Приходи ко мне

Девушек хоронят в белом подвенечном платье. Вот, и Сюзанна лежала бледнее белого в складках воздушной, похожей на тюль, бязи в столь контрастирующим с платьем тяжёлом, обитом красной парчой, гробу.

Тупиковая кладбищенская улица в районе для простолюдинов, где уже не было асфальта, сходилась на нет глинистой дорогой, уходящей в поле. В конце дороги образовалась мусорная куча из выцветших пластмассовых цветков, проволоки, растрёпанных венков, выгоревших тусклых серых лент с остатками золотых букв, банок, обрезков цветов и другого кладбищенского мусора.

Вокруг гроба столпились немногочисленные провожающие: бывшие одноклассники и учителя, родители, бабушка. Томился от жары тучный, облачённый в плотную серебристую ризу священник с требником в пухлых маленьких руках. Поодаль курили, опираясь на лопаты, копари с уставшими морщинистыми коричневыми от загара лицами. Зависла неловкая тишина, разрешаемая перекличкой кладбищенских ворон с полевыми птицами.

- Сейчас подходите к Сусанне, прощаетесь: «Упокой, Господи, Душу усопшей рабы Твоей, Сусанны, и прости ей все согрешения вольные и невольные, и даруй ей Царствие Небесное!». Целуете ленточку на лбу. Далее, ее тело будет предано земле. Завтра подайте за усопшую все необходимые церковные поминания, молитесь сами о упокоении ее Души, особенно в первые сорок дней.
- А почему сорок дней?
- В сороковой день Душа возносится третий раз на поклонение Богу, тогда уже Судия определяет приличное ей по ее делам место. Перед этим в продолжении двух дней позволяется Душе, вместе с ангелами, ходить по земле, где хочет, как птица, ища гнезда себе. В третий День вознесется на небеса для поклонения Богу. После, повелевается показать ей красоту рая. По рассмотрении рая она опять возносится ангелами на поклонение Богу. После вторичного поклонения Владыка повелевает отвести Душу в ад, и показать ей находящиеся там мучения. По местам мук Душа носится тридцать дней. В сороковой день снова возносится на поклонение Богу.
- А, сигареты можно же в гроб положить пару пачек? Как она там месяц будет без сигарет? - спросил долговязый белый, словно седой, забитый татуировками парень.
- Нет! В гроб можно положить только цветы.
- А, это…, она что не переселится в кошку, там, или в другого человека? - не унимался долговязый.
- Нет, ни в кошку, ни в другого человека она не переселится. В воскресении мертвых Бог каждому возвратит его изначальную полноту и цельность, восстановит нас в наших же телах, только преображенных и способных к вечной жизни в Царстве Небесном…

Ржавый ПАЗик с чёрной табличкой за лобовым стеклом с серебрянной надписью «Похоронный кортеж» выл задним мостом над блестящей, мокрой от дождя дороге. Вот и небеса плачут по Сюзанне…, да, такая хорошая девочка была…, завтра с утра обязательно к ней приедем… говорил я ей: не надо второй куб по вене пускать, хорошее дерьмо, - одного хватит… я то, девочки, её помню ещё во втором классе, когда они с Севера переехали, я же учителем была начальных классов… завтра к 11 надо в милицию идти, следователь звонил, что-то уточнять по делу собирается… вчера перебирала её вещи, и нашла в шкафу за книгами тетрадку - дневник… оказывается, а мы и не знали, она очень любила землянику.
…
По дежурству эксперт-криминалист по кличке Архивариус в составе оперативно-следственной группы поехал на трупик наркоманки. Чего таскаться по этим наркоманам? Лучше бы в отделе посидеть спокойно, экспертизы попечатать, чаю попить, радио послушать. Да, и зачем криминалист на осмотре мёртвой наркоманки? Судмед - да, а криминалист… непонятно. Сами могут квартиру осмотреть, пофотографировать.

