Наследие Арна. Время Стариков. Гл. Первая. Ч Треть

   Не успел Биргер спуститься с пирса в Ульвосе и оставить Ибрагима в конюшне, как его вызвали в большой зал  длинного дома для разговора с матерью и братьями. Хотя он и отсутствовал больше двух лет, встреча вышла не очень радушной. Важные вещи нужно выкладывать быстро и сразу, утверждала Ингрид Ильва. Через два дня в Бьёльбо  состоится клановый тинг, на котором соберутся все могущественные  Фолькунги.  Кто-то  должен будет представлять и  Ульвосу.

    Ингрид Ильва решила, что им станет Биргер.  При этом он будет говорить от лица всех своих братьев. Это не пришлось по вкусу его брату Эскилю,  бурно выразившему свое несогласие. Он старался походить на лагмана, отростил бороду и во время разговора прохаживался  широким шагом по деревянному полу, стараясь говорить басом. И хотя он считался среди братьев самым образованным и не лез за словом в карман, Ингрид Ильва осталась непреклонной, повторив, что ее решение окончательно и бесповоротно.

     Она говорила с  сыновьями строго и предельно ясно, без смущения положив перед ними договор, который она и Ульвхильда дочь Эмунда заключили с архиепископом. Поскольку все братья хорошо знали церковный язык, их очень позабавили некоторые незначительные ошибки, допущенные секретарем архиепископа, хотя, надо признать, они вовсе не портили самого содержания.

   Говоря откровенно, их одолевали сомнения. Эскиль принялся с серьезным видом мерить шагами комнату, заявив, что его тревожит договоренность с архиепископом в его стремлении посадить на трон потомка Сверкера. Фолькунги заключили союз с кланом Эриков. Сверкеры были врагами, и по этой причине многие Фолькунги погибли или получили ранения при Гестилрене и Лене.

   Ингрид Ильва холодно позволила ему поразглагольствовать, пока ей это не наскучило, а затем грубо велела заткнуться, сесть и послушать. Она объяснила своим все более изумленным сыновьям, что она задумала.

   При первых ее словах Биргер еще острее почувствовал теплую и всепроникающую любовь к своей матери. То, что она говорила, было для него ясно как день, хотя до братьев доходило с трудом. Озарение пришло к нему мгновенно, он действительно был ее сыном и, видимо, по образу мыслей больше походил на нее, чем на своего отца Магнуса.

    В своих объяснениях Ингрид Ильва была предельно лаконична. Конечно, необходимо удержать потомков Эриков на престоле еще какое-то время. Пока рано выдвигать претендента на корону от Фолькунгов. Однако важно сохранить за собой реальную власть, независимо от того, станет ли конунгом кто-то из клана Эриков, что наиболее вероятно, или произойдет худшее, чего добивается интриган и отравитель  архиепископ — на трон сядет двенадцатилетний Йохан сын Сверкер.

  Если во время своего изгнания, хотя вряд ли можно назвать изгнанием отъезд в страну ее могущественного брата, Рикисса родит сына, мальчик станет претендентом на корону по наследственному праву. Это всем понятно.

  Если же Рикисса родит четвертую дочь, клан Эриков поддержит Хольмгейра, отца Кнута. Тогда все усложнится, поскольку архиепископ утверждает, что Йохан — сын конунга, чего нельзя сказать о Хольмгейре, хотя его дедом был конунг Эрик Святой.

    У архиепископа нет ни всадников, ни воинов с мечами, зато у него имеется право короновать конунга именем Бога, а такое не следует недооценивать.

   Для Ингрид Ильвы решающее значение имело лишь то, что ее сыновья получат реальную  власть, принадлежащую им по праву, независимо от того,  мужчина или ребенок в конечном итоге сядет на трон.

  Возможно, им никогда не придется прибегнуть к письменному соглашению с коварным архиепископом Валерием, поскольку скорее всего следующим конунгом станет потомок Эрика.  Однако если Валерию удастся во второй раз короновать кого-то из Сверкеров, нынешний договор им ни сколько не повредит. Даже если случится худшее, сыновья Ингрид Ильвы смогут достигнут той власти, к которой они готовы, — к этой цели она стремилась с тех пор, как овдовела. Именно это она и задумала.

