниша. Я, видишь ли, посредник. Ищу людей с необычными талантами, помогаю. Опекаю, ограняю, так сказать. В Лондоне представлял интересы Грозной Мэг[5]. Слыхал о такой?
Чарли мотнул головой.
— Лучшая боксерша за деньги во всем Лондоне. Когда Грозная Мэг выходила на ринг, ор стоял на мили вокруг. Жаль только отошла от дел.
Джо счел излишним упоминать, что такому решению Мэг предшествовал перелом ноги и сильный удар в ухо, после которого его подопечная почти оглохла. Вэнс бросил ее в низкопробном доходном доме, оставив денег на неделю аренды. Покинуть Лондон с остальной выручкой тогда казалось весьма благоразумным.
— Я свезу тебя в Лондон, парень, — продолжал Вэнс. — Перед тобой откроются чудесные возможности, просто чудесные.

* * *

Так Чарли оказался на борту широконосого брига, что плавал между Дублином и Англией. Шли первые сутки путешествия. Среди ночи Том Дорланд вышел на палубу, разбуженный вшами, которые завелись в его одежде и постельном белье. Он прогуливался на открытом воздухе, радуясь, что насекомые притихли от холода и движения, но знал: стоит вернуться на узкую койку, как назойливые твари тотчас примутся за свое.
Высоко в небе висел яркий полумесяц, заливая серебряным светом бочки и тюки, что были крепко привязаны к поручням на палубе. Ветер утих, и корабль едва плелся, лениво рассекая воду.
Том, облокотившись на перила, устремил взгляд на море.
— Что за приятный вечерок! — раздался глубокий голос из темноты позади большого ящика.
Том обернулся на звук, хмуро вглядываясь в тени:
— Не холодновато ли спать на открытом воздухе?
— В каюте слишком людно, — ответил незнакомец.
Том кивнул. Пассажирская каюта на передней палубе была промозглой. К тому же, если все билеты раскупались, в ней становилось невыносимо тесно.
— До Лондона долгий путь? — полюбопытствовал мужчина.
Том Дорланд посмотрел на звезды:
— Может растянуться на много дней, если не подует ветер.
— Вот как?
Палуба скрипнула, и большая, очень большая тень отделилась от остальных. Незнакомец возвышался над Томом на две головы, а то и больше. Дорланд потрясенно разглядывал великана. Товарищ по команде упоминал, что на корабль пассажиром сел очень высокий мужчина, но Том счел рассказ того моряка преувеличением.
— А ты здоровенный малый, — наконец обрел дар речи Дорланд.
— В отца. — Великан оперся на поручень рядом с Томом и, посмотрев на спокойное море, покачал головой. — У меня срочное дело в Лондоне.
Дорланд передернул плечами.
— Хочешь добраться туда побыстрее — вперед! — небрежно сказал он. — Давай, призови ветер, пускай нас домчит.
Великан словно не заметил неуважительности тона.
— Ветер… — задумчиво повторил он. — Ветер, который унесет нас прочь от Ирландии. — Он двинул рукой, и Том впервые обратил внимание на палку-посох в руках собеседника.
Великан хмуро посмотрел на нее, неуверенно перегнулся через перила и описал ей в воздухе несколько кругов. В лицо Тому повеяло свежим ветерком. Великан снова помахал ей, но уже с улыбкой. Паруса надулись, и корабль тихо устремился к английскому берегу.

* * *

Размеры Лондона оказались для Чарли полной неожиданностью. Столько людей и все куда-то спешат. Без Джо Вэнса он бы тут же заблудился. Коротышка вел его извилистыми улочками, на которых приходилось подныривать под магазинные вывески. Легко лавируя в суматохе, Вэнс уворачивался от экипажей и верховых, протискивался меж тележек и корзин зеленщиков, обходил вонючие островки мусора и конского помета. Чарли с трудом успевал следом. На углу улицы, кутаясь от холода в черную шаль, торговала апельсинами его соотечественница. Хотелось остановиться и поболтать, но он побоялся отстать от Вэнса, стремительно рассекавшего толпу. Затем на глаза попалась ирландская девушка-цветочница, но и с ней не удалось поговорить по той же причине. Прохожие оборачивались на Чарли, подзывали знакомых и тыкали в него пальцами.
Джо свернул с узкой улочки в еще более узкий переулок. Тонкая полоска вечернего неба между многоэтажными домами была серой от тумана; воздух — промозглым. Одежду и белье на веревках, протянутых от здания к зданию, не колыхало даже подобие ветерка. В дальнем конце улицы играла с шариками группка мальчишек. На соломе в канаве развалилась пара свиней. Та, что покрупнее, при виде Чарли подняла голову и принюхалась, рассматривая его своими глазами-бусинками с чем-то вроде смутного узнавания.
Переулок вывел во дворик, где высокие строения заслоняли почти все небо, кроме серого квадратика. Вэнс шагнул в коридор, где воняло лаком из столярной мастерской по соседству, и крикнул вверх по лестнице. На зов спустилась женщина и, увидев Джо, взвизгнула от удивления и восторга, к которым примешивалась толика упрека.
— Ну и ну, Джо Вэнс, чтоб тебе провалиться! Где тебя, шельмеца, черти носили?
Пока Вэнс и женщина разговаривали, Чарли во дворике разглядывал лоскуток неба. Они говорили о ком-то по имени Мэг, и Вэнс сказал: «Господь упокой ее душу!», но прозвучало это неискренне. Впрочем, Чарли особо не прислушивался.
Он устал и чувствовал себя не в своей тарелке. На корабле тошнило от безделья, одолевала тоска. Хотелось вновь оказаться на суше, ощутить под ногами теплую землю родной Ирландии. Вэнс списывал жалобы на морскую болезнь, обещая, что на берегу все как рукой снимет. Однако тошнота осталась — какое-то непрестанное гложущее чувство в желудке, будто голоден, но без голодных спазмов. Теперь Чарли носил ботинки — Вэнс уговорил, когда добрались до Дублина, — и тосковал по ощущению настоящей земли под ногами.
— Чарли, дружище, идем! Мэри подготовит нам комнаты, — позвал Вэнс.
Коротышка, похоже, уже бывал в этом доме. Женщина провела их в меблированную гостиную с примыкающей к ней спальней. Та показалась Чарли темной и холодной, но, когда Вэнс поинтересовался его мнением, парень лишь передернул плечами. Он почти не смотрел по сторонам, зная, что не задержится в Лондоне надолго. Соберет ирландцев — и сразу в дорогу. Вид этого временного пристанища не стоил препирательств.
Сняв комнаты, Джо погнал Чарли дальше, сказав, что наметил на сегодня множество дел. В мастерской портного Вэнс распорядился, чтобы с его спутника сняли мерки для костюма. Затем оба отправились в редакцию «Морнинг Джеральд», где коротышка разместил объявление и заказал листовки для афиши.
— Напишите «Самый высокий человек в мире», — велел Джо клерку. — «Восьмое чудо света».
Оставив коротышку препираться с газетным работником, Чарли вышел наружу. Его взгляд устремился вдоль узкой улочки. Вдалеке виднелись открытое небо и манящий клочок зелени. Позабыв о Вэнсе, парень двинулся туда.
Река Темза, протекая сквозь Лондон, снабжала город водой и уносила прочь нечистоты и мусор.
Улочка привела Чарли к лестнице, спускавшейся к воде. Высокое дерево на берегу дарило мир душе, уставшей от серых камней города. В кроне пела птица.
Чарли присел на каменные ступени. Рядом опустилась чайка и, мотнув головой, изучила его сначала одним желтым глазом, а потом другим. Парень улыбнулся ей и, запрокинув голову, подставил лицо солнцу. О нижнюю ступеньку тихо плескалась вода, шепча слова утешения на понятном только ей языке. Здесь Чарли отдыхал, пропитываясь солнечным теплом, и чувствовал, как возвращается часть былых сил.

* * *

Шон был обычным грязекопом, представителем той чумазой команды, что зарабатывала на хлеб, выискивая в речном иле мусор, который хоть чего-то стоит. Во время отлива Шон с двумя братьями собирал в мутной воде веревочные обрывки и куски железа для старьевщика или уголь, который могла бы спалить мать.
Шону было семь, а в иле он копался с шести. Его отец, портовый рабочий, скончался после того, как его придавило между двух барж. Со смертью кормильца для семьи настали тяжелые времена. Мать работала поденщицей, если ее кто-нибудь нанимал, а дети собирали мусор.
Теплыми деньками бродить в реке было еще ничего — всегда можно вылезти и согреться на солнце. Однако, когда поднимался ветер, не оставалось ни единой отрады — только холодный ил, столь же холодная вода и унылое серое небо.
В тот солнечный день Шону с братьями и повезло, и не повезло одновременно. У доков на другом берегу Темзы чинили корабли несколько мужчин, и ребята нашли подле них с десяток медных гвоздей общей стоимостью в полпенни. На этом везение закончилось. Шон наступил на один из гвоздей, и тот глубоко вошел ему в ногу. Когда пришлось спасаться от моряков бегством, мальчик едва бежал. Даже спустя часы ступню простреливала обжигающая боль, и он плелся за братьями, ступая на пятку, чтобы хоть как-то защитить рану от грязи.
— Гляньте-ка вон туда! — крикнул Дэвид, его старший брат. — На лестницу рядом с речкой.
На каменных ступенях, которые спускались к воде, наслаждался солнцем настоящий великан. Таких высоких людей Шон в своей короткой жизни еще не видел.
— Идемте! Давайте с ним поговорим! — позвал Дэвид.
Трое мальчишек опасливо приблизились, завороженные размером незнакомца. Мать рассказывала им о великанах, которые давным-давно жили в Ирландии. Мужчина словно явился из этих сказок.
Шон по мелководью приблизился почти вплотную к великану, и тот открыл глаза.
— Добрый день, сэр! — поздоровался Дэвид, самый смелый из троицы. — Может, найдете пенни для бедных сирот?
Великан, моргая, смотрел на них.
— Пенни? — Он покачал головой. — Даже такой малости нету, но Джо Вэнс обещал, что я скоро разбогатею.
Вдохновленный столь дружелюбным ответом, Шон подошел еще ближе.
— Ну вы и здоровый! Небось, великан, как в маминых сказках?
Незнакомец кивнул:
— Мой отец был великаном. Думаю, и меня можно так назвать. — Он протянул Шону руку.— Давай вытащу из воды, если хочешь. Вот так, присаживайся.
Шон проковылял по ступенькам и опустился рядом с ним. Братья остались сзади, с безопасного расстояния глазея на них из реки. Впрочем, великан выглядел вполне дружелюбно.
— Что у тебя с ногой? — спросил он.
— Проколол гвоздем. — Шон вывернул ногу, пытаясь рассмотреть рану. Кожа вокруг приобрела нездоровый цвет. Хотя в холодной воде ступня онемела, попытавшись стереть грязь, Шон скривился от боли.
Гигантская ладонь легла сверху, накрыв и руку Шона, и его ступню.
— Не тревожь рану, парень. Оставь. Посмотрим, сумею ли я помочь… — Тепло его кожи словно снимало боль.
Мальчик потрясенно посмотрел на великана:
— Ты что, лекарь?
Тот покачал головой:
— Нет, не лекарь, но порой вроде удается исцелять. — Он провел языком по губам и, несмотря на свои огромные размеры, вдруг стал выглядеть чуть ли не ровесником Шона. — Отец дал мне волшебный меч, — шепнул он и дернул подбородком в сторону крепкого деревянного посоха, лежащего на ступеньках рядом. — Этот меч обладает силой. Коснись его, если хочешь.
Шон прикоснулся пальцем к белому цветку, росшему из посоха.
— Ты из Ирландии? — полюбопытствовал великан.
Шон покачал головой.
— Мать из Ирландии, а я там в жизни не бывал.
— Ясно, все равно ты ирландских кровей. — Он медленно кивнул. — Я приехал увезти ирландцев домой. Ты поедешь со мной.
Несмотря на нежный возраст, Шон уже хорошо знал, как устроен мир.
— Мы не можем вернуться в Ирландию, — хмуро заметил он. — У нас совсем нет денег на переезд.
Собеседник мрачно разглядывал мальчика, как будто впервые задумался о расходах.
— Бран Благословенный однажды добрался от Англии до Ирландии вброд. Он бы сумел перенести ирландцев домой, но… Бран был еще большим великаном. — Незнакомец, нахмурившись, заколебался. — Возможно, нам все же удастся дойти.
Шон покачал головой:
— По воде не ходят.
Великан помрачнел, Шон тем временем рылся в памяти, ища способ помочь.
— Моисей заставил воды расступиться. Что, если и ты сумеешь?
Мать мальчиков имела привычку рассказывать сыновьям Библейские истории, если не слишком уставала к вечеру.
Великан изучающе посмотрел на Темзу, а затем помахал посохом над водой, словно отталкивая ее.
— Уходи! — пророкотал он. — Покажи мне сушу!
Темза лениво повиновалась и отступила от подножия лестницы, показав черную жижу на дне. В нескольких шагах от ступеней вода остановилась, и великан замахал посохом снова, словно загоняя в стадо упрямую корову.
— Прочь! Пошевеливайся!
Отступив еще на два шага, река образовала буро-зеленую стену, гладкую и блестящую, словно стеклянная. Братья Шона, стоя по щиколотку в иле, удивленно глазели на собственные ноги.
— Чарли! Куда ты запропастился, чертов ирландец? Чарли!
Услышав сердитый голос, великан опустил посох. Вода хлынула обратно и тихо забилась о подножие лестницы. Шон вернулся в реку — подальше от возможных опасностей. На верхней ступеньке возник низкорослый мужчина и, увидев великана, заорал снова:
— Чарли, где ты был?!
— Здесь, у реки, — со спокойным достоинством отвечал тот. — Просто болтал с ребятами. Они тоже ирландцы.
Вэнс окинул Шона с братьями сердитым взглядом и проворчал:
— Да в Лондоне половина грязекопов ирландцы. Идем, Чарли! У нас есть дела.
— Они мой народ, Джо. Рано или поздно я отвезу их в Ирландию.
Вэнс нетерпеливо кивнул, но заговорил мягче.
— Отвезешь непременно, Чарли. Но сейчас нам пора.
Шон проводил великана взглядом. Только последовав за братьями, мальчик понял, что нога больше не болит. Вечером, сев у очага, он попытался найти рану, но подошва была совершенно целой, ни царапинки.

