Тайна зеленой молнии

Обычный поход с друзьями на Озеро Безмолвное обернулся для Макса прыжком в бездну. Одна вспышка неестественной зеленой молнии — и мир перевернулся. Проснувшись в опустевшем лесу, Макс обнаруживает, что для остальных прошла целая неделя, а его друзья исчезли без следа. Хуже того, с каждой минутой его сознание наводняют чужие мысли и воспоминания, подаренные ему таинственным светом.
Теперь, обладая даром, который одновременно и проклятие, Макс должен сам найти ответы. Его расследование ведет к заброшенному советскому "Объекту", где когда-то проводились чудовищные эксперименты с аномальной энергией. Каждое прикосновение к предметам раскрывает новые фрагменты ужасающего прошлого и намекает на зловещую правду о судьбе его друзей. Сможет ли Макс, балансируя на грани безумия, разгадать тайну "зеленой молнии" и спасти тех, кто дорог, прежде чем темные силы поглотят его самого?

Тайна зеленой молнии
 
Глава 1: Последний вечер у озера
 
Оранжевые языки пламени жадно лизали сухие сосновые поленья, выхватывая из бархатной темноты четыре фигуры. Костер трещал и плевался искрами, которые взмывали в бездонное черное небо, на миг соревнуясь в яркости со звездами и тут же угасая. Воздух пах дымом, нагретой хвоей и близкой, сонной водой. Озеро Безмолвное, лежавшее всего в двадцати метрах от них, полностью оправдывало свое название. Его темная гладь казалась застывшим стеклом, в котором отражался млечный путь.
— ...и говорят, туман здесь не простой, — понизив голос до заговорщицкого шепота, говорила Лена. Ее глаза, широко раскрытые, ловили отблески огня, и в них плясали озорные искорки. — Туман-морок. Наползет с воды, и ты уже не понимаешь, где берег, где лес. Пойдешь на свет костра, а придешь в самую чащу, к старой ведьминой сосне.
— Ой, да ладно тебе, Ленка, страшилки рассказывать, — лениво протянул Артём, подбрасывая в огонь новую ветку. Он был самым высоким и атлетичным в их компании и не упускал случая это подчеркнуть. — Какие ведьмы в двадцать первом веке? Бабушкины сказки.
Макс молча смотрел на Лену, чувствуя, как уголки губ сами ползут вверх. Ему нравилось, когда она так увлекалась. Он перевел взгляд на Артёма. Тот поймал его взгляд и чуть заметно усмехнулся, словно говоря: "Даже не пытайся". Этот беззвучный поединок за внимание Лены длился между ними уже не первый год.
— Дело не в ведьмах, — тихо вмешалась Катя. Она сидела чуть поодаль, обняв колени, и до этого момента казалась полностью поглощенной созерцанием огня. — Моя прабабка говорила, что озеро живое. Оно не любит чужаков. Если ты пришел с дурными мыслями, оно тебя запутает, заведет, и больше никто тебя не найдет. Просто исчезнешь.
На несколько секунд повисла тишина, нарушаемая лишь треском костра. Даже Артём не нашел, что ответить. История, рассказанная спокойным, почти безразличным голосом Кати, подействовала сильнее, чем все "ведьмины сосны" Лены.
— Что ж, надеюсь, у нас ни у кого дурных мыслей нет, — сказал Макс, пытаясь разрядить обстановку. Он улыбнулся Лене, и она улыбнулась в ответ.
Внезапный порыв ветра пронесся по берегу, заставив пламя дико метнуться в сторону и окутав их на мгновение едким дымом. Когда дым рассеялся, все стихло. Озеро снова стало неподвижным зеркалом. Никто из них тогда не знал, что эта ночь у костра станет для их компании последней.
Утро встретило их влажной прохладой и оглушительной полифонией птичьих голосов. Солнце еще не поднялось над верхушками сосен, но его лучи уже пробивались сквозь лапы деревьев, расчерчивая землю и брезент палаток длинными, золотистыми полосами. Воздух был густым, настоянным на запахах росы, влажной земли и догорающих углей вчерашнего костра. Макс расстегнул молнию на палатке и высунул голову наружу. Лена уже сидела на корточках у самой кромки воды, сосредоточенно умываясь ледяной озерной водой. Даже на расстоянии он видел, как вздрагивают от холода ее плечи.
— Кто дежурный по завтраку? — раздался за спиной нарочито бодрый бас Артёма. Он выбрался из своей палатки, как медведь из берлоги, и с наслаждением потянулся, разминая широкие плечи. Каждый его жест был немного театральным, рассчитанным на зрителя.
— Сегодня Макс и Катя, — отозвалась Лена, не оборачиваясь. Её голос прозвучал чисто и звонко в утренней тишине.
— Отлично, — Артём обошел палатку Макса и уселся на поваленное бревно, которое служило им скамьей. Он посмотрел на Макса с ленивой ухмылкой. — Каша без ягод — не каша. Серьезно, кто ест пустую овсянку? Сгоняешь за черникой? Вчера вроде видели поляну где-то вон там.
Он неопределенно махнул рукой в сторону леса. В его тоне не было просьбы. Это был тот самый снисходительный тон, который Артём приберегал специально для Макса, — смесь дружеского подначивания и нескрываемого превосходства. Словно он, альфа-самец, распределял обязанности среди стаи.
Макса словно током ударило. Он молча вылез из палатки, чувствуя, как по венам разливается знакомое раздражение. — А почему бы тебе самому не сгонять, чемпион? Или боишься ножки промочить? — огрызнулся он, намеренно глядя Артёму в глаза.
— Макс, не начинай, пожалуйста, — устало сказала Лена, возвращаясь к костру. Она вытерла лицо полотенцем и бросила укоризненный взгляд на обоих. — Артём, ты мог бы и повежливее.
— Да я и так само радушие, — хмыкнул Артём, демонстративно подвинувшись на бревне, чтобы освободить место для Лены рядом с собой. — Просто забочусь, чтобы у нашей принцессы был вкусный завтрак.
Эта фраза, этот жест — всё было рассчитано на то, чтобы уколоть Макса. Он это прекрасно понимал. Он чувствовал себя идиотом, который снова и снова попадается на одну и ту же удочку. Взглянув на Катю, которая молча раздувала угли, он увидел в её глазах тень сочувствия. Она всё понимала, но никогда не вмешивалась.
Чтобы не сказать что-то, о чем потом пожалеет, Макс резко развернулся, схватил с импровизированного стола пустой алюминиевый котелок, который неприятно звякнул. — Я за ягодами, — бросил он через плечо, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Не дожидаясь ответа, он быстро зашагал прочь от лагеря, вглубь прохладного, молчаливого леса. Ему нужно было уйти. Уйти от Артёма, от этой неловкости, от собственного бессилия. Звуки лагеря — тихий разговор Лены и Артёма, треск разгорающегося огня — постепенно стихли за спиной, и его окутала звенящая тишина леса, нарушаемая лишь хрустом веток под его кедами.
Лес принял его. С каждым шагом вглубь, под сень вековых сосен, утренняя ссора с Артёмом казалась всё более мелкой и глупой. Городская жизнь с её правилами и иерархией осталась где-то далеко, а здесь были только тишина, прохладный чистый воздух и он сам. Минут через двадцать блужданий по заросшим тропам он вышел на неё — небольшую, залитую утренним солнцем поляну, которая словно провалилась между холмами. Она была сплошь покрыта упругими, низкими кустиками черники, усыпанными крупными, иссиня-черными, словно покрытыми инеем, ягодами.
— Вот и вы, — пробормотал Макс, ставя котелок на землю.
Он с увлечением принялся за дело. Пальцы быстро привыкли срывать тугие ягодки, которые с тихим стуком падали на дно котелка. Раздражение полностью ушло, сменившись мирным удовлетворением от простого и понятного занятия. Он думал о том, как обрадуется Лена, как Катя сварит идеальную кашу, и даже Артём, возможно, выдаст что-то вроде скупого "спасибо". В этот момент казалось, что день еще можно спасти.
Именно в этот момент он почувствовал, что что-то не так. Это было нечто неуловимое, на грани восприятия.
Птицы смолкли. Все разом, словно невидимый дирижер одним взмахом палочки оборвал лесной оркестр. Оглушительная утренняя полифония сменилась ватной, давящей тишиной. Даже жужжание пчел над цветами и шелест листвы прекратились. Макс выпрямился, и его рука с зажатой в ней ягодой застыла в воздухе. Он огляделся, пытаясь понять причину этой внезапной перемены.
Солнечный свет, еще минуту назад такой теплый и яркий, начал стремительно блекнуть. Краски вокруг него — сочная зелень травы, синева ягод, ситцевый узор полевых цветов — теряли свою насыщенность, словно на мир набросили серый фильтр.
Макс поднял голову. То, что он увидел, заставило его сердце пропустить удар. Прямо над поляной чистое голубое небо на его глазах превращалось в полотно свинцовой, чернильной тьмы. Это не была обычная грозовая туча, наползающая с горизонта. Тьма сгущалась из ниоткуда, рождаясь в самом зените и расползаясь к краям, словно гигантский синяк.
Не было ни ветра, ни грома. Только нарастающее, невыносимое чувство давления, будто воздух вокруг него загустел, превратившись в воду, и вот-вот раздавит. Кожа покрылась мурашками, волосы на руках встали дыбом от запредельного статического напряжения.
И тут это случилось.
Из самого сердца чернильного марева, без единого звука, вниз хлынула молния. Но это была не молния. Это был живой, пульсирующий поток света, который не трещал и не рвал воздух, а плавно, как река, изливался из небесной раны. И цвет... Такого цвета Макс не видел никогда в жизни. Это был неистовый, ядовито-зеленый, фосфоресцирующий свет, похожий на сияние радиоактивных минералов из учебника физики.
Этот безмолвный зеленый поток ударил в могучий, одинокий дуб на краю поляны. Дерево не загорелось и не раскололось. Ослепительный изумрудный огонь на долю секунды окутал его сияющим коконом, просветив насквозь каждую ветку, каждый лист. Мир для Макса потерял все краски и звуки, оставшись лишь черно-зеленым вибрирующим полотном. Он не почувствовал боли. Только бесконечное, всепоглощающее сияние, которое ворвалось в его глаза, затопило сознание, переполняя его и стирая все мысли. Последнее, что он ощутил, — это чувство стремительного, безболезненного падения в бездонную, светящуюся зеленью пустоту.
Возвращение было медленным, вязким, словно он всплывал из темной, бездонной глубины. Первым вернулся запах — резкий, металлический запах озона, какой бывает после сильной грозы, смешанный с густым, первобытным ароматом влажной земли и прелых листьев. Затем пришло ощущение. Щеку неприятно холодило и царапало что-то твердое и шершавое. Кора. Он лежал, прижавшись лицом к стволу старого дуба. В затылке тупо, в такт медленному биению сердца, пульсировала боль.
Макс с усилием разлепил веки. Мир вернулся, но он был размытым и неправильным. Он сел, привалившись спиной к дереву, и помотал головой, пытаясь избавиться от мути перед глазами. Когда зрение наконец сфокусировалось, он понял, что тишина никуда не делась. Она стала еще глубже, плотнее, словно у мира выключили звук.
Он огляделся и холодок, не имеющий ничего общего с утренней прохладой, медленно пополз по его спине. Лес был не тот.
Сомнений не было, он находился на той же самой поляне, у того же самого дуба. Но все вокруг изменилось. Деревья казались выше, их стволы — толще и темнее, покрытые морщинистой, как кожа старика, корой и седыми бородами мха. Подлесок, который он помнил редким и проходимым, теперь превратился в непролазную, враждебную стену из агрессивного папоротника и колючих лиан, которых он раньше здесь не видел. А свет... Сквозь густые кроны пробивался чахлый, немощный свет вечных сумерек, который не давал теней и делал все вокруг плоским и безжизненным.
«Контузия, — отчаянно вцепилась в спасительную мысль его рациональная часть сознания. — Молния ударила рядом. Шок. Зрительные и слуховые галлюцинации. Всё нормально, просто дойди до лагеря».
Эта мысль стала его маяком. Он с трудом поднялся на шатающиеся ноги. Голова закружилась, и ему пришлось опереться рукой о ствол дуба, чтобы не упасть. Его котелок лежал рядом, опрокинутый набок, рассыпанные ягоды казались черными кляксами на сером мху. Макс не стал его поднимать. Главное — вернуться. К Лене, Кате, даже к Артёму.
Он пошел в ту сторону, где, как подсказывала память, должен был находиться лагерь. Но знакомой тропы не было. Ему пришлось буквально продираться сквозь плотные заросли, которые цеплялись за одежду и царапали руки. Каждый шаг давался с трудом. Лес, еще час назад казавшийся дружелюбным, теперь смотрел на него как чужой, древний и равнодушный к его судьбе. Паника нарастала, становясь липкой и холодной.
Спустя время, которое показалось ему вечностью, он услышал впереди тихий, едва различимый плеск воды. Озеро! Надежда вспыхнула с новой силой, придав ему энергии. Он рванулся вперед, раздвигая ветки, и вывалился из зарослей на берег.
Это было то самое место. Он узнал его по изгибу береговой линии, по трем березкам, стоявшим чуть поодаль, по большому валуну у воды. Облегчение горячей волной прокатилось по телу. Он дома.
И в тот же миг оно сменилось ледяным, всепоглощающим ужасом.
Берег был пуст. И дело было не в том, что там не было палаток или его друзей. Там не было ничего. Ни следа от костра, на месте которого теперь рос густой мох. Ни примятой травы, ни малейшего намека на то, что здесь всего час назад были люди. Это была нетронутая, дикая пустота. Словно их лагеря здесь никогда не существовало.
 
Глава 2: Неделя, которой не было
 
На мгновение мозг Макса просто отказался принимать то, что видели глаза. Он застыл на границе леса и берега, вцепившись пальцами в ветку орешника так, что побелели костяшки. Этого не могло быть. Это была просто какая-то злая, нелепая шутка.
«Они решили меня разыграть, — пронеслась в голове лихорадочная мысль. — Собрали лагерь и спрятались. Сейчас выскочат из-за деревьев и будут смеяться».
Он ждал. Секунду, другую, третью. Но из-за деревьев никто не выскакивал. Лес стоял безмолвный и чужой. Тишина, нарушаемая лишь плеском воды и тяжелым стуком его собственного сердца, становилась невыносимой.
— Не смешно! — крикнул он, и его голос прозвучал слабо и жалко. — Лен? Артём? Выходите!
Ответом ему была все та же давящая тишина.
Паника начала сменять шок. Он отпустил ветку и, спотыкаясь, выбежал на поляну. Он бросился к тому месту, где стояла его палатка, и упал на колени. Трава здесь была такой же, как и везде — упругой, влажной, покрытой росой. Никаких следов, никаких вмятин. Он провел по ней ладонью, ожидая нащупать знакомый контур дна палатки, но ощутил лишь холодную, нетронутую землю.
Он вскочил и подбежал к месту, где они вчера сидели у огня. Где еще утром Катя раздувала угли. На этом месте лежал толстый, неровный ковер старого, темно-зеленого мха. Макс смотрел на него, и по его телу пробежала дрожь. Такой мох не мог вырасти за час. И даже за день. Он опустился на колени и дрожащими пальцами разорвал упругую подушку. Под ней не было ни углей, ни золы. Только темная, жирная, лесная земля, пахнущая сыростью и тленом.
Вот тут-то его и накрыло. Это была не шутка. Это было невозможно.
— ЛЕНА! — закричал он, вкладывая в крик весь свой страх и отчаяние. — АРТЁМ! КАТЯ!
Его голос, громкий и надрывный, покатился над сонной гладью озера и был мгновенно поглощен тишиной леса, не оставив после себя даже эха. Словно он кричал в вату. Словно его здесь не было.
Он стоял посреди пустой поляны, один во всем мире, и реальность трещала по швам. Его взгляд метался по знакомым ориентирам — вот валун, на котором сидел Артём, вот березки, у которых Лена умывалась. Место было то, но оно было неправильным, диким, словно люди не ступали на этот берег уже много лет.
Первобытный, животный ужас, который таился где-то в глубине, вырвался наружу, подчиняя себе волю и разум. Мысли исчезли, осталось только одно инстинктивное желание — бежать. Бежать отсюда, от этого невозможного места, от этой сводящей с ума тишины.
Он развернулся и бросился обратно в лес, уже не разбирая дороги. Он бежал, ломая ветки, спотыкаясь о корни и падая, чтобы тут же вскочить и снова бежать. Он не смотрел назад. Он бежал от пустого берега, на котором всего несколько часов назад горел их костер и звучал смех его друзей.
Он бежал, не чувствуя боли от веток, хлеставших по лицу, не замечая, как рвется о колючие кусты его футболка. Легкие горели, в горле стоял ком, но инстинкт был сильнее боли и усталости. Он должен был выбраться. Единственной мыслью, стучавшей в голове, было слово "дорога". Дорога была символом цивилизации, людей, порядка — всего того, что он оставил за спиной на том невозможном, пустом берегу.
Лес не хотел его отпускать. Он словно стал гуще, темнее, тропы путались и исчезали, заставляя его снова и снова продираться через чащу. Макс потерял счет времени. Может, прошел час, а может, всего десять минут. В этом древнем, равнодушном лесу время текло иначе.
Внезапно сквозь пелену собственного отчаянного дыхания он уловил новый звук. Низкий, прерывистый гул, который не был частью леса. Он замер, прислушиваясь. Звук повторился, на этот раз громче. Это был звук мотора.
Надежда ударила в него, как разряд тока. Он рванулся на звук, не обращая внимания на боль в налитых свинцом ногах. Проломившись сквозь последнюю стену густого кустарника, он вывалился на обочину.
Асфальт. Потрескавшийся, с пробивающимися из-под него пучками сорной травы, но это был асфальт. Настоящая дорога. Макс стоял, тяжело дыша, и смотрел на эту черную, спасительную полосу, которая казалась ему прекрасней всего на свете. Она была пуста. Ни одной машины в обе стороны. Чувство тревоги снова шевельнулось в нем.
И тут из-за поворота, медленно и тяжело, как уставший мамонт, выполз старый, потрепанный грузовик. Краска на кабине облупилась, кузов был покрыт грязью. Для Макса в этот момент он был прекраснее любого лимузина.
Он выскочил на дорогу, отчаянно махая руками. Грузовик, скрипнув тормозами, нехотя остановился в нескольких метрах от него. Дверь со стороны пассажира со скрежетом отворилась. За рулем сидел мужчина лет пятидесяти, с уставшим, небритым лицом и глубокими морщинами у глаз. Он не смотрел на Макса с раздражением, как тот ожидал. Он смотрел с широко раскрытыми глазами, в которых читались шок и неверие.
— Садись, сынок, — хрипло сказал водитель, не отрывая от него взгляда.
Макс молча забрался в кабину. Внутри пахло соляркой, табаком и растворимым кофе. Запах обычной, нормальной жизни. Он откинулся на потрескавшееся сиденье, и только сейчас почувствовал, как дрожит все его тело.
— Ты... ты ведь... — начал водитель, но осекся. Он вглядывался в лицо Макса, в его царапины, в его дикий, затравленный взгляд. — Господи... это правда ты... Мы уж и не надеялись.
Макс не понял, о чем он говорит. Он хотел спросить, но язык не слушался. Водитель протянул ему флягу. — На, глотни. Вода.
Макс сделал несколько жадных глотков. Водитель тем временем включил старенькое радио, и кабина наполнилась тихой музыкой, а затем голосом диктора, читавшего новости.
— ...поисковая операция в районе озера Безмолвное продолжается, но, к сожалению, пока не принесла результатов. Напомним, неделю назад там пропала группа подростков. Поиски Лены Захаровой, Артема Сомова, Екатерины Любимовой и Кирилла Исаева...
Макс слушал имена своих друзей, и его сердце сжималось. Значит, они не вернулись.
— ...также продолжаются, — безразлично продолжал диктор. — Власти не оставляют надежды, хотя с каждым днем она угасает. Трагический инцидент унес жизни пятерых молодых людей. Пятым пропавшим, напомним, считается Максим Воронов, который также находился в тот день с группой...
Кровь отхлынула от лица Макса. Он перестал слышать. Слово "неделя" и его собственное имя, произнесенное в прошедшем времени, гулким эхом отдавались в его черепе. Неделя. Он отсутствовал неделю. Он посмотрел на свое отражение в боковом зеркале: грязное, исцарапанное лицо, всклокоченные волосы, безумные глаза. Он смотрел на погибшего мальчика из новостей. И этот мальчик смотрел на него в ответ.
Оставшаяся часть пути прошла как в тумане. Макс сидел, вжавшись в сиденье, и смотрел невидящими глазами на проносящийся за окном пейзаж. Леса сменялись полями, поля — небольшими деревеньками. Водитель, которого, как выяснилось, звали дядя Федор, пытался с ним говорить. Он задавал какие-то вопросы, что-то рассказывал о поисковых отрядах, о волонтерах, о том, как весь город стоял на ушах. Макс слышал его голос, но слова не складывались в осмысленные предложения. Они были лишь фоновым шумом, неспособным пробиться сквозь оглушительный гул в его собственной голове, где снова и снова повторялись слова диктора: "...неделю назад... пятым пропавшим считается Максим Воронов...".
Он вернулся в мир, который уже успел его похоронить.
Когда грузовик въехал в их родной Провинциальный, Макс почувствовал укол странной боли. Вот знакомая площадь с памятником, вот магазин "Продукты", куда он бегал за хлебом, вот школа с футбольным полем. Все было на своих местах, до боли обыденное и нормальное. Но теперь он смотрел на все это глазами призрака. Он был чужим в собственной жизни.
Дядя Федор остановил грузовик у его двухэтажного дома. На окнах были плотно задернуты шторы. У калитки стояла машина его дяди. Сердце Макса ухнуло куда-то вниз. Он не мог заставить себя пошевелиться.
— Ну, приехали, сынок, — мягко сказал дядя Федор. Он обошел грузовик, открыл дверь и помог Максу спуститься на землю. Ноги его не держали. Опираясь на плечо водителя, он сделал несколько шагов к родному крыльцу.
Дядя Федор нажал на кнопку звонка.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем за дверью послышались шаркающие шаги. Замок щелкнул, и дверь отворилась. На пороге стояла его мать. Макс едва узнал ее. Она постарела на десять лет: осунувшееся, бледное лицо, глубокие тени под покрасневшими глазами, тусклые волосы, небрежно собранные в пучок. На ней был старый, выцветший халат. Она посмотрела на водителя, потом перевела пустой, безжизненный взгляд на грязного, оборванного подростка рядом с ним.
Она смотрела на него секунду, две. В ее глазах не было узнавания, только глухая усталость. И вдруг ее взгляд сфокусировался на его лице, на родинке над бровью. Зрачки женщины расширились. Ее рука медленно поднялась ко рту.
— Нет... — выдохнула она. Это был не крик и не вопрос. Это был шепот абсолютного неверия.
А потом плотина прорвалась.
Из ее груди вырвался крик — нечеловеческий, полный боли, шока и надежды одновременно. Она бросилась к нему, споткнувшись о порог. — МАКС! МАКСЮША! ЖИВОЙ!
Она вцепилась в него, обнимая так крепко, что затрещали кости. Ее слезы хлынули потоком, обжигая его шею. Она целовала его лицо, волосы, руки, бормоча бессвязные слова, всхлипывая и смеясь одновременно. На крик из дома выбежал отец. Он застыл на пороге, увидев эту сцену, его лицо на мгновение стало каменным, а потом исказилось от подступивших рыданий. Он подбежал и обнял их обоих, и теперь они стояли посреди двора — трое, вцепившиеся друг в друга, — а дядя Федор неловко топтался рядом, вытирая кулаком навернувшиеся слезы.
Они втащили его в дом. Его усадили на диван, укутали в плед. Они суетились вокруг, принесли чай, начали задавать вопросы. "Где ты был? Что случилось? Ты ранен? Ты голоден?". Но Макс не мог ответить. Он сидел, дрожа, и смотрел на заплаканные, счастливые лица своих родителей. Как он мог рассказать им о зеленой молнии и пустом береге? Как объяснить исчезнувшую неделю? В их мире, который только что обрел его заново, для такого безумия не было места.
Время потеряло свои очертания. Казалось, прошла вечность, прежде чем первый ураган эмоций стих, оставив после себя звенящую, хрупкую тишину. Родители, наконец, перестали задавать вопросы, на которые у него не было ответов. Они просто сидели рядом, по очереди держали его за руку, словно боялись, что если отпустят, он снова растворится в воздухе. В их взглядах смешивались безграничное счастье и глубоко спрятанный страх. Они вернули своего сына, но он был незнакомцем с пустыми, испуганными глазами.
Наконец, мать, погладив его по волосам, сказала тихим, дрожащим голосом: — Тебе нужно отдохнуть, сынок. Иди в свою комнату.
Отец помог ему подняться, и Макс, как во сне, побрел по коридору. Он открыл дверь в свою комнату и замер на пороге.
Все было точно таким, каким он это оставил. Как ему казалось, вчера утром. На стуле висела недоношенная футболка, на столе лежал открытый учебник по геометрии, на стене висели плакаты его любимых групп. Но теперь это место казалось ему чужим. Это была комната мальчика, который ушел в поход неделю назад и не вернулся. Это был почти мемориал, музей его собственной жизни, к которой он больше не имел отношения. Он чувствовал себя призраком, вторгшимся в чужое святилище.
Он медленно прошел и сел на кровать. Пружины знакомо скрипнули. Он провел рукой по покрывалу. Все было реальным, но он сам ощущал себя фальшивкой. Родители тихо прикрыли за ним дверь, оставив его одного.
Макс лег и закрыл глаза, надеясь, что сможет отключиться, провалиться в сон и проснуться нормальным. Но вместо этого перед глазами снова и снова вспыхивал слепящий зеленый свет, а в ушах стояла оглушительная тишина пустого берега. Голова гудела от усталости и пережитого шока.
Именно в этой тишине, на грани сна и яви, он услышал это.
Это не был звук, донесшийся из коридора. Это была мысль. Четкая, ясная, полностью сформировавшаяся, она возникла прямо в его сознании, но она была не его. Она была пропитана такой всепоглощающей материнской любовью и болью, что у него перехватило дыхание.
«Господи, спасибо, спасибо, что ты его вернул... Только бы с ним все было в порядке... Что же там случилось, в этом проклятом лесу? Он такой испуганный... совсем не говорит... смотрит сквозь меня...»
Макс резко сел на кровати, его сердце заколотилось как сумасшедшее. Он огляделся. Дверь была закрыта. В доме стояла тишина. Но он был уверен, что это не плод его воображения. Мысль была слишком реальной, слишком... чужой. И сразу после того, как она оборвалась, он услышал из-за двери тихий, сдавленный всхлип — так плакала его мать, стараясь, чтобы он не услышал.
Кровь застыла в его жилах.
«Это стресс, — прошептал он сам себе, обхватив голову руками. — Просто галлюцинация. От шока. Я так устал, что мне уже кажется, будто я слышу мысли».
Он изо всех сил вцепился в это логичное, простое объяснение. Это был единственный якорь, который удерживал его на грани безумия. Он снова лег и плотно зажмурился, пытаясь отогнать от себя этот странный, пугающий опыт. Но он не мог забыть кристальную ясность этого беззвучного голоса в своей голове. Он вернулся домой. Но он вернулся не один. Что-то из того зеленого тумана вернулось вместе с ним.
 
Глава 3: Шум в голове
 
Он провалился в тяжелый, вязкий сон без сновидений, и очнулся от луча солнца, который пробился сквозь щель в шторах и настойчиво бил прямо в глаза. На мгновение, в ту первую, благословенную секунду пробуждения, мир был в порядке. Он был просто Максом, в своей кровати, в своем доме. Но потом память вернулась — не постепенно, а обрушилась всей своей недельной тяжестью. Пустой берег. Грузовик дяди Федора. Заплаканное лицо матери. И тот странный, чужой шепот в его голове.
«Это был сон, — попытался убедить он себя, садясь на кровати. — Просто кошмар на фоне стресса».
Но когда он вышел из комнаты, вид родителей развеял эту надежду. Они сидели на кухне за нетронутым завтраком и говорили шепотом, но замолчали, как только он появился. Они пытались улыбаться, но улыбки выходили натянутыми и жалкими. Мать тут же вскочила, чтобы подогреть ему чай, отец начал расспрашивать, как он спал, но Макс чувствовал их тревогу. Она висела в воздухе плотным, удушливым облаком. Он не мог этого выносить.
— Я... я пройдусь, — пробормотал он, отодвигая чашку. — Нужно подышать.
Родители переглянулись. В их взглядах читался страх, но они не посмели ему отказать.
Выйдя на улицу, Макс с облегчением вдохнул прохладный утренний воздух. Тишина. Спасительная, нормальная тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и далеким гулом машин. Он медленно пошел по улице, наслаждаясь этим покоем.
Навстречу ему шел сосед, дядя Валера, спешивший на работу. Когда они поравнялись, Макс приготовился поздороваться, но в его сознание, как брошенный камень в воду, вдруг ворвалась четкая, раздраженная мысль:
«Черт, опять ключи забыл на тумбочке? Если вернусь, точно на автобус опоздаю...»
Макс споткнулся и замер, провожая соседа ошарашенным взглядом. Дядя Валера, даже не взглянув на него, развернулся и быстро зашагал обратно к своему дому.
«Совпадение, — пронеслось в голове у Макса. — Я просто угадал...»
Он пошел дальше, его сердце стучало быстрее. Мимо него медленно прошла старушка, опираясь на палочку. Когда она поравнялась с ним, его накрыла волна тупой, ноющей боли в пояснице, а за ней — тоскливая, серая мысль:
«Погода хорошая, а спину ломит, к дождю, не иначе... Хоть бы позвонил кто...»
Макс отшатнулся, словно от удара. Это уже не было похоже на совпадение. Он ускорил шаг, приближаясь к центру улицы, где людей было больше. И тут начался ад.
Сначала это были отдельные голоса, но чем ближе он подходил к рыночной площади, тем больше их становилось. Они сливались, накладывались друг на друга, превращаясь в невыносимую, хаотичную какофонию. Обрывки мыслей, эмоции, желания, страхи — все это врывалось в его голову без спроса.
«...купить молока и хлеба...» «...он мне так и не позвонил, ненавижу!..» «...скорей бы зарплата...» «...какой сегодня день? Вторник? Среда?..»
К мыслям добавились ощущения: вспышка чужой радости от предвкушения встречи, волна глухой зависти к проехавшей мимо дорогой машине, острый укол одиночества от старика на скамейке. Его мозг, не привыкший к такому, не справлялся. Голова раскалывалась от боли, мир перед глазами начал плыть. Он зажал уши руками, но это было бесполезно — шум был не снаружи. Он был внутри.
Паника схватила его ледяной хваткой. Развернувшись, он побежал. Обратно, домой, в единственное тихое место. Он ворвался в калитку, захлопнул за собой входную дверь и сполз по ней на пол, тяжело дыша.
Шум стих. Осталась только звенящая тишина дома и гул в его собственной голове. Сомнений не осталось. Это не галлюцинации. Зеленая молния не просто стерла неделю его жизни. Она что-то в нем сломала. Или, что было еще страшнее, — создала.
Его комната стала его убежищем и его тюрьмой. За ее пределами, за тонкой преградой входной двери, бушевал невидимый шторм чужих мыслей и эмоций, и Макс был беззащитным кораблем в этом урагане. Он сидел на полу, прислонившись спиной к кровати, и пытался дышать. Он пытался анализировать, нащупать хоть какую-то логику в этом безумии.
Он понял, что у "шума" есть радиус действия. Мысли его родителей, находившихся внизу на кухне, доносились до него лишь как далекое, едва различимое эхо, тихий гул тревоги, который он мог игнорировать, если сосредотачивался. Но стоило кому-то подойти ближе, как это работало. Он это проверил, когда отец поднялся наверх и прошел мимо его двери в ванную. На несколько секунд в голову Макса ворвалась четкая мысль: «Надо позвонить Семенычу, сказать, что на работу пока не выйду...». Мысль исчезла, как только шаги отца удалились.
Значит, дело в расстоянии. Это было хоть какое-то правило. Хоть какая-то определенность в его новом, сломанном мире.
Дверь в его комнату тихо скрипнула. Вошла мать. Она ничего не сказала, только посмотрела на него с бесконечной тоской. В руках у нее была небольшая стопка одежды. Она молча положила ее на стул у стола. Это были его вещи из похода — джинсы и футболка, уже выстиранные и аккуратно сложенные. Реликвии из прошлой жизни. — Если что-то нужно, позови, — тихо сказала она и вышла, прикрыв за собой дверь.
Макс долго смотрел на эту стопку одежды. Она была единственным материальным свидетельством того, что поход вообще был. Что все это ему не приснилось. Он встал, подошел к стулу и взял в руки футболку. Обычная, серая, с выцветшим принтом. Она пахла маминым стиральным порошком, запахом дома и безопасности. Он поднес ее к лицу, зарылся в ткань, пытаясь унять дрожь.
И в тот момент, когда его пальцы крепче сжали материал, мир вокруг него исчез.
Это не было похоже на "шум". Это была вспышка. Тотальное, всепоглощающее погружение. Он больше не стоял в своей комнате. Он сидел у костра. Он чувствовал жесткую, прохладную землю под собой и жаркое дыхание огня на своем лице. Он слышал, как трещат поленья и как Лена, смеясь, рассказывает свою страшилку про туман-морок. Он видел, как искорки от костра отражаются в ее восторженных глазах, как ветер треплет прядь ее волос. Это не было воспоминанием. Это было сейчас. Звук, зрение, ощущения — все было абсолютно реальным.
Вспышка оборвалась так же внезапно, как и началась.
Он снова стоял посреди своей тихой, залитой солнцем комнаты. Футболка выпала из его ослабевших рук и упала на пол. Макс отшатнулся, тяжело дыша, и уперся руками в стол, чтобы не упасть. Сердце колотилось где-то в горле.
Что это было?
Он смотрел на футболку, лежащую на полу, как на ядовитую змею. Это была память. Но не его. Это была память самого предмета. Эхо событий, которое впиталось в ткань.
Дрожащей рукой он снова поднял футболку. Прикоснулся. Ничего. Он смял ее, прижал к себе. Тишина. Тогда он протянул руку и коснулся джинсов, лежавших на стуле.
Короткий, как удар тока, образ: его собственные ноги в этих джинсах шагают по густому папоротнику. Секунда. И снова ничего.
Он понял. Он понял с ужасающей, головокружительной ясностью. Дело было не только в людях. Дело было и в вещах. Он мог читать прошлое, прикасаясь к предметам.
Он снова посмотрел на футболку. На этот раз в его взгляде был не только страх. Впервые с момента возвращения в нем зажегся крошечный, почти безумный огонек надежды. Если он может видеть прошлое... может, он сможет увидеть, что случилось с ними? С Леной, Артёмом, Катей? Эта проклятая способность, этот шум в голове... возможно, это был не только его ад, но и его единственный ключ.
Прошло два дня. Два дня, которые Макс провел в добровольном заточении в своей комнате, изучая свою новую, пугающую способность. Он прикасался к разным вещам, пытаясь вызвать видения прошлого. Получалось не всегда. Иногда требовалось сильное эмоциональное потрясение или долгая концентрация. Старый футбольный мяч не показал ничего, но брелок от ключей, который он вертел в руках во время ссоры с Артёмом, на секунду ошпарил его волной глухого раздражения. Он учился. Он составлял в уме карту своего проклятия.
На третий день в их дверь снова позвонили. Макс, который теперь реагировал на каждый звук извне, напрягся. Вниз спустилась мать, и вскоре он услышал из прихожей тихий, ровный мужской голос. Голос следователя Морозова.
Мать позвала его. Когда Макс вошел на кухню, Морозов уже сидел за столом. Он выглядел уставшим, как и в прошлый раз, но сегодня в его взгляде была какая-то выверенная, профессиональная мягкость. Рядом с ним на столе лежал блокнот.
— Здравствуй, Максим, — сказал он. — Не буду ходить вокруг да около. Я пришел еще раз поговорить. Мы понимаем, что тебе тяжело, но любая, даже самая незначительная деталь может нам помочь найти твоих друзей.
Макс сел напротив. Он чувствовал себя как на допросе. Но сегодня что-то было иначе. Он не просто видел перед собой следователя. Он чувствовал его. От Морозова исходил слабый, но отчетливый фон профессиональной усталости, легкого скепсиса и искренней, но отстраненной жалости.
— Я уже все рассказал, — тихо ответил Макс.
— Иногда память возвращается не сразу. После шока... — Морозов сделал паузу. — Попробуй еще раз. Вспомни утро. Что-то необычное было? В поведении ребят? В лесу?
Макс глубоко вздохнул. Он не мог рассказать ему о голосах в голове или видениях от вещей. Его бы тут же отправили в лечебницу. Но он мог попытаться донести суть. Ту невыразимую неправильность всего произошедшего.
— Лес... он был другим, когда я очнулся, — начал он, тщательно подбирая слова. — Деревья казались старше. И тишина... мертвая тишина. Это было не просто тихо. Воздух был... тяжелый.
Он говорил, и одновременно с этим в его голову просачивались мысли Морозова, холодные и четкие, как строчки из протокола.
«Классическая картина ПТСР. Диссоциативная амнезия, искажение воспоминаний. Пациент пытается заполнить пробелы в памяти ложными, символическими образами. "Старый лес", "мертвая тишина" — типичные метафоры пережитой травмы...»
Макс замолчал на полуслове. Он смотрел на сочувствующее лицо Морозова и одновременно "слышал" его профессиональный диагноз. Следователь видел в нем не свидетеля, а жертву. Пациента.
— Продолжай, — мягко подбодрил его Морозов. — Все, что кажется тебе важным.
Но Макс уже понял, что это бесполезно. Стена между ними была невидимой, но несокрушимой. Он говорил на другом языке.
«...бедняга. Ему не ко мне, ему к хорошему психологу надо. Вряд ли он вообще что-то вменяемое помнит о самом моменте исчезновения группы. Память заблокирована...» — пронеслось в сознании Макса.
— Я... я больше ничего не помню, — выдавил он. Голос сел. Он почувствовал себя невероятно одиноким.
Морозов понимающе кивнул, закрывая блокнот. Он добился того, чего хотел — убедился, что мальчик не в себе. — Хорошо, Максим. Ты отдыхай. Восстанавливайся. Это главное, — он встал, положив руку Максу на плечо. От этого прикосновения Макса пробила дрожь. — Если что-то еще вспомнишь, любую мелочь, даже если это покажется тебе полным бредом, — обязательно позвони. Вот моя визитка.
Он положил на стол картонный прямоугольник и, попрощавшись с матерью, ушел.
Макс сидел за столом и смотрел на визитку. Слово "бред", которое Морозов произнес вслух, было последним гвоздем, забитым в крышку гроба его надежды на официальное расследование. Он был один. Окончательно и бесповоротно один на один с тайной зеленой молнии.
Когда за следователем закрылась дверь, на кухне повисла тяжелая, гнетущая тишина. Макс продолжал сидеть за столом, гипнотизируя взглядом визитную карточку Морозова. Этот маленький прямоугольник картона был приговором. Официальным документом, удостоверяющим, что его реальность — это бред.
Мать подошла к столу и начала убирать посуду. Ее движения были резкими, нервными. Она старалась не смотреть на сына. Отец вошел следом, остановился в дверном проеме, скрестив руки на груди. Воздух на кухне сгустился, стал плотным от невысказанных слов и страхов.
— Максим... — начала мать, и ее голос дрогнул. Она поставила чашку на стол с чуть слышным стуком. — Может, следователь прав? Может, тебе и правда... нужно поговорить со специалистом? С доктором?
— Сынок, мы просто волнуемся, — подхватил отец, делая шаг вперед. — То, что ты пережил... никто не смог бы пройти через такое без последствий. Это не стыдно, просить о помощи. Мы найдем лучшего врача, он просто... поможет тебе все вспомнить, справиться с этим.
Они говорили правильные, заботливые слова. Но Макс, к своему ужасу, слышал не только их. Он слышал то, что стояло за ними. Паника, которую они отчаянно пытались скрыть.
«Он не такой, как раньше...» — билась в голове мысль матери, пропитанная ледяным страхом. «Этот взгляд... пустой... Что, если он никогда не станет прежним? Что, если он... повредился рассудком? Господи, защити его, умоляю...»
«Нужно действовать,» — звучали в голове рациональные, но полные отчаяния мысли отца. «Найти психолога. Немедленно. Нельзя это запускать, мальчик на грани. Лишь бы не замкнулся, не наделал глупостей. Он же совершенно разбит».
Он смотрел на своих любящих родителей и видел их насквозь. Он чувствовал их любовь, такую сильную, что от нее болело в груди. И он чувствовал их страх. Страх за него. И крошечную, ускользающую иголку страха перед ним. Перед его нестабильностью, перед тем, во что он превратился. Они пытались починить сломанную игрушку, не понимая, что у них в руках оказалось нечто совершенно иное.
И в этот момент Макс понял, что расскажи он им правду — о голосах, о видениях, о зеленой молнии — он не получит помощи. Он их уничтожит. Он подтвердит их самые страшные опасения и окончательно разрушит их хрупкий мир. Стена недоверия была не только с их стороны. Чтобы защитить их, он должен был сам возвести такую же стену.
Он поднял на них глаза и впервые с момента возвращения заставил себя улыбнуться. Улыбка получилась слабой и кривой, но это была улыбка. — Да, мам. Пап. Вы правы, — сказал он тихо и на удивление ровно. — Наверное, вы правы. Мне просто... нужно еще немного времени, чтобы прийти в себя. Я подумаю о докторе.
Они с видимым облегчением выдохнули. Его покладистость была для них хорошим знаком. Они не знали, что в эту самую секунду их сын принял самое важное и самое одинокое решение в своей жизни. Он больше никогда не попытается рассказать им правду. С этого момента он будет лгать, чтобы их защитить.
Он один. Один против всего мира. И расследование исчезновения его друзей теперь было только его делом.
 
