Консервы от одиночества

Возле кофейни столпилась группа людей. На каждом туристе висел синий платочек, как знак сплочённости, и каждый из них охал и ахал, смотря на мусорный контейнер. «Секта или массовое помешательство?» — подумал я и продолжил наблюдать за массой. Зеваки толпились, к синим платкам подходили люди без опознавательных знаков. И те тоже улыбались, удивлялись и словно не собиралась уходить, заворожённые чем-то интересным.

Мне такого вида помешательство было неблизко, а потому я просто наблюдал и вдыхал аромат булочек с корицей. Запах доходил до противоположной улицы, где я стоял, и совершенно точно начинался в печи кофейни. Она, кстати, небольшая и будто бы ничем не примечательная, собирала аншлаги из голодных до плюшек или зрелищ людей. Одно другому не мешало.

— Опять он кормит эту негодяйку, — возмущался морщинистый дедушка с коричневыми пятнышками на ладонях, которые сжимались в кулаках.

— Будет тебе, Пётр Сергеевич, что она тебе сделала? Живёт и бог с ней, только бы не воровала с прилавков еду.

Довольно скоро мне надоело подслушивать чужую беседу, тем более, что хотелось больше подробностей о том, в чем не разбираешься. Иначе всё можно очень превратно понять.

— А тут и воры есть?

— Есть, есть, — кивал недовольно Пётр Сергеевич и доставал из штанин пачку с сигаретами. — И золотом балуется, квартиры обносит.

Женщина, до этого перебиравшая овощи в ларьке, резко встала и тряпкой, которой, судя по виду, сметала пыль и землю, хлестнула по горбу старика. Тот крякнул и выронил сигарету.

— Мать, да ты чего? Офонарела?!

— Что ты мелешь, старый хрыч? Сейчас наговоришься, а потом разгребай – газеты отдыхают, — затрясла тряпкой продавщица и продолжила, уже обратившись ко мне: — А вы его не слушайте, молодой человек. Он вам и не такого наговорит. Собьёт с панталыку — это он может. — и, повернувшись к старику, добавила: — А объяснить нормально язык не повернётся!

Старик смачно харкнул, так что у женщины скосилось лицо. К её счастью, попал он не на асфальт, по которому ходят покупатели, а себе на штанину. Что в целом сгладило неприятную картину, и женщина, представившаяся Галей, отпустила нерадивого брата с миром.

— По вам не скажешь, что вы родные, — заметил я.

— И слава Богу!

Тут я не мог не согласиться, и, купив пару яблок, спросил невзначай:

— А всё-таки, что же это за воровка?

— Из полиции вы, что ли? — и, увидев, что я не улыбаюсь, продолжила: — Да расслабьтесь, шучу я так. Да пусть даже и из полиции, всё равно не их профиль… Птица это!

Произнесла она это совершенно серьёзно и даже с какой-то гордостью. Начищенные яблоки сверкали, готовые к соблазнению очередных покупателей, уже собиравшихся возле ларька. И Галя забегала, закрутилась в своей работе так, что ей уже было не до меня и точно не до птицы. А я отошёл, пригляделся к столпотворению, которое так и не растеклось в разные стороны. Пора было и мне поглядеть на чудо природы.

А я отошёл, пригляделся к столпотворению, которое так и не растеклось в разные стороны. Пора было и мне поглядеть на чудо природы.

— А как она их ловко? Видел? — слышался чей-то голос.

— Ты обычно так клубнику ешь. Отвернулся — и уже нет, — отвечал другой голос.

Первый, женский, обиженно хмыкнул, а я смог разглядеть говоривших. Обычные туристы. Наверное, птиц наших никогда не видели… Но стоило и мне, через окно толпы, увидеть всё своими глазами, как я захлопал в ладоши от восторга. Умопомешательство достигло и меня.

На предплечье у мужчины сидела чёрная, как смоль, ворона и пялилась на другую руку. В ней появлялись ягоды: смородины, земляники и крыжовника. Мужчина, низенький и лысоватый, бросал эти угощения в воздух, а ворона, каркая, взлетала и перехватывала угощение на лету. Ни одной не пропустила, не дала упасть им на землю. Только крыжовник, ещё зелёный и кислый, она не проглатывала, а скидывала из клюва под ноги удивлённым зрителям.

— Ай да птица, — восхищался рядом со мной человек с синим платочком, — нам бы такую в город. Может, и к нам туристы заезжали бы...

Ну что же, подумал я, не всем же греться на солнышке. А тем временем толпа начала редеть, люди уходили. Концерт заканчивался, актёры чистили пёрышки.

— Давайте пошустрее, а то на поезд опоздаем! — кричала женщина с синим платочком и флагом в руке.