* * *

В Ковент-Гардене, несмотря на название «монастырский сад», давно нет никаких садов. То же имя носила и площадь, которая располагалась в сердце лондонского Уэст-Энда, под сенью собора Святого Петра и неподалеку от трущоб, где в обветшалых доходных домах обитали ирландцы. Днем ее заполняли лоточники, торговцы овощами и фруктами. Нахваливая товар, они соперничали громкостью голосов с уличными артистами. Здесь были жонглер, который подбрасывал в воздух острые ножи, валлиец, глотавший живьем мышек и змей, шарманщик с обезьянкой, что танцевала на задних лапах под его музыку, и хозяин курицы, которая умела ходить по натянутому канату.
На соседней Друри-Лейн джентльмены делали ставки на исход петушиных боев. В кофейнях предпочитали игры, в которых все определялось поворотом колеса и тем, как лягут кости, в ходу были рулетка и фараон, брэг и бассет, кримп, хазард и ролли-полли[6]. Те, кто к концу вечера оставался при деньгах, могли отравиться на южный конец площади к Мамаше Нидхем и Мамаше Коул, хорошо известным в Лондоне держательницам борделей.
Одну из палаток на площади Ковент-Гарден держала ирландка по имени Кэтлин. Личико у нее было довольно милым: правильные черты и глаза цвета океана, плененного отливом в яме на берегу. Только большинство не замечало ни ее глаз, ни лица, видя лишь горб, что торчал сзади, напоминая мешок на спине торговца вразнос. Кэтлин родилась с искривлением позвоночника и зарабатывала на жизнь с его помощью, читая судьбу по ладони.
Палатка женщины стояла неподалеку от кофейни Тома Кинга, куда ходили поиграть джентльмены, многие из которых касались ее горба на счастье. Порой они спрашивали, стоит ли сегодня садиться за игорный стол. Кэтлин, изучив ладонь, давала совет: «Не сегодня, Ваша светлость! Луна выглядит неблагоприятно, и удача от вас отвернулась» или «Держитесь рулетки. С костями вам не повезет».
Девушки, которые покупали на рынке свежие фрукты, бывало, давали ей пенни, чтобы погадать на молодого красавца.
«У него лживое сердце, милая, — говорила она. — Поищи любовь в другом месте».
Однажды солнечным утром Кэтлин грела косточки на табуретке перед палаткой. Еще недавно мерзкая погода превратилась в прекрасную, и горб от этой перемены ныл, не переставая. Бедняжка натерла его мазью, которая по заверениям пройдохи-торговца исцеляла любые недуги, но это не помогло.
Внезапно крики фермеров, расхваливающих свои овощи, прорезала птичья трель.
Кэтлин встрепенулась. Может, кто-нибудь продает птиц в клетках?
В Лондоне мужчины с клетками и мальчишки с гнездами на продажу служили первыми, а порой и единственными, признаками весны.
Затем снова раздался голос пичуги, и Кэтлин подняла глаза. На стойке, что поддерживала навес, защищавший ее от дождя, сидела певчая птица. Запрокинув голову, она внезапно издала еще одну мелодичную трель.
— Глянь-ка вон туда! — воскликнул продавец яблок.
Кэтрин обернулась на возглас. Над толпой возвышался мужчина, одетый просто и по-деревенски. В руках он сжимал посох, украшенный цветами боярышника.
— Верно, парни, спешите увидеть, — сказал коротышка, который шагал рядом с гигантом. — Я Джо Вэнс, а это Чарли Брюн, ирландский великан и потомок королей. Спорю, таких, как он, вы еще не видывали. Передайте знакомым, чтобы приходили посмотреть. Он выступает здесь каждый день, кроме воскресенья.
Пока коротышка зазывал людей, его высокий спутник оглядывался. Шум и суматоха вокруг явно сбивали гиганта с толку. Не будь он таким большим, походил бы на школяра, впервые приехавшего в большой город.
Кэтлин улыбнулась ему, и он просиял в ответ.
— Доброго дня вам, — сказала она. — Не хотите ли узнать будущее, Чарли Брюн? Для потомка королей бесплатно!
Кэтлин знала, что не прогадает. Великан привлечет внимание, дела после его ухода оживятся.
Он двинулся к ней. Толпа расступалась перед ним, как пшеница под ветром.
— Из какой части Ирландии будешь? — Низкий рокот его голоса смешивался с многоголосым людским гулом.
— Мои родители из графства Корк, но сама я с пеленок живу в Англии.
Великан протянул руку. Взяв ее, Кэтлин почувствовала тепло и шероховатость кожи — будто валун, нагретый под солнцем. Линии на ладони были глубокими, словно трещины в гранитной глыбе.
— Тебя кто-то ищет, — сообщила она. — Этот человек хочет разгадать твою тайну.
— Но у меня нет тайн!
— Кто-то хочет что-то твое. Вижу впереди боль и печали, и смерть вдалеке от дома.
Великан, упрямо покачав головой, пророкотал:
— Невозможно. Я пообещал отцу вернуться в Ирландию. — Он с улыбкой опустил на нее взгляд. — А тебя заберу с собой.
Вэнс уже звал Чарли с другого края толпы. Парень ласково сжал руку Кэтлин и пошел прочь. Певчая птица, полетев следом, стала нарезать вокруг него круги. А Кэтлин вдруг поняла, что горб ее больше не беспокоит. Боль временно отступила.

