Горшок без фикуса

Кирилл Анохин был единственным патологоанатомом на весь свой небольшой городок.  Он привык не говорить о своей профессии, ибо как только он упоминал всуе слово «патологоанатом», у собеседников его глаза лезли на лоб, и они бестактно вопрошали:
 – А на нормального врача почему не выучился?
– И охота тебе мертвецов резать?
– Тебе самому не противно?
– А почему хирургом не стал? Там ведь тоже надо людей резать.
В какой-то момент Кирилл устал объяснять, что патологоанатом – такой же «нормальный врач», как терапевт или травматолог, что его работа – это не просто «трупы резать», что есть большая разница между операцией на живом, чёрт возьми, человеке, и вскрытием уже умершего, и с тех пор он предпочитал говорить, что он просто медик, без указания этих подробностей.
Жизнь нашего героя мало чем отличалась от жизни любого другого человека в его возрасте. Он был холост несмотря на то, что ему минул недавно уже сорок один год, и его знакомые в таком возрасте уже женились и воспитывали детей. Но это его не огорчало – даже наоборот. Он любил и ценил уединение.

Как-то раз, прийдя домой со смены, Кирилл сделал над собой усилие и решил разобрать старый настенный шкафчик на кухне своей квартиры, который тут остался ещё со времён предыдущих её хозяев. Там он хранил всякие ненужные вещи, которые ему по какой-то причине было жалко выбросить (кухонные принадлежности хранились в другом таком настенном шкафчике, а этот по непонятной причине уже много лет выполнял роль кладовки). Но в тот день он собрался выкинуть весь хлам и оставить только то, что действительно может пригодиться. Он достал пакет, чтоб складывать в него всё ненужное барахло, и начал разбирать.
Канцелярский нож. В пакет, точно такой же где-то лежит.
Учебник по гистологии, хранившийся ещё со студенчества. Оставить, вещь нужная.
Бутылка виски, жидкость в которой на вкус почему-то подозрительно похожа на чай. Вылить чай, а бутылку в пакет.
Банка с вареньем. Открыл – внутри плесень. В пакет.
Уголь для рисования. Что он здесь вообще делает? В пакет.
Постепенно, за вещью вещь, Кирилл разобрал почти всё, и остался лишь один предмет – горшок для цветов. Он был довольно большой, специально для того, чтобы хранить в нём крупные растения. Кирилл вспомнил – он купил его года два назад, потому что хотел что-то посадить. Но что...?
– Фикус, – вспомнил Кирилл.
Да ну. Кирилл собирался поместить и горшок в пакет с мусором, но тот упорно не влезал. Он предпринял попытки вместить его вовнутрь, пока не понял, что пакет скорее порвётся. Тогда Кирилл завязал пакет и поставил его к входной двери, затем вернулся на кухню.
Горшок стоял на столе.
«А может, и правда фикус посажу», – подумал Кирилл и временно убрал горшок на подоконник, чтоб тот глаза не мозолил.

