Натка

Ожидается публикация в сборнике "Вопрос времени" (2025 г.) изд-ва "Перископ-Волга".

---

На антипригарном покрытии скворчат влажные плитки хлеба, брызги масла постреливают со сковороды в мокрый ворс халата, аромат шампуня вытесняется запахами жареных яиц, чеснока. Гренки почти готовы, я вынул из шкафчика тарелку. В углу кухонного стола утробно шипит чайник.

Недалеко от него застыл ноутбук. В черноте экрана загрузки матово отражается прямоугольник утреннего света из окна. И мой мутный силуэт у конфорки.

Наконец, связь с сервером установилась. Со дна дисплея всплыла картинка.

Я помахал перед ней деревянной лопаточкой.

– Привет, Натка!

– С добрым утречком! – ответил мелодичный голос.

Я застал ее за столиком веранды. Там устроились прозрачная чашка чая, корзиночка с печеньем, зернистая горка малины в мисочке, уложенная разворотом в столешницу книга. И верхняя половина женского тела в легком платьице. Букет оконных лучиков за ее спиной ярче, чем свет на моей кухне, но еще хранит новорожденную нежность утра.

Уперев локоть в книгу, а подбородок – в ладонь, женщина со светлыми волосами до плеч искоса и с полуулыбкой наблюдает, как перебрасываю гренки на тарелку, наливаю в кружку кипяток, усаживаюсь со всем этим добром против ноута.

– Хорошо спал, совенок?

В ироничном тоне растаяла, как сахар в кофе, ложечка материнской опеки. Неосторожный глоток слегка обжег мне язык. Поморщившись, я ответил:

– Как и подобает ночной птице. Не очень…

Натка вздохнула.

Рука переместилась с подбородка под грудь, к другой руке. Их хозяйка слегка подалась к соединяющей нас цифровой форточке, смотрит, как школьная учительница.

– Дай угадаю… Из-за сегодняшней даты?

Я тихо усмехнулся.

– Ясновидящая, однако.

Натка расплылась в заботливой улыбке. В очередной раз любуюсь ее родинками, печальными и уютными, как звезды в ночном небе.

– Эх, ты… чудо в перьях! – произнесла нежно. И добавила: – Говорила же, не влюбляйся…

Я взял с тарелки кусочек хлеба, обжаренный в чесночном омлете. Ноздри сократились, в горло потекла слюна.

– А нечего было в полтинник выглядеть так аппетитно!

– Мне был не полтинник, а всего лишь сорок восемь, – говорит Натка кокетливо и спокойно. – А ты что, хотел, чтоб я в этом возрасте была с тросточкой, в платочке? Семки на лавочке лузгала? Ну, извините. Мне как-то больше нравится быть ухоженной, женственной и в здоровом теле. Возжелал, понимаете ли, сочную милфу – вот и получай.

Она показала кончик языка.

Пальцы левой руки вернули на плечо сползшую бретельку, правая элегантно поднесла ко рту ягоду, та исчезла в губах, и вскоре к ним подплыла чашка. С достоинством леди Натка сделала глоточек чая.

– Не оправдывайся, сердцеедка, – говорю, расправившись с гренкой. – Приютила, приласкала бедного студента.

– Так, молодой человек… – сказала Натка с напускной строгостью. Продолжила в недоумении: – Какого еще студента? Тебе тогда было уже тридцать три!

– Не суть, – отмахнулся я.

Укусил следующую гренку и изрек:

– Штудент – это шоштояние души, меж прочим!

Мы еще потрепались, пока я приканчивал завтрак, затем начались сборы. Я уложил все, что нужно, в спортивную сумку. Спустя полчаса поворот ключа зажигания разбудил моего «железного коня», и тот тронулся по сумеречному бетонному полю подземной парковки. Бортовой компьютер установил связь, и на дисплее в центре приборной панели снова вспыхнула Натка.

– Уже переместилась, стрекоза! – воскликнул я.

– Могу себе позволить, – отвечает «сочная милфа», – с нынешним-то образом жизни!

Теперь лежит на животе в купальнике посреди пустынного пляжа, глаза под карамельными стеклами очков, волосы в хвостик, утренний свет окрасил тело лимонным оттенком, скрещенные ножки торчат к небу, покачиваются туда-сюда.

Натка вертит в пальцах гальку.

– И на солнышке могу загорать, сколько влезет. Благо, здешний ультрафиолет не опасен. Воистину райский климат!

– Да уж, хватит с тебя родинок, – говорю, глядя в боковые зеркала, – и так вся в крапинку.

Пожурчав через трубочку коктейлем, Натка возразила:

– Не ври, только сверху. Грудь, шея, спина… А на ножках и попе все чистенько! Сам знаешь.

Внедорожник рассекает фарами полумрак, заезжает на склон, впереди поднимаются ворота, из-под них льет кремовой белизной, глаза сощурились.

Из меня поперло нахальство мартовского кота:

– Знаю, проверял! Неоднократно!

Покосившись на дисплей, добавил с капелькой тоски:

– И еще бы разок проверил…

Наткины губы сложились в едва уловимый воздушный поцелуй.

– За дорогой следи, проверяльщик.

Я выехал в город. Квартал поводил машину по тихим улочкам и переулкам, я заскочил в круглосуточный цветочный магазин, после чего нас затянула шумная оживленная магистраль. Пробок еще нет, мотор довольно порыкивает, набирая обороты, но светофоры никто не отменял.

На одном из них я увидел, как рабочие на стремянках снимают с угла здания вывеску.

– Эх, жаль! – шепнул я.

– Что там?

– «Дуэт» закрывается. Частный кинотеатр, помнишь? Мы с тобой два сеанса подряд бронировали…

Натка нахмурилась.