* * *

Часы на каминной полке пробили восемь, и Джо Вэнс вышел к толпе.
— На сегодня, леди и джентльмены, с визитами закончено. Приходите завтра снова. Удивительный ирландский великан принимает честную публику с одиннадцати до трех и с пяти до восьми ежедневно. Передайте всем знакомым.
Стоя у камина, Чарли смотрел, как люди покидают комнату, и радовался их уходу.
Последний час он без конца отвечал на одни и те же вопросы: ему двадцать лет, рост босиком — восемь футов два дюйма, ступня — пятнадцать дюймов. Да и новый костюм сковывал движения. Портной скроил его слишком тесным в груди и плечах. Того и гляди швы разойдутся от глубокого вдоха.
Джо Вэнс посоветовал глубоких вдохов не делать.
Сидя в кресле у огня, коротышка высыпал пригоршню монет на носовой платок, расстеленный на коврике перед очагом, и отсчитывал долю Чарли: четверть выручки. Остальное Вэнс забирал себе. По его словам, эти деньги шли на текущие расходы: стоимость жилья, плата мальчишкам, которые развешивали рекламные листовки на улицах и прочее.
В глазах Вэнса вспыхивали гненные отблески монет. Закончив считать, он подтолкнул к Чарли низкую стопку денег. Тот сгреб их и подбросил в руке.
— Держи, небось хватит, чтобы весело провести ночь? — Коротышка с усмешкой собрал остатки выручки в кошель. — Ладно, я пошел… дела, понимаешь ли.
Он подмигнул Чарли и торопливо исчез.
В темноте спальни парень сбросил новый костюм и новые ботинки и надел прежнюю удобную одежду. Цветы боярышника на посохе наполняли комнату весенней свежестью. Взяв его в руку, он направился на поиски ирландцев — выполнять отцовскую волю.
Над Лондоном уже опускалась ночь. Чарли двигался по темному переулку в сторону площади Ковент-Гарден. То там, то здесь над дверями магазинчиков горели масляные светильники. Парень держался одной стороны узкой улочки, подныривая под деревянные вывески. Несколько хозяйственных лавочников положили перед порогом булыжники. Камни, торчавшие из плотно утоптанной земли, больно впивались в босые ноги.
Переулок вывел на площадь, запруженную ларьками и людьми. Воздух полнился криками зазывал:
«Каштаны! Купите каштаны! Два десятка — пенни!»
«Яблоки! Сладкие, сочные яблоки!»
«Устрицы! Три штуки на пенни! Крупные и свежие! Купите устрицы!»
Над прилавком зеленщика тускло мерцала свеча. Угли в жаровне у торговца каштанами переливались багрянцем, отбрасывая на прохожих адские отблески, которые придавали им сходство с демонами. Шаткий ларек с устрицами стоял под уличным фонарем. Дрожащий фитилек в шаре с маслом расплескивал чахоточно-желтое сияние, делая лица вокруг замученными и злыми.
Через площадь торопливо шли трое мужчин — судя по виду, заядлые игроки, держащие путь в кофейню или бордель. За ними семенила девчушка лет восьми, не старше, и упрашивала: «Господа хорошие, купите цветочек! Купите букетик, пожалуйста!» У киоска с устрицами дитя споткнулось на рытвине и, упав, налетело на прилавок. Цветы и половина раковин оказались на земле.
Сидя в грязи, она торопливо собирала рассыпавшиеся букеты, и вдруг торговец устрицами с руганью подлетел к ней и занес руку для затрещины. В неверном свете фонаря лицо мужчины выглядело застывшей маской, как будто все человеческое его давно покинуло.
— Эй! — окрикнул мужчину Чарли и встал между ним и ребенком. — Малышка не нарочно!
Торговец оглядел непрошеного защитника свирепым взглядом и буркнул:
— Ирландское отродье!
Но опустил руку и поспешно ретировался за прилавок, явно испугавшись.
Чарли повернулся к малютке. Та ползала на коленях в грязи, собирая забрызганные мятые цветы, и плакала. Попытки отчистить букеты заканчивались провалом.
Он присел на корточки рядом.
— Эй, девчушка… — буркнул он, не зная, что сказать. — Ты давай-ка… Не плачь.
Словно не слыша, девочка продолжала разглядывать цветы сквозь слезы. Чарли посмотрел изучающе на малышку и протянул посох, до сих пор покрытый цветами боярышника.
— Эй, кроха, гляди! Можешь нарвать новый букет прямо отсюда.
Девочка вскинула глаза, и Чарли помог ей встать.
— Вот, кроха. — Он все еще протягивал ей посох.
Парень уже устал сидеть в неудобной позе, поэтому просто выдернул ребенка из грязи и посадил на сгиб локтя. Второй рукой он поднес к малышке посох, чтобы ей было удобно дотягиваться до цветов.
— Давай, рви букет, — подбодрил Чарли.
Незадолго до этого несколько прохожих, завороженных размерами великана, остановились понаблюдать, чем закончится его схватка с продавцом устриц, и не спешили расходиться, глядя, как девочка рвет цветы с посоха. Набрав букет, она связала его куском грязного шнурка из потайного кармана в тряпье, служившем ей одеждой. Затем набрала еще букет, больше первого. Зеваки продолжали подтягиваться. Посоху давно следовало облысеть, однако его, как и прежде, густо усеивали цветы.
Неловко работая правой рукой и прижимая к себе огромную охапку цветов левой, девочка набрала третий букет. Когда великан ссадил малышку на землю, ее руки были полны, но посох все равно венчала корона из белых цветочков. Девочка пошла по толпе, предлагая цветы людям, которые дивились их свежести и сладостному аромату, а зеваки тем временем выжидательно наблюдали за Чарли: что за трюк он выкинет дальше?
— Чудо, да и только, — пробормотала пожилая ирландка, продававшая яблоки.
Ее тронутые сединой волосы покрывала шаль, в зубах торчала курительная трубка.
— Обычная ловкость рук, — сказал молодой щеголь. — Хотя, признаюсь, умно. Как вы это проделываете?
Чарли смущенно заморгал в ответ.
— Что вы имеете в виду?
— Откуда взялись цветы? — нетерпеливо спросил щеголь.
— Из ирландской земли, — со всем чистосердечием ответил Чарли.
Щеголь пренебрежительно фыркнул:
— Фокусники никогда не выдают в чем секрет, — повернулся он к леди по соседству и, не дожидаясь ответа Чарли, забрал у него посох, чтобы рассмотреть. Цветы тотчас поникли. Лепестки дождем осыпались на землю, словно ранний снег. А когда взялся за посох Чарли, тот снова зацвел. Бутоны раскрывались там, где прежде не было даже почек.
— Обман, — сказал щеголь и, взяв свою леди под локоть, стал протискиваться через толпу зевак.
— Покажи нам еще один фокус, — попросил грубоватый молодой парень. Он был смелым, потому что его окружали приятели, такие же грубоватые и грязные, как он сам. — Наколдуй чего-нибудь.
Чарли растерянно окинул сборище взглядом.
— Но я не знаю фокусов. Я приехал сюда из Ирландии, чтобы забрать ирландцев домой.
— Домой в Ирландию? — презрительно переспросил смелый, а его дружки покатились хохотом. — Да лучше в ад, чем в Ирландию!
— Но вы должны вернуться домой, — настаивал Чарли. — Вы нужны нашей земле.
— Я нужен земле, — издевательски фыркнул один из дружков. — А как насчет моих нужд?
— Наша земля даст вам все необходимое, — в полной уверенности ответил Чарли.
Рассмеялся еще один из парней.
— Мне нужен хороший костюм и золотые часы. Даст ли наша земля это?
— А мне — экипаж и четверку породистых рысаков! — крикнул первый. — Даст ли наша земля это?
— А мне — загородный дом!
— Жареного гуся на ужин!
— Пять золотых гиней!
— Вам нужно совсем другое! — закричал Чарли, заглушая гул их голосов. — Вы не понимаете. Я приехал отвезти вас туда, где вам надлежит быть. Вы должны прислушаться.
Но толпа не желала прислушиваться. Было в их веселье что-то нездоровое: половина уже напилась, остальные стремились. В натянутом смехе слышались безумные нотки.
— Не тратьте свои жизни в этом грязном городе, где невозможно увидеть небо! — грохотал Чарли, перекрывая галдеж. — Воротитесь на остров, где родились! Идемте со мной!
— А кто ты такой, чтобы нам указывать? — прокричал первый юнец.
— Я сын своего отца! — проревел Чарли. — Мой отец был король! Это он меня сюда послал.
— Король, говоришь? — заржал оборванец. — Король нищих!
Чарли возмущенно закачал головой:
— Нет, король Ирландии! Он сражался и…
— Король бродяг! — выкрикнул еще один юнец.
— Король дураков! — проорал третий.
— Угу, точно, — присоединился к ним первый. — Король дураков! Вот он кто!
Обступив Чарли, они смеялись и дергали его за одежду, точно стая назойливых скворцов вокруг ворона.
— Король дураков!
Юнцы короновали его венком из водяного кресса, украденного у торговца овощами. Одели в грубый плащ из мешков для муки, отобранных у возмущенного пекаря. Продолжали бы и дальше, если бы потеху не пресек полицейский.
Чарли бросили в грязи неподалеку от палатки Кэтлин, где гадалка его и нашла, выйдя на шум. Он сидел, прислонившись к стене на краю площади. Вокруг шеи висели четыре мешка для муки, на глаз сполз венок, но руки по-прежнему сжимали посох.
Пожалев Чарли, Кэтлин помогла ему подняться, сняла с его головы венок, стерла носовым платком грязь с пореза, который откуда-то появился под глазом.
— Чем ты уже насолил этим буянам? — спросила она.
Чарли покачал головой, по всей видимости, сам до сих пор толком не понимая.
— Я просто сказал, что приехал забрать их домой в Ирландию.
Кэтлин, промокнув рану, сердито буркнула под нос: «Да он как большое дитя!»
— Забрать домой в Ирландию? Тебе придется их связать и посадить в клетку. Они ни за что не поедут по доброй воле.
Чарли поежился от промозглого ночного тумана и покачал головой:
— Не понимаю таких людей. Этот город их изменил. Здесь становишься черствым, теряешь почти все человеческое.
Кэтлин покачала головой:
— Они люди, не сомневайся. Люди, которые пытаются пробиться в бездушном, жестоком мире.
— Холодный этот ваш Лондон. Не могу согреться с тех пор, как покинул Ирландию, — пробурчал Чарли.
Он выглядел таким поникшим.
Кэтлин искала способ его приободрить.
— Согреться можно, Чарли. Я покажу как. Зайдем ненадолго в таверну «Вороной скакун». Там ты найдешь еще ирландцев, обещаю.

* * *

Таверна «Вороной скакун» полнилась шумом многолюдной толпы. В ушах звенело от криков пьяных молодых лоточников, играющих в карты, кости и домино. Заглянувшая согреться стаканчиком джина шлюха смеялась над скабрезной шуткой. На полуобнаженную грудь девки с ухмылкой пялился прыщавый подмастерье. В воздухе стоял жирный запах жареной баранины.
Кэтлин нашла место за грубым деревянным столом и помахала слуге.
— Джин тебя согреет, да так, что тебе и не снилось.
Подавальщик принес им два стакана джина, и она отхлебнула из одного. Выпивка обожгла губы, и от едкого запаха на глаза навернулись слезы, но стало теплее. Стаканчик-другой, и горб успокоится, боль в костях утихнет. Джин целебен, полагала Кэтлин, и потому его пила.
— Это мерзкое пойло, но человеку становится легче, — сказала она Чарли.
Чарли опасливо попробовал:
— Опаливает сильнее, чем виски. Только теплее не стало.
— Да нет же!
Подавшись вперед, она облокотилась о стол и посмотрела ему в лицо. И вот что с ним таким делать? Школяр-переросток, да и только!
— Почему бы тебе не вернуться в Ирландию, Чарли? Поезжай домой на материнскую ферму. Тебе здесь не место.
Он допил остатки джина и покачал головой:
— Отец сказал, что я должен забрать ирландцев на родину. Я не могу вернуться один.
— Ирландцы никогда не вернутся домой, — покачала головой Кэтлин. — Все мы говорим о зеленых холмах и своей тоске по ним, но помним, как голодали и бедствовали. Мы не вернемся.
— Но вы должны! — настойчиво произнес Чарли.
Выпив еще один стаканчик джина, он рассказал о том, как заснул на Кладбище Великана. И о том, как отец пришел к нему и рассказал, что делать.
— Отец дал мне меч. — Чарли показал на посох. — Он волшебный. На корабле из Ирландии я помахал посохом, и поднялся ветер, который домчал нас до Англии. — Парень подался вперед, лицо уже раскраснелось от джина. — А когда я помахал посохом над водой, воды расступились и показалась полоска суши.
Кэтлин слушала, потягивая джин, и наблюдала за простодушным широким лицом собеседника. Он, несомненно, был не от мира сего и совсем не знал жизни. И все же на ум невольно приходили рассказы, услышанные в детстве от матери. Предания о великанах, героях и волшебных мечах. История Чарли начиналась как старинная сказка: наделенный магическими силами сын, волшебный меч и особая цель.
Рассказывая, Чарли осушал стакан за стаканом. С каждой новой порцией его речи становились все громче и безумнее. Парень постепенно возбуждался.
— Ирландцы последуют за мной к берегу моря, — прогромыхал Чарли, перекрывая шум в таверне, — я взмахну посохом и воды расступятся. — Он встал, опрокинув лавку, и раскинул руки, чтобы показать, как море освободит для него проход. — Мы пойдем по голому дну в страну, которой принадлежим.
— Сядь, Чарли, — одернула его Кэтлин. — Успокойся!
Лоточники и подмастерья вокруг только глазели и смеялись.
— Идемте со мной, — воззвал он к ним, распахнув объятия. — Идемте со мной, мой народ! Я отведу вас назад в Ирландию. — И, распалившись от джина, добавил так, чтобы услышали через смех и оскорбительные крики: — Следуйте за мной! Следуйте за мной в Ирландию!
Кэтлин видела, что парень уже пошатывается от выпитого. Он поднял посох, и подмастерья, испугавшись удара, шарахнулись по сторонам. Вскинув голову с горделивостью настоящего короля, Чарли вышел на опустевший пятачок и поднял посох еще выше. Толпа расступилась, освобождая проход, который он воспринял, как должное.
— Следуйте за мной! — снова позвал он заплетающимся от джина языком.
Кэтлин встала, чтобы не выпустить Чарли из виду. Бедный дурачок! Сам ни за что до дому не доберется.
Однако толпа уже сомкнулась за его спиной, задержав гадалку, которой пришлось проталкиваться к выходу.