Глава 4: Первые шаги
 
Следующие несколько дней Макс почти не выходил из своей комнаты. Он превратил ее в бастион, в лабораторию, в единственное место во вселенной, где он мог попытаться разобраться с хаосом, бушующим в его голове. Он сказал родителям, что ему нужно время, чтобы «прийти в себя», и они, напуганные, но и обрадованные его спокойным тоном, не смели ему мешать. Они не знали, что за его дверью идет отчаянная, изматывающая битва.
Страх никуда не делся, но он трансформировался. Из парализующего ужаса он превратился в холодную, злую решимость. Макс понял, что если он не научится управлять этим «шумом», он сойдет с ума. Он не мог вечно прятаться в четырех стенах.
Он начал с простого — с тишины. Сидя на полу и скрестив ноги, он закрывал глаза и пытался возвести в своем сознании стену. Сначала это была тонкая, дрожащая перегородка из тумана. Мысли родителей, их приглушенная тревога, доносившаяся с первого этажа, легко просачивались сквозь нее. Макс стискивал зубы и начинал заново. Он представлял себе глухую кирпичную кладку, выстраивая ее в своем воображении, кирпич за кирпичом. Это требовало чудовищной концентрации. Лоб покрывался испариной, а в висках начинало пульсировать, предвещая головную боль. Стена рушилась снова и снова.
Но на второй день у него начало получаться. Он научился игнорировать далекий фон, концентрируясь на звуке собственного дыхания. Стена стала толще, превратилась в бетонный бункер. Впервые за несколько дней он добился нескольких минут абсолютной внутренней тишины. Это было пьянящее, триумфальное чувство.
Следующим шагом был контроль. Быть глухим ко всему миру — это не выход. Ему нужно было научиться «слушать» по желанию. Он начал экспериментировать. Когда мать приносила ему обед и тихо спрашивала, как он себя чувствует, Макс пытался не просто слушать ее голос, но и целенаправленно «открыть» свой ментальный слух в ее сторону. Он представлял, как в его бетонной стене открывается маленькое, узкое окошко-бойница.
Первые попытки были провальными. Он либо не слышал ничего, кроме произносимых слов, либо «окно» распахивалось слишком широко, и его накрывало волной материнской любви и страха, от которой снова начинала болеть голова. Он понял, что это похоже на настройку старого радиоприемника. Нужно медленно и осторожно вращать ручку, чтобы поймать нужную волну, отсекая помехи.
Победа пришла на третий день. Отец прошел по коридору мимо его двери, и Макс, закрыв глаза, «потянулся» к нему своим сознанием. Он поймал четкую, бытовую мысль: «...опять эта половица скрипит. Надо будет на выходных заняться, а то всех будит по утрам». Мысль была спокойной, лишенной эмоционального надрыва, и от этого казалась еще более реальной.
Макс открыл глаза. Он смог. Он смог сфокусироваться на одном человеке, услышать его и «закрыться» обратно. Головная боль никуда не делась, но она стала фоном. Главное было в другом. Он перестал быть пассивным приемником, в который сыпался ментальный мусор со всей улицы. Он становился оператором.
Вечером того же дня он сидел в своей тихой, запертой изнутри комнате. Впервые он не чувствовал себя жертвой. Да, он был сломлен, изменен, проклят. Но в этом проклятии была своя сила. И он научится ею пользоваться. Потому что другого способа узнать, что на самом деле случилось в лесу у озера Безмолвное, у него просто не было.
Обретенный контроль принес не облегчение, а тяжелое осознание. Макс сидел в своей комнате, снова и снова прикасаясь к своей туристической футболке, но видение не повторялось. Словно предмет, отдав однажды свое самое сильное эхо, замолкал. Он видел лишь слабые, смазанные отпечатки — свои собственные ощущения, свой собственный путь по лесу. Это был тупик. Чтобы увидеть то, что случилось с друзьями, ему нужно было то, что принадлежало им. То, что было с ними в тот самый момент.
Эта мысль была простой и одновременно чудовищной. Она означала, что ему придется пойти к их родителям. Придется посмотреть в глаза людям, чьи дети не вернулись, в то время как он, Максим, сидит здесь, живой. Он чувствовал себя самозванцем, уцелевшим по ошибке. Мысль о том, чтобы пойти и просить у них вещи их пропавших детей, казалась кощунственной, похожей на мародерство на пепелище чужого горя.
Он несколько раз подходил к двери своей комнаты, но так и не решался выйти. Он слышал приглушенную боль своих родителей и мысленно умножал ее на четыре. Эта арифметика горя была почти невыносимой. Но потом, в тишине, он снова вспоминал то короткое, яркое видение: смех Лены у костра. Живой, настоящий. И эта память перевесила и страх, и чувство вины. Он должен был знать. Он должен был начать. И начать он должен был с нее.
Выйдя из дома, он впервые за несколько дней заставил себя возвести «стену» и пойти по улице. Мир стал приглушенным. Он все еще чувствовал фоновый гул мыслей прохожих, но теперь это был лишь далекий шум прибоя, а не оглушающий шторм. Соседи, встречавшиеся ему по пути, смотрели с жалостью. Он был для них «тот самый мальчик, который выжил», ходячее напоминание о трагедии.
Дом Лены находился на соседней улице. Подойдя к калитке, Макс почувствовал, как его ментальная защита трещит по швам. От дома исходила такая плотная, тяжелая аура горя, что ее можно было почти потрогать. Он заставил себя нажать на звонок.
Дверь открыла ее мама, Елена Петровна. Увидев Макса, она замерла, и на ее лице отразилась сложная гамма чувств — удивление, боль и тень чего-то похожего на надежду, которая тут же угасла. — Максимилиан... проходи, — тихо сказала она.
Он вошел в дом. Здесь тоже царила звенящая тишина, но иного рода, чем в его доме. Это была тишина музея, где все вещи остались на своих местах, но жизнь их покинула. На комоде в прихожей стояла фотография Лены в черной рамке.
Елена Петровна провела его в гостиную. Их разговор был рваным и мучительным. Она расспрашивала о его самочувствии, но ее мысли, которые теперь прорывались сквозь его защиту, кричали о другом. «Такой же, как Леночка... ровесник... почему он, а не она? Нет, нельзя так думать, нельзя... мальчик не виноват... он тоже настрадался...» Каждое ее слово причиняло Максу физическую боль.
Наконец, собравшись с духом, он выдавил из себя причину своего прихода. — Елена Петровна... я... я бы хотел взять что-нибудь на память о Лене. Какую-нибудь мелочь... если можно.
Женщина посмотрела на него долгим, полным слез взглядом. Кажется, она поняла его без лишних слов. Она молча вышла и через минуту вернулась. В ее протянутой руке на тонкой серебряной цепочке висел маленький кулон в виде полумесяца. — Она его почти не снимала, — прошептала она. — В тот день он был на ней. Мы нашли цепочку в ее палатке... разорванную.
Макс осторожно взял кулон. Холодный металл коснулся его пальцев. — Спасибо, — прохрипел он.
И в тот момент, когда его ладонь полностью сомкнулась вокруг серебряного полумесяца, мир взорвался.
Это было не видение. Это был удар. Тьма. Непроглядная, звенящая от воя ветра и хлещущего дождя. На долю секунды все озарилось неистовым, больнично-зеленым светом. И в этой вспышке, прямо перед ним, висело лицо Лены. Мокрые волосы прилипли ко лбу и щекам. Глаза были расширены до предела, в них стоял такой первобытный, животный ужас, на какой только способен человек. А рот был открыт в беззвучном крике. Она смотрела не на него. Она смотрела сквозь него, на что-то невообразимо страшное, что находилось прямо за его спиной.
Видение оборвалось. Он снова стоял посреди тихой гостиной, судорожно сжимая в потной ладони кулон. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот проломит ребра. Теперь он знал. Они не просто заблудились. В ту ночь в лесу, во время зеленой грозы, произошло нечто ужасное. И Лена это видела.
Макс вышел из дома Захаровых, как оглушенный. Он шел, не разбирая дороги, а в сжатом кулаке в кармане лежал холодный серебряный полумесяц. Перед его внутренним взором снова и снова, как заевшая кинопленка, прокручивалась одна и та же сцена: тьма, вой ветра и лицо Лены, искаженное предсмертным ужасом.
Что она увидела? Что могло напугать человека сильнее, чем гроза и ураган? Этот беззвучный крик был обращен не на стихию. Он был обращен на нечто конкретное.
Он остановился посреди улицы. Видение было ключом, но оно было вырвано из контекста. Это была одна деталь огромной, непонятной мозаики. И теперь он вспомнил. Слухи. Те обрывки фраз, что он "слышал" раньше, до того, как научился ставить "стену". Про каких-то ученых, про старый секретный объект. Тогда это казалось неважным фоном, но теперь, после видения, эти слухи обретали зловещий смысл. Зеленая молния, которую он видел своими глазами. Зеленая вспышка в видении Лены. "Ученые". Все это звенья одной цепи. Ему нужна была информация. Не официальные отчеты, а то, о чем шепчутся в городе. Народная память.
Его целью стало небольшое кафе "Уют" рядом с центральным рынком. Место, где пенсионеры за чашкой чая обсуждали политику и цены, где мужики после смены пропускали по рюмочке, а женщины делились последними сплетнями. Это был неофициальный информационный центр города.
Войдя внутрь, он сел за самый дальний столик в углу, заказав кофе, к которому не собирался притрагиваться. Он был шпионом во вражеском тылу, только врагом был информационный хаос. Он прикрыл глаза и осторожно, миллиметр за миллиметром, начал разбирать свою ментальную стену. Но на этот раз он не просто открывал шлюзы. Он представил себе невидимую сеть, паутину, натянутую по всему кафе. И эта паутина должна была вибрировать только в ответ на определенные слова: "озеро", "лес", "ученые", "объект", "база", "аномалия".
Сначала его уши — вернее, мозг — заполнил обычный бытовой шум. «...и я ей говорю, Валентина, ты не права!..»«...опять коленку ломит, к дождю...»«...надо картошки купить, пока не подорожала...»
Он терпеливо ждал, просеивая этот ментальный песок. И вот первая золотая крупица. Двое пожилых мужчин за соседним столиком. Один из них вспоминал свою молодость, и в потоке его мыслей мелькнуло слово "озеро". Макс сфокусировался. На поверхности старик думал о том, что кофе остыл, но под этим, в пластах памяти, Макс увидел короткую, как старая фотография, картинку: молодой парень (этот же старик много лет назад) прячется в кустах и с опаской смотрит на военный УАЗик, едущий по лесной дороге в сторону Безмолвного.
Макс расширил свою "сеть". Его внимание привлекла женщина лет шестидесяти у окна. Она смотрела на стройку нового магазина. «Всюду понастроили... а ведь раньше тут глухомань была, зона. К Объекту этому и на пушечный выстрел не подпускали...»
Бинго. "Объект". Макс осторожно "протянулся" к ее сознанию. Ее мысли были смесью собственных воспоминаний и пересказа чужих историй. Она вспоминала, как ее отец, работавший в лесничестве, возвращался домой и вполголоса говорил матери: «Опять там у этих, у ученых, небо светилось... как днем, только зеленым... Птицы с ума сходят...».
Зеленым!
Макс почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он поймал еще несколько обрывков от разных людей. Кто-то вспоминал о патрулях, перекрывавших дороги, кто-то — о странном гуле, который иногда доносился со стороны озера по ночам. Картина складывалась.
Он расплатился за нетронутый кофе и вышел на улицу. Голова гудела от напряжения, но он чувствовал не усталость, а азарт. Теперь он был уверен. Исчезновение его друзей — не несчастный случай. Они не утонули и не заблудились. Они наткнулись на что-то. На наследие секретного советского Объекта, где ученые "мудрили с погодой" и заставляли небо светиться зеленым. Его расследование вышло на новый уровень. Теперь он искал не просто пропавших подростков. Он раскапывал тайну, которую полвека назад пытались похоронить очень серьезные люди.
Макс вернулся в свою комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Он чувствовал себя водолазом, который после долгого и опасного погружения в мутные глубины наконец вернулся в безопасную декомпрессионную камеру. Его комната была именно таким местом. Здесь он мог снять свинцовый шлем и попытаться осмыслить увиденное.
Воздух был наэлектризован от напряжения, но теперь это была не паника, а лихорадочная работа мысли. Он подошел к столу и осторожно, словно священные реликвии, выложил на него свои "улики". Серая футболка, которая показала ему последний мирный вечер. И серебряный полумесяц Лены, который распахнул перед ним врата в ночной кошмар. Два предмета. Два видения, как два берега у пропасти непонимания.
Этого было мало. Ему нужна была система.
Он выдвинул ящик стола и достал оттуда обычную школьную тетрадь в клетку и шариковую ручку. Ту самую, в которой он начинал вести свой дневник страха. Теперь это будет не дневник. Это будет дело. Он раскрыл тетрадь на чистой странице и, помедлив секунду, вывел наверху аккуратными печатными буквами: «ДЕЛО ОБ ИСЧЕЗНОВЕНИИ. ОЗЕРО БЕЗМОЛВНОЕ». Сам акт написания этих слов был для него рубежом. Он официально принимал на себя эту роль. Роль, которую ему никто не давал и в которую никто, кроме него, не поверит.
Он разделил страницу на три колонки. Первая: «ФАКТЫ».
1. Пропали 3 человека: Лена З., Артём С., Катя Л. Их ищут уже больше недели.
2. Я отсутствовал 1 неделю. Для меня прошло ~3-4 часа.
3. Причина: аномальная гроза (зеленая молния, отсутствие звука, резкая смена погоды).
4. Видение №1 (моя футболка): спокойный вечер у костра. Норма.
5. Видение №2 (кулон Лены): ночь, ураган, зеленая вспышка. У Лены — крайняя степень ужаса. Она что-то видела.
6. Слухи в городе: рядом с озером в советское время был секретный научный «Объект». Эксперименты. "Зеленое небо".
Вторая колонка: «МОИ СПОСОБНОСТИ».
1. Телепатия. Чтение мыслей и сильных эмоций. Радиус действия ограничен. Требует контроля («стена», «фокус»). Вызывает головную боль.
2. Психометрия. Чтение «памяти» предметов через прикосновение. Требует сильного эмоционального заряда у предмета. Показывает прошлое в виде ярких, коротких вспышек.
Он откинулся на спинку стула, глядя на исписанный лист. Впервые хаос в его голове был упорядочен. Разложен по полочкам. Страх от этого не уменьшился, но он перестал быть бесформенным и всепоглощающим. Теперь у врага было имя и очертания.
Оставалась третья, самая важная колонка. «СЛЕДУЮЩИЕ ШАГИ».
1. Добыть «ключи» Артёма и Кати. Нужно увидеть то, что видели они.
2. Узнать всё об «Объекте». Где он находился? Что там изучали? Остались ли какие-то следы? Архивы? Старые карты?
3. Вернуться в лес. Найти точное место, где ударила молния. Это эпицентр. Возможно, там остались какие-то следы аномалии.
Он закончил писать и положил ручку. Он смотрел на этот лист — свой боевой план. План, который мог бы показаться бредом любому здравомыслящему человеку. Но для него это была единственная реальность.
Он поднял со стола кулон Лены. Серебряный полумесяц холодил кожу. Он делал это не из любопытства. Он делал это для нее. Для Артёма. Для Кати. Он был их единственным шансом.
Взгляд Макса, когда он смотрел на свой план, уже не был взглядом испуганного, потерянного подростка. Это был взгляд человека, у которого есть цель. Тяжелая, опасная, почти невыполнимая. Но — цель. Охота началась.
 
Глава 5: Осколки памяти
 
Пробуждение на следующее утро было иным. Впервые за все это время Макс проснулся не с чувством падения в бездну, а с четкой, холодной мыслью в голове: «План». Это слово стало его якорем. Он встал с кровати с той решительной собранностью, которой сам от себя не ожидал. Его движения стали точнее, взгляд — сфокусированнее. Даже родители, кажется, заметили эту перемену; их утренняя тревога сменилась тихим, выжидательным удивлением.
Первым делом, пока они были на кухне, он проскользнул в кладовку. Это было маленькое, заставленное всяким хламом помещение, где отец хранил свои рыбацкие и охотничьи принадлежности. Пахло старой резиной от сапог, металлом и чем-то неуловимо-лесным. Покопавшись на антресолях, среди катушек со старой леской и коробками с дробью, он нашел то, что искал: толстую картонную папку, перевязанную бечевкой. Внутри, в целлофановых файлах, хранились старые, еще советских времен, топографические карты района. Они были гораздо детальнее любых современных навигаторов, испещренные линиями высот, обозначениями родников, болот и лесных просек, о которых уже давно все забыли.
Вернувшись в свою комнату-штаб, он расстелил на полу большой, пожелтевший от времени лист. Карта пахла пылью и прошлым. Озеро Безмолвное на ней было темно-синим пятном неправильной формы. Макс взял карандаш и циркуль.
Теперь начиналось самое сложное. Ему нужно было превратить смутное воспоминание в точную координату. Он закрыл глаза, пытаясь реконструировать тот последний, роковой поход за ягодами. Он снова почувствовал под ногами упругую хвою, услышал пение птиц. Он вспоминал, как солнце стояло над горизонтом, пытаясь определить направление. «Я шел от лагеря на северо-восток, вдоль ручья… Минут двадцать, не больше… Потом свернул налево, где была старая вырубка…»
Он открыл глаза и начал сверять свои ощущения с линиями на карте. Вот их стоянка. Вот изгиб ручья. Вот на карте было обозначение старой лесосеки, помеченное еще в семидесятых. Он отмерил примерное расстояние. Пальцы дрожали от напряжения. Он начертил на карте карандашный круг — область предполагаемого эпицентра. Круг получился довольно большим, в пару квадратных километров, но это было лучше, чем ничего. Это была цель.
Затем он снова открыл свою тетрадь. На новой странице он аккуратно, стараясь подражать чертежному шрифту, перерисовал участок карты, отметил стоянку и обведенную область. Он подписал ее: «Эпицентр? Место удара молнии».
План в его голове становился четче, обрастал деталями. Он уже не просто барахтался в океане страха и неизвестности. Он строил плот. Хлипкий, ненадежный, но свой собственный. И этот плот должен был вывезти его — или его друзей — из этого шторма.
Он посмотрел на исписанный лист, на карту на полу. Лес перестал быть для него просто местом трагедии. Теперь это была шахматная доска. И он должен был сделать свой следующий ход.
Следующим пунктом в его плане был Артём. Этот визит Макс откладывал, инстинктивно чувствуя, что он будет гораздо тяжелее, чем разговор с родителями Лены. Семья Сомовых была другой. Отец Артёма, Сергей Павлович, — человек жесткий, бывший военный, владелец небольшой строительной фирмы, привыкший, чтобы все было по его правилам. Его горе, догадывался Макс, не будет тихим. Оно будет злым, ищущим виноватых.
Он подошел к их добротному кирпичному дому, обнесенному высоким забором, и почувствовал, как пришлось укреплять свою ментальную «стену». От этого места не веяло тихой скорбью; отсюда исходили волны глухой, сжатой как пружина, ярости.
Дверь открыл сам Сергей Павлович. Крупный, плечистый, с тяжелым, пронзительным взглядом, он не выглядел сломленным. Он выглядел как разъяренный медведь, у которого отняли детеныша. Он смерил Макса с головы до ног, и в его взгляде не было ни капли жалости. — Что тебе нужно, Воронов? — голос был низким и твердым, как камень.
Макс почувствовал, как под этим стальным напором его защита колеблется. В голову ворвались мысли отца Артёма, колючие, как битое стекло. «Пришел... Выживший... Смотрит своими глазами, а мой сын где-то там... Что он знает? Он точно что-то скрывает, я нутром чую! Почему он, а не мой Тёмка, мой чемпион, мой наследник?..»
Понимание того, что за гневом скрывается та же отцовская боль, помогло Максу устоять на ногах. Он не стал оправдываться. — Здравствуйте, Сергей Павлович. Я пришел выразить соболезнования. И... попросить.
— Попросить? — в голосе мужчины зазвучал металл. — Что ты можешь у нас просить?
Из-за его плеча выглянула мать Артёма, тихая, заплаканная женщина, полностью подавленная горем и властной натурой мужа. — Сережа, не надо, — прошептала она. — Это же Макс, друг Тёмы...
— Друг? — пророкотал Сергей Павлович. — Друзья не бросают!
— Я хочу взять что-то на память об Артёме, — выдавил из себя Макс, глядя прямо в глаза мужчине. — Какую-нибудь вещь, которая была ему дорога.
Отец Артёма хотел было рявкнуть что-то еще, но его жена положила руку ему на плечо и тихо сказала: — Я принесу. Тёма бы хотел.
Она скрылась в доме и через минуту вернулась, протягивая Максу знакомый предмет. Это был складной нож Артёма, с множеством лезвий и инструментов, который тот получил в подарок от отца и невероятно им гордился.
Макс взял нож, чувствуя его приятную тяжесть. — Спасибо, — сказал он и, не говоря больше ни слова, развернулся и быстро пошел прочь от этого дома, от этой яростной скорби.
Он не стал ждать, пока доберется до дома. Завернув за угол, он присел на скамейку в пустынном сквере. Руки дрожали. Он крепко сжал рифленую рукоять ножа, закрыл глаза и приготовился.
Удар. Тьма. Вой ветра, как и в прошлый раз. Но эмоция, захлестнувшая его, была совершенно другой. Не страх. ЯРОСТЬ. Слепая, всепоглощающая, собственническая ярость. В очередной вспышке зеленого света он увидел лицо Артёма. Оно было перекошено гримасой гнева, ноздри раздуты, зубы оскалены.
И мысль, которая ударила Максу в мозг, была не криком о помощи. Это было злобное, выплеснутое в темноту проклятие, направленное на кого-то невидимого. «...так не доставайся же ты никому!»
Видение исчезло. Макс сидел на скамейке, похолодевший, и смотрел на нож в своей руке. Это все меняло. Лена была напугана. Она была жертвой. Но Артём... он был в ярости. На кого он так злился в тот момент? На Лену? На него, Макса? Неужели в хаосе той жуткой ночи произошло что-то еще? Что-то, связанное не с аномалией, а с их собственными, человеческими страстями?
В деле появился подозреваемый. И он был одним из пропавших.
Макс брел домой, а в кармане тяжело оттягивал джинсы нож Артёма. Голова шла кругом. Два видения, два осколка памяти, и они не складывались в единую картину, а противоречили друг другу, создавая мучительный диссонанс. С одной стороны — чистый, животный ужас Лены, жертвы чего-то неописуемого. С другой — слепая, человеческая ярость Артёма, больше похожая на ярость преступника, чем жертвы. Что же там произошло? Был ли враг только снаружи, в виде зеленой аномалии, или он таился и внутри их маленькой компании?
Он понял, что тонет в эмоциях — своих и чужих. Одними видениями правду не найти, они были слишком субъективны, слишком хаотичны. Ему нужны были факты, каркас, на который можно было бы нанизывать эти эмоциональные вспышки. И самым твердым фактом, который у него был, являлся тот самый таинственный «Объект».
Путь привел его к городской библиотеке. Это было старое, еще дореволюционной постройки, здание из красного кирпича. Внутри царила умиротворяющая тишина, пахло пылью и старой бумагой. Этот запах был полной противоположностью запаху озона и страха, который, казалось, навсегда въелся в память Макса. За высокой конторкой, в окружении стеллажей, уходящих в полумрак, сидел тот самый библиотекарь, Архип Семёнович.
Он был стар, но не дряхл. Седые волосы были аккуратно зачесаны, а сквозь толстые линзы очков смотрели на мир удивительно проницательные, живые глаза. Когда Макс подошел, он оторвался от книги и посмотрел на него так, словно ждал этого визита.
— Добрый день, — начал Макс, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я... готовлю школьный проект по истории нашего края. Меня интересует освоение земель в районе озера Безмолвное в советский период. Может, у вас есть какие-нибудь старые подшивки газет или... монографии?
Он попытался «прочитать» старика, но наткнулся на неожиданное препятствие. Разум Архипа Семёновича не был похож на другие. Он не «шумел». Он был спокоен, как глубокий, темный омут. Макс не мог уловить ни одной четкой мысли, только ощущение пристального, оценивающего внимания.
Библиотекарь снял очки и медленно протер их платочком. — Интересная тема вы выбрали, молодой человек, — сказал он, не спуская с Макса глаз. — Весьма специфическая. Большинство ваших сверстников история родного края интересует мало. Чем же именно вас привлекло Безмолвное? Место, прямо скажем, не самое гостеприимное.
— Просто... легенды, слухи, — уклонился Макс. — Захотелось отделить правду от вымысла.
Архип Семёнович усмехнулся одними уголками губ. — Похвальное стремление. Вот только не всякая правда записана в газетах. Официальная история — вещь приглаженная, удобная. Она написана на бумаге. Но есть другая история. Та, которую пишет сама земля. И у нашего озера, — он сделал многозначительную паузу, — память очень долгая.
Он встал и поманил Макса за собой вглубь хранилища. — Я дам вам несколько книг по краеведению. Но то, что вы ищете на самом деле, вы в них вряд ли найдете, — он говорил тихо, почти шепотом. — Запомните, юноша. Озеро не любит, когда чужаки лезут в его тайны. Оно умеет их хранить. И иногда, чтобы оно поделилось одним секретом, нужно принести ему другой взамен.
Он протянул Максу пару пыльных, толстых книг и вернулся на свое место.
Макс вышел из библиотеки в смешанных чувствах. Он не получил прямых ответов. Но он получил нечто большее. Он понял, что Архип Семёнович знает. Он не знает о способностях Макса, но он знает тайну озера. И он не собирался делиться ею просто так. Он испытывал его. И Макс понял, что ему придется вернуться. Но в следующий раз он придет не с пустыми руками.
Макс вернулся домой, когда уже сгущались сумерки. Его мозг был перегружен. Он чувствовал себя жонглером, который отчаянно пытается удержать в воздухе слишком много предметов. Вот ледяной ужас Лены. Вот обжигающая ярость Артёма. А теперь еще и загадочные, полные недомолвок речи старого библиотекаря. Он заперся в своей комнате, сел за стол и положил перед собой улики: кулон, нож, пыльные книги. Они молчали. Осколки одной разбитой вазы, которые никак не хотели складываться вместе.
Он пытался читать, но сухие строчки краеведческих монографий расплывались перед глазами. Он снова и снова открывал свою тетрадь, смотрел на свой план, но теперь тот казался ему наивным и слишком простым. Реальность была куда запутаннее.
Измотанный, он, наконец, лег в постель, провалившись в беспокойный, прерывистый сон.
И оказался в лесу.
Это был не просто сон. Это был концентрат его страхов. Лес из его кошмара был гротескной, искаженной версией настоящего: деревья изгибались под неестественными углами, их ветви напоминали костлявые руки, а земля под ногами была зыбкой и болотистой. И тишина. Та самая, мертвая, изначальная тишина.
Единственным источником света была все та же беззвучная зеленая молния. Но теперь она не била один раз. Она пульсировала с мерным, сводящим с ума ритмом, как больное сердце вселенной. Каждая вспышка на долю секунды вырывала из темноты леденящий душу образ.
Вспышка.
Прямо перед ним лицо Лены, мокрое от слез и дождя. Ее рот искажен в беззвучном крике, в расширенных зрачках отражается зеленый огонь. Ее ужас был настолько осязаем, что Макс почувствовал, как его собственная кровь стынет в жилах.
Тьма.
Вспышка.
На месте Лены возник Артём. Его лицо было перекошено не страхом, а звериной яростью. С губ срывались беззвучные проклятия, а в глазах горел огонь ненависти. Макс чувствовал жар его гнева даже сквозь пелену сна.
Тьма.
Вспышка.
Новый образ, от которого ему стало по-настоящему страшно. Катя. Спокойная, тихая Катя. Ее лицо было безмятежным, почти блаженным. Она не кричала и не злилась. Слегка запрокинув голову, она смотрела прямо в пульсирующее зеленое небо, и ее широко раскрытые, пустые глаза, казалось, вбирали в себя этот ядовитый свет. Словно она была не жертвой шторма, а его жрицей.
Тьма.
Вспышка.
Последний образ. Среди кривых, уродливых деревьев стоял библиотекарь, Архип Семёнович. Он не был напуган или зол. Он просто стоял в тени, сложив руки на груди, и смотрел прямо на Макса своим пронзительным, всезнающим взглядом. Его губы шевельнулись, и хотя Макс не слышал звука, он знал, что говорит старик. Слова эхом пронеслись в его сознании: «Не буди то, что спит, мальчик...».
Макс с криком проснулся, рывком сев на кровати. Он был весь в холодном поту, сердце бешено колотилось. Он был в своей комнате, в безопасности. Но образы из кошмара стояли перед глазами, словно выжженные на сетчатке.
Сон не дал ему ответов. Он лишь подбросил новые, еще более страшные вопросы. Страх Лены. Гнев Артёма. И жуткий, необъяснимый транс Кати. Словно зеленая молния для каждого из них стала чем-то своим, личным.
И предостережение библиотекаря... "Не буди то, что спит".
Макс понял, что он не просто расследует старую тайну. Он идет по следу чего-то древнего и могущественного. И он уже разбудил его.
 Глава 6: Не один такой?
 
Прошла еще пара дней, тяжелых и вязких, как болотная топь. Кошмар не отпускал Макса, он цеплялся за него даже днем, всплывая в памяти жуткими, искаженными образами. Расследование зашло в тупик. Он был перегружен противоречиями: страх Лены, гнев Артёма, странная безмятежность Кати в его сне, загадки библиотекаря. Он чувствовал, как стены его комнаты начинают давить на него, а одиночество становится почти физически ощутимым. Ему отчаянно требовалась передышка, глоток нормальной жизни, чтобы окончательно не потерять связь с реальностью.
Он решил рискнуть и снова пойти в кафе «Уют». Не для расследования, а для терапии. Просто посидеть среди людей, послушать их банальные, приземленные мысли о счетах, ужине и погоде. Он возвел свою ментальную «стену», оставив лишь крошечную щель, чтобы не оказаться в полной изоляции, и отправился в город.
Кафе встретило его спасительной рутиной: звяканьем ложек, ароматом кофе, негромкими разговорами. Он устроился за своим обычным столиком в углу и позволил этому мирному шуму омывать его. Это работало. Напряжение понемногу отпускало. Он «слышал» обрывки мыслей: «...нужно не забыть забрать белье из химчистки...»«...интересно, какой счет будет в матче сегодня?..» Это была музыка нормальности, и Макс жадно вслушивался в нее.
Он уже начал думать, что эта вылазка была хорошей идеей, когда сквозь весь этот бытовой фон, как чистый колокольный звон сквозь рыночный гул, пробилась одна мысль. Она была не похожа на остальные. Она была четкой, долгой и пропитанной знакомой, застарелой тоской.
Мысль исходила от девушки, сидевшей через два столика от него. Она могла быть его ровесницей или чуть старше, с серьезным лицом и копной темных волос. Она машинально рисовала что-то в блокноте и смотрела в окно.
«Опять этот сон сегодня... тот же самый. Густой зеленый туман ползет между деревьями, и чувство, что я сейчас растворюсь... Как же он меня вымотал... И ведь началось все с того самого дня, когда я в детстве у озера потерялась... Почему я?..»
Макс замер. Его рука с чашкой застыла на полпути ко рту. «Зеленый туман». Эти слова были эхом его собственной тайны. «Потерялась у озера». Это не могло быть простым совпадением. Статистически невозможно.
Он перевел взгляд на девушку, теперь уже рассматривая ее по-настояшему. Он заметил усталость в ее глазах, то, как напряженно она сжимает карандаш. Он узнал этот вид. Вид человека, который давно несет в себе тяжелую, необъяснимую тайну.
Сердце Макса забилось с новой силой. Страх, одиночество, отчаяние — все это на мгновение отошло на второй план. Впервые за все это время он посмотрел на другого человека и понял: он не один. В этом городе был как минимум еще один человек, к которому прикоснулась аномалия озера Безмолвное.
Он сидел и смотрел на нее, и в его голове созревало самое рискованное и самое необходимое решение за всю его жизнь. Он должен с ней заговорить.
Десятки сценариев пронеслись в голове Макса, один нелепее другого. Подойти и прямо спросить: «Привет, я слышу твои мысли про зеленый туман, у меня что-то похожее»? Это был самый быстрый способ заставить ее вызвать полицию или санитаров. Нет, действовать нужно было тоньше. Осторожнее.
Он наблюдал за ней еще несколько минут. Она рисовала. Это был его ключ.
Собрав всю свою волю в кулак, он поднялся из-за столика. Ноги казались ватными. Сердце колотилось о ребра, как пойманная птица. Это было страшнее, чем идти к родителям Артёма. Там он шел во враждебную, но понятную среду. Здесь же он делал шаг в полную неизвестность, рискуя всем своим хрупким самообладанием.
Он подошел к ее столику. — Извини... — начал он, и голос предательски скрипнул. Он прокашлялся. — Прости, что отвлекаю. Я случайно увидел... ты очень красиво рисуешь. Это наш город?
Девушка вздрогнула от неожиданности и инстинктивно прикрыла блокнот рукой. Она подняла на него большие, серьезные карие глаза, в которых читалась настороженность. — Спасибо. Да, просто наброски.
— Меня Макс зовут, — сказал он, протягивая руку. Это был дурацкий, спонтанный жест, но он не придумал ничего лучше. Она на мгновение заколебалась, потом неуверенно пожала его руку. Ее ладонь была прохладной. — Алиса.
Они помолчали. Макс отчаянно искал, за что зацепиться. — Ты учишься в художественной школе? — спросил он первое, что пришло в голову. — Нет, я уже в колледже. На дизайнера. А это так, для себя.
Разговор грозил затухнуть, так и не начавшись. Нужно было рисковать. Макс кивнул на ее блокнот. — А ты когда-нибудь рисовала озеро Безмолвное? Там... особая атмосфера. Пейзажи такие... дикие.
Он увидел это. Легкое, почти незаметное содрогание, прошедшее по ее телу. Ее зрачки на долю секунды расширились. Он почувствовал всплеск ее тревоги — знакомый, холодный укол. Она отвела взгляд. — Нет. Я там не бываю. Не люблю это место.
Ее голос стал тише и холоднее. Это был верный знак. Он попал в цель. Теперь главный, контрольный выстрел. — Да, там бывает жутковато, — сказал он как можно небрежнее. — Особенно в грозу.
Алиса резко подняла на него глаза. Теперь в них была не просто настороженность, а откровенное, пронзительное удивление. Она изучала его лицо, пытаясь что-то понять. В ее голове, как испуганный мотылек, билась мысль, которую Макс отчетливо «услышал»: «Откуда он знает? Он что, чувствует то же самое?.. Нет, бред какой-то...»
Макс выдержал ее взгляд, стараясь вложить в него все свое отчаяние и надежду. Он показал ей, что не шутит, что он не пытается ее напугать. И что-то в его лице заставило ее поверить ему. Она сделала глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в холодную воду.
— Я не знаю, почему я тебе это рассказываю, — заговорила она очень тихо, так, что ему пришлось наклониться, чтобы расслышать. — Мне было лет десять. Мы были у озера с родителями. Я отбежала от них буквально на пару минут, за бабочкой погналась... и тут с воды пополз туман. Густой, молочно-зеленый. И тишина... мертвая. Я заблудилась. Не помню, сколько бродила, может, час, может, больше. Не было страшно, было... странно. Словно я во сне.
Она сделала паузу, облизав пересохшие губы. — Когда родители меня нашли, я просто сидела на поваленном дереве и смотрела в этот туман. Я ничего не могла им объяснить. И с тех пор... — она замолчала, словно не решаясь произнести это вслух. — Мне снятся сны. Про этот зеленый туман. И я... я стала... чувствовать вещи. Настроение людей, какие-то события. Иногда мне кажется, что я просто медленно схожу с ума.
Она закончила и посмотрела на него испуганным, затравленным взглядом человека, который только что признался в самом страшном своем секрете.
А Макс смотрел на нее, и по его щеке медленно катилась слеза. Но это была слеза не горя, а безграничного, оглушительного облегчения. Он не сумасшедший. И она тоже.
Макс смотрел на испуганное и одновременно исполненное вызова лицо Алисы, и стена, которую он так долго и мучительно возводил внутри себя, дала трещину. Он протянул руку через стол и накрыл ее ладонь, сжимавшую карандаш.
— Ты не сумасшедшая, Алиса, — сказал он тихо, но с такой уверенностью, что она вздрогнула. — Ты не одна.
Алиса недоверчиво посмотрела на него, готовая в любой момент отдернуть руку и сбежать. Макс понимал, что у него есть всего один шанс. Один-единственный выстрел, чтобы доказать, что он не просто странный парень, который пытается ее разыграть.
— Я был в походе, — начал он, и слова полились сами, как прорвавшаяся плотина. — Чуть больше недели назад. У того же озера. Мы с друзьями… — он осекся, решив пока не впутывать их в этот рассказ. — Я отошел от лагеря. И началась гроза. Такая же странная. Беззвучная, темная. И молния… она была зеленой.
При этих словах Алиса ахнула, и ее пальцы под его ладонью дрогнули. Она перестала пытаться вырваться. Она слушала.
— Я очнулся через несколько часов, — Макс решил пока опустить деталь про пропавшую неделю. Это было слишком. — И с тех пор… я слышу. Не ушами. Прямо в голове. Мысли, чувства других людей. Постоянный, бесконечный шум. Я думал, я единственный такой. Я думал, я просто свихнулся.
Он закончил и посмотрел на нее, полностью открывшись, сделав себя таким же уязвимым, какой была она мгновение назад.
Алиса смотрела на него широко раскрытыми глазами. Неверие на ее лице боролось с чем-то еще — с узнаванием, с шоком. И потом, к его изумлению, она рассмеялась. Это был не веселый смех, а тихий, немного истеричный смешок человека, с плеч которого только что сняли неподъемный груз. — Боже мой, — прошептала она. — Шум… Какое точное слово. Я никогда не слышала мысли так четко, как ты описываешь. У меня это скорее… фон. Эмоциональный фон. Предчувствия. Но я знаю, о чем ты говоришь. О, как же я знаю…
В этот момент лед между ними окончательно растаял. Они перестали быть незнакомцами. Они были двумя людьми, говорящими на одном, понятном только им, тайном языке. Они проговорили, наверное, часа два, позабыв о времени и остывшем кофе. Он рассказывал ей про перегрузку, про головные боли. Она — про внезапные приступы тревоги или радости, которые она ловила от окружающих, про вещие сны, которые сбывались в мелочах.
— Как ты с этим справляешься? — спросил Макс. — С этим шумом?
— Я долго училась, — ответила она, становясь серьезной. — Я научилась «заземляться». Когда становится совсем невмоготу, я концентрируюсь на чем-то одном, очень реальном. На узоре на столешнице. На том, как ручка давит на пальцы. На вкусе чая. Это помогает отсечь поток. Как будто вбиваешь якорь в землю во время шторма.
Она взяла салфетку и начала на ней черкать. — А еще — фильтры. Я представляю, что мой разум — это приемник. И я могу выбирать, какие частоты принимать. Чужой гнев, паника — я их мысленно приглушаю, делаю тише. А спокойствие, радость — наоборот, делаю громче. Это звучит глупо, но это работает. Требуется практика, но…
Макс слушал ее, и впервые с момента возвращения чувствовал не страх перед своими способностями, а интерес. Он был не проклят. Он был… другим. И вот сидит перед ним человек, который тоже «другой» и который научился с этим жить. Его одиночество, такое абсолютное и холодное, дало трещину. Теперь он был не один в своей лодке посреди безбрежного океана. Он встретил еще одного выжившего.
Их разговор тек сам собой, легкий и в то же время невероятно глубокий. Они были как два человека, выросшие на разных континентах, которые внезапно обнаружили, что говорят на одном и том же, никому не известном, редком диалекте. Эйфория от находки друг друга была так сильна, что Макс осмелел.
— Я тут копался немного... — начал он осторожно. — Слышал от стариков в городе... Они говорят, что в советское время у озера был какой-то секретный научный объект. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Алиса нахмурилась, пытаясь что-то вспомнить. — «Объект»... Звучит смутно знакомо, как что-то из детства, что слышишь от взрослых и не придаешь значения. Родители никогда ничего такого не рассказывали.
Макс наблюдал за ней, за тем, как она перебирает свои воспоминания. Он упомянул ключевое слово, которое подслушал в мыслях женщины в кафе. — Говорили, там работали ученые, инженеры...
При слове «инженер» Алиса замерла. Ее взгляд расфокусировался, она смотрела куда-то сквозь Макса, сквозь стену кафе. — Инженер... — повторила она почти шепотом. — Мой папа... он был инженером.
Макс затаил дыхание.
— Он умер несколько лет назад, — продолжила она, и ее голос стал тише. — Он был гениальным человеком, но очень замкнутым. И он никогда не говорил о своей работе. Никогда. Я только знала, что она секретная. Он работал где-то за городом... его часто не было по ночам... Он называл это «особый проект».
Она вдруг вскинула на Макса глаза, и в них разгоралось ошеломленное понимание. — Боже... я помню запах из его кабинета. Такой резкий, химический... запах аммиака. Так пахнет бумага для чертежей, для синек. Он прятал их, когда я входила. И разговоры по телефону... тихие, деловые. Он работал у озера. Я помню, как он однажды сказал маме, что с объекта открывается лучший вид на Безмолвное. Господи... неужели это... неужели все это связано?
Ее личная, семейная тайна и его отчаянное расследование в этот миг столкнулись и слились в одно целое. Туман, в котором она потерялась в детстве. Секретная работа ее отца-инженера. Зеленая молния. Пропавшие друзья. Все это было частями одной чудовищной головоломки.
— Алиса, — Макс наклонился к ней через стол, его голос был напряжен от волнения. — Где его бумаги? Его чертежи, записи? Они сохранились?
— Да! — ее глаза блеснули. — После его смерти мама не смогла ничего выбросить. Она просто упаковала весь его кабинет в коробки. Они все на чердаке. Я... я боялась их разбирать. Было слишком больно. Но теперь...
Она посмотрела на Макса, и в ее взгляде была новая, стальная решимость. — Я найду их, Макс. Я сегодня же вечером все там перерою. Там должны быть ответы. Там просто обязано быть хоть что-то!
Они обменялись номерами телефонов. Этот простой, будничный жест казался им сейчас торжественной клятвой.
Когда Макс вышел из кафе на залитую солнцем улицу, мир казался другим. Не таким враждебным. Не таким одиноким. Груз на его плечах не стал легче, но теперь он чувствовал рядом плечо друга. Он больше не был один. У него был союзник.
И у них была новая, ясная цель: вскрыть архивы покойного инженера, который, возможно, и был одним из тех, кто много лет назад разбудил древнюю тайну озера Безмолвное.
 Глава 7: Забытый объект
 
Максу не спалось. Он лежал в кровати, прокручивая в голове события последних дней, пытаясь найти в них логику, когда его телефон завибрировал на тумбочке. Звонок в одиннадцать вечера. На экране высветилось имя: «Алиса». Его сердце подпрыгнуло.
— Нашла! — ее голос в трубке был возбужденным, срывающимся шепотом. — Я что-то нашла, Макс! Это... я не могу объяснить по телефону. Можешь прийти? Прямо сейчас?
Через пятнадцать минут он уже стоял на пороге ее дома. Алиса встретила его с горящими глазами и пальцем, прижатым к губам. Она провела его не в гостиную, а наверх, в комнату, которая, видимо, когда-то была кабинетом ее отца, а теперь превратилась в импровизированный архив. Повсюду стояли вскрытые картонные коробки, пахло пылью и старой бумагой. Посреди комнаты, на полу, была расстелена гора документов.
— Я перебрала все, — зашептала она, указывая на хаос вокруг. — Сначала были только учебники, справочники, какие-то личные записи... А потом я нашла вот это. В самом дальнем ящике, под кипой старых счетов.
Она указала на большой, туго скрученный в трубку и перевязанный выцветшей лентой сверток.
Они опустились на колени на пол, и Алиса осторожно развернула его. Это была не карта. Это была «синька» — старый, выполненный на плотной синей бумаге, инженерный чертеж. От него исходил резкий, химический запах, который Макс никогда раньше не чувствовал. Белые, четкие линии образовывали подробный план большого участка леса.
— Смотри, — прошептала Алиса, и ее палец указал на угловой штамп с аккуратными, выведенными от руки буквами.
Макс наклонился ниже. Там, в рамке технической спецификации, было написано: «Научно-исследовательский Объект-12. План коммуникаций. Зона строгой изоляции».
У него перехватило дыхание. Это было оно. Не слух, не легенда, не домысел. Вот оно, вещественное доказательство, лежащее перед ними на полу. Они рассматривали чертеж, как завороженные. Вот контур озера. Вот их стоянка, помеченная как «туристическая зона». А в нескольких километрах к северу, в самой чаще леса, был начерчен огромный, обнесенный двойным рядом колючей проволоки, многоугольник. «Периметр охраны». Внутри него — схемы каких-то строений, помеченных как «Лабораторный корпус», «Энергоблок» и «Административное здание». К объекту вели пунктирные линии подъездных путей, которых не было ни на одной современной карте.
— Он здесь, — выдохнул Макс, проводя пальцем по белой линии забора. — Он все еще там.
— Мой отец работал здесь, — так же тихо ответила Алиса. — Он строил это... или обслуживал. Он был частью этого.
Они смотрели друг на друга поверх старого, пахнущего тайной чертежа. Теперь у них была не просто догадка. У них была карта, ведущая в самое сердце тайны. Вопрос был лишь в том, что делать с этой картой теперь.
Они еще долго сидели на полу в пыльной комнате, и синий свет старого чертежа, казалось, освещал их лица. В воздухе висел немой вопрос: что дальше?
— Мы не можем пойти туда сами, — первым нарушил молчание Макс. Его голос звучал твердо, он и сам удивился своей решимости. — Мы не знаем, что там. Охрана, радиация, да что угодно. Это глупо и опасно.
— И ты предлагаешь пойти в полицию? — Алиса скептически изогнула бровь. — К твоему Морозову? Макс, он же списал тебя со счетов как травмированного подростка. Он увидит эту карту и решит, что у нас коллективная галлюцинация. Или еще хуже — отберет ее, и мы больше ничего не узнаем. Все засекретят, и на этом конец.
Ее аргументы были логичны, но Макс чувствовал, что они должны поступить правильно. Хотя бы попытаться. — Раньше у меня были только мои слова и... ощущения. А это, — он постучал пальцем по хрустящей бумаге чертежа, — это документ. Вещественное доказательство. Такое просто так не проигнорируешь. Кроме того, там пропали люди. Мои друзья. Это их работа — искать. Мы должны дать им шанс.
Он видел в ее глазах сомнение, но в его словах была своя логика. Это был их страховой полис. Если они пойдут к следователю первыми, их потом не смогут обвинить в том, что они что-то скрывали или куда-то влезли самовольно. — Хорошо, — наконец согласилась Алиса. — Мы пойдем к твоему следователю. Но если он начнет тянуть время или отмахиваться от нас, то мы действуем сами. Договорились?
— Договорились, — кивнул Макс.
На следующий день они сидели в тесном коридоре полицейского участка. Пахло казенной краской и старыми бумагами. Вокруг ходили люди в форме, негромко переговаривались, и Макс, державший свою ментальную «стену» наготове, чувствовал общую атмосферу скуки и рутины. Их дело, их трагедия, было для этого места лишь очередной папкой на столе, досадной аномалией в мире мелких краж и бытовых ссор.
Наконец их пригласили в кабинет Морозова. Он был такой же маленький и заваленный бумагами, как и в прошлый раз. Следователь выглядел удивленным, увидев Макса снова, да еще и не одного. — Воронов? Что-то еще вспомнил? — спросил он с ноткой усталости в голосе.
— Не совсем, капитан, — ответил Макс. — Мы кое-что нашли. Это Алиса. Ее отец был инженером. После его смерти остались архивы, и она их разбирала...
Он не стал вдаваться в подробности их знакомства. Легенда была простой и правдоподобной. Он развернул чертеж и аккуратно расправил его на заваленном бумагами столе Морозова.
Следователь лениво скользнул по чертежу взглядом, но потом его глаза расширились. Усталость с его лица как рукой сняло. Он наклонился над столом, и его взгляд стал острым, профессиональным. Он вчитывался в надписи, его пальцы осторожно коснулись старой синей бумаги. — «Объект-12»... — задумчиво произнес он вслух. — Откуда это у вашего отца?
— Мы не знаем, — честно ответила Алиса. — Он никогда не говорил о своей работе.
Морозов долго молчал, изучая карту. Макс видел, как в его голове идет напряженная работа. Скепсис боролся с профессиональным любопытством. Это уже не было похоже на бред травмированного мальчишки. Это был документ. Секретный. Старый. А такие вещи просто так не появляются.
Наконец, он поднял на них тяжелый взгляд. — Слушайте меня внимательно, оба, — его голос стал жестким и официальным. — Это не игрушки. И не детективный роман. Если этот объект реален, он может до сих пор находиться под юрисдикцией военных или других ведомств. Там может быть опасно. По-настоящему. Ядерные отходы, химикаты, старые минные поля — да все что угодно. Поэтому вы сейчас отдаете этот чертеж мне и забываете о нем. Полностью. Я сделаю официальные запросы по своим каналам. Вы меня поняли? Вам туда соваться категорически запрещено.
Он аккуратно свернул чертеж и убрал его в сейф.
Они вышли из полицейского участка на улицу. Солнце светило по-летнему ярко, но им обоим было холодно. — И что теперь? — спросила Алиса, щурясь от света. — Просто сидеть и ждать, пока бюрократическая машина провернет свои шестеренки?
Макс смотрел на серое здание участка. Он отдал им свой единственный козырь. — Посмотрим, — ответил он. Но внутри он уже знал, что не сможет просто сидеть и ждать. Он должен был убедиться.
Они разошлись на углу у сквера. Алиса, полная сомнений, отправилась домой, пообещав ждать его звонка. Макс проводил ее взглядом, но сам не спешил уходить. Слова Морозова — «забудьте об этом», «я сам сделаю запросы» — звучали в ушах слишком гладко, слишком правильно. Он научился не доверять словам. Мысли и намерения были куда честнее.
Он перешел на другую сторону улицы и сел на скамейку в тени старой липы. Отсюда здание полицейского участка было как на ладони. Он достал телефон, чтобы выглядеть как обычный подросток, убивающий время. А сам, сделав глубокий вдох, направил все свое внимание, весь свой ментальный фокус на это серое, казенное здание.
Это было похоже на попытку услышать шепот в центре стадиона во время футбольного матча. Его сознание тут же атаковал разноголосый хор мыслей. Скука дежурного за стойкой, который мечтал о конце смены. Раздражение молодого лейтенанта, корпевшего над отчетом. Панический страх какого-то бедолаги в комнате для допросов, который твердил про себя: «только бы не спросили про... только бы не спросили...».
Макс отсек эти голоса. Он строил свою «стену» иначе — не глухой, а с одним узким, как игольное ушко, отверстием. Он искал конкретную ментальную «частоту». Ему нужен был знакомый сплав усталости, цинизма и профессионального долга. Ему нужен был Морозов.
Это потребовало нескольких минут предельной концентрации. Голова начала гудеть. Но вот он поймал его. Сигнал был четким. Морозов был в своем кабинете и говорил по телефону.
— ...да, Викторыч, это я, — услышал Макс в своей голове голос следователя, чистый, как будто тот говорил ему на ухо. — Слушай, тут по делу о пропавших у озера... Да знаю я, что «висяк», завтра-послезавтра собирался в архив сдавать. Но тут всплыла деталька одна...
Макс затаил дыхание.
— Пацан этот, который выжил, снова приходил. Притащил старую карту-синьку. Якобы отец его подружки был инженером. На карте обозначен некий «Объект-12». В лесу, у черта на куличках. Пробей, пожалуйста, по своим каналам. По закрытым военным архивам, если сможешь. Что это за объект был...
На том конце провода, видимо, что-то ответили. Морозов вздохнул. И его мысль, не предназначенная для ушей собеседника, лениво проплыла в эфир, и Макс поймал ее. «Для очистки совести надо проверить. Хотя ясно же, что чушь. Сгинули ребята в лесу, а этот мальчишка от травмы себе придумывает теории заговора. Жалко его, конечно... Ладно, закроем дело, и пусть психологи с ним работают».
— Да, спасибо, Викторыч, жду звонка, — вслух сказал Морозов и положил трубку.
Макс резко «отключился», возвращаясь в реальность. Мир вокруг навалился на него с новой силой — шум машин, смех детей на площадке. Но он его не замечал. Он услышал все, что ему было нужно.
«Завтра-послезавтра дело в архив». «Висяк». «Для очистки совести».
Холодная, ясная уверенность заполнила его. Никто не будет им помогать. Никто не верит ему по-настоящему. Для них это — досадная бумажная работа, которую нужно поскорее закончить. А для него — жизнь и смерть его друзей.
Он встал со скамейки. Больше не было времени на ожидание, на сомнения, на попытки играть по правилам. Правила писали не для него.
Он достал телефон и набрал номер Алисы. — У нас нет времени, — сказал он в трубку, не здороваясь. — Они закрывают дело. Мы идем туда сами.
На том конце провода на несколько секунд повисла тишина. Макс слышал только прерывистое дыхание Алисы. Он ждал ее ответа, ее сомнений, ее аргументов «против». Но то, что он услышал, было лишено колебаний. — Я так и знала, — твердо сказала она. — Я знала, что они это сделают. Где встречаемся?
Через полчаса они снова сидели на полу в ее комнате, среди коробок с прошлым ее отца. Но теперь атмосфера была другой. Не было больше эйфории открытия. Воздух был плотным и наэлектризованным, как перед грозой. Они перешли черту. Точка невозврата была пройдена.
— Морозов был прав в одном, — сказала Алиса, глядя Максу прямо в глаза. Ее взгляд был серьезным, взрослым. — Это не прогулка по лесу. Мы должны понимать, на что идем. Мы не знаем, что там. Может, там до сих пор есть какая-то охрана. Может, там опасно находиться из-за старых материалов. Мы должны быть готовы ко всему.
Она взяла чистый лист бумаги и ручку. — Итак, план, — сказала она деловым тоном, который совершенно не вязался с ее юным возрастом.
Они начали составлять список. Это занятие, такое обыденное и методичное, помогало им справиться с подступающим страхом. Они превращали свой безумный поход в тщательно спланированную экспедицию.
Первым делом Алиса взяла кальку и аккуратно, линия за линией, перерисовала копию чертежа. Оригинал был у Морозова, но теперь у них была своя карта. — Два компаса, — сказал Макс. — На случай, если один откажет. — Мощные фонари и по два комплекта батареек на каждый, — добавила Алиса. — Веревка. Метров десять, прочная. — Большая аптечка. Не просто пластырь, а с бинтами, жгутом, антисептиком. — Еда. Высококалорийная. Шоколад, орехи, сухофрукты. И вода, много воды. — Нож Артёма, — Макс дотронулся до кармана. — И кулон Лены, — кивнула Алиса, понимая его без слов. Это были их особые инструменты. Их навигаторы по прошлому.
— Нам нужно прикрытие, — сказал Макс. — Мы не можем просто исчезнуть. Родители поднимут тревогу через пару часов. Они придумали легенду: поход на Голубые скалы. Это был известный туристический маршрут, в совершенно противоположной стороне от Безмолвного. Они скажут родителям, что едут туда с ночевкой с «надежными ребятами из колледжа», вернутся завтра вечером. Это давало им почти два дня.
— Когда? — спросила Алиса, закончив со списком.
— Завтра. На рассвете, — без колебаний ответил Макс. — Чем раньше мы выйдем, тем больше у нас будет светлого времени.
Планирование было окончено. Они сидели в тишине, и тяжесть принятого решения опустилась на их плечи. Это больше не было игрой. Это было по-настоящему. Макс посмотрел на Алису и «услышал» ее мысли — это была не паника, а странный сплав страха и решимости. Она боялась, но она верила в него, в них. И это чувство придало ему сил.
— Вместе до конца, — тихо сказал он, словно озвучивая ее мысли.
— Вместе до конца, — так же тихо ответила она.
Они разошлись, чтобы собрать свои рюкзаки и солгать своим родителям. Той ночью Макс почти не спал. Он сидел за столом, и в свете лампы перед ним лежало его снаряжение: компас, фонарь, карта. И два маленьких предмета, хранивших в себе осколки памяти и боли — серебряный полумесяц и стальной нож.
Исследование было окончено. Начиналась операция.
 Глава 8: Поход в мертвую зону
 
