От Умбы до Тювы на шлюпке 4

Первый день путешествия запоминается особо. Настраивались распорядки действий, шаблоны поведения в команде. Всё новое, что было впервой осваивалось, затем превращалось в традицию.
К примеру, суждено было превратиться в традицию неспешное чаепитие в лодке с поеданием сушек и печенья. А тогда незаметно сгущались первые сумерки похода. Ребята прислушивались к дыханью моря. В основном молчали и глядели в разные стороны. Сумерки сгущались, что там увидишь в конце концов?
Рулевой, тот следил за струящимся ветром, смотрел на очередной мыс, куда следовало править. Эта всё время отдаляющаяся точка, где смыкалась тёмная полоса берега с полосой моря светлой северной ночью виднелась хорошо слегка левее по курсу из-за поправки на дрейф. А ребята условились стоять вахту вдвоём. Тот кто должен был заступить на руль, был подвахтенным. Он первый час наблюдал, второй час рулил. Так друг за другом, по часу, менялись…
Остальные отдыхали. В тот вечер все сместились на правый борт, откуда задувал ветер, тем самым ровняли крен от галфвинда. Слезли с баночек, опустились на рыбины, уперев спины в подлегарс (брус вдоль борта, сверху которого укреплены банки гребцов). Кстати, это слово мал помалу вошло в обиход даже гордых электриков, втайне презирающих судоводительские “несерьёзные” науки. Там внизу под защитой борта пятеро свободных от вахты прятались от сквозящего ветра. Ну и, наконец, кто-то предложил:
— Давайте чай пить, хоть и холодный!
Баковый занырнул под тент и вылез оттуда с баранками горкой насыпанными в самую большую из имеющихся мисок. Так, неспешно похрустывая и прихлёбывая, время для туристов-мореплавателей побежало скорее. Аппетит, приходящий во  время еды, пришёл, навалился, обратился в жор. Череда блюд потекла в хаотической весёлой последовательности. На третье: килька в томатном соусе вместо компота.
— Провиант сам себя не съест! — изрёк Миша железную аксиому ставшую универсальным девизом каждого последующего перекуса.

—  О, звёзды, — отметил кто-то только-только обозначившиеся ночные светила. Как затравку к бессмысленному трёпу после вакханалии обжорства.
— Ща наш магеллан определит место, — съязвил другой.
— Братцы, вон Вега, Денеб и Альтаир! — провёл протянутой вверх ладонью судовод, указывая в небе первые звёзды.
— Ля, ты, Женя, лучше Полярную найди!
В ход пошли шутки о секстане, как любимой приспособе штурманов для колки орехов (в снабжении шлюпки, который отсутствовал).
— Терпение, джентльмены, скоро зажгётся!
Но плен облаков скрыл Полярную звезду и судовод никак не мог её представить взору взыскательной публики. Это его бессилие, обусловленное хоть и естественными причинами, всё равно сильно веселило ассамблею.
— Ух! Народ, ща расскажу, как пошёл с ним в первый поход! Только не уписайтесь, а то здесь недостаток с удобствами! — басил Миша.
Несерьёзные тары-бары, подначивания то над одним, то над другим помогали коротать время. Но Миша оставил красноречие на потом. Луна поднялась над горизонтом и плыла в своей собственной акватории, наводила зыбкую дорожку света на поверхности вод. Судовод неотрывно наблюдавший за обстановкой произнёс:
— Ну наконец, теперь можно причаливать. В свете луны мы скорее поставим палатку.
— Зато, если б разбивать бивак в темноте, то грядущее утро было б веселее. Всяк было б поутру над чем посмеяться! — балагурил  кто-то.
— А где воду брать?
— Из канистры, а завтра по ходу плавания  новую наберём…
Ужин уже не готовили. Завалились спать. Подъём предстоял ранний, с восходом Солнца планировали стартовать.

Дежурные проснулись затемно, сварили кашу, объявили подъём. Невыспавшийся народ вылазил из спальников. Так замкнулся круг первых суток похода и подобный распорядок вошёл обиход путешественников на все последующие дни путешествия.
Подняли паруса, вычерпали кружкой воду из-под кормовой рыбины. Прямо в яле на ходу, забортной водой мыли каны и миски после завтрака. Больше делать было решительно нечего и беседа не клеилась. Утро выдалось весьма свежим, даже холодным. Мореходцы натягивали на себя все одёжки, которые находили в рюкзаках. Пронизывающий ветерок доставал до костей. Накрылись спальниками, закемарили на дне шлюпки.
Так или примерно так начинался каждый новый день путешествия. Хмурые и промозглые утро за утром уносили лодку дальше и дальше. Наверняка были деньки согретые ясным солнышком, но запомнились, почему-то именно самые хмурые и самые серые, потому самые зябкие утренние часы. Уже никому и в голову не приходило разоблачиться и пижонить в тельняшке, как при выходе из Умбы. Да, именно утренние часы запомнились стылостью и болезненной закостенелостью мышц. Часто сверху сеяло, как сквозь сито. Одёжка набухшая, словно губка не грела. “Бушлат? Я тулуп в следующий раз буду надевать!” — в отчаянии думал каждый. Серенький да кислый сентябрь и нет мороза, а мёрзли пацаны, как в лютую зиму.
Единственное средство согреться в подобное утро — это гребля. Промаявшись час другой досыпая, замёрзнув медленной смерть, решительно скидывали спальники. Всё, паруса долой! Разбираем вёсла! Молча и без ненужных уже команд улавливали правильный такт гребка, оживали, окончательно просыпались. Повеселев и согревшись работой, гнали и гнали чёлн дальше — к горизонту, всё к северу, к открытому морю!