Пафос из последних сил

Я одну-единственную матиссовскую "Касбу" не променяю на весь французский импрессионизм и даже пост. Все эти милые кувшинки в прудах, туманы Руана, исчезающая французская реальность ( особенно после позорной сдачи в Меце и Парижской коммуны). Хотя мне нравится Поль Гоген, можно по разному относиться к его художественным принципам, обведению щенков черным контуром в пику импрессионистам и "если вам трава кажется синей, нарисуйте ее как можно больше синей", вся его жизнь и судьба - это борьба за искусство и утверждение бытия под солнцем.

Сейчас в музее русского импрессионизма дают русский фовизм, выставка называется "Русские дикие", обязательно нужно посмотреть, случилось ли в очередном русском изме что-то самобытное.

На последней выставке на Волхонке из собрания Морозовых работа "Вход в Касбу" Матисса (1913) висела рядом с Сарьяном и Кузнецовым. Армения и ее искусство часто видится обывателю в свете ориентализма, но мы не будем сейчас на это отвлекаться.

Если говорить о сущностях, а не о плодах Просвещения и знания вообще, русской ментальности намного ближе магическая арабская душа, чем мир Фауста. Я несколько раз пересекала Аравийскую пустыню в туристических автобусах из Хургады в Луксор и Каир, и мое ощущение того, что я человек песка, что песок - это моя субстанция, подтвердилось. Поэтому в том, что СССР поддерживал арабский мир, я вижу подлинную органику.

Западная (латинская) цивилизация в своей агонии перегружена артефактом, в ней слишком много вещного, которое к тому же потеряло ценность и трансформировалось в карго-культ и синих постмодернистских гераклов. Но французские оттепелисты умудрились и на этом погреть руки, впав в искушение шозизмом ( какую только кураторы чертовню не изобретут), когда камера залипает на предметах интерьера и это подаётся европейскому и русскому созерцателю-синемафилу как интересный кинематографический эксперимент. На этот счёт правильно высказался Орсон в последней сцене "Гражданина Кейна".

Люди, которые до сих ездят в Европу, говорили мне, что им там стало не интересно: одна страна похожа на другую. Ум, конечно, противится этому, ведь еще совсем недавно несмотря на большие всеобъемлющие стили у Франции или Италии было свое лицо...

Мне кажется, что эти люди не имеют ввиду архитектуру или живопись в музеях, на них оставляет гнетущее впечатление само содержание, начинка этих постевропейских городов, в которых стерта не только индивидуальность, но и душа Фауста по Шпенглеру. То есть люди перестали быть отражением величия своей цивилизации и европейский мир вошел, говоря словами архитектора-неоклассика Максима Атаянца, в "пафос из последних сил".

Тут у коллег прозвучала мысль о том, что в искусстве художники подчас спешат передать живописными средствами дух музыки, все эти взаимовлияния описаны еще с древности, со времен Симонида ( "живопись - немая музыка", а "поэзия - говорящая живопись"). Вся эта немота и говорливость искусства хоть в синтезированном виде, хоть в дистиллированном давно иссякла. Более того, пока творцы тащили в свое искусство инструментарий другого, виды искусства и жанры потеряли свои особенности, и по большому счету, их нужно теперь насильно разъединять и описывать в трудах новых Вазари.

Этот процесс слияния и стирания можно проиллюстрировать книгой Поля Гогена "Ноа Ноа". Вот Гоген жизнь прожил за то, чтобы вырваться из тисков буржуазной изношенной Франции и оправдать в Полинезии свою жизнь. Пример достойный. А. Кантор-Гуковская в предисловии к этой книге, написанной на основе эпистолярного и литературного наследия Гогена, говорит о том, что письма его, написанные разговорным, порой неуклюжим языком, вызывают двойственную реакцию историков искусства. К тому же Гоген склонен к теоретизированию, стремлению обосновать свои идеи. Но повторимся, Гоген имеет свое величие замысла и судьбы. А потому у нас вызывает  резкое неприятие графомания Шарля Мориса, который прилип, как ракушка к борту корабля, со своей высокопарной и пустой болтовнёй "вокруг Гогена". Вместо того, чтобы обрести свою судьбу художника.


***
Вдогонку к вышесказанному замечу, что французские художники после проигранной франко-прусской войны стали не только разносить академические искусство, к тому же поддерживая тему абсента, уничтожавшего генофонд нации ( от цирроза печени умирали даже двадцатилетние девушки), но и искать во Франции приметы других цивилизаций и культур, лишая свою родину сакральных мест.

Конечно, на фоне продолжающейся стремительной дехристианизации начались поиски своей античной колыбели. Например, стало модным употреблять абсент в заведении "Новые Афины" на площади Пигаль.

С 1850 годов Францию активно захватывало с подачи Гонкуров японское искусство. Французские художники стали искать в своей стране приметы Японии.

Авторы- составители книги "Искусство Японии" В. Баженов, А. Чудова пишут о том, что Ван Гог нашел Японию на юге Франции, в Арле, рисуя цветущие ветки миндаля. Клод Моне создал сад, пруд с кувшинками и японским мостиком. А Поль Сезанн писал свою французскую Фудзи - гору Сент-Виктуар.

Шведский искусствовед Пьер Корнель в книге " Пути к раю. Комментарии потерянной рукописи ", демонстрируя приверженность идеям Бретона, сюрреалистов, нелинейного письма ( предисловие написал М. Павич), иного мнения.

14. Но разве нельзя с таким же основанием утверждать обратное? Если Поль Сезанн охотно повторял один и тот же мотив, это вовсе не означает, что сам мотив был ему безразличен и служил всего лишь предлогом для поиска формы. Наоборот, быть может, его постоянное возвращение к могучей горе Сент-Виктуар вызвано тем, что этот мотив навевает ему какую-то настойчивую, хотя и неясную мысль. Может быть, за очертаниями горы Сент-Виктуар маячит старинное представление о центре мира. А от этого первоисточника через Сезанна фантастический рассказ кругами расходится все дальше; так, Петер Хандке видит в определенном геологическом пункте этой горы свой собственный центр.

PS Тут разницы нет, что искал художник - Фудзи или центр своего собственного мироздания, главное, что Франция теперь не равна самой себе. А категория Другой у постмодернистов базовая.