Будильник на телефоне Макса не зазвонил. Он завибрировал под подушкой ровно в четыре утра, беззвучным, настойчивым сигналом. Макс мгновенно проснулся, словно и не спал вовсе. За окном стояла густая, предрассветная тьма. Дом был погружен в тишину, наполненную лишь мерным дыханием спящих родителей.
Он двигался по комнате как тень, натягивая заранее приготовленную одежду — плотные джинсы, походные ботинки, темную толстовку. Каждый звук — скрип половицы, шорох ткани — казался ему оглушительным. Его рюкзак, тяжелый и плотно набитый, уже стоял у двери. Он мысленно пробежался по списку: карта, компас, фонари, батарейки, еда, вода, аптечка. И главное — нож и кулон, лежавшие в боковом кармане, холодные и весомые.
Уже стоя у двери, он на мгновение замер. Из родительской спальни доносилось спокойное дыхание матери. Волна вины накрыла его с головой. Он лгал им. Он шел прямиком туда, откуда они молились, чтобы он выбрался живым. Он делал все то, чего они боялись больше всего на свете. «Я делаю это для них», — сказал он себе, хотя слова прозвучали неубедительно даже в его собственной голове. «Чтобы они узнали правду. Чтобы это не повторилось». Образ кричащей в ужасе Лены вспыхнул в памяти, и сомнения отступили.
Спускаясь по лестнице, он наступил на предательски скрипнувшую ступеньку. Он замер, превратившись в слух. Наверху что-то скрипнуло — перевернулась на другой бок мать. Макс стоял, не дыша, пока в доме снова не воцарилась абсолютная тишина. Только тогда он выскользнул за дверь, в холодную, влажную мглу.
Алиса уже ждала его на условленном месте — старой автобусной остановке на выезде из города. Ее силуэт с рюкзаком за плечами проступал сквозь клочья утреннего тумана. Она не спала, как и он. Они не сказали почти ни слова. Просто кивнули друг другу. Все было решено и обговорено вчера.
Когда они пошли по дороге в сторону темнеющей стены леса, на востоке небо начало медленно светлеть, окрашиваясь в нежные, акварельные тона. Начинался новый день. Для них он мог стать последним. Они шли плечом к плечу, оставив за спиной спящий город, и входили в лес, который уже однажды чуть не поглотил одного из них.
Первый час их пути ничем не отличался от обычной лесной прогулки. Солнце поднималось все выше, его лучи пробивались сквозь густую листву, создавая на земле живой, движущийся узор из света и тени. Утренняя прохлада сменилась теплом, воздух был наполнен ароматами сосновой смолы, влажной земли и звуками проснувшейся жизни — неугомонным чириканьем птиц, шелестом ящерицы в сухих листьях, мерным хрустом веток под их ботинками. Они шли в ровном темпе, почти не разговаривая, лишь изредка сверяясь с картой и компасом. Алиса уверенно держала азимут, а Макс шел рядом, пытаясь отогнать дурные воспоминания и сосредоточиться на задаче.
Но чем дальше они углублялись в лес, уходя от знакомых троп в сторону, указанную на старом чертеже, тем сильнее менялась атмосфера.
Первым это заметил Макс. Его внутренний «приемник», который он держал на минимальной громкости, начал улавливать странные помехи. Это не были мысли. Это было нечто более древнее. Фоновый шум. Низкий, едва различимый гул застарелого, въевшегося в это место страха. Он прикоснулся к стволу замшелой сосны, чтобы перевести дух, и на долю секунды его накрыло чужим, давно угасшим чувством — паникой заблудившегося много лет назад грибника. Он отдернул руку, как от огня.
Примерно через полтора часа пути замолчали птицы. Их гомон не просто стих — он исчез, словно они все разом улетели из этого квадрата леса. Тишина, которая пришла на смену, была неестественной, давящей. Теперь единственными звуками были их собственное дыхание и шаги.
— Ты это чувствуешь? — шепотом спросила Алиса, остановившись.
— Тишину? — так же шепотом ответил Макс.
— Не только. Воздух... он как будто стал плотнее. И за нами будто кто-то наблюдает.
Макс кивнул. Он чувствовал то же самое. Это место было живым, и оно не радовалось их приходу. Лес вокруг них тоже изменился. Здоровые, ровные сосны сменились корявыми, узловатыми деревьями, которые росли под странными углами. Подлесок стал густым и колючим, им все чаще приходилось продираться сквозь цепкие заросли, которые царапали руки и одежду. Знакомая лесная тропа окончательно растворилась, и теперь они шли исключительно по компасу и карте, сверяясь с очертаниями холмов и низин.
Макс старался держать свою ментальную «стену» крепко, но аномальный фон этого места просачивался сквозь нее. Это были не мысли, а именно осколки памяти самой земли. Проходя мимо старого, поваленного дерева, он уловил вспышку детского плача — эхо какого-то ребенка, потерявшегося здесь десятки лет назад. Он споткнулся, но Алиса подхватила его под руку.
— Здесь... что-то не так, — сказал он, пытаясь объяснить свои ощущения. — Это место... оно помнит. Помнит чужой страх. Много страха.
Алиса посмотрела на него, и в ее глазах он не увидел недоверия. Она понимала. — Я верю тебе, — твердо сказала она. — Просто идем дальше. Осторожно.
Они продолжили свой путь. Теперь они шли медленнее, внимательнее, прислушиваясь и присматриваясь к каждому шороху, к каждой тени. Они вошли во владения тайны, и тайна не собиралась так просто открывать им свои двери. Она проверяла их на прочность.
Они шли уже около трех часов, и первоначальная решимость начала уступать место тяжелой, изматывающей усталости. Лес вокруг них становился все более чужим и враждебным. Казалось, они попали в другое измерение, где действуют иные законы природы.
— Давай сверимся, — предложила Алиса, останавливаясь и стряхивая с волос прилипший лист.
Она сняла с шеи компас. Несколько секунд она молча смотрела на него, потом нахмурилась, встряхнула его и постучала пальцем по стеклу. — Странно...
— Что такое? — подошел к ней Макс.
— Смотри, — она показала ему компас.
Стрелка не указывала на север. Она не указывала вообще никуда. Она медленно, плавно вращалась по кругу, словно потеряла связь с магнитным полем Земли. — Может, твой сломался? — с замиранием сердца спросил Макс и достал свой, второй компас.
Результат был тот же. Синяя стрелка на его компасе мелко дрожала и тоже лениво ползла по кругу, совершая полный оборот примерно за десять секунд.
— Черт, — выругалась Алиса. — Мы в «мертвой зоне». Магнитная аномалия. Я читала о таких, но никогда не думала, что это реально.
Их главный навигационный инструмент стал бесполезной игрушкой. Макс почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он достал телефон. Как он и ожидал, на экране горела безнадежная надпись: «НЕТ СЕТИ». Алиса проверила свой — то же самое. Они были отрезаны. Полностью.
Именно в этот момент Макс почувствовал, как изменился фон в его голове. Это больше не были отголоски старого страха. Это было нечто иное. Постоянное, низкочастотное давление. Словно кто-то включил рядом с его головой мощную, но беззвучную машину. В ушах появился тихий, но назойливый гул, а в висках начала нарастать тупая боль.
— Что с тобой? — спросила Алиса, заметив, как он поморщился и потер лоб.
— Здесь что-то... глушит, — с трудом выговорил он. — Я ничего не «слышу». Вообще. Только этот гул, этот... белый шум. Он прямо в мозгу.
Его способности, ставшие для него шестым чувством, были подавлены. Он словно ослеп и оглох в том мире, который только начал воспринимать. Это было пугающе. Аномалия этого места влияла не только на приборы. Она влияла и на него.
— Значит, мы близко, — сделала вывод Алиса. Ее голос был напряжен, но в нем не было паники. — Очень близко. Теперь идем только по карте и по солнцу.
Они двинулись дальше, и их поход превратился в настоящее испытание. Теперь они не просто шли, они продирались. Лес здесь был совершенно диким. Они то и дело натыкались на странности, которые не могли быть созданы природой: идеально ровные, заросшие мхом рвы, угадывающиеся под слоем земли остатки каких-то бетонных конструкций, и ряды деревьев, высаженные так ровно, словно их сажали по линейке, чтобы создать живую стену.
Они шли сквозь наследие забытого объекта, и Макс чувствовал его давление каждой клеткой своего тела. Головная боль становилась все сильнее. Он был в самом сердце аномалии, и она недружелюбно изучала его, пытаясь выдавить из своих владений.
Они шли, казалось, целую вечность. Усталость превратилась в тупое, механическое состояние. Ноги двигались сами по себе, а разум был занят лишь одной мыслью — не сбиться с пути. Солнце, их единственный ориентир, начало клониться к западу. Макс уже почти свыкся с постоянной, давящей болью в голове, она стала неотъемлемой частью этого проклятого леса.
— Стой, — вдруг шепотом сказала Алиса, замирая на месте. Ее рука взметнулась, останавливая Макса.
Он замер и прислушался. Тишина. Абсолютная, неестественная. — Что?
— Смотри, — она указала пальцем вперед, чуть вправо.
Макс напряг зрение. Сначала он не увидел ничего, кроме привычной мешанины из стволов, папоротника и мха. Беспорядочная, дикая зелень. Но Алиса смотрела на что-то конкретное. И тогда он заметил. То, что его мозг сначала отказывался воспринимать. Среди всего этого природного хаоса была одна идеально прямая, неестественная линия. Горизонтальная полоса ржаво-бурого цвета, почти полностью скрытая под подушкой зеленого мха.
Адреналин ударил в кровь, смывая усталость. Они осторожно, словно боясь спугнуть притаившегося зверя, подошли ближе. Алиса подобрала с земли сухую ветку и начала счищать мох. Под ним показалась металлическая сетка. Старая, разъеденная ржавчиной, но безошибочно узнаваемая ромбовидная сетка-рабица. Забор. Периметр.
Они нашли его.
Забыв про усталость, они пошли вдоль едва заметной линии забора, углубляясь в чащу. Ржавая сетка то и дело скрывалась под землей и завалами из упавших деревьев, но они упрямо находили ее снова. Она была их путеводной нитью в этом затерянном мире.
Примерно через полкилометра лес внезапно расступился, и они вышли на небольшую, заросшую бурьяном прогалину. И увидели их. Ворота.
Они были огромными, не меньше четырех метров в высоту, сваренные из толстых стальных прутьев. Время и влага не пощадили их — вся конструкция была покрыта толстым, хлопьевидным слоем ржавчины. Ворота держались на двух массивных бетонных столбах, которые накренились и потрескались. На одном из столбов сохранился обрывок металлической таблички с полустертыми красными буквами: «...ОЙ! ...ОПАСНА...».
Тяжелые створки ворот были намертво стянуты толстой, как рука, цепью, на которой висел чудовищных размеров амбарный замок, тоже полностью съеденный коррозией. Природа медленно, но верно забирала свое: плющ и дикий виноград оплетали прутья, как зеленые змеи, а прямо сквозь одну из створок упрямо проросло молодое деревце.
Они подошли ближе и, вцепившись руками в холодный, шершавый металл, заглянули внутрь. За воротами начиналась заросшая бурьяном и мхом бетонная дорога, которая терялась в сумерках леса. По обе стороны от нее виднелись темные, безмолвные силуэты каких-то строений. Полуразрушенные, с пустыми глазницами окон, они напоминали скелеты доисторических чудовищ, застывшие в чаще.
Психическое давление здесь, у ворот, достигло своего пика. Гул в голове Макса превратился в оглушающий рев, причиняя почти физическую боль. Это место кричало, фонило своей застарелой тайной.
Они стояли молча, оглушенные своим открытием. Они нашли его. Забытый, затерянный, мертвый «Объект-12». И теперь перед ними стоял новый, самый главный вопрос, который тяжелым безмолвием повис между ними: как попасть внутрь?
 Глава 9: Бункер
 
Они стояли перед запертыми воротами, и чувство триумфа быстро сменялось фрустрацией. Массивные, проржавевшие насквозь створки были неприступны. Огромный замок, казалось, сросся с цепью в единый монолит из коррозии. Попытаться перелезть через четырехметровый забор с острыми штырями наверху было бы самоубийством.
— Должен быть другой вход, — сказала Алиса, озвучив их общую мысль. — Пролом в заборе. Что-то же должно было сгнить за столько лет.
Они приняли решение разделиться и пойти вдоль периметра в разные стороны, чтобы сэкономить время. Алиса пошла направо, Макс — налево. Договорились встретиться на противоположной стороне.
Едва Макс отошел от ворот, как гул в его голове усилился. Он понял, что сам забор, эта металлическая сетка, служит какой-то преградой, «экраном». А теперь он шел вдоль него, и аномальное поле «Объекта» давило на него с новой силой. Он продирался сквозь заросли, одной рукой касаясь ржавой сетки, и чувствовал, как от нее исходит едва заметная, неприятная вибрация.
Они прошли почти половину периметра, когда Макс услышал приглушенный крик Алисы. Он не услышал его ушами — в этом лесу звуки тонули — он его почувствовал. Короткий всплеск удивления и возбуждения. Он бросился ей навстречу, ломая ветки.
Он нашел ее в нескольких десятках метров от забора, в густом кустарнике. Она стояла на коленях на земле и разгребала руками мох и опавшие листья. — Я чуть ногу не сломала, — сказала она, не отрываясь от своего занятия. — Провалилась по щиколотку.
Под слоем лесного мусора виднелся угол чего-то бетонного. Работая вместе, они расчистили площадку примерно метр на метр. Это был оголовок какого-то подземного сооружения. В центре бетонного квадрата располагался тяжелый стальной люк с утопленным в него штурвалом, похожим на вентиль от корабельной переборки.
— Аварийный выход? Вентиляционная шахта? — предположила Алиса.
— Наш шанс, — ответил Макс.
Штурвал был покрыт таким слоем ржавчины, что казался единым целым с люком. Они попробовали повернуть его вдвоем, навалившись всем весом. Он не поддался ни на миллиметр. — Давай нож, — сказала Алиса.
Макс протянул ей нож Артёма. Она выбрала самое прочное лезвие и начала методично, сантиметр за сантиметром, соскребать и откалывать ржавчину из паза вокруг штурвала. Затем они использовали прочную отвертку из того же набора как рычаг, вставив ее в одну из рукояток штурвала.
Они налегли снова. Макс чувствовал, как напрягаются все его мышцы. Послышался отвратительный, скрежещущий звук. Штурвал, сопротивляясь, поддался. Еще одно усилие, и он со скрипом провернулся на четверть оборота. Раздался громкий щелчок заржавевшего внутреннего механизма.
Теперь предстояло самое тяжелое. Они поддели край люка отверткой, потом просунули под него пальцы. Крышка была чудовищно тяжелой. На счет «три», кряхтя от натуги, они рванули ее вверх. Она медленно, со стоном, приподнялась, и им в лицо ударила волна спертого, холодного воздуха. Пахло могилой. Пахло сырым бетоном, плесенью и еще чем-то — резким, химическим, неестественным запахом озона.
Они заглянули внутрь. Луч фонарика вырвал из темноты уходящую вертикально вниз ржавую лестницу, скобы которой терялись в непроглядной черноте. Дна не было видно.
Они переглянулись. Страх был. Но пути назад уже не было. — Вместе, — шепнула Алиса. — Вместе, — эхом отозвался Макс.
Она первой перекинула ногу через край лаза и, крепко вцепившись в холодные, скользкие скобы, начала спуск. Ее фонарик освещал путь. Через мгновение ее фигура растаяла во тьме. Макс сделал глубокий вдох, изгоняя последние сомнения, и полез вслед за ней, в холодную, безмолвную пасть забытого бункера.
Спуск казался бесконечным. Ржавые, холодные скобы лестницы были скользкими от влаги, и приходилось двигаться медленно, нащупывая каждую следующую ступень в темноте. Лучи их фонариков выхватывали лишь небольшие участки бетонной шахты, по стенам которой сочилась вода. Единственными звуками были их собственное сбивчивое дыхание и редкие капли, срывавшиеся откуда-то сверху и с глухим стуком разбивавшиеся внизу.
Наконец, футов через тридцать, их ноги коснулись твердого пола. Они оказались в длинном, прямом коридоре, который терялся в темноте в обе стороны. Воздух здесь был мертвым, спертым. Потолочные плафоны аварийного освещения были разбиты или покрыты толстым слоем пыли и паутины. Вдоль стен шли толстые пучки кабелей, кое-где сорвавшиеся с креплений и свисавшие, как высохшие лианы.
— Похоже на правительственный бункер, — прошептала Алиса, и ее шепот прозвучал оглушительно громко в этой гробнице.
Они решили двигаться налево, держась ближе друг к другу. Первая стальная дверь на их пути была не заперта. Она поддалась с оглушительным, протяжным скрипом, который эхом прокатился по коридору, заставив их обоих вздрогнуть. За дверью оказалась небольшая комната, похожая на кабинет. Стол, пара стульев. На полу были разбросаны бумаги, превратившиеся от сырости в единую слипшуюся массу. На стене висел отрывной календарь, застывший на дате, от которой у Макса по спине пробежал холодок: «13 августа 1988 года».
Они заглянули в следующую дверь. Комната отдыха. Пара диванов с вылезшими пружинами, перевернутый стол, разбитая чашка на полу. Все выглядело так, будто люди покинули это место в невероятной спешке, бросив все на полуслове. Чувство внезапной, катастрофической эвакуации витало в воздухе.
В конце коридора они увидели большие, двустворчатые двери, отличавшиеся от остальных. Они были сделаны не из крашеной стали, а из чего-то похожего на нержавейку, и на каждой было по круглому окошку-иллюминатору из толстого, мутного стекла.
Макс толкнул одну из створок. К его удивлению, она открылась почти беззвучно, на хорошо смазанных петлях. Они шагнули внутрь и замерли, ошеломленные.
Они оказались в огромном, круглом зале. Потолок терялся где-то вверху, во мраке. Их фонарики были бессильны осветить все помещение, их лучи лишь скользили по стенам, выхватывая из темноты ряды шкафов с аппаратурой, похожей на декорации к старому фантастическому фильму. Огромные компьютеры с вращающимися бобинами магнитной ленты, осциллографы с потухшими зелеными экранами, и бесчисленные панели управления, усеянные сотнями тумблеров, кнопок и циферблатов.
Но главным было то, что находилось в центре зала.
На невысоком круглом подиуме возвышалась исполинская, невообразимая конструкция. Это было хитросплетение гигантских медных катушек, толстых, как удавы, кабелей, уходящих под пол, и каких-то странных, похожих на кристаллы, линз, сфокусированных в одной точке над центром платформы. Машина была темной и безмолвной, но от нее исходила аура колоссальной, дремлющей мощи.
Гул в голове Макса, который почти стих в коридорах, здесь зазвучал с новой силой. Он был сфокусированным, чистым, и исходил прямо от этого металлического монстра. Это место было сердцем аномалии. Ее источником.
Макс почувствовал странное, иррациональное притяжение к этой машине, словно она звала его. Не обращая внимания на осторожный оклик Алисы, он медленно, как завороженный, шагнул из темноты коридора в огромный, безмолвный зал, к бездействующему сердцу «Объекта-12».
Алиса с тревогой смотрела, как Макс, словно лунатик, движется к центру зала. — Макс, осторожнее! Не трогай ничего! — крикнула она.
Ее голос гулко разнесся по огромному помещению, но Макс, казалось, его не слышал. Он был в плену у этого места. Гул в его голове, который до этого был просто назойливой помехой, теперь приобретал структуру. Он слышал в нем отголоски сотен голосов, говоривших одновременно, эхо давно ушедших событий, зацикленное в этом бетонном склепе. И все это исходило от центральной машины. Она была резонатором, усилителем, сердцем этого психического шторма.
Оставив Макса, Алиса решила действовать. Она направила свой фонарь на ближайшую панель управления, пытаясь найти хоть какие-то надписи, хоть какие-то подсказки.
Макс тем временем подошел к главному пульту у основания машины. Он был покрыт толстым слоем пыли, но под ним угадывались ряды тумблеров, большая красная кнопка под откидной пластиковой крышкой и темный, безжизненный экран осциллографа. Давление в голове стало почти физическим. Ему казалось, что если он сейчас не сделает то, чего от него требует это место, его череп просто разорвется. Он чувствовал непреодолимое, почти животное желание — прикоснуться. Узнать.
Его рука медленно, словно не по его воле, поднялась и опустилась на холодную металлическую поверхность пульта.
В то же мгновение мир исчез.
Тьма и тишина взорвались какофонией звука и света. Он больше не стоял в заброшенном бункере. Он стоял на том же месте, но десятки лет назад. Зал был залит ярким, безжалостным светом люминесцентных ламп. Вокруг сновали люди в белых халатах, их лица были напряжены и покрыты испариной. Воздух гудел от высокого, нарастающего воя, исходившего от ожившей машины. Компьютеры пищали, ленты на бобинах бешено вращались.
— Давление растет! Поле нестабильно! — выкрикнул кто-то. — Перезагружай ядро! Живо! — кричал седой, растрепанный мужчина в очках, которого Макс инстинктивно определил как главного.
Он видел, как в центре установки, над платформой, начал закручиваться вихрь знакомой, ядовито-зеленой энергии. Он становился все ярче, пульсируя, как живое существо.
— Поздно! — крикнул молодой лаборант, отшатнувшись от своего пульта. — Оно больше не слушается!
Седой ученый обернулся, его лицо было искажено ужасом. — Всем ложись! Аварийное отключе..!
Его крик потонул в ослепительной, беззвучной вспышке изумрудного света, который хлынул из центра установки, заполняя собой все пространство. Макс не видел, а чувствовал коллективный вопль ужаса и боли, который пронзил его сознание.
И все погасло.
Он отлетел от пульта, словно его ударило током, и рухнул на колени на пыльный бетонный пол. Он жадно хватал ртом воздух, который обжигал легкие. Тишина и мрак зала снова обрушились на него, но теперь они были еще страшнее, потому что он знал, чем они были куплены. — Макс! Что с тобой?! Что ты видел? — подбежала к нему Алиса, направляя на его бледное лицо луч фонаря.
Он поднял на нее безумный взгляд, не в силах связать слова. — Люди... — прохрипел он. — Свет... зеленый свет... Оно... оно взорвалось... Здесь была катастрофа...
Макс сидел на холодном бетонном полу, прислонившись спиной к основанию пульта. Дрожь постепенно утихала, но образы, выжженные на его сознании, не тускнели. Алиса опустилась на колени рядом, дала ему сделать глоток воды из своей фляги. Ее спокойное, сосредоточенное присутствие действовало как якорь, не давая ему окончательно раствориться в пережитом кошмаре.
— Это была катастрофа, — повторил он, уже более осмысленно. — Эксперимент. Он вышел из-под контроля.
— Я верю тебе, — твердо сказала Алиса. — Каждому слову. Но твое видение — это эмоции, хаос. Нам нужны факты. Должно было что-то остаться. Какой-то отчет. Объяснение.
Она встала. Пока Макс приходил в себя, она решила действовать. Ее практичность и здравомыслие были сейчас жизненно необходимы. Она включила свой фонарь на полную мощность и начала методично осматривать пространство вокруг главного пульта, где, по всей видимости, и находился эпицентр событий.
Большинство бумаг превратились в труху. Металлические поверхности были покрыты слоем пыли и ржавчины. Но Алиса не сдавалась. Она светила под столы, заглядывала в открытые ящики, заваленные мусором. Ее луч фонаря выхватил из темноты что-то, лежавшее под опрокинутым металлическим ящиком для инструментов, у самой стены. Предмет был темным, прямоугольным и, казалось, не так сильно пострадал от времени и сырости, как все вокруг.
— Макс, иди сюда, — позвала она.
Он с трудом поднялся и подошел к ней. Вместе они сдвинули тяжелый ящик. Под ним, в углу, лежал толстый, тяжелый том в переплете из черной искусственной кожи. Он был влажным и деформированным, но в целом — целым. Словно ящик, упав на него, защитил его от худших последствий катастрофы и времени.
Алиса осторожно подняла его, сдула пыль. На обложке проступили потускневшие, но все еще различимые золотые буквы. — «Журнал Наблюдений», — прочитала она, и ее голос дрогнул от волнения. — «Эксперимент „Эхо“».
У Макса перехватило дыхание. «Эхо». Вот как это называлось.
Они сели на пол рядом, в круге света от фонаря Алисы, который она положила рядом, направив луч вверх. Вокруг них была давящая, враждебная темнота огромного зала, но весь их мир сузился до этого старого, пахнущего плесенью журнала.
Дрожащими от волнения и холода пальцами Алиса открыла первую страницу. Она была заполнена аккуратным, убористым почерком. Синие чернила немного расплылись от влаги, но текст можно было прочитать.
«1 июня 1988 года», — гласила первая запись. — «Начало активной фазы эксперимента „Эхо“. Цель: создание установки, способной к прямому взаимодействию с ноосферой Земли для генерации локальных, контролируемых пси-полей…»
Они смотрели на эти строки, и по их спинам пробежал мороз. Они держали в руках не просто журнал. Они держали в руках сценарий катастрофы, написанный ее создателями. И им предстояло прочитать его до самого конца.
 Глава 10: Проект «Эхо»
 
Они сидели на холодном полу, в самом сердце давно умершего монстра, и читали его предсмертную исповедь. Алиса водила пальцем по строчкам, чтобы не сбиться, и читала вслух тихим, напряженным шепотом, который эхом отдавался в огромном, пустом зале. Макс сидел рядом, освещая страницу своим фонарем, и жадно впитывал каждое слово.
Первые страницы журнала были заполнены сухим, научным текстом, полным формул и технических терминов, которые были им не до конца понятны. Но суть они улавливали. Автор журнала, судя по подписям, был руководителем проекта — профессор Даниил Громов.
«15 июня 1988 г. — Тестирование первичного контура прошло успешно. Резонанс с ноосферой стабилен. Установка, которую мы ласково называем «Эхо», способна улавливать и усиливать коллективные бессознательные эманации в радиусе до пятидесяти километров. Это прорыв. Мы на пороге прямого диалога с мыслящим океаном человечества».
— Ноосфера... — прошептала Алиса, подняв на Макса удивленные глаза. — Я читала об этом. Это гипотетическая сфера разума, информационное поле Земли. Они что, пытались... разговаривать с планетой?
— Кажется, они пытались сделать нечто большее, — ответил Макс, указывая на следующую запись.
«3 июля 1988 г. — Вторая фаза. Попытки не просто «слушать», но и «отвечать». Мы модулируем пси-поле, пытаясь материализовать простейшие мыслеобразы. Пока результаты скромные — кратковременные аномалии в виде световых пятен, необъяснимых звуков. Вчера лаборант Сидоров клялся, что видел в центре зала образ цветка, который просуществовал 0.7 секунды. Списываем на переутомление, но данные с приборов показывают странный всплеск энергии...»
Они читали дальше, и от безумной амбициозности проекта у них захватывало дух. Эти люди, здесь, под землей, пытались научиться создавать материю из мысли. Они играли в богов.
Именно в записях за июль они нашли первое упоминание того, что искали.
«28 июля 1988 г. — Побочные эффекты становятся все более выраженными. Каждый раз при превышении мощности поле дестабилизируется, вызывая кратковременный пространственно-временной разрыв. Визуально это выглядит как беззвучная вспышка изумрудно-зеленого свечения, которую мы условно назвали «эктоплазматическим выбросом». Длится не более секунды, но приборы фиксируют невероятные показатели. Это опасно. Необходимо доработать систему экранирования».
Макс и Алиса переглянулись. Их лица в свете фонаря были бледными. Зеленая молния. Это была не молния. Это был побочный эффект неудачного эксперимента. Разрыв в ткани реальности.
Они листали страницы дальше. Чем ближе дата в углу страницы приближалась к роковому 13-му августа, тем сильнее менялся тон записей. Оптимизм и научный азарт уступали место плохо скрываемой тревоге. Почерк профессора Громова из аккуратного и ровного становился все более нервным, с нажимом, полным исправлений и торопливых пометок на полях.
«5 августа 1988 г. — Снова незапланированный выброс. На этот раз мощностью в 70%. В городе, по слухам, на несколько минут пропало все электричество, а люди жаловались на внезапные приступы мигрени. Комиссия из Москвы выражает серьезную озабоченность. Они ничего не понимают в настоящей науке! Они видят только риски, а не безграничные возможности!»
«10 августа 1988 г. — Лаборант Воронин сегодня устроил скандал. Требует полной остановки эксперимента до прибытия комиссии. Обвиняет меня в неоправданном риске. Трусость и ограниченность! Как можно остановиться, когда мы в одном шаге от цели? Я отстранил его от пульта. Великие открытия требуют смелости».
Макс и Алиса переглянулись. Имя «Воронин» почему-то показалось Максу знакомым, но он не мог понять, откуда.
Они дошли до последней исписанной страницы. Дата: «13 августа 1988 года». Запись на этой странице была сделана сбивчивым, почти неразборчивым почерком. Некоторые слова были жирно подчеркнуты несколько раз. Это была летопись катастрофы, написанная в реальном времени.
Алиса с трудом разбирала слова, ее голос звучал напряженно и тихо.
«Утро. Пришел приказ из Министерства: свернуть все работы и ждать спецкомиссию. Они хотят отобрать у меня дело всей моей жизни. Они не получат его. Сегодня мы докажем им, что они не правы. Мы идем на максимальную мощность. Мы добьемся стабильной материализации. Это будет триумф, который заставит их всех замолчать».
«12:30. Мы обошли блокировки третьего контура безопасности. Система перегружена, но держится. Вся команда на своих местах, кроме Воронина — я запер его в медпункте, чтобы не мешал. Он кричал, что я убийца. Он просто не видит великой цели».
«13:05. Начинаем. Мощность семьдесят, восемьдесят, девяносто процентов. Приборы зашкаливают. Поле стабильно, как никогда! Я был прав! Я гений!»
«13:12. Сто процентов от номинальной. Увеличиваем до Ста десяти. Появилось зеленое свечение, но оно плотное, контролируемое. Еще немного. Последний рывок».
Последний абзац был написан так яростно, что ручка прорвала бумагу. «Мы повышаем мощность до ста двадцати процентов. Поле нестабильно, но я уверен, что мы сможем его удержать. Начинается выброс эне...»
Слово обрывалось. От последней буквы вниз шел длинный, рваный росчерк чернил, словно руку профессора в момент написанияшвырнуло в сторону.
Алиса замолчала. Они сидели в абсолютной тишине, глядя на эту оборванную фразу. Теперь они знали все. Они сидели в эпицентре катастрофы, произошедшей по вине одного гениального и безумного человека. Финал истории проекта «Эхо» был написан. Но тут же начиналась их собственная история.
Тишина в зале стала еще глубже. Теперь она была наполнена знанием. Они сидели в мавзолее, построенном одним безумным гением, и только что дочитали его эпитафию, написанную его собственной рукой. Алиса медленно, почти благоговейно, закрыла тяжелую обложку журнала.
Макс смотрел на безмолвного металлического монстра в центре зала. Теперь он не казался ему просто грудой металла. Он видел в нем источник, причину всего. Он видел в нем оружие, которое выстрелило один раз в 1988 году, но чья пуля все еще летит сквозь время.
— «Эхо»… — тихо произнес он. — Какое точное название они выбрали.
Алиса вопросительно посмотрела на него.
— Они думали, что будут «слушать» ноосферу, — продолжил Макс, вставая и медленно обходя платформу. — А на самом деле они просто создали эхо. Одно-единственное, но зато какое мощное. Оно до сих пор звучит здесь.
Он пытался подобрать слова, чтобы объяснить теорию, которая только что родилась в его голове, ясная и ужасающая в своей логике. — Эта штука не просто взорвалась, Алиса. Она сделала что-то похуже. Она пробила дыру. Не в стене, не в земле. Дыру в самой реальности. В пространстве-времени. И эта дыра, эта трещина, никуда не делась. Она осталась здесь. Как шрам, который никогда не заживает.
Он остановился и посмотрел на Алису, чье лицо в свете фонаря было напряженным и внимательным. — То, что случилось с нами... с тобой в детстве, со мной неделю назад... это не были новые события. Это было эхо. Эхо того самого взрыва, в 1988-м. Обычная гроза, изменение атмосферного давления, электрические разряды в воздухе... они стали чем-то вроде спускового крючка. Они надавили на этот старый шрам, и он на мгновение разошелся.
Теперь все вставало на свои места. Беззвучная молния. Зеленый туман. Это не были природные явления. Это была чистая энергия из прошлого, которая просачивалась в их мир через эту трещину.
Алиса слушала, затаив дыхание. Ее собственный, необъяснимый детский опыт наконец-то обретал контуры, получал страшное, но логичное объяснение. Но Макс еще не закончил. Он подошел к самой страшной части своей догадки.
— И эта зеленая молния... этот выброс... он не просто ударил рядом со мной. И он не просто дал мне... это, — он неопределенно махнул рукой в сторону своей головы, имея в виду свои способности. — Он сделал кое-что еще. Он... переместил меня. Выбросил из потока времени, как пробку из бутылки. Поэтому для меня прошло всего несколько часов, а для всего остального мира — целая неделя. Я просто... выпал из времени на семь дней.
Он произнес это, и от собственных слов у него по коже поползли мурашки. Они сидели в центре машины времени, сломанной и непредсказуемой. Законы физики здесь не действовали.
Алиса смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас осознания. Она поняла все. И поняла даже больше, чем он сказал. — Макс... — прошептала она, и ее голос дрогнул. — Если тебя оно выбросило на неделю вперед... то что... что оно сделало с твоими друзьями?
Вопрос Алисы, простой и прямой, повис в мертвом воздухе бункера, как приговор. Макс почувствовал, как остатки эйфории от разгадки тайны своего перемещения испарились, сменившись ледяным ужасом. Он так сосредоточился на себе, на своих способностях, на пропавшей неделе, что на какое-то время позволил себе не думать о самом главном. О них.
— Я не знаю, — честно признался он, и его голос был глухим. Он встал и начал мерить шагами небольшое пространство, освещенное их фонарями. — Я думал, они погибли. Это было проще всего. Ураган, несчастный случай... Но если эта штука... если она может вот так играть со временем...
Он остановился и посмотрел на Алису. Паника билась в его груди, но во взгляде подруги он увидел не страх, а напряженную работу мысли. — Давай рассуждать логически, — сказала она своим спокойным, «заземляющим» голосом. — Есть несколько вариантов.
Она начала загибать пальцы. — Вариант первый: их, как и тебя, выбросило во времени. Но куда? В прошлое? Маловероятно. За столько лет их останки или следы так или иначе бы обнаружили. В будущее? Может быть, но на какой срок? На год? На сто лет?
— Вариант второй: их выбросило не во времени, а в пространстве, — предположил Макс. — Телепортация. — Тоже вряд ли, — покачала головой Алиса. — Почему тогда с тобой все было иначе? Почему тебя сдвинуло по одной оси, временной, а их — по другой, пространственной? Должен быть единый принцип. И куда? На другой континент? Без вещей, без следов? Слишком много вопросов.
Она сделала паузу, подбирая слова. — Но в журнале было написано не «туннель» или «портал». Там было слово «разрыв». «Локальный пространственно-временной разрыв». Это не коридор из точки А в точку Б. Это... пузырь. Аномалия, которая возникает на одном месте.
Макс вспомнил свое видение. Лицо Лены, искаженное ужасом. — Она не выглядела так, будто ее куда-то несет или швыряет, — медленно проговорил он. — Она выглядела так, будто реальность вокруг нее... сворачивается. Исчезает. Словно ее накрыли невидимым колпаком.
— Вот! — глаза Алисы блеснули. — Вот оно! Что, если их не «выбросило» из нашего мира, как тебя? Что, если они оказались внутри этого разрыва? Застряли в нем?
Эта гипотеза была самой безумной и самой правдоподобной из всех. Она объясняла все. Полное отсутствие следов. Их мгновенное исчезновение. Они не умерли. Они не переместились. Их просто... вырезали из нашей реальности и поместили в какой-то «карман времени», в пузырь, где время течет иначе или не течет вовсе.
— Значит... — Макс едва мог выговорить эти слова. — Значит, они могут быть... живы?
— Возможно, — очень осторожно сказала Алиса. — Но они в ловушке. В ловушке, которую создала эта машина. И они могут находиться в ней прямо сейчас.
Они оба одновременно посмотрели на гигантскую, безмолвную установку в центре зала. Она больше не была просто реликвией из прошлого. Она была тюрьмой.
Но если она — это тюрьма, то, возможно, она же является и ключом от нее.
Цель их расследования в эту секунду полностью изменилась. Речь больше не шла о том, чтобы просто узнать правду о прошлом. Речь шла о том, чтобы изменить будущее. Их миссия из детективной превратилась в спасательную. Им нужно было не просто найти следы друзей. Им нужно было найти способ вытащить их из небытия. Задача казалась невыполнимой. Но теперь у них была надежда. Страшная, почти безумная, но надежда.
 Глава 11: Охотник
 
Они еще долго сидели на холодном полу, и отблески фонарей плясали на их бледных, серьезных лицах. Знание, которое они обрели, было тяжелым. Оно давало надежду, но эта надежда была увита страхом и ответственностью. Наконец, Алиса решительно закрыла журнал.
— Нам нужно уходить отсюда, — сказала она. — Здесь небезопасно. Мы не знаем, насколько стабильно это место.
Макс кивнул. Воздух в бункере казался спертым и ядовитым. Они бережно упаковали журнал в рюкзак Алисы, завернув его в пакет, чтобы защитить от сырости. Они бросили последний взгляд на безмолвного металлического идола в центре зала, на эту гробницу советской науки, и направились обратно в длинный, темный коридор.
Путь назад ощущался совершенно иначе. Если раньше они спускались в неизвестность, то теперь они бежали из места, чья ужасная тайна была им известна. Каждый темный дверной проем казался пастью, полной теней. Каждый шорох, казалось, был шагами призраков погибших здесь ученых. Психический гул от установки постепенно затихал по мере их удаления, но теперь, в этой почти полной тишине, Макс начал улавливать что-то новое.
Он замер так резко, что Алиса, шедшая за ним, едва не налетела на него. — Что такое? — прошептала она. — Тссс... — прошипел Макс, прижав палец к губам.
Он прислушался не ушами, а всем своим обострившимся сознанием. Это было не похоже на разлитое, безличное поле «Эха». Это было нечто иное. Острое, сфокусированное, как луч лазерного прицела. Это было присутствие. Разум. Холодный, внимательный, выжидающий. И он был совсем рядом.
— Кто-то здесь, — прошептал Макс, и его шепот прозвучал в коридоре оглушительно. — Не внизу, с нами. Наверху. У люка. Он ждет.
Алиса замерла, ее глаза в полумраке расширились от ужаса. Они в ловушке. Тот, кто был наверху, наверняка слышал, как они открывали люк. Он знает, что они здесь. Может, он уже закрыл его, заперев их в этой бетонной могиле навсегда?
Паника ледяными пальцами сжала горло Макса. Новое ощущение, исходившее от разума наверху, было ему незнакомо. Это не была ярость Артёма или страх Лены. Это было холодное, хищное любопытство. Как у охотника, который рассматривает попавшего в силки зверька.
— Что нам делать? — прошептала Алиса, ее голос дрожал. — Ждать?
— Он тоже ждет, — ответил Макс. — Он не знает, сколько нас. Он не знает, кто мы. Если мы будем сидеть здесь, он либо уйдет за подмогой, либо решит спуститься сам. Или просто завалит люк. У нас нет выбора. Мы должны подниматься.
Это было безумное решение — лезть прямо в пасть к неизвестному врагу. Но сидеть и ждать было еще хуже.
— Я пойду первым, — сказал Макс. — Если что-то пойдет не так, беги в другой конец коридора, ищи другой выход. Поняла? Алиса молча, но твердо кивнула.
Они подошли к основанию лестницы. Подъем наверх теперь казался в тысячу раз страшнее, чем спуск. Макс выключил свой фонарь, чтобы не выдать себя раньше времени, и начал подниматься в темноте, ориентируясь на слабый свет от фонаря Алисы, оставшегося внизу. Каждый скрип ржавой скобы под его рукой отдавался в ушах как набатный звон. Он ожидал в любой момент увидеть над собой склонившееся лицо, ствол оружия. Он лез навстречу своему страху, ступенька за ступенькой, из холодной тьмы бункера к обманчивому свету дня, где их поджидал охотник.
Макс медленно, миллиметр за миллиметром, поднял голову над краем люка. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву, на мгновение ослепил его после подземного мрака. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то сначала не увидел ничего, кроме деревьев и кустарников. Облегчение было таким сильным, что у него на секунду закружилась голова. «Ушел. Он почувствовал, что мы затаились, и ушел».
Но радость была преждевременной.
Он заметил его. Мужчина стоял метрах в двадцати, прислонившись к стволу толстой сосны, и был почти не виден на фоне пестрого камуфляжа, в который был одет. Он не двигался. Он просто стоял и смотрел прямо на люк. На его плече небрежно висело охотничье ружье. Он не прятался. Он ждал.
Пути назад не было. Макс мысленно передал Алисе сигнал — просто волну тревоги и решимости — и начал медленно вылезать наружу, держа руки на виду, ладонями вперед, в универсальном жесте «я безоружен».
Следом за ним, бледная, но с твердым выражением лица, выбралась Алиса. Они встали рядом, два подростка в грязной одежде, и смотрели на незнакомца. Тот оттолкнулся от дерева и неторопливо, уверенной походкой хозяина этого леса, направился к ним.
Это был мужчина лет под шестьдесят, но крепкий и поджарый. Его лицо было обветренным, покрытым сетью глубоких морщин, а светлые, почти бесцветные глаза смотрели холодно и оценивающе. Он остановился в нескольких шагах от них.
— Что здесь забыли, детки? — его голос был хриплым, низким, идеально подходил к его внешности. — Это территория заказника. Посторонним здесь находиться строжайше запрещено. Или вы знаков вдоль просек не видели?
Он говорил как егерь, как представитель власти. Его поза, его тон — все было выверено, чтобы произвести впечатление официального лица, заставшего на своей территории нарушителей. Алиса уже было открыла рот, чтобы начать лепетать заготовленную легенду о том, как они заблудились, но Макс, глядя на этого человека, сосредоточился.
Он пробил его ментальную защиту. Она была на удивление крепкой, дисциплинированной, как у военного, но Макс, натренированный на хаосе города и аномалии бункера, смог просочиться сквозь нее. И то, что он «услышал» под маской сурового лесника, заставило его похолодеть.
Поверхностные мысли соответствовали словам: «Надо их как следует напугать. Прогнать, чтоб и близко не подходили. Пригрозить штрафом, медведем, чем угодно...»
Но под этим слоем, в глубине, текли совсем другие, холодные и расчетливые мысли:
«...двое. Сопляки. Девчонка и этот пацан. Тот самый? Похож по описанию. Как они вообще люк нашли? Неужели Воронов не смог все как следует зачистить? Надо будет доложить... Напуганы до смерти, это хорошо. Оружия нет. Справлюсь. Главное — выяснить, что они успели увидеть внизу и как сюда попали. И доложить Воронову, что у нас гости...»
Макс стоял неподвижно, он сделал для себя несколько выводов.
1. Этот человек не егерь. Он охранник. Сторож этого места.
2. Он знает про бункер.
3. Он работает на кого-то, кому должен «доложить».
4. И он произнес имя. Воронов. То же самое имя, которое профессор Громов с ненавистью написал в своем журнале. Ученый, который был против безумного эксперимента.
Связь! Вот она, прямая связь между прошлым и настоящим.
— Мы... мы просто заблудились, извините, — начала Алиса, но Макс едва заметно коснулся ее руки, останавливая.
Он поднял глаза на «егеря». Страх никуда не делся, но к нему примешалось новое, ледяное чувство. Теперь он знал, с кем имеет дело. И эта игра становилась неизмеримо опаснее.
Макс почувствовал, как напряглась рука Алисы, которую он держал. Она была готова поверить в легенду про егеря и заказник, но его молчание и напряжение передались ей.
Он решил рискнуть. Вместо того чтобы подыграть и испуганно закивать, он задал вопрос, глядя прямо в холодные глаза мужчины. — Странный заказник. Ни на одной карте не обозначен. И что вы охраняете здесь, в такой глуши?
Мужчина на мгновение опешил. Он не ожидал вопроса, он ожидал страха. Его лицо окаменело, а глаза сузились. — Не твоего ума дело, щенок, — прошипел он, и маска добродушного, хоть и сурового, лесника начала сползать, обнажая что-то злое. — Сказано — закрытая территория. Для особо одаренных, кто читать не умеет, тут по периметру знаки были. Сгнили, поди, за столько лет. А теперь — развернулись и пошли отсюда. Я вас выведу на тропу.
Он не просил, он приказывал. Сдвинув ружье на плече в жесте, который не оставлял сомнений в его намерениях, он развернулся и пошел в сторону, махнув им рукой, чтобы следовали за ним. У них не было выбора.
Они шли за ним молча, продираясь сквозь чащу. «Егерь», которого Макс мысленно уже окрестил Петром (имя промелькнуло в его мыслях), шел впереди, не оборачиваясь, но Макс чувствовал его напряженное внимание. Он вел их не той дорогой, которой они пришли, а каким-то своим, известным лишь ему, маршрутом, уводя все дальше от люка.
— Места тут дурные, — заговорил он снова, его голос был ровным и пустым. — Медведи шастают, людей не боятся. Болота есть, трясина. Шаг ступил — и нет тебя. А то и ямы с войны остались, волчьи ямы... Провалишься — никто и костей твоих не найдет. Нечего тут вам делать.
Он перечислял вполне реальные опасности, но Макс «слышал» то, что стояло за словами. Он «слышал» угрозу. Но по мере того, как он концентрировался на сознании этого человека, он начал улавливать и нечто иное. Под слоем холодной уверенности и застарелой злобы, как ил на дне реки, лежало другое чувство. Страх.
Этот человек боялся.
Макс осторожно «прощупывал» его страх, пытаясь понять его природу. Он уловил вспышку — отголосок панического ужаса, связанный с воспоминанием о ярком зеленом свете. Он почувствовал нервную дрожь, когда в мыслях охранника промелькнуло имя «Воронов». И самое главное — он ощутил глубоко укоренившийся, суеверный ужас перед самим бункером. Петр боялся этого места не меньше, чем они. Он был не хозяином, а лишь цепным псом, который сам боится того, что охраняет, и еще больше — хозяина, который держит поводок.
Это осознание немного успокоило Макса. Их противник был не всемогущ. Он был уязвим.
Они вышли на едва заметную тропу. Петр остановился. — Отсюда дойдете сами. Все время прямо, выйдете к старой лесопилке. А оттуда до города рукой подать.
Он повернулся к ним. Его лицо было близко, и Макс смог заглянуть в его выцветшие глаза. — А теперь слушайте сюда, оба, — его голос понизился до зловещего шепота. — Это вам было первое и последнее предупреждение. Есть в этом лесу места, куда соваться не надо. Никогда. Они старые, и у них хорошая память. Сунете свой любопытный нос еще раз не в свое дело — лес вас просто съест. И никто не найдет. Ни через неделю, ни через год. Я понятно объясняю? Как тех пятерых, что до вас тут шастали.
Упоминание «пятерых» было прямым ударом. Он знал. Он знал, кто такой Макс, и что случилось с его друзьями. Вся игра в «егеря» была лишь ширмой.
Не дожидаясь ответа, Петр развернулся и беззвучно, как призрак, растворился в лесной чаще. Они с Алисой остались одни на тропе, и его слова, полные яда и угрозы, казалось, все еще висели в неподвижном воздухе.
Они остались одни на едва заметной тропе. Тишина леса, казалось, давила на них, а каждое дерево выглядело как затаившийся наблюдатель. Алиса тяжело дышала, пытаясь успокоить колотящееся сердце.
— Макс, он… он говорил про твоих друзей. Про пятерых. Он все знает. Это не просто заброшенный объект, который охраняет сумасшедший отшельник. Это… это что-то действующее, — ее голос срывался. — Нам нужно уходить отсюда. Прямо сейчас. Бежать в город и рассказать все Морозову. Про этого человека, про его угрозы. Теперь у нас есть свидетель!
Она была права. Это был самый логичный, самый безопасный путь. Но когда Макс уже готов был согласиться, в его голове родилась отчаянная, рискованная идея.
— Подожди, — прошептал он, хватая Алису за руку, чтобы она не двинулась с места. — Просто постой тихо одну минуту.
— Макс, ты с ума сошел? Нам нужно бежать!
— Он думает, что мы убегаем, — так же шепотом объяснил Макс. — Он думает, что напугал нас до смерти. Сейчас он расслабится, он будет уверен, что мы не представляем угрозы. Это наш единственный шанс.
Алиса непонимающе смотрела на него. — Шанс на что?
— Услышать, — ответил он. — Пожалуйста. Просто постой на стреме. Смотри по сторонам.
Не дожидаясь ее согласия, он сел на поваленное дерево, закрыл глаза и полностью погрузился в себя. Он отсек звуки леса, свое собственное дыхание, страх. Он раскинул свою ментальную «сеть» так широко, как только мог, ища в лесном массиве одну-единственную, знакомую «частоту» — холодный, дисциплинированный разум Петра.
Это было невероятно трудно. Сигнал был слабым, он удалялся. Макс чувствовал, как напрягаются сосуды в его мозгу, как возвращается пульсирующая боль. Он уже почти потерял его, но потом, на самом краю своего восприятия, он зацепился.
Сигнал стал четче. Петр остановился. Макс почувствовал, как тот достает что-то — рацию или спутниковый телефон. И в голове Макса раздался четкий, беззвучный голос — мысли Петра, которые тот формулировал для доклада.
«База, я Первый. Прием».
Пауза.
«У меня были гости. Двое, пацан и девчонка. Похоже, тот самый, что выжил. Они нашли аварийный люк, были внутри».
Снова короткая пауза, видимо, он слушал ответ.
«Понял. Нет, внутрь я не спускался. Я их встретил на выходе. Прогнал, напугал как следует, думаю, больше не сунутся. Но пацан этот... смотрит странно. Не просто испуган. Слишком спокойно смотрит. У меня чувство, что он что-то знает. Больше, чем должен. Жду дальнейших указаний. Конец связи».
Связь прервалась. Мысленный «сигнал» Петра снова начал удаляться и вскоре совсем растаял.
Макс открыл глаза. Он был бледным, на лбу выступила испарина. — Что? — с тревогой спросила Алиса. — Что ты видел?
Макс медленно, слово в слово, пересказал ей весь доклад. Когда он закончил, они долго молчали, глядя друг на друга.
Теперь все встало на свои места. Это была не просто тайна. Это был заговор. Действующий. С базой, с кодовыми именами, с охраной. И с Вороновым во главе. И они, двое подростков, не просто наткнулись на старый секрет. Они вторглись на охраняемую территорию. Их заметили. И теперь они не просто любопытные дети.
Они — проблема, которую нужно решить. Они — цели.
 Глава 12: Городской враг
 