  Биргер молча и восхищенно взирал на мать. Его братья нашли множество мелких возражений, прикрыв их высокими словесами  о чести, клятвах, предках и тому подобном.

    Однако полный размах ее планов стал ясен самому Биргеру только на следующий день. В одно мгновение он увидел, как весь его жизненный путь повернулся в совершенно ином направлении, словно тяжело нагруженный любекский корабль подхватило ветром,  направив его  новым курсом.

  Ингрид Ильва привела его в ткацкую и села за станок, объяснив, что за работой ей думается легче.

    Карлу предстоит стать епископом, Эскиль вскоре получит должность лагмана, к чему у него, безусловно, имелся определенный талант, но Биргер и на мгновение не должен сомневаться в своем будущем. На него у Ингрид Ильвы  грандиозные планы, произнесла она походя, словно это самая очевидная вещь на свете. Начало его пути, подобно восходящей на небе новой звезде, должен произойти на клановом тинг Фолькунгов, который соберется на следующий день в Бьёльбо.

   На тинге два старика вступят в спор за власть: Карл Глухой, умиравший от зависти к Фольке, что он  всего лишь клановый ярл, а не королевским, и сам ярл Фольке, который так часто изливал свою ненависть на архиепископа Валерия, что теперь ему будет непросто удержать корону королевского  ярла.

     Карл Глухой в борьбе за престол вступится за  Йохана сына Сверкера. Он аргументирует это заботой о клане Фолькунгов, а отнюдь не своим страстным желанием стать королевским ярлом. Он скажет, что маленький мальчик не сможет стать сильным конунгом, значит, Фолькунги будут удерживать реальную власть, пока  ребенок слаб.

  Ярл Фольке ответит, что от союза между Фолькунгами и Эриками зависит единство королевства, а честь требует, чтобы Фолькунги держали слово.

Таким образом, тинг разделится на две равные группировки.

  Именно тогда в игру вступает Биргер, ведь очень скоро он унаследует их место. Ему  нужно помнить, что не следует полностью принимать сторону ни одного из двух спорящих стариков, а просто выиграть время. Если ему удастся продлить раздор, не допуская ложного согласия и  поспешных решений, и главное, остерегаться превратить  кого-либо из стариков в своего врага,  только в этом случае он сможет заложить основу своей будущей власти.

   Ингрид Ильва, как монах-наставник, сидела и внушала, какие слова он должен говорить против их слов. Наконец, они немного попрактиковались, когда она с удивительным мастерством изображала речь  старого Карла и его единокровного брата Фольке. Мать сидела напротив и творила свои дьявольские проделки, а Биргеру казалось, что он видит перед собой  двух стариков.

    Когда в ткацкой стемнело, она привела  его в свои покои и вручила  меч Арна сына Магнуса, который  четверо стражников Ульвосы привезли по ее приказу на лодке  из Форсвика. « Важно, чтобы он был с тобой на клановом тинге», — отрезала она. Хотя Биргер станет одним из самых молодых ораторов, выступающих на тинге, вид этого меча произведет должное впечатление на любого, у кого возникнет искушение поговорить о нежном возрасте или о каком-либо другом мужском недостатке.

  Одним ловким и быстрым движением Биргер обернул вокруг себя ремни меча и застегнул пряжку. Поклонившись матери, он вышел в сумерки, чтобы немного побыть одному. Первая и самая яркая  звезда одиноко вспыхнула на темнеющем небосклоне.

   Всего минуту назад он был торговцем из Любека, и  возможно, его короткие волосы завтра на семейном совете  вызовут насмешки.  Но теперь он знал, что никогда не станет купцом.

   Он посмотрел на звезду, сложил руки и помолился Деве Марии, верховной покровительнице его деда Арна, надеясь узнать ответ на великий и извечный вопрос о смысле, который она вложила в его жизнь. Ответа он так и не получил, словно и не ждал его .

