Лёва Базилевич... Мой личный враг

Лева Базилевич, Левушка, Лев Аркадьевич... Кто бы мог подумать, что из ушастого, вечно непричесанного очкарика вырастет кандидат экономических наук, руководитель Торгово-промышленной палаты, депутат областного Законодательного собрания!
Каких-то двадцать с небольшим лет назад, когда кое-кто еще всерьез верил в светлое будущее, меня угораздило оказаться с будущим депутатом в одном спортивном лагере. Более того – в одной палатке!
Как Лева ни пытался отвертеться от спортивного лагеря, словно предчувствуя, какой подвох фортуна припасла для него там, ничего у парня не вышло. Родителям его выпадала длительная командировка, и, чтобы семнадцатилетнее чадо не слонялось весь июнь по городу, будущего кандидата наук едва ли не силком определили в спортивный лагерь.
Как в отдельно взятой стране, по мнению одного из классиков марксизма-ленинизма, был теоретически возможен социализм, так и в отдельно взятой палатке спортивного лагеря, только уже на практике, был возможен жгучий, непримиримый антисемитизм.
Лагерь для Левушки превратился в своеобразное гетто, откуда он трижды порывался бежать. Однако все попытки его в корне пресекались, и, весь в синяках и кровоподтеках, будущий руководитель Торгово-промышленной палаты водворялся на место. Жаловаться тренеру на притеснения со стороны одноклассников Лева считал ниже своего достоинства.
Просыпаться по утрам на подушке, уложенной дюжиной вонючих носков, и в плавках, липких от зубной пасты, стало для Левушки такой же обыденностью, как и ежедневные многокилометровые пробежки.
Особой популярностью среди юных антисемитов пользовалась процедура под кодовым названием «голубятня»: будто случайно из палатки выскакивали все, кроме замешкавшегося Базилевича; туго затягивали выход, после чего следовали пинки вслепую, кто куда попадет...
Лева стойко переносил тяготы своего происхождения. Лишь однажды, искоса взглянув на меня за обедом, когда я по обыкновению опрокинул ему в суп полную солонку, он тихо прошипел:
– Ты пожалеешь, Эдик, но будет поздно.
Никто, кроме меня, этих слов не слышал, все дружно гоготали по поводу опрокинутой солонки. Мне же стало не по себе.
Потом, спустя годы, я понял гнусность своего поведения и раскаялся, но в тот момент за столом я казнил себя лишь за то, что не сумел достойно ответить этому жиденку... Тогда «быть как все» означало очень многое. Если у тебя расклешенные брюки, длинные волосы, ты умеешь красиво плевать и целоваться взасос – значит, ты свой в доску.
Левушка не вписывался ни в один из стереотипов: не умел ни плевать, ни целоваться, коротко стригся, носил очки, был весь какой-то нескладно-взъерошенный... Но самое главное: он не умел драться. Повторяя неоднократно, что предотвратить столкновение, переиграв противника умом, а не руками, – намного важнее, он почти всегда проигрывал. То есть оказывался избитым.
Учился будущий депутат, надо признать, только на «отлично». Отвечая урок, он подчас вступал с учителем в дискуссию, в которой одноклассники мало что понимали. На контрольных по алгебре, решив задание задолго до конца урока, Левушка вытаскивал из портфеля книжку. Обычно это были или Кобо Абэ, или Сомерсет Моэм, или Габриэль Гарсиа Маркес, что в конце семидесятых на уроке алгебры выглядело по меньшей мере вызывающе. Учитель вызывал Базиля к доске, с пристрастием гонял по всем вариантам, но, не обнаружив, к немалому своему удивлению, пробелов в знаниях юноши, капитулировал. Левушка возвращался за парту, раскрывал книгу и вновь углублялся в чтение.
Почему из пяти одноклассников, издевавшихся над ним в палатке, Левушка выбрал именно меня – узнать сейчас нельзя.
Кончился срок пребывания в лагере. Честно признаться, я думал, что последуют какие-то меры, родительские разборки, вызовы к директору. Однако все обошлось.
Леву перевели в другую школу. Тогда еще не было ни гимназий, ни колледжей, ни классов с разными уклонами. Были школы с сильными преподавателями по некоторым предметам. Левушку перевели в одну из самых престижных школ.
Встретились мы с ним лет через шесть. Я учился на выпускном курсе мединститута. Где учился Лева, не знаю. Только однажды подкараулили меня у подъезда два бугая и, цепко схватив под руки с обеих сторон, посоветовали не дергаться. Неподалеку возвышался второй этаж недостроенного дома. Именно на стройку меня и доставили немногословные конвоиры. Подходя к темному подъезду, я различил метрах в двадцати белую «Волгу» самой престижной тогда модели.
Дело было зимой, незадолго до Нового года. На стройке было темно и холодно.