Туристы быстро ушли ручейком, а я остался среди кучки любопытствующих и упёртых. Всем хотелось автографа, а может даже фотосессии. Но лично я желал беседы, если не с вороной, так с загадочным укротителем пернатых. И мне это удалось. Актриса скоро улетела, и угол этого дома, где только недавно было шоу, стал внезапно неинтересным, серым и обыденным. Все разошлись, только маленькая девочка ходила туда-сюда, подбирая ягоды крыжовника и подбрасывая их в сторону мусорки. Когда она промахивалась, вздыхала уныло и, подбегая к нерадивой ягодке, пинала её в сторону проезжей дороги. Страшная смерть крыжовника!

— А вы? — спросил меня лысоватый мужчина, — Не собираетесь уходить?

Хотел пошутить, что я столб, по росту мне подходила эта должность, но лишь улыбнулся, а потом вспомнил о щербинке между зубов и скривил неловко рот.

Мужчина, только что повелевавший вороной, словно дрессировщик из цирка, и сам улыбнулся, в его улыбке я не досчитал трёх зубов. Всю неловкость как рукой сняло и уж не такая большая проблема — щербинка! Заразительная, харизматичная улыбка — и вот ты уже сам, как с зеркала скопировал счастье собеседника.

— Григорий, — представился мой новый знакомый и потёр тряпочкой лысину. — Вы не турист? — и, не дожидаясь ответа, повёл меня к скамейке под тенью раскидистого дерева. — Уже годы не те, чтобы беседовать с каждым восхищенным гостем этого города. А их ведь меньше не становится. Сами видели, набережную открыли, парк аттракционов, бог с ним, и чуть не гастрономический тур проходит по открытым в том и этом году ресторанам.

Он сделал паузу. Пот собирался капельками на его лбу, но надолго не задерживался, стирался той же самой тряпочкой. Вальяжно раскинулся Григорий на скамейке и одну руку запрокинул за спинку, скрестил ноги — хоть сейчас рисуй портрет. Впрочем, рисовать было некому, я таким искусством не обладал, а Григорий, посидев в прохладной тишине, продолжил:

— Так, значит, живёте здесь?

Я кивнул.

— Это прекрасно, это то, что мне нужно! — он воскликнул и схватил меня за ладони, сжав в своих, сухих и мозолистых. — Знаете, я довольно часто стал говорить, что годы мои не те. И ведь правда это. Нисколько не вру.

— Я дал бы вам лет пятьдесят, не больше, — честно признался я и снова всмотрелся в Григория, в его лысину, в сжимавшие меня руки.

На лице у мужчины прокатилась волна нежности: глаза его на секунду подобрели, словно увидели старого и приятного друга, а улыбка мягко осветила расслабленное лицо. Я видел эту нежность, когда люди на несколько секунд вместо тебя видят кого-то совершенно другого, но близкого и любимого, и, скорее всего, очень далёкого. Недосягаемого.

— Моему брату было бы сейчас столько, а мне уж за. Хороший малый был, писал детям сказки, путешествовал и там навсегда остался. В своих далёких и волшебных историях о пиратах...

Он задумчиво прищурился и смотрел куда-то сквозь здания, сквозь палатку с Галей, где та словно плыла между прилавками, взвешивая покупателям овощи, фрукты и ягоды.

— Он пропал. Лет пять назад плыл себе за вдохновением в новую страну и исчез. Никого не нашли. Ни судно, ни работавших там людей, ни моего брата.

Я хотел посочувствовать, но Григорий остановил меня рукой. Ему не нужны были слова, но я чувствовал в его взгляде, что он хочет чего-то. Мимо нас пролетали стайки голубей, которых подманила к себе бабушка с хлебом, и я вспомнил про птицу. Мне нужно было спросить о ней, а Григорию надо было ошарашить меня просьбой, что так давно у него зародилась в голове.

Мне удалось, как я думал, сменить тему, заговорив о вороне, но я не мог подумать, что лысоватый мужчина только и ждал этого. Нет, он наверняка всё продумал!

— Ворона эта непростая. Мы с ней знакомы... Не соврать бы, лет пять. Да, как мой брат пропал. Я был... не в себе. Не находил места, слонялся из одного парка в другой, — Григорий встал, и я последовал за ним, а он продолжил рассказывать: — Однажды я даже решил, что это душа Миши вселилась в эту крохотную ворону. Я нашёл её в вечернюю прогулку, слабую и с раненным крылом, но забрать не смог. Не далась, прыгала от меня через весь парк, а я, честно, боялся и всё не решался схватить её. Мало ли какая зараза...