                * * *
   В ту ночь Биргер плохо спал, а когда забрезжил рассвет,  влез  в будничную одежду и отправился в конюшню, где поделился своими переживаниями с Ибрагимом, а потом вышел во двор и  зашагал к небольшой часовне Ульвасы - месту, которое посещал крайне редко. В маленькой часовне, не более одной комнаты для молитв, находился каменный алтарь с простым деревянным крестом.

      Он долго молился Божьей Матери, умоляя о прощении за то, что давно не исповедовался и за слабость  веры в Нее. Он надеялся, что Она поддержит его и подскажет  правильные слова, когда наступит момент испытания. Он пытался убедить Ее, что мир есть величайшее и желанное благо для всех, что война может привести к всеобщей потере, и поэтому Она должна поддержать его и помочь именно ему, когда в Бьёльбо наступит решающий миг.

   Ферма начала оживать.  Он поднялся с колен и отправился переодеваться в  одежду воина, принятую на тинге  с тех пор, как Фолькунги себя помнили. Он согрел воду и, намылив подбородок, побрился  своим недавно заточенным кинжалом, поскольку подозревал, что никто в Бьелбо не сочтет его редкую темную поросль признаком мужественности. Прежде чем привязать золотые шпоры, он задумчиво взвесил их в руке. Из-за того, что они так долго пролежали в сундуке, высохшая кожа над лодыжкой заскрипела и он отправился на поиски говяжьего жира.

  Если бы это зависело от него, в Бьёльбо он поехал один, взяв лишь скачущего впереди него знаменосца. Дорога была ровной, в стране царили мир и безопасность. Кроме того, ни один злодей не был способен догнать Ибрагима, так же как и его хозяина  в цветах Фолькунгов.

   Однако Ингрид Ильва осталась тверда в своем решении: все двенадцать стражников Ульвосы будут сопровождали Биргера не ради его безопасности — представитель   от Ульвосы  не должен остаться незамеченным, явившись на тинг. Он был готов вскочить в седло, когда мать остановила его, строго оглядев с головы до ног и, видимо, оставшись довольна. Она улыбнулась, полная веры в него, обняла и поцеловала в лоб.

—  Биргер, ты  — рассвет, который вот-вот взойдет на небосклоне, хорошенько подумай об этом, Биргер. И не бойся никого и ничего, — прошептала она, чтобы не услышал никто из братьев. Те вышли попрощаться с мрачными лицами. Больше всех дулся Эскиль, убежденный, что именно он должен говорить от имени Ульвосы.
  Бьёльбо раскинулся неподалеку, погода стояла ясная и солнечная, поэтому Биргер примчался раньше назначенного. Его, как и всякого прибывающего на тинг,  громким ревом приветствовал Карл Глухой, глава клана.

    Собравшиеся Фолькунги отправились в церковь на молитву и благословение для счастливого завершения  семейного совета. Затем вся процессия вместе со  знаменосцами направилась во двор деревянной крепости. В прежние времена тинг проводили в церковной башне, где правил железной рукой ярл Биргер Броса. Однако с течением лет Фолькунгов стало так много, что все они не помещались в узких и мрачных покоя под куполом церкви.

  В крепости имелся огромный зал, и все знаменосцы вошли внутрь, разместив гербы ферм согласно указаниям хозяина Бьёльбо — Карла Глухого. Он разумно предусмотрел все таким образом, чтобы никто из присутствующих не чувствовал себя обделенным. В прошлом порядок был таков, что Фолькунги из Бьёльбо сидели во главе,  остальные располагались в зале в соответствии со своим могуществом и богатством своих владений, что всегда становилось деликатной проблемой, когда дело доходило до тех, кто должен был сидеть в самом конце. При нынешнем порядке все рассаживались за длинными столами, расставленными вдоль стен, причем Крал Глухой сидел в середине стола у одной стены, а Фольке ярл у другой напротив него. Герб Ульвосы поставили у стены рядом с гербом Бьёльбо справа, а слева от него находилось знамя Суне сына Фольке из Алларосы,  очень походивший на герб Ульвосы, поскольку жена Суне сына Фольке, Хелена, как Ингрид Ильва, происходила из клана Сверкеров.