Путь обратно в город был настоящим бегством. Они не шли — они почти бежали, постоянно оглядываясь, и каждый треск ветки за спиной заставлял их вздрагивать. Лес, который по пути к объекту казался просто чужим и аномальным, теперь ощущался как вражеская территория, кишащая невидимыми наблюдателями. Паранойя стала их третьим спутником. Только выбравшись на асфальтированную дорогу на окраине города, под свет редких фонарей, они позволили себе немного сбавить темп. Но чувство безопасности так и не пришло. Враг был не только в лесу. Теперь он мог быть где угодно.
Они не пошли по домам. Вместо этого они укрылись в единственном безопасном месте, которое пришло им в голову — в маленькой, полутемной каморке за сценой в старом городском доме культуры, где у Алисы когда-то был драмкружок и откуда у нее остался ключ. Сидя на пыльных ящиках из-под реквизита, вдыхая запах старого бархата и дерева, они наконец смогли выдохнуть и попытаться осмыслить произошедшее.
— Он знает, кто ты, — сказала Алиса, ее голос был тихим, но твердым. — «Тот самый, что выжил». И он упомянул пятерых. Он говорил о твоих друзьях. И о тебе.
— Я знаю, — ответил Макс. Он достал из кармана нож Артёма и повертел его в руках. — Но важнее другое. Имя. Воронов. Петр докладывает какому-то Воронову.
— Воронов... — задумчиво протянула Алиса. — В журнале Громова был Воронин. Ученый, который был против последнего эксперимента. Тот, кого Громов запер в медпункте. Ты думаешь, это связано?
— Я не верю в такие совпадения, — Макс посмотрел на Алису. — Не на этом проклятом озере. Это либо он сам, либо его сын. Это единственная нить, которая ведет от катастрофы 1988 года к сегодняшнему дню. Этот Петр — наш ключ. Мы должны узнать, кто такой Воронов. И единственный способ — это проследить за Петром.
Это был новый, еще более опасный этап их расследования. Одно дело — исследовать заброшенный бункер в лесу. Совсем другое — вести слежку в своем собственном маленьком городе, где все друг друга знают. Где они сами теперь были под наблюдением.
— Он узнает нас, — резонно заметила Алиса.
— Не обязательно. В лесу мы были нарушителями. В городе он — просто пожилой мужчина. А мы — просто подростки. Мы не будем следить за ним вместе. Будем по очереди. Нам нужно просто узнать, где он живет или с кем встречается. Нам нужен адрес. Имя. Лицо.
Они разработали план. Простой и рискованный. В течение следующих нескольких дней они будут по очереди дежурить в тех местах, где мог бы появиться человек вроде Петра: у охотничьего магазина, на рынке, в единственном в городе приличном баре. Они должны были превратиться из жертв в охотников.
Они разошлись по домам поздно вечером. Макс шел по знакомым, освещенным фонарями улицам и впервые чувствовал себя в них чужим. Он всматривался в окна домов, в лица редких прохожих. Враг был где-то здесь. Он жил с ними в одном городе. Дышал одним воздухом. И, возможно, прямо сейчас смотрел на него из окна проезжающей машины.
Следующие два дня превратились в мучительную, нервную игру в кошки-мышки. Макс и Алиса действовали с предельной осторожностью. Они разделили город на сектора и по очереди, сменяя друг друга каждые несколько часов, патрулировали их. Алиса, как более незаметная, брала на себя центральную площадь и рынок. Макс, используя свою способность как радар, сканировал окраины и промышленные зоны. Они обменивались короткими, шифрованными сообщениями: «У охотничьего чисто», «На рынке без изменений».
Это было изматывающе. Каждый прохожий казался потенциальным шпионом, каждая проезжающая машина — хвостом. Макс постоянно держал свою ментальную «стену» наготове, и к вечеру голова раскалывалась от напряжения. Они ничего не находили. Петр словно растворился. Исчез.
На третий день, когда они уже почти отчаялись, удача им улыбнулась. Макс дежурил у старого автовокзала — места, где можно было легко затеряться в толпе приезжих и уезжающих. Он сидел на скамейке, делая вид, что читает книгу, и лениво «сканировал» проходящих мимо людей. И вдруг он поймал его. Знакомый, холодный, дисциплинированный ментальный след.
Он поднял глаза. В нескольких метрах от него, у газетного киоска, стоял Петр. В городе он выглядел совершенно иначе. Не грозный хозяин леса, а обычный, хмурый пенсионер в потертой куртке и кепке. Он покупал местную газету. Эта обыденность делала его еще более зловещим.
Макс тут же отправил Алисе сообщение: «Объект у вокзала. Двигаюсь за ним. Будь наготове».
Он поднялся и пошел следом, держась на безопасном расстоянии, метров в тридцати, и используя витрины магазинов как зеркала. Петр не спешил. Он прошел пару кварталов, затем сел в старенький, дребезжащий автобус, идущий в сторону новых районов. Макс заскочил в ту же дверь в последний момент.
Поездка была пыткой. Макс сел в самом конце салона, прячась за спинами других пассажиров, и не спускал с Петра глаз, одновременно пытаясь «слушать» его мысли. Но тот, казалось, ни о чем не думал. Его разум был спокоен и пуст, как у хорошо натренированного солдата.
Автобус ехал все дальше от центра, мимо типовых многоэтажек, и наконец въехал в район, который в городе называли «Царское село». Здесь жили самые богатые и влиятельные люди города. За высокими заборами виднелись крыши роскошных особняков. Петр вышел на остановке, на которой, кроме него, не было ни души. Макс выскользнул следом и тут же спрятался за стволом огромной ели.
Петр не пошел вглубь района. Он подошел к самому большому, самому неприступному на вид особняку. Дом из темного кирпича, с башенками, с огромными тонированными окнами, был обнесен глухим трехметровым забором, увенчанным камерами наблюдения. Петр нажал кнопку на домофоне у массивных кованых ворот.
Макс, затаив дыхание, наблюдал. Ворота бесшумно, плавно открылись. Петр вошел на территорию, и они так же бесшумно закрылись за ним.
Макс был в растерянности. Он ожидал чего угодно: явки на конспиративной квартире, встречи в глухом переулке. Но не этого. Он осторожно подобрался ближе к забору, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь густую живую изгородь.
И тут на крыльцо особняка вышел человек. Он был одет в дорогой домашний костюм, в руке держал чашку с дымящимся напитком. Он что-то сказал подошедшему Петру, тот почтительно кивнул. Человек на крыльце похлопал Петра по плечу и вернулся в дом.
Даже на расстоянии Макс узнал его. Его лицо было на всех городских рекламных щитах, в газетах, на фотографиях с благотворительных вечеров. Это был ОН.
Воронов. Игорь Сергеевич Воронов. Владелец лесопилки, нескольких песчаных карьеров, главный меценат и «уважаемый человек» их города. Улыбчивый, уверенный в себе хозяин жизни.
И в этот момент Макс понял. Их враг — не просто бандит или сумасшедший отшельник. Их враг — один из самых могущественных людей в городе. Человек, у которого «свои люди» могли быть где угодно. В том числе и в полиции, куда они так наивно пошли со своей картой. Они были не просто в опасности. Они были в смертельной ловушке.
Макс отступил в тень деревьев, его сердце бешено колотилось. Голова отказывалась складывать воедино два образа: улыбающийся меценат с городских плакатов и холодный, властный хозяин, отдающий приказы охраннику секретного объекта. Это было слишком чудовищно, чтобы быть правдой.
Через несколько минут, запыхавшись, прибежала Алиса. Она двигалась осторожно, перебегая от дерева к дереву. — Я видела, как он зашел, — выдохнула она. — Макс, что происходит? Чей это дом?
Он посмотрел на нее, и она увидела ответ в его глазах, еще до того, как он произнес имя. — Воронова. Игоря Сергеевича.
Алиса прижала руку ко рту. В отличие от Макса, который был скорее отшельником, она жила в городе полной жизнью и прекрасно знала, кто это. — Но... этого не может быть, — прошептала она. — Он же... он спонсировал ремонт в моей школе. Он каждый год устраивает праздник для детей на День города. Это... это ошибка.
— Я должен убедиться, — твердо сказал Макс. — Мне нужно не просто видеть. Мне нужно знать.
— Как? — в голосе Алисы звучал страх. — Ты не подойдешь к нему. Посмотри, тут повсюду камеры. Нас, наверное, уже засекли.
— Мне не нужно подходить к нему, — ответил Макс, глядя на массивные кованые ворота. — Достаточно этого. Предметы помнят. Особенно те, которых касаются часто.
Это был безумный риск. Но другого способа получить неопровержимое доказательство у них не было. — Прикрой меня, — попросил он. — Просто пройдись по улице туда-сюда, как будто ждешь кого-то. Отвлеки внимание, если что.
Алиса с тревогой посмотрела на него, но кивнула. Она понимала, что сейчас он — их единственный инструмент для познания правды.
Макс сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить сердце, и вышел из своего укрытия. Он пошел по тротуару вдоль забора, стараясь выглядеть как можно более естественно. Обычный парень, идущий домой. Поравнявшись с воротами, он сделал то, что задумал: он как бы случайно споткнулся и, чтобы удержать равновесие, выбросил вперед руку, плашмя оперевшись ладонью о холодный, витой металл одного из главных столбов ворот.
Контакт.
Мир вокруг него исчез, сменившись не хаотичным видением из прошлого, а четкой, стабильной картинкой, словно он подключился к записи с камеры наблюдения.
Ночь. Подъездная дорожка залита ярким светом электрических фонарей. К воротам плавно подкатывает дорогой черный седан. Ворота бесшумно разъезжаются. Машина въезжает, и из нее выходит Воронов. Он выглядит уставшим и злым. В руке он держит телефон, прижав его к уху.
Макс не просто видел, он слышал. Он слышал холодный, безэмоциональный голос Воронова, лишенный той фальшивой доброжелательности, с которой тот выступал на публике.
— Да, я слушаю. Доложил? Хорошо... Значит, двое. Мальчишка, который выжил, и какая-то девчонка... Да, тот самый, Максим Воронов. Забавная ирония в фамилиях, не находишь? — в его голосе прозвучал намек на горькую усмешку.
Макс почувствовал, как по его спине пробежал ледяной пот. Он говорит о нем. О них с Алисой.
— Нет, пока ничего не предпринимать, — продолжил Воронов, проходя вглубь двора. — Я не хочу шума. Просто ведите за ними плотное наблюдение. За обоими. Я хочу знать каждый их шаг, каждый звонок. Они ни в коем случае не должны снова подобраться к Объекту. У меня на носу важная сделка, и мне совершенно не нужны трупы любопытных подростков, всплывшие в самый неподходящий момент. Разберемся с ними позже. Тихо и окончательно.
Видение оборвалось.
Макс рывком отдернул руку от ворот, словно обжегся. Он отшатнулся назад, его лицо было белым как полотно. Он быстро догнал Алису, схватил ее за руку и потащил прочь от этого проклятого места, в спасительную тень улочек.
— Он знает, — прохрипел он, когда они оказались на безопасном расстоянии. — Он знает про нас, Алиса. Про меня. Про тебя. Он приказал своим людям следить за нами. И он... он только что отдал приказ... разобраться с нами... позже.
Они сидели в пыльной, полутемной каморке, и мир за ее стенами казался далеким и нереальным. Реальность была здесь — в ледяном ужасе, сковавшем их сердца, в страшном знании, которое обрушилось на них. Алиса обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Макс сидел неподвижно, глядя в одну точку, его разум лихорадочно складывал последние, самые страшные части головоломки.
— Воронин... Воронов, — прошептала Алиса, и в тишине каморки это прозвучало как шипение змеи. — Это он. Должен быть он. Ученый из журнала, который был против эксперимента. Который выжил.
— Он выжил и не сообщил властям, — подхватил Макс, его голос был глухим и пустым. — Иначе бы эту территорию оцепили настоящие военные, а не его личный цепной пес. Он никому не рассказал. Он присвоил «Объект» себе. На тридцать с лишним лет.
Но зачем? Зачем обычному лаборанту, пусть и ученому, брать на себя такую ношу? Скрывать место катастрофы, полную чудовищной, непредсказуемой силы? Из страха? Из чувства вины?
И тут Макс вспомнил одно слово. Ключевое слово из своего видения. Холодное, деловое, циничное.
— «Сделка», — сказал он.
Алиса непонимающе посмотрела на него.
— В видении, по телефону, он сказал: «Мне не нужны лишние проблемы перед сделкой». Алиса, он не прячет это место. Он не пытается его уничтожить или скрыть навсегда. Он хочет его продать.
Эта мысль была такой чудовищной, что на мгновение показалась бредом. Но она объясняла все. Абсолютно все. — Он не боится повторения катастрофы, — продолжила Алиса, подхватив его мысль, ее глаза расширились от ужаса. — Он хочет ее контролировать. Он тридцать лет изучал это место, его свойства. Для Громова это была наука. А для него — товар. Оружие, источник энергии, портал в другое время — да что угодно! То, за что кто-то — корпорация, спецслужбы, другое государство — заплатит миллиарды.
Вот он, истинный мотив. Не страх, а жадность. Не вина, а безграничные, холодные амбиции. Воронин, который когда-то боялся рисковать, превратился в Воронова, который готов был поставить на кон все. Он ждал своего часа, готовил свой главный актив к продаже.
— И тут появляемся мы, — закончил Макс, и его голос был полон горькой иронии. — Пятеро подростков, которые случайно забрели на его частный аттракцион с аномалиями. И все пошло не по плану. Четверо пропали, привлекли ненужное внимание полиции. А один, — он ткнул себя пальцем в грудь, — выжил и начал задавать слишком много вопросов.
— Мы — помеха, — выдохнула Алиса. — Мы — свидетели, которые могут сорвать сделку всей его жизни. Поэтому нас нужно... «решить». Тихо и окончательно.
Теперь у них была вся картина. Не осталось белых пятен. Они знали, что случилось в 1988 году. Они знали, как пропали их друзья. И они знали, кто за всем этим стоит. Их враг был не призраком из прошлого. Он был реальным, могущественным и безжалостным человеком, который жил с ними в одном городе и уже отдал приказ на их устранение.
Расследование было окончено. С этого момента начиналась война.
 Глава 13: Игра по-крупному
 
Следующие несколько дней превратились в тихий, напряженный ад. Жизнь в режиме постоянной паранойи оказалась изматывающей. Каждый раз, выходя на улицу, Макс и Алиса чувствовали себя актерами на враждебной сцене, не зная, кто из зрителей — простой прохожий, а кто — наблюдатель, приставленный Вороновым. Макс до предела обострил свой ментальный «слух», используя его не для поиска, а для защиты, постоянно сканируя окружение на предмет враждебных, сфокусированных мыслей. К вечеру от этого напряжения у него раскалывалась голова, а мир казался сюрреалистичным, полным скрытых угроз.
Они обменивались короткими, ничего не значащими сообщениями, договорившись не обсуждать ничего важного по телефону. Их штаб в заброшенном ДК стал единственным местом, где они могли говорить открыто. Они понимали, что Воронов не оставит их в покое. Они слишком много знали. Вопрос был не в том, будет ли он действовать, а в том, как и когда.
Ответ пришел на третий день. И удар был нанесен не по Максу.
Они выбрали Алису. Вероятно, их логика была проста: Макс — выживший, травмированный, одержимый. Он непредсказуем. А Алиса — просто девушка, студентка, которую втянули в эту историю. Она — слабое звено. Сломать ее, напугать до смерти, и Макс останется один, изолированный и беззащитный.
Алиса возвращалась домой поздно вечером из библиотеки колледжа. Она шла по почти пустынной, плохо освещенной улице, когда услышала за спиной шаги. Ровные, неторопливые, но идущие с ней в одном темпе. Она ускорила шаг. Шаги за спиной тоже ускорились. Она почти побежала, сердце бешено колотилось в груди. Она не оглядывалась. Она просто бежала к спасительному островку света — своему подъезду.
Она влетела в подъезд, захлопнув за собой тяжелую дверь, и прислонилась к ней, пытаясь отдышаться. Она слышала, как шаги за дверью замедлились, постояли мгновение и удалились. Ее просто проводили. Показали, что могут.
Дрожащими руками она поднялась на свой этаж, молясь только о том, чтобы поскорее оказаться в квартире, запереть все замки. Она уже вставляла ключ в скважину, когда заметила его. Из почтового ящика торчал краешек обычного белого конверта. Но она знала, что почту приносят утром.
Ее пальцы похолодели. Она вытащила конверт. На нем не было ни адреса, ни имени. Она вскрыла его прямо там, на лестничной площадке. Внутри не было записки. Не было пули или лезвия бритвы. Там лежал один-единственный, идеально сохранившийся, темно-зеленый лист папоротника.
Такого, какой рос густым ковром вокруг аварийного люка в бункер.
Это был не просто намек. Это было послание, сформулированное с холодной, садистской точностью. «Мы знаем, кто ты. Мы знаем, где ты была. Мы можем достать тебя где угодно. И мы можем вернуть тебя туда, откуда ты пришла».
Телефонный звонок застал Макса, когда он в очередной раз пытался найти в книгах Архипа Семёновича хоть какой-то скрытый смысл. Голос Алисы в трубке был тихим, срывающимся шепотом, полным такого неподдельного ужаса, что у Макса кровь застыла в жилах.
Враг сделал свой первый ход. И этот ход был направлен прямо в сердце их маленького союза.
Макс сорвался с места, едва дослушав ее сбивчивый, испуганный рассказ. Через пятнадцать минут он уже был у их условленного места — старого дома культуры. Алиса ждала его внутри, в их пыльной каморке. При свете тусклой лампочки она казалась совсем хрупкой и потерянной. Она молча протянула ему конверт. Он вытряхнул из него на ладонь темно-зеленый лист папоротника. Лист был свежим, словно его сорвали только что. Макс дотронулся до него и почувствовал слабый, но отчетливый остаточный след — холодный, безэмоциональный, как сталь. След Петра.
Он смотрел на Алису, на ее бледное лицо и дрожащие руки, и его захлестнула волна острой, обжигающей вины. Это он втянул ее в это. Она жила своей нормальной жизнью, со своими снами и предчувствиями, но она была в безопасности. Пока не встретила его. Он принес в ее мир настоящую, смертельную опасность. Этот папоротник на ее пороге — это его вина.
Он не мог этого вынести.
— Все, — сказал он резко, начиная мерить шагами тесное пространство. — Хватит. Это конец. Для тебя, Алиса.
Она подняла на него удивленные, полные слез глаза. — Что ты имеешь в виду?
— Ты должна уехать, — он остановился и посмотрел на нее твердым, не терпящим возражений взглядом. — Прямо завтра утром. Собрать вещи и уехать. У тебя есть родственники в другом городе? Друзья, у которых можно пожить? Неважно. Просто исчезни отсюда на время. Скажи маме, что нашла летнюю практику или поехала волонтером. Что угодно.
Он видел, как в ее глазах нарастает непонимание, и продолжил, его голос дрожал от подавляемых эмоций: — Они не шутят. Этот лист — это последнее предупреждение. Следующего не будет. Я не могу позволить, чтобы из-за меня с тобой что-то случилось. Это моя битва, не твоя. Я ее начал, я и должен закончить. Один.
Он ожидал чего угодно: слез, согласия, паники. Но он не ожидал того, что случилось дальше. Страх на лице Алисы медленно сменился упрямством, а потом — тихой, холодной яростью. Она встала.
— Уехать? Ты это серьезно? — ее голос, в отличие от его, не дрожал. Он звенел от возмущения. — Ты правда думаешь, что это какая-то игра, из которой можно просто выйти, сказав «я в домике»? Они знают мое имя, Макс. Они знают, где я живу. Они знают, что я была с тобой в бункере. Если они захотят меня найти, они найдут. Хоть в другом городе, хоть на краю света.
Она сделала шаг к нему. — Бежать — это самое глупое, что мы можем сейчас сделать. Ты не понимаешь? Поодиночке мы для них — легкая добыча. Они сломают сначала меня, чтобы изолировать тебя, а потом примутся за тебя. Наша единственная сила, единственный шанс — в том, что мы вместе. Нас двое. Ты их «слышишь», а я могу думать, когда твой мозг плавится от их «шума». Мы — команда.
Она подошла вплотную и заглянула ему прямо в глаза. — Я боюсь. Мне до смерти страшно, Макс. Я всю ночь не спала и думала, что сойду с ума. Но я не буду убегать. Я в этом деле с тобой. До самого конца. Так что прекрати разыгрывать из себя благородного героя-одиночку, это не спасет ни тебя, ни меня. А теперь сядь и давай думать, что мы будем делать дальше. Вместе.
Ее слова, ее несгибаемая воля ударили по нему сильнее любого видения. Он смотрел на нее — напуганную, но не сломленную — и чувствовал, как его собственная паника и вина отступают перед ее силой. Она была права. Во всем.
Он медленно кивнул. — Хорошо, — сказал он тихо. — Вместе.
Он взял со стола лист папоротника. Теперь это была не просто угроза для Алисы. Это было объявление войны им обоим. И они только что приняли вызов.
Они сидели в тишине своей пыльной каморки, и угрожающий зеленый лист лежал между ними на ящике. Он был символом их положения — загнанные, напуганные, но не сломленные.
— Они думают, что мы затаимся, — первой нарушила молчание Алиса. Ее голос был ровным, в нем появилась стальная нотка. — Они ждут, что мы испугаемся и спрячемся по домам. И это будет самой большой нашей ошибкой. Так они нас по одному и выцепят.
— Ты права, — согласился Макс. Пассивное ожидание было равносильно самоубийству. — Нам нужен союзник. Кто-то, у кого есть власть. Кто-то, кто может дать отпор.
— Морозов? — с сомнением спросила Алиса. — Он же собирался закрывать дело. Он считает тебя контуженным.
— Раньше у меня были только видения и карта, которую можно было списать на фантазию, — возразил Макс. — Теперь у нас есть кое-что другое. У нас есть факт. Прямая угроза твоей жизни. Покушение. Это уже его работа, его прямая обязанность. И мы не будем рассказывать ему про ноосферу и временные петли. Мы расскажем ему историю, которую он, как полицейский, сможет понять и проверить.
Они начали готовиться к этому разговору, как к самому важному экзамену в жизни. Они выстроили четкую, логическую цепочку, убрав из нее всю паранормальную составляющую.
Они нашли в бункере журнал.В журнале упоминался ученый Воронин, который единственный был против эксперимента.Они подозревают, что «уважаемый человек» Игорь Воронов и есть тот самый Воронин.После их визита к Морозову за ними установили слежку.И, наконец, кульминация — Алисе открыто угрожали, оставив на пороге предмет, который прямо указывает на их поход к бункеру.
Это была история без призраков и телепатии. История о старом секрете, который ревностно охраняют вполне реальные и опасные люди.
Макс не пошел в участок. Он позвонил Морозову на мобильный, номер которого был на визитке. — Капитан Морозов? Это Максим Воронов. Нам нужно встретиться. Срочно. И не в участке. Это касается безопасности Алисы.
Он намеренно бросил наживку, и следователь ее заглотнул. Они договорились встретиться через час на набережной у старого речного вокзала — место было достаточно безлюдным.
Морозов пришел один, в гражданской одежде. Он выглядел уставшим и недовольным. — Ну, что у вас еще стряслось? — спросил он без предисловий.
Макс спокойно и четко, как они и репетировали, изложил ему их историю. Он говорил о журнале, о фамилии «Воронин», о своих подозрениях в адрес Воронова-бизнесмена. Следователь слушал со скептической ухмылкой, и Макс «слышал» его мысли: «Опять теории заговора... парень совсем с катушек съехал...»
Но когда речь зашла о слежке и Алиса, волнуясь, рассказала про шаги за спиной и показала конверт с листом папоротника, выражение лица Морозова изменилось. Ухмылка исчезла. Он взял конверт, осторожно вытряхнул лист себе на ладонь. Его взгляд стал жестким и внимательным. Угроза жизни — это была его территория. Это был факт, который нельзя было списать на посттравматический синдром.
— И вы считаете, что это связано с Вороновым? С Игорем Сергеевичем? — спросил он, и теперь в его голосе не было иронии. — Мы в этом уверены, — твердо ответила Алиса.
Морозов долго молчал, глядя на реку. Макс сосредоточился и «услышал» обрывки мыслей в его голове. Они были другими. Не было больше снисходительности. Были сомнения, анализ, подозрения. «Черт... а если они не врут? Если Воронов и правда тот самый... Воронин? Тогда это дело... пахнет совсем другими вещами. И трупами. И большими деньгами. Тогда этот 'висяк' — бомба... И эти дети сидят прямо на ней...»
— Хорошо, — сказал он наконец, поднимая на них тяжелый взгляд. — Я вас услышал. С этого момента — никакого геройства. Никаких самостоятельных действий. Вы сидите дома и не высовываетесь. Особенно ты, — он посмотрел на Алису. — Если заметите что-то подозрительное — любой косой взгляд, любую машину у подъезда — немедленно звоните мне. Лично. В любое время суток. Я вас понял?
Они кивнули.
— Идите, — сказал он. — Я сам с вами свяжусь.
Они ушли, оставив его одного на набережной. Они не знали, поверил ли он им до конца. Но Макс, уловивший его последние мысли, знал — лед тронулся. Он заставил следователя сомневаться. И в их положении это была первая, пусть и маленькая, но победа.
Вернувшись в свою каморку, они долго сидели в тишине. Облегчения не было. Наоборот, осознание того, насколько высоко они задрали ставки, давило на них тяжелым грузом. — Как думаешь, он нам поверил? — наконец спросила Алиса. — Не знаю, — честно ответил Макс. — Но он больше не считает нас сумасшедшими. Я это «слышал». Он боится. А раз боится, значит, будет действовать.
Им оставалось только ждать. Это ожидание было почти таким же мучительным, как страх. Они сидели в ловушке своего собственного города, не зная, откуда ждать следующего удара.
Телефон Макса зазвонил поздно вечером. Неизвестный номер. Он посмотрел на Алису, та молча кивнула. Макс ответил, включив громкую связь. — Это я, — раздался в трубке тихий, без официальных интонаций, голос Морозова. — Можешь говорить? Никого рядом нет? — Могу. Мы с Алисой вдвоем. — Хорошо. Слушайте меня. Я сделал пару звонков, не по служебной линии. У меня есть старые друзья в областном архиве. Ваш чертеж — настоящий. «Объект-12», он же проект «Эхо», действительно существовал. Руководитель — профессор Громов Даниил Аркадьевич. В списках персонала действительно числится инженер-лаборант Воронин Игорь Сергеевич. В августе 88-го на объекте произошел, цитирую, «нештатный инцидент с многочисленными человеческими жертвами и неконтролируемым выбросом энергии». Объект был признан непригодным для дальнейшей эксплуатации и законсервирован. Все материалы по нему до сих пор под грифом «Особой важности».
Каждое слово следователя было подтверждением их правоты. Они не ошиблись ни в чем.
— А теперь слушайте меня еще внимательнее, — голос Морозова стал жестким, как сталь. — Вы были правы и насчет Воронова. Это он. Я копнул его биографию. После армии работал инженером в закрытом НИИ под другим городом. В 89-м уволился, переехал сюда, сменил буквы в фамилии — якобы из-за ошибки в документах — и занялся бизнесом. Этот человек — не просто богач. Он — серый кардинал всей области. У него везде свои люди, свои связи. В администрации, в бизнесе... и, вполне возможно, в моем собственном управлении.
Он сделал паузу, давая им осознать масштаб угрозы. — Если я сейчас начну официальное расследование, его адвокаты зароют меня под ворохом бумаг, а его служба безопасности зароет меня самого где-нибудь в лесу. Вы меня поняли?
— Что же нам делать? — спросила Алиса в тишину.
— Мы будем играть в двойную игру, — ответил Морозов. — Официально — ваше дело о пропаже друзей я завтра же сдаю в архив. «Висяк». Для всех, включая мое начальство, эта история закончена. Это — наша с вами легенда, наше прикрытие.
— А неофициально? — спросил Макс.
— А неофициально — я начинаю потихоньку копать под Воронова. Собирать все, что смогу. Но мне нужна ваша помощь. Вы — мои глаза и уши. Вы знаете то, чего не знаю я. Ты, Макс, «чувствуешь» то, чего никто не чувствует. Но, — его голос стал ледяным, — с этой минуты никакой самодеятельности. Никаких походов в лес. Никаких попыток слежки. Ваша задача — жить своей обычной жизнью, сидеть тихо и наблюдать. Любая мелочь, любая странность, любой косой взгляд в вашу сторону — вы немедленно сообщаете мне. И только мне. Мы теперь в одной лодке. И если в ней появится пробоина, мы все пойдем ко дну. Я ясно выразился?
— Ясно, — ответил Макс.
Звонок прервался.
Они остались сидеть в своей пыльной каморке. Но теперь они были не просто жертвами. Они стали участниками тайной, смертельно опасной игры. Неофициальными агентами в войне против самого могущественного человека в их городе, с одним-единственным союзником внутри системы. Расследование закончилось. Началась конспирация.
 Глава 14: Охота на охотника
 
Следовать приказу Морозова — «жить обычной жизнью» — оказалось самой сложной задачей из всех. Это была игра, требующая постоянного, изматывающего актерского мастерства. Макс вернулся к подобию своего прежнего расписания. Он сидел за ужином с родителями, слушал их радостные разговоры о том, как ему «становится лучше», кивал, улыбался и даже пытался шутить. А в это время ему приходилось возводить внутри себя глухую стену, чтобы не слышать их настоящие мысли, полные страха и отчаянной надежды. Он чувствовал себя шпионом в собственном доме, и от этого чувства вины хотелось выть.
Каждый выход на улицу превращался в оборонительную операцию. Его телепатия, которая раньше была то скальпелем, то отбойным молотком, теперь стала постоянным, низкоуровневым радаром. Он шел по улице, и его сознание непрерывно сканировало окружение, просеивая сотни мыслей, выискивая одну-единственную — ту, что будет слишком сфокусированной, слишком холодной, слишком наблюдательной. Это было чудовищно утомительно. К вечеру он чувствовал себя выжатым, как лимон, с тупой, ноющей болью за глазницами. Мысли обычных людей — тревоги об экзаменах, радость от покупки новой вещи, ссоры с любимыми — стали для него белым шумом, который лишь подчеркивал, насколько он сам далек от этой нормальной, понятной жизни.
Алиса взяла на себя другую роль. Если Макс был их системой раннего предупреждения, то она стала их аналитическим центром. Запершись в своей комнате, она часами сидела за ноутбуком, превратившись в настоящего цифрового детектива. Она методично «копала» под Воронова. Она изучала реестры юридических лиц, находила все его дочерние фирмы, оффшорные счета, просматривала архивы местных новостей за последние двадцать лет. Она составляла подробную карту его бизнес-империи, пытаясь найти в ней уязвимые места, странные транзакции, сомнительных партнеров — все то, что можно было бы передать Морозову как зацепку.
Они встречались украдкой, на дальних скамейках в парке, изображая из себя обычную влюбленную пару, чтобы не вызывать подозрений. — Пока тихо, — докладывал Макс, глядя куда-то в сторону. — Ничего подозрительного не ловил. — Смотри, — отвечала Алиса, показывая ему что-то на экране смартфона. — Одна из его компаний занимается грузоперевозками. У них есть собственный терминал на железнодорожной станции. Идеальный канал для вывоза чего-то крупного и неофициального. Например, оборудования для «сделки».
Они учились жить в этой новой, двойной реальности. Они играли свои роли для внешнего мира, а в тени вели свою собственную, тихую войну. Но оба понимали — это затишье перед бурей. Их враг не оставил их в покое. Он просто наблюдал. И ждал, когда они совершат ошибку.
Прошло несколько дней. Дней, наполненных тихим, липким напряжением. Они с Алисой скрупулезно играли свои роли, пытаясь создать иллюзию полной нормальности. Но это была жизнь на пороховой бочке. Макс научился спать урывками, просыпаясь от малейшего шороха. Ему постоянно казалось, что за окном его комнаты, в тени деревьев, кто-то стоит. Он не видел Петра. И это было хуже всего. Отсутствие явной угрозы пугало больше, чем сама угроза. Оно означало, что враг умен, терпелив и действует тоньше, чем они предполагали.
Развязка наступила в четверг. Макс шел домой после занятий, стараясь думать о чем-то отвлеченном, чтобы дать отдых своему постоянно работающему ментальному «радару». Он переходил дорогу на пешеходном переходе, когда рядом с ним притормозил старенький фургон местной пекарни. За рулем сидел ничем не примечательный мужчина средних лет, который лениво смотрел на дорогу в ожидании, пока пройдут пешеходы.
И в тот момент, когда их взгляды на долю секунды встретились, радар Макса взвыл сиреной. Он поймал мысль. Четкую, холодную, абсолютно лишенную эмоций. Мысль, которая никак не вязалась с образом сонного водителя из пекарни.
«Объект «М» прошел точку «Гамма». Движется по стандартному маршруту в сторону дома. Выглядит спокойным».
Макс застыл посреди дороги. Машина позади него раздраженно бибикнула. Он как во сне закончил переходить улицу и обернулся. Фургон уже свернул за угол. «М». Максим. Точка «Гамма» — этот перекресток. У них были кодовые имена. У них были обозначения на карте его обычного пути домой.
Кровь застыла у него в жилах. Это была не просто слежка одного человека. Это была системная, профессиональная работа.
Потрясенный, он пошел дальше, но теперь его «радар» был включен на полную мощность. Он сканировал всех, кто попадался ему на пути. Он свернул в небольшой сквер, чтобы срезать путь. На скамейке сидела пожилая женщина и кормила голубей. Типичная городская картина. Безобидная. Макс прошел мимо нее, намеренно «прощупав» ее сознание. На поверхности были мысли о внуках, о том, что хлеб черствый. Но под этим, как вторая, скрытая радиостанция, он уловил ледяную, короткую мысль-отчет:
«Подтверждаю визуальный контакт с «М». Отклонился от маршрута, вошел в сквер. Передаю точке «Дельта».
Макс почти побежал. Он ворвался в свой подъезд, пролетел по лестнице и захлопнул за собой дверь квартиры, навалившись на нее спиной. Он тяжело дышал, но не от бега. От ужаса.
Водитель фургона. Старушка с голубями. Кто еще? Продавец в магазине? Участковый врач? Учительница? Его город, его дом перестал быть крепостью. Он превратился в аквариум, а он — в рыбку, за каждым движением которой наблюдают десятки невидимых глаз.
Предупреждение Морозова не было преувеличением. Влияние Воронова было тотальным. Он опутал город своей паутиной, и они с Алисой угодили прямо в самый ее центр. Теперь каждый их шаг отслеживался. Каждое их действие анализировалось. И это означало, что их следующий ход — попытка достать вещь Кати — становился почти самоубийственной миссией. Как пойти к ее родителям так, чтобы «База» не узнала об этом и не поняла, зачем они это делают?
Два дня они жили как призраки в своем собственном городе, и клетка паранойи сжималась все сильнее. Любой план казался невыполнимым, любой шаг — рискованным. Они встретились в своей каморке в ДК, и в воздухе висело отчаяние.
— Мы в тупике, — сказала Алиса, ломая в руках карандаш. — Мы не можем ничего расследовать, потому что за нами следят. А сидеть и ждать — значит позволить Воронову подготовиться и нанести удар.
Макс молчал. Он смотрел на два предмета, которые лежали перед ним на пыльном ящике: кулон Лены и нож Артёма. Два полюса, две крайности. Ужас и ярость. Но их было трое. Трое друзей, которые ушли с ним в тот лес.
— Катя, — тихо сказал он.
Алиса непонимающе посмотрела на него.
— Я видел, что чувствовала Лена. Я знаю, о чем думал Артём. Но я не знаю, что было с Катей. Тихой, спокойной Катей, которая любила стихи и рисовала облака. Это… это неправильно. Незаконченная картина. Я должен знать. Я чувствую, что это важно.
Они понимали, что это безумный риск. Пойти к родителям третьего пропавшего подростка — это будет выглядеть как система, а не случайность. Наблюдатели Воронова тут же доложат наверх, и это может спровоцировать его на активные действия. Им нужен был план, как обмануть охотников.
И они его придумали. План был сложным и требовал идеального исполнения. Утром следующего дня Алиса, нарочито громко разговаривая по телефону с «подругой», отправилась на другой конец города, на местный пляж у реки. Это была приманка, отвлекающий маневр, который должен был увести за собой как минимум часть «хвоста».
В это же время Макс, дождавшись подтверждающего сообщения от Алисы («Я на пляже. Кажется, клюнули»), начал свой путь. Он не шел прямо. Он петлял по дворам и переулкам, дважды заходил в магазины и выходил через другой выход, делая все, чтобы его маршрут выглядел случайным, импульсивным. Наконец, убедившись, что за ним никого нет, он быстрым шагом направился к дому Любимовых, родителей Кати.
Его встретила ее мать, тихая, усохшая от горя женщина с прозрачными, заплаканными глазами. В их квартире царила не скорбь и не гнев, а какая-то звенящая, отрешенная пустота. В углу комнаты горела лампадка перед иконой. — Проходи, Максим, — сказала она тихо. — Мы тебе рады.
Они не задавали ему вопросов. Они просто говорили о Кате — какой она была светлой, доброй, немного не от мира сего девочкой. Она жила в мире своих грез, книг и рисунков. Наконец, Макс, набравшись смелости, попросил что-нибудь на память о ней.
Мать Кати, кажется, ждала этого. Она принесла из ее комнаты толстый том стихов Анны Ахматовой. — Она читала его перед самым походом, — сказала женщина, и ее губы дрогнули. — Даже закладку не вытащила.
Макс взял книгу. Она была тяжелой, пахла старой бумагой. Он попрощался и быстро ушел.
Он не пошел домой. Он забился в самый дальний, заброшенный угол городского парка, сел на старую скамейку и открыл книгу. Внутри, на середине стихотворения «Мужество», лежала простая атласная ленточка-закладка. Это было последнее, чего касались пальцы Кати.
Макс зажал ленточку в кулаке и закрыл глаза.
Видение обрушилось на него. Он снова был в эпицентре бури, слышал вой ветра. Но эмоции были другими. Не было ни паники, ни злости. Было… спокойствие. И безграничное, всепоглощающее любопытство. Он, глазами Кати, смотрел не на ломающиеся деревья, а вверх, на разверзшуюся в небе зеленую, переливающуюся туманность. Она была живой, она дышала, она гипнотизировала.
И мысль, которую он «услышал», была не криком и не проклятием. Это был шепот чистого, детского восторга.
«Какое… красивое… Словно… смотрит прямо в душу…»
Видение погасло. Макс сидел на скамейке, сжимая в руке книгу стихов. Он был потрясен до глубины души. Теперь он знал. Аномалия «Эха» не была просто оружием или стихийным бедствием. Она была зеркалом. Она врывалась в человека и многократно усиливала то, что уже было в нем: страх Лены, подавленную ярость Артёма… и мечтательную, оторванную от реальности натуру Кати. Аномалия дала каждому из них то, чего они подсознательно искали или боялись. И эта догадка была страшнее всего, что он знал до этого.
Они встретились с Алисой в тот же вечер, в их убежище. Когда Макс пересказал ей содержание видения Кати, она долго молчала, пытаясь осмыслить услышанное.
— Значит, эта штука... она не просто источник энергии или временной портал, — наконец произнесла она, ее голос был тихим и задумчивым. — Она как... психологический вирус. Или зеркало. Она находит в человеке самое сильное чувство и многократно его усиливает, пока оно не поглотит его целиком. Лена боялась — и утонула в ужасе. Артём злился — и сгорел в ярости. А Катя... она всегда была немного не здесь, в своих мечтах. И она улетела в свою мечту, в эту жуткую красоту.
Эта догадка была пугающей. Она означала, что их враг не просто физическая аномалия, а нечто, способное атаковать разум, душу.
— Эта информация слишком важна, чтобы мы держали ее при себе, — решил Макс. — Морозов должен это знать. Это может изменить весь его подход к делу.
Они связались со следователем. Встречу назначили на следующий день, на том же безлюдном месте на набережной. Морозов выглядел еще более уставшим и напряженным, чем в прошлый раз. — Что у вас? — спросил он без предисловий, давая понять, что у него мало времени. — Я же велел сидеть тихо.
— Мы сидели, — ответил Макс. — Но за нами — нет.
Он быстро и четко изложил ему то, что они обнаружили: про налаженную систему наблюдения, про кодовые имена, про то, что за ними следят даже безобидные на вид старики. С каждым словом лицо Морозова становилось все мрачнее. Он слушал, не перебивая, его взгляд был прикован к Максу.
— Но это не главное, — сказал Макс, переходя к сути. — Мы проанализировали то, что произошло с моими друзьями. И пришли к выводу, который может все изменить.
Он не стал говорить про видения. Он представил это как их общую с Алисой логическую теорию. Он рассказал про три разных реакции — ужас, ярость и восторг. Про то, как аномалия, словно зеркало, отразила и усилила внутренний мир каждого из них.
Морозов слушал, и Макс «видел», как в его голове происходит работа. Он отбросил скепсис. Информация была слишком странной, слишком детальной, чтобы быть выдумкой. Он, как опытный полицейский, пытался найти в этом логику, прецедент. И в его сознании промелькнула мысль, от которой Макс похолодел.
«Психо-реактивное воздействие... Не оружие, а инструмент. Инструмент для тестов. Если Воронов хотел понять, как оно работает, чтобы продать... ему нужны были подопытные. Те грибники, туристы... все, кто пропадал в этом лесу за последние двадцать лет... Несчастные случаи? Или... неофициальные полевые испытания?.. Боже, во что я ввязался...»
Следователь поднял на них тяжелый, полный новой тревоги взгляд. Он не поделился с ними своей страшной догадкой, но они и так все поняли по его лицу. — Эта информация... она может быть ключевой, — медленно произнес он, тщательно подбирая слова. — Это объясняет, почему он охраняет это место с таким остервенением. Он охраняет не прошлое, а будущее. Свой актив. И это делает его в тысячу раз опаснее.
Он посмотрел на Макса, потом на Алису. — Я должен сделать несколько звонков. Очень серьезных. Не по официальным каналам. Мне нужно время. А вы... я не просто прошу, я приказываю вам — исчезните. Заболейте, уезжайте к бабушке, что угодно. Никаких контактов, сидите дома. Ждите моего сигнала.
Он развернулся и быстро ушел, оставив их одних на набережной. Интрига закручивалась все туже. Они дали Морозову в руки ключ, но этот ключ открывал дверь в еще более темный и страшный подвал, чем они могли себе представить. Воронов был не просто хранителем тайны. Возможно, он был серийным убийцей.
 Глава 15 Ход противника
 