В подъезде меня начали бить. Несчетное количество выбитых зубов, сломанная челюсть и сотрясение головного мозга – вот «скромный» итог того декабрьского вечера. Когда я уже не мог толком говорить, в глазах все двоилось, а выбитые зубы, словно речные гальки во рту, мешали дышать, хлопнула дверца машины и вскоре в проеме дверей возникла мужская фигура в дубленке. Она медленно приближалась. Узнать ее мне мешали сыпавшиеся со всех сторон удары.
– Хватит, скоты! – голосом Левы Базилевича крикнула фигура. – Ишь, раздухарились! Я просил немного попугать, а вы что сделали!
Подойдя ко мне, валявшемуся на боку в загаженном углу площадки первого этажа, Лева присел на корточки.
– Ну что, Эдик, узнал меня? Паршивого Базилевича узнал? Как «голубятню» устраивали, как зубной порошок в ноздри вдували, вспомнил?
Я кивнул. Рот мой, казалось, слипся от крови, а желудок вот-вот норовил опорожниться прямо на воротник расстегнутого пальто.
– Как тебе мой ответный ход, Эдичка? Если попытаешься что-то предпринять, тебя тотчас уроют... Я же периодически буду напоминать о себе. Уж не взыщи – обидел ты меня в свое время.
Сплюнув на пол кровавый сгусток, я нашел в себе силы ответить:
– Убью, тварь!
В этот момент неподалеку раздался полицейский свисток. Костоломы, молотившие меня еще пять минут назад, сперва заметались, словно тараканы на горячей сковородке, а затем кинулись по ступенькам наверх.
Я же, почувствовав небывалый доселе прилив ярости, начал подниматься с цементного пола. До слуха донеслось:
– Меня не ищи, спокойней проживешь... Сейчас тебя менты в санчасть определят – будет время пораскинуть мозгами... Я не прощаюсь...
С этими словами он исчез в боковом проеме квартиры, растворившись в темноте. Ощущая страшное головокружение, я кое-как встал на ноги и двинулся за ним.
– Гнида, – хрипел я. – Убить тебя мало... Так и знай, я... достану... тебя!
В темноте квартиры я разглядел, как он легко перемахнул через подоконник и захрустел по снегу.
– Да тебя убить мало! – крикнул я ему вслед.
Повторить его трюк я, естественно, не мог, поэтому вернулся на лестничную площадку и начал медленно спускаться по ступенькам. На самом выходе столкнулся с дружинником, долговязым пареньком с красной повязкой на рукаве.
– Что происходит? – гнусаво поинтересовался парень, поправляя очки на горбинке носа.
– У-убью-у! – прохрипел я и двинулся к «Волге», в которой только что скрылся Базилевич.
– Кого? – оторопев от моего внешнего вида, парень застыл на месте. – Помощь требуется?
– Гадёныш! – Шатаясь, я двигался туда, где разворачивалась «Волга».
Под руку мне попался кирпич, я схватил его и замахнулся, намереваясь попасть в заднее стекло машины.
– Товарищ, прекратите немедленно! – слышалось сзади. Дружинник меня догонял.
– Не мешай, это наши дела!  – твердил я.
До машины оставалось метров пять, когда в нос мне ударил выхлоп, и «Волга» стала удаляться. Бросить кирпич я так и не сумел. Впрочем, как и запомнить номер.
– Убью, – уже тихо повторил я.
– Не нужно никого убивать, – менторским тоном проповедовал дружинник, буквально светясь оттого, что ему удалось-таки предотвратить хулиганский поступок. – Так вы оградите себя от многих неприятностей.
– Убью... Обязательно.
Потом было отделение милиции, заполнение каких-то документов. Прямиком оттуда меня направили в травмпункт, а еще через полчаса, после осмотра врача – в стационар, где я и провалялся пару недель. В больнице я малость поостыл, утихомирился.
Затем накатили предвыпускные хлопоты, и я понемногу начал забывать о том, что случилось со мной на стройке декабрьским морозным вечером.
Возможно, встреть я Базилевича на узкой тропинке, то, не раздумывая, накинулся бы на него. Но случая такого не представлялось. Видимо, Левушка ситуацию отслеживал.
В конце перестройки Базилевич создал один из первых в городе кооперативов по производству силикатного кирпича и стеновых блоков. По-видимому, на самом верху кто-то покровительствовал ему. Иначе каким образом в смутное время крушения надежд и драконовской «прихватизации» кооператив Базилевича не просто выжил, но превратился из рядового «ТОО» в фирму «Эрмико», а затем в группу предприятий с Левушкой во главе.
Каким образом при столь активной предпринимательской деятельности Базиль успевал вести научную работу и защищать диссертации – о том история умалчивает, но факт оставался фактом: он рос не только в бизнесе, но и в науке.
Год назад из газет я узнал, что Левушка избирался в Законодательное собрание области по нашему округу. Не хватило нескольких голосов. Удивился, помню, подумав, что теперь до него уж точно никак не добраться. И вдруг – такая своеобразная встреча!