    Рыцари Сигурд и Оддвард сидели по обе стороны от ярла Фольке, прямо напротив Биргера. Они холодно и молча кивнули друг другу.  После краткой молитвы о совете и мудрости,  Карл Глухой встал и выступил в поддержку юного Йохана сына Сверкера, как и предсказала Ингрид Ильва.

  Ярл Фольке тотчас возразил против,  без труда подбирая мудрые слова, рассказывая, сколько было пролито крови и сколь многие потеряли близких родичей, чтобы окончательно изгнать из королевства Сверкеров. Приглашение представителя ненавистного клана на трон равносильно насмешке над мертвыми.

   Хольмгайр, чьи интересы лоббировал ярл Фольке, был внуком конунга Эрика Святого, а после Гестилрена и Лены Фолькунгов с кланом Эриков связали  крепкие узы боевого братства. Вот почему поддержка интриг архиепископа Валерия в пользу потомка Сверкера означало ни что иное, как предательство.

   Поначалу казалось, что большинство мужчин поддержали ярла Фольке — союз с Эриками следует сохранить. Торгильс сын Эскиля из Арнеса первым осмелился встать на сторону Карла Глухого.

   В зале повисла мертвая тишина, что несколько обескуражило Торгильса. Однако, его мысль была предельно ясна и выслушана с напряженным вниманием. Он сказал: единственное, что  имеет сейчас значение, — это благополучие Фолькунгов, никаких старых союзов, никаких клятв покойному конунгу, ничего, кроме того, что пойдет на пользу их роду. Какую выгоду получат Фолькунги, превратив церковь в своего врага? Что они будут делать, если  коварный Валерий откажется короновать кого-либо, кроме юного Йохана? Пойдут войной на архиепископа?

   Ярл Фольке немедленно взял слово и объяснил, что они имеют полное право изгнать священнослужителя, если он явно и неоспоримо предал страну, поскольку так повелевает высший закон, закон Рима. Если  Фолькунги задумают выгнать этого дважды предателя из его епископского дома и королевского совета, кто сможет остановить их?

   Рыцари Оддвард и Сигурд высказались за сохранение союза с кланом конунга, в верности которому они поклялись, когда конунг Эрик посвятил их в рыцари.

    Суне сын Фольке из Альгорасы долго отмалчивался, нахмурив лоб, но, наконец, заговорил и он, заявив, что, как известно в зале каждому, он, не колеблясь, бросится в бой за свой род. Он был среди победителей при Гестилрене и Лене, и вместе с Арном  сыном Магнуса обезглавил конунга Сверкера сына Карла, что положило конец войне. Однако ему трудно представить, что он поднимет копье на архиепископа, какой бы черной ни была душа у этого проходимца. Было бы не очень разумно делать церковь  врагом Фолькунгов. Судить такого человека должны не воины, а Сам Господь Бог.

   Речь за речью лилась по залу, пока не высказались все, за исключением Бенгта  сына Элины из Имсеборги и Биргера сына Магнуса из Ульвосы. Казалось, доводы обеих сторон одинаково весомы, и ни одна не может одержать верх над другой.

   Наконец, ярл Фольке обратился к рыцарю Бенгту. Тот поднялся и высказался в том роде, что не одобряет насилие над архиепископом, но и не желает видеть корону на голове Сверкера. Таким образом, он соглашался с обеими сторонами, и, возможно, в зале нашлись бы те, кто посмеялся бы над его нерешительностью, не будь он самым выдающимся рыцарем в  королевстве.

    В первый день  так ничего и не добились. Фолькунгский тинг завис между двумя одинаково сильными группировками, настолько далекими друг от друга, что, казалось, никогда ни один посредник не сможет объединить их. Биргер единственный не высказал своего мнения, и надо признать, никто не ждал от самого младшего и впервые присутствующего на семейном совете  стоящих речей.