Наступили дни тишины. Тягучей, нервной, звенящей тишины, которая была страшнее любых угроз. Следуя приказу Морозова, Макс и Алиса затаились. Они разыграли перед родителями идеальный спектакль: Макс слег с «осложнениями после переохлаждения», а Алиса сослалась на необходимость готовиться к сложной сессии, почти не выходя из дома.
Для Макса это было пыткой. Его комната, когда-то бывшая убежищем и штабом, превратилась в клетку. Он часами лежал на кровати, глядя в потолок, и прокручивал в голове все, что они узнали. Он был отрезан от мира. Любой выход на улицу был под запретом, а его сила, его «радар», была бесполезна в четырех стенах. Он чувствовал себя снайпером, запертым в подвале.
Но хуже всего было молчание Морозова. Прошел день, второй, третий. Следователь не звонил. Эта тишина была многословнее любых разговоров. Что она означала? Что его предупреждения были блефом? Что он решил не связываться с Вороновым? Или, что было еще страшнее, — что Воронов добрался и до него? Что его убрали со сцены так же тихо, как собирались «решить» их самих? Эта неизвестность сводила с ума.
На четвертый день Макс не выдержал. Он лег на пол, закрыл глаза и попытался сделать то, на что, как он думал, у него не хватит сил: найти Морозова в городе своим сознанием. Он раскинул свою ментальную сеть, просеивая тысячи мыслей, ища знакомую «частоту» — усталую, циничную, но честную. Он искал его в здании полиции, на улицах, в магазинах.
Тщетно. Разум Морозова словно исчез из информационного поля города. Словно такого человека больше не существовало.
Отчаяние начало затапливать Макса. Он уже готов был поверить в худшее, когда его «радар» зацепил что-то другое. Знакомое. Холодное. Это был один из наблюдателей. Мужчина сидел в неприметной машине в соседнем дворе, изображая таксиста в ожидании заказа. И его мысль, ленивая и профессиональная, была отчетом.
«Пятый день. Объект «М» из дома не выходит. Объект «А» тоже сидит тихо. Выжидают. Передать на Базу, что приказ Морозова сработал. Они напуганы и полностью изолированы. Ждем следующей фазы».
Макс резко сел. Он все понял. Тишина. Это и был ход противника. Они знали о его встрече с Морозовым. И они использовали приказ следователя в своих целях. Они не просто ждали. Они загнали их в угол и теперь готовили ловушку, будучи уверенными, что их жертвы сидят тихо и ждут помощи, которая никогда не придет.
Он тут же позвонил Алисе и пересказал ей мысль наблюдателя. — Они играют с нами, — сказала она после долгой паузы. — Они готовят следующий шаг. Но какой? Им не пришлось долго ждать ответа.
Ответ пришел на следующий день, в полдень. Он явился не в виде угрозы или ночного шороха, а в форме, куда более пугающей в своей респектабельности. К их скромному дому подкатил блестящий черный седан бизнес-класса. Он двигался медленно, бесшумно, и его тонированные стекла отражали их тихую улицу, искажая ее, словно показывая другой, чуждый мир. Для их городка такая машина была событием. Соседи выглядывали из окон.
Из машины вышли двое. Они не были похожи ни на Петра, ни на других людей Воронова, которых Макс «видел» мысленно. Эти были скроены из другого теста. Оба в идеально сидящих, дорогих темных костюмах, в начищенных до блеска туфлях. Их лица были непроницаемыми, а движения — плавными и экономичными. Они не выглядели как бандиты. Они выглядели как сотрудники спецслужб или топ-менеджеры очень серьезной корпорации.
Звонок в дверь прозвучал резко и требовательно. Мать Макса, недоумевая, кто бы это мог быть, пошла открывать. Макс наблюдал за сценой с площадки второго этажа.
— Добрый день, — произнес один из мужчин, тот, что был повыше и постарше. Его голос был спокойным, бархатным и невероятно убедительным. — Простите за беспокойство. Вы мама Максима Воронова? — Да, — растерянно ответила мать. — Мы представляем благотворительный фонд «Будущее Нации». Наш попечитель, очень известный меценат, был глубоко тронут историей вашего сына. Могли бы мы уделить вам и Максиму несколько минут? Это может оказаться очень важным для его будущего.
Мать, совершенно обезоруженная их вежливостью, представительным видом и упоминанием столичного фонда, тут же распахнула дверь шире. — Да, конечно, проходите, пожалуйста.
Их пригласили в гостиную. Мать позвала Макса. Когда он спустился вниз, оба мужчины встали. Их взгляды были не сочувствующими, а быстрыми, оценивающими, словно они сканировали его.
— Максим, здравствуй, — сказал тот же мужчина, протягивая ему руку. Рукопожатие было крепким и холодным. — Меня зовут Андрей Игоревич. Мы знаем, какую страшную травму ты перенес, и восхищены твоей стойкостью. Наш фонд как раз занимается помощью одаренным детям, попавшим в сложные жизненные ситуации.
Он говорил, и его слова были как мед. Он рассказывал о специальной программе реабилитации, о закрытом элитном пансионате под Москвой, о лучших психологах страны, о передовых методиках обучения. Он рисовал картину рая, волшебной возможности начать все с чистого листа.
А Макс… Макс слушал не только его слова. Он «слушал» его мысли.
И от этого контраста у него по спине бежал ледяной пот.
Внешне: «...мы хотели бы предложить Максиму уникальную возможность полностью оплаченного обучения и реабилитации...»Внутри: «Объект «М» напряжен. Явно пытается сканировать. Держим легенду. Мать — ключ. Она уже практически согласна. Цель — полная изоляция объекта от привычной среды в течение сорока восьми часов. Перемещение на нашу территорию для дальнейшего изучения и нейтрализации».
Нейтрализации.
Это слово прозвучало в голове Макса как выстрел. Оно могло означать что угодно — от накачивания его психотропными препаратами до физического устранения.
Он перевел взгляд на мать. Ее глаза сияли. На них навернулись слезы счастья и облегчения. Эти люди в дорогих костюмах были для нее ангелами, спасителями, посланными свыше, чтобы излечить ее измученного, сломленного сына.
— Ну что, Максим? — Андрей Игоревич закончил свою речь и улыбнулся ему теплой, отеческой улыбкой. — Как тебе такое предложение? Начать новую жизнь. Вдали от всего этого.
Ловушка захлопнулась. Они не стали ему угрожать. Они не стали его похищать. Они сделали ход гениальный в своей чудовищности: они забирали его с восторженного согласия его собственных родителей.
Комната наполнилась радостным, облегченным гомоном. Мать Макса, плача от счастья, прижимала руки к груди. Отец, обычно такой сдержанный, вскочил с места и с силой тряс руку Андрею Игоревичу, повторяя слова благодарности. — Вы не представляете... мы не знали, что делать... мы так за него боялись... Это просто чудо, настоящее чудо!
Мысли родителей, которые Макс уже не пытался блокировать, били по нему, как горячие волны. Это была чистая, незамутненная радость.«Наконец-то! Наконец-то он поправится! Он снова станет нашим мальчиком, нашим Максимом... Подальше от этого города, от этих ужасных воспоминаний... Лучшие врачи, лучшие учителя... Господи, спасибо тебе, ты услышал наши молитвы...»
Макс стоял посреди комнаты, и этот шквал родительской любви и надежды давил на него сильнее, чем гул в бункере. Он был в западне. Любая попытка сопротивления, любое сомнение в словах этих лощеных людей в костюмах будет воспринята его родителями не как здравый смысл, а как симптом его болезни, как проявление той самой травмы, от которой его так хотят излечить.
— Вот, посмотрите, — второй мужчина, который до этого молчал, с улыбкой положил на стол глянцевую, толстую брошюру. — Это наш флагманский центр, «Ясный берег». Здесь все подробно описано.
Макс заглянул в брошюру через плечо отца. С глянцевых страниц на него смотрел идеальный, вылизанный мир. Счастливые подростки в светлых классах. Огромный бассейн. Уютные комнаты. Улыбающиеся, доброжелательные психологи. Все это было ложью. Красивой, дорогой, профессионально сделанной ложью.
— Индивидуальный подход к каждому ребенку, — продолжал свой медоточивый рассказ Андрей Игоревич. — Мы поможем Максиму не только наверстать пропущенное в учебе, но и обрести душевное равновесие.
И вот все взгляды обратились на него. Взгляд матери, полный мольбы и надежды. Взгляд отца, гордого и благодарного. И два взгляда гостей — холодных, выжидающих, как у дрессировщиков, ожидающих, что затравленный зверь наконец прыгнет в нужный обруч. Вся комната затаила дыхание.
В голове у Макса был ураган. «НЕТ! ЭТО ЛОВУШКА! ОНИ УБЬЮТ МЕНЯ! НЕ ВЕРЬТЕ ИМ!» — кричал его внутренний голос. Но он не мог произнести этого вслух. Что бы он сказал? «Мама, папа, эти люди — не из фонда, они работают на местного олигарха, который охраняет секретный советский бункер, способный искривлять время, а я умею читать их мысли»? Его бы в тот же день увезли в психиатрическую клинику, и для этого не понадобились бы никакие фонды.
Отказ без объяснения причин разобьет их сердца. Он станет для них доказательством того, что их сын окончательно сломлен и не хочет лечиться. И что еще хуже — отказ станет прямым сигналом для этих людей. Сигналом о том, что он все знает. И тогда игра из «мягкого похищения» мгновенно перейдет в другую, куда более жестокую и быструю фазу. Прямо здесь, в их гостиной.
Выбора не было.
Он заставил себя поднять глаза. Он заставил себя изобразить на лице слабую, растерянную улыбку. Это было самое сложное, что он когда-либо делал в своей жизни. — Я... я даже не знаю, что сказать, — проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал как у потрясенного, но благодарного подростка. — Это... так неожиданно. Спасибо.
Он посмотрел на сияющих родителей. — Я думаю... да. Я согласен. Я думаю, это было бы... хорошо.
Комнату словно прорвало. Мать бросилась к нему, сжимая его в объятиях. Отец счастливо смеялся. А двое мужчин в костюмах обменялись быстрым, довольным взглядом. Миссия выполнена. Объект согласен на добровольную изоляцию.
— Вот и отлично, — сказал Андрей Игоревич, доставая из портфеля папку с документами. — Тогда уладим формальности. Машина за Максимом приедет послезавтра утром.
Макс стоял, заключенный в кольцо родительских объятий, и чувствовал на себе холодный, торжествующий взгляд врага. Он только что, с улыбкой, подписал себе приговор.
Мужчины в костюмах не задержались надолго. Уладив все формальности и оставив на столе папку с глянцевыми буклетами и договором, они так же вежливо и учтиво откланялись. Макс смотрел из окна, как их черный седан бесшумно отъехал от дома и растворился в дневном свете. Вторжение закончилось, но враг оставил в их доме свою «бомбу замедленного действия».
Его родители были на седьмом небе от счастья. Они порхали по дому, не в силах скрыть своего восторга и облегчения. — Надо же, какие люди! — говорила мать, прижимая к себе папку из фонда, словно это было сокровище. — Я позвоню на работу, возьму отгул, надо собрать тебе вещи! Теплую кофту не забудь, под Москвой вечера прохладные... — Я съезжу в магазин, куплю тебе новый спортивный костюм, — вторил ей отец, впервые за много недель выглядевший по-настоящему счастливым. — Поедешь как человек, не в старье же.
Они суетились, строили планы, обсуждали детали его отъезда, и эта их невинная радость была для Макса самой изощренной пыткой. Он был для них спасенным сыном, отправляющимся в райский санаторий. А на деле — он был агнцем, которого его же любящие родители добровольно вели на заклание.
— Я... я пойду к себе, — выдавил он. — Нужно немного полежать. Голова кружится от... хороших новостей.
Он поднялся в свою комнату и запер дверь. Его убежище, его штаб — теперь это была камера смертника. Он подошел к окну и посмотрел на часы на городской башне. У него было меньше сорока восьми часов. Меньше двух суток до того момента, как его официально и с родительского благословения передадут в руки врага.
Паника начала подступать к горлу. Он заметался по комнате, как зверь в клетке. Он должен был что-то сделать. Он должен был предупредить своих единственных союзников.
Он схватил телефон. Первым делом — Алиса. Звонить было нельзя, их телефоны наверняка прослушивались. Он открыл мессенджер, в котором они общались, и набрал короткую, заранее оговоренную кодовую фразу.«Родители отправляют в летний лагерь. Выезд послезавтра».Сообщение было простым, почти детским. Но он знал, что Алиса поймет весь ужас, скрытый за этими словами.
Теперь — Морозов. Его единственная надежда на помощь со стороны системы. Он нашел в контактах номер следователя и нажал «вызов». Длинные, мучительные гудки. Никто не отвечал. Он сбросил и набрал снова. Гудки, гудки, гудки... и тишина. Морозов не брал трубку.
Макс почувствовал, как внутри у него все оборвалось. Он быстро набрал СМС: «Срочно. Они сделали ход. Забирают меня».Он нажал «отправить». Сообщение ушло. Но ответа не последовало. Ни через минуту, ни через десять.
Следователь исчез. Либо он, испугавшись, решил оборвать с ними все контакты. Либо, что было куда вероятнее, Воронов, узнав об их встрече, нейтрализовал его первым. Тихо и эффективно.
Макс опустился на кровать и уронил телефон на пол. Холодное, беспросветное отчаяние навалилось на него. Он был полностью отрезан. Изолирован. Его родители — его тюремщики. Его единственный взрослый союзник — исчез. А его единственный друг — такая же девочка-подросток, как и он сам.
Он посмотрел на свои настенные часы. Большая секундная стрелка совершала свой неумолимый круг. Тик-так. Тик-так. Это был обратный отсчет. И время стремительно заканчивалось.
 Глава 16: Сорок восемь часов
 
Макс лежал на кровати в своей комнате, глядя в потолок. Отчаяние было физическим, оно лишало его сил, делало воздух в легких тяжелым. Ловушка была идеальной. Он прокручивал в голове варианты, один безумнее другого, и все они разбивались о непробиваемую стену: восторженное согласие его родителей. Они сами, своими любящими руками, передадут его в лапы монстра.
В кармане завибрировал телефон. Он достал его. Одно короткое сообщение от Алисы, на которое он уже и не надеялся. «Поняла. Где и когда?»
Эти четыре слова подействовали как разряд дефибриллятора. Его сознание, уже погружавшееся в апатию, встряхнулось. Он не один. Там, за окном, в этом враждебном, полном чужих глаз городе, у него был союзник. Последний и единственный. И она ждала сигнала.
Действовать нужно было немедленно. Ему нужно было выбраться из дома. Но как? Он был под домашним арестом, с той лишь разницей, что его тюремщиками были его собственные родители, а охраной — невидимая сеть шпионов Воронова.
Ему нужен был план побега.
Вечером он разыграл первый акт. Схватившись за живот, он пожаловался на резкую боль. Мать, встревоженная, тут же начала суетиться. — Это все нервы... тебе нужны успокоительные капли, а они закончились, — причитала она. — Мам, сходи, пожалуйста, в аптеку, — попросил он жалобным голосом. — Круглосуточная на другом конце города... Она тут же согласилась. Первая фигура была убрана с доски.
С отцом было сложнее. Он сидел в гостиной и смотрел футбол. — Пап, — позвал его Макс. — У меня компьютер опять барахлит, а мне нужно однокласснику написать. Можешь посмотреть? Ты же разбираешься. Отец, недовольно кряхтя, пошел в его комнату. Макс знал, что это займет у него минимум полчаса. Вторая фигура была нейтрализована.
Оставались наблюдатели. Он не мог выйти через дверь. Единственный путь лежал через окно его комнаты, выходившее на задний двор. Он осторожно приоткрыл его. Холодный ночной воздух пахнул свободой. Он «просканировал» улицу за домом. Пусто. Он поймал лишь одну слабую мысль от наблюдателя с фасада: «Объект «М» в своей комнате с отцом. Все тихо».
План сработал.
Он вылез на покатую крышу веранды, цепляясь за водосточную трубу. Старая труба угрожающе заскрипела, но выдержала. Через мгновение он уже был на земле. Пригнувшись, он прокрался через темный сад соседей, перелез через ветхий забор и оказался в спасительной тени ночных переулков.
Он бежал, не останавливаясь, пока не добрался до старого дома культуры. Алиса уже была там. Она втащила его внутрь, в их пыльную каморку, и заперла дверь на засов. Она ничего не спрашивала. Она просто смотрела на его бледное, взволнованное лицо. — У нас мало времени, — сказал он, пытаясь отдышаться. — Меньше двух суток. Что мы будем делать?
Вопрос повис в затхлом воздухе. Они были вместе, но они были в тупике. А часы продолжали свой беспощадный отсчет.
Они сидели в тишине, и стук часов на далекой городской башне, доносившийся сквозь щели в окне, казалось, отсчитывал последние секунды их жизни. Отчаяние было плохим советчиком, оно парализовало волю.
— Мы должны что-то делать, — нарушила молчание Алиса. Она встала и начала ходить по маленькой каморке. — Мы не можем просто ждать, пока за тобой приедет эта машина.
— А что мы можем? — с горечью ответил Макс. — Сбежать? Воронов найдет нас где угодно. Снова пойти в полицию? Морозов исчез, а любой другой коп, скорее всего, работает на Воронова. Мы в клетке.
— Значит, нужно сломать клетку, — отрезала Алиса. Ее страх, казалось, перегорел, оставив после себя холодную, злую решимость. — Если мы не можем выиграть в его игре, в тени, значит, нам нужно вытащить его на свет.
Она подошла к своему рюкзаку и достала ноутбук. — Пока ты был под арестом, я не сидела сложа руки, — сказала она, открывая его. Экран осветил ее серьезное, сосредоточенное лицо. — Я копала. Не просто его фирмы. Я смотрела график городских мероприятий, спонсоров, все, к чему он имеет отношение.
Она открыла несколько вкладок. — Воронов не просто бизнесмен. Он публичная фигура. Он вкладывает огромные деньги в свой имидж «отца города». И через три дня, — она ткнула пальцем в экран, — в нашем городе проходит так называемый «Международный инвестиционный форум». Главный организатор и спикер — сам Игорь Сергеевич Воронов.
— И что? — не понял Макс.
— А то, что это не просто местное событие. Смотри список гостей. Представители крупного швейцарского технологического концерна и сингапурского инвестиционного фонда. Помнишь, в твоем видении Воронов говорил по телефону про «сделку»? Вот она, Макс! Вот она, эта сделка! Он не продает свой «Объект» тайно, из-под полы. Он «упаковал» его в красивую обертку какого-нибудь «инновационного проекта» и собирается продать его вот этим респектабельным иностранцам под видом абсолютно легального бизнеса!
До Макса начало доходить. Этот форум, это респектабельное мероприятие — это и было его самое уязвимое место.
— Если мы устроим скандал... — начал он.
— ...прямо во время форума, — подхватила Алиса, — его инвесторы разбегутся так, что пятки засверкают. Ни одна серьезная западная компания не станет связываться с человеком, чье имя окажется замешано в скандале с пропавшими детьми и таинственными экспериментами. Его репутация, которую он строил десятилетиями, рухнет в один день. Его сделка сорвется. И тогда он потеряет все.
Это был их план «Б». Отчаянный, безумный, но единственный. Не обороняться. Атаковать. Ударить туда, где Воронов был уверен в своей неуязвимости — в его публичную, белоснежную репутацию.
— Но как? — спросил Макс. — У нас нет доказательств, которым бы поверили журналисты. Журнал? Они скажут — подделка. Наши слова? Бред сумасшедших подростков. Нам нужно что-то... неопровержимое.
Они снова оказались в тупике. У них был гениальный план, но у них не было оружия, чтобы его осуществить. И тут Макс вспомнил. Вспомнил еще одного человека в этом городе, который говорил загадками и смотрел так, будто знает все наперед. Человека, который был хранителем не только книг, но и тайн.
— Есть еще один человек, — сказал Макс. — Библиотекарь. Архип Семёнович.
Идея Макса повисла в воздухе. Она была такой же безумной, как и их план «Б». — Библиотекарь? — с сомнением переспросила Алиса. — Тот странный старик, который говорит загадками? Макс, мы не знаем, кто он. Морозов велел никому не доверять. Откуда нам знать, что он не один из людей Воронова?
— Я не знаю, — честно признался Макс, но в его голосе была уверенность. — Но я «чувствую», что это не так. Его разум... он другой. Он как глубокий, темный колодец. В нем есть тайны, но нет той холодной, хищной злобы, как у Петра или у тех людей в костюмах. Он знает про озеро, но он не пытается его использовать. Он его... боится. Или уважает. Это наш единственный шанс, Алиса. Больше у нас никого нет.
Решение было принято. У них не было времени ждать до утра, пока откроется библиотека. Им нужно было найти его сейчас. Ночью. Алиса, благодаря своей дотошности, когда-то из любопытства просматривала списки ключевых сотрудников городских учреждений. Она смутно помнила, что дом Архипа Семёновича находился в старом районе, недалеко от церкви.
Их ночная вылазка была похожа на сцену из шпионского фильма. Они крались по пустынным, залитым лунным светом улицам, прижимаясь к стенам домов, прячась в тени деревьев при свете фар редких машин. Весь город казался им одной большой вражеской территорией.
Они нашли его дом. Это был старинный, одноэтажный деревянный дом с резными наличниками на окнах, чудом уцелевший среди более современных построек. Он выглядел как живая иллюстрация к книге сказок. В одном из окон горел теплый, желтый свет, хотя на часах был уже второй час ночи.
Они стояли перед его калиткой, не решаясь войти. Что они ему скажут? Как объяснят свой ночной визит? Но время поджимало. Макс решительно толкнул калитку — та открылась с тихим скрипом — и прошел к двери. Он постучал. Три тихих, неуверенных удара.
Прошла, казалось, целая вечность. Затем за дверью послышались шаги, щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге стоял Архип Семёнович. Он был в старом, потертом халате, в руке держал раскрытую книгу, а на кончике носа сидели очки для чтения. Он посмотрел на двух подростков, стоявших на его пороге посреди ночи. И в его взгляде не было ни капли удивления.
— Я ждал вас, — сказал он спокойно, словно они договаривались о встрече. — Хотя, признаться, думал, вы придете раньше. Проходите, не стойте на пороге.
Они вошли внутрь. Их окутал запах старых книг, пыли и травяного чая. Вся комната, от пола до потолка, была заставлена стеллажами с книгами. Это было настоящее святилище знаний.
У них не было времени на предисловия. Слова полились из них сбивчивым, отчаянным потоком. Они рассказали ему все. Про бункер, про журнал профессора Громова, про проект «Эхо». Про Воронова, который оказался Ворониным. Про слежку, про угрозы. Про ловушку с пансионатом и про то, что у Макса осталось меньше двух суток.
— Мы хотим нанести ответный удар, — выпалила Алиса. — Во время форума. Устроить скандал, который сорвет его сделку. Но нам нечем его ударить! У нас нет доказательств, которым поверят! Нам нужно что-то неопровержимое!
— Мы подумали, что вы... вы можете что-то знать, — закончил Макс, глядя на старика с отчаянной мольбой. — Вы — наша последняя надежда.
Архип Семёнович выслушал их длинный, сумбурный рассказ, не проронив ни слова. Его лицо оставалось непроницаемым. Когда они закончили, он медленно закрыл книгу, которую все это время держал в руке, положил ее на стол и снял очки. Он долго, внимательно смотрел на них, и в этой тишине, казалось, решалась их судьба.
Тишина в заставленной книгами комнате стала почти осязаемой. Макс и Алиса, затаив дыхание, ждали вердикта. Архип Семёнович медленно встал со своего кресла, подошел к одному из книжных стеллажей и, отодвинув в сторону несколько тяжелых томов по истории, нажал на что-то в стене. Секция стеллажа бесшумно отъехала в сторону, открывая небольшой, вмонтированный в стену, старый сейф.
— Я ждал этого дня больше тридцати лет, — сказал он, поворачивая ручку сейфа. Голос его был спокоен, но Макс уловил в нем нотки глубоко запрятанной боли. — Я надеялся, что он никогда не настанет. Но я и боялся, что умру, так и не дождавшись.
Он достал из сейфа старую, выцветшую фотографию в рамке и протянул ее Максу. На снимке была группа из нескольких мужчин в белых халатах на фоне какой-то сложной аппаратуры. — Вот этот, — библиотекарь ткнул пальцем в улыбающегося мужчину с добрыми глазами, — мой отец, Рощин Семён Аркадьевич. Он был ведущим физиком в проекте «Эхо». А вот этот тихий молодой человек рядом с ним, — его палец переместился на худощавого, напряженного парня, который стоял чуть в стороне от группы, — это Игорь Воронин.
Он убрал фотографию. — Мой отец, как и Воронин, был против последнего эксперимента. Он считал Громова гением, который начал сходить с ума от близости к цели. За день до катастрофы отец отправил мне письмо. Очень странное, полное намеков. Он просил меня, что бы ни случилось, никому не верить. Официальной версии. После того, как было объявлено о «пожаре на метеостанции», я посвятил свою жизнь тому, чтобы ждать. Я стал хранителем этого города, его памяти. Я ждал, когда проснется «Эхо». И оно проснулось, когда нашло тебя, мальчик мой.
Архип Семёнович снова повернулся к сейфу и достал оттуда небольшой, невзрачный на вид предмет. Это была маленькая металлическая катушка с намотанной на нее тонкой магнитной лентой.
— Воронин был не единственным, кто боялся Громова, — сказал библиотекарь, протягивая им катушку. — За несколько часов до финала мой отец тайно сделал копию с бортового самописца в операторской. Он чувствовал, что добром это не кончится, и хотел иметь доказательство. Он успел передать эту пленку доверенному лицу за пределами Объекта. Через неделю ее передали мне. Это запись последних десяти минут жизни проекта «Эхо».
Макс и Алиса смотрели на катушку, как на священный грааль. — Там все, — продолжил Архип Семёнович. — Панические крики лаборантов. Приказы Громова. Возражения моего отца. И крик Воронина, когда он понял, что Громов обошел все блокировки. Это «черный ящик» вашей катастрофы. И оружие против вашей цели.
План мгновенно обрел плоть и кровь. Теперь у них было то, что они искали. Неопровержимое, шокирующее доказательство. — Но как нам это прослушать? И воспроизвести? — спросила Алиса. — В подсобке вашего дома культуры, где вы прячетесь, должен стоять старый катушечный магнитофон «Юпитер», — усмехнулся библиотекарь. — Раньше на нем крутили музыку для танцев. Думаю, он до сих пор рабочий.
Они уходили от него, когда небо на востоке уже начало светлеть. До «отправки» Макса оставалось чуть больше тридцати шести часов. Но теперь они не были безоружны. В руках у Макса была маленькая, но невероятно тяжелая катушка с магнитной лентой. На ней были записаны голоса мертвецов. И эти голоса должны были сорвать сделку всей жизни Игоря Воронова и, возможно, спасти их собственные.
 Глава 17: Подготовка к атаке
 
Они вернулись в свою пыльную каморку в доме культуры, когда город уже просыпался. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь грязное окно, казались неуместными в их мире, полном ночных теней и заговоров. В руках у Макса была маленькая, невзрачная катушка с лентой. Их оружие. Их единственная надежда.
— «Юпитер»... — прошептала Алиса, обводя взглядом заваленный хламом угол. — Он должен быть где-то здесь.
Они начали поиски. Это было похоже на раскопки в гробнице забытой эпохи. Они перебирали старые афиши, костюмы, сломанный реквизит. Наконец, под стопкой пожелтевших газет, они нашли его. Большой, тяжелый, покрытый толстым слоем пыли, но безошибочно узнаваемый — катушечный магнитофон «Юпитер-203-стерео». Он выглядел как пришелец из другого мира, реликт из времен, когда их родители были молоды.
— Вопрос на миллион, — сказала Алиса, проводя пальцем по пыльной крышке. — Он еще работает?
Они нашли розетку, и Алиса, как заправский сапер, с опаской воткнула вилку в сеть. Внутри аппарата что-то щелкнуло, загудело, и одна из лампочек на панели тускло загорелась зеленым. Он был жив.
Макс осторожно, словно это была бомба, установил катушку Архипа Семёновича на подающий узел. Протянул пленку через лабиринт роликов и головок и закрепил ее на приемной катушке. Его руки слегка дрожали. Он нажал на клавишу воспроизведения.
Раздалось шипение. Затем щелчок. И тишину их убежища разорвал чужой, записанный тридцать лет назад, голос.
«...повторяю, давление в ядре превышает критическое! Даниил Аркадьевич, мы должны начать сброс!» — Голос был молодым, полным паники.
«Спокойно, Рощин! Все под контролем! Приборы врут! Я чувствую поле, оно стабильно как никогда!» — Это был голос Громова. Властный, уверенный, уже тронутый безумием.
Алиса и Макс сидели на полу, обнявшись, и слушали, как разворачивается трагедия. Они слышали споры, крики, звук бьющегося стекла. Они слышали, как отец Архипа Семёновича, Рощин, отчаянно пытался образумить своего начальника.
А потом раздался третий голос. Тихий, испуганный, но настойчивый. «Профессор, он прав! Вы убьете нас всех! Я не буду в этом участвовать! Я требую остановить эксперимент!»
— Воронин, — прошептал Макс. Это был он. Голос их врага, когда тот еще был человеком, способным бояться.
«Вон с моего мостика, Воронин! Трус! Охрана, убрать его отсюда! Заприте его в медблоке, чтобы не путался под ногами!» — проревел Громов.
Запись продолжалась. Нарастающий вой установки, панические доклады лаборантов, и последний, оборвавшийся на полуслове крик Громова: «Оно прекрасно!..». Затем — оглушающий треск, похожий на разряд статического электричества, и тишина.
Пленка закончилась. Катушка продолжала вращаться, издавая тихое шипение. Макс и Алиса сидели в полной тишине, потрясенные до глубины души. Они только что стали свидетелями катастрофы. Они слышали голоса мертвецов. И они слышали голос своего врага, который кричал правду, но его никто не послушал. Это не было оправданием его последующих действий, но это добавляло трагедии новый, страшный оттенок.
— Теперь у нас есть все, — тихо сказала Алиса, выключая магнитофон. — Теперь нам нужен план, как заставить весь город это услышать.
Тишина в каморке, нарушаемая лишь тихим шипением остывающего магнитофона, давила на них. Ужас от услышанного постепенно сменялся холодной, ясной злостью. Они больше не были просто напуганными подростками. Они были носителями правды, свидетелями преступления, и они должны были заставить мир эту правду услышать.
— Он был прав, — тихо сказал Макс, глядя на неподвижные катушки. — Воронов был прав тогда, в 88-м. Он пытался их остановить. — То, кем он был тогда, не отменяет того, кто он сейчас, — отрезала Алиса. Ее голос был твердым, как сталь. — Он тридцать лет скрывал правду. Он нанял людей, которые угрожали мне и следят за тобой. Не жалей его, Макс. Он сделал свой выбор давно.
Она была права. Жалость была непозволительной роскошью. Алиса решительно открыла свой ноутбук, поставив его рядом с массивным «Юпитером». Странное соседство — реликт из прошлого и инструмент из будущего. И оба они должны были работать вместе.
— Итак, форум, — сказала она, открывая сайт отеля «Воронов-Плаза». — Главный конференц-зал «Хрустальный». Охрана будет на высшем уровне, особенно с иностранными гостями. Пройти через главный вход с этой бандурой, — она кивнула на магнитофон, — невозможно. Попасть на сцену — тем более.
Она несколько минут кликала по ссылкам, скачивая файлы, и наконец открыла то, что искала. PDF-файл с техническим планом зала для организаторов мероприятий. — Вот. Смотри, — она подозвала Макса. — Сцена, зрительный зал, служебные коридоры, посты охраны... Все очевидные точки входа нам перекрыты. Но... есть вот это.
Ее палец указал на маленькую, без окон, комнату в задней части плана, помеченную как «Аппаратная». — Это их нервный центр, — объяснила Алиса. — Все кабели от микрофонов на сцене, от проекторов, от системы освещения — все сходится здесь. Здесь стоит главный микшерный пульт и усилители. Если мы сможем попасть в эту комнату, мы получим доступ ко всей звуковой системе зала. Мы сможем пустить запись с пленки прямо в колонки, и никто не успеет нас остановить.
План был дерзким и гениальным. Но оставалась одна техническая проблема. — Как мы подключим этого динозавра, — Макс похлопал по корпусу «Юпитера», — к их навороченной цифровой технике?
Алиса хитро улыбнулась. Она уже думала об этом. — У него должен быть линейный выход. Старый, советский, пятиштырьковый разъем DIN. Нам нужен просто правильный переходник. На современный «джек» или «XLR». Такие сейчас не делают. Но я знаю одно место. Старый радиорынок, там есть одна палатка, где торгует дед по прозвищу «Паяльник». У него есть все. Любой кабель, любой транзистор из любой эпохи. Завтра утром я схожу к нему. Это будет выглядеть как обычная покупка для моего отца, который любит копаться в старой технике.
Теперь у них был детальный, пошаговый план:
1. Раздобыть нужный кабель-переходник.
2. Придумать, как проникнуть в «Воронов-Плаза» и добраться до «Аппаратной» во время форума.
3. Подключить магнитофон к главному пульту.
4. В самый торжественный момент, во время выступления Воронова, нажать на «Play».
5. Исчезнуть в суматохе.
Каждый пункт этого плана был почти невыполним и смертельно опасен. Но другого пути у них не было. Отчаяние сменилось лихорадочным азартом смертников, идущих в свою последнюю атаку.
Ночь, проведенная в планировании атаки, сменилась долгим, мучительным днем лжи. Максу пришлось проделать весь путь обратно, так же тайно, как и накануне, и пробраться в свою комнату до того, как проснутся родители. Он лег в постель, изображая больного, и когда мать утром вошла к нему в комнату, она увидела лишь своего «слабого», отдыхающего сына.
Этот день был самым длинным в его жизни. Время, казалось, замедлилось и одновременно неслось с бешеной скоростью. Каждый час был на счету. Утром мать принесла ему завтрак в постель и начала собирать его вещи для «поездки». Макс сидел, прислонившись к подушкам, и смотрел, как она аккуратно складывает в большой чемодан его свитера, джинсы, книги. — Вот эту кофту обязательно возьми, — говорила она с заботливой улыбкой. — Там, под Москвой, вечера прохладные, не то что у нас. Не хватало еще там простудиться.
Макс кивал и улыбался в ответ, а в его голове билась одна мысль: «Прости меня, мама. Прости за все». Он чувствовал себя предателем, наблюдая за ее счастливыми хлопотами. Она собирала его в новую, лучшую жизнь, а он готовился к бою, из которого мог не вернуться.
Днем пришел отец. Он сел на край кровати и завел с Максом серьезный, мужской разговор. — Слушай, сын... Мы знаем, тебе тяжело после всего, что случилось. Но эти люди... они дают тебе шанс. Огромный шанс. Не упусти его. Мы с матерью очень в тебя верим. Стань человеком, которым мы сможем гордиться.
Каждое его слово было для Макса ударом под дых. Он лгал самым близким людям, которые желали ему только добра. Но он знал, что правда убьет их. Правда о том, что их город — это змеиное гнездо, а их сын — один против всех.
В полдень пришло короткое сообщение от Алисы: «Деталь на месте. Готова к монтажу». Это означало, что кабель у нее. Первая часть плана была выполнена.
Вечером, когда до его «отъезда» оставалось меньше двенадцати часов, а до начала форума Воронова — всего три, напряжение стало почти невыносимым. Он лежал в своей комнате, прислушиваясь к каждому звуку. Чемодан, собранный матерью, стоял в углу комнаты, как молчаливый укор. Он был его билетом в один конец, в «санаторий» Воронова, откуда еще никто не возвращался.
Родители зашли пожелать ему спокойной ночи. — Отдыхай, сынок, — сказала мать, целуя его в лоб. — Завтра у тебя большой день. Начало новой жизни. — Мы заедем за тобой утром и проводим до машины, — добавил отец.
Они ушли, оставив его одного. Макс подошел к окну. Ночь была темной и тихой. Он посмотрел на свое отражение в стекле. На него смотрел испуганный подросток, на плечи которого свалился непосильный груз. Он знал, что завтрашний день станет решающим. Либо он сорвет Воронову его «сделку», разоблачит его перед всем миром и, возможно, получит шанс спасти своих друзей. Либо он проиграет, и его тихо, с улыбкой, увезут в «Ясный берег», откуда он уже никогда не вернется.
Обратный отсчет подходил к концу.
 Глава 18: День «Д»
 
Утро последнего дня встретило Макса серым, безрадостным светом. Он почти не спал, проваливаясь в короткие, тревожные сны, в которых смешивались гул бункера и счастливая улыбка матери, собиравшей его чемодан. Он встал с кровати с ощущением полной опустошенности, но в глубине этого отчаяния, как тлеющий уголек, жила холодная, злая решимость.
Завтрак был похож на прощальную трапезу. Родители суетились вокруг него, подкладывая ему лучшие куски, их лица светились предвкушением его «новой жизни». Макс механически жевал, улыбался и кивал, чувствуя себя Иудой на Тайной вечере. — Машина приедет в десять, — сообщил отец, взглянув на часы. — У нас еще есть время.
У Макса времени не было. Ему нужно было действовать сейчас.
Он разыграл свой последний, отчаянный спектакль. Поднявшись из-за стола, он вдруг пошатнулся и схватился за голову. — Ой... что-то в глазах потемнело...
Мать тут же бросилась к нему. — Максимушка, что с тобой? Давление, наверное! Ляг, я сейчас тебе таблетку принесу! — Нет, мам, не надо, — проговорил он слабым голосом. — Мне просто нужно... немного свежего воздуха. Я посижу на заднем крыльце пару минут, хорошо? Мне станет лучше.
Это была рискованная игра. Но его вид был настолько убедительным, что они поверили. — Конечно, сынок, иди, подыши, — сказал отец. — Только никуда не уходи, мы скоро выезжаем.
Он вышел на задний двор. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышно на всей улице. Он «просканировал» окружение. Как и вчера, наблюдатель сидел в машине на фасаде. Задний двор был чист. Это был его единственный шанс.
Он не стал медлить. Пригнувшись, он нырнул в густые заросли сирени, которые росли вдоль забора. Прополз на четвереньках до самого конца участка, где старый штакетник почти сгнил. Он выдавил одну из досок и протиснулся в узкий проем, оцарапав куртку о ржавый гвоздь.
Он оказался в чужом, заросшем саду. Отсюда, перебежками, от дерева к дереву, от сарая к гаражу, он выбрался на тихую соседнюю улицу. Он не бежал. Он шел быстрым, но ровным шагом, стараясь не привлекать внимания. Он знал, что у него есть от силы десять, может, пятнадцать минут, прежде чем родители забьют тревогу. А когда они поймут, что он сбежал, они в панике позвонят не в полицию. Они позвонят по тому номеру, который им оставили «благодетели» из фонда. И тогда начнется настоящая охота.
Он добежал до условленного места — заброшенной стройки на окраине города. Алиса уже ждала его. Рядом с ней стояла большая спортивная сумка на колесиках, в которой лежал их главный козырь — старый катушечный магнитофон.
Она посмотрела на него, и в ее глазах он увидел и страх, и решимость. — Ты как? — спросила она. — Я в порядке, — соврал он. — Пора.
Они взялись за ручку сумки и покатили ее по разбитой дороге в сторону центра города, в сторону сверкающего стеклом и сталью отеля «Воронов-Плаза», в самое логово зверя. Их последняя атака началась.
Отель «Воронов-Плаза» возвышался над городом, как стеклянный айсберг. Это было самое современное и пафосное здание в радиусе ста километров. Подъехав к нему на стареньком городском автобусе, Макс и Алиса почувствовали себя чужаками, попавшими в другой мир. Мир дорогих машин, идеальных газонов и людей в костюмах, стоимость которых превышала годовой бюджет их семей.
Главный вход был похож на растревоженный улей. Около него дежурили журналисты с камерами, сновали туда-сюда люди в деловых костюмах, а по периметру, как волкодавы, стояли крепкие мужчины с наушниками-«спиральками», внимательно осматривая каждого входящего. Пройти здесь было невозможно.
Они обошли отель и скрылись в узком проулке между ним и соседним зданием. Здесь, в тени, Алиса открыла вторую, заранее припрятанную сумку. — Фаза вторая, — сказала она, и в ее голосе не было страха, только деловая сосредоточенность.
Она достала два комплекта униформы — простые синие комбинезоны с вышитым на груди логотипом «ГорСветСервис». И два пластиковых бейджа на шнурках. — Я распечатала их вчера ночью, — пояснила она. — Выглядят паршиво, но с расстояния сойдет. Легенда — мы техники, идем чинить проводку в подсобных помещениях. Наша сумка с «Юпитером» — ящик с инструментами.
Они быстро переоделись прямо в проулке. Простая рабочая униформа стала их маскировкой, их пропуском во вражеский тыл.
Служебный вход они нашли сзади, рядом с гудящими блоками кондиционеров и мусорными контейнерами. У двери стоял один-единственный охранник — уставший мужчина средних лет, который лениво проверял пропуска у поваров и официантов, бегающих на перекур.
Макс и Алиса, стараясь выглядеть как можно более уверенно и нагло, покатили свою тяжелую сумку прямо к нему. — Техслужба. В «Хрустальный», — бросила Алиса, махнув у него перед носом своим самодельным бейджем. — Проводку замкнуло в аппаратной, нас срочно вызвали. Шеф рвет и мечет.
Охранник нахмурился. Он взял ее бейдж, недоверчиво его рассматривая. — Вас нет в списках на сегодня, — сказал он.
Сердце Макса ухнуло в пятки. Провал. Прямо на самом первом шаге. Он сосредоточился на мыслях охранника, пытаясь понять, что делать дальше.
«Кто такие? Слишком молодые для техников... Хотя сейчас кого только не берут. Бейдж какой-то левый... Но если там и правда замыкание, а я их сейчас задержу, мне же первому и влетит от начальства. Да еще и Воронов сегодня здесь, все на ушах стоят... Проще пропустить, пусть сами разбираются».
Макс уловил его главную эмоцию — желание избежать проблем. И надавил на нее. — Да там какой-то кабель от звука полетел, прямо перед выступлением главного, — недовольно пробурчал он, подыгрывая Алисе. — Нам сказали — пять минут на все, иначе головы поотрывают.
Это сработало. Желание охранника не влипнуть в неприятности пересилило его бдительность. Он махнул рукой. — Ладно, валите, — сказал он, возвращая Алисе бейдж. — Только быстро там. И чтобы я вас больше не видел.
Они шагнули за металлическую дверь. Их тут же окутал мир служебных коридоров. Бетонные стены, тусклые люминесцентные лампы, гул вентиляции и далекий звон посуды из кухни. Гламурный мир форума остался снаружи. Они были внутри. В брюхе зверя. Теперь предстояло найти его сердце.
Они оказались в лабиринте. Бесконечные, одинаковые коридоры с бетонными стенами, тусклыми люминесцентными лампами под потолком и переплетением труб. Воздух был спертым, пахло хлоркой и кухонным жиром. Этот мир был изнанкой, уродливым подбрюшьем сияющего «Воронов-Плаза». Здесь не было гостей в дорогих костюмах, только снующие туда-сюда официанты, повара в белых колпаках и хмурые уборщицы.
Алиса достала телефон. GPS здесь, под землей, не работал. Карта на экране была просто картинкой, и им приходилось ориентироваться по ней, как по старинной пиратской карте сокровищ. — Так, — прошептала она, сверяясь со схемой. — Нам нужно пройти этот коридор до конца, мимо грузовых лифтов, потом повернуть налево. Аппаратная должна быть в конце следующего коридора, третья дверь справа.
Они двинулись вперед, стараясь производить как можно меньше шума. Их сумка на колесиках, так выручившая их на улице, здесь, на гладком полу, издавала предательский грохот. Им пришлось нести ее вдвоем, и от тяжести магнитофона у них ломило руки.
Несколько раз им приходилось спасаться бегством. Однажды, услышав впереди громкие голоса и грохот тележек, они юркнули в темную нишу для пожарных гидрантов. Мимо них пронеслась целая бригада официантов, оживленно обсуждая какого-то капризного гостя. Макс и Алиса стояли, затаив дыхание, вжимаясь в стену, пока шум не стих вдали.
В другой раз, у перекрестка коридоров, Макс резко остановил Алису, схватив ее за локоть. — Тссс... — прошептал он, закрыв глаза. — За углом. Один. Охранник. Просто обход по маршруту.
Они замерли, прислушиваясь. Через несколько секунд они услышали размеренные шаги. Они становились все громче, прошли мимо их угла и начали удаляться. Сила Макса, которая была проклятием в городе, здесь, в этом лабиринте, стала их главным оружием, их персональным детектором движения.
Наконец, они добрались до нужного коридора. Третья дверь справа. Обычная, серая, металлическая дверь. На ней висела маленькая, но такая желанная табличка: «Аппаратная. КЗ 'Хрустальный'».
Они дошли. Облегчение было таким сильным, что у Макса на мгновение подогнулись колени. Алиса потянулась к ручке. Нажала.
Щелчок. Дверь была заперта.
Это был удар. Такой глупый, такой предсказуемый, и от этого еще более сокрушительный. Проделать весь этот путь, чтобы упереться в обычный замок. Они не могли его выломать — шум тут же привлек бы внимание всей охраны отеля.
— Черт, черт, черт, — зашипела Алиса, в отчаянии дергая ручку.
И тут Макс вспомнил. — Тележка. Уборщицы. Мы проходили мимо нее в том коридоре, у лифтов. — И что? — На ней висела связка ключей, — сказал Макс. — Я помню. Огромная такая. Может, там есть универсальный? От служебных помещений?
Это был безумный шанс, но единственный. — Жди здесь, — шепнула Алиса и, как тень, скользнула обратно по коридору.
Макс остался один. Каждая секунда ожидания казалась вечностью. Он слышал гул отеля, чувствовал приближение начала форума. Он знал, что они опаздывают.
Наконец, он увидел бегущую к нему фигуру Алисы. В руке она победно сжимала большую связку ключей. — Должен подойти! — выдохнула она.
Они начали лихорадочно пробовать ключи. Один, второй, третий. Мимо. Четвертый. Пятый. Вдали снова послышались шаги. — Быстрее, — прошептал Макс.
Алиса вставила следующий ключ. Он вошел в скважину до конца. Она повернула его. Раздался тихий, долгожданный щелчок. Замок поддался.
Они ввалились в темную, прохладную комнату, втащив за собой свою драгоценную ношу, и тихо прикрыли за собой дверь за секунду до того, как мимо по коридору прошел сотрудник отеля.
Они были внутри. В нервном центре врага. Комната была заполнена гудением аппаратуры и миганием сотен маленьких огоньков на стойках с оборудованием. Через небольшое тонированное окно, выходившее в зал, они видели, как гости рассаживаются по своим местам.
Они успели. Теперь оставалось подготовить сцену для их собственного, главного выступления.
Они были внутри. В маленькой, темной, гудящей аппаратной, в самом сердце вражеской территории. Комната была тесной, заставленной стойками с мигающим и гудящим оборудованием. От работающей техники было жарко. Через небольшое, сильно тонированное стекло они, как из бункера управления, видели огромный, залитый светом зал. Важные люди в дорогих костюмах занимали свои места, негромко переговариваясь.
— У нас мало времени, — прошептала Алиса, уже расчехляя их «Юпитер». — Форум вот-вот начнется.
Пока Макс стоял на стреме у окна, вглядываясь в зал и «прослушивая» коридор за дверью, Алиса приступила к работе. Она была невероятно сосредоточена. Она размотала провод-переходник, который достала на рынке, и с фонариком в зубах начала изучать заднюю панель гигантского микшерного пульта. Это была сложнейшая паутина из сотен разъемов, входов, выходов и переключателей.
— Мне нужен свободный линейный вход, — бормотала она себе под нос, сверяясь со схемой на телефоне. — Если я воткну не туда, в лучшем случае ничего не произойдет. В худшем — я либо сожгу наш магнитофон, либо вырублю звук во всем зале, и сюда тут же сбегутся настоящие техники.
Макс наблюдал за ней и одновременно за залом. Он видел, как на сцену вышел ведущий, как он начал свою приветственную речь. Время утекало.
— В коридоре чисто, — доложил Макс шепотом.
— Нашла! — так же шепотом ответила Алиса. Она нашла незадействованный разъем с пометкой «AUX 3». Дрожащими руками она воткнула в него штекер своего переходника, а другой конец — в разъем «Лин. Вых.» на задней панели «Юпитера». Она пощелкала несколькими тумблерами на пульте, и над нужным ей каналом загорелась маленькая зеленая лампочка. Готово. Их адская машина была подключена к нервной системе зала.
В этот момент в зале раздались аплодисменты. Макс посмотрел на монитор, дублирующий главный экран. На сцену, улыбаясь своей самой обаятельной, самой фальшивой улыбкой, выходил Игорь Сергеевич Воронов. Он выглядел безупречно. Уверенный, могущественный, хозяин жизни. Он подошел к трибуне, окинул зал хозяйским взглядом и начал говорить.
Его бархатный, поставленный голос заполнил аппаратную. Он говорил о будущем, об инновациях, о новых горизонтах для их города. Говорил о доверии инвесторов и об ответственности перед грядущими поколениями.
Алиса повернулась к Максу. Ее работа была сделана. Она кивнула ему. Теперь все зависело от него.
Макс смотрел на лицо Воронова на мониторе. Он слышал его лживые, красивые слова. В его ушах звучали другие голоса — крики ужаса Лены, ярости Артёма, восторга Кати. И голоса с пленки — обреченные голоса ученых из прошлого.
Рука Макса легла на большую, стертую от времени, пластиковую клавишу «ПУСК» на магнитофоне.
— …потому что именно доверие, — вещал со сцены Воронов, делая эффектную паузу, — это главный фундамент, на котором мы все строим наше общее, светлое будущее.
Макс сделал глубокий вдох. И нажал на кнопку.
 Глава 19: Голоса из прошлого
 