* * *

Ночной воздух был холоден, а Чарли — пьян. Обнаружив себя на улице, он удивился, почему никто не идет следом. Определенно ведь собирались, когда расступились перед ним в таверне, но сзади никого, даже Кэтлин куда-то подевалась.
Чарли не собирался столько пить, просто джин подарил тепло и утешил, помог временно позабыть о том гложущем чувстве в желудке, что не отпускало после отъезда из Ирландии.
Поежившись от ветра, он двинулся туда, где по прикидкам находилось его съемное жилье. Голова казалась большой и тяжелой, ноги — чужими и слушались плохо. Всего через несколько кварталов Чарли присел под фонарь отдохнуть, спьяну свалился в канаву и заснул.
В дальнем конце улицы пара шлюх осторожно пробиралась сквозь мусор и зловонные лужи от ночных горшков, выплеснутых из окон. Час был уже поздний, и законопослушные горожане почивали, заперев двери домов, чтобы уберечься от грабителей и убийц.
Со стороны входа в переулок вынырнула собака, которая только что рылась среди мусора в поисках пропитания. Ее забавно водило из стороны в сторону из-за правой ноги, сломанной много лет назад ударом гужевой лошади. Кость срослась неправильно, и нога больше не доставала до земли.
Собака унюхала Чарли. Его костюм пах жареным мясом и джином — ароматами из таверны «Вороной скакун». Привлеченная теплом тела, она свернулась у парня под боком и задремала. Он сонно обнял ее в ответ.
Какое-то время оба мирно посапывали. Фитиль в шаре с маслом отбрасывал на лицо Чарли желтый свет. Парень улыбался во сне.
Чарли унесся в страну грез. В его сне звучала музыка, пели жаворонки и смеялись дети. Он вел ликующую процессию, в которую вошли все, кто покинул родную Ирландию ради поисков счастья на английской земле. Чарли возвращал этих людей домой, и они, танцуя, шли за ним. Малышка-цветочница кружилась в паре с грубияном, который назвал его Королем Дураков. Лохмотья девочки завивались вокруг ног, капор упал за спину. Они с партнером были бледны от плохого питания и недостатка солнца, но под ласковыми лучами животворящего светила на их щеках опять расцветали розы. Танцевали все: шлюха из таверны, пожилая торговка яблоками, грязекопы и оборванные попрошайки с лондонских улиц.
Танцуя во главе процессии, Чарли смеялся над тем, как отплясывает продавщица яблок. Над его головой синело небо, солнце пригревало лицо. Под босыми ногами стлалась теплая земля. Он привел соотечественников проселочными дорогами к ферме своей матери, а затем полями, где наливались тяжестью колосья — на Кладбище Великана и прилег в душистой траве. Здесь, среди отцовских костей, было его место. Подложив под голову руку, он закрыл глаза. Вдалеке слышались смех и пение.
— Чарли! Чарли Брюн! — позвал кто-то. — Хватит лежать тут большой кучей. Вставай, приятель. Ну же, просыпайся!
Чарли заморгал. Кэтлин трясла его, пытаясь привести в чувство.
— Вставай-ка, зюзя, — ворчала она. — Если так всю ночь проваляться, недолго и копыта откинуть.
— Что случилось? — щурясь, посмотрел на нее Чарли. — Куда все ушли?
Он недоуменно оглядывал окрестные дома — высокие, серые, зловещие в тусклом свете.
— Я тебя искала. Знала, что один заблудишься. Так где ты живешь?
Чарли, застонав, сел. Собака у него под боком проснулась, встала и, отряхнувшись, неуверенно помахала хвостом. Парень рассеянно почесал ее за ушами.
— Я прилег чутка отдохнуть. Знаешь, почувствовал себя таким смертельно усталым.
— Скорее уж, пьяным вусмерть. Ты залил в себя столько джина, что и быка свалило бы.
Собака прижалась к боку Чарли — слабый источник тепла в холодной ночи. Парень безотчетно погладил псину.
— Они не пошли со мной, Кэтлин. Я думал, пойдут.
Кэтлин коснулась его плеча:
— Ступай домой, Чарли. Останешься — умрешь в этой канаве с полным брюхом джина.
Он расправил плечи:
— В моих жилах течет древняя кровь. Я верну наш народ домой. — В его голосе впервые прозвучали неуверенные нотки. — Ты ведь веришь мне, Кэтлин?
— Тебе нельзя здесь сидеть, — устало ответила она. — Скажи, где живешь, и я тебя доведу.
— Прямо возле столярной лавки, на узкой улочке, где из-за домов почти не видно неба. Неподалеку от площади Ковент-Гарден.
— Знаю такое место. — Протягивая к нему руку, Кэтлин увещевала его, будто капризного ребенка: — Идем, Чарли. Я отведу тебя домой.
— Там не дом, — упрямился парень. — Просто место, где я сейчас живу.
— Верно, но в нем тепло спать, и на сегодня лучше этим удовольствоваться. А теперь следуй за мной.
Чарли оперся на посох и с трудом встал. Собака отошла и дружелюбно завиляла хвостом. Теперь, когда парень выпрямился в полный рост, макушка Кэтлин не дотягивала ему до груди. Посмотрев на гадалку, он положил ладонь ей на плечо, не только ради опоры, но и в поиске простого человеческого тепла. Оба двинулись прочь, а излеченная собака с легкостью потрусила следом на всех четырех лапах.

* * *

Чарли сидел в кресле у камина. Весь день прошел на ногах, в ответах на вопросы публики и демонстрации себя. Теперь голова разламывалась, перед глазами плыло. Последнее время в такие минуты стены будто смыкались вокруг. Зрение туманилось, и тьма наползала с краев, словно уже наступила ночь.
Чарли ненадолго закрыл глаза.
— Эй, парень, — окликнул его Вэнс. — У тебя все хорошо?
По звуку Чарли понял, что коротышка подтянул стул к огню и уселся рядом.
— Я замерз.
Чарли слышал, как Вэнс помешал кочергой пламя и подкинул на решетку жменю углей. На изнанке век плясали огненные отблески, руки чувствовали жар очага, но тепло не проникало под кожу. Согревало лишь снаружи, не изгоняя холода из костей. Справиться с ним могли только солнце и земля Ирландии. Солнце Ирландии… либо стакан британского джина.
Каждый вечер Чарли выходил на улицы и проповедовал соотечественникам. Некоторые приходили послушать каждый раз, а кое-кто даже уверовал. Старая торговка яблоками называла парня святым и привела к нему больную внучку, чтобы вылечил. Часто подбегала малютка-цветочница, но, возможно, из приземленных соображений. Она знала, что всегда сможет разжиться здесь новыми букетами. Молодой грубиян называл парня фокусником, сумасшедшим и дураком. Лоточники над Чарли смеялись. Он предлагал продемонстрировать, как заставляет расступиться воду, но никто не захотел пойти с ним на берег реки. Каждый вечер заканчивался одинаково: в таверне, за стаканом джина в обществе Кэтлин.
Чарли поморгал, и Вэнс обрел четкость. Подавшись вперед на стуле, коротышка задумчиво вглядывался в лицо подопечного:
— Ты, парниша, последнее время слишком много пьешь. Джин загонит тебя в могилу.
— Не джин, а здешние края.
— И то правда. — Он продолжил подсчитывать выручку, больше не обращая на него внимания.
Получив свою долю, Чарли немного нахмурился.
— Не спускай все на джин. Тебе пошло бы на пользу посидеть вечерок дома.
Чарли посмотрел на Вэнса долгим взглядом. Парню не понравился собственнический тон коротышки.
— Не тебе решать, сидеть мне дома или где-то еще, — процедил он.
Вэнс на мгновение оторвался от кучки монет:
— Ну ладно, Чарли, как знаешь. Я чисто по-дружески хотел сказать…
— Я ищу по кабакам соотечественников, — оборвал его Чарли. — Там они пытаются согреть кости джином. Мой народ тоскует по ирландской земле, хотя и не осознает этого. Они чувствуют ту же пустоту, что поселилась во мне, и пьют, чтобы ее заполнить. Я хожу по кабакам, чтобы найти и забрать домой своих людей.
Чарли встал и сердито глянул на Вэнса с высоты своего роста.
Вэнс рассматривал великана холодным, непроницаемым взглядом.
— Просто постарайся не спать в канаве, парень. Ты кашляешь все хуже.
Плечи Чарли поникли. Голова болела, силы его покидали.
— Ты несомненно прав, Джо. Не буду спать в канаве. Прости.

* * *

А теперь довольно о Чарли Брюне. Перейдем к Джону Хантеру, человеку науки и полной противоположности великана. Начнем, пожалуй, с палатки Кэтлин на площади Ковент-Гарден всего через несколько недель после того, как эта женщина повстречала Чарли.

Стояло холодное утро, и от ветра с Темзы, продувавшего Кэтлин сквозь шерстяную шаль, у гадалки разболелся горб. Мимо палатки прошел плотный шотландец в добротном пальто и заглянул в темный угол, где она сидела.
— Эй! Не видела, случайно, человека с танцующей мартышкой? Я его ищу.
— Сегодня утром нет. — Кэтлин изучала джентльмена, гадая, не удастся ли заработать на нем пару пенни. В такой собачий холод народу было мало, и она предсказала всего одно будущее. — Возможно, объявится позднее. Я бы могла передать сообщение.
Шотландец настороженно глянул на нее со странно алчным выражением лица.
— Слышал, у него умерла обезьянка, — тихо продолжал он.
— Мне говорили то же самое.
Мартышку сгубил холод, и убитый горем владелец оплакивал потерю дохода от ее танцев.
— Мне нужно тело зверька, — еще тише сказал шотландец. — Я щедро отблагодарю. Вот. — Он порылся в карманах и протянул пенни. — Передай владельцу, что у Джона Хантера есть для него предложение.
Джон Хантер… Кэтлин знала это имя. Хирург из «Королевской коллегии». Судя по рассказам, человек со странными интересами. Когда в Королевском зоопарке умер тигр, он разрезал зверя и собрал скелет. А после смерти сиамских близнецов, что выступали в ковент-гарденском шоу уродцев, по слухам, выложил распорядителю театра за их тело кругленькую сумму. Поговаривали, что Хантер ворует трупы и пробует воскрешать.
— Зачем вам тело мартышки? — полюбопытствовала гадалка. — Искромсаете, небось, всю?
Кэтлин не было дела до обезьянки: грязная и шумная, та больше чесалась от блох, чем танцевала. Просто желание копаться в ее внутренностях казалось противоестественным.
— Почему бы не дать бедняжке упокоиться с миром? — спросила она.
— А ты бы закопала, чтобы никому не было пользы? — вспылил Хантер. — Люди с легкостью посылают коров на бойню, но почему-то считается, что исследовать труп животного — грех. Да, я собираюсь вскрыть зверька. Осмотрю органы и выясню, от чего он умер. Изучу мышцы и соберу скелет, чтобы можно было вернуться к осмотру костей позднее. А когда закончу, наши натурфилософские познания пополнятся несколькими скромными наблюдениями. — В голосе шотландца звучала горечь, и гадалка подозревала, что он говорит это все не столько ей, сколько себе. — Сегодня умер от кашля один мой пациент, совсем еще мальчишка. Когда я захотел исследовать его легкие, чтобы понять, как повлияли на них болезнь и мое лечение, отец парня отказал. Узколобый дурак! Эти знания могли бы спасти жизнь следующему ребенку. Но нет, тело его сына должно упокоиться в мире, а другие дети будут умирать! Как можно научиться исцелять людские недуги, если нельзя посмотреть, какое действие болезнь оказывает на тело? Предпочитаешь, чтобы медицина и дальше лечила вслепую почти бесполезными мазями да тониками? Большинство врачей не многим лучше мясников.
Потрясенная горячностью Хантера, гадалка лишь смотрела на него из темноты палатки.
Шотландец снова протянул пенни. Выражение его лица смягчилось, словно он пожалел о недавней вспышке.
— Ну же, милая, возьми пенни и передай владельцу мартышки, чтобы меня нашел. — Его взгляд упал на вывеску, которую в обмен за предсказание будущего нарисовал для Кэтлин один конторщик: раскрытую ладонь с линией жизни, выделенной черным. — Я дам тебе еще один пенни. Почитай по руке.
Два пенни! Ради такого она оторвала зад от табуретки и вышла из палатки. При свете дня шотландец впервые увидел Кэтлин как следует.
— Ага! — Голос звучал так, словно Хантер неожиданно обнаружил сокровище. Он откровенно рассматривал Кэтлин, даже не пытаясь скрыть интерес. — Твоя спина… давно она у тебя такая?
— С пеленок. — Кэтлин плотнее закуталась в шаль, чувствуя себя неуютно и от холода, и от его любопытства. Горбунья привыкла к людским взглядам, но этот человек заинтересовался ей куда больше, чем случайные прохожие.
— Болит? — осведомился он.
Кэтлин осторожно кивнула.
— Да, если холодно. — Она спрятала две монеты и, взяв у него руку, перевернула ее ладонью вверх. — Вы встретите кого-то очень важного, очень могучего, — сказала гадалка, изучив переплетения линий. — У него есть то, чего вы жаждете. Тайна, которой вам не хватает. — Она хмуро посмотрела на его ладонь. — Вы что-то хотите, и получите это, но оно больше не будет вам нужно. — Кэтлин, покачивая головой, разглядывала линии. — Вы чего-то не понимаете, чего-то важного.
На этих словах он не выдержал и рассмеялся:
— Это не будущее. Это мое настоящее. Я многого не понимаю.
Гадалка снова покачала головой и выпустила его руку.
— Пока больше ничего не могу сказать. — Она направилась прочь, но шотландец окликнул.
— Постой! — В его голосе звучала настойчивость. — У меня есть одна мазь, которая, возможно, снимет боль. — Он облизнулся, словно жадный ребенок. — Если придешь ко мне в смотровую, поделюсь. Я живу на Джермин-стрит. Как добраться, в окрестностях знают все.
Кэтлин изучала его лицо. Шотландец и впрямь хотел помочь по каким-то своим причинам, но не только. Еще он испытывал нездоровое желание изучить ее искривленные кости. Доверять ему не стоило.
— Я бы хотел тебя осмотреть, — добавил он. — Возможно, сумею облегчить боль.
— Я подумаю.
Кэтлин отвернулась, почувствовав себя неловко под его горячечным взглядом. Она прожила в Лондоне достаточно, чтобы научиться осторожности.