Рядом с нами каркнула ворона, и мы обернулись, но то была обычная, не наша знакомая. Заглядывая к нам в глаза, птица пыталась понять, есть ли чем у нас поживиться, но мы оставили её без обеда. Григорий, усмехнувшись, сказал, что им и так сейчас хорошо живётся, ведь каждый хочет увидеть загадочную и дрессированную ворону, а потому люди, не разбираясь, кормят всех подряд. Я огляделся на птиц, которые важно ходили рядом, сидели на проводах и деревьях, и убедился в словах Григория. Откормленные, напыщенные и не знавшие нужды птицы были куда крупнее тех, что я видел в других районах нашего города.

Григорий увёл меня в центр парка, который раскидывался за кофейней с ароматной выпечкой и кофе. Тут, как он объяснил, и состоялась роковая встреча двух друзей.

— Такого товарища у меня никогда не было, — смеялся мужчина и снова потирал лысину, солнце палило по нам.

— Значит, вы её всё-таки выходили?

— А как тут не выходишь? Мы проживали с ней горе вместе, но по-разному. Приходя сюда, я брал воду и консервы, чтобы сменить воду и покормить её. Даже дал имя — Забава.

В моих глазах явно читался вопрос, почему именно такое имя выбрал Григорий для вороны, но я не успел его задать. Мужчина выпрямил руку, и на неё, не успел я раскрыть рот, села ворона. Та самая, с белым пятнышком на спине. Они смотрели друг другу в глаза, ворона раскрыла клюв в протяжном «кар» и поприветствовала снова своего друга. Рука Григория юркнула в карман куртки и достала оттуда маленькую баночку консерв. Рыбных.

Я с удивлением смотрел, как мужчина, приоткрыв банку, просит ворону потянуть за железный язычок. И она всё поняла, возбужденно переминаясь по плечу, клювом тянула на себя, потихоньку открывая крышку. Рядом никого не было, но я уверен, что собралась бы толпа, чтобы посмотреть на это удивительное зрелище.

— Хороший аппетит. Значит, и здоровье в порядке. Только так и поправилась она, на кильке из банок. В первый раз я себе их взял, вприкуску с чёрненьким. А гляжу, смотрит на меня двумя глазками маленькими. И скрягу бы разжалобила...

Ворона довольно прищурилась и спустилась на землю, зашагав в сторону мусорной урны. Там она продолжила шариться в поисках съестного для себя.

— Так какая же ваша просьба? — спросил я, разглядывая белое пятно на чёрной спине.

— Позаботься о ней, чтобы не заскучала без меня. Чтобы не забыла, что человек может быть её другом. Когда-то мы нашли друг друга, чтобы избавиться от одиночества. Другие же вороны её не принимают, может, чувствуют что-то. А друг, он ведь всегда нужен.

Григорий положил мне на плечо руку, и я почувствовал её вес, а ещё внутри закрутилась грусть, которая так давно копилась. Но как? Я думал, что другим ни за что и никогда не почувствовать, как на самом деле одинок я, как по ночам тяжело от невысказанных слов. Тёмная комната, мерный стук часов и дыхание ночи за окном. А утром всё то же самое. Несётся жизнь, а я не успеваю за ней, топчусь на месте, забываюсь в бумаге и чернилах. Но если есть шанс, если я ещё могу всё изменить, то не он ли передо мной?

— Одиночество пахнет застаревшим тряпьём и душной комнатой. И я не хочу сказать, что от тебя пахнет, — улыбнулся своей улыбкой Григорий. — Но таково моё предчувствие, потому что и сам был одинок. Всем моим миром был брат, только он у меня и оставался. Лишившись всего, я потерял и себя, и, наверное, потому бродил по городу. А ты, дорогой друг, бродя по улицам, искал ли что-то? Надеялся встретить судьбу?

Я задумался, вспомнил весь сегодняшний день. Лень просила остаться дома, но духота давила, а на написанное я смотреть больше не мог. Буквы перестали складываться в слова, предложения потеряли всякий смысл — мне всё осточертело. Пошёл куда глаза глядели, ходил хвостиком за туристами, а потом оказался возле прилавка Гали, знаменитой кофейни и Григория с Забавой. Судьба? Я никогда не искал её, и думаю, что она сама находит нужных ей людей. И если я оказался в списке её приглашённых, то пусть так — я не буду противиться.

— Забава, значит, — оглянулся я на птицу, но около урны её не было, и на рядом стоящих деревьях тоже.

— Вытяни руку, подумай о ней, — учил Григорий, а я не понимал, всерьёз он или нет.

Это ведь его ворона. Как она может слушаться меня, того, кого совсем не знает?

Но я был неправ, и через секунд тридцать на руке моей сидела Забава. Она глядела на меня, наклоняя голову в разные стороны и рассматривая того, кто позвал её. Если это не телепатическая связь, то не знаю, что и думать. Забава была обворожительна. Взгляд гипнотизировал, мои глаза неотрывно смотрели в её. Внутри что-то приятно ворочалось, а на глазах собирались слёзы. Стало быть, вот она, моя подруга.