   За ужином Биргер подсел к  Торгильсу сыну Эскиля и рассказал ему о времени, проведенном с его отцом в Висбю,  о переживаниях господина Эскиля в связи с его торговым домом.  Торгильс с грустью посетовал, что это действительно большое несчастье, но лично он несет ответственность за крепость Арнес — сильнейшую опору Фолькунгов и потому наиболее важную для всеобщей безопасности. Крепость не приносила дохода, но Торгильс понимал ее огромное значение. Арнес был расположен на перекрестии торговых путей, так что все грузы из Норвегии, Лёдесе и Дании проходили через него, и многие корабли останавливались на ночь у его причалов.  Каждый, кто хоть немного разбирался в торговле, знал, что Висбю был главным центром паутины, сплетенной его отцом. Но что мог сделать Торгильс? Дядя Арн обучил и воспитал его как хозяина крепости, а теперь и он сам так же воспитывал своего сына Кнут.   Будь в стране вечный мир,  крепость Арнес, не имела бы большого значения. Но как с ужасающей ясностью показал первый же день тинга, война может начаться уже сейчас, пока они сидят здесь, едят, пьют и беседуют. Возможно, именно по этой причине самым правильным было бы согласиться с предложением Карла Глухого и сделать конунгом мальчишку Йохана. Надо развязать узел и избежать войны, поскольку Эрики никогда не отважатся на месть Фолькунгам,  им не зубам даже жалкий архиепископ. Вот почему, во имя стремления к миру юный Йохан был бы самым приемлемым выбором.

     Молча выслушав Торгильса, Биргер  извинился, объяснив, что не хотел бы проснуться с тяжелой после пива головой, и отправился на поиски ночлега.

     Все же  один обычай в Бьёльбо остался  неизменным со времен Биргера Бросы: ни капли пива во время принятия решений. Доподлинно известно,  что в умеренных дозах пиво помогало развязать  робкие языки, однако в больших количествах оказывало дурное воздействие. Поэтому  Фолкунгам подавали вино, хотя ни один из них не ограничивались скромной бутылкой на брата, принимая его в подобающих мужчинам объемах.

    Итак, все явились на ужин, испытывая жажду, и почти каждый постарался наверстать упущенное. В итоге,  они возобновили встречу только в полдень следующего дня, и даже тогда некоторые из них  пришли с кислыми рожами и покрасневшими глазами.

  Вскоре спор в зале деревянной крепости продолжился в том же духе, что и накануне. Ярл Фольке, все еще не оправившийся от похмелья, в явно плохом расположении духа,  резко обрушился на тех, кто с намеками или с энтузиазмом высказывался в пользу мальчишки  Йохана сына Сверкера.

  Поскольку те, на кого он нападал, очевидно  не собирались давать отпор, у него возникло искушение поиграть с огнем. Вполне объяснимо предательство некоторых родичей, выкрикнул он, стоит только посмотреть на гербы с черным грифоном Сверкера. Если  отпрыск Сверкера вновь получит корону, кое-кто  поимеет с этого больше остальных. И вызывающе взглянул на Биргера.

 Он подумал, что слишком уверенному в себе  парню  будет труднее всего парировать оскорбление, поэтому бросил ему вызов, дабы тот наконец высказался за себя и Ульвосу, сделав это  как лев, а не как грифон.

    Подобная грубость вызвала в зале несколько злобных  улыбок, и все взоры обратились к Биргеру, который покраснел, перекрестился и поднялся с места.

— Это правда, что моя мать Ингрид Ильва из рода Сверкеров, и вы все ее знаете, — начал он тихо,  так что Карл Глухой крикнул ему, чтобы он говорил как мужчина. — Это правда, что моя мать из рода Сверкеров, — повторил он необычайно громким голосом. — Верно и то, что мать Эмунда сына Йона, Ульфхильда, тоже из семьи Сверкеров. И жена Суне сына Фольке, Хелена,  из Сверкеров. Когда-то  Фолькунги заключали подобные браки для укрепления своей власти. Вот поэтому я и стою здесь. И тебе не следует оскорблять меня, ярл. Лучше вспомни, что Эмунд, и  Суне и я, мы все принесли рыцарскую присягу конунгу Эрику, и после этого нам пришлось нелегко. Но моя клятва принадлежит не мертвецу. Я предан клановому тингу, так же, как Эмунд и Суне, и никто в этом не усомнится. Вот почему сейчас я прошу тебя извиниться, Фольке.