На работе у него было двое друзей – Петрович, старый санитар, бывший уже на пенсии, и лаборантка Вероника с короткими бордовыми волосами, будто в противовес длинным патлам Кирилла ниже плеч, которую за глаза называли Ронечкой. На обеденный перерыв в морге оставалась только эта троица, остальные работники уходили домой. Они сидели за столом и пили чай.
– А она мне говорит, мол, я тебя не заставляла, – Ронечка пересказывала свою вчерашнюю ссору с матерью. – Вот с этого я вообще выпала. – Она откусила кусочек от своего бутерброда. – Она мне тогда буквально сказала, мол, либо ты делаешь так-то и так-то, либо я тебя из дома выгоняю. А мне тогда пятнадцать было. Пятнадцать!
Ронечка отпила чай.
– Я бы поняла, если б я сама тогда себя нагло вела, но блин…
– А какое условие-то было? – спросил Петрович. – Либо тебя за дверь, либо что?
– Либо я после девятого класса ухожу и поступаю в местную шарагу, – отвечала Ронечка. – А я уже тогда на химфак хотела, и к экзаменам по биологии и химии готовилась… Ради чего? Чтоб потом мне сказали – иди в ПТУху, либо домой больше не возвращайся?
Кирилл молча слушал.
– Я тогда месяц у подруги жила, пока мама моей подруги не пошла к моей маме договариваться, чтоб она меня домой пустила. А потом ещё моя учительница по химии ходила к ней и объясняла, что я умная, я и до одиннадцатого класса доучиться смогу. Но месяц жить у подруги она меня не заставляла, нет.
– Я думаю фикус посадить, – совершенно не в тему сказал Кирилл.
Впрочем, Ронечка не разозлилась и даже оживилась ещё больше.
– О, у меня есть фикус дома! – воскликнула она. – Хочешь, я тебе листочек дам, чтоб не покупать?
Кирилл вопросительно уставился на неё.
– Ну смотри, – терпеливо объясняла Ронечка, – берёшь лист, высаживаешь его во влажный грунт, сверху чем-нибудь накрываешь, я банкой стеклянной накрывала, и оставляешь так, периодически почву увлажняешь, но следи, чтоб сильно много воды тоже не было.
– Он потом корни пустит, – пояснил Петрович, ибо Кирилл всё еще смотрел с непониманием.
– Понял, – сказал он.
– Ты мне напомни, – говорила Ронечка, – я тебе принесу…

Во второй половине дня в морг пришла женщина для опознания трупа.
Петрович и ещё один санитар, Саня, провели её в нужное место и достали труп, предположительно, е ё мужа. Женщина слабо кивнула.
– Он, – тихо произнесла она, – он…
– Пойдём, дочка, – сказал Петрович, положив свою руку ей на плечо, уводя её.
Кирилл к тому времени выходил из уборной. Петрович с вдовой, еле стоящей на ногах, и Саня попались ему в коридоре.
– Дома есть кто-нибудь? – спросил Петрович.
– Нет, – отвечала она.
– Вот и хорошо. Как домой придёшь – реви, кричи, матерись, что угодно – надо эмоции выплеснуть. Ты главное в себе не копи. Поняла, дочка?
Та еле заметно кивнула. В этот момент её взгляд пал на Кирилла, который стоял в коридоре и тактично ждал, когда она и Петрович отойдут. Откуда-то эта женщина знала, что именно этот длинноволосый небритый мужчина в очках и есть патологоанатом, и от мысли, что именно он резал её мужа, трогал его внутренности, ей сделалось очень противно, и захотелось сказать ему что-нибудь эдакое, но она сама удивилась насколько грубо это эдакое прозвучало.
– Вы жестокий человек, – произнесла она.
Кирилл ничего не ответил – он прекрасно понимал, что дамочка в шоке от потери мужа, да и это не самое страшное, что он когда-либо слышал в свой адрес. Вдова же, силясь как-то смягчить свою фразу, сказала следующее:
– Хотела бы я быть такой же равнодушной к смерти, как вы.
Но интонация, с которой она произнесла это, была скорее саркастичная, и потому Кирилл вспыхнул, как тряпка, вымоченная бензином.
– Равнодушной к смерти, говоришь?.. – повторил он, стараясь сохранять самообладание.
– Кира, успокойся, – сказал Петрович, понимая, что сейчас произойдёт.
– Равнодушный, – ещё раз повторил Кирилл. – Жестокий… Жестокий, да?.. Я учился хренову тучу лет, проходил ординатуру, аккредитацию, прочие страшные слова, чтобы приносить пользу людям… А по итогу я жестокий, да?..
Он странно улыбнулся.
– Вы думаете, я не боюсь смерти? Это ведь естественно, смерти боятся все, кроме суицидников, и то они, наверное, тоже боятся, – говорил он.
– Кир… – позвал Петрович.
– Вы думаете, раз я вскрываю людей, и мне не противно, значит, я новый Йозеф Менгеле? – Кирилл повысил тон. – Вы думаете, что мне теперь чуждо всё человеческое? Ну да, я жестокий! Я жестокий, Господи! Я теперь в одном ряду с Чикатило, Альбертом Фишем, Елизаветой Батори…
– КИРА! – крикнул уже Саня.
На шум выбежала Ронечка. Петрович кивнул ей в сторону Кирилла, а сам принялся уводить несчастную перепуганную вдову. Саня двинулся за ними, перед этим с укоризной посмотрев на Кирилла.
– Не бойся, доча, ты просто его за живое задела случайно… Ты не виновата. Пойдём, пойдём.
– Кир, пошли, – Ронечка взяла своего коллегу за плечо, но тот одёрнул руку. Он не двигался с места и просто смотрел в одну точку.