Глава 19: Голоса из прошлого 19.1. Тишина
Макс нажал на кнопку.
Тяжелая пластиковая клавиша с надписью «ПУСК» поддалась с глухим, солидным щелчком, который, казалось, стал единственным звуком во вселенной. Приемная катушка на «Юпитере» дернулась и начала медленно, почти лениво, вращаться, затягивая в себя темную магнитную ленту.
Одна секунда. Две.
Ничего не произошло.
В огромном, залитом светом зале «Хрустальный» Игорь Воронов все так же стоял на трибуне, купаясь в почтительном внимании сотен глаз. Его речь о доверии и будущем повисла в воздухе, и он наслаждался этой паузой, давая своим словам впитаться в сознание слушателей.
В аппаратной Макс и Алиса обменялись паническим взглядом. Неужели? Неужели все зря? Сломанный магнитофон? Неправильный кабель? Ошибка в подключении? Мысли Алисы, которые Макс поймал, были криком отчаяния: «Нет, нет, нет, только не это, пожалуйста…»
Три секунды. Четыре.
И в этот момент идеальную, выверенную тишину конференц-зала разорвал звук. Это был не голос. Это был громкий, агрессивный, аналоговый шум. Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш. Шипение пустой магнитной ленты, усиленное в тысячу раз мощнейшей акустической системой отеля. Звук, совершенно чуждый стерильному, цифровому миру этого форума.
Зал вздрогнул. Сотни голов недоуменно повернулись к колонкам, развешанным по стенам. Пробежал удивленный шепоток. Иностранные инвесторы в первом ряду нахмурились. Журналисты в задних рядах тут же нацелили свои камеры на сцену, предвкушая небольшой технический скандал.
На мониторе Макс видел лицо Воронова. Его уверенная, обаятельная улыбка застыла, а потом начала медленно трескаться. Он бросил раздраженный взгляд в сторону техников за сценой. Его мысль была острой и злой: «Что за идиоты?! Что со звуком?! Уволить всех к чертовой матери!» Он еще не понимал. Он думал, это просто досадная поломка.
Шипение продолжалось еще несколько секунд, заполняя собой все пространство, нагнетая напряжение до предела. Весь зал затих, ожидая, что произойдет дальше. Ведущие инженеры мира, инвесторы, ворочающие миллиардами, и весь цвет местного бомонда — все они превратились в слух.
В аппаратной Макс и Алиса не дышали. Они смотрели на вращающуюся катушку. Они знали, что сейчас будет. После шипения.
Раздался щелчок. Шипение прекратилось. И в оглушительной тишине из динамиков по всему залу раздался молодой, срывающийся от паники голос, записанный тридцать лет назад.
«…повторяю, давление в ядре превышает критическое! Даниил Аркадьевич, мы должны начать сброс!»
Голос, вырвавшийся из колонок, был искаженным, полным статического треска, словно говорил призрак. Он ударил по ушам сотен людей в зале, и на мгновение воцарилась гробовая тишина, еще более плотная, чем прежде. Первой реакцией было недоумение. Гости в первом ряду, солидные иностранцы в безупречных костюмах, обменялись вежливыми, но озадаченными взглядами. Местные чиновники и бизнесмены, сидевшие позади, заерзали в креслах, оглядываясь в поисках технического персонала. Неужели это какая-то странная, авангардная часть презентации? Аудио-инсталляция?
На сцене лицо Воронова превратилось в застывшую маску. Его профессиональная улыбка сползла, обнажив растерянность. Он все еще не понимал, что происходит, но инстинкт хищника подсказывал ему, что ситуация выходит из-под контроля. Его мозг, который Макс «слышал» с пугающей отчетливостью, лихорадочно искал объяснение. «Что за запись? Какой-то саботаж? Конкуренты? Кто посмел?! Найти и уничтожить…»
А из колонок уже несся другой голос, властный и самоуверенный, голос профессора Громова: «Спокойно, Рощин! Все под контролем! Я чувствую поле, оно стабильно как никогда!»
И в этот момент до Воронова дошло.
Макс почувствовал это как физический удар. Ледяная волна узнавания и животного ужаса, исходящая от человека на сцене, была такой силы, что Максу пришлось вцепиться в стойку с оборудованием, чтобы не упасть. В сознании Воронова, как в старом диапроекторе, замелькали кадры из прошлого: белый халат, гудящие приборы, зеленый свет, запах озона и лицо Громова, искаженное безумной одержимостью. Он узнал эти голоса. Он был там. Он помнил.
Хаос в зале нарастал. Люди начали переговариваться уже в полный голос. Журналисты, почуяв сенсацию, вскочили со своих мест, их объективы были направлены на сцену, на побледневшего, как полотно, «хозяина города». Охрана Воронова, его личные церберы, растерянно переговаривались по рациям, не понимая, что происходит и как на это реагировать.
И тут система звукоусиления донесла до каждого уголка зала третий голос. Испуганный, молодой, но отчаянно настойчивый. Голос Игоря Воронина тридцатилетней давности.«Профессор, он прав! Вы убьете нас всех! Я не буду в этом участвовать! Я требую остановить эксперимент!»
Если бы в Воронова выстрелили из крупнокалиберного пулемета, эффект был бы не таким сокрушительным. Он отшатнулся от трибуны, его рука взметнулась к горлу, словно пытаясь остановить крик. Он смотрел в зал невидящими глазами, но видел он не инвесторов и не камеры. Он видел ревущую зеленую аномалию и чувствовал испепеляющий жар разрыва пространства-времени. Весь его лоск, вся его уверенность, вся его тридцатилетняя ложь испарились в одно мгновение. На сцене стоял не могущественный Игорь Воронов. На сцене стоял перепуганный до смерти лаборант Игорь Воронин, заново переживающий худший момент своей жизни.
— Что происходит? Что это за запись? — кричали из зала. — Господин Воронов, прокомментируйте! — выкрикивали журналисты.
В аппаратной Алиса смотрела на Макса. Ее лицо было бледным, но глаза горели триумфом. — У нас получилось… — прошептала она. — Пора уходить.
Макс оторвался от созерцания ментального коллапса своего врага. Он кивнул. Они подожгли фитиль. Теперь нужно было бежать из эпицентра взрыва.
А запись все продолжалась. Из колонок неслись крики, звук сирены, и приказ Громова, отданный охранникам, запереть Воронина в медблоке. В зале «Хрустальный» начался форменный хаос. Гости вставали со своих мест, охранники бегали по проходам. И несколько человек в форме службы безопасности отеля, получив наконец приказ по рации, устремились к служебным коридорам.
К ним.
В аппаратной стоял оглушительный грохот — это стучали их собственные сердца. Сквозь маленькое тонированное окно они видели, как в зале «Хрустальный» разворачивается срежиссированный ими апокалипсис. Безопасность и респектабельность этого места испарились, сменившись паникой и хаосом. Охранники метались по проходам, пытаясь успокоить гостей, но лишь усиливали суматоху. Журналисты, словно стая голодных гиен, прорывались к сцене, щелкая вспышками, которые выхватывали из полумрака искаженные ужасом и недоумением лица. Иностранные инвесторы, главная цель Воронова, уже не сидели в своих креслах. Они стояли, окруженные своими помощниками, и что-то быстро, отрывисто говорили, указывая на сцену. Их сделка умирала на их глазах, и они спешили как можно дальше отойти от ее смердящего трупа.
На сцене же разворачивалась главная трагедия. Запись из прошлого достигла своего крещендо. Из колонок раздался жуткий, нечеловеческий вой — звук перегрузки установки, за которым последовал короткий, обрывающийся крик профессора Громова и оглушительный треск статического разряда. А потом — тишина. Та самая, мертвая, абсолютная тишина, которая наступила в бункере тридцать лет назад.
Эта тишина на несколько секунд парализовала даже хаос в зале. Все взгляды были прикованы к одному человеку. К Игорю Воронову. Он стоял у трибуны, раскачиваясь, как боксер после тяжелого нокаута. Его дорогой костюм был помят, волосы растрепаны, а на лице застыло выражение полного, кататонического ужаса. Он больше не видел этого зала. Он снова был там, в залитой зеленым светом операторской, и его разум, сломленный воскресшими призраками, отчаянно пытался защититься, оправдаться не перед этими людьми, а перед теми, давно погибшими, коллегами.
Он вцепился в микрофон на трибуне, словно это был его единственный спасательный круг в океане безумия. Его губы задрожали. Он хотел что-то сказать, возможно, прокричать, что все это ложь, провокация. Но из его рта вырвался лишь жалкий, дребезжащий шепот, который, усиленный мощной акустикой, прогремел на весь зал.
— Это… это не я…
Зал замер. Все звуки стихли. Теперь все слушали его.
— Это все Громов! — его голос сорвался на истерический крик. Он смотрел в пустоту, на своих личных призраков. — Я говорил ему! Я кричал, что он нас всех убьет! Он сошел с ума! Я пытался остановить его! Я говорил…
Он не договорил. Его собственный начальник службы безопасности, подскочив на сцену, грубо оттащил его от микрофона, пытаясь увести за кулисы. Но было поздно. Слово было сказано. Признание было сделано. На глазах у сотен свидетелей, под прицелом десятков камер, Игорь Воронов, уважаемый бизнесмен и меценат, только что публично сознался в своем присутствии на месте засекреченной катастрофы с человеческими жертвами.
В этот самый момент в дверь их аппаратной раздался первый, оглушительный удар. — Охрана! Откройте дверь! Немедленно! — проревел грубый голос снаружи.
Макс и Алиса вздрогнули. Их короткий триумф сменился ледяным ужасом. Их нашли. Второй удар сотряс дверь, на ней появилась трещина. — Ломай! — крикнул тот же голос.
Они были в ловушке. Алиса в отчаянии огляделась. Окно в зал было из толстенного бронестекла. Выхода не было. — Туда! — вдруг крикнула она, указывая на стену.
Макс увидел то, на что она показывала. Большая металлическая решетка вентиляции, почти под самым потолком. Их единственный, призрачный шанс. — Нож! — крикнула Алиса, пытаясь подтащить к двери тяжелую стойку с оборудованием, чтобы выиграть хоть несколько секунд.
Макс выхватил из кармана нож Артёма, нашел крестовую отвертку и, вскочив на стул, принялся лихорадочно выкручивать винты, державшие решетку. Ржавые винты поддавались с трудом. Его руки тряслись. Дверь за их спинами трещала и стонала под ударами.
«Ломай! Быстрее! Они там!» — пронеслось в голове Макса эхо яростных мыслей охранников.
Последний винт поддался. Макс сорвал решетку, отбросив ее в сторону. За ней зияла темная, пыльная дыра вентиляционной шахты. В ту же секунду дверь аппаратной с оглушительным треском разлетелась в щепки. — Лезь! — прокричал Макс, подсаживая Алису и заталкивая ее в узкий, темный проем.
Дверь аппаратной разлетелась в щепки под мощным ударом плеча. В проеме, тяжело дыша, возникла громадная фигура охранника. Его глаза на мгновение ослепли от полумрака комнаты, но он тут же увидел движение у противоположной стены — ноги Макса, исчезающие в черной дыре вентиляционной шахты.
— Стоять! — проревел он и одним прыжком пересек комнату.
Алиса уже была внутри, в темноте. Макс закидывал в проем ногу, когда стальные пальцы сомкнулись на его лодыжке. Мертвая хватка. Его рвануло назад с такой силой, что он ударился головой о край металлического короба. В глазах на секунду потемнело. Он видел прямо перед собой искаженное яростью лицо охранника. Провал. Это был конец.
Но инстинкт самосохранения, обостренный до предела, оказался быстрее отчаяния. Макс, извернувшись в узком пространстве, ударил свободной ногой назад, наугад. Его ботинок врезался во что-то твердое — в челюсть или скулу охранника. Тот коротко взвыл от боли и неожиданности, и хватка на лодыжке на долю секунды ослабла.
Этого было достаточно.
Макс рванулся всем телом вперед, в спасительную темноту, выдернув ногу. Он услышал за спиной яростное ругательство и почувствовал, как чья-то рука шарит в пустоте шахты, пытаясь его схватить. Но он уже полз вглубь, прочь от света, прочь от опасности.
Они оказались в кромешной тьме. Алиса, не растерявшаяся даже в этой ситуации, включила фонарик на своем телефоне. Слабый луч выхватил из мрака узкий, прямоугольный туннель из оцинкованной стали, покрытый толстым слоем пыли и паутины. Воздух был спертым, дышать было тяжело.
— Ползем! Быстрее! — прохрипела Алиса.
Они поползли на четвереньках по холодному металлу. Их тяжелое, сбивчивое дыхание и скрежет одежды о стенки короба казались в этой тишине оглушительными. Но вскоре до них начали доноситься и другие звуки, приглушенные, искаженные, идущие отовсюду. Снизу доносились крики из зала. Они слышали вой сработавшей пожарной сигнализации. И самое страшное — они слышали по всему отелю тяжелый топот бегущих ног. Началась охота.
Они ползли наугад, без всякого плана, руководствуясь одним принципом — как можно дальше от аппаратной. На одной из развилок Алиса остановилась. — Нужно передохнуть, — прошептала она, ее голос был хриплым от пыли. — И подумать.
Они сбились в кучу в тесном пространстве. Они были в безопасности, но лишь на мгновение. Спрятанные в металлических кишках отеля, они были как крысы в лабиринте, который наводнили охотники. Макс сосредоточился, пытаясь «прослушать» отель. Его сознание затопил хаос из сотен испуганных, удивленных, злых мыслей гостей и персонала. Но сквозь этот шум он четко улавливал холодные, профессиональные мысле-приказы охраны:«…двое подростков, парень и девушка, в синей униформе…»«…перекрыть все выходы! Все! Включая служебные…»«…прочесать каждый этаж, каждую подсобку…»«…люди Воронова уже едут. Приказ — взять их живыми».
Макс пересказал это Алисе. Ее лицо в тусклом свете фонарика стало еще бледнее. Они выиграли битву. Они уничтожили Воронова публично. Но теперь начиналась война за их собственные жизни. И они были заперты в его крепости, из которой, казалось, не было выхода.
 Глава 20: В брюхе зверя
 
Они ползли. Время потеряло свой счет, превратившись в бесконечную череду движений, вдохов и выдохов в тесном, пыльном пространстве. Вентиляционная шахта была не просто туннелем, она была живым, дышащим организмом, и они были паразитами в его стальных кишках. Холодный металл обжигал ладони и колени сквозь тонкую ткань униформы. Пыль, копившаяся здесь десятилетиями, забивалась в нос и в горло, вызывая мучительный, беззвучный кашель, который приходилось давить в себе, чтобы не выдать их местоположения. Каждый поворот, каждая развилка были прыжком в неизвестность. Слабый луч фонарика Алисы выхватывал из темноты лишь несколько метров впереди, создавая ощущение, будто они ползут по краю бездны.
Макс полз первым. Его обострившиеся чувства стали их единственным компасом в этом аду. Он не просто слушал — он впитывал в себя жизнь отеля, которая текла под ними и вокруг них. Он слышал гул голосов, топот десятков ног, вой сигнализации. И сквозь этот хаос он, как опытный радист, вылавливал четкие, холодные сигналы их охотников. Мысли охранников были как стальные дротики, летящие во тьме.
«…проверить все технические этажи! Живо! Они не могли испариться!» — эта мысль донеслась снизу, из-под решетки, мимо которой они проползали. Макс жестом показал Алисе замереть. Они лежали на холодном металле, почти не дыша, пока под ними не стихли шаги.
«…люди шефа уже в здании. Приказ дублирую: брать живыми. Шеф хочет поговорить с ними лично…» — эта мысль, пойманная Максом от кого-то из старших по рации, заставила его похолодеть еще сильнее, чем сквозняк в шахте. Они не хотели их убивать. Они хотели чего-то худшего.
Алиса, ползшая следом, была их якорем в реальности. Пока Макс был погружен в ментальный шторм, она думала. Она запоминала каждый поворот, пытаясь составить в голове карту их безумного маршрута. Она экономила заряд телефона, включая фонарик лишь на несколько секунд на развилках. Она была мозгом их маленького, отчаянного отряда, в то время как Макс был его ушами и глазами.
— Нам нужно вниз, — прошептала она, когда они остановились на очередной развилке. Ее шепот был едва слышен. — Чем выше мы забираемся, тем меньше шансов найти выход. Все основные коммуникации — на нижних уровнях. Кухня, прачечная, склады. Там больше шума, больше людей, больше шансов затеряться.
Макс кивнул, соглашаясь. Он «просканировал» шахту, ведущую вниз. Она была темнее и уже остальных. И оттуда доносились новые звуки — приглушенный лязг металла, крики на повышенных тонах, запах еды. Кухня. Это был их лучший шанс.
Они начали спуск. Это было еще сложнее, чем ползти по горизонтали. Шахта шла под крутым углом, и им приходилось цепляться за любые выступы, чтобы не скатиться вниз, создавая шум, который привлек бы к ним всю охрану отеля. Пыль летела в глаза, одежда цеплялась за острые края металла. В какой-то момент Макс сорвался. Его нога соскользнула, и он загремел вниз на пару метров, прежде чем успел зацепиться за какой-то болт. Звук показался ему оглушительным. Они замерли, превратившись в слух.
«Что за грохот? Слышал?» — поймал Макс мысль кого-то совсем рядом, прямо под ними.«Крысы, наверное. Или вентиляция. Не отвлекайся, проверяем складские помещения. Они должны быть где-то здесь».
Их приняли за крыс. Горькая ирония этой мысли заставила Макса почти рассмеяться. Они были крысами. Крысами, загнанными в лабиринт, из которого, казалось, не было выхода. И охотники уже спускались на их уровень.
Они продолжали свой отчаянный спуск вглубь металлического лабиринта, и мир вокруг них начал меняться. Холодный, сухой металл под их ладонями стал теплым, а затем и горячим. Воздух, до этого пахнувший лишь пылью и ржавчиной, наполнился новыми, густыми ароматами: запахом жареного мяса, кипящего масла, специй и чего-то сладкого, кондитерского. Приглушенный гул отеля сменился симфонией кухонного хаоса: пронзительным лязгом кастрюль, шипением грилей и злыми, отрывистыми криками, которые эхом разносились по вентиляции. Они приближались к кухне — к самому громкому, самому живому и, возможно, самому опасному месту во всем здании.
Наконец, они добрались до большой площадки, где сходились несколько воздуховодов. Прямо под ними в полу шахты была вмонтирована широкая сервисная решетка, из щелей которой пробивался яркий свет и валил пар. Это был их потенциальный выход. Прижавшись к металлу, они осторожно заглянули вниз.
Под ними разворачивалась сцена, достойная пера Данте. Огромная, сверкающая нержавеющей сталью кухня отеля превратилась в бурлящий котел. Повара в белых колпаках, чьи лица блестели от пота, метались между плитами и разделочными столами. Официанты, сбиваясь в кучи, пытались выяснить, что происходит в зале. Мойщики посуды гремели тарелками, создавая невыносимый шум. И над всем этим царил зычный, срывающийся на хрип голос шеф-повара, который пытался сохранить подобие порядка в этом бедламе. Гости были заперты в зале, но заказы продолжали поступать, и кухня работала на пределе своих возможностей, усугубляя общую нервозность.
— Там сущий ад, — прошептал Макс, отпрянув от решетки. — Нас заметят в первую же секунду. Там сотня глаз.
— Именно поэтому это наш единственный шанс, — так же шепотом ответила Алиса, ее глаза лихорадочно блестели в тусклом свете. — Посмотри на них. Они не смотрят по сторонам. Они в панике. Они заняты своей работой и слухами о том, что случилось наверху. Охрана ищет нас в тихих, пустых коридорах. Никто не станет искать двух беглецов в центре этого хаоса. К тому же, я вижу дверь на задний двор, к мусорным бакам. Это наш путь на свободу.
Ее логика была безупречной, но риск был колоссальным. Один неверный шаг, один внимательный взгляд — и они окажутся в ловушке, окруженные со всех сторон. Прежде чем принять окончательное решение, Макс закрыл глаза и сосредоточился, направив свой «радар» вниз, в самое сердце кухонного безумия.
Его сознание затопил оглушительный хор мыслей, но в них не было той холодной, хищной угрозы, которую он научился распознавать. Это были простые, человеческие, приземленные мысли.«Черт, мой соус сейчас сгорит! Где эти официанты?!»«…говорят, Воронов прямо на сцене с ума сошел…»«Когда уже этот кошмар закончится, у меня смена час назад должна была кончиться!»«…эти два охранника у входа только мешаются, толку от них ноль…»«…кто-нибудь видел этих двух техников в синем, что тут шастали утром?..»
Он открыл глаза. — Там нет их людей, — доложил он Алисе. — Только двое обычных охранников у входа в зал, но они заняты шеф-поваром и не смотрят по сторонам. Остальные — просто персонал. Напуганный и злой.
Они посмотрели друг на друга. Молчаливое согласие. Это был их прыжок веры. Оставаться в шахтах, где их методично искали профессионалы, было гарантированным провалом. Попытка затеряться в хаосе давала хотя бы один шанс из тысячи.
— Хорошо. Делаем это, — сказал Макс.
Он снова достал из кармана нож Артёма, этот неказистый, но уже столько раз спасавший их мультитул. Он нашел отвертку и протянул ее к первому из четырех болтов, державших тяжелую решетку. Внизу ревела и грохотала кухня. Они собирались спрыгнуть из огня да в полымя, и пути назад уже не было.
Макс затаил дыхание. Последний, четвертый болт поддался с тихим, протестующим скрипом, который в его ушах прозвучал как выстрел. Он осторожно, чтобы не уронить, положил его в карман вместе с остальными. Теперь тяжелая решетка держалась лишь на их руках. Они вдвоем, напрягая все мышцы, медленно и беззвучно приподняли ее и сдвинули в сторону.
В тот же миг их накрыло. Словно они открыли дверь в преисподнюю. Волна густого, влажного жара ударила в лицо. Оглушительный грохот, шипение, лязг и крики слились в единую стену звука. Запахи сотен блюд, перемешанные с запахом пота и моющих средств, создавали тошнотворный, тяжелый коктейль. Они висели прямо над самым сердцем кухонного безумия.
— Нужно ждать момента, — прошептала Алиса, ее голос тонул в общем шуме. — Нужна суматоха.
Они замерли, превратившись в наблюдателей. Их положение давало им уникальную, почти театральную перспективу на разворачивающуюся драму. Они видели, как седой, тучный шеф-повар, красный от ярости, швыряет на пол половник и орет на молодого поваренка, который, кажется, сжег соус. Видели, как две официантки, спрятавшись за стеллажом с посудой, тайком пьют воду прямо из бутылки, их глаза были полны ужаса и усталости. Видели, как менеджер отеля пытается что-то выяснить у су-шефа, но тот лишь отмахивается от него, как от назойливой мухи. Никто не смотрел наверх. Их мир был горизонтальным, полным сиюминутных проблем и паники.
И тут момент настал. Огромная тележка, доверху груженая грязной посудой, которую толкал измотанный мойщик, наехала на мокрое пятно на полу. Тележка вильнула, одно из ее колес подломилось, и вся гора тарелок, бокалов и столовых приборов с оглушительным грохотом рухнула на кафельный пол. Звон бьющегося стекла и фарфора на мгновение перекрыл даже общий шум. Шеф-повар издал вопль, похожий на рев раненого медведя. Все, кто был на кухне, повернулись на звук.
— Сейчас! — крикнула Алиса.
Не давая себе времени на раздумья, она первой оттолкнулась от края и спрыгнула вниз. Макс последовал за ней через долю секунды. Полет длился вечность и закончился жестким приземлением на скользкий пол за высокими стеллажами с мешками муки и ящиками с овощами. Боль пронзила лодыжки, но адреналин тут же ее заглушил. Они были внизу. Незамеченные.
Они быстро скинули с себя синие комбинезоны, запихнув их под нижнюю полку. Теперь они были в своей обычной темной одежде — джинсах и толстовках. Они выглядели неуместно, но уже не так бросались в глаза, как в рабочей униформе. Они замерли в своем укрытии, прислушиваясь. Хаос на кухне продолжался. Никто, казалось, не заметил двух теней, упавших с потолка.
Им нужно было двигаться к выходу. К той заветной двери в конце кухни, что вела на задний двор. Пригнувшись, они начали пробираться вдоль стены, за стеллажами, мимо гигантских холодильников, от которых веяло холодом. Они почти добрались до цели, когда из-за угла вышел молодой парень-посудомойщик, неся пустой ящик. Он направлялся прямо к ним.
Он увидел их. Его глаза расширились от удивления, рот приоткрылся, чтобы позвать на помощь или просто закричать. Макс замер, его мозг лихорадочно искал выход. Он уже был готов «ударить» по сознанию парня, попытаться внушить ему мысль, что тот ничего не видел.
Но тут с другого конца кухни снова раздался рев шеф-повара: — Андрей! Ты там уснул, что ли?! Где лед для рыбного стола?! Еще пять минут назад, я сказал!
Парень по имени Андрей вздрогнул, словно его ударили. Он бросил один испуганный, недоуменный взгляд на Макса и Алису, затем на своего разъяренного начальника. Страх перед шеф-поваром оказался сильнее удивления. Он мотнул головой, словно отгоняя наваждение, и, опустив глаза, прошмыгнул мимо них в сторону ледогенератора. Он решил, что разбираться с двумя странными подростками, прячущимися за мешками с картошкой, — это не его работа. И это спасло их.
Они перевели дух. Путь был свободен. Всего двадцать метров отделяло их от двери на задний двор. Двадцать самых длинных и опасных метров в их жизни. Собрав всю свою волю в кулак, они вышли из-за стеллажей и, стараясь идти уверенно, с видом людей, которые точно знают, куда направляются, пошли через всю кухню к выходу.
Двадцать метров. Это расстояние казалось им марафонской дистанцией. Они шли через самый центр кухни, стараясь не бежать, а двигаться быстро и целеустремленно, как будто они сотрудники, спешащие выполнить срочное поручение. Они опустили головы, избегая встречаться с кем-либо взглядом. Вокруг них кипела жизнь, полная своих маленьких драм и трагедий: кто-то обжегся, кто-то уронил поднос, кто-то ругался с официантом. Макс своим ментальным слухом улавливал десятки мыслей, но все они были сосредоточены на работе и на хаосе, вызванном эвакуацией гостей из зала. Никто не обращал на них внимания.
Еще десять метров. Пять. Они уже почти чувствовали на лицах прохладу ночного воздуха из-за двери. И тут перед ними, словно из-под земли, выросла огромная фигура. Шеф-повар.
Он был похож на разъяренного быка. Его белый колпак съехал набок, лицо было багровым от крика и жара, а маленькие глазки смотрели на них с холодной, злой подозрительностью. Он преградил им путь.
— Стоять, — прорычал он, и его голос перекрыл даже грохот кухни. — Я вас спрашиваю, вы еще кто такие? Удостоверения. Живо.
Макс и Алиса замерли. Это был конец. У них не было ни удостоверений, ни правдоподобной легенды. Любое слово было бы ложью, и этот разъяренный, властный мужчина почувствовал бы ее мгновенно. Он уже тянулся к рации на поясе, чтобы вызвать охрану. Макс напрягся, готовясь к отчаянному, последнему ходу — попытаться «внушить» шефу мысль о том, что им срочно нужно на улицу, но он понимал, что против такого разъяренного и сосредоточенного сознания его сил может не хватить.
И в этот момент, когда, казалось, все было кончено, произошло чудо. Маленькое, громкое, нелепое чудо.
Молодой парень Андрей, тот самый посудомойщик, которого они видели у ящиков, проходил мимо с огромным металлическим подносом, на котором громоздилась гора пустых кастрюль. Он «случайно» споткнулся прямо за спиной у шеф-повара. С оглушительным, апокалиптическим грохотом, похожим на крушение поезда, вся гора кастрюль и сковородок обрушилась на кафельный пол.
Звук был такой силы, что заставил всех вокруг подпрыгнуть. Шеф-повар, инстинктивно обернувшись на этот грохот, на мгновение потерял Макса и Алису из виду. Его лицо, до этого багровое, стало пурпурным. Вся его ярость, вся его фрустрация от этого безумного дня нашли свою цель.
— АНДРЕЙ! ТЫ, КРИВОРУКИЙ ИДИОТ! — взревел он, поворачиваясь к съежившемуся от страха парню. — Я ТЕБЯ В ПОРОШОК СОТРУ! ТЫ УВОЛЕН!
Пока шеф изливал свой гнев на несчастного посудомойщика, Андрей на долю секунды поднял глаза. Он посмотрел прямо на Макса и Алису. В его взгляде не было ничего, кроме страха. Но он едва заметно, одним движением подбородка, указал им на дверь. И его губы беззвучно сформировали одно слово: «Бегите».
Они не стали ждать второго приглашения. Они рванули с места, проскочили мимо спины орущего шефа, с силой толкнули двустворчатую дверь и вывалились наружу.
Их ударил в лицо холодный ночной воздух, пахнущий дождем и мусором. Шум кухни мгновенно стих за закрывшейся дверью. Они стояли в узком, плохо освещенном переулке за отелем. Они были на свободе.
Они не стали радоваться. Они не стали переводить дух. Они просто побежали. Побежали со всех ног прочь от этого места, прочь от сияющего огнями отеля, в котором теперь царил хаос. Вдали уже слышался нарастающий вой полицейских сирен.
Они выбрались из крепости. Но теперь весь город превратился для них в одну большую ловушку. У них больше не было ни убежища, ни союзников, ни плана. Только они вдвоем против всего мира, который теперь будет на них охотиться.
 Глава 21: Подполье
 
Они бежали. Адреналин, который нес их сквозь коридоры и кухню отеля, начал иссякать, оставляя после себя лишь глухую боль в мышцах, жжение в легких и ледяное, всепоглощающее осознание того, что они натворили. Вой полицейских сирен, который теперь разносился по всему городу, был похоронным маршем по их прошлой жизни. Они больше не были просто подростками. Они были беглецами. Самыми разыскиваемыми людьми в радиусе сотен километров.
Их родной город, еще вчера бывший знакомым и понятным, превратился во враждебную территорию. Каждое освещенное окно казалось им вражеским наблюдательным пунктом. Каждый свет фар встречной машины заставлял их инстинктивно вжиматься в тень. Они пробирались по изнанке города, по его скрытым артериям: темным переулкам, заросшим паркам, пересекая в темноте железнодорожные пути. Их мир сузился до пятачка света от фонарика Алисы и звуков погони за спиной.
Наконец, выбившись из сил, они нашли временное укрытие под старым бетонным мостом через высохшую речку. Сидя на холодной, сырой земле, прислушиваясь к каждому шороху, они пытались перевести дух и понять, что делать дальше. — Мы не можем бегать вечно, — сказала Алиса, ее голос был хриплым и уставшим. — Нам нужен план. Укрытие.
— Может, уехать из города? — предложил Макс. Мысль о том, чтобы просто сбежать, была соблазнительной. — Запрыгнуть на товарный поезд… — И куда мы поедем? — тут же оборвала его Алиса. Ее практичность не давала ей впадать в отчаяние. — Без денег, без документов, без еды? Нас объявят в розыск как несовершеннолетних беглецов, возможно, даже как террористов, устроивших срыв важного мероприятия. Нас снимут на первой же крупной станции. И главное, — она посмотрела ему прямо в глаза, — если мы сбежим, мы никогда не спасем твоих друзей. Мы будем далеко от «Объекта», от нашего единственного шанса что-то исправить. Бегство — это поражение.
Она была права. Бежать было некуда. Их война была здесь, в этом городе. Но где найти укрытие в городе, который стал одной большой ловушкой? Дом — исключено. Морозов — исчез. Все их старые места, все тайники были теперь под угрозой.
И тут Макс вспомнил о тихой, заставленной книгами комнате, о запахе старой бумаги и о спокойном, всезнающем взгляде. О человеке, который находился вне системы Воронова. О человеке, который ждал их тридцать лет. — Архип Семёнович, — сказал он. — Библиотекарь. Это единственное место. Он наш единственный шанс.
Надежда, пусть и слабая, дала им новые силы. Их бесцельное бегство обрело конечную точку. Теперь они бежали не от опасности, а к своему последнему возможному союзнику.
Путь через ночной город к дому библиотекаря был еще одним испытанием. Полицейские машины теперь патрулировали даже тихие спальные районы. Им приходилось подолгу лежать в колючих кустах, пропуская мимо патрули. Они двигались медленно, проверяя каждый шаг, используя все свои знания о тайных тропах и дырах в заборах.
Наконец, под утро, измотанные и грязные, они вышли на тихую улочку, где стоял старый деревянный дом. В одном из его окон, как и в прошлый раз, горел одинокий желтый огонек. Он был похож на маяк в бушующем океане. Они затаились в тени напротив, наблюдая за домом, пытаясь убедиться, что он не под наблюдением. Улица была пуста. Казалось, весь мир забыл про этот уголок. Собравшись с духом, они пересекли дорогу и тихо постучали в знакомую дверь.
Дверь открылась почти мгновенно, словно он стоял за ней и ждал. Архип Семёнович не задавал вопросов. На его лице не было ни удивления, ни страха — лишь суровая, сосредоточенная тень. Он молча отступил в сторону, пропуская их в дом, и тут же плотно закрыл за ними дверь на тяжелый засов. Воздух в доме, пахнущий книгами и травами, показался им воздухом свободы.
— Я слушал полицейскую волну, — тихо сказал он, нарушая тишину. — Вы наделали много шума. Очень много. Идемте, здесь вам оставаться нельзя.
Он не повел их в свою заставленную книгами гостиную. Вместо этого он подвел их к массивной стене, полностью закрытой книжными стеллажами, и нажал на корешок одной из неприметных книг. Раздался тихий щелчок, и вся секция стеллажа, как дверь, плавно отъехала в сторону, открывая темный, узкий проход и ведущую вниз крутую лестницу. Макс и Алиса, не сговариваясь, переглянулись. Этот старик был готов к войне гораздо лучше, чем они могли себе представить.
— Спускайтесь, — сказал он. — Быстро.
Они оказались в глубоком, сухом подвале, стены которого были выложены старинным камнем. Но это был не просто подвал для хранения солений. Это был настоящий штаб, командный пункт подполья. Вдоль стен стояли еще стеллажи с книгами, но здесь это были не романы, а технические справочники, подшивки старых газет, папки с документами. На большом столе была разложена подробная карта их области, испещренная пометками и линиями. В углу стояло сложное оборудование — старый, но ухоженный коротковолновый радиоприемник, осциллограф и что-то, похожее на счетчик Гейгера.
— Располагайтесь, — сказал Архип Семёнович, зажигая несколько керосиновых ламп, которые наполнили подвал теплым, живым светом. — Это ваш новый дом. По крайней мере, пока все это не закончится.
Он поставил на электрическую плитку старый чайник, достал из шкафа банку варенья и краюху черного хлеба. После безумной гонки, холода и страха этот простой ужин показался Максу и Алисе самым изысканным пиром в их жизни. Они ели молча, жадно, пытаясь восстановить силы.
Когда с едой было покончено, Архип Семёнович сел напротив них. — Теперь рассказывайте. Все. С самого начала. Без утайки.
И они рассказали. Про побег из дома, про проникновение в отель, про кухонный хаос и про неожиданного союзника в лице посудомойщика Андрея. Библиотекарь слушал очень внимательно, не перебивая, его пальцы были сцеплены в замок. Он кивал, когда слышал про «людей шефа» и приказ брать их живыми.
— Все закономерно, — сказал он, когда они закончили. — Вы разрушили его главное детище — его репутацию. И сорвали сделку, которую он готовил, возможно, десятилетиями. Теперь он не остановится ни перед чем, чтобы найти вас. Вы больше не просто досадная помеха. Вы его личные враги. О возвращении домой можете забыть. Ваши старые жизни закончились в тот момент, когда ты, Макс, нажал на кнопку «пуск».
Он встал и подошел к карте на стене. — Я посвятил этому тридцать лет, — сказал он, проводя пальцем по карте. — Я собирал информацию по крупицам. Слушал эфир. Изучал архивы. Я знал, что Воронин, или теперь уже Воронов, не оставил «Объект» без присмотра. Я знал, что он выстроил вокруг него целую империю, чтобы прикрыть свою тайну. Но я был один. У меня была только история моего отца и старая пленка. Против его денег и власти — это было ничто. Пыль. Я не мог ничего сделать. Мне нужен был катализатор. Неожиданный фактор. И этим фактором стал ты, — он посмотрел на Макса. — Ты выжил. И ты заговорил. Ты стал тем камнем, который вызвал лавину.
Он снова сел за стол. — Я помню Игоря Воронина молодым. Тихий, очень амбициозный. Он боялся Громова, но он не боялся самой установки. Он был ею зачарован. Он видел в ней не научный инструмент, а источник безграничной власти. Когда произошла катастрофа, он единственный, кто не растерялся. Пока остальные умирали или сходили с ума, он, как я теперь понимаю, уничтожал ключевые документы и заметал следы. Он не спасался. Он захватывал власть над этим местом.
Подвал, который поначалу казался им убежищем, теперь ощущался как командный центр настоящей войны, которая длилась уже три десятилетия. И они только что стали ее новыми, самыми активными солдатами. Они были в безопасности, но они были на дне. В подполье. И отсюда им предстояло найти способ не просто выжить, а нанести ответный удар.
Когда они утолили первый, самый дикий голод и согрелись горячим, крепким чаем, Архип Семёнович подошел к своему радиооборудованию. Пощелкав несколькими тумблерами, он подключил к приемнику старенький ноутбук. После нескольких манипуляций на экране появилось изображение — прямой эфир главного новостного канала страны.
— Теперь посмотрим, какие волны пошли от брошенного вами камня, — сказал он.
Им не пришлось долго ждать. Это была главная новость дня. На экране появился заголовок: «СКАНДАЛ НА МЕЖДУНАРОДНОМ ФОРУМЕ: ИЗВЕСТНЫЙ МЕЦЕНАТ ГОСПИТАЛИЗИРОВАН С НЕРВНЫМ СРЫВОМ».
Ведущая с серьезным, обеспокоенным лицом зачитала официальную версию. Макс и Алиса смотрели на экран, как на театр абсурда. В репортаже были и кадры, снятые журналистами: хаос в зале, растерянные лица иностранных гостей, которые спешно покидали отель, и, конечно, главный, смачный кадр — бледное, искаженное ужасом лицо Игоря Воронова, которого его охрана силой уводила со сцены.
— «…по предварительной информации, причиной инцидента стал серьезный технический сбой в работе аудиовизуального оборудования, — вещала диктор. — Неожиданная трансляция странного набора звуков, предположительно, архивной записи, вызвала панику в зале. Организатор форума, известный бизнесмен и филантроп Игорь Воронов, известный своим напряженным рабочим графиком, перенес острый нервный срыв на почве переутомления. В данный момент он госпитализирован в частную клинику, его состояние оценивается как стабильное. Представители господина Воронова недоступны для комментариев…»
— Ложь, — прошептала Алиса. — Каждое слово — ложь. — Разумеется, — спокойно ответил Архип Семёнович, не отрывая взгляда от экрана. — Профессиональная работа по контролю над ущербом. Они пытаются выставить его жертвой. Уставший, больной человек, на которого свалились технические неполадки. Они тянут время, пока он не придет в себя и не восстановит контроль над ситуацией. А за это время его псы должны найти и заткнуть источник «технического сбоя». То есть, вас.
И тут на экране появились их лица. Две размытые фотографии, стоп-кадры с камер наблюдения в коридорах отеля. — «…в связи с инцидентом, полиция разыскивает двух неопознанных молодых людей, предположительно, проникших в служебные помещения отеля, — продолжала диктор. — Их действия рассматриваются как акт злостного хулиганства или корпоративного саботажа. Всех, кто располагает информацией об их местонахождении, просят немедленно обратиться в правоохранительные органы…»
Макс смотрел на свое размытое изображение на экране. Это было странное, отчуждающее чувство. Словно он смотрел на кого-то другого. Но он знал — с этой минуты он и Алиса стали призраками. Их лица теперь знает каждый полицейский патруль, каждый охранник. Их старая жизнь была официально стерта.
— Они не упомянули содержание записи, — заметил Макс. — Разумеется, нет, — подтвердил Архип. — Зачем? Это превратит «хулиганство» в нечто гораздо более серьезное. Им это не нужно. Главное, что инвесторы всё слышали своими ушами. Сделка мертва. В этом вы победили. Но вы разворошили осиное гнездо, и теперь все осы летят по вашему следу.
Он выключил ноутбук, и подвал снова погрузился в тишину, нарушаемую лишь потрескиванием керосиновой лампы. — А что Морозов? — спросила Алиса, озвучив главный вопрос, который мучил их обоих. — Он должен был что-то предпринять. Архип Семёнович посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом. — Следователь, который в одиночку решил пойти против системы Воронова? — медленно проговорил он. — Будем реалистами. У него было два пути. Первый — его запугали до полусмерти, и он залег на дно, оборвав все контакты, чтобы спасти свою жизнь и семью. Второй… — он сделал паузу, — его просто убрали. Тихо, без шума, как умеют делать люди Воронова. Инфаркт, несчастный случай на дороге, что угодно. В любом случае, результат один. Считайте, что мы одни.
В подвале стало холодно. Осознание их полного, тотального одиночества было страшнее любой погони. Они выиграли битву, но стратегически их положение стало почти безнадежным. Они были заперты в этом подвале, в осажденной крепости, а снаружи их искала целая армия.
Тишина в подвале была тяжелой, как могильная плита. Они выиграли бой, но, казалось, проиграли войну. Их враг был ранен, но его гидра по-прежнему раскинула свои щупальца по всему городу. Их союзник исчез. Они были заперты в этом убежище, и каждый шорох на улице заставлял их вздрагивать. Алиса сидела, уставившись в одну точку, и просчитывала их ничтожные шансы на выживание. Архип Семёнович молча чистил старое охотничье ружье, его лицо было суровым и непроницаемым. В воздухе висело отчаяние.
Именно Макс нарушил эту тишину. Вся его энергия, до этого уходившая на страх и бегство, теперь сконцентрировалась на одной-единственной мысли, которая не давала ему покоя с самого первого дня. Он достал из карманов два своих талисмана: потускневший кулон Лены и холодный, тяжелый нож Артёма.
— Мы выиграли для себя время, — сказал он, и его голос прозвучал в подвале неожиданно твердо и громко. Все повернулись к нему. — Воронов сейчас зализывает раны. Вся его свора и вся полиция ищут нас здесь, в городе. Они переворачивают каждый камень, проверяют каждый чердак. Они уверены, что мы забились в угол и трясемся от страха.
Он сделал паузу, давая им осознать его мысль. — Это значит, что там, у озера, их сейчас меньше всего. Основные силы брошены сюда. «Объект» сейчас охраняется слабее, чем когда-либо за последние тридцать лет. Это наш единственный шанс.
— Шанс на что? — с горечью спросила Алиса. — Сбежать через лес? Они прочешут и его. — Нет, — Макс посмотрел на нее, и в его глазах горел новый, яростный огонь. — Шанс вернуться туда. И спасти их.
Эти слова упали в тишину, как разорвавшаяся бомба. — Мальчик, ты сошел с ума! — воскликнул Архип Семёнович, откладывая ружье. — Это самоубийство! Даже если вы пройдете мимо охраны, что вы будете делать внутри? Эта машина — не чайник, который можно просто выключить из розетки! Она поглотила твоих друзей! Она может поглотить и вас!
— Они не мертвы! — голос Макса сорвался. — Я чувствую их. Они там, внутри этого… эха. Они застряли. И я не уйду, я не сбегу, пока есть хотя бы одна возможность их вытащить. Я не могу их бросить.
Его отчаянная, почти безумная убежденность подействовала на старика. Архип Семёнович долго смотрел на него, а затем, тяжело вздохнув, подошел к своему сейфу. Но достал он оттуда не оружие. Он извлек тонкую, потрепанную тетрадь в кожаном переплете. Дневник его отца.
— Я не все вам рассказал, — сказал он, осторожно листая пожелтевшие страницы. — Мой отец был не только физиком. Он был и инженером по безопасности. Он предвидел, что Громов может довести установку до катастрофы. И он разработал… теоретический протокол. На самый крайний случай.
Он нашел нужную страницу и зачитал вслух: — «Протокол экстренной дестабилизации поля. В случае возникновения неконтролируемой, самоподдерживающейся пространственно-временной аномалии, возможна попытка ее каскадного коллапса путем подачи сверхкороткого, сверхмощного обратного импульса на ядро резонатора…»
— Что это значит? — не поняла Алиса. — Это значит — «перезагрузка», — перевел Архип. — Способ не выключить аномалию, а заставить ее схлопнуться саму в себя. Возможно, это выбросит наружу то, что она поглотила. А возможно — сотрет в порошок все в радиусе километра. Этот протокол никогда не был испытан.
Он посмотрел на них. — Но чтобы его запустить, нужно две вещи. Первое — ввести с главного пульта в лаборатории последовательность команд. Она здесь, в дневнике. Второе — повернуть физический ключ аварийного сброса. Громов был параноиком и боялся саботажа. Поэтому ключ хранился отдельно, в его личном сейфе, в его кабинете в административном крыле бункера.
В подвале воцарилась тишина. Но теперь это была не тишина отчаяния. Это была тишина перед боем. Невыполнимая миссия вдруг обрела четкий, пошаговый план.
Снова проникнуть на территорию «Объекта-12».Найти административное крыло и кабинет Громова.Вскрыть его сейф и забрать ключ.Прорваться в главную лабораторию.Запустить протокол перезагрузки.
— Это безумие, — прошептала Алиса. — Да, — согласился Макс. — Но это наш единственный план.
Архип Семёнович расстелил на столе подробную, начерченную от руки карту подземного комплекса, которую он, видимо, составил по рассказам своего отца. — Тогда слушайте, дети, — сказал он. — Времени у нас мало. Вот как мы это сделаем…
 Глава 22: План спасения
 