   Начав выступление с подобной просьбы к самому королевскому ярлу  было равносильно дерзости, и в зале повисла напряженная тишина, а взгляды перебегали с Биргера на ярла Фольке.

— Удовлетворю твою пустячную просьбу, Биргер, — рявкнул ярл. — Все мы Фолькунги и я не хотел сказать ничего дурного. Приношу  свои извинения за необдуманные слова о твоей матери и других женщинах. Но имей в виду, так легко ты не отделаешься. Теперь я хочу услышать твое мнение громко и четко, и не о мелочах и золотых шпорах, а о главном вопросе!

— Ты услышишь его! — крикнул через стол Биргер, показывая, что не позволит  ярлу напугать его. — я скажу тебе громко и четко, почему ты ошибаешься, ярл Фольке. Если ты хочешь выслушать меня, не перебивай и не кричи. — продолжил он, понизив голос.

   Никто из стариков не мог припомнить, чтобы самоуверенный юнец так разговаривал с одним из ярлов. В зале вновь повисла неловкая тишина. Биргер бросал смелый вызов старому ярлу, намереваясь доказать, что тот неправ.  Преодолев изумление, ярл Фольке широким жестом руки дал понять, что слово имеет Биргер, а потом медленно и с достоинством сел, откинувшись на спинку своего большого кресла в форме дракона.

— Ты ошибаешься в трех вещах, дорогой родич, — начал Биргер спокойно и дружелюбно. — Ты не прав, говоря о нашей чести в отношении клана Эриков. Она была когда-то, и конунг Эрик попользовался нашей клятвой верности сполна. Теперь мы свободны от этого. Фолькунги верны только Фолкунгам. Ты ошибаешься, когда настаиваешь, что Хольмгейр получит корону. Такие вопросы должны решать не Фолькунги, а сами Эрики. И если королева Рикисса родит сына, они, скорее всего, объявят этого ребенка своим конунгом с наследственным правом, данном ему по закону. А третья и самая серьезная твоя ошибка в том, что ты призываешь силой Фолькунгов, которая для всех нас честь и безопасность, свергнуть архиепископа. Неважно, что Валерий негодяй и достоин презрения, он — архиепископ. Если мы нападем на его дом, свергнем его с поста или, что еще хуже, убьем, все земли Фолькунгов в Восточном и Западном Гёталанде предадут интердикту. Сделав это, мы ничего не выиграем — наоборот, мы потеряем все.
  По залу пронесся обеспокоенный шепот. Биргер остановился и взглянул в глаза ярлу Фольке, увидев в них нечто, похожее на недоумение. Кто-то прокричал с дальнего конца зала, что он имеет в виду под интердиктом.

—  Интердикт или анафема означает, — продолжил Биргер. — что  святой отец в Риме отлучит всю нашу страну от церкви. Церковных служб у нас  не будет, никто не сможет ходить на литургию и исповедь, никто не примет последнего  причастия и не будет похоронен в освященной земле. Если нас постигнет подобное наказание, вся сила Фолькунгов превратится в ничто.

   Зал загудел одобрительным ропотом и Карл Глухой воспользовался случаем горячо поддержать слова Биргера сына Магнуса, снова проревел, что разумнее всего позволить вероломному архиепископу короновать Йохана сына Сверкера, поскольку при таком слабом конунге Фолькунги станут сильнее. Похоже, большинство приняли его сторону, кивая в знак согласия.

        Биргер снова встал и , переждав поднявшийся шум, продолжил.