Дело в том, что где-то месяц назад в морг поступил труп мужчины, сверстника Кирилла. Ещё до вскрытия он видел лицо мертвеца, и то показалось ему очень знакомым. Он до последнего надеялся, что это просто человек с похожим лицом.
– Его уже опознали?
– Ну да…
– И как его зовут?
– Тебе позарез надо знать?
– Да.
– Щас найду… Ресулвердцев Фёдор Тимофеевич.
И все надежды рухнули.
Фёдор был школьным другом Кирилла. Они всегда сидели за одной партой, вместе смеялись со слова «многочлен», а на биологии листали учебник и говорили друг другу перелистнуть на такую-то страницу. После школы Кирилл уехал учиться в медицинский вуз в Челябинске, а Федя поступил в техникум в их городе, и с тех пор их общение как-то само сошло на нет.
– Как же ты себя так запустил, родненький? – причитал Кирилл во время вскрытия, употребляя по отношению к своему мёртвому товарищу такие ласковые слова, какие при жизни ему никогда не говорил. – Солнышко, ну что ж ты? Бедняжка…
После он связался с его матерью.
– Вы не знаете, ваш сын давно пить начал? – спросил он.
– Точно не могу сказать, Кирюш, – отвечала мать, – знаю только, что жена его от него ушла из-за того, что он за воротник заливал. Слушай, Кирочка, а это ведь ты его резал?
Кирилл почувствовал, как в его горле встал ком.
– Кирилл? – позвала мама Феди. – Алё?
– Да, – ответил он и пояснил: – я его…
Он не смог заставить себя произнести слово «вскрывал».
– Он от этого умер? – спросила женщина. – В смысле, спился?
– Нет… – с каждой секундой Кириллу становилось всё сложнее говорить. – Но это тоже его сильно… попортило…
– А от чего же он…? Кирюш?
Он почувствовал, как слёзы навернулись на глаза.
– Алло? Кира?
– Я перезвоню, – сказал Кирилл и повесил трубку.
Он так и не мог сказать, что Федя умер от передоза. По сути, тогда его должен был бы вскрывать судмедэксперт, но его в городе отродясь не было, поэтому вскрывал единственный на весь город патологоанатом.

– Жестокий человек…  Жестокий человек… Я бы посмотрел на неё, если б ей сказали самой вскрыть её мужа. Тогда бы она тоже была жестокой?
Всю оставшуюся смену Кирилл бубнил себе под нос нечто подобное. Он пришёл домой, закрыл дверь на ключ и упал на пол. Так он пролежал на полу с час, затем прошёл на кухню готовить ужин, и взгляд его пал на горшок на подоконнике. Он понял, что забыл напомнить Ронечке про фикус.

