Отшельник с Подкаменной Тунгуски. Книга 4

Отшельник с Подкаменной Тунгуски. Книга 4. Пролог

         
          Минула целая неделя, как отгуляли промозглые октябрьские ветра, и наконец-то им на смену явилась спокойная и морозная благодать. Долго не стихающие потоки воздуха напрочь оголили пологую равнину перед лесом, и лишь у самой его кромки по ямкам затаились их противницы – клубки из скрученной травы, вперемежку с еловыми иголками. Я смотрел на это рукотворное природное действо и ухмылялся себе в бороду:
         - Надо же, как вышло, теперь и голову ломать не придется - добрая разжижка выйдет для печи.
          Сегодня после полудня в одном из ящиков обнаружился красочный настенный календарь за этот год и, повесив его у окна, уже дюжину времени разглядывал выведенные на нем слова и цифры.  Два месяца назад случился мой шестидесятый год от рождения, а скоро уже, через неделю почти – еще одна примечательная дата, когда я впервые переступил ворота в колонии. Запомнилось лишь потому, что в тот же день три часа стояли на морозном плацу в ознаменование завтрашней годовщины великого октября.

          Совсем незаметно и быстро закончилось лето, и близилась к концу осень. Эх, попутало меня безвременье, - думалось иногда в приоткрытую дверцу горящей печи, и так хотелось все свои последние мысли и события увязать в один смысловой узел, да руки не доходили. Как будто – бы пребывал недавние времена с  опущенными конечностями, и за что не брался – дело случалось не доведенным до скончания. Хандра, да и только. Может быть оттого, что товарищи мои после своего неудачного отплытия разлетелись кто куда: один в свой интернат, другой – в столичную лечебницу. И уже месяц как молчит рация, да я её особо и не включаю.
          К тому же Альфа бросила меня одного наедине с этим вполне обжитым уголком. Собака, а ведь понимает, что не нужна стала мне сейчас. Ни об охоте, ни о рыбалке даже и не помышлял. Вот она и загуляла в который раз. Вернется ли? По первому снегу бродил по окрестностям в поисках ее следов, но не разглядел – свалила нежданно за тридевять земель. Завтра нарежу круг поболе, да постреляю вдобавок – может это действо напомнит ей о моем пребывании. Сегодня спустился к мосту через реку, и впервые за все время задержался у деревянного истукана. Что за чучело такое, с плоской мордой и круглыми большими глазами? Кажется, что Петрович говорил, что ему лет сто будет, и притащил он его с далекого севера. Ну, не молиться же мне ему на старости лет?

           Непродолжительные походы за реку были тем небольшим утешением, что выпали на мою голову после отплытия Владимира Ивановича с Петровичем, а бегство Альфы лишь добавило стремления искать невесть что на других берегах. Могилку Татьяны обиходил так, как и просил её муж из далекого прошлого: нашел тот самый белый камень и приторочил к нему крытую золотом пластину с инициалами, а также замысловатым узором, