Тени безымянного озера. Глава 28

Белый свет рассеивался медленно, словно густой туман на рассвете. Игорь пришёл в себя, ощущая под спиной холодную кожу сиденья.

«Ага! Мы снова в моей „Каравелле“, — промелькнуло понимание, — но что-то здесь не так? Чёрт! Все мускулы болят, а в башке странный звон, будто после долгой нехватки кислорода, когда ныряешь. — Седов опёрся на спинку кресла и огляделся. — Папа? А где папа?»

Воздух внутри микроавтобуса пах пылью и бензином, а не ледяной свежестью разлома. Отца внутри не оказалось. В салоне на сиденье лежала Миронова, а её кристаллы, обычно излучающие голубоватое сияние, теперь казались потускневшими, покрытыми матовым налётом, словно глаза мертвеца. Лена застонала, открывая глаза.

— Чёрт! Башка болит. А мы… вернулись? — её голос звучал хрипло, будто она не говорила несколько дней. Рядом с ней сидела озабоченная Ковалёва. Она, аналогично держась за голову, дрожащей рукой включала свой детектор с планшетом.

— Та-ак… что я вам скажу… Спутники навигатор увидел… уже хорошо. И это координаты… «Безымянного-13», — пробормотала она. — Но… — Её голос сорвался, когда Вера увидела цифры в углу экрана: — Мля… время — 18:48!

Игорь почувствовал, как в груди его оборвалась какая-то струна. Он знал, что означает эта цифра. Время снова пошло. А значит… Он осмотрел салон. Пустое место на водительском сиденье говорило само за себя. Подполковник Седов остался там, в разломе.

«Но как же так? Отец, почему? После всего…»

Его пальцы нащупали в кармане секундомер. Металл был тёплым, будто живым. Стрелки показывали правильное время, но на обратной стороне теперь красовалась новая гравировка: «Когда кольцо разомкнётся».

Ржавые ворота «Безымянного-13» скрипели на ветру, словно старые качели на заброшенной детской площадке. Игорь вышел из машины и, стоя перед ними, чувствовал странное ощущение дежавю.

«Блин! Сколько раз мы уже возвращались сюда? И каждый раз — к новым загадкам».

Лена обошла его с необычной уверенностью. Её шаги были твёрдыми, несмотря на потускневшие кристаллы. Она вошла в здание пропускного пункта и остановилась у старого терминала, покрытого слоем пыли и паутиной трещин.

— Здесь, — её приглушенный стенами голос прозвучал странно, будто кто-то говорил через девушку. Игорь видел Елену через оконный проём. Он заметил, как её кристаллы вспыхнули неожиданно ярко в полумраке помещения, проецируя в районе окна голограмму — карту с шестью светящимися точками. Седьмая — их текущее положение — пульсировала тревожным красным светом. Вера подошла к окну с улицы, пристально рассматривая голограмму.

— Смотри! Шесть объектов осталось… Но что-то изменилось… Она провела пальцем по проекции, и линии перестроились. — Рисунок стал другим!

Игорь, подойдя ближе, присмотрелся. Вместо прежнего изображения точки выстроились в прямую линию, как стрела, указывающая…

— В Москву, — он почувствовал, как по спине пробежали мурашки. — «Дети Лямбды». Там всё началось.

Лена вдруг вздрогнула, как от удара током. Её кристаллы резко потемнели, став почти чёрными.

— Нет, — прошептала она. — Не началось. Закончилось.