В девятом часу ему пришло сообщение во «ВКонтакте» от брата Вадима.
«Привет, извини, что поздно. Ты в воскресенье будешь свободен? Мы могли бы на рыбалку вместе сходить.»
Сказать, что Кирилл удивился – ничего не сказать. В последнее время он не так много общался с братом, сам не зная, почему. Последний раз они долго говорили друг с другом аж два года назад.
Вадим был на десять лет старше своего брата. В отличии от меньшего своего родственника, он имел уже жену и сына – двадцатипятилетнего Андрея. Кирилл видел племянника очень давно – когда тому было всего двенадцать.  Он тогда ещё жил на съёмной квартире (и та тогда казалась ему раем после студенческого общежития), и Вадим привёл к нему своего сына, дескать, он с тобой посидит, уроки поучит, мешать не будет, нам с женой по делам надо. Поскольку единственный стол в квартире был на кухне, Андрей делал домашнее задание там, пока Кирилл готовил.
Кирилл ещё раз перечитал сообщение от брата и вдруг понял, что соскучился по нему. Он начал писать ответ.
«Привет, всё нормально. В воскресенье свободен. Можем сходить.»
Он перечитал своё сообщение и подумал, что как-то оно слишком официально написано и захотел переделать, но потом решил оставить так и отправил.
Пришёл ответ:
«Тогда в воскресенье у озера возле нашей сосны»
«Я всё возьму, ты главное сам приди»
«В какое время?»
Они договорились о времени.
Кирилл лёг на кровать. Телефон по-прежнему был рядом с ним. Он снова взял его в руки и полез в Интернет.
«какую землю лучше покупать для фикусов»

Этой ночью Кирилл долго не мог заснуть. Помимо воспоминаний о покойном школьном друге в голову лезло событие, которое память словно достала на дне и выловила.
Кириллу было восемнадцать. Он ездил в Челябинск сдавать один из вступительных экзаменов в вуз. Брат ездил с ним. Он ходил взад-вперед возле входа в университет, когда Кирилл вышел, весь бледный и не похожий сам на себя.
– Ну как?.. – спросил Вадим.
– Результаты потом скажут, – сказал Кирилл неожиданно высоким голосом и сам удивился, что он так может говорить.
– Ну, сам как думаешь?..
Кирилл пожал плечами.
– Ты не переживай, если завалил, – затараторил Вади неожиданно быстро даже для самого себя, – Ещё куда-нибудь поступишь, можешь в колледж на медбрата пойти, это тоже неплохо, даже если за кассой стоять будешь – тоже ничего, это тоже работа!..
Но Кириллу от фразы «стоять за кассой» сделалось ещё хуже.
– Я тебе говорю: всё хорошо будет. Пошли кафешку найдём какую-нибудь, есть хочется страшно… Ты хочешь есть?
Кирилл кивнул и пошёл за братом, потупляя глаза.
Вадим продолжал говорить о том, что всё будет хорошо, что ничего страшного, и прочее, прочее. В конце этой своей речи он сказал брату посмотреть на него. Кирилл поднял глаза, и тут Вадим увидел капли на его очках.
– Кир, ты что, плачешь?
Тот не выдержал и разрыдался.

Кирилл с болью вспоминал о своей истерике. Он тогда ревел, как пятилетний мальчишка, а брат стоял рядом и пытался его успокоить.
Телефон зажужжал. Сообщение от Ронечки:
«Я сегодня у сестры ночую, не могу лист сорвать, завтра напомни»
Кирилл написал:
«Хорошо.»
Затем подумал и написал:
«Спасибо, Ронь.»
Та ответила:
«Пожалуйста»
Кирилл продолжил свои тщетные попытки заснуть.

