Скепсёнок

   Обычно жена на меня смотрела либо отсутствующим, пока пребывала в своих мыслях, либо добрым, любящим - взглядом, на волнах которого я резвился, как малыш на летнем пляже. Но иногда, а это стало происходить в последнее время всё чаще, её взгляд становился недобрым, чужим, как будто неизвестно откуда веяло холодом, и малыша обдавала полная мазута волна, выбрасывавшая его на песок.
   Стоило разобраться, что же это такое странное могло быть. Я стал приглядываться к жене повнимательнее, когда обнаруживал на себе такой взгляд. И однажды заметил, что в её рыжих длинных волосах что-то копошилось.
   Я подошёл к ней, делая вид, что рассматриваю поближе пятно на стене, а сам, тем временем, цапнул нечто, прятавшееся в её густой гриве.
   - Что ты делаешь! - вскрикнула жена то ли от боли, то ли от неожиданности.
   - Извини, я оступился и из-за этого нечаянно за тебя ухватился, - объяснил я, поспешно унося в кулаке нечто дергающееся.
   Я нашел на кухне стеклянную пустую банку из-под соуса, и закинул туда существо, завинтив крышку. Теперь я мог внимательно рассмотреть его, и почему-то я был уверен на сто процентов, что это именно из-за него у жены взгляд становился скептическим. Да, я забыл добавить, что в этом состоянии у неё менялся не только взгляд, но и голос, и не в лучшую для меня сторону. Он становился каким-то потусторонним, как будто бы за неё говорил кто-то другой. И, кажется, этот другой теперь сидел в заслуженной неволе.
   В банке находился весьма неприятный на вид субъект, похожий на какого-нибудь уродливого гномика, слепленного из пластеина на последнем уроке в первом классе - советским учеником, которому давно уже хотелось пойти гулять на улицу, а не заниматься всякой ерундой в душном кабинете; или слепленного современным учеником, которому хотелось поскорее забраться обратно в свой телефон и полететь в плоские дали, а не заниматься всякой ерундой в душном кабинете.
   - Ты кто? - обратился я к нему, держа банку в руках, аккуратно поворачивая её в разные стороны.
   - Сам знаешь. И хватит вертеть меня, я тебе не балерина в снежном шаре.
Голос у него, и правда, был как у скептичной жены, только в виду размеров существа – более писклявый.
   - Ты зачем у неё на голове поселился, мелкий вредитель? Зачем ей всякую дрянь про меня внушаешь? Ты думал, что это так безнаказанно пройдёт? Да я тебя сейчас в микроволновку поставлю или кошке отдам, или в туалет смою, или…
   - Размечтался. Ничего ты со мной не сделаешь. Чем больше ты будешь меня уничтожать, тем больше меня будет на голове твой жены.
   - Ах ты паршивец! Ну, держись! Знаешь, я тебя не буду ликвидировать, а оставлю в этой банке навсегда и посмотрим тогда, кто кого.
   - Посмотрим, - он злобно хихикнул и отвернулся.
   Тем не менее, скепсёнок заметно приуныл, когда я отвёз его в гараж, и там оставил в тёмном углу на средней полке среди инструментов.

   Жена с тех пор перестала излучать скепсис, но и тот нежно любящий взгляд тоже пропал. Она смотрела на меня, скорее, со всепонимающим  безразличием. И мне это совсем не нравилось. Я ждал изменений, но ничего не менялось в лучшую сторону.
   Пришлось привезти скепсёнка из гаража.
   - Ну, что, сдаешься? Выпускай меня. Выбора у тебя нет. Или жена – робот. Или жена - нормальная, но со мной в волосах. Но, учти, когда ты меня выпустишь, я еще долго буду напоминать тебе об этом заточении, ибо я - злопамятный.
   - Вылезай, маленький уродец.
   - И отнеси меня обратно к ней на голову.
   Пришлось и это сделать. Тоже – незаметно, когда жена готовила, стоя у плиты. Я подошел к ней сзади, открыл банку и высыпал маленького мерзавца жене на макушку, который сразу же укрылся в дебрях её волос.
   - Что ты делаешь?
   - Забыл свою чашку.
   - Мне всё время приходится её мыть за тобой. Почему все моют свои чашки, а ты – как будто особенный, постоянно оставляешь…
   - Разве я не особенный?
   - Какой ты особенный…
   Но это всё равно было лучше, чем равнодушная жена, поэтому я смирился - привык к тому пакостнику. Надо было просто дать ему выговориться, не сильно спорить с ним, и тогда он успокаивался, засыпал, и жена становилась благодушной, продолжая относиться ко мне, как и прежде – как к любимому мужу, пусть и на время - пока этому поганцу необходимо было выспаться.