Ёжкин гном

Пальцы дрожали, когда я ставила на стол второй бокал. Не хрусталь, а простой, толстый – специально купленный. Стекло бокала было холодным и скользким. В него я налила коньяк, густой, как темный янтарь, но с одной добавкой. Невидимой, бесцветной, без запаха. Смерть в чистом виде, растворенная в янтаре. Рядом – скромная закуска: ломтик вчерашнего сыра, уже слегка подсохший по краям, лимон, нарезанный тонкими полумесяцами, и маленький пучок петрушки, лишь чуть тронутый увяданием. Все как для обычного вечера. Только гостью ждала необычную.

Она пришла без стука. Просто появилась из воздуха в углу моей маленькой кухни. Не скелет в балахоне, а… женщина. Средних лет, с лицом, в котором читалось странное, почти добродушное спокойствие. Лишь в глубине темных глаз мерцал едва уловимый огонек насмешки. Она села напротив. Мы молчали. Воздух сгущался, пропитанный ароматом коньяка и тишиной, звенящей, как натянутая струна. Я изучала ее черты, искала хоть намек на что-либо зловещее, но находила лишь это спокойствие. Странно. Учитывая ставку нашей игры.

Я знала правила. Знала, где яд. Одна капля, прикоснувшись к губам – конец. Игра требовала честности, по крайней мере, видимой: пить по очереди из каждого бокала. По моему плану, хитрость была проста. Я рассчитала: Смерть пьет первой. Всегда. Она коснется губами бокала с отравой – моего бокала – и… исчезнет. А я останусь. Останусь в этом светлом вечере, в тишине кухни, где больше не будет страха.

Смерть взяла бокал. Мой. Тот самый. Подняла его, будто любуясь игрой света в коньячной глубине. Время остановилось. Каждый звук – тиканье часов на стене, мое собственное дыхание – превратился в грохот. Она отпила. Маленький, неторопливый глоток. Потом еще один. Смакуя. Я ждала. Ждала ее исчезновения, мгновенного распада в пыль, ждала победы, пусть и такой мрачной.

Но она поставила бокал. Не пустой. И посмотрела на меня. Взгляд ее смягчился, почти до жалости. Голос, когда она заговорила, был тихим, как шелест сухих листьев, но каждое слово врезалось в сознание.

– Прости меня, – сказала она, и в ее тоне не было ни гнева, ни торжества. – Но в этой игре я ставлю точку. Еще не время. Твой маяк, – она слегка кивнула куда-то за мою спину, в сторону окна, за которым горел свет фонаря, – он еще не погаснет.

Я замерла, не веря ушам. Она знала. Знала все.

– А насчет выпитой отравы… – легкая усмешка тронула уголки ее губ. – Не спеши ее допивать, проверяя на себе. Не стоит указывать путь Судьбе. Рискуешь этим Бога рассмешить.

Она встала. Ее фигура начала терять очертания, растворяясь в воздухе кухни, как дым.

– Не стоит, – повторила она уже почти неслышно.

И исчезла. Тот мягкий, почти осязаемый мрак, что пришел с ней, отступил. Растаял за углом шкафа, рассеялся под потолком. Оставив после себя лишь запах коньяка, вчерашнего сыра и… жуткую, всепоглощающую пустоту.

Я очнулась. Резко. Сердце колотилось, как бешеное, лоб покрылся холодным потом. Я сидела за кухонным столом. На столе – один чистый бокал. Ни сыра, ни лимона, ни петрушки. Только пустая бутылка из-под коньяка стояла у мойки.

Приснится же такое… Ёжкин гном…

Я встала, ноги ватные. Глотнула воды прямо из-под крана. Холодная струя обожгла горло, вернув к реальности. Глубокий вдох. Выдох. И твердое, дрожащее решение: никогда больше. Никогда больше не буду пить коньяк без хорошей, обильной закуски. Никогда.