Подвал Архипа Семёновича превратился в военный штаб. В центре, на большом столе, лежала развернутая карта бункера, освещенная керосиновой лампой. Вокруг нее, как три генерала перед решающим сражением, склонились старик, девушка и юноша. Отчаяние ушло. На его место пришла холодная, сфокусированная ярость и четкое понимание: они должны действовать, и действовать быстро.
— Просто так туда не войти, — сказал Архип Семёнович, постукивая костяшкой пальца по карте. — После вашей выходки Воронов превратил «Объект» в осажденную крепость. Главный вход и аварийный люк, через который вы попали внутрь, теперь под круглосуточным наблюдением. Нам нужен другой путь. Но сначала — снаряжение. Врага нужно встречать во всеоружии.
Он подошел к большому, окованному железом, деревянному сундуку, который Макс и Алиса раньше не замечали в тени. Открыв его, он явил им свой арсенал. Это было не оружие профессионального солдата, а скорее, набор выживальщика, который десятилетиями готовился к концу света. Но для их миссии это было именно то, что нужно.
Первым делом он достал источники света: два мощных светодиодных фонаря, способных пробить любой мрак, и пару налобных фонариков для работы со свободными руками. К ним — целую коробку запасных литиевых батареек. Затем на стол легли инструменты: тяжелый стальной лом, набор промышленных гаечных ключей и мощная аккумуляторная дрель с набором сверл по металлу. — Сейф Громова, скорее всего, старый, советского образца, — прокомментировал Архип, поглаживая лом. — Против такого аргумента у него не будет шансов.
Следом появился странный прибор, похожий на старый радиоприемник с приделанной к нему трубкой. — Дозиметр моего отца, — пояснил библиотекарь. — А это, — он достал более современное устройство, — измеритель электромагнитного поля. Поможет вам ориентироваться в лаборатории. Где эти приборы будут зашкаливать — там эпицентр аномалии. Держитесь от этих зон подальше, если не хотите, чтобы ваши мысли превратились в кашу.
Наконец, он с некоторой неохотой извлек из сундука свое охотничье ружье — двустволку ИЖ-27 — и положил на стол пачку патронов. — Я не верю, что вы сможете пройти без боя, — сказал он сурово. — Это не игрушки. Они будут стрелять на поражение. Хотя бы один из вас должен уметь ответить.
Он показал Максу, как заряжать ружье, как снимать его с предохранителя. Макс держал в руках холодное, тяжелое оружие, и его тошнило от одной мысли, что ему, возможно, придется направить его на человека. Его руки дрожали.
Пока мужчины разбирались с оружием, Алиса работала за ноутбуком. Она нашла в сети старые геологические карты района и сопоставляла их с чертежами бункера. — Вот! — воскликнула она вдруг. — Смотрите. Здесь, с северо-западной стороны, к нижнему техническому уровню бункера подходит силовой кабель. Он идет в экранированном бетонном коллекторе. Начинается он почти в километре от озера, у старой подстанции. Возможно, там аномальное поле будет слабее, и охрана не ждет атаки с этой стороны.
Это был их путь. Не главный вход, не аварийный люк, а забытый технический туннель.
— А что ты, Макс? — спросил его Архип. — Что говорят твои друзья?
Макс закрыл глаза. Он сосредоточился на своих «ключах» — на кулоне, на ноже, на книге стихов. Он попытался дотянуться своим сознанием до того места, где они были заперты. Он не услышал четких мыслей. Лишь гул. Хаотичный, отчаянный гул из страха, ярости и странного, потустороннего восторга. Но этот гул стал сильнее, чем раньше. Словно они почувствовали, что что-то изменилось. Словно они услышали его зов. — Они там, — сказал он, открывая глаза. — И они ждут.
На столе перед ними лежал их скудный арсенал: фонари, лом, старый дозиметр и одно ружье. Против целой армии и законов физики. Но теперь у них был не только план. У них была цель. И они были готовы идти до конца.
Ночь была их единственным союзником. Под покровом темноты, когда законопослушные граждане спали в своих домах, а на улицах оставались лишь тени и патрули, они начали свой путь. Выход из подвала Архипа Семёновича был таким же тайным, как и вход — он вел в заросший, заброшенный сад за домом, откуда можно было незаметно выбраться на соседнюю улицу, минуя фасад.
Каждый из них нес свою часть груза. Макс, как самый сильный, нес тяжелый лом и ружье, завернутое в старое одеяло. От холодного металла оружия, даже через ткань, по спине бежали мурашки. Алиса несла рюкзак с инструментами, фонарями, батарейками и, самое главное, с дневником отца Архипа, в котором хранился ключ к их безумному плану. Сам библиотекарь, несмотря на их протесты, настоял на том, чтобы проводить их до окраины города. В его руках был старый, но мощный бинокль ночного видения.
— Я буду вашими глазами, пока вы не уйдете из города, — сказал он сурово. — Я знаю этот город лучше, чем свои пять пальцев. Знаю каждый двор, каждую дыру в заборе.
Их путешествие было похоже на прохождение вражеской территории в компьютерной игре. Они двигались не по улицам, а по параллельному, скрытому миру. Они шли по задворкам, по крышам гаражей, по заброшенным промышленным зонам, где ржавели останки старых заводов. Архип Семёнович вел их уверенно, как опытный проводник. Он останавливался перед каждым открытым пространством, поднимал к глазам бинокль и несколько минут молча сканировал темноту, прежде чем дать сигнал двигаться дальше.
Город жил своей новой, тревожной жизнью. Вдалеке то и дело вспыхивали синие проблесковые маячки. Несколько раз им приходилось замирать, вжимаясь в тени, когда мимо медленно проезжал полицейский патруль, освещая фарами заброшенные склады. Макс постоянно «прослушивал» эфир. Он улавливал обрывки мыслей патрульных — скука, усталость, раздражение от бессмысленного, по их мнению, прочесывания города. Но иногда он ловил и другие сигналы — холодные, сфокусированные, идущие от неприметных машин без опознавательных знаков. Это были люди Воронова. Они тоже были на охоте.
Самым опасным участком был мост через реку, который им нужно было пересечь, чтобы попасть в лесной массив на другой стороне. Мост был освещен, и на въезде дежурила полицейская машина. — Здесь не пройдем, — констатировал Архип. — Придется делать крюк.
Он повел их вниз, к воде. Река в этом месте была неглубокой, но быстрой. Им пришлось идти по колено в ледяной воде, цепляясь друг за друга, чтобы их не снесло течением. Холод пробирал до костей, одежда мгновенно промокла и стала тяжелой. Но они перебрались. Выбравшись на другой берег, промокшие и дрожащие, они оказались в спасительной темноте леса.
Здесь, на опушке, они попрощались с Архипом. — Дальше вы одни, — сказал он, передавая Максу бинокль. — Подстанция примерно в километре к северо-западу отсюда. Ищите большую просеку с высоковольтными линиями, она выведет вас прямо к цели.
Он посмотрел на них долгим, тяжелым взглядом. — Удачи вам, дети. И да хранит вас то, во что вы верите.
Старик развернулся и так же беззвучно, как и вел их, растворился в ночной темноте. Они остались одни. Впереди их ждал лес, старая подстанция и спуск в неизвестность. А позади оставался город, который теперь охотился на них, и один старик, который был их единственной связью с миром, который они, возможно, уже никогда не увидят.
Лес встретил их враждебной тишиной. После освещенных, хоть и опасных, улиц города, они погрузились в первобытный, живой мрак. Под ногами хрустели ветки, в темноте ухала какая-то ночная птица, и каждый порыв ветра, казалось, нашептывал их имена. Они шли медленно, почти на ощупь, Алиса сверялась с компасом на телефоне, а Макс — со своими внутренними ощущениями. Здесь, вдали от городского шума, он чувствовал «Объект» гораздо сильнее. Это было не просто знание, что он где-то рядом. Это было почти физическое давление на сознание, низкочастотный гул на грани слышимости, от которого волосы на затылке вставали дыбом. Они шли по земле, которая была отравлена не радиацией, а чем-то худшим — раной в самой ткани реальности.
Через час изнурительного пути сквозь чащу они вышли на широкую просеку. Над их головами, на гигантских металлических опорах, гудели высоковольтные провода. Это был их ориентир. Они пошли вдоль ЛЭП, и вскоре впереди показались огни. Но это были не огни жилья. Тусклый, мертвенный свет освещал бетонный забор с витками колючей проволоки и силуэты трансформаторных будок. Старая, заброшенная подстанция.
Они залегли в кустах, и Макс долго изучал территорию через бинокль ночного видения, который ему дал Архип. Подстанция казалась вымершей. Ржавчина, поросшие мхом бетонные плиты, разбитые изоляторы. Но что-то было не так. Провода, идущие отсюда в сторону озера, в сторону «Объекта», гудели под напряжением. Это место не было полностью заброшено. Это был действующий узел, питающий монстра. Охраны, однако, видно не было. Видимо, Воронов был уверен, что никто в здравом уме не полезет в логово через трансформаторную будку.
Они обошли подстанцию по периметру. Здесь, вдали от погони, в относительной безопасности, на Макса нахлынуло то, что он так долго в себе давил. Мысли о родителях. Что они сейчас делают? Что чувствуют? Он должен был уйти, он спас их от правды, но чувство вины было почти невыносимым.
— Мне нужно… мне нужна минута, — прошептал он Алисе, садясь на поваленное дерево.
Она поняла все без слов. Она просто села рядом, положив руку ему на плечо, давая ему это необходимое пространство.
Макс закрыл глаза. Он представил свой дом, свою улицу, свою комнату. И он потянулся туда своим сознанием. Это было не похоже на «чтение» мыслей человека, стоящего рядом. Это было сложнее, как попытка настроить радиоприемник на очень далекую, слабую станцию, пробиваясь через помехи атмосферы. Он просеивал ментальный шум всего города, ища два самых родных ему огонька.
И он их нашел.
Он не видел их, не слышал их голосов. Он чувствовал их. Он почувствовал отчаяние матери, ее беззвучные, исступленные молитвы, обращенные к богу, в которого она верила, с одной просьбой — чтобы с ее мальчиком в этом чудесном санатории все было хорошо. Он почувствовал ее слепую веру в то, что его лечат, что он в безопасности. И от этой веры ему стало еще больнее.
Затем он нащупал сознание отца. И то, что он почувствовал, его поразило. Это была не радость и не надежда. Это был клубок из вины, сомнения и растущего, холодного страха. Отец прокручивал в голове их разговор с людьми из «фонда». Он вспоминал их холодные глаза, их слишком гладкие речи. Он вспоминал панический ужас в глазах собственного сына, который тот пытался скрыть за улыбкой. Отец не верил в чудеса. И он начал понимать, что они совершили ужасную ошибку. Макс даже уловил обрывок мысли, направленной на телефонный номер: «…отдел полиции… я хочу заявить о пропаже сына… нет, он не сбежал… его забрали… я не знаю, кто они…».
Отец ему не поверил тогда, но поверил сейчас. Когда стало слишком поздно.
Макс открыл глаза. По его щеке катилась слеза. Он сделал это не зря. Его побег, возможно, заставил отца действовать, и это было лучше, чем ничего.
— В порядке? — тихо спросила Алиса. — Теперь да, — ответил он. — Пора работать.
Они начали поиски входа в коллектор. Согласно плану Архипа, он должен был находиться за пределами основного периметра подстанции, замаскированный под обычный канализационный люк. Они обыскивали землю, раздвигая папоротники и заросли крапивы. И Алиса нашла его. Это была не металлическая крышка, а тяжелый бетонный круг, почти полностью заросший мхом и травой. В центре было два утопленных в бетон ржавых металлических кольца.
Они вдвоем, ухватившись за кольца, попытались сдвинуть крышку. Она не поддавалась. Казалось, она вросла в землю за десятилетия небытия. — Давай! — выдохнул Макс, напрягая все свои силы. — На счет три! Раз… два… ТРИ!
Они рванули изо всех сил. С отвратительным скрежетом, от которого у них заныли зубы, крышка сдвинулась на несколько сантиметров. Этого было достаточно. Они просунули под нее лом, который нес Макс, и, используя его как рычаг, навалились всем своим весом. Медленно, с невероятным трудом, они смогли отвалить тяжелый бетонный круг в сторону.
Из открывшегося черного проема пахнуло холодом, сыростью и чем-то еще. Странным, неестественным запахом. Запахом озона и застоявшегося электричества. В темноте виднелись ржавые скобы металлической лестницы, уходящей вниз, в неизвестность.
Они нашли свой путь. Заднюю дверь в преисподнюю. Они посмотрели друг на друга. Слова были не нужны. Алиса первой включила налобный фонарик и начала спуск. Макс, проверив ружье за спиной, последовал за ней.
Спуск в темноту был похож на погружение в ледяную воду. Ржавые, холодные скобы лестницы обжигали ладони. Воздух становился все холоднее и сырее, и вскоре их окутал полный, абсолютный мрак, который не могли разогнать даже их мощные фонари — лучи света казались вязкими, тонущими в этой тьме. Лестница закончилась, и их ноги коснулись воды. Они оказались на дне широкого бетонного коллектора.
Это был туннель, совершенно не похожий на вентиляционные шахты отеля. Круглый, словно гигантская артерия, он уходил вдаль, теряясь в темноте. По дну, щиколотку, текла мутная, ледяная вода. С потолка свисали белесые нити каких-то минеральных отложений, похожие на бороды старого, подземного божества. Каждый их шаг, каждый всплеск воды отдавался гулким, многократным эхом, заставляя их вздрагивать. Они шли, согнувшись, стараясь не касаться склизких стен, на которых росли бледные, фосфоресцирующие грибы, испускавшие слабое, мертвенное свечение.
— Включи измеритель, — прошептал Макс, и его шепот показался ему оглушительным.
Алиса достала из рюкзака ЭМ-метр. Прибор ожил, и его стрелка начала едва заметно подрагивать. — Пока чисто, — доложила она. — Но мы идем в правильном направлении.
Они шли, как им казалось, целую вечность. Туннель был монотонным и бесконечным, и это однообразие давило на психику, вызывая клаустрофобию. Единственным, что менялось, был звук измерителя. Сначала он издавал редкие, тихие щелчки. Потом щелчки стали чаще. Затем они превратились в непрерывный, нарастающий треск. — Мы близко, — сказала Алиса, ее голос был напряженным. — Поле становится все сильнее. Очень сильно.
Макс и без прибора чувствовал это. Давление на его разум нарастало. Тот тихий гул, что он ощущал в лесу, здесь превратился в ощутимую вибрацию, которая проникала, казалось, в каждую клетку его тела. У него заныли зубы и начало ломить виски. Он чувствовал присутствие «Объекта». Тот словно спал, но его тяжелое, аномальное дыхание ощущалось во всем этом подземелье.
Наконец, луч фонаря Макса уперся в стену. Тупик. Гладкая, монолитная бетонная стена. — Не может быть, — выдохнула Алиса. — Карта не могла врать. Должен быть проход.
Она подошла к стене и начала тщательно, сантиметр за сантиметром, осматривать ее. Макс светил ей. И она нашла. У самого пола, почти у кромки воды, текстура бетона немного отличалась. Это была огромная, грубо сделанная заплатка. — Вот оно, — сказала она. — Временный технический порт. Как и говорил твой отец, Архип. Они заделали его после строительства.
Теперь начиналась самая тяжелая и громкая часть. Макс снял с плеча лом. Он нашел небольшую трещину между старой стеной и заплаткой и вогнал в нее острый конец инструмента. — Давай, — сказал он Алисе.
Она ухватилась за лом вместе с ним. Они навалились всем своим весом. Раздался отвратительный, скрежещущий звук. Бетон крошился, но поддавался. Это была изнурительная, грязная работа. Они потели, несмотря на холод, их мышцы горели от напряжения. Каждый раз, когда от стены откалывался кусок, звук казался им выстрелом из пушки. Они замирали, прислушиваясь, ожидая услышать топот охраны. Но вокруг была лишь тишина и нарастающий треск измерителя поля.
Наконец, с оглушительным треском, от стены отвалился огромный кусок бетона, рухнув в воду и подняв фонтан брызг. В стене образовался темный проем, достаточный, чтобы в него мог пролезть человек.
Они сделали это. Они посветили фонарями внутрь. За проломом был не зал и не лаборатория. Это был узкий технический коридор, забитый толстыми, покрытыми пылью кабелями в резиновой оплетке и массивными трубами. Воздух, хлынувший им в лицо, был сухим, застоявшимся и нес в себе тот самый, знакомый им запах озона и горелой проводки.
Они были внутри.
Алиса полезла первой. Макс подал ей рюкзаки и ружье, а затем пролез сам. Они оказались на полу самого нижнего, подвального уровня административного крыла «Объекта-12». Здесь было тихо. Пугающе тихо. Они обошли главную линию обороны Воронова. Но теперь они были еще глубже в логове зверя, чем когда-либо прежде. И их настоящая миссия только начиналась.
 Глава 23: Логово безумца
 
Они оказались в мире безмолвия. После какофонии звуков — рева сирен, грохота кухни, шума ветра в лесу — тишина этого места давила на уши, заставляя слышать лишь стук собственной крови. Они находились на самом нижнем техническом уровне административного крыла «Объекта-12». Воздух здесь был неподвижным, спертым и холодным, с отчетливым привкусом пыли, бетона и чего-то еще — слабого, почти неуловимого запаха озона, который, казалось, сочился сквозь сами стены. Толстые, покрытые многолетней грязью кабели, словно гигантские черные змеи, уходили куда-то во мрак потолка. С труб медленно, раз в минуту, срывалась тяжелая капля, и этот звук в мертвой тишине был подобен удару молота.
Алиса включила налобный фонарик и развернула карту Архипа. — Нам нужно найти лестницу наверх, — прошептала она, и ее шепот показался ей самой неуместно громким. — Кабинет Громова должен быть на втором этаже, рядом с конференц-залом и библиотекой.
Они двинулись вперед, луч фонаря выхватывал из темноты унылые картины запустения. Все было покрыто толстым, нетронутым слоем пыли. Было очевидно, что здесь не бывал никто с самого дня катастрофы. Они шли по коридору, и Макс начал чувствовать это снова. Не угрозу. Не присутствие живых людей. Нечто иное.
Это были остаточные, выцветшие эхо-сигналы мыслей. Призраки. Он «слышал» их как помехи на старом радио. Обрывки фраз, эмоций, застывшие в этом месте навсегда.«…опять отчет для Москвы… как же они надоели…» — пронеслось в его голове, когда они проходили мимо двери с табличкой «Бухгалтерия».«…если бы только удалось стабилизировать поле… всего один шаг…» — прошелестело у двери с надписью «Лаборатория теоретической физики».
Это были мысли давно умерших людей, их повседневные заботы и научные амбиции, запечатанные в этом бетонном саркофаге. От этого Максу стало не по себе. Они шли по кладбищу, где надгробиями служили двери кабинетов.
Они нашли лестницу. Ржавые перила, потрескавшиеся ступени. Поднимаясь, они старались ступать как можно тише, но каждый их шаг отдавался гулким эхом. Второй этаж встретил их той же мертвой тишиной. Но здесь все было иначе. Это были не технические коридоры, а главное административное крыло. На полу лежал истлевший ковер, на стенах висели выцветшие агитационные плакаты, призывающие к выполнению пятилетки и прославляющие советскую науку.
Они шли по длинному коридору, читая медные таблички на дверях, покрытые патиной времени. «Заместитель по науке Рощин С.А.». Макс замер у этой двери, отдав дань памяти отцу Архипа. «Канцелярия». «Комната отдыха». И, наконец, в самом конце коридора, они увидели ее. Массивная, обитая кожзаменителем дверь с большой, внушительной табличкой: «Начальник Объекта-12, Профессор Д.А. Громов».
Они добрались до логова безумца.
Они стояли перед массивной дубовой дверью, на которой потемневшая от времени латунная табличка бесстрастно сообщала, кто был хозяином этого кабинета. За этой дверью, тридцать с лишним лет назад, принимались решения, которые привели к катастрофе, сломали десятки жизней и создали аномалию, пленившую их друзей. Дверь была заперта.
— Отойди, — сказал Макс, и его шепот прозвучал в гулкой тишине коридора как-то особенно решительно.
Он вручил Алисе фонарь, а сам взялся за лом. Он не стал пытаться вскрыть замок. Времени на тонкую работу не было. Он вставил плоский конец лома в щель между дверью и косяком и навалился всем телом. Дерево застонало. Макс нажал сильнее. Раздался оглушительный, рвущий тишину на части треск. Дверь содрогнулась, но выдержала. — Давай вместе! — прошептала Алиса.
Она ухватилась за лом рядом с ним. По его команде они рванули что было сил. С оглушительным хрустом, от которого по коридору прокатилось гулкое эхо, косяк разлетелся в щепки, и дверь распахнулась внутрь. Они замерли, превратившись в слух, их сердца бешено колотились. Они ждали звука шагов, криков, сигнала тревоги. Но в ответ была лишь та же самая мертвая, гнетущая тишина. Никто их не услышал. Здесь, в этом крыле, они были совершенно одни.
Они шагнули внутрь, и словно перенеслись на тридцать лет назад. Кабинет профессора Громова был капсулой времени. Все было покрыто толстым, бархатным слоем пыли, которая серебрилась в лучах их фонарей. Воздух был тяжелым, пахло старой бумагой, высохшей кожей и едва уловимым ароматом дорогого табака.
Это было логово интеллектуального титана и, одновременно, безумца. Вдоль стен тянулись полки, прогибавшиеся под тяжестью книг. Но это были не только труды по ядерной физике и квантовой механике. Рядом с ними стояли тома Ницше, Гегеля, труды по философии и даже сборники древних мифов. Громов явно видел себя не просто ученым, а творцом, почти демиургом.
В центре комнаты стоял огромный, как аэродром, письменный стол из темного дуба. На нем царил творческий беспорядок, застывший во времени. Массивная чернильница из малахита. Тяжелый дисковый телефон. Пепельница, доверху набитая окурками дорогих папирос — немой свидетель его стресса. И раскрытый ежедневник, на последней странице которого каллиграфическим почерком было выведено одно слово: «Начало!». Рядом стояла чашка с давно высохшими остатками чая и окаменевшим ломтиком лимона на блюдце.
Макс провел рукой над столом, и его снова накрыло волной остаточных мыслей. Но здесь они были сильнее, концентрированнее. Это был разум Громова.«…они не понимают… эти бюрократы из Москвы, эти перестраховщики… они слепы! Они видят лишь риск, а я вижу прорыв, эволюцию!..»«…поле слушается меня… оно живое, оно откликается на мою волю… я — его пастырь…»«…еще один шаг… всего один шаг, и мы заглянем в лицо мироздания…»
От этих мыслей, полных гордыни и фанатичной одержимости, у Макса закружилась голова. Он отошел от стола и посветил на стену. Там висела огромная грифельная доска, сверху донизу исписанная сложнейшими формулами, графиками и диаграммами. Некоторые из них были обведены кружком, другие — яростно, до крошащегося мела, перечеркнуты. Это была карта его разума, его лихорадочных поисков.
Рядом с доской, на стене, висел его портрет в тяжелой раме. С него на них смотрел человек с пронзительным, почти гипнотическим взглядом, высоким лбом и волевым подбородком. Он не улыбался. Он взирал на мир как на материал для своих экспериментов.
Алиса тем временем осматривала комнату. Она не отвлекалась на атмосферу, она искала цель. Сейф. Но его нигде не было видно. Они стояли посреди кабинета человека, устроившего эту катастрофу, в месте, где время остановилось. И понимали, что ключ к спасению их друзей спрятан где-то здесь, в этом застывшем логове безумца.
Они стояли посреди кабинета, и гнетущая тишина, казалось, впитывала звуки их дыхания. Цель была ясна, но ее местоположение оставалось тайной. Сейф. В таком кабинете, у такого человека, он просто обязан был быть. Но где?
Они разделились. Алиса, вооружившись фонариком, принялась методично осматривать гигантские книжные стеллажи. Она простукивала панели, искала фальшивые книги-тайники, проверяла, не является ли один из стеллажей замаскированной дверью. Сотни книг смотрели на нее со своих полок, храня свое молчание. Она чувствовала себя искателем сокровищ в гробнице фараона, где любая неосторожность могла активировать древнюю ловушку.
Макс же подошел к столу Громова. Он дернул ручку одного из ящиков. Заперто. Второй, третий — тот же результат. Массивный дубовый стол хранил свои секреты так же надежно, как и его покойный хозяин. Макс вглядывался в бумаги, оставленные на столешнице, но видел лишь графики и расчеты, которые ни о чем ему не говорили. Время шло. Каждый шорох за пределами кабинета, каждый скрип старого здания заставлял их замирать. Отчаяние начало возвращаться.
— Ничего, — прошептала Алиса со своего конца комнаты. — Только книги. Тонны книг.
— Здесь тоже, — ответил Макс, в бессилии опустив руки.
Он обвел взглядом кабинет. Сейф должен был быть здесь. Громов был параноиком, он должен был держать ключ к своей власти — и к своей погибели — рядом. Максу нужно было заглянуть в его разум, но как заглянуть в разум мертвеца? Ему нужен был проводник. Мощный, личный предмет, который хранил бы сильный отпечаток своего владельца. Его взгляд упал на стол. На тяжелый пресс-папье из зеленого, почти черного мрамора, которым Громов, видимо, прижимал свои самые важные бумаги.
Макс протянул руку и осторожно, почти с благоговением, коснулся холодного, гладкого камня.
И мир поплыл.
Он не увидел четкой картины, как раньше. Вместо этого его накрыла волна разрозненных, но невероятно ярких сенсорных отпечатков. Он почувствовал холод и тяжесть этого камня в своей руке. Он ощутил запах дорогого табака и горького, остывшего чая. Перед его мысленным взором пронеслись образы, увиденные глазами Громова: он видел свою собственную руку, сжимающую ручку с золотым пером, которая выводила на бумаге сложные формулы. Он видел лица своих подчиненных — испуганные, восхищенные, сомневающиеся.
А потом — вспышка. Яркая, как молния. Громов встает из-за стола. Он не смотрит на книги. Он не смотрит на ящики стола. Он подходит к стене, на которой висит огромная, во всю стену, карта Советского Союза. Карта была старой, уже тогда, в 88-м, она была анахронизмом, скорее данью идеологии, чем реальным навигационным инструментом. Громов подходит к ней, смотрит на точку, где находится их город, и на его лице появляется странная, торжествующая ухмылка. Он протягивает руку и касается…
Видение оборвалось.
Макс отдернул руку от камня, тяжело дыша. — Карта, — выдохнул он. — Стена за картой.
Алиса тут же подбежала к нему. Она посветила фонариком на огромную, пожелтевшую карту СССР. — Ты уверен? — Да. Он смотрел на нее.
Алиса не стала спорить. Она подошла к стене и простукала ее рядом с картой. Звук был глухим, монолитным. Затем она, встав на цыпочки, дотянулась до стены за верхним краем карты и постучала по ней костяшками пальцев. Звук был совершенно другим. Гутким. Пустым. — Ты прав, — прошептала она. — Там пустота.
Снять гигантскую, тяжелую карту, прибитую к стене массивными гвоздями, оказалось непростой задачей. Им пришлось использовать лом как рычаг. С оглушительным скрипом и треском старое дерево поддалось. Они осторожно опустили карту на пол.
За ней, в специально выдолбленной в бетонной стене нише, был он. Сейф. Он был именно таким, каким они его себе представляли. Массивный, приземистый, выкрашенный в темно-зеленую, почти черную, защитную краску. Он выглядел как маленький броненосец, вросший в стену. В центре его толстой стальной двери располагался большой лимб с цифрами, а сбоку — массивная, литая ручка. Он казался абсолютно неприступным.
Они нашли его.
Они стояли перед стальным монстром, вросшим в бетонную стену. На его массивном лимбе тускло поблескивали в свете фонарей цифры от 0 до 99. Код. Тридцать лет назад профессор Громов, в своей нараставшей паранойе, повернул эту ручку, ввел заветную комбинацию и запер здесь ключ к своей машине. И унес эту комбинацию с собой в могилу.
— Попробуй, — прошептала Алиса, указывая на лимб. — Ты же смог увидеть карту. Может, получится и с этим?
Макс с сомнением покачал головой. — То был отпечаток с его личной вещи. А это — просто механизм. Но я попробую.
Он протянул руку и коснулся холодного, рифленого металла диска. Он закрыл глаза и попытался утонуть в предмете, найти в нем эхо прошлого. Он почувствовал холод стали, ощутил прикосновения пальцев Громова. Но ничего больше. Никаких цифр, никаких образов. Лишь глухая, упрямая пустота. Механизм был бездушным. Он не хранил воспоминаний.
— Бесполезно, — сказал Макс, отнимая руку. — Он пустой.
— Значит, будем действовать по-другому, — сказала Алиса, и в ее голосе прозвучала стальная решимость. Она протянула Максу лом. — Как сказал Архип: против лома нет приема.
Это был их единственный путь. Грубая сила. Макс глубоко вздохнул, ухватил лом поудобнее и с силой ударил заостренным концом в щель между дверью сейфа и его корпусом.
Раздался оглушительный, пронзительный визг металла, который, казалось, пронзил не только их уши, но и саму душу этого мертвого места. Они замерли, и звук их собственных сердец, колотящихся о ребра, показался им продолжением этого скрежета. Они стояли в полной тишине, прислушиваясь. Минуту. Две. Ничего. Ни шагов, ни криков. Только тишина.
— Еще, — прошептала Алиса.
Они начали работать. Это была адская, изматывающая работа. Они сменяли друг друга каждые несколько минут. Макс, используя свою силу, бил и давил. Алиса, более легкая, использовала свою ловкость, находя лучшие углы для рычага. Щель понемногу расширялась. Они потели, несмотря на холод в кабинете. Пыль, смешиваясь с потом, текла по их лицам грязными ручьями.
Звуки, которые они издавали, были чудовищны. Скрежет, стон, визг и глухие удары лома о сталь. Каждый удар отдавался в их руках, в их костях. После каждого удачного рывка, когда дверь поддавалась на миллиметр, они замирали и слушали. Макс постоянно сканировал коридор своим сознанием. Он был пуст. Но ему казалось, что эхо их действий разносится по всему бункеру, что в далекой операторской уже мигают красные лампочки тревоги, и отряд Петра уже спускается в их крыло.
— Не получается… — выдохнул Макс после очередной бесплодной попытки. Он опустил лом. — Он слишком крепкий.
— Дай я, — сказала Алиса. Она нашла новую точку опоры, вставила лом в уже прилично расширенную щель и повисла на нем всем своим весом. Металл заскрипел по-новому, выше, тоньше. — Вместе! — крикнула она.
Макс ухватился за лом рядом с ней. Они собрали остатки своих сил и навалились одновременно. И тут раздался звук, не похожий на предыдущие. Сухой, оглушительный треск ломающегося механизма. Что-то внутри сейфа хрустнуло, сломалось, сдалось. Массивная стальная дверь со стоном сдвинулась с места.
Они, тяжело дыша, отбросили лом и вцепились в дверь руками. Она поддалась. Медленно, с протестующим визгом ржавых петель, они смогли отворить ее.
Дрожащими руками они посветили фонариками внутрь. Сейф был почти пуст. Стены его были обиты темно-красным бархатом. На нижней полке лежало несколько тонких папок с грифом «Совершенно секретно». Но их внимание было приковано к центру. Там, на специальной бархатной подушечке, лежал он. Ключ.
Он не был похож ни на один ключ, который они когда-либо видели. Он был большим, размером с ладонь, и тяжелым. Сделанный из тусклой латуни и вороненой стали, он имел сложную, асимметричную форму. Его головка была не плоской, а представляла собой сложную комбинацию из нескольких цилиндров и штырей разной длины. Он был похож на странный ритуальный предмет или на деталь от машины времени из старого фантастического фильма.
Макс протянул руку и взял его. Ключ был тяжелым и холодным. Он чувствовал, как от него исходит едва заметная, странная вибрация, резонирующая с полем «Объекта».
Они сделали это. Они прошли первый этап. У них в руках был ключ, способный, возможно, спасти их друзей. Или уничтожить все вокруг. Теперь им предстоял самый опасный путь — в самое сердце «Объекта», в главную лабораторию.
 Глава 24: Сердце «Эха»
 
Тяжелый латунный ключ, казалось, обжигал ладонь Макса сквозь ткань перчатки. Он был не просто куском металла, а физическим воплощением их безумной надежды и одновременно билетом в один конец, в самое сердце аномалии. Они покинули разгромленный кабинет Громова, прикрыв за собой выломанную дверь, и снова окунулись в густую, мертвую тишину административного крыла. Ощущение маленькой победы быстро испарялось, уступая место новому, куда более сильному напряжению. Теперь им предстоял путь в научный блок — на территорию, которая, в отличие от этой, не была заброшена. Она была жива. И она была враждебна.
Согласно карте Архипа, два крыла соединял длинный, почти полукилометровый подземный переход. Они нашли его без труда — широкая стальная дверь в конце коридора, не запертая, но заклинившая от времени. Совместными усилиями, поднатужившись, они смогли сдвинуть ее с места с протяжным, ржавым стоном, который показался им оглушительным. Они замерли, прислушиваясь. Но в ответ была лишь тишина.
Переход оказался прямым, как стрела, бетонным туннелем, уходящим во мрак. Воздух здесь был другим. Если в административном крыле он был просто спертым и пыльным, то здесь он был холодным и нес в себе едва уловимый, но отчетливый металлический привкус, как воздух перед грозой. Низкий гул, который Макс едва ощущал раньше, здесь стал слышен по-настоящему. Он был повсюду, казалось, он исходил от самих стен, от пола, от потолка.
— Достань измеритель, — прошептал Макс.
Алиса кивнула и извлекла из рюкзака ЭМ-метр. Стрелка прибора, до этого неподвижная, сразу же отклонилась вправо, а сам он начал издавать тихие, редкие щелчки. — Поле есть, — констатировала она. — Слабое, но стабильное. Мы входим в зону его влияния.
Они двинулись вперед. Их шаги гулко отдавались в туннеле, и они старались ступать как можно тише. Тишина здесь была обманчивой. Макс чувствовал это. Он постоянно «сканировал» пространство впереди, и его разум был напряжен до предела. Он ощущал остаточные мысли, как и в коридорах, но здесь они были другими — более свежими, более тревожными. Это были не призраки тридцатилетней давности. Это были мысли охранников, которые патрулировали этот переход. Возможно, несколько часов или дней назад.«…скорей бы смена… мурашки по коже от этого гула…»«…сказали усилить посты у лаборатории…»
Они прошли примерно половину пути, когда Макс резко остановился, схватив Алису за руку и втолкнув ее в темную техническую нишу в стене. — Тихо! — прошипел он. — Впереди. Двое. Идут сюда.
Он прижался к холодной бетонной стене, закрыв глаза и сосредоточившись. Он «видел» их так же ясно, как в бинокль ночного видения. Двое охранников в такой же форме, как у Петра. Они шли неторопливо, освещая туннель мощными фонарями. Их разговор был ленивым и недовольным.«И какого черта мы должны патрулировать этот проклятый переход? Здесь со времен царя Гороха никого не было», — раздраженно сказал один.«Приказ шефа. После той заварушки в отеле он с ума сошел. Ищет призраков под каждым камнем», — отвечал ему второй.
Они прошли мимо их ниши. Макс и Алиса даже не дышали. Лучи их фонарей прочертили по противоположной стене два ярких пятна и двинулись дальше. Когда звук их шагов затих вдали, они позволили себе выдохнуть. — Они идут в нашу сторону, в административное крыло, — прошептал Макс. — Скоро они найдут взломанный кабинет Громова. У нас очень мало времени.
Они побежали. Треск измерителя в руках Алисы становился все громче и чаще, превращаясь в нервную, истеричную трель. Гул установки нарастал. И вот, в конце туннеля, они увидели ее. Последний рубеж. Гигантская, круглая, герметичная дверь из вороненой стали, с массивным штурвалом посередине и десятками предупреждающих знаков. Она была похожа на вход в банковское хранилище или ракетную шахту. Она была заперта.
Они стояли перед ней, запыхавшиеся, испуганные, но полные решимости. Они пересекли ничейную землю. Они прорвались через первый кордон. Но теперь перед ними была главная стена крепости. И за ней их ждало сердце «Эха».
Они стояли перед массивной гермодверью, и ледяное дыхание узнавания коснулось их обоих. — Это она, — прошептала Алиса, ее голос дрогнул. — Та самая дверь. Мы видели ее с другой стороны.
Макс кивнул. Он помнил. Когда они нашли журнал в той заброшенной подсобке, они вышли в длинный коридор. В конце того коридора была точно такая же дверь. Тогда она казалась им просто стеной, концом их короткого путешествия в прошлое. Теперь они стояли перед ней снова, но уже с другой стороны, после долгого, отчаянного пути. Они обошли весь комплекс кругом, чтобы вернуться к той же точке, но уже не как случайные исследователи, а как диверсанты, идущие на штурм.
Осознание этого придавало моменту новый, зловещий оттенок. Они знали, что за этой дверью. Там — коридор, ведущий к лаборатории, к тому самому окну, через которое они заглядывали в бездну. И теперь им нужно было не заглянуть, а войти внутрь.
— Она заблокирована с той стороны, — сказал Макс, касаясь холодной стали. — Я чувствую. Полная изоляция.
— Не совсем, — возразила Алиса. Она снова сверилась с планом на телефоне, увеличив нужный участок. — Отец Архипа был гением паранойи. Он предусмотрел возможность полной блокировки и оставил лазейку. Видишь? Внешний щиток аварийного питания. Он не открывает дверь полностью. Но он может разблокировать гидравлические зажимы. Если мы подадим на него ток, у нас будет шанс открыть ее вручную.
Она указала на небольшую, ничем не примечательную металлическую панель в стене рядом с дверью. Она была покрыта таким же слоем пыли и ржавчины, как и все вокруг. Алиса достала из рюкзака аккумулятор и инструменты. Пока она, как опытный взломщик, ковырялась в щитке, пытаясь вскрыть его, Макс стоял на страже.
Он чувствовал приближение опасности. Его «радар» уловил движение. Патруль, который они обогнали, возвращался. И их разговоры были уже не ленивыми, а тревожными.«…тихо тут как-то… слишком тихо…»«…точно, кабинет Громова в этом крыле. Приказ проверить его в первую очередь. Может, они туда сунулись…»
— Алиса, быстрее, — прошипел Макс. — Они возвращаются. И они идут к кабинету Громова. Через пару минут они найдут взломанную дверь. И тогда весь бункер будет знать, что мы здесь.
Руки Алисы замелькали с удвоенной скоростью. Наконец, крышка щитка поддалась. Под ней скрывалась путаница проводов и клемм. Алиса, сверяясь со схемой на телефоне, который она держала в зубах, начала подключать зажимы от аккумулятора. — Красный на «плюс»… черный на «массу»… и управляющий вот сюда… Готово!
Она нажала на кнопку на аккумуляторе. Раздался громкий щелчок, и внутри двери что-то тяжело, с лязгом, провернулось. Несколько красных лампочек над дверью сменили свой цвет на желтый. — Зажимы сняты! — крикнула Алиса. — Теперь — штурвал!
Они вдвоем навалились на огромное металлическое колесо в центре двери. Оно не поддавалось, приржавев за десятилетия. — Еще! — крикнул Макс, чувствуя, как патруль приближается к кабинету.
Они рванули что есть мочи. С душераздирающим, протяжным скрипом, который, казалось, мог разбудить мертвецов, штурвал сдвинулся на несколько сантиметров. Они навалились снова. Еще сантиметр. Еще. Измеритель поля, висевший на поясе у Алисы, зашелся в оглушительном, истерическом визге.
С громким шипением, похожим на вздох облегчения, дверь медленно, но верно начала отходить в стену, открывая проход. В лицо им ударил знакомый им по прошлому визиту воздух — холодный, стерильный, с запахом озона.
Они не стали ждать, пока она откроется полностью. Протиснувшись в узкую щель, они оказались в знакомом коридоре. Впереди, в его конце, было то самое смотровое окно в лабораторию. Они сделали это. Они прорвались. И в этот самый момент они услышали далекий, но отчетливый крик из того коридора, откуда они пришли. — Тревога! Они здесь! Дверь в кабинет Громова взломана!
Крик «Тревога!» был похож на спусковой крючок. В ту же секунду мертвая тишина бункера взорвалась. Под потолком с оглушительным, разрывающим нервы воем завыла сирена. Вдоль коридоров, одна за другой, вспыхнули и начали вращаться красные аварийные лампы, заливая все вокруг пульсирующим, кровавым светом. Бетонные стены, казалось, ожили, отражая и многократно усиливая вой, превращая его в физическое давление, которое било по ушам и заставляло вибрировать пол под ногами.
— Сюда! — крикнула Алиса, перекрикивая сирену.
Они рванули вперед по знакомому коридору. Бежать было трудно. Пульсирующий красный свет создавал стробоскопический эффект, превращая их бег в череду застывших, кошмарных кадров. Стены то появлялись, то исчезали. Впереди, как маяк в этом аду, маячило большое смотровое окно в лабораторию.
Макс бежал и одновременно «слушал». Его разум, перегруженный воем сирены, лихорадочно просеивал нарастающий хаос мыслей. Он чувствовал, как весь бункер просыпается, как десятки охранников срываются со своих постов.«…перекрыть все гермодвери на уровне! Всем отрядам в научный блок! Цель — лаборатория!» — это был приказ, отданный по рации.«Они в коридоре у смотрового окна! Вижу движение! Отсекайте их со стороны реакторного зала!» — это был кто-то, кто смотрел на них через одну из камер наблюдения.
Они были как на ладони. — Они идут с двух сторон! — крикнул Макс, пытаясь перекричать сирену. — Они хотят зажать нас здесь, в этом коридоре!
Они добежали до конца коридора, где находилась последняя дверь — вход в саму лабораторию. Это была не гермодверь, а обычная, усиленная стальным листом, дверь с маленьким окошком из бронестекла. И она была заперта электронным замком, на панели которого горел красный огонек.
— Не успеем! — выдохнула Алиса, в отчаянии дергая ручку. — Нужен код или карта доступа!
С одного конца коридора уже доносился тяжелый топот бегущих ног. С другого — тоже. Лучи их фонарей плясали на стенах, приближаясь с каждой секундой. Они были в ловушке. Коридор превратился в смертельный мешок.
— Назад! — крикнула Алиса, указывая на дверь в небольшую подсобку, мимо которой они пробежали. — Туда!
Они юркнули в маленькую, заставленную стеллажами с какими-то приборами, комнату и закрыли за собой дверь за мгновение до того, как в коридоре появились первые охранники. Они слышали их крики, их тяжелое дыхание прямо за дверью. — Дверь в лабораторию заблокирована! — Прочесать все подсобки! Они где-то здесь!
Макс прижался к стене, его сердце колотилось где-то в горле. Он посмотрел на Алису. Ее лицо в полумраке было бледным, но на нем не было паники. Была лишь холодная, злая сосредоточенность. Она осматривала комнату, и ее взгляд остановился на стене, смежной с лабораторией.
Эта стена не была монолитной. Она была сделана из толстых стеклоблоков — тех самых, которые они видели из коридора, когда заглядывали в смотровое окно. Стеклоблоки были мутными, армированными, но все же это было стекло. Не бетон. — Лом, — прошептала она, указывая на стену.
Макс все понял. Это был их единственный, самый безумный, самый отчаянный шанс. Не пытаться прорваться через дверь. А проломиться напрямую.
За дверью уже гремели удары по другим подсобкам. Они приближались. — У нас есть секунд тридцать, не больше, — сказал Макс.
Он поднял тяжелый стальной лом. Это будет самый громкий звук, который они когда-либо издавали. После этого удара все охранники в бункере будут знать, где они. Но другого пути не было. Он размахнулся.
Секунда, показавшаяся вечностью, ушла на то, чтобы оценить безумие их плана. А потом Макс размахнулся. Он вложил в этот удар все: свой страх, свою ярость, свою отчаянную надежду на спасение друзей. Тяжелый стальной лом со свистом рассек воздух и с оглушительным, сухим треском врезался в центр стены из стеклоблоков.
Это был не звук бьющегося стекла. Это был звук ломающейся кости. Блок не разлетелся. Он покрылся густой сетью глубоких, белых трещин, как лед под ударом молота. Звук удара был чудовищным, он прокатился по всему бункеру, отражаясь от бетонных стен. Если до этого охранники еще сомневались, где они, то теперь у них не осталось никаких вопросов.
— Они здесь! В этой кладовке! — поймал Макс яростную мысль из коридора. — Ломайте дверь! Живо!
В дверь их подсобки тут же раздался первый мощный удар, от которого она содрогнулась. У них больше не было времени на тишину. Началась гонка.
— Еще! — крикнула Алиса, и ее голос был почти не слышен за воем сирены и грохотом ударов по их двери.
Макс ударил снова. И снова. И снова. Он бил в одну и ту же точку, в центр растрескавшегося блока. Стекло крошилось, от него летели мелкие, острые осколки, но армирующая сетка внутри держала его, не давая рассыпаться. За их спиной дверь трещала, поддаваясь ударам с той стороны. Макс чувствовал их ярость, их желание добраться до них. «Быстрее, они прорываются в лабораторию! Не дать им дойти до пульта!» — эта мысль одного из охранников хлестнула его, как кнутом.
— Помогай! — крикнул он Алисе.
Она схватила с полки какой-то тяжелый металлический прибор, похожий на вольтметр, и тоже начала бить им по стене, целясь рядом с местом ударов Макса. Это была сцена первобытного безумия: два подростка, освещаемые кровавыми всполохами аварийной лампы, в отчаянии крушили стену, в то время как сзади эту же стену пытались выломать их преследователи.
Дверь за их спиной не выдержала первой. С оглушительным треском она слетела с петель и рухнула внутрь, едва не задев Алису. В проеме возникли силуэты двух охранников. Но они не успели ничего предпринять.
В то же мгновение, с последним, отчаянным ударом Макса, стена из стеклоблоков поддалась. Центральная секция с оглушительным грохотом и звоном обрушилась внутрь, в лабораторию, открывая им рваный, неровный проем, усыпанный битым стеклом.
— Вперед! — заорал Макс.
Он схватил Алису за руку и буквально втащил ее за собой в этот проем. Они вывалились на пол главной лаборатории, осыпаемые дождем из осколков и бетонной крошки. Они успели. На долю секунды.
Они вскочили на ноги, и на них обрушился мир, который они до этого видели лишь через стекло. Мощный, низкий гул Резонатора, стоящего в центре гигантского зала, проникал в самую глубь тела. Воздух был наэлектризован, он трещал и пах озоном. Искаженное, зеленоватое мерцание аномалии в центре зала было теперь не просто картинкой, а живой, дышащей, манящей и пугающей сущностью.
Охранники, ворвавшиеся в подсобку, на мгновение замерли, увидев пролом в стене. Этой заминки хватило.
Макс и Алиса, не сговариваясь, рванули через зал. Их цель была там, на другой стороне — возвышающийся, как капитанский мостик, главный пульт управления.
Они бежали, а за их спинами уже раздавались крики и топот. Охота вышла на финальный уровень. Они были на последней арене. Они были в сердце «Эха». И теперь им некуда было отступать.
 Глава 25: Ва-банк
 