Наступило воскресенье. Кирилл подошёл к озеру, к «нашей» сосне – обычно возле неё он проводил время с семьей, когда был ребёнком.
Брат уже был там.
Какое-то время они сидели молча. Кирилл не мог начать разговор и не знал – надо ли. Вадим, похоже, молчал по этой же причине.
Они рыбачили. Кирилл не знал точно, сколько прошло времени. Он смотрел то на противоположный берег, то на воду, то на небо, то прислушивался к птицам.
– Я вот думаю фикус посадить, – сказал вдруг он.
– У меня у жены фикус растёт, – ответил Вадим.
Кирилл взглянул на брата и ужаснулся. Его лицо было в морщинах. Столько времени прошло…
Кирилл тотчас отвернулся.
– Знаешь, – заговорил Вадим спустя некоторое время. – Я всё сказать тебе хочу… О, чечевица, что ли, поёт… Так, о чём я. Ты очень сильный человек.
Кирилл обомлел и вновь посмотрел на брата.
– Чтобы работать на такой работе, нужно быть выносливым человеком в ментальном плане, – продолжил Вадим. – В принципе, чтобы медиком быть, стальные нервы нужны. Да и ты учился так долго… Вот честно, я бы не смог. Я б либо сам ушёл, либо меня б отчислили. Люди, бывает, в мед идут, потому что родители заставили, а ты сам пошёл… И доучился ведь. В общем, Кирилл… Я тобой горжусь.
– Спасибо, – пробормотал Кирилл.

Прошла неделя. Каждый будний день либо Ронечка, либо Кирилл, либо они оба забывали о листке фикуса. В выходные наш герой планировал сходить в цветочный магазин, чтоб купить землю, но за рабочую неделю умаялся так, что субботу и воскресенье он провёл дома на кровати.
Наступил понедельник. Кирилл, Роня и Петрович сидели на обеденном перерыве.
– Я вообще думал, я с ними общий язык не найду, – рассказывал Петрович про своих внуков. – А они, ну… Нормальные, что ли. И с ними есть о чём поговорить. Больше переживал. Кира? Кир, нормально всё?
Кирилл, не моргая, смотрел в одну точку.
– А? Да, всё хорошо.
Он лихорадочно начал размешивать уже растворившийся сахар.
– Ты последнее время сам не свой, – заметила Ронечка.
– Да нормально всё. Просто устал.
Но Кирилл сам понимал, что его речь звучит неубедительно.

Наконец, он дожил до конца рабочей недели.
В пятницу день был, как назло, загруженный. Будто специально, именно в этот день решили помереть от инсультов, аритмии, сердечной недостаточности и прочих патологий все бабушки и дедушки. Кирилл посмотрел на имя одного из покойников, и ему стало плохо.
«Наседкин Фёдор Алексеевич»
Фёдор.
Он снова вспомнил о своём школьном товарище. К счастью, работа отвлекала его от воспоминаний о нём, но, когда смена окончилась, он снова начал о нём думать.
«Как ты вообще химию понимаешь, жесть, я вот так не могу»
«Да тебе оно и не надо»
«Вы вдвоём больше вместе не сядете»
«Ты и без этого нормально сможешь жить»
«Давай через десять лет вместе сядем…по одной статье»
«Ага, мне б девятый класс окончить, а то будет смешно на второй год остаться из-за пропусков по физ-ре»
«По два-два-восемь нормально будет?»
«Анохин, Ресулвердцев!»
«Я вот думаю в тех на автомеханика поступить… Но пока у меня есть время последний раз отдохнуть, как следует. Ты-то ещё в десятый класс пойдёшь»
«Я завтра в Челябинск поеду»
Кирилл почувствовал, что ком подкатывает к горлу. Ещё и разрыдаться на улице не хватало.
Кирилл старался не смотреть на прохожих. Все они были слишком нормальные, слишком счастливые. Дети напоминали ему о том, что он сам уже давно не ребёнок, старики – о том, что они ещё дольше не дети, чем он. И лишь сейчас, идя до дома и еле сдерживая слёзы, он понял, что время его пугает. Время, с бешеной скоростью несущееся вперёд.
В цветочный он так и не зашёл.