– А что смотрели? «Странные чары», кажется, и… Второй фильм забыла.

Я кивнул с улыбкой.

– Тоже не помню. Мы же так окультурились после первого, что на час застряли в туалете.

– Да уж! – рассмеялась Натка. – А что, кабинка была удобная. Очень. Даже удобнее, чем тамошние диваны. Целое утро потом ноги не могла сомкнуть, горело все.

– А уж мой-то факел как полыхал, ух! – сказал я, глядя в экран, и подмигнул.

Через какое-то время многоэтажки остались позади, замелькали частные домики и коттеджи, а позже неторопливо поплыли поля, рощи, озера… Я свернул с трассы на второстепенную дорогу, затем на проселочную. Под колесами зашуршал щебень, машину начало покачивать.

Наконец, мы прибыли.

Я вышел из машины. Утро не по-весеннему прохладное, меня согревает пальто. И удаленное общество Натки, конечно.

Асфальтированная стоянка почти пуста, как я и думал, в такую рань люди еще валяются под одеялами. После городской суеты непривычно тихо, щебечут птицы, вокруг парковочного острова колышется море травы, окаймленное по горизонту лесом, а перед стоянкой растянулась шеренга чугунных прутьев. За забором сгустились зеленые тучи древесных крон.

Сумка повисла на плече, открытые настежь ворота меня пропустили, и я занялся поиском. Рука держит перед лицом смартфон в горизонтальном положении.

К этому времени Натка приняла водительскую эстафету. Купальник сменился блузкой, а пляж – салоном авто. Моя милая подруга крутит баранку, посматривает по сторонам, иногда заглядывает в камеру сбоку от руля.

– А вдруг придешь, а там… занято? – предположила она.

– Вряд ли… – говорю задумчиво. – Специально же выбираюсь раным-рано, чтоб не встретить никого из твоей родни. Дрыхнут еще.

– Не хочешь пообщаться? Они не кусаются.

– Да не в том дело… Знаешь ведь, не люблю посещать это место в компании. Слишком оно… личное.

Трава провожает шаги робким шорохом, воздух пахнет одуванчиками, этих желтых фонариков здесь – как гирлянд в Новый год.

– Не заблудился? – спросила Натка.

– Нет, уже подхожу… Видишь, никого! Говорю же, еще спят.

Я остановился, включил основную камеру и показал.

Квадратную ажурную оградку высотой до колен. Вокруг – лабиринт похожих оградок, теснятся меж узких тропок под тенью деревьев. Скамеечку внутри, в углу. А в центре – обложенную венками надгробную плиту из мрамора и гранитный памятник с фотографией.

Пальто прошуршало о край заборчика, сумка опустилась рядом с венком, вжикнула «молния», и я, не откладывая, взялся за работу.

Скоро в нос проник терпкий запах эмали, скамейке с оградкой достались мазки свежей краски. Мрамор и гранит избавились от паутины и птичьего помета. Не меньше усердия пришлось и на ткань искусственных цветов. Прошлогодняя листва, сорняки и прибитые ветром обертки с бодрым хрустом отправились в мусорный мешок. В финале я раскрошил пичужкам батон и вареное яйцо, а для муравьев положил кубики сахара. На все ушло около часа, мы с Наткой не прекращали болтать, то и дело транслировал ей результаты трудов.

Дело подошло к концу, и я уселся на мраморную гладь, к памятнику виском. Рядом – наполненная чаем крышка термоса, низенький подсвечник с горящей свечой, а также букет свежих красных гвоздик. Телефон передо мной зафиксирован на плите раскладным чехлом-книжкой. Гляжу в экран, подушечки пальцев скользят по желобкам букв и цифр на граните под фотографией.

– Странно все это, Натка… Мы разговариваем, а тебя уже нет…

Натка по-прежнему в машине, но уже не едет. Предплечья на руле, голова лежит сверху, тоже смотрит в камеру.

У меня в глазах щиплет, пальцы бережно легли на сенсорную поверхность.

– Дурацкая меланома! – прошептал я.

Натка улыбнулась краешком губ.

– Ну, что поделать, связался с дамой в возрасте – терпи… Такие вот они бывают, родинки. Попадалась одна вредная, непослушная…

Томно моргнула, и улыбка зацвела теплотой, как вот эта свечка. Ее пальцы коснулись экрана с той стороны.

– Не грусти, совенок... По крайней мере, я дожила до момента, когда есть услуга нейросетевого воскрешения. У моих родителей не было. Хотя нет, уже была… Но кто ж знал, что все эти мейлы, селфи, переписки, голосовые сообщения, видео в телефоне… Что весь этот хлам пригодится для цифрового слепка личности. Знала бы – уговорила бы папу с мамой вести активную сетевую жизнь.

– Хорошо еще, что ее вела ты.

– Видишь, тебе повезло! Попалась продвинутая мадам, хоть и в летах… Да и нейронки развиваются бешеным темпом. Пару лет назад еще замечал, что я копия, а сейчас не замечаешь. Я же считываю мимику, дыхание, голос… Правда, не замечаешь!

– И все равно странно. Ты вроде бы здесь, со мной, и в то же время… где-то там.

Моя ладонь легла на прохладу могильной плиты, а голова запрокинулась к облакам.

– «Вашу маму и там и тут показывают…» – весело процитировала Натка советский мультик.

Я подхватил, и мы закончили хором:

– «До чего техника дошла!»

Под наш дружный смех я смог, наконец, избавить глаза от влаги, изобразив приступ безудержного веселья. Натка сделала вид, что не заметила этот финт, и, когда я вытер лицо, заговорила с лучезарной улыбкой:

– Ты меня оживил не для того чтобы горевать. Вот и не горюй. Давай лучше тебе спою! Что-нибудь из своей комсомольской юности…


Июнь 2025 г.