* * *

Джон Хантер, бесспорно, отличался любознательностью. Как часто бывает, это качество проявилось еще в детстве.
В восемь лет Джо нашел одну нору на родительской ферме в Шотландии. Заинтересовавшись, он раскопал промерзшую почву на по-зимнему лысом огороде и обнаружил жабу в прорытом ею туннеле. Рептилия была холодной и неподвижной — на вид мертвее мертвого. Однако, сжав ее, мальчик что-то почувствовал — биение крошечного сердца. Он опустил жабу в карман бриджей и без материнского ведома принес в дом.
Джо положил неподвижную рептилию прямо за ведерком для угля, чтобы ее согрел жар очага, а сам пошел ужинать. Когда он проверил жабу перед отходом ко сну, та неохотно пошевелилась, возвращаясь к жизни. Затем полусонно моргнула и лениво попрыгала по коврику перед камином.
— Что это там у тебя, Джонни? — заинтересовалась мать. — Боже упаси! Где ты взял эту гадость?
Несмотря на все возражения, мать выкинула жабу обратно на огород. Поутру ее холодный трупик нашелся за кучей соломы. Мальчик отогревал его в руках, но рептилия больше не пошевелилась. Тогда он украдкой пронес ее в дом и попытался согреть у огня, но все было тщетно. Джон не мог понять, почему жаба погибла, вернувшись на холод.
Спрятавшись у дальней стены курятника, чтобы не заметила мама, он вскрыл трупик перочинным ножом и стал копаться во внутренностях, пытаясь понять причину смерти.

* * *

Джон Хантер рос. Однажды в возрасте двенадцати лет он с кузеном слонялся по двору церкви, внутри которой родители крестили младшую сестренку. Мальчикам надоел обряд, и, незаметно для взрослых, они выскользнули из здания.
Послеполуденное небо затягивали низкие тучи, серые, как надгробья вокруг. Прислонившись к каменной стене, Джон с кузеном непринужденно болтали.
— Церковный двор — нехорошее место, — рассказывал кузен. — По ночам среди могил бродит призрак старика Макдоналда и выглядывает детей, которые слишком загулялись.
Старик Макдоналд, известный своей нелюбовью к мальчишкам, умер с месяц назад.
Лицо Джона выразило сомнения.
— Не веришь в призраков? — с вызовом спросил кузен.
Джон глубоко задумался. Он был дотошным мальчиком.
— Я никогда их не видел. А ты?
Кузен поколебался и решил-таки придерживаться правды:
— Нет, но слышал о них. — Он провел языком по губам, изучая лицо Джона. — Раз не веришь в призраков, обеги вокруг могилы старика. Трижды. Против часовой стрелки.
Джон призадумался.
— Если я обегу против часовой, то накликаю на себя неудачу. Я верю в неудачу.
— Тогда просто прикоснись к могиле и возвращайся. Что, слабо?
Джон посмотрел на кладбище. Оно казалось потемневшим: свет дня застилали низкие тучи. До могилы старика было не близко. Мальчик боялся, но испытывал и любопытство, и оно оказалось сильнее. На что похожи привидения?
— Иначе тебе придется признать, что веришь в призраков, — не унимался кузен.
В конце концов Джон согласился, но не потому что подначивал родственник, а из собственной любознательности. Заработав ссадину на колене, он в своих лучших штанах перелез стену и с напускной беспечностью зашагал к могиле. На кладбище было очень тихо. Джон слышал, как перелетают с места на место птицы в кронах, и шелестят о влажную траву собственные штанины. Вдруг, расхрабрившись, он коснулся крыла каменного ангела. Холодный камень, не более. Воздух пах сыростью и свежевскопанной землей, вот и все. Мальчик замедлил шаги, ожидая, что безмолвие кладбища сейчас чем-нибудь нарушится. Обернувшись на кузена, он удивился тому, как далеко забрался: лицо родственника было просто белым пятном на фоне темной церковной стены.
Дойдя до могилы старика, Джон положил руку на камень и подождал. Ничего не случилось. Он замер, чувствуя чуть ли не разочарование. Вплоть до этой минуты мальчик готов был поверить в призраков, если бы хоть один явил себя. Джон еще мгновение помедлил, изучая новое каменное надгробье, вынул из букета у могилы цветок и пошел обратно.
Издалека он увидел лицо кузена, его округлившиеся глаза. Подойдя, Джон вручил ему цветок с могилы старика.
— Думаю, я не верю в призраков, — сказал он и понял, что это правда.

* * *

Спустя много лет Джон, цепляясь за скользящие под руками камни, перелез через другую кладбищенскую стену. На этот раз дело происходило в Лондоне. Уже началась зима. Стояла безлунная ночь. Джона Хантера и его приятеля-студента в рабочих робах, запачканных глиной после прошлых вылазок, переполняла решимость добыть столь важный для уроков анатомии материал.
Призраком скользя по тропинкам опустевшего кладбища, Джон принюхивался к воздуху — не пахнет ли свежераскопанной землей? В дальнем углу, он нашел, что искал: могилу молодой женщины, умершей в родах всего день назад.
Его коллега Томас переставил вазу с цветами на соседнее захоронение и расстелил на траве холст. Выбрасывая землю на ткань, Джон торопливо орудовал лопатой — деревянной, чтобы не выдать себя грохотом металла о камни. От работы кровь побежала быстрее, он приятно разогрелся. Затем, утомившись, передал лопату Томасу, а сам встал на часах.
— Ты что-нибудь слышал? — прошептал приятель, махнув головой в сторону церкви.
— Просто ветер. Не более того.
Томас, вздрогнув, глянул через плечо.
— Мерзкое дело мы затеяли. Не нравится мне это.
— Тсс, — покачал головой Джон, посмотрев на друга. — Слишком много болтаешь.
Снова его сменив, он споро заработал лопатой. Вскоре показался гроб, и неподалеку от его головы Джон проворно просунул в зазор под крышкой железные крючья. Затем выбрался из могилы и вместе с Томасом потянул за веревку. Крышка с глухим треском раскололась, и Джон спрыгнул в вырытую яму, чтобы выбросить из нее обломки дерева.
После этого ему не составило труда обвязать плечи трупа веревкой и вытащить его через зазор в крышке. Джон с Томасом раздели покойную — кража одежды грозила более тяжелым наказанием, чем кража одного тела — и засунули нагую женщину в холщовый мешок. А потом закопали могилу, не оставив никаких следов своего присутствия.
Джон заботливо вернул цветы на могилу и закинул мешок на плечо, после чего оба покинули кладбище так же тихо, как и пришли.
Доставив ношу в хирургическую школу, парни заглянули в таверну. От Джона не укрылся мрачный вид приятеля.
— Томас, дружище, что такое? — жизнерадостно спросил он. — Мы прекрасно справились с делом: труп в школе, подготовлен к завтрашнему уроку, и никто не пострадал.
— Разве тебе не становится не по себе? — тихо спросил Томас, покачав головой.
— Ты о чем? — оторвался от пива Джон.
— О наших ночных походах на кладбище.
Джон сделал еще глоток. Он не понимал, зачем Томас поднял эту тему. У него самого ночные вылазки не вызывали восторга, но он воспринимал это как необходимую часть обучения на хирурга и не видел в них ничего такого. Невозможно исследовать человеческое тело, не вскрывая покойников.
— Без трупов мы не изучим анатомию, — напомнил Джон. — А без знания анатомии какие мы хирурги?
Все это казалось вполне очевидным.
Томас, пожав плечами, уставился в пиво:
— То, что мы делаем, кажется мне неправильным, вот и все, — ответил он.
Джон хмуро изучал лицо друга.
— В чем дело, Томас? Та женщина мертва, наш поступок не причинит ей вреда.
Томас рассматривал его со странным выражением на лице. Джон покачал головой, не в силах понять, что нашло на друга.
Анатомия порой казалась не в пример проще человеческих душ с их причудами. Возможно, Джону Хантеру недоставало способности сопереживать, умения удивляться, страха перед неизведанным. Кто-то мог бы назвать его храбрецом, только храбрость эта ненастоящая, потому что он не видел причин для страха. Кто-то — исчадием ада, полностью лишенным обычного человеческого сострадания, но и это бы не соответствовало истине. Своеобразное сострадание было ему не чуждо: он всем сердцем хотел помочь больным, но не понимал тех, кто предпочитал не трогать трупы. После того как душа отлетела, тело — просто мертвый кусок мяса, кому бы оно ни принадлежало, матери, жене или нежно любимому ребенку. Как можно смотреть на это иначе?
И вот Джон Хантер отучился на хирурга. Его исследования не ограничивались человеческим телом. Неуемно любознательный, он с пылом изучал все, что предлагала природа. Его занимали повадки ежей, выработка растениями метаболического тепла, поведение кукушек, наблюдения за живородящей ящерицей. Джон собирал знания, как сорока блестяшки. Опытным путем он обнаружил, что сердце лягушки бьется еще много часов, после того как перебит позвоночник. Узнал, что угри выживают даже при околонулевой температуре. Изобрел способ подстегнуть образование жемчуга в раковинах речных моллюсков. Однако, при всей широте интересов, курьезы человеческого тела занимали его сильнее всего. Джон чувствовал: изучая аномалии, он сумеет понять, что такое норма.