Из динамиков заброшенного терминала раздался скрип, заставивший всех вздрогнуть. Затем прозвучал голос, от которого у Игоря похолодела спина:

— Протокол «Омега». Финальная стадия. Все образцы должны быть возвращены к источнику. Дата синхронизации… Запись оборвалась. Но последние слова успели прозвучать: — 18.47…


… Покоцанная взрывами «Каравелла» мчалась по ночной трассе, её фары резали тьму, как нож — масло. За спиной остались тысячи километров пути. Игорь сжимал руль так, что костяшки побелели. Миронова сидела рядом на пассажирском сиденье. Седов, периодически бросая на девушку взгляд, видел, что она сосредоточенно перебирает архивные документы, найденные ими в заброшенном штабе. Гора старых бумажных папок лежала в багажнике бусика. И сейчас Елена пристально рассматривала пожелтевшие фотографии института в Москве, датированные 1984 годом. Там стояли дети в одинаковых серых халатах. Учёные в неуклюжих защитных костюмах. И…

— Отец? — Игорь едва не свернул с дороги. На одном из снимков молодой капитан Седов стоял рядом с Громовым у какой-то сложной установки. Его лицо было серьёзным, но в глазах читалось… ожидание? Страх?

— Папа, — задумчиво произнёс он вслух. — Что же ты скрывал от меня все эти годы?

Вера, не отрываясь от расшифровки документов на заднем ряду, пробормотала:

— Он был частью проекта с самого начала. Но что-то пошло не так… Она подняла глаза, и через зеркало заднего вида Седов уловил её взгляд. — Они разделили «Омегу» на семь частей…

Лена вдруг вскрикнула, роняя фотографию и хватаясь за руку. Её кристаллы раскололись, с тихим звоном падая на пол, испаряясь, словно туман, и открывая под собой… обычную человеческую кожу.

— Она уходит, — Лена дышала прерывисто, как рыба, выброшенная на берег. — Всё это время кристаллы сдерживали её во мне. Но теперь…

Микроавтобус тряхнуло, будто что-то большое ударило по днищу. В темноте за обочиной мелькнул силуэт — высокий, слишком худой, с неестественно длинными руками, которые почти касались земли.

— Они идут за нами, — испуганно произнесла Вера, бледнея. — Тени из разлома. Они чувствуют, что мы близко.

Игорь прибавил газу. На горизонте загорались огни Москвы — жёлтые, тёплые, такие знакомые и такие чужие теперь.

«Что ждёт нас там? И сколько времени осталось до 18:47?»…


… Одно из заброшенных зданий НИИ «Прогресс» возвышалось перед ними, как надгробный памятник целой эпохе. Они вновь оказались на знакомой территории. Игорь стоял у входа, читая полустёртую табличку: «Отдел квантовых исследований». Буквы «Лямбда» кто-то старательно закрасил чёрной краской, но они всё равно проступали сквозь неё.

«Как правда, которую невозможно скрыть», — подумал он.

Лена, теперь почти лишённая кристаллов, выглядела хрупкой, как первый осенний лёд. Но в её глазах горел знакомый огонь — смесь решимости и отчаяния.

— Они ждут нас внутри, — сказала она тихо. — Последние дети Лямбды.

Вера заряжала модифицированный детектор, её пальцы двигались быстро и точно, несмотря на дрожь от волнения.

— По показаниям моего детектора, здесь до сих пор работает какой-то источник, — Ковалёва подняла глаза. — То, что породило всё это.

Дверь скрипнула сама собой, приглашая войти. Из глубины здания донёсся смех — детский, чистый, но с какими-то странными, нечеловеческими обертонами, от которых кровь стыла в жилах. Игорь глубоко вдохнул и сделал первый шаг, мысленно обращаясь к отцу: «Папа, прости. Кажется, твоя история ещё не закончена».

Скрип паркета под ногами звучал как стоны. Игорь шагал по длинному коридору института, где облупившаяся краска свисала с потолка лоскутами мёртвой кожи. Фонарь выхватывал из темноты таблички с номерами лабораторий — 18, 47…

«Ого! Это же 18.47! — подумал он. — Всё это не случайно. Как мне уже не раз объясняли девушки, в квантовой механике нет случайностей. Только вероятности».

Лена шла рядом непривычно лёгкой походкой. Её пальцы периодически теребили шов на рукаве, будто искали утраченные кристаллы. Внезапно она остановилась у двери с выцветшей надписью: «Кабинет 7».

— Здесь разорвали цепь, — её голос звучал непривычно мягко, без характерного кристального эха. — Но связь осталась. Как квантовая память.

