Аэродромы

  Межконтинентальные перелеты вещь особая. И покорять пятый океан, гоняясь за судном, прыгая с материка на материк, оказалось проще. Утонув в мягком кресле, и потягивая джин под синим ночным плафоном. А мимо порхает пахучая стюардесса, задевая мой локоть бедром.

    Перелет это двадцать – двадцать пять часов абсолютного времени, и их надо пережить. Летя на запад, земля идет тебе навстречу, и ты быстрее достигаешь желанного берега. А уж когда наоборот, то родина убегает от тебя, но ты ее настигнешь все равно. Там, в вышине другие законы времени, ты не привязан к земле и наблюдаешь занимательную астрономию Перельмана воочию. Вылетая, к примеру, из Шереметьево в багровый закат, так и будешь наслаждаться этим цветом по всему пути следования. Прилетев в Париж через пару часов, там будет все тот же двадцать один час и такой же изумительный заход.

    Международные аэропорты несут в себе дикую энергетику, благодаря сонму народов в бесконечном движении. Когда так стремительно меняются страны, климат и кухня, мозг блокируется, ограждая организм от стресса, чувства притупляются, желудок расстраивается и в конце пути самолет выплюнет тебя из своего чрева безразличного и с пустой головой. И я честно скажу, что даже не запомнил все места посадки. За такой перелет ИЛ-86 садится на землю четыре-пять раз, требуя передыха и дозаправки, и мы поглощаемся залами транзитных пассажиров. Улетев из Москвы в декабре при минус двадцати пяти, завтра приземляешься в Сантьяго при плюс сорока в тени, и что в этом хорошего?

    Надо взять себя в руки и находить и в этом развлечение. В Шанноне я стал фотографироваться со всеми рыжими служащими терминала, но они там оказались все рыжие, и у меня быстро закончилась дефицитная цветная пленка Кодак. При подлете, сверху Ирландия кажется чудною и невсамделишной. Ядовито зеленые квадратные поля и шоколадные на них коровы выглядят как заказной торт и жалко на него садиться. Потом зеленый цвет там будет во всем, но тутошние патриоты от него не устают. А нам было до лампочки, потому что в том зале ожидания была лучшая коллекция из сотни сортов пива. Время стоянки проносилось незаметно. И уже отлетев порядочно, потом, открывая загруженные там контейнеры с едой, находили внутри огромные малахитовые, идеально круглые и блестящие яблоки. Привет от св. Патрика!

    Мне очень нравилось в Гандере. За громадным стеклом аэропорта близко – близко стояли березы вперемешку с черными елями, и от этого сразу теплело в душе. И там можно было попрактиковаться в английском. Канадцы толерантны и на артикли и времена не обращали внимания. Но пива почему-то не подавали. Зато приглашали остаться у них и пожить. Хоть навсегда. А воздух чистый – пречистый. И морозный.

    Но так было не везде. Например, на Островах Зеленого Мыса нас никто не ждал. Самолет сел на оранжевую землю, и мы были вынуждены вывалиться из него. Раскаленный воздух облепил мгновенно тело и стал медленно стекать в ботинки, горло перехватило колючей проволокой, даже глазам стало горячо. Мы кинулись в малюсенький аэропорт, а там – высохший лиловый негр, дремлющий в кресле – качалке, открытые настежь пустые холодильники и огромные черные мухи. Негр даже не открыл глаза. Он или видел палящие сны или давно умер и мумифицировался. Потом, в самолете, ледяной стакан виски выпил с наслаждением и даже не моргнул. Организм благодарно принял в себя просто влагу.

    Аэродром в Гаване вообще оказался похож на камеру пыток. Из здания выходить запрещалось. Температура в тени сорок пять, кондиционеров нет и в помине, водка на прилавке горячая, а котлеты из холодильника, и никаких микроволновок. Зато через все небо гордый лозунг «El socialismo o la muerte!» И самолетик обслуживался почему-то не два часа, а четыре. Рим, Бухарест…там успеваешь едва глотнуть пыльного воздуха, но все основное действие происходит на высоте десять тысяч метров.
Земля и океан видны при посадке-взлете, а дальше мы над облаками. Ты, конечно, не кондор, но и на земле тебя нет. Две сотни людей, сваленные судьбой в одну кучку под верхней границей тропосферы, становятся на сутки родными. Теперь у всех общая судьба на время. Потом, прилетев, все разбегаются не попрощавшись, а пока держатся вместе. Так легче, когда видишь в иллюминатор кровавое солнце на расстоянии вытянутой руки на уровне глаз, а равнодушная луна под ногами. И зачем тут моряку спасательный жилет со свистком, я так и не понял.

    Самолет и отрывал нас от дома и нес потом к нему. И слезы по аэродрому одинаково катились при прощаниях и встречах. Кого-то аэроплан уносил к другому дому, вырывая из одних рук и кидая в иные объятия. Пока лайнер бежит по земле, может произойти какое-то чудо и остается надежда, но как только он сложил шасси под крылья, все, пиши - пропало. Судьба сделала новый поворот. Тут стоп-кран не рванешь.

    А бывает и нелетная погода. И ты замираешь, а на том конце пути тебя ждут, томясь и не желая уходить из секции прилета. И ты пьешь холодный чай вторые сутки в опостылевшем буфете. И замечаешь, что никогда не думал о том, что навалившийся с неба снег может причинить такую боль. Ты застрял на полпути и бессилен. И неважно, что под крылом - сугробы или апельсиновые рощи, одинаково хреново. И еще немые звезды барабанят в черное толстое стекло, пугая и вырывая из короткого сна.

    Они такие нежные создания, эти самолеты. На них не накричишь, не поторопишь.

далее  http://proza.ru/2025/07/18/1358