* * *

Разумеется, встреча Чарли Брюна и Джона Хантера была неизбежна, теперь вы понимаете это не хуже меня. Однажды солнечным днем Джон Хантер отправился в Ковент-Гарден и остановился возле цирка уродцев, глянуть, не обзавелся ли хозяин любопытными образчиками. Временами у того проскальзывало что-нибудь занимательное, например: татуированное предплечье островитянина из Южного Моря, сохраненное в рассоле моряком-любителем диковинок; череп свиньи, родившейся с одним глазом…
Тем вечером хозяин ничего не смог предложить, и Джон отправился на рынок. Возле островка овощных прилавков сквозь крики торговца дынями до Джона донеслось сладкое пение зеленушки. Он пошел на звук. В конце островка, возле клетки с певчими птицами, которые щебетали и били крылышками о грубые деревянные прутья, стоял мужчина. В руке он держал клетку поменьше, в которойна жердочке сидела птица с ярким оперением.
— Богом клянусь, эту пичугу продал один моряк, который только что вернулся из Вест-Индии, — говорил продавец молодой женщине. — Обучите такую кроху, и она будет болтать совсем как человек. Два шиллинга это почти даром.
Приблизившись, Джон присмотрелся к птице. Явно зеленушка, просто выкрашена в яркий цвет.
— Для меня два шиллинга слишком дорого, хотя птица, конечно, удивительная, — вздохнула молодая женщина и отошла.
Мужчина бросил взгляд на Джона и решил, что с ним ему повезет больше.
— Вы, сэр, похожи на человека, который знает толк в птицах, и наверняка оцените такую редкость. Очень большую редкость, надо сказать.
— Ты либо дурак, приятель, либо принимаешь за дурака меня, — фыркнул Джон. — А птица твоя — обычная зеленушка, просто размалевана, как шлюха с Друри-Лейн.
Джон засвистел, правдоподобно подражая голосу пичуги в клетке. Кроха в ответ встрепенулась, а потом покрутила головой, словно в поисках соперницы, и сама вывела трель.
— Какая прелесть! — воскликнул продавец. — В жизни не слышал, чтобы зеленушка столь красиво пела.
— Тогда ты вообще никогда не слышал зеленушек, — бросил Джон. Попытка обмана, хоть и неуклюжая, его разозлила. — Цена такой птице три пенни, но, добавив немного краски, ты взвинтил ее более чем в трое, — добавил он. — Я подумываю…
— Эй, ты! — внезапно заорал торговец, округлившимися глазами глядя за спину Джона.
Джон обернулся и увидел, как зяблики и воробьи, вырвавшись через брешь в своей тюрьме, улетают в открытое небо. Рядом с клеткой стоял огромный мужчина. В одной руке он держал выдранный из нее прут, в другой — посох, украшенный цветами боярышника.
— Боже, помоги! — заорал продавец, бросившись спасать товар, но последний воробушек, сверкнув хвостом, взмыл в воздух прямо у него перед носом. В клетке не осталось ничего, кроме перьев и птичьего помета.
— Будь ты проклят, тупоголовый идиот! — завизжал торговец и повернулся к здоровяку, занося кулак.
Высокий выпрямился во весь рост и гневно посмотрел на продавца:
— Они хотели на свободу.
Джон потрясенно рассматривал великана и дивился его размерам. Тот превосходил ростом всех, кого ему от случая к случаю доводилось видеть на представлениях цирка уродцев.
Огромный рост незнакомца внушал страх и уважение, и торговец, усмирив ярость, опустил руку, но продолжал кричать:
— Кто заплатит мне за птиц? Я зарабатывал ими на жизнь! Ах ты, здоровенная деревенщина! Я вызову на тебя констебля!
— Послушай, — тут же вмешался Джон. — Констебль наверняка с интересом послушает о той якобы чужеземной птице, которую ты разрисовал дома.
Торговец встревожено покосился на последний образчик товара.
— Это ни к чему, сэр. Наши дела вас не касаются.
— Кончай уже кричать. — Джон залез в кошелек и вручил мужчине несколько монет. — Вот, возьми за хлопоты и забудь. Что было, то было.
— Часы работы псу под хвост, — продолжал сетовать торговец, убирая отступные.
— А что насчет этой? — Великан махнул на птицу в клетке.
Джон выудил из кармана два шиллинга и взял клетку. Затем снова посмотрел на великана и кивком предложил перейти в другое место, пока продавец не передумал. Великан направился к Темзе и, сев на лестнице, что сбегала к воде, протянул руку за клеткой. Зачарованный громадностью спутника, Джон совершенно позабыл о грязи и опустился на камень рядом.
— Бедненькая, — пробормотал великан, глядя на зеленушку.
— Краска смоется. Уверен, торговец использовал самую дешевую.
Великан распахнул дверцу клетки, и птица запрыгнула ему на палец. Он плеснул на нее воды, и та стекла уже красной. Хвостовое оперение побледнело.
Джона удивило бездействие птицы — та, видимо, совсем осоловела от жары. Однако еще больше его удивлял великан. До чего чудесный образчик! Интересно, как выглядят кости этой огромной руки? Заполучить бы подобный скелет в коллекцию!
Широкое лицо незнакомца выглядело молодо. В голубых глазах проскальзывало что-то исступленное… толика безумия.
— Зачем вы заплатили за тех птиц? — спросил великан.
— Хотел свести с тобой знакомство, — ответил Джон, не таясь. — Никогда еще не видел такого большого человека. — Он рассматривал великана. — Руки не болят? Я заметил, что костяшки красноваты.
— Болят, угадали.
— Так я и думал. Колени и тазобедренные суставы тоже?
— Колени, бедра, стопы, ладони — все болит. Боже, помоги мне! И так с приезда в Лондон.
Джон задумчиво кивнул:
— У меня есть мазь, которая немного поможет, — медленно произнес он. — Стоит попробовать. Если бы ты согласился прийти ко мне в приемную, я бы дал.
Великан посмотрел на собеседника, благодарный за участие.
— Может и приду.

* * *

Всего несколькими днями позже Джон Хантер наставлял будущих хирургов у себя дома на Джермин-стрит. В анатомической комнате лицом вниз лежал на столе труп старика. Осторожно отодвинув кожу голени, Хантер рассказывал студентам, как лечить травмы ахиллова сухожилия. По обыкновению, подчеркивалась необходимость ставить опыты и наблюдать.
Отпустил он учеников только после того, как препарировал ногу до бедра. Провожая группу взглядом, Джон задавался вопросом: суждено ли кому-то из студентов однажды достичь профессиональных высот или они уподобятся своим высоколобым преподавателям из Святого Георгия[7], которые полагаются на бездоказательные утверждения предшественников, вместо того, чтобы ставить опыты и наблюдать.
Сняв запятнанный кровью халат, Джон вымыл руки в лохани с чистой водой. Когда он уже поднимался по лестнице, что соединяла анатомическую комнату в подвале и остальной дом, в дверях появилась миссис Шилдз, экономка.
— К вам какой-то высокий мужчина, назвался Чарли Брюном, — в некотором замешательстве объявила она. — Очень высокий.
— Прекрасная новость, миссис Шилдз! Просто великолепная! Пришлите его ко мне.
Великан смущенно переминался у камина в комнатушке, служившей хозяину дома смотровой.
Явно чувствует себя не в своей тарелке, подумал Джон. У реки казался уверенным в себе, могучим, но здесь, в замкнутом пространстве, в нем уже не чувствуется той огромной жизненной силы. Плечи поникли, словно на него давит потолок. Лицо побледнело. Руки сцеплены за спиной, словно у школяра, которому велели ничего не трогать.
— Я за той мазью, о которой вы говорили. Подумал: вдруг она поможет мне согреться.
— Рад тебя видеть! Присаживайся! Миссис Шилдз принесет нам чая… или ты предпочитаешь херес? Он бы тебя согрел.
— Никогда не пил херес, — ответил Чарли.
— Значит, непременно надо попробовать. Пожалуйста, присаживайся. — Джон показал на кресло. — Как та зеленушка? Оперение очистилось?
Чарли кивнул:
— Да, она улетела назад на природу.
Миссис Шилдз принесла херес и, разлив его по бокалам, оставила поднос на столике у огня. Джон поднял свою порцию и улыбнулся Чарли.
— Ну, за тех птиц! Рад, что они не сгинули попусту в лондонском дыму.
— За птиц! — Чарли отхлебнул.
Джон на мгновение заколебался, а затем быстро заговорил, боясь упустить возможность.
— Не возражаешь, если я проведу несколько измерений? Температура твоего тела, частота сердцебиения… сущие мелочи, право!
— Зачем? — нахмурился Чарли.
Джон осторожно подбирал слова.
— Я изучаю таких людей, как ты.
Чарли покачал головой:
— Вряд ли такие еще есть.
Джон взмахнул рукой, отметая возражение:
— Не в точности таких. Не великанов. Например, людей, которые ростом ниже, чем большинство, или еще как-то отличаются. Различия — это ключ к загадкам природы. Я посвятил себя изучению всего удивительного. Благодаря своим изысканиям, я узнаю о мире. Выясним, почему у некоторых овец две головы, — поймем, почему у остальных только одна.
Чарли допил херес, и Джон налил ему снова.
— Зачем вам все это знать?
Поставив бокал на стол, Джон подался вперед:
— Твое тело, Чарли, удивительный механизм. Достаточно захотеть, и пальцы двигаются, глаза моргают, ты встаешь, садишься. — Он легонько похлопал парня по груди. — В груди, ровно, словно часы, бьется сердце. Но почему? — Джон откинулся на спинку кресла. — Ты растешь и растешь, уже стал намного выше большинства мужчин. Но почему?
— Потому что в моих жилах течет древняя кровь, — ответил Чарли, но Джон, будто не услышал.
— Все ответы здесь, в твоем теле. Слышишь?.. Работает четко, как часы.
Чарли обеспокоенно глянул на собственную грудь.
— Я хочу понять, почему, — пробормотал Джон.
— Возможно, человеку этого не дано. — Осушив второй бокал хереса, Чарли протянул его Джону, чтобы наполнить снова.
— Мы знаем так мало. Природа оберегает свои тайны, но я ее перехитрю. — Хантер отхлебнул из своего бокала. — Если ты будешь так добр и удовлетворишь мою просьбу.
— Ладно, как скажете, — пожал плечами Чарли.
Джон измерил пульс, температуру, рост, обхват груди, длину ладони, стопы, размах рук, окружность головы. Между делом, записывая каждое показание в маленькой книжице, он развлекал собеседника разговором.
— У меня есть кости большого кита, собрал их в точности, как они располагались при его жизни. Удивительное создание!
— Никогда не видывал китов, — сказал Чарли. — Говорят, это самые крупные рыбы.
— Не встречал их живьем, но один ученик привез в рассоле туши двух небольших особей. Судя по строению скелета, в китах больше от коровы, чем от рыб.
— Чтобы корова и всю жизнь проводила в море? — удивился Чарли. — Быть того не может!
Джон пожал плечами.
— У китов нет жабр, зато есть что-то вроде легких, очень странных. Скелеты той парочки у меня в музее. По костяку можно многое понять о теле. — Он откинулся на спинку кресла, только что закончив с измерениями. — Нас объединяет интерес к живой природе. Возможно, тебе бы понравилось время от времени наведываться в мой загородный дом. Посмотришь на сады, на зверинец. Просто приятный отдых от лондонских улиц.
Джон посмотрел на Чарли, ища на его лице признаки страха. Но тот был невинен, как младенец, и улыбнулся.
— Я бы с радостью! И еще какой!