— Ярл нашего клана  Карл ошибается так же, как и королевский ярл Фольке, — начал он прямо и тут же был встречен молчанием. — Королева Рикисса рожает сына, но мы коронуем Йохана сына Сверкера. Так кто же больше всего пострадает от ущемления  прав отпрыска конунга Эрика? Возможно, Хольмгейр и Кнут, но они не посмеют вредить Фолькунгам. Другое дело конунг  Вальдемар Победитель из Дании. Думаю, ему не понравится, что мы нарушили права его племянника. И гнев всесильного конунга — это не то, к чему мы должны стремиться. Ничто не угрожает власти Фолькунгов на нашей земле, ни один клан не сможет одолеть нас мечом и копьем. Вот почему горько слушать, как двое наших самых мудрых и старейших родича хотят, чтобы мы сами навлекли на себя те несчастья, которые действительно могут угрожать нам. Если мы последуем совету ярла Фольке, святой отец отлучит нас от церкви. Если мы послушаем ярла Карла, то еще одна датская армия вторгнется в нашу страну, чтобы посадить на трон младенца и оставить над нами своих датских ставленников. Мы не должны прислушиваться ни  к одному из этих советов.

       Биргер спокойно сел, словно высказав все, что хотел, давая возможность  двум ярлам прийти к согласию относительно единственно правильного решения.

   Договориться старики не сумели. Оба с энтузиазмом приняли слова Биргера о необдуманном совете другого, не желая  признать, что каждый из них неправ, хотя весь зал взял теперь  сторону  Биргера сына Магнуса.

 Раскол между ярлами усилился, но ни к чему не привел. Первым заскучал рыцарь Бенгт  сын Элины, который стукнул кулаком по столу, заставляя замолчать двух стариков, готовых вцепиться друг другу в глотки.

— Я Фолькунг по матери, связанный с кланом узами крови, и я служил нашему делу и в Гестилрене, и в Лене, — начал он властным голосом. — Никто не смеет сомневаться в моей преданности знамени рода, а тем более в моей чести и здравомыслии. Те, кто в своей жизни стоял к Бьёльбо ближе, чем я, наверняка помнят о мудрости таких людях, как Биргер Броса. Здесь, перед нашими глазами и ушами, стоит еще один такой Фолькунг и это честь для всех нас. Вот поэтому я почтительно прошу тебя, юнкер Биргер, — чего я не делал за все те годы, что вдалбливал тебе здравый смысл на учебном поле в Форсвике, — сказать нам ясно и спокойно, что нам  делать. Я на твоей стороне!

      Рыцарь Бенгт тяжело опустился на место, посмотрев на Биргера дружелюбно и ободряюще и  махнул ему рукой, призывая вновь. Никто из Фолькунгов не желал сейчас  ничего иного.

Покраснев от неожиданной похвалы самого знаменитого рыцаря королевства, Биргер встал на дрожащих ногах.

— Пока нам ничего не нужно делать, — тихо произнес он и Карл Глухой тут же призвал его говорить громче.

— Нам не нужно делать ни-че-го, — повторил он громче. — Если Рикисса родит сына, потомки Эрика сами определят, будет  ли он или кто-то другой их претендентом на трон. Скорее всего, родится сын. Если Рикисса родит девочку, тогда встанет выбор между Хольмгейром или Йоханом сыном Сверкера. Узнав о рождении ребенка , мы должны собраться вновь и только тогда мы сможем правильно оценить сложившуюся ситуацию.

    Все быстро согласились с  Биргером сыном Магнуса и  отправились пить пиво и есть жареное мясо.

   Поздним вечером  ярл Фольке подсел к Биргеру, но старик так нетвердо держался на ногах, что умудрился пролить четверть кружки на своего молодого родича.     Однако у него не было дурных намерений — совсем наоборот. Он наклонился к Биргеру, дружески похлопал его по спине и  хрипловатым голосом подтвердил, что тот действительно  рожден в  роду Бьёльбо. Фольке был пожилым человеком и хотел дать понять, что после него, вероятно, придет  новый Биргер Броса.

     Только сейчас, поздно ночью, Биргер начал понимать, что произошло и какие неведомые силы таятся в нем самом., Биргер сын Магнуса,  подобно зарнице, воссиял на небо Фолькунгов, как и предсказала Ингрид Ильва.