Грязная, будто закопчёная, девятиэтажка из силикатного кирпича, впустила группу через железную грохочущую, заклееную обьявлениями, дверь в сумрачный вестибюль, заставленный колясками и велосипедами. Пахло резиной от шин, затхлостью и куревом. Обожженная пластиковая кнопка лифта нехотя тускло замерцала, в ответ на нажатие, высоко в шахте загудело, и через полминуты с неприятным лязгом отворились створки тесной, обшитой коричневым глянцевым пластиком кабины лифта. «Не влезем все, мужики, я пешком пойду».

Железная дверь предбанника, дверь квартиры, маленький, заставленный обувью коридор, заляпанные, крашенные бежевой краской косяки, линолеумный пол, дверь в совмещённый санузел, на полу полусидя - полулёжа, прислонившись к унитазу, бледная худенькая девушка с закатившимися к потолку глазами. В руке тонкий «инсулиновый» шприц, рядом валяется зажигалка и маленький стеклянный флакончик с закопчёным дном.

Архивариусу она почудилась будто знакомой, - может в школе у сына видел? - и от этого ему стало неприятно. «Я хату всю зафоткал, пойду детально комнату её гляну».

Комната Сюзанны:  кровать, стол, книжный шкаф, на стенах плакаты: улыбающиеся педиковатые юноши-азиаты: «Neon Drift», «Nova Pulse», «Prism Beat», и развратные узкоглазые малолетки: «Lunar Rise», «Min-Seo», «Soo-Min» задорно смотрели со стен на Архивариуса. «Дрянь какая! Вот раньше «Кино» слушали, «Аквариум», ну или “Accept”, “AC/DC”, а сейчас…».

Он стал осматривать письменный стол, ссутулившись над ящиками, коробочками, книгами, тетрадками, фотографиями, открытками, вырезками из журналов, билетными квитанциями, мятыми фантиками от конфет, пустыми флаконами от духов, пуговицами, карточками, конвертами - в поисках пакетиков с порошками, таблеток, или ампул.

Внимание Архивариуса привлек альбом А4 с надписью «Гербарий». Он достал альбом, и стал листать твёрдые картонные листы. Вместо подписанных по латыни образцов растений, гербарий содержал: «Цветы, укравшие краску у заката», «Травы для хождения босиком», «Цветок окрасившийся каплей моей крови из сердца», «Листик который плакал обо мне на восходе», особенно его тронул засохший алый мак «Потому что нельзя…».

Следователь заканчивал осмотр квартиры, трупа, опрос родителей и бабушки Сюзанны. Из приоткрытой двери был слышен разговор.
- Вот здесь внизу: «С моих слов записано верно, мною прочитано. Подпись, расшифровка подписи». Так, ещё раз, без протокола, скажите, может вы всё таки знаете, где Сюзанна брала наркотики?
- Я не знаю! Ей богу не знаю! Думаю, что этот, как его, - Юн Га, наркотики носил. Мутный тип.
- Юнга? Он, что, моряк?
- Да нет, под корейца косит из сериала. Он, типа, друг Сюзанны, а на самом деле… как сказать… Плохому он её всему учил. Они видео снимали, как сказать… порнографические. Говорить тошно… Тем и зарабатывали, оттуда и наркотики.
…
Соски варятся в кастрюле
Молоко кипит - бежит
Перестираны пелёнки
И под вечер киноплёнки
Мы с отцом, угомонившись
Пересматриваем фильм

Там синоптики слезами
Отмывают все грехи
Бесконечными дождями
Что текут здесь вопреки

Самолёт, то не взлетает
То, взлетает он в ночи
Стюардесса помогает
Вот, - небесное такси

Вспоминаем как с тобою
Мы гулять ходили в ночь
Ты орала, как блажная,
Находясь в коляске, дочь

Вот, прошло немного время
Что-то стыдно за тебя
Стала ты веб-кам моделью
Про тебя так говорят:

Покажи пиз*у за деньги
Говорили в школе ей
А теперь она в вебкаме
А теперь она модель

Она дрочит на Iphone
Перед камерой сидит
Сутки, как часы проходят
В комнату не достучишься ей

Муж полгода ходит смурый
Ему баба не даёт, а зачем её
Общение, если…
Ёба*ый ты рот

Если долбит дилдо круто
Если капает лавэ
Fuck работает машина
Жизнь такая, вот love