Они вывалились из пролома в стене и оказались в другом мире. И этот мир был живым.
Это был первый, главный шок, который ударил по ним сильнее, чем страх перед погоней. В их прошлый визит лаборатория была мертвым, тихим музеем. Теперь же она дышала, гудела, жила своей собственной, чудовищной жизнью. Мощный, низкий, вибрирующий гул, исходящий от Резонатора в центре зала, проникал в самую глубь костей, заставляя зубы ныть. Воздух не просто пах озоном — он трещал от статического электричества, и по металлическим поверхностям оборудования то и дело пробегали маленькие, синеватые искры.
— Она… она работает, — выдохнул Макс, с ужасом глядя на машину. — Но как? В прошлый раз все было мертво.
Алиса тоже смотрела на Резонатор, и ее лицо было бледным от дурного предчувствия. Пульсирующие зеленым светом кристаллы внутри машины теперь светились ярче, а искажение пространства вокруг нее было не едва заметной дымкой, а плотным, колышущимся, маслянистым маревом. Оно было похоже на живое существо, свернувшееся в клубок. И внутри этого марева, как в мутной воде, теперь гораздо отчетливее проступали три застывшие, искаженные фигуры их друзей.
Давление на разум Макса было почти невыносимым. Если раньше «Объект» был просто фоном, то теперь он превратился в оглушительный крик в его голове. Ему казалось, что еще немного — и его собственное сознание не выдержит, растворится в этом гуле.
За их спинами, в коридоре, уже слышались крики и топот. Охранники перегруппировывались. Через несколько секунд они ворвутся сюда.
— Почему? — прошептала Алиса, глядя на работающую машину. — Зачем он это сделал?
И в этот момент, сквозь вой сирены и собственный страх, Макс услышал ответ. Яростные, отчаянные, полные ненависти мысли хлынули на него от приближающихся охранников, и в центре этого потока, как четкий радиосигнал, был отпечаток последнего приказа, который они получили. Макс увидел короткую, яркую вспышку-видение: Воронов, не в деловом костюме, а в больничном халате, его лицо изможденное, но глаза горят безумным, загнанным в угол огнем. Он говорит со своим верным псом, с Петром.
«Они уничтожили все. Мою репутацию. Мою сделку...» — гремел в голове Макса голос Воронова. — «Но они не заберут у меня 'Эхо'. Запускай реактор на минимальную мощность! Активируй поле! 'Эхо' — мой единственный козырь. Моя крепость. Если они посмеют сунуться туда, они попадут в мою ловушку. Поле само их остановит! Они станут частью коллекции!»
Макс содрогнулся. Он все понял. Воронов пошел ва-банк. Потерпев поражение в мире людей, он отступил в свою цитадель, в свое творение, и активировал его как последнюю линию обороны. Как гигантскую паутину, в которую они только что угодили.
Они прорвались не в мертвый музей. Они прорвались в заведенную, работающую ловушку.
Осознание того, что они находятся в активной, заведенной ловушке, не парализовало их, а наоборот, подстегнуло, как удар хлыста. Времени на раздумья не было. В проломе в стене уже показались фигуры охранников. Впереди был Петр, его лицо было мрачной, решительной маской. — Взять их! — его крик был почти не слышен за гулом установки, но Макс услышал его прямо в своей голове.
— Бежим! — заорала Алиса, и они рванули через зал.
Их бег тут же превратился в кошмарную, сюрреалистическую борьбу с самой реальностью. Пространство лаборатории больше не подчинялось законам физики. Через несколько шагов Макс почувствовал, как его ноги налились свинцом, словно он пытался бежать по дну бассейна, полного патоки. Он с трудом переставлял их, в то время как Алиса, бежавшая рядом, наоборот, сделала слишком легкий шаг и едва не взлетела, неуклюже взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие. — Гравитация! — крикнула она. — Она здесь нестабильна!
За их спинами раздались выстрелы. Но это были не обычные выстрелы. Пули, летевшие в них, вели себя непредсказуемо. Одна, пролетев мимо головы Макса, вдруг резко вильнула в сторону, словно наткнувшись на невидимую стену, и с визгом срикошетила в потолок. Другая, казалось, замедлила свой полет, и они видели, как она лениво кувыркается в воздухе, прежде чем шлепнуться на пол.
Охранники, ворвавшиеся в зал, тоже столкнулись с этим. Один из них, сделав неосторожный шаг, попал в зону высокой гравитации и с криком рухнул на колени, не в силах подняться. Это дало Максу и Алисе несколько драгоценных секунд.
— Туда! — крикнул Макс, используя свое «чутье», чтобы находить участки с более-менее нормальной физикой. — Обходим слева!
Они петляли между стойками с оборудованием, уворачиваясь от дуг синего электричества, которые время от времени срывались с колец Резонатора и били в случайные точки. Воздух трещал, пахло грозой. Их целью была металлическая лестница в дальнем конце зала, ведущая на возвышающуюся над полом платформу, где, как капитанский мостик, располагался главный пульт управления.
Петр, казалось, был единственным, кто двигался уверенно. Он, видимо, уже бывал здесь при работающей установке и знал безопасные тропы. Он не стрелял. Его приказ был — взять их живыми. Он и двое оставшихся на ногах охранников начали обходить их, пытаясь отрезать путь к лестнице.
— Не успеваем! — выдохнула Алиса, увидев их маневр. — Они будут у лестницы раньше нас!
Макс, бежавший чуть впереди, резко остановился. Он посмотрел на Петра, который был уже в двадцати метрах от них. Он сосредоточил на нем всю свою волю, весь свой страх и ярость. Он «услышал» его четкую мысль: «Отрезать им путь к пульту. Шеф сказал, пульт — главное».
И Макс толкнул.
Это был не тот яростный удар, которым он сбил Петра с ног в прошлый раз. Это был тонкий, хирургический укол. Он не стал атаковать самого Петра. Он вложил в его сознание одну-единственную, простую, но абсолютно чуждую мысль-ощущение. Он заставил его почувствовать то, что чувствовал сам, пробегая через аномалию — что его правая нога вдруг стала весить центнер.
Петр, бежавший ровно и уверенно, вдруг споткнулся на ровном месте. Его правая нога подкосилась, словно сделанная из свинца. Он рухнул на пол, удивленно глядя на свою собственную, внезапно отказавшую ему, конечность. Его охранники замерли в недоумении.
Эта секундная заминка была всем, что им было нужно. — Сейчас! — заорал Макс.
Они рванули последним, отчаянным рывком и добежали до подножия лестницы. Они были у цели. Но за их спинами Петр уже поднимался на ноги, его лицо было искажено не просто злобой, а недоумением и страхом перед необъяснимым. Он понял, что это не случайность.
Они начали взбегать по гулким металлическим ступеням наверх, к пульту. Гонка закончилась. Теперь начиналась осада их маленькой крепости.
Они взлетели по гулким металлическим ступеням и оказались на платформе управления. Это был «капитанский мостик» этого технологического ада. Широкая полукруглая площадка, нависающая над гигантским залом, давала им идеальный обзор на работающий Резонатор, который гудел и мерцал прямо под ними, и на мечущихся внизу охранников. В центре платформы стоял он — главный пульт управления. Длинный, полукруглый, усеянный сотнями кнопок, тумблеров и экранов, которые сейчас светились тревожным зеленым светом, выводя столбцы непонятных данных.
Это место стало их крепостью. Их последним рубежом обороны.
— Займись пультом! — крикнул Макс, перекрикивая вой сирены и гул машины. — Я их задержу!
Алиса, не теряя ни секунды, бросилась к пульту. Она плюхнула на него раскрытый дневник отца Архипа и начала лихорадочно водить пальцем по строчкам, пытаясь сопоставить старые записи с панелями управления.
Внизу Петр пришел в себя. Он понял, что его добыча загнала себя в угол. У них было преимущество высоты, но у них не было пути к отступлению. — Штурм! — проревел он. — Взять их!
Двое оставшихся охранников, повинуясь приказу, бросились к лестнице. Макс скинул с плеча ружье. Оно было тяжелым и неуклюжим в его руках. Он никогда в жизни не стрелял, но сейчас выбора не было. Он переломил двустволку, убедился, что патроны на месте, и щелкнул затвором.
Первый охранник начал подниматься по лестнице. Он двигался быстро, прикрывая голову автоматом. Макс вскинул ружье. Его руки тряслись так, что мушка плясала по всей фигуре врага. Он не хотел убивать. Мысль об этом была чудовищной. Но он должен был их остановить. Он зажмурился и нажал на спусковой крючок.
Оглушительный, огненный грохот выстрела чуть не вырвал у него ружье из рук. Отдача больно ударила в плечо. Заряд дроби врезался в стену над головой охранника, осыпав его дождем бетонной крошки и искр. Тот инстинктивно отпрянул, поскользнулся на ступеньке и кубарем скатился вниз.
— Первая команда — «Дельта-девять»! — крикнула Алиса, ее пальцы уже летали по клавиатуре пульта. На одном из экранов побежали зеленые строки кода.
Второй охранник, видя неудачу товарища, решил действовать хитрее. Он начал стрелять по платформе снизу, короткими очередями, заставляя Макса пригнуться. Пули с визгом рикошетили от металлического настила. Под прикрытием этого огня первый охранник снова бросился наверх.
Он выскочил на платформу как раз в тот момент, когда Макс перезаряжал ружье. Он был уже в двух метрах, его лицо было искажено злобой. Макс понял, что не успеет выстрелить. Он размахнулся и ударил охранника тяжелым ружьем, как дубиной. Тот отбил удар автоматом, и от столкновения металла с металлом во все стороны полетели искры. Завязалась короткая, яростная борьба. Охранник был сильнее и опытнее. Он оттолкнул Макса и уже замахивался прикладом для решающего удара.
Макс, падая назад, выбросил вперед руку и снова «толкнул». На этот раз он вложил в удар не только волю, но и все свое отчаяние. Невидимая волна ударила охранника в грудь. Его глаза изумленно расширились, когда неведомая сила оторвала его от пола и швырнула назад, через перила платформы. Он с криком полетел вниз и с глухим стуком рухнул на бетонный пол у подножия Резонатора.
— «Сигма-Ро-семь-семь»! — выкрикнула Алиса. — Есть! Запрашивает подтверждение протокола!
Но на лестнице уже был Петр. Он двигался медленно, но неотвратимо, как танк, прикрываясь телом одного из своих людей и ведя прицельный огонь по пульту. Искры летели во все стороны. — Макс, патроны! — крикнул тот, кого Петр использовал как живой щит. Макс понял, что ружье больше не поможет. Он был измотан. Его ментальные силы были на исходе. А их главный враг поднимался все выше, и в его глазах была лишь холодная решимость выполнить приказ.
Петр был уже на полпути вверх по лестнице. Он отбросил в сторону тело подчиненного, которое мешало ему, и, пригнувшись, продолжил подъем. Он не стрелял. Его приказ был взять их живыми, и он, как цепной пес, был намерен выполнить его до конца. Его лицо было непроницаемым, в его мыслях не было ничего, кроме цели — пульт управления. Он должен был остановить их.
Макс стоял на краю платформы, тяжело дыша. Ружье было бесполезно. Силы для еще одного мощного ментального удара у него не было. Он был выжат до капли. Он видел, как неотвратимо приближается к ним этот человек, и понимал, что через десять секунд все будет кончено.
— «Протокол подтвержден! Идет проверка систем!» — выкрикнула Алиса, ее пальцы не останавливались ни на секунду. — «Нужно еще несколько секунд! Макс, не дай ему подойти!»
Петр был уже на верхней площадке. Он отбросил в сторону Макса, как надоедливую куклу. Макс ударился о корпус пульта и сполз на пол. Петр занес руку не над Алисой, а над самой панелью управления. Он собирался одним ударом разбить клавиатуру, прервать последовательность.
И в этот момент, лежа на полу, Макс сделал последнее, отчаянное усилие. У него не было сил, чтобы «толкать». Но он мог сделать кое-что другое. Он не стал атаковать. Он проник в сознание Петра. Он прорвался сквозь его железную дисциплину, сквозь приказы Воронова, сквозь профессиональную злобу, и нашел то, что есть у каждого человека. То, что спрятано глубже всего.
Он нашел его самый первый, самый потаенный, самый липкий детский страх.
Он не знал, что это было. Может быть, темный подвал, в котором его заперли в детстве. Может быть, злая собака, от которой он не мог убежать. Может быть, лицо пьяного отца в темноте. Макс не видел картинки. Он просто нашел этот узел чистого, первобытного ужаса в душе Петра и потянул за него изо всех сил.
Сознание железного телохранителя взорвалось изнутри.
Петр замер на месте, его рука застыла в воздухе. Его глаза, до этого холодные и сфокусированные, вдруг распахнулись, наполнившись нездешним, детским ужасом. Он смотрел не на пульт и не на Алису. Он смотрел на призраков, которых Макс выпустил из его собственной памяти. Он перестал быть солдатом. Он снова стал маленьким, напуганным мальчиком.
— ГОТОВО! — закричала Алиса. — ПОСЛЕДНЯЯ КОМАНДА ВВЕДЕНА! ТЕПЕРЬ КЛЮЧ!
На главном экране пульта мигала огромная красная надпись:«ВНИМАНИЕ: АКТИВАЦИЯ ПРОТОКОЛА ЭКСТРЕННОЙ ДЕСТАБИЛИЗАЦИИ. ОТМЕНА НЕВОЗМОЖНА. ПОДТВЕРДИТЕ ДЕЙСТВИЕ АППАРАТНЫМ КЛЮЧОМ».
Макс, не обращая больше внимания на застывшего в ступоре Петра, подскочил к пульту. Он выхватил из кармана тяжелый, сложный ключ. Он увидел на панели единственную скважину, которая сейчас слабо светилась изнутри зеленым светом. Она была точно такой же формы, как и ключ.
Он вставил его. Ключ вошел плавно, до щелчка.
Он посмотрел на Алису. Ее лицо было бледным, испачканным, но ее глаза горели. Она смотрела на него, и в ее взгляде было все — страх, надежда, вера. Она коротко кивнула.
Он повернул ключ.
Раздался глубокий, низкий, механический КЛАНК, который, казалось, пришел из самых недр земли. И в тот же миг вой Резонатора изменился. Он превратился в оглушительный, нарастающий рев, от которого завибрировала не только платформа, но и, казалось, сами их атомы. Зеленое свечение в сердце машины моргнуло, погасло и взорвалось ослепительным, невыносимым, абсолютно белым светом.
Это был не просто свет. Это было отсутствие всего остального. Белая, всепоглощающая пустота хлынула из Резонатора, мгновенно стирая контуры зала, пульта, людей. Звук исчез, поглощенный этой безмолвной волной.
Макс почувствовал, как рука Алисы намертво вцепилась в его собственную. А потом не стало ничего.
Только белый.
И тишина.
 Глава 26: Зеленый рассвет
 
Белый.Это было первое и единственное, что существовало. Не было ни верха, ни низа, ни звука, ни запаха. Макс потерял ощущение собственного тела. Он не чувствовал ни боли от ушибов, ни усталости, ни холода платформы. Он был точкой сознания, парящей в бесконечной, стерильной, светоносной пустоте. Рев Резонатора, вой сирены, крики — все это утонуло, растворилось без следа. Осталась лишь эта всепоглощающая, абсолютная белизна.
Паника, которая должна была бы охватить его, тоже отсутствовала. Здесь не было эмоций. Было лишь чистое, отстраненное наблюдение. Он был свидетелем чего-то непостижимого, фундаментального. Процесса, который находился за гранью человеческого понимания. Он ощущал себя песчинкой, попавшей внутрь процессора в момент его перезагрузки.
Он не был один. Он чувствовал это. Рядом с его собственным огоньком сознания горел другой — яркий, теплый, полный решимости. Алиса. Их связь, скрепленная не словами, а общим ужасом и общей целью, не разорвалась даже здесь. Она была его якорем в этом океане ничто.
И он потянулся дальше, своим внутренним, нефизическим взором. И нашел их. Еще три огонька. Слабые, дрожащие, едва заметные на фоне ослепительной белизны. Он узнал каждый из них. Один трепетал отголосками вечного страха — Лена. Другой тлел тусклым, упрямым угольком подавленной ярости — Артём. Третий же рассеивался мягким, мечтательным сиянием, почти сливаясь с окружающей пустотой — Катя. Они были здесь. Все вместе. В самом сердце перезагрузки.
И было еще одно присутствие. Пятое. Огромное, непостижимое, древнее. Сознание самой установки. «Эхо». Оно не было злым или добрым. Оно было просто… иным. Хаотичным, как мысль новорожденной вселенной. И Макс понял, что они оказались в эпицентре его перерождения. Протокол, запущенный ими, не просто выключал машину. Он переформатировал ее, упорядочивал ее безумие.
Именно в этот момент белый цвет начал меняться. Он перестал быть плоским и однородным. В его бесконечной глубине начали появляться оттенки. Сначала едва заметные, как акварель на мокрой бумаге. А затем из самого центра пустоты начало пробиваться иное свечение. Оно было мягким, нежным и пронзительно зеленым.
Это был не агрессивный, кислотный зеленый цвет нестабильной аномалии. Это был цвет молодой весенней травы. Цвет пробивающегося сквозь землю ростка. Цвет жизни. Он не вытеснял белый свет. Он усмирял его, впитывал в себя, превращая хаос в гармонию. Пульсируя ровно и спокойно, зеленый свет заполнял собой все, и вместе с ним в мир возвращались ощущения.
Макс почувствовал тяжесть своих век. Услышал тихий, умиротворяющий гул. И ощутил твердый, холодный пол под своей щекой. Перезагрузка была окончена.
Первым, что Макс почувствовал, была боль. Тупая, ноющая боль во всем теле, словно его долго били, а потом пропустили через центрифугу. Он застонал, и этот звук показался ему чужим, он утонул в густой, непривычной тишине. Он заставил себя открыть глаза.
Лаборатория. Они все еще были на платформе управления. Но все было иначе. Пронзительный вой сирены стих. Пульсирующие красные огни тревоги погасли. Единственным источником света был Резонатор в центре зала. Но теперь он не гудел угрожающе. От него исходил ровный, глубокий, почти умиротворяющий гул, а его кристаллическое сердце сияло спокойным, чистым изумрудным светом. Этот свет, мягкий и живой, заливал весь зал, создавая ощущение подводного грота, собора иной, нечеловеческой веры.
Рядом с ним на металлическом полу лежала Алиса. Макс подполз к ней, пересиливая боль. Ее грудь ровно вздымалась. Она была без сознания, но дышала. Он смахнул с ее щеки пыль, и от простого прикосновения к живому человеку по его телу пробежала волна безграничного облегчения. Они выжили.
Он сел, опершись спиной о холодный корпус пульта управления, и попытался привести мысли в порядок. Он прислушался к себе. К своему разуму. И его охватил новый шок, не меньший, чем от вида работающей установки. Тишина. В его голове была абсолютная, звенящая тишина. Впервые за много месяцев он не слышал постоянного, давящего фона «Эха». Словно кто-то выключил гигантский невидимый двигатель, который гудел в его черепе с самого первого дня. Это было одновременно и облегчением, и странной, пугающей пустотой. Словно он всю жизнь прожил у ревущего водопада и вдруг оказался в звуконепроницаемой комнате.
Он судорожно полез в карманы. Достал кулон Лены, нож Артёма, потрепанный томик стихов Кати. Он сжал их в руке, пытаясь нащупать ту связь, то тепло, то эхо эмоций, которое всегда исходило от них.
Ничего.
Они были просто предметами. Куском металла. Куском стали. Стопкой бумаги. Холодные, мертвые, пустые. Связь, которая была его путеводной звездой и его проклятием, оборвалась.
В этот момент его накрыло отчаяние. Холодное, липкое, гораздо страшнее страха смерти. А что, если он проиграл? Что, если протокол перезагрузки не «выпустил» их, а «стер»? Схлопнул аномалию вместе с ними, аннигилировал их, как ошибку в коде? Что, если в своей отчаянной попытке спасти их, он стал причиной их окончательного, бесследного исчезновения?
— Макс?.. — Алиса очнулась. Она села рядом, держась за голову и непонимающе глядя на мирно сияющий Резонатор. — Мы… живы? Что произошло?
Макс не мог ей ответить. Он смотрел на мертвые талисманы в своей руке, и ему казалось, что его собственное сердце превратилось в такой же холодный и пустой камень. Они победили. Они выжили. Но они, кажется, потеряли тех, ради кого все это затевалось.
Макс сидел на холодном полу платформы, и мир для него сузился до трех бесполезных предметов в его дрожащей руке. Кулон, нож, книга. Они были молчаливым, неопровержимым доказательством его чудовищной неудачи. Тишина в его голове, которая поначалу показалась облегчением, теперь превратилась в оглушительную пустоту, в вакуум, где раньше была надежда. Он спас мир от Воронова, но уничтожил свой собственный мир, своих друзей.
— Макс… — Алиса осторожно коснулась его плеча. Она видела отчаяние в его глазах, и ее собственная победа тоже казалась ей теперь горькой и бессмысленной. — Макс, мы не знаем, как это работает. Может, так и должно быть. Связь пропала, потому что аномалия исчезла. Это… это не значит, что они…
Она не смогла закончить. Слова застряли у нее в горле. Даже она, вечный прагматик, не могла найти логического утешения.
— Я должен посмотреть, — глухо сказал Макс. Он поднялся на ноги, шатаясь. — Я должен увидеть это место. Где их… не стало.
Он, как лунатик, побрел к лестнице. Алиса пошла за ним, не решаясь его оставить одного. Они спустились в огромный, залитый спокойным зеленым светом зал. Теперь, когда сирены молчали, а их сердца не колотились от погони, они смогли по-настоящему оценить масштаб этого места. Они были песчинками в гигантском мавзолее, построенном в честь безумной идеи одного человека. Их шаги гулко отдавались в тишине, нарушаемой лишь мирным, глубоким гулом укрощенного Резонатора.
Они подошли к центральному постаменту, на котором стояла машина. Бетонный пол здесь был чистым. Пустым. Никаких следов, никаких признаков того, что здесь когда-то бушевал пространственно-временной шторм. Все было до стерильности обыденно. И эта обыденность была страшнее любых руин. Она была подтверждением. Подтверждением того, что все стерто.
Макс опустился на колени. Он коснулся ладонью холодного бетона. Пусто. Все было кончено. Он проиграл. Он подвел их всех. Слезы, горячие и злые, начали обжигать его глаза.
И в этот момент, в полной, абсолютной тишине зала, он услышал звук. Это был не гул. Не треск. Не эхо в его голове. Это был настоящий, физический звук. Тихий стон.
Макс замер. Он поднял голову, не веря своим ушам. — Ты слышала? — прошептал он. Алиса, стоявшая рядом, тоже застыла, ее глаза расширились. Она кивнула.
И тут же — еще один звук. Сухой, надсадный кашель. Он доносился откуда-то из-за массивного основания Резонатора, из тени, куда не доставал свет от его ядра.
Они переглянулись. В их глазах смешались страх и безумная, невозможная надежда. Не сговариваясь, они достали фонари. Два ярких луча пронзили зеленый полумрак, обшаривая тени за гигантской машиной.
Сначала они ничего не увидели. Лишь кабели, трубы и голый бетонный пол. Но потом луч фонаря Макса наткнулся на что-то. На чью-то руку, лежащую на полу. Он повел лучом дальше.
Они лежали там. Все трое. В нелепой, спутанной куче, словно их просто высыпали из невидимого мешка. Лена, свернувшаяся калачиком. Артём, раскинувший руки и ноги. И Катя, лежащая на спине и смотрящая невидящими глазами в светящийся потолок. Они были бледными, их одежда была той же самой, что и в тот день в лесу. Но они были здесь. Они были твердыми. Они были настоящими.
Макс выронил фонарь. Он с глухим стуком покатился по полу. Он смотрел на своих друзей, и его мозг отказывался верить в это чудо. Они были здесь. Живые.
Он не стер их. Он вернул их.
Первые несколько секунд они просто смотрели, боясь поверить в чудо, боясь, что если они моргнут или вздохнут слишком громко, видение исчезнет. Но фигуры не исчезали. Они были настоящими. Макс первым сорвался с места. Алиса — за ним.
Они подбежали к своим друзьям, и Макс опустился на колени рядом с Леной, осторожно коснувшись ее плеча. — Лена? — позвал он.
Ее ресницы дрогнули. Она застонала и медленно открыла глаза. Ее взгляд был мутным, растерянным. Она обвела им огромный, странный, светящийся зеленым зал, потом посмотрела на грязное, измученное лицо Макса. — Макс?.. — прошептала она. — Где мы? Что… что случилось? Голова так болит…
В этот момент сел и Артём. Он резко, по-спортивному, принял сидячее положение, тряхнул головой и тут же вскочил на ноги, готовый к драке. — Какого черта?! — его голос гулко разнесся по лаборатории. — Что это за место? Почему мы все на полу? Последнее, что я помню — гроза в лесу, и эта вспышка…
Он посмотрел на свои руки, на одежду, потом на Макса и Алису. — Почему вы такие грязные? Что здесь происходит? Нас похитили?
Последней очнулась Катя. Она не вскочила и не испугалась. Она просто села, обняв колени, и с какой-то странной, тихой улыбкой посмотрела на мирно гудящий Резонатор. — Зеленый свет… — прошептала она, словно говоря сама с собой. — Я его помню. Он был такой… теплый.
Макс смотрел на их растерянные, ничего не понимающие лица, и его сердце одновременно разрывалось от счастья и сжималось от новой, тихой боли. Они не помнили. Для них не было ни плена, ни ужаса аномалии, ни бесконечного ожидания. Для них прошла лишь секунда между вспышкой молнии и пробуждением здесь. Они были спасены, но он потерял их навсегда. Не как друзей, но как свидетелей. Он никогда не сможет разделить с ними то, через что прошел. Этот путь они с Алисой прошли вдвоем.
— Вы… вы потерялись в лесу, — начал он, и слова давались ему с огромным трудом. Это была первая ложь их новой жизни. — После удара молнии… вы были без сознания. Мы вас очень долго искали… и нашли.
— Нашли… в этом месте? — недоверчиво спросил Артём, обводя рукой гигантский зал. — Что это за завод?
И в этот момент, когда Макс лихорадочно искал ответ, с другого конца зала раздался громкий, металлический скрежет и шипение гидравлики. Большая гермодверь, та самая, через которую они когда-то заглядывали в этот зал, медленно поползла в сторону.
В проеме возникли силуэты. Много силуэтов. В зал, держа оружие наготове, входили люди в камуфляже и черных масках. Макс инстинктивно заслонил собой друзей. Но люди не стреляли. Они двигались профессионально, занимая позиции по периметру.
А затем в центр проема вышли двое. Один — высокий, сутулый старик в знакомом пальто. Архип Семёнович. Второй — мужчина в потертой кожаной куртке, с лицом, на котором, казалось, застыла вся усталость мира. Капитан Морозов.
Морозов посмотрел на мирно гудящий Резонатор. На неподвижные тела охранников. На растерянную троицу спасенных подростков. И, наконец, на Макса и Алису — двух грязных, измотанных, но стоящих на ногах победителей. Он криво усмехнулся. — Кажется, мы немного опоздали на самое интересное, — сказал он. — Хорошая работа, дети. Очень хорошая работа.
 
Глава 27: Правосудие
 
Первыми в зал вошли бойцы спецназа. Они двигались бесшумно и профессионально, их оружие было направлено не на подростков, а на оцепеневших охранников Воронова. В считанные секунды Петр и его люди были окружены, обезоружены и уложены лицом в пол. Их сопротивление было сломлено не только силой, но и осознанием того, что игра окончена. Их хозяин пал, и теперь ими займется государство.
Следом за спецназом в зал вошли медики с носилками, которые тут же устремились к Лене, Артёму и Кате. И, наконец, в ореоле света от мощных фонарей, появились две знакомые фигуры. Архип Семёнович, как всегда, сутулый и невозмутимый, и капитан Морозов.
Увидев его живым, Макс почувствовал вторую за последние десять минут волну облегчения, такую сильную, что у него подогнулись колени. — Вы… — только и смог выговорить он.
— Я, — просто ответил Морозов, подходя к ним. Он выглядел так, словно не спал неделю, но в его глазах была сталь. — Думали, я вас бросил?
Он рассказал им все, пока вокруг кипела работа. После их первой встречи и исчезновения племянника депутата, Морозов понял, что в одиночку против империи Воронова ему не выстоять. Любая попытка начать официальное расследование здесь, в городе, была бы немедленно пресечена. Поэтому он сделал единственное, что мог — он залег на дно. Он инсценировал свое тихое «исчезновение», оборвал все контакты и, используя старые связи по службе, прорвался напрямую в Москву. Он вышел на особый отдел ФСБ, который занимался именно такими делами — аномальными зонами, наследием секретных советских проектов и олигархами, которые пытались прибрать это наследие к рукам.
— У меня было мало доказательств, — говорил Морозов, глядя на мирно гудящий Резонатор. — Ваши слова, пропажа детей, странные слухи вокруг озера. Этого было недостаточно, чтобы начать полномасштабную операцию. Мы готовили почву, собирали информацию. А потом вы устроили свое шоу на форуме. Ваша запись с пленки стала тем спусковым крючком, которого мы ждали. Она подтвердила наши худшие подозрения. Пока вся местная полиция искала двух «хулиганов», мы получили приказ на полную зачистку всей структуры Воронова. А ваш друг, — он кивнул в сторону Архипа, — оказался нашим главным источником информации здесь, на месте. Он и вывел нас сюда. Сказал, что если вы где-то и можете быть, то только здесь.
Макс и Алиса стояли рядом, плечом к плечу, слушая его. Они машинально держались за руки, ища друг в друге опору. Они больше не были одинокими детьми, ведущими свою тайную войну. Их война стала частью чего-то большего. И они в ней победили.
Пока Макс и Алиса приходили в себя, лаборатория наполнилась людьми и звуками новой, упорядоченной реальности. Это больше не был их личный ад или поле боя. Теперь это был объект. Место происшествия. Бойцы спецназа методично осматривали каждый уголок, криминалисты в белых комбинезонах фотографировали все, от гильз на полу до разгромленного пульта управления, а люди в штатском, с холодными, внимательными глазами, тихо отдавали приказы.
Макс и Алиса молча наблюдали, как медики увозят их друзей. Лена, казалось, снова заснула. Артём что-то гневно бормотал, пытаясь сесть на носилках, но врач сделал ему какой-то укол, и он тут же обмяк. Катя же, наоборот, была спокойна. Уезжая, она повернула голову и посмотрела на Макса, и в ее взгляде не было страха или непонимания, а лишь тень того же странного, неземного любопытства, с которым она смотрела на Резонатор. Этот взгляд кольнул Макса в самое сердце. Он спас их тела, но что стало с их душами в том временном кармане, он, возможно, не узнает никогда.
— Пойдемте, — сказал Морозов, тронув Макса за плечо. — Нам нужно поговорить.
Он отвел их в кабинет Громова, который уже успели превратить во временный штаб. Разбитая дверь была снята с петель, а на столе безумного профессора теперь стоял ноутбук и шифрованная радиостанция. Им дали два стакана горячего, сладкого чая, который показался им самым вкусным напитком на свете.
— Мне нужен ваш официальный отчет, — сказал Морозов, включив диктофон. Его тон был уже не дружеским, а официальным, но в глазах читалось безмерное уважение. — Все, с самого начала. Как вы нашли ключ, как проникли сюда. Каждая деталь важна.
Они рассказывали. Долго, по очереди, иногда перебивая и дополняя друг друга. Они были единым целым, двумя половинками одной невероятной истории. Макс говорил о своих ощущениях, о мыслях охранников, о давлении поля. Алиса — о схемах, о технической стороне, о последовательности действий. Морозов слушал молча, не задавая лишних вопросов, его лицо становилось все более мрачным и изумленным.
Когда они закончили, он надолго замолчал, глядя на них. — Вы даже не представляете, во что вы ввязались. И во что ввязали нас, — наконец сказал он. — Этот протокол… ключ… Это информация такого уровня секретности, что за ее разглашение в былые времена вас бы просто стерли из всех архивов.
Он выключил диктофон. — Теперь слушайте меня внимательно. Официальная версия будет следующей. В ходе проведения спецоперации по пресечению незаконной деятельности финансовой группы Воронова, была обнаружена группа пропавших подростков, удерживавшихся на засекреченном объекте. Включая вас двоих. Из-за перенесенного стресса у всех вас наблюдается частичная посттравматическая амнезия. Вы — жертвы. Вы герои, но об этом никто и никогда не узнает. Ваша жизнь, ваши имена, ваше будущее — это теперь тоже государственная тайна. Мы вас защитим, но вы должны молчать. Всегда. Обо всем.
— А что будет с этим местом? — спросила Алиса, кивнув в сторону лаборатории.
— Сюда уже летит группа ученых из Курчатовского института. Лучшие умы страны, — ответил Морозов. — Они изучат то, что вы сделали. Попытаются понять, как вам удалось стабилизировать «Эхо». А потом… потом все это будет похоронено. Навсегда. Вход в бункер зальют тысячами тонн свинца и бетона. Эта рана на теле земли будет запечатана.
Он встал. — Вам пора наверх. Вас ждет новая жизнь.
Они вышли из бункера тем же путем, которым вошли бойцы — через главный шлюз. И когда тяжелая стальная дверь открылась, им в лицо ударил свежий, прохладный воздух наступающего рассвета. После спертой атмосферы подземелья он пьянил. Небо на востоке уже светлело. Пели первые птицы. Они стояли на опушке леса, вдыхали запахи мокрой листвы и земли и понимали, что их личная война, их безумное приключение, закончено. Они вышли из ночи. И впереди их ждал первый день их новой, совершенно другой жизни.
Прошло несколько дней. Мир за окнами дома Архипа Семёновича продолжал жить своей жизнью, но для Макса и Алисы он казался далеким, как будто они смотрели старое кино. Их временным убежищем и госпиталем стал тихий, пахнущий пылью и деревом, дом библиотекаря. Они спали почти по двадцать часов в сутки, пытаясь восстановить силы, и в редкие часы бодрствования просто сидели в тишине, не в силах до конца осознать, что все закончилось. Шум внешнего мира — новости, сирены, телефонные звонки — доносился до них лишь через Архипа, который стал их единственным связующим звеном с реальностью.
В один из таких дней к ним приехал Морозов. Он был уже не в своей потертой кожаной куртке, а в строгом штатском костюме, но выглядел все таким же уставшим. Он привез с собой термос с горячим кофе и коробку печенья, и они втроем, вместе с Архипом, сели за старый кухонный стол. Это был уже не допрос и не официальный отчет. Это был разговор.
— Я приехал, чтобы закрыть последние вопросы, — сказал Морозов, разливая кофе по чашкам. — Во-первых, Воронов.
Он рассказал им, что после ареста и нескольких допросов, на которых Воронов нес бессвязный бред о зеленых огнях и голосах из прошлого, была проведена психиатрическая экспертиза. Официальное заключение — острое диссоциативное расстройство на фоне тяжелейшего стресса. Он был признан невменяемым. — Он не сядет в обычную тюрьму, — сказал Морозов. — Для таких, как он, у государства есть другие места. Его поместили в закрытый федеральный спецобъект для душевнобольных преступников. Это изолятор строгого режима, откуда не выходят. Никогда. Его разум сломлен навсегда. Возможно, это даже худшее наказание, чем тюрьма. Он остался наедине со своими призраками. Его империя сейчас распродается государством. С ним покончено.
Макс и Алиса молчали, переваривая эту новость. Они не чувствовали ни радости, ни злорадства. Лишь тяжелое, опустошающее чувство завершенности.
— Во-вторых, вы, — продолжил Морозов, и его взгляд стал серьезнее. Он посмотрел на них, на двух подростков, которые выглядели старше своих лет. — Я говорил с начальством. Ваше дело закрыто и засекречено на сто лет вперед. Вы под программой защиты свидетелей, хотя вы и не свидетели, а… участники. Вы вернетесь домой к родителям. Легенда для всех — вы нашлись вместе с остальными, у вас амнезия. Никто не будет задавать лишних вопросов. Но вы должны понимать — ваша прежняя жизнь кончилась. Вы не сможете просто вернуться за школьную парту и делать вид, что ничего не было. Слишком многое изменилось. В вас самих.
Он сделал глоток кофе и посмотрел прямо на Макса. — Что ты будешь делать дальше, Макс? С тем, что ты умеешь. С тем, что ты знаешь.
Макс долго молчал. Он думал об этом все эти дни, в тишине своего разума. — Раньше… эта способность была для меня проклятием, — медленно начал он. — Шум, боль, чужие мысли, от которых некуда было деться. Но там, в лаборатории, в последние минуты… я не просто слышал. Я действовал. Я смог защитить Алису. Я смог остановить Петра. Я понял, что это не просто болезнь. Это… инструмент. Которым можно не только слушать, но и влиять.
Он поднял глаза на следователя. — Я хочу научиться его контролировать. И использовать правильно. Я хочу пойти учиться на следователя. Как вы. Я хочу помогать людям, ловить настоящих преступников. Тех, чьи мысли полны настоящей, а не выдуманной тьмы.
Морозов смотрел на него долго, а потом на его лице впервые появилась тень настоящей, теплой улыбки. — Я так и думал, — сказал он.
— А я ему помогу, — твердо сказала Алиса, сидевшая рядом. Все посмотрели на нее. — Каждому хорошему следователю нужен напарник, который видит то, что скрыто в цифровом мире. Кто-то должен будет взламывать для него системы, анализировать данные и прикрывать его с технической стороны.
Она посмотрела на Макса, и в ее взгляде было столько уверенности и тепла, что у него перехватило дыхание.
Вечером, когда Морозов уехал, и обещав помочь с поступлением, они остались вдвоем в тихой гостиной Архипа. За окном шел дождь. В камине потрескивали дрова. Вся война, весь ужас остались где-то там, за стенами этого дома. Здесь были только они.
Они сидели на старом диване и молчали. Но в этой тишине было больше слов, чем во всех их предыдущих разговорах. Они прошли через то, что не смог бы понять ни один человек на Земле. Они были единственной опорой друг для друга.
Макс повернулся к ней. Он посмотрел в ее серьезные, умные глаза, которые сейчас светились в отблесках огня. Он видел в них не просто подругу, не просто боевого товарища. Он видел в них свое будущее.
Он медленно наклонился и очень осторожно, почти невесомо, коснулся ее губ своими. Это был не страстный, а нежный, почти робкий поцелуй. Поцелуй двух уставших ветеранов, которые наконец-то вернулись домой. И в этом поцелуе было все: и пережитый ужас, и облегчение, и благодарность, и обещание чего-то нового и светлого.
Они заслужили это счастье. Они выстрадали его.
На следующий день за ними снова приехал Морозов. Он был уже без костюма, в своей привычной кожаной куртке. — Пора, — сказал он просто. — Родители сходят с ума. Ваши друзья уже у себя дома, их доставили вчера ночью. Всем сказано, что вас нашли последними, в самом дальнем секторе. Легенда та же — шок, частичная амнезия. Придерживайтесь ее. Это для их же блага.
Прощание с Архипом было коротким, но теплым. Старик не говорил громких слов. Он просто пожал Максу руку, а Алису по-отечески приобнял. — Мой дом всегда открыт для вас, дети, — сказал он. — Всегда.
Сначала Морозов повез Макса. Они ехали по знакомым улицам, которые теперь казались Максу декорациями из другой жизни. Вот школа, вот парк, где они гуляли. Все было таким же, но он сам был другим. — Будет тяжело, — сказал Морозов, не глядя на него. — Тебе придется врать самым близким людям. Но запомни: это вранье — тоже часть их защиты. Правда их убьет.
Машина остановилась у его подъезда. Подняться по лестнице на свой этаж было самым страшным испытанием за все это время. Страшнее, чем проникать в бункер. Страшнее, чем драться с охраной. Потому что там был враг, а здесь — те, кого он любил больше всего на свете.
Он нажал на звонок. Морозов стоял рядом с ним, чтобы придать ситуации официальный вид. Дверь открыла мама.
На секунду она замерла. Ее лицо, осунувшееся, серое от горя, вдруг дрогнуло. Недоверие, шок, а затем — волна такой безграничной, всепоглощающей радости, что, казалось, она осветила всю лестничную клетку. — Макс… Максимушка! — выдохнула она и, рыдая, вцепилась в него, прижимая к себе так, словно боялась, что он снова растворится в воздухе.
Из комнаты вышел отец. Он увидел Макса и застыл. В его глазах была не только радость. В них была огромная, сокрушительная вина. Он — тот, кто так ратовал за «пансионат», кто уговаривал сына поехать. Теперь он смотрел на своего измученного, похудевшего ребенка, и, казалось, проклинал себя за свою слепоту.
Морозов взял слово, четко и профессионально излагая официальную легенду. О том, что группа подростков была похищена и удерживалась преступниками, связанными с финансовыми махинациями. О том, что в ходе спецоперации всех освободили. О том, что Макс — жертва, герой, и ему нужен покой и реабилитация, а посттравматический стресс вызвал провалы в памяти.
Родители слушали, кивали и плакали. Они были готовы поверить во что угодно, лишь бы их сын был снова здесь, живой и невредимый. Макс играл свою роль. Он отвечал на вопросы односложно, говорил, что почти ничего не помнит после вспышки в лесу. Каждое слово давалось ему с трудом. Он видел их любовь, их облегчение, и не мог разделить с ними свою правду. Это была цена его победы.
Позже, когда Морозов отвез домой Алису, где ее встретил не менее шокированный, но безмерно счастливый отец, Макс остался в своей комнате. В своей старой комнате. Все было на своих местах: книги, плакаты на стенах, компьютер. Но он чувствовал себя в ней гостем.
Он лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Он был дома. Он был в безопасности. Но часть его навсегда осталась там, в гулких коридорах «Объекта-12».
Через неделю, когда первая волна суеты улеглась, он сидел за своим столом, разбирая вещи. И наткнулся на стопку книг, которую незаметно оставил ему Морозов. Уголовное право. Криминалистика. Теория государства и права.
В этот момент на его телефон пришло сообщение. От Алисы.«Ну что, следователь. Готов начать готовиться?»
Макс посмотрел на книги. Потом на сообщение. И впервые за много дней по-настоящему улыбнулся. Он был не один. Его война закончилась, но путь только начинался. И он пойдет по нему не один.
Он открыл первую книгу.
 
Эпилог
 
Прошло шесть лет. Шумный, взбудораженный город давно забыл о скандале на инвестиционном форуме и о странной истории с пропавшими подростками. Время, лучший лекарь и самый безжалостный ластик, стерло острые углы, оставив лишь смутные воспоминания, которые превратились в городские легенды.
Жизнь шла своим чередом.
Лена, Артём и Катя успешно закончили школу и поступили в университеты. Их дружба выдержала испытание временем. Лена, с ее обостренным чувством справедливости и интересом к людям, училась на факультете журналистики, мечтая о громких расследованиях. Артём, направив свою кипучую энергию в спорт, стал капитаном университетской сборной по регби — сильный, уверенный в себе лидер, все так же готовый защищать своих друзей. Катя же, верная своей натуре, нашла себя в искусстве. Она училась на реставратора, часами просиживая над старинными картинами. Иногда, задумавшись, она рисовала в своем блокноте странные, завораживающие спирали изумрудно-зеленого цвета, сама не понимая, откуда берутся эти образы. Память о случившемся так и не вернулась к ним, оставив на своем месте лишь крошечный, незаметный шрам, который никогда их не беспокоил.
Игорь Воронов, некогда всемогущий хозяин города, перестал существовать для внешнего мира. Он доживал свои дни в тишине и забвении в федеральной психиатрической лечебнице закрытого типа. Его разум так и не вернулся из того дня. Он навсегда остался в лаборатории, ведя бесконечные споры с призраками Громова и Рощина, пытаясь доказать им свою правоту. Его империя была поделена и распродана, его имя стерто из списков почетных граждан. Это было правосудие. Тихое, безжалостное и окончательное. Петр, его верный пес, получил пятнадцать лет строгого режима по совокупности обвинений в похищении и незаконном хранении оружия.
Архип Семёнович наконец-то вышел на пенсию. Он по-прежнему жил в своем старом доме, окруженный книгами, но теперь в его глазах не было той вечной тревоги. Он присматривал за могилой своего отца. Он часто получал длинные, подробные письма от двух своих самых необычных читателей и с гордостью улыбался, перечитывая их.
Капитан Морозов дослужился до полковника. Его карьера пошла вверх. Его перевели в Москву, где он возглавил небольшой, но очень влиятельный отдел, который курировал именно такие «объекты», разбросанные по всей стране. Он сдержал свое слово и стал наставником для Макса, изредка звоня ему, чтобы узнать, как продвигается учеба.
А Макс и Алиса…
Их можно было встретить в одном из парков Санкт-Петербурга, куда они оба поступили на юридический факультет одного из лучших вузов страны. Они шли по аллее, усыпанной золотыми листьями, держась за руки. Они были вместе. Это было так же естественно и неоспоримо, как смена времен года.
Макс больше не слышал чужих мыслей. Дар, рожденный аномалией, ушел вместе с ней. Но он оставил после себя наследие — невероятно острую, почти сверхъестественную интуицию. Он мог посмотреть на человека и «почувствовать» ложь. Он мог проанализировать ситуацию и увидеть скрытые связи, невидимые для других. Он был лучшим студентом на своем курсе.
Алиса была его мозговым центром и его душой. Она училась на смежной кафедре криминалистики и компьютерной безопасности и уже сейчас могла взломать любую систему, о которой читала в учебниках. Она была его партнером, его поддержкой, его единственным человеком, с которым ему не нужно было ничего объяснять.
Они остановились у уличного стенда с телевизором, где шел выпуск новостей. Диктор рассказывал о сложном деле, которое полиция не могла раскрыть несколько лет. Макс посмотрел на экран, на фотографию главного подозреваемого, и едва заметно покачал головой. — Не он, — тихо сказал он, так, чтобы слышала только Алиса. — Я знаю, — так же тихо ответила она. — Я проверяла его цифровой след. Алиби железное. Они ищут не там.
Он посмотрел на нее, она — на него. И в этом взгляде было все: их прошлое, их настоящее и их общее будущее.
— Готов, следователь? — спросила она с лукавой улыбкой. — Только с тобой, — ответил он.
Они пошли дальше по аллее, навстречу своей новой жизни. Их война с тайной зеленой молнии была окончена. Но их путь по защите мира от обычной, человеческой тьмы только начинался. И они были к нему готовы. Вместе.
Июль 2025.