Пол. Холодный, но почему-то приятный пол. Кирилл лежал, не в силах встать.
Потолок. Белый, чистый потолок с одинокой лампочкой вместо нормальной люстры. Кирилл устал на него смотреть и закрыл глаза.
Было слышно, как парни во дворе играли на гитаре.
– А за окном идет стройка, работает кран, и закрыт пятый год за углом ресторан, а на столе стоит банка, а в банке тюльпан, а на окне стакан...
Кириллу было невыносимо больно внутри из-за того, что он имел возможность слышать слова этой песни, но он мог себя заставить встать и закрыть окно.
– И так уйдут за годом год, так и жизнь пройдет, и в сотый раз маслом вниз упадет бутерброд, но, может, будет хоть день, может, будет хоть час, когда нам повезёт...
«А там еще припев, бог ты мой...»
–  Я-а-а жду ответа... Больше надежд нету...
«Ско-о-ро кончится лето, – подпевал в уме Кирилл. –  Это...»
Он и раньше особо не мог эту песню слушать – слишком уж задевала за живое, а теперь уж и подавно.

– Алё… Вадим, это я. Я не поздно?
– Нет, что ты.
– Помнишь, когда ты со мной ездил в Челябинск на вступительные… И я плакал…
– Конечно, как такое забудешь…
– Я понял, почему я плакал.
– И?
Кирилл вздохнул.
– Я понял, что я повзрослел.
Пауза.
– Кира?
– Я понял, что больше не вижу своих школьных друзей, а если и увижу – они уже не будут для меня такими значимыми людьми, как раньше. Я понял, что теперь я – самый главный человек в своей жизни, и никто, кроме меня, не решит, как прожить эту жизнь.
–  Разве это не хорошо?
–  Да, но…
Кирилл снова почувствовал ком в горле.
–  Ответственность? –  подсказал Вадим.
–  Да…
Снова пауза.
–  Кир… Просто скажи… Ты не жалеешь о том, что ты сам построил себе такую жизнь? Не жалеешь ведь?
–  Я не знаю. А ты?
–  А?
–  Не жалеешь о том, что у тебя такая жизнь?
–  Нет, меня всё устраивает.
Молчание.
–  Кира…
–  М?
–  Ты не ответил на вопрос.
–  Я… я не знаю. Я просто устал. Отдохну – скажу.
– Понял.
Потолок, белый потолок.
– Спокойной ночи, Вадим.
– Спокойной.
Гудки. Кирилл убрал телефон и поднялся с пола.

–  А Петрович где?
–  Заболел, – ответила Ронечка.
Они вдвоём сидели и пили чай с бутербродами.
– Роня…– позвал Кирилл.
– М?
– Я так больше не могу…
– Как? Что такое, Кира?
Ронечка обеспокоенно смотрела на него. Кирилл потупился.
– Я другой человек… Совсем другой…
– В плане?
– Не такой, каким я был раньше. Всё это…другое. Люди…другие. И моё отношение к ним другое. Если б мне тридцать лет назад сказали, что я буду медиком – не поверил бы.
– Кир… Изменения – это не всегда плохо… Разве ты жалеешь о том, что всё сложилось именно так?
– Да ты хотя б не начинай! – воскликнул Кирилл, и Роня вздрогнула. – Прости… Прости, я не хотел, я…
Он почувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза. Он не выдержал и заплакал.
– Кира, – сочувственно произнесла Ронечка.
– Я боюсь будущего. Боюсь, потому что там всё еще хлеще переменится, – он всхлипнул. – Мой друг детства передознулся. У моего брата уже взрослый сын… А мой брат сам скоро станет стариком! Он умрёт, или просто прекратит появляться в моей жизни… А ты…
Он снял очки в каплях от слёз и посмотрел на неё.
– Когда ты только пришла сюда, я подумал – что за дура… А теперь сижу здесь и ною перед тобой… Какой я мужчина после этого…
– Ты в первую очередь человек, Кирилл.
Ронечка подошла к нему. Кирилл встал. Роня обняла его.
Кирилл чувствовал, как его гладили по голове. Роня похлопала его по плечу.
– Всё хорошо, дружище, – сказала она. Кстати, чуть не забыла! Погоди.
Кирилл стоял, потупившись. Очки его лежали на столе. Кирилл протёр их и надел.
–  Вот, смотри! –  воскликнула Ронечка.
Она протянула небольшой пластмассовый контейнер, внутри которого, в грунте, был посажен листок фикуса.


Рецензии