* * *

Они, можно сказать, подружились. Не раз погожим вечерком Джон навещал Чарли у него дома. Порой он приносил великану бутылочку хереса, они усаживались у огня и говорили. Джон прихватывал с собою мазь, что облегчала боль в руках, но Чарли все равно жаловался на допекавшие его колени и тазобедренные суставы. Казалось, у огня он чувствовал себя лучше всего.
По-своему, Джон искренне симпатизировал великану. Тот приводил его в восторг. Еще на заре знакомства Джон решил, что новый приятель несколько не в себе. Чарли отличал своеобразный склад ума: этот человек с совершенно серьезным видом рассказывал удивительнейшие истории, в которых были луга с привидениями, призрачные короли и волшебные клинки. Судя по тем дикостям, что сообщил о себе парень, мать зачала его вне брака. Узнав о высшей цели Чарли — вернуть ирландцев обратно на родину — Джон просто из вежливости кивнул, восприняв это как очередное доказательство безумия великана.
Впрочем, удивительный посох, постоянно увенчанный короной цветов, Джона потряс, несмотря на неверие в чудеса, которые якобы совершал с его помощью Чарли. Осмотрев посох вблизи, Джон удостоверился, что каждый побег выходит прямиком из дерева. По слухам, в Вест-Индии были деревья, у которых даже отрубленные ветви продолжали пускать листья.
«Что если этот посох изготовили из похожего растения, и он только внешне напоминает обычный боярышник?» — спрашивал себя Хантер.
Он хотел разрезать посох и посмотреть, не окажется ли древесина зеленой внутри, но Чарли это ни за что  бы не позволил. Парень не выпускал его из виду.
С течением времени становилось все очевиднее, что Лондон и Чарли не совместимы. Парень, определенно, умирал. Он вечно зяб; руки, поднимая херес к губам, дрожали. Никак не проходил кашель, от которого все тело тряслось, будто дуб под порывами бури. Кожа побледнела, красные прожилки на носу и щеках выдавали пристрастие к джину. Теперь Чарли все время носил ботинки, отчаянно пытаясь сохранить ноги в тепле. Видя, как тот угасает, Джон одновременно сожалел и испытывал радостное волнение. Не терпелось исследовать тело и кости великана, хотя, конечно, терять возможность изучать его при жизни было жалко.
Порой Джона беспокоило, что парень слишком много пьянствует. Кто знает, где окажется тело Чарли, если он умрет в канаве? Похитителей трупов хватало, и другой хирург запросто мог получить его первым.
Однажды, солнечным днем, Джон повез Чарли в Эрлс-Корт, где владел загородным домом. Они ехали в экипаже Джона, великану пришлось ссутулиться и пригнуть голову, чтобы поместиться внутри. Ставшая уже привычной апатия, покинула его, как только они пересекли границу Лондона. Глядя из окна, Чарли улыбался деревьям и лугам.
— Здесь чудесно, — говорил он. — Так хорошо снова видеть зеленые поля!
В поместье Джон повел Чарли на прогулку по своим землям, показывая ему диковинных птиц и зверей. Парень во все глаза смотрел на зебру и гладкокожего азиатского буйвола, стоявших в одном загоне, и удивленно закачал головой при виде двух молодых леопардов и африканского льва. А в зимнем саду его поразил улей — ящик из листового стекла, где по лабиринту сот спешили по своим делам рабочие пчелы. Сквозь стекло тихо доносился их гул, также слышный и с окрестных полей.
— Твое поместье напоминает мне о доме, — тихо пророкотал Чарли. — Когда-то я спал на материнских полях, а рядом в клевере жужжали пчелы. Прекрасный звук.
— Я изучал их гул и сравнивал его высоту со звуками пианино. Это «ля» первой октавы в скрипичном ключе[8].
Чарли, похоже, не слушал. Он нагнулся к стеклу и наблюдал, как пчелы-работницы ползают по сотам.
— Их так много, и все такие деловитые.
— В среднем тысяча четыреста пчел на улей, по моим подсчетам. И у них, как ты знаешь, всегда есть королева. Я находил ее в каждом.
Чарли выставил руку, и на палец села пчела, которая возвращалась с полей.
— Осторожнее, — предостерег Джон. — Они жутко раздражительные. На прошлой неделе покусали меня четыре раза.
— Меня не тронут.
Насекомое, жужжа крылышками, переползло на огромную ладонь, но так и не ужалило.
— Идем! — позвал Джон. — Ты еще не все видел.
Он повел Чарли к садку, где разводил карпов, угрей и пиявок для своих опытов. По пути внимание Хантера привлекло необычное изобилие птиц в полях. Из травы то и дело выпархивали жаворонки, зяблики и другие мелкие пернатые, вились вокруг головы великана и улетали прочь. Однажды, к удивлению Джона, на плечо его спутнику опустился жаворонок, разразился трелью и упорхнул. Хантер задумался о причинах, что привели птиц в эти места, и вдруг Чарли отстал. Оглянувшись, Джон увидел, что тот развязывает ботинки. Одну ногу он уже освободил.
— Приятно походить босиком. Тепло, не то что на лондонских улицах.
Парень снял второй ботинок и поставил оба у заборного столба. Затем выпрямился и, подняв руки, от души потянулся. Таким здоровым он не выглядел уже давно.
— Солнце тебе на пользу, — заметил Джон. Мгновение он задумчиво рассматривал великана: — Можешь здесь остаться, если хочешь.
Это бы решило немало проблем: Чарли бы прожил дольше, а Джону не пришлось бы беспокоиться о том, что кто-то уведет тело у него из-под носа. Так он держал бы все в своих руках.
Лицо Чарли на миг просветлело, но затем он, нахмурившись, покачал головой:
— Я бы мог время от времени привозить тебя в Лондон, — продолжал уговаривать Джон. — А в основном будешь жить здесь. В городе нездоровый воздух. Тебе он вреден.
Чарли упрямо покачал головой:
— Пока не настанет пора возвращаться в Ирландию, я должен жить в Лондоне. Там ирландцы, там мне и надлежит быть.
— Как знаешь.
Джон шел и думал, не пришло ли время спросить великана насчет его костей. Он попытался зайти издалека, для начала мягко познакомив его с тем, что такое научное исследование.
— Ты должен посмотреть на других животных. — Джон вернулся к загонам вокруг дома и, остановившись возле свиного, прислонился к ограде. — Я обнаружил, что свиньи больше всего подходят для опытов. Послушные и в неволе хорошо размножаются.
Незадолго до этого к ограде приблизилась старая свиноматка и теперь разглядывала Чарли. Парень нагнулся почесать ей голову, и в ответ раздался довольный вздох.
— Что случилось с ее поросятами? — поинтересовался он.
Все трое прихрамывали, у каждого на задней правой ноге виднелся шрам.
— Эти свинки — часть одного опыта. Я исследовал рост костей. Французский ботаник Анри Дюамель дю Монсо утверждает, что они увеличиваются за счет наслоения по всей длине. Я же говорю, что с концов.
Джон объяснил суть опыта. Он прооперировал всех поросят. Каждому вставил в кость две дробинки ровно в двух дюймах одна от другой, а потом забивал подопытных по одному в неделю и осматривал кость. Та удлинялась в целом, но расстояние между дробинками оставалось прежним. А значит, гипотеза о том, что кость растет с концов, была верна.
Чарли разглядывал поросят в загоне.
— Зачем вам знать, как растут кости? — наконец спросил он. — Разве недостаточно того, что это происходит? Милостью Божией они растут просто великолепно.
— Не всегда можно рассчитывать на его милость, — живо ответил Хантер.
— А на что же еще?
— На знание. Порой кости не растут или растут неправильно. Я хочу разобраться почему. — Он посмотрел на свинок: — Людям еще столько предстоит выяснить. Знаешь, Чарли, если бы удалось взглянуть на твои кости, я бы, возможно, понял, почему они так болят. Тебе бы это ничего не дало, но пригодилось бы при лечении кого-то со схожим недугом.
— Мои кости? — Чарли посмотрел на него круглыми глазами. — Ты хочешь исследовать мои кости?
— После твоей смерти, Чарли. Мы все рано или поздно умрем… — мягко пояснил Джон. — Если бы ты разрешил забрать твое тело…
Чарли потрясенно попятился.
— Мои кости? Что ты будешь с ними делать?
— Изучать. — Джон рассудительно выставил ладонь: жест разумного человека, делающего разумное предложение. — Мертвому, они тебе все равно не понадобятся.
Чарли покачал головой. Его большие, опущенные по бокам руки, сжались в кулаки.
— Мои кости должны вернуться в Ирландию. Их место там. Я обещал отцу…
— Суеверия, Чарли, — мягко сказал Джон. — Их не нужно принимать всерьез.
Чарли рванул прочь. Потрясенный его поведением, Джон кричал вслед, но тщетно. Пришлось броситься за парнем, но того было не догнать. В итоге Хантер сдался, зная, что великан все равно вернется в свои лондонские комнаты.
Жаль, что парень все так бурно воспринял, думал Джон, мысленно возвращаясь к разговору с ним. Наверное, следовало действовать тоньше. Впрочем, суеверия все равно победили бы. Укорять себя не в чем.
Ту ночь Джон провел в Эрлс-Корт, препарируя рабочих пчел. Эта работа требовала сосредоточенности и неизменно его успокаивала.
Назавтра во время утренней прогулки Хантер заметил на лугу новый вид цветов. Они росли почти у самой земли и заканчивались крошечными золотыми венчиками. Причем появились только там, где вчера прошел великан. Видимо, как-то повлияло то, что земля уплотнилась под его ногами. Нужно будет провести ряд опытов и выяснить, как связаны проклевывание семян и давление, решил Джон.

* * *

Чарли слышал, как Хантер кричал вслед, но не остановился. Он так спешил убежать от его голоса, что выронил ботинки и не стал за ними возвращаться.
День стоял холодный, а путь до Лондона был неблизким. Несколько миль Чарли проехал на фермерской телеге с сеном, запряженной мулами, но дальше пришлось топать пешком. К тому времени, как показалась городская окраина, у него отваливались ноги. Голова Чарли повисла, он не хотел смотреть на задымленное небо. Идти босиком по стылой каменистой дороге было тяжело.
Затем начался дождь, но парень и не подумал укрыться. Мокрые волосы липли к голове, пальто пропиталось водой, по щекам, будто грязные слезы, сбегали капли, оставляя дорожки сажи.
Вернувшись, Чарли почувствовал себя совсем больным и лег на соломенный тюфяк, который служил ему постелью. Ни сил, ни желания двигаться не было.
— Это все джин, — пробурчал Вэнс. — Предупреждал ведь, что он тебя погубит.
Чарли не удостоил его ответом. Только смотрел со своего убогого ложа в огонь.
Через несколько дней его разыскала Кэтлин. Парень не навещал ее палатку на Ковент-Гарден, и горбунья явилась сама. На двери рядом со столярной мастерской висела записка: «Сегодня никаких представлений. Подходите завтра». Судя по виду, ей уже было несколько дней. Кэтлин постучалась.
Открыла Мэри, домовладелица, и кисло посмотрела на нее.
— Пришла к Чарли, — сообщила Кэтлин. — Я его знакомая.
— Тогда поторопись, — насмешливо ответила Мэри. — Кажись, ему осталось не так много.
Она впустила горбунью, и та, сквозь полутемные, затхлые комнаты, прошла к постели Чарли.
Парень лежал на соломенном тюфяке возле низкого огня. Отблески жарких углей окрасили его щеки здоровым румянцем, но траурное выражение лица и лихорадочный блеск глаз выдавали, каково ему на самом деле. Несмотря на одеяла, он мелко дрожал.
— А, Кэтлин, ты. Посиди со мной немного. Мне сейчас одиноко, так одиноко.
Порой его бил озноб, и он придвигался ближе к очагу; порой сбрасывал все одеяла, внезапно взмокнув от пота. И постоянно жаловался на головную боль.
Чарли болел и бредил три дня, и все это время Кэтлин оставалась с ним, приносила хлеб и сыр, подтыкала одеяла вокруг плеч, держала за руки, чтобы ему не было одиноко. На седьмой день он пришел в себя. Горбунья дремала на полу рядом с тюфяком и, проснувшись, увидела, что парень смотрит прямо на нее.
— Кэтлин… — Его глаза были печальны, но лихорадочный блеск исчез. — Что ты здесь делаешь?
— Забочусь о тебе, мальчик мой.
— А толку? — Он обессилено покачал головой. — Я осёл. Думал, волшебству хватит силы, а оно умерло и ушло. Мир меняется.
— Чарли, не говори так.
Ну вот, подумала Кэтлин, наконец-то он отказался от своих бредовых идей. Как же это больно видеть!
— Я умру здесь, в Лондоне.
— Нет, что ты! Скоро тебе станет лучше.
Он, не поверив, покачал головой.
— Ты видела Джо?
Кэтлин вышла поискать Вэнса. После полутемной комнаты двор казался ослепительным. Коротышка расслабленно сидел на сером свету, который в Лондоне сходил за солнечный, и упражнялся в игре с тремя скорлупками и жемчужинкой. Услышав, что Чарли желает его видеть, он неохотно последовал за Кэтлин в комнату.
— Скверно выглядишь, — заметил Вэнс. — Тот врач, Джон Хантер, снова приходил тебя проведать. Важный джентльмен, судя по виду. Сказал, что даст тебе средство от лихорадки, если согласишься встретиться.
Чарли покачал головой:
— Не желаю его видеть. Я же тебе говорил.
— Вот уже неделя, как мы ничего не зарабатываем, — медленно произнес Вэнс.— А в понедельник Мэри потребует плату за жилье.
Чарли ничего не ответил, он смотрел в огонь, словно не слыша, но, когда Вэнс поднялся и пошел к выходу, встал тоже.
— Ты должен мне помочь, Джо. Может, подскажешь честного гробовщика?

* * *

Мистер Филдз, гробовщик и приятель Джо Вэнса, окинув Чарли опытным взглядом, заключил, что тому осталось недолго. Бледное лицо парня было покрыто бисеринками пота, глаза — налиты кровью.
— Желаете приобрести гроб? Придется изготовить под вас. За дополнительную плату.
— Вы должны для меня кое-что устроить, — прошелестел Чарли, схватившись за руку Филдза. — Пусть мое тело отвезут в Ирландию, на ферму матери. Присмотрите за всем. Я заплачу.
— Слыхал, что китайцы отсылают свой прах домой, но чтобы ирландец — никогда.
— Пожалуйста! — хрипло взмолился Чарли, стиснув ему руку. — Позаботьтесь о том, чтобы моя последняя воля исполнилась! Вы должны доставить меня домой!
Порывшись в постели, он вытащил мешочек, звякнувший в его руке.
Филдз попытался на глаз оценить содержимое.
— За деньги можно устроить, что угодно. Спите спокойно, мистер Брюн.