Она перед линзой камер
Всяко, задом на перёд
Лишь бы не сгорела шина
Не заглючил дисковод

Не завис вайфай и роутер
Не прервался vpn
В офисе немного стыдно
Ну, и похуй, х*й проссы…

Соски варятся в кастрюле
Молоко кипит - бежит
Перестираны пелёнки
Мы с тобой, дочь!
Вопреки…

…
Одну из коробок Архивариус нашёл весьма интересной, и даже трепетной. В ней находилась книга из серии «ЖЗЛ» про Эрнесто «Че» Гевару, кубинские открытки, деревянная, пахнущая кедром и кожей шкатулка с изображением кубинского флага, в которой лежало несколько упакованных в железные трубочки сигар «Romeo y Julieta», мятая пачка сигарет «Ligeros», маленькие деревянные маракасы, и круглая металлическую банка из под кофе «Guantanamera», с плотно закрученной крышкой.

Открыв её, он ожидал чего угодно, но только не этого. В баночке находились засохшие, полувяленые маленькие красные, с редкими короткими волосками ягоды. Из жестянки вырвался густой, дурманящий аромат лесной земляники.

Запах был настолько живым, концентрированным сгустком смешанного лиственно-хвойного северного леса, что казался почти неприличным. Через сдержанную ароматику вяленых ягод пробивался густой сложный тон хвои, мха, сырости, коры, заячьей шерсти, земли, паутины, ежовой мочи, грибов и папоротниковой пыльцы.

Тогда Архивариус всё вспомнил: и Сюзанну, и землянику, и эту банку из-под кофе. Он тогда служил на Кубе в Торренсе, где был размещен 20-й отдельный мотострелковый батальон (20 ОМСБ), а рядом, в Эль-Чико находился главный штаб Группы советских войск на Кубе (ГСВК) с узлом связи «Тростник», где он и встретился впервые с военным переводчиком Сюзанной.

Они гуляли с ней часами по стадиону 20 ОМСБ, много разговаривали, и в какой-то момент он понял, что хочет всё время находится с этой девушкой, и беспрерывно разговаривать обо всём: о кубашах, крепких сигаретах, жаре, командирах, ахиако, пирогах с гуавой, музыке, Че Геваре, море, Вуду, Карибском кризисе, КВ и УКВ, Ленинграде, и…

- Ты, знаешь, о чём я больше всего мечтаю?
- О чём?
- О землянике…

Её не выпускали с острова, и она находилась здесь четвёртый год, а Архивариус уже второй раз был с командиром бригады на Кубе, и вот этот второй раз он привёз ей подвяленной земляники, собранной в Ленинградском лесу, что окружал его («Невидимое - видим, не слышимое - слышим») воинскую часть в Буграх.

Он ходил по лесу, и собирал эти маленькие красные ягоды, потом спешно сушил их, но они так и не успели высохнуть, а лишь подвялились, и чтобы не смять трофей он ссыпал их в жестяную банку из под кубинского кофе.

Не в силах совладать с внезапным импульсом, он положил одну сморщенную ягодку на язык. Затхлая сладость, дикая и необузданная, прокатилась от языка и щёк по всему телу, пробуждая что-то давно в этом теле уснувшее.

Это был вкус  океана и лесных полян, духов Pani Walewska и терпкого табака, запаха волос Сюзанны и гуталина солдатских сапог, запах её пудры и доносящийся из дворов дымок готовящейся на огне свинины, аромат случайной радости и мимолетного, но подлинного счастья с привкусом земляники и шепотом: «потому что нельзя».

Архивариус подошел к окну, повернул рукоятку, и с силою дёрнув на себя, распахнул створки. В комнату ворвался свежий вечерний воздух, разбавив приторный трупно-земляничный эфир квартиры.

Ему даже показалось, что воздух можно видеть, но не из-за столбика пыли, что он поднял, а из-за ощущения, что вместе с уличным воздухом в комнату залетел кто-то незримый, но сущий. Тут он почувствовал, что его плеча коснулась знакомая маленькая тёплая ладошка, и он услышал: «Я здесь ещё побуду пару дней, приходи ко мне…».