Вера прикоснулась к детектору. Экран залило помехами, но сквозь них проступали странные показания: «Квантовая запутанность: 99,9%. Состояние: суперпозиция».

— Боже… — прошептала она, смотря на своих спутников. — Они создали устойчивую ЭПР-пару* между объектами. (*Эйнштейна-Подольского-Розена — квантовое явление, при котором частицы остаются связанными независимо от расстояния).

Дверь открылась с тихим стоном. Внутри — классная комната, застывшая во времени. На доске — детские рисунки: семь точек, соединённых дрожащими линиями. В углу — маленькая фигурка.

— Альфа? — Игорь сделал шаг вперёд, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Фигура повернулась к нему. Седов видел перед собой девочку лет восьми в сером платье. Её глаза были закрыты, но Игорь ощущал на себе тяжёлый взгляд.

— Мы играли в прятки, — детский голос звучал как эхо из глубин. — Некоторые спрятались так хорошо, что забыли, как вернуться.

Лена вдруг схватилась за голову. Её лицо исказилось от боли, и она заговорила странным, надтреснутым голосом:

— Боже мой! Они не дети! Это… квантовые отпечатки. Волновые функции без наблюдателя!

Стены помещения вдруг зашевелились. Из них проступили силуэты — десятки детских фигур, застывших между мирами, как частицы в суперпозиции. Вера рванула друзей за собой в коридор, вытаскивая их из опасного места. Её прибор бешено мигал предупреждающим красным сигналом.

— Быстро за мной! — кричала Ковалёва, убегая по коридору. — Нам нужен центральный зал! Если здесь есть «спусковой кристалл», то он должен быть именно там…

Они ворвались в круглый зал с куполообразным потолком. В центре — установка, напоминающая гигантский интерферометр*. (*прибор для измерения интерференции волн).

На панели управления они увидели те же цифры: 18:47.

— Теория квантовой декогеренции, — Вера бегала пальцами по клавишам, набирая какие-то команды. — Они пытались сохранить когерентность** (**согласованное состояние квантовых волн) при макроскопических масштабах!

Лена тоже подошла к установке. Её пальцы, теперь обычные, человеческие, дрожали над панелью управления.

— Я теперь многое понимаю… — повернулась она к Игорю. — Мы были «живыми измерительными приборами». Кристаллы… они фиксировали состояние.

Из коридора за их спинами донёсся заливистый смех. Тени заползали в зал, принимая форму детей, но их контуры дрожали, как нестабильные квантовые состояния. Игорь посмотрел на секундомер. 18:46… 18:47…

— Лен, что здесь, блин, происходит? — его голос сорвался.

Миронова печально улыбнулась:

— Коллапс волновой функции. Без кристаллов… я больше не могу удерживать суперпозицию.

Стены задрожали. Воздух наполнился статикой. Детские тени сливались в одну пульсирующую массу, в центре которой формировался…

— ЭР=ЭПР***, — бормотала Вера, читая показания. — Они соединили червоточину с квантовой запутанностью. (***гипотеза о связи квантовой запутанности и пространственных мостов).

Игорь почувствовал, как секундомер в его руке стал тёплым. Надпись на его обратной стороне теперь гласила: «Когда кольцо разомкнётся — прыгай». Лена, теперь полностью лишённая кристаллов, но не утратившая знаний, шагнула к нему, поясняя:

— Теперь ты понимаешь? Мы — не спасители. Мы — измерительный прибор Вселенной.

Вера в это время с ужасом смотрела на показания своего прибора. Она повернула детектор экраном к друзьям, и все увидели пугающую надпись: «Состояние: квантовый коллапс. Вероятность: 100%».

Игорь смотрел на формирующийся разлом. Где-то в этой квантовой пене должен был быть его отец. Он сделал шаг вперёд, ощущая странное спокойствие: «Прощай, принцип неопределённости».

Разлом дышал. Игорь стоял на краю пульсирующей черноты, где пространство переставало подчиняться привычным законам. Воздух вокруг вибрировал, как нагретый асфальт в зной, но холод пробирал до костей.