— Ты ей понравился, — радостно заявил Григорий и, гордясь мной, похлопал по спине. Я не знал, кому из них понравился больше, но что обоим это точно. — Быстро учишься. А если в следующий раз не забудешь консервы, цены тебе не будет...

Я резко развернулся грудью и лицом к Григорию, Забава недовольно каркнула и взлетела. Мне слышались слова. Но то были слова прощания. На меня смотрели глаза, полные надежды и грусти, но тёплой и доброй. Такой, которая знает, когда нужно уйти, чтобы всё вконец не испортить. Когда ещё есть шанс на хороший конец. Для Григория, очевидно, этим хэппи-эндом была счастливая Забава, которая не стала бы летать по городу в поисках старого друга, так и не найдя его ни в одном из закоулков запутанных улиц. Ох, если бы он пропал, то маленькое сердце бы её разбилось, ведь снова она стала бы одинокой вороной, чуждой своим собратьям.

— Получается... Вы прощаетесь с ней? И куда же вы уходите?

— О, это место, оно пропитано уединением. Там много таких, как я, одиноких и общительных. И, кстати, настоящие азартники только там живут. Ведь кто, кроме них, днём напролёт готов играться в домино, карты и лото?

На душе стало хмуро и горько. «Как же так?» — спросил я себя, но вместо этого вслух произнёс:

— Неужели у вас нет никого из родни? Может быть, кто-то...

Григорий привычно остановил меня, поднял ладонь. Улыбка его, лёгкая и грустная, говорила мне, что я, должно быть, ничего не знаю. Какие мои годы! А он, этот мужчина, стойко принимал все удары судьбы, поднимался после подножек и снова продолжал путь. Знал ли Григорий, куда ведут эти тропинки?

— Это моё решение, — только и произнёс он.

***

Лето пронеслось, туристы уехали, а мы с Забавой вздохнули полной грудью. Всё-таки шумные они, приезжие, да ещё и нагловатые. Один додумался перо на память выдернуть с вороны. Ну не дурак ли! Я ему проплешину на голове оставил, а что, тоже на память.

Если не считать всякие курьёзные случаи, из которых ловко выходили победителями, то с Забавой мы поладили и сдружились. Кроме консерв с килькой ей до тошноты нравились мармеладные конфеты «Арбузики». И когда соседские дети об этом прознали, я стал то и дело отбирать у них сладости. Потому что отобрать потом у Забавы было невозможно. Надо было действовать на опережение.

— Ну что, красавица, — сказал я ей однажды, — пора нам идти, как я и обещал.

Забава переместилась мне на плечо, иногда она любила побродить со мной по улицам, так сказать, не напрягаясь. Так мы обходили всех знакомых. Галя успешно продавала в своём ларьке овощи и фрукты, обязательно угощая ворону, когда та заглядывала в гости. Все знали Забаву по пятнышку на спине, потому не прогоняли. Знали ведь, что умная она.

Однажды, рассказывала мне Галя, ворона принесла и скинула прямо на кассу золотую серьгу. Пётр Сергеевич всю неделю бегал спрашивал, у кого воровка стянула её, но все плечами пожимали. Обогатила, говорила продавщица с улыбкой, предлагая Забаве ягоды для угощения. А та не отказывалась, только крыжовник оставляла по доброй памяти.

— Куда направляетесь-то? — спросила нас Галя.

Рядом тёрся Пётр Сергеевич и недобро зыркал на ворону, нашёптывая что-то про себя. Возле лавки собралось много народу, ради Забавы, конечно, но, зная любовь к ягодам, люди покупали малину и землянику у Гали.

— В гости, — загадочно сказал я и пошёл дальше.

Мы и правда шли навстречу к хорошему знакомому. И путь был неблизкий, пришлось сесть на маршрутку. С ветерком довезли нас за город, где стоял большой деревянный дом. Рядом лес, свежий воздух и чистота, такая приятная и вдохновляющая. А у ворот нас уже ждал Григорий и сопровождающая его молодая женщина.

Забава не стала ждать, когда мужчина вытянет руки, она сразу взлетела и направилась к нему. Скучала. Григорий прослезился, но быстро убрал с глаз влагу, и осталась на его лице только радостная улыбка от встречи.

— Ну что, мои, соскучились? — сказал он, глядя на птицу.

А я подумал: «Да», но вслух ничего не сказал. Подошёл и обнял Григория. При виде него во мне просыпались чувства семейного тепла и дома, и если бы мог, я назвал бы мужчину, которого встретил не так давно, своей семьёй.