* * *

Кэтрин делала для Чарли все возможное, но, когда деньги закончились, ей пришлось вернуться в палатку и сидеть там и днем, и вечером, чтобы заработать больному на еду. Гадалка приносила ему хлеб, сыр и тушеную баранину, но он не съедал и половины.
В последнюю неделю с неба то и дело лило, земля на улицах раскисла от темного, смешанного с сажей дождя. Лоточники приходили рано и уходили поздно, почти без барыша. Грязь налипала к колесам экипажей и лошадиным подковам, и кучера кляли погоду. У носильщиков паланкинов обмерзали пальцы.
На седьмой день дождей все собаки, жившие в трущобах близ церкви Сент-Джайлс, рано утром собрались у двери в столярную мастерскую. Столяр пытался прогнать непрошеных гостей руганью и побоями, но те раз за разом возвращались. В конце концов он сдался и, старясь не замечать грязных шавок под вывеской, лишь изредка поглядывал в их сторону. Собаки вели себя на удивление смирно и не дрались.
Позже, скользя по крышам, подтянулись кошки. Несмотря на дождь, они расселись над входом и сердито глазели со своей высоты на людей внизу. Как ни странно, собаки не лаяли на кошек, а кошки не шипели на собак. И те, и другие спокойно ждали.
Ранним вечером на деревянную вывеску над входом опустился воробей. Вначале он один сидел под дождем, нахохлившись от холода. Затем к нему присоединился второй и пара зябликов. Чуть позже, неподалеку от кошек, на вывеску сели четыре плачущие горлицы, но кошки даже не шелохнулись.
Внезапно сквозь грохот экипажей и ругань возниц пробилась одновременно странная и знакомая мелодия. Столяр, оторвав глаза от работы, застыл с кистью в руке. Затем, все еще с тростью, которую покрывал лаком, прошел к двери на звук, что навевал воспоминания о детстве в деревне. С вывески над грязной улицей во всю мощь своих легких заливался жаворонок.
Со свеса крыши за ним яркими черными глазами наблюдали плачущие горлицы. Из канавы печально смотрели собаки. Столяр глянул на пеструю птичку в золотых пятнах и вернулся в лавку.

* * *

На Лондон наползали сумерки. Освещение стало необычайно серым, будто город высосал из воздуха всю жизнь и все краски. Владелец пирожковой зажигал масляную лампу, собираясь повесить ее перед входом в свое заведение. То тут, то там желтели другие огоньки, отмечавшие еще открытые лавки и таверны.
Джо Вэнс вынырнул из коридора близ столярной мастерской и, пинками расчистив себе путь через свору собак, направился к ближайшей таверне. Переступив порог, он окинул взглядом задымленную залу и прошел к угловому столику, за которым поджидали гробовщик и Джон Хантер.
— Как там наш больной? — жизнерадостно осведомился гробовщик.
Судя по запаху, он уже выпил джина. Губы изгибались в улыбке, выглядевшей неуместно на его лошадином лице.
— Уже скоро, — ответил Вэнс. — Я принес ему бутылку джина, чтобы облегчить боль.
— А заодно и ускорить конец, — хохотнул Филдз и с ухмылкой посмотрел на Джона Хантера, но тот лишь смерил его сердитым взглядом.
— Будь в моей власти ему помочь, я бы помог, — защищаясь, сказал шотландец.
— Конечно, доктор Хантер, — поддакнул Вэнс. — Мы бы все ему помогли. Боже, я забочусь о парне, как о родном сыне. Верно, Филдз?
Джон мрачно покачал головой, не поверив ни слову:
— Давайте, перейдем к делу.
— Мы только что обсуждали цену, — кивнув, тихо проговорил гробовщик. — Доктор Хантер предложил за тело двадцать фунтов.
— Двадцать фунтов? — Вэнс нахмурился, при упоминании денег позабыв о своей любви к великану. — Тут и говорить не о чем.
— Что-то уж больно мало для такого редкостного товара, — пробурчал гробовщик. — Справедливая цена в десять раз больше.
Джон Хантер поднял взгляд от бокала с пивом:
— Не думаю, что на ваш товар найдется много желающих.
— О, вы удивитесь, — отвечал гробовщик. — Я тут недавно пообщался с главным хирургом из больницы святого Георгия. Похоже, желающих хоть отбавляй.
— Тридцать фунтов, — уступил Джон.
Торговля затягивалась. Вэнс так красноречиво расписывал свою любовь к великану, что сам расчувствовался. Тот был его другом — возможно, единственным — и, если бы не нужда в деньгах, он даже думать не стал бы о таком предложении. Убежденный собственной пламенной речью, Вэнс на миг ощутил раскаяние, но отмахнулся от него, едва Джон поднял цену.
Филдз же упирал на исключительность товара:
— Такого больше нет, хоть всю землю обойдите. Подобная возможность выпадает раз в жизни… и то, если повезет.
Джон в этой компании говорил меньше всех, ограничиваясь возмущением их заоблачными требованиями. Тем не менее преимущество было на стороне Вэнса и Филдза. В конце концов после многочисленных стаканчиков джина и долгих разговоров Хантер согласился заплатить сотню фунтов, но ни пенни больше. Все трое выпили, скрепляя сделку.
К тому времени как Вэнс отправился проведать великана, часы пробили одиннадцать. Улица выглядела противоестественно тихой. В тусклом свете лампы у входа в таверну было видно, что собаки все еще ждут. Сверху доносился шелест перьев. Внезапно запел жаворонок — сладостная трель, подобная лучу света во тьме. Самая крупная дворняга завыла, вскинув голову, и остальные присоединились, стеная, словно банши[9].
Над головой Вэнса распахнулось окно, и мужчина в пижаме стал орать на собак, но они продолжали выть. За криками последовали ведро воды и содержимое ночного горшка. От греха подальше Вэнс тут же метнулся к двери в таверну.
— Похоже, Чарли умер, — сказал он Филдзу и Хантеру, оказавшись внутри.

* * *

Под покровом ночи Джон Хантер с помощью Вэнса и гробовщика раздел труп великана и, засунув его в мешок, погрузил в карету. О посохе Чарли, прислоненном в углу возле огня, в спешке все позабыли.
Стая дворняг еще с полмили бежала за каретой, но в конце концов Джон потерял их из виду. В Эрлс-Корт кучер, привыкший к его ночным поручениям, помог перегрузить тело на носилки и перетащить в подземную лабораторию.
Наедине с покойником Хантер заколебался.
— Итак, Чарли, все же ты попал ко мне, как бы ты этому ни противился. Мне тебя несколько жаль, но, надеюсь, ты умер более или менее счастливым.
Джон, покачав головой, подумал о суеверности и невежественности великана. Затем взялся за острый нож и принялся готовить кости Чарли к варке в котле.
Уже почти на рассвете Хантер заметил, что жаворонок в клетке за стеной поет не смолкая. Джон склонил голову набок и недоуменно прислушался. Что это нашло на птицу? За месяцы в подземном плену она не издала ни ноты.
Положив последнюю кость в котел, Хантер направился в соседнюю комнату посмотреть, но жаворонок при виде его затих и больше никогда не пел.

* * *

Когда Кэтлин тем вечером вернулась с Ковент-Гарден, Чарли уже исчез. В комнате было темно, огонь прогорел. На тюфяке валялась разбросанная одежда, и горбунья поняла, что произошло.
В углу у очага Кэтлин нашла его посох. Цветы завяли — еще одно подтверждение, что Чарли мертв. Он бы никогда не ушел без него. Забрав посох, горбунья покинула комнату. Тот приятно ощущался в руках и напоминал об умершем друге.
Странно, но ее горб никогда не болел, если она держала посох в руках. Освободившись от боли, Кэтлин стала пить меньше джина. Спустя какое-то время горб словно начал уменьшаться. Вскоре в этом не осталось сомнений: искривленная спина с каждым днем становилась прямее.
Доход таял вместе с горбом: никто не хотел платить за предсказание будущего ирландке с прямой спиной. Вскоре ее вынудил отойти от дел темнокожий мужчина, который носил разноцветные шарфы и предсказывал будущее при помощи стеклянного шара. В конце концов на остатки сбережений Кэтлин вернулась в Ирландию. В Лондоне ее больше ничего не держало, да и посох в руках словно звал в путь. Она приплыла на родину и стала бродяжничать, рассказывая истории в награду за еду и кров. Порой в них говорилось о Лондоне, порой о великане по имени Чарли, который в ее байках вырос чуть ли не до размеров Брана Благословенного. Словом, неплохая жизнь.
После месяца скитаний Кэтлин оказалась в графстве Дерри. Поспрашивав здесь и там, она узнала дорогу к лугу, известному как Кладбище Великана. Там она прислонила посох к самому большому валуну и какое-то время глядела на долину, думая о Чарли. Наконец Кэтлин решила вернуться в деревню и поискать гостеприимный дом, но, попытавшись забрать посох, обнаружила, что тот уже пустил корни. Сухая древесина покрылась белыми цветочками, и новые зеленые побеги потянулись в серое небо. Она оставила посох там, где тому надлежало быть. И так долго им пользовалась.
В конце концов Кэтлин вышла замуж за фермера и, как его жена, заботилась о земле. Это была тяжелая жизнь, но Кэтлин, со своей крепкой спиной и желанием работать хорошо для нее подходила.

* * *

Джон Хантер со всей тщательностью изучил скелет Чарли, но умер, так и не узнав, почему Брюн вырос таким большим. Спустя сто с лишним лет после смерти ученого, череп ирландца попал к хирургу, которого звали Харли Уильямс Кушинг. Он заметил аномалию кости, некогда покрывавшей гипофиз, и благодаря этому наблюдению в конечном счете открыл, что гипофиз влияет на рост человека. Так еще один фрагмент головоломки, которую пытался сложить Джон Хантер, занял свое место.
Но Кушинг не объяснил, почему под окно комнаты, где хранились кости великана, часто слетались птицы. Отлив зарос их пометом. Порой они стучались в стекло клювами и нетерпеливо били крыльями, словно требуя себя впустить.
Возможно, Кушинг попросту не замечал птиц. Как и Хантером, им владело желание понять, за счет чего живет человеческое тело. У Кушинга не было времени на глупости вроде птиц, поэзии облаков и неразборчивых закорючек, оставленных улитками на серой каменной брусчатке в саду.

Вот и все. Я старалась не отступать от правды. О, историки найдут к чему придраться. Так ни в одном источнике не говорится о цветах, росших на посохе Чарли, да и о самом посохе, если на то пошло. И, возможно, птицы не собирались под окном, чтобы выказать почтение костям парня. По крайней мере я не нахожу никаких тому подтверждений. Впрочем, опровержений тоже. Конечно, все это мелочи. В основе своей история верна.
Чарли Брюн давно мертв, а его кости по сей день хранятся в «Королевской коллегии хирургов». На Кладбище Великана в разросшемся боярышнике вокруг валуна, который старики называют Черепом Великана, полюбили вить гнезда певчие птицы. Когда приходишь в этот одинокий уголок, охватывает грусть. Порой у незадачливого путника, что срезает затемно дорогу через луг, внезапно пробегает по спине холодная дрожь. Он плотнее запахивает плащ, оглядывается, будто ожидает увидеть призрака, и прибавляет шаг, торопясь в свой безопасный, залитый электрическим светом мирок, где не разгуливают духи, и кости покоятся с миром.

___________________________

[1] Отсылка к роману Р. Брэдбери «Надвигается беда» (1962): «Это — Джим, с головой, похожей на ежевичный куст, и с неуемным задором разрастаться вширь, как у сорняка».
[2] Доннибрукскую ярмарка проводилась в Доннибруке, Дублин, с 13-го по середину 19-го века. С начала 19-го стала, скорее, местом публичных развлечений. Это словосочетание служит сленговым обозначением драк и беспорядков.
[3] Сент-Джайлс, ныне район Лондона, в описываемые времена еще находящийся за его пределами. В Сент-Джайлсе так часто селились ирландские эмигранты, что район прозвали «Маленькой Ирландией» и «Землей обетованной».
[4] Лондондерри или Дерри — историческое графство и округ на севере Ирландии.
[5] Грозная Мэг — реальная историческая личность, Маргарет Маллой (Bruising Peg), женщина-боксер, большая редкость в 18 веке.
[6] Брэг — карточная игра, прародительница покера; бассет — карточная игра для знати, отличалась высокими ставками; хазард — игра в кости, предшественница крэпса; ролли-полли — тип игр, в которых нужно закатить шар в определенное место.
[7] Джон Хантер стал хирургом в больнице Святого Георгия в 1768 году. Это одна из крупнейших академических клиник Англии, которая по сей день готовит будущих врачей.
[8] У автора неточность. Пчелы жужжат на частоте чуть выше 200 Гц, что приблизительно соответствует «ля» малой октавы. Частота же «ля» первой октавы 440 Гц.
[9] Банши — персонаж ирландского фольклора: привидение-плакальщица, чьи завывания под окнами дома предвещают обитателю этого дома скорую смерть.