«Как отец мог войти в это добровольно?» — мысль билась в висках. Лена, стоящая позади него теперь без кристаллов, но с новым пониманием в глазах, прикоснулась к мужскому плечу:

— Это не просто портал. — Её голос звучал странно уверенно. — Это место, где волновая функция ещё не коллапсировала. Где все возможности существуют одновременно.

Вера, продолжая следить за показаниями своего детектора, тихо бормотала:

— Дьявол! Показания… Они бессмысленны. Здесь нет определённого состояния. — Она подняла глаза, следя за реакцией друзей. — Это квантовый суперпозиционный мост. Теория Эверетта***** в чистом виде. (*****многомировая интерпретация квантовой механики).

Для Седова её слова и ссылки на какие-то там теории были непонятны, но он уже и не переспрашивал. Разлом заколебался, и на мгновение Игорь увидел — нет, почувствовал — миллиарды нитей, расходящихся в бесконечность. Каждая — отдельная реальность. В одной — отец у озера. В другой — он стоит у монолита. В третьей…

— Он везде, — прошептал Игорь, наблюдая только собственные видения. — И нигде.

Вдруг одна из теней отделилась от края разлома. К людям вышла фигура в военной форме, но черты лица расплывались, как плохая фотография.

— Сынок…

Голос звучал со всех сторон сразу, будто доносился через плохо настроенный радиоприёмник. Лена резко вдохнула от осенившей её догадки:

— Игорь, твой отец не просто вошёл в разлом. Он стал его частью. Живым наблюдателем, удерживающим состояние.

Вера провела рукой по показаниям прибора, дополняя слова подруги:

— Боже… Он — «квантовый якорь». Вот почему время остановилось в 18:47. Твой отец сознательно зафиксировал момент перехода!

Тень капитана протянула руку к сыну. Вместо пальцев у неё виднелись мерцающие нити вероятностей.

— Я должен был выбрать, — голос папы звучал то близко, то бесконечно далеко. — Одну реальность из бесконечности. Но как выбрать, когда каждая — настоящая?

Седов почувствовал, как что-то сжимается в груди: «Папа не предатель. Он жертва».

— Отец… — сделал шаг к тени Игорь. — Что ты там нашёл?

Тень дрогнула. На мгновение проступило знакомое лицо — усталое, но спокойное.

— Истинную цену бессмертия. «Омега» — это не объект. Это — мысль. Идея, которая стала реальностью через наблюдение.

Лена вдруг вскрикнула, схватившись за голову от очередной догадки:

— Чёрт! Он прав! Дети Лямбды… Они были первыми наблюдателями! Они создали «Омегу» просто… веря в неё!

Разлом заколебался сильнее. Нити реальностей начали спутываться.

— Время кончается, — сказала тень отца. — Кольцо замыкается. Вы должны… — и его голос оборвался, а сама тень начала распадаться на квантовые фрагменты.

Игорь стоял перед бушующим разломом, чувствуя, как секундомер в его руке пульсирует в такт хаотичным всплескам.

— Так, ребята! — неожиданно произнесла Вера. — Есть выход! Теория квантового стирания. Если мы сотрём результат измерения*… (*эксперимент со «стиранием» квантовой информации).

Миронова на это лишь отрицательно покачала головой:

— Вера, для этого нужно стереть наблюдателя. — Она посмотрела на Игоря. — Но есть другой путь.

Она достала из кармана маленький предмет — осколок кристалла, последний уцелевший, который она носила в кулоне на шее.

— Запутанность сохраняется. Можно… переписать историю. Но вот цена…

Игорь посмотрел на распадающуюся тень отца, на дрожащий разлом, на Лену, которая, казалось, уже приняла решение.

«Какой, на хрен, выбор? — думал он. — Разве есть выбор, когда на кону само существование?». Он решительно протянул руку к осколку. Трещина в реальности пульсировала, как открытая рана. Игорь стоял перед ней, ощущая, как осколок кристалла в его ладони излучает странное тепло — не жар, а скорее воспоминание о тепле.

— Главное помни, — говорила ему Миронова, смотря в лицо. Её глаза отражали мерцание разлома, будто в них остались последние отблески утраченных кристаллов. — «Омега» не объект. Это идея. Мысль, которая стала реальностью только потому, что кто-то слишком долго в неё верил.

Вера, продолжая следить за показаниями прибора, подтвердила слова подруги в свойственной ей манере:

— Квантовая солитонная волна — это самоусиливающийся паттерн. Чем больше наблюдателей за ней следят, тем реальнее она становится.

Игорь сжал осколок. В его памяти всплывали обрывки: дети в лаборатории, Громов у камеры, отец у монолита…

— Значит, дети Лямбды не были жертвами, — вдруг осознал он. — Они были творцами.

Лена кивнула, соглашаясь:

— Верно! Они верили в неё. Играли с ней. И в какой-то момент… она начала верить сама в себя.

Разлом дрогнул в очередной раз. В его глубине что-то шевельнулось — не тень, не свет, а нечто, что сопротивлялось определению.

— И она учится, — сказала Вера, бледнея. — С каждым наблюдателем она становится сложнее. Сейчас она уже понимает, что существует.

— А что будет, когда она поймёт, что может не существовать? — задал Седов провокационный вопрос. Тишина в зале повисла тяжёлым покрывалом. Лена буквально выхватила осколок из рук Игоря. Её пальцы, теперь обычные, человеческие, всё же помнили кристаллическую структуру, будто кожа сохранила мышечную память о чём-то большем.

— Теория квантового стирания, — прошептала она. — Если стереть информацию о состоянии до того, как его измерили…

— То можно изменить уже случившееся, — закончила за неё Вера. — Но для этого нужно стереть наблюдателя. Того, кто видел. Кто помнит.

Игорь посмотрел на тень отца, которая теперь была едва различима на фоне бушующего разлома.

— Нет, — решительно отверг он. — Не этот вариант.

Но Миронова лишь улыбнулась ему, впервые за долгое время её улыбка была тёплой, без кристаллической холодности.

— Есть другой способ. — Она повернула осколок в пальцах. — Я была частью системы. Мои кристаллы… они записывали состояния. Если я войду в разлом…

— Ты станешь стираемой информацией, — Вера схватила подругу за руку. — Ты исчезнешь не только из этой реальности. Ты исчезнешь из всех!

Лена посмотрела на Игоря. В её взгляде не было страха — только решимость.

— Я уже исчезаю. Без кристаллов я… не совсем человек. Но я могу сделать это. Переписать историю.

Разлом заколебался сильнее. Тень Седова-старшего протянула руку, будто пытаясь остановить девушку, но было уже поздно.

— Запомни меня, — сказала Лена Игорю. — Не такой, какой я была. А такой, какой я могла бы стать.

Она шагнула вперёд — не в разлом, а сквозь него, как сквозь зеркало. На мгновение всё замерло, а потом мир взорвался светом…

Игорь инстинктивно прикрыл глаза, а когда их открыл, то увидел, что он стоит у входа в «Безымянный-13», но что-то было не так. Ворота выглядели почти новыми, краска не облупилась. В воздухе пахло не пылью, а сосной. Рядом стояла его «Каравелла», почти новая, а из машины выходили живой отец в полевой форме и… Миронова в светлой блузке и чёрных брюках! Но не та Лена, что шагнула в разлом. Эта была моложе, без следов кристаллов на коже. Её глаза светились обычным, человеческим светом, отражая солнце в небе.

— Сынок? — Седов-старший удивлённо приподнял брови. — Ты как здесь оказался?

Игорь посмотрел на свою руку. Секундомер показывал 18:47. Но теперь на обратной стороне была новая надпись: «Некоторые двери лучше не открывать». Где-то в глубине сознания шевельнулось воспоминание — будто сон. Дети. Монолит. Разлом. И голос Лены: «Запомни меня такой, какой я могла бы стать»…