Я с детства не люблю врачей...

 Моё детство прошло в Одессе.
Босоногое, с разбитыми в кровь локтями и коленками.
С шумом прибоя вместо колыбельной.
С одесским разговором во дворе, вечным смехом и набегами на соседские огороды.
С кострами на берегу и горячей картошкой в золе.
Наш дом стоял прямо у Чёрного моря.
Двор упирался в овраг, откуда вёл спуск к воде — и я каким-то образом умудрился свалиться туда.
Шрам до сих пор покрасуется у меня на подбородке. Скорая тогда поставила диагноз: сотрясение мозга.
— Будем надеяться, что это не влияет на его умственные способности, — сказал врач, даже не взглянув на меня.
И если я что-нибудь этакое выкидывал, а я умел это делать с большим мастерством, сначала мама, а потом и жена вздыхали и говорили:
— Ну, понятно... Это всё потому, что ты в детстве в овраг упал.
И главное — спорить было бессмысленно. Потому что, во-первых, шрам есть, а во-вторых — ведь действительно упал.
С тех пор я не люблю врачей.

 А как их можно любить?
Вот представьте. Ты ещё маленький, простыл, толком не понимаешь, за что тебя мучают. Тётенька в белом халате уже берёт ложку — не чайную, не десертную, а какая попалась под руку, не моргнув, суёт тебе её в рот.
— Скажи: «Аааа», — говорит.
Какое «ааа»? У тебя глаза уже на лбу, открыть нельзя, а она всё подгоняет:
— Шире, шире!
А потом как будто ничего не случилось, говорит:
— Горло красное. Полоскать.
И всё.

 Или зубной врач? Сажают в страшное кресло, лампа в глаза, какой-то ящик с педалью, как от швейной бабушкиной ножной машинки «Зингер». Врач ногой качает — и адское сверло начинает гудеть, ввинчиваясь в зуб с визгом.
— Не бойся, мальчик, — говорят. — Родители тебе мороженое купят.
Какое мороженое?! Когда у тебя изо рта дым валит, уши вянут, слёзы текут, а ты держишься за подлокотники, как космонавт при перегрузке.
— Потерпи, потерпи. Ещё чуть-чуть.
Я изо всех сил сдерживался, чтобы не кричать, чтобы не казаться слабаком, и всё думал: мне хоть тот зуб сверлят?

 А банки?.. О да. Это уже почти чёрная магия. Снимают с тебя рубашку, выкладывают живот. И тут бабушка начинает — пинцет, вата, спирт — и вот она уже водит горящим факелом по комнате. Сперва ты боишься, что подожгут. Потом — что не попадёт. А потом — что попадёт.
Шлёп! — Банка на спине. Потом ещё одна. Банки потихоньку затягивают в себя твое тело. И одна только мысль — когда это кончится?
В общем, с детства я понял: медицина — это не про нежность. Это про выживание.
 
 А теперь — здравствуйте, взрослая, даже скажем совсем взрослая жизнь.
Я захожу в урологическое отделение и сразу почувствовал, что попал в особый мир.
На лавке сидели мужчины с озабоченными лицами. Они крепко сжимали в руках листки с направлениями, словно собирались учить их наизусть.
В воздухе витало тревожное предчувствие с лёгким прикусом виагры.
Мужики сидят молча, каждый делает вид, что он здесь случайно — просто проходил мимо, оступился и вот теперь ждёт приёма.
Все погружены в чтение объявлений, но каждый украдкой косятся друг на друга.

 Кабинет уролога. Бахилы — как пакеты от батона.
Из-за двери доносится голос:
— Заходите, не бойтесь.
— Я сжал указку с анализами, как школьник — дневник с двойками, и шагнул в кабинет.

 За столом сидел доктор — пятидесяти лет, с аккуратной бородкой и взглядом, которым можно было сверлить бетон.
На бейджике значилось: Простапович.
Лицо у него было серьёзное. Прямо-таки непроницаемо-всевидящее.
Таким, что, казалось, он уже знает о тебе все, даже то о чем ты ещё не успел подумать.

 Рядом за столиком сидела медсестра. Лет под пятьдесят, пышные формы, выщипанные брови, уставшие глаза и привычное равнодушие ко всему происходящему — всё говорило о том, что она давно работает в этом месте и ничему уже не удивляется.
Она время от времени поглядывала на часы, на чайник, на вазочку с печеньем и конфетами, как бы отстранённо ожидая окончания приёма.

 А я-то всю дорогу повторял в голове, как начну свою душещипательную историю, а в итоге, когда дошла очередь, сдулся и ляпнул, как в какой-то миниатюре:
— Доктор, у меня это…
— Проста;та-с…? — спросил он с лёгкой издёвкой, почти не глядя на меня. — пьётем-с…?
— Простата-с-с, но не пьём-с... Жизнь потрепала-с, — ответил я уныло.
Он бросил взгляд в мою сторону, как будто размышлял — шучу ли я или просто странный.
— Направление и анализы, — бросил он, не отрываясь от монитора.
Я протянул папку.
Доктор начал листать бумагу. Чем дальше — тем мрачнее стало его лицо.
— Это что за бардак? — начал он. — Анализы не в порядке. К трём урологам ходили? Почему назначения не выполнялось? Одно, второе, третье!
Я открыл рот, чтобы объясниться, но доктор уже разогрелся.
Он выговаривал мне за всё: за неполные формы, за двухминутное опоздание, за какую-то не ту справку.
Под конец он откинулся в кресле.
— Пойдёмте, — сказал он, вставая. — В соседний кабинет.
— В пыточную, кажется, — мелькнуло в голове.
Представился холодный кафель, запах спирта и инструментов.

— Снимайте брюки, — отрезал он, натягивая перчатки. — И становитесь… ну, вы знаете.
Я хмыкнул, чтобы хоть как-то разрядить напряжение.  Ну а чего стесняться — решил пошутить:
— Доктор, вы теперь мне за всё отомстите, да?
Он так посмотрел на меня, будто я предложил ему станцевать танец на столе.
И тут началось. Его глаза округлились. Он замер, перчатка застыла в воздухе…
— Какое хамство! Какое хамство! — заорал он, тыча в меня пальцем. — Это что за шутки?! Я таких шуток не понимаю!
Я опешил. Да это ж просто шутка! А он уже сам решил, что я намекаю на что-то из уголовного кодекса.
— Да я же просто… — начал я, но он всё размахивал руками.
— Всё! Отказываюсь! — рявкнул он, срывая перчатки. — Идите к другому  врачу со своим… юмором!
 
 И вот я стою после процедуры в "пыточной", с полуспущенными штанами. Доктор вылетел в кабинет, бурча что-то про "неуважение к медицине".
На выходе медсестра посмотрела на меня с лукавой улыбкой и спросила, не ожидая ответа — хотите конфетку:
— Не вы первый, — шепнула она кокетливо. — Доктор у нас… звезда.
 
 Я уже был у дверей на выходе из кабинета, когда доктор вдруг вернулся и буркнул на прощание:
— А, знаете... я у вас там ничего не нашёл.
— Знаете, а я там вроде ничего и не терял.
Он выдохнул, уже тише:
— Вам бы больше гулять на свежем воздухе… И витаминов побольше. Простата — это ведь второе сердце мужчины. Ну и, конечно, не забывайте… ну, про «это самое»…
— Шутите… да я про это самое уже и забыл, как оно называется, — ответил я.
 
 Я вышел на улицу, вдыхая свежий, почти лечебный воздух свободы, и уже не сдерживал смех.
Может, в следующий раз и правда надо просто промолчать? Хотя… скучно ведь.
И тут я заметил, что всё ещё сжимаю в руке конфетку от медсестры.
Обычная карамелька в блестящей обёртке — как из детства.
Я развернул её, сунул в рот. Кисло-сладкая.
И вдруг задумался: может, всё не так уж плохо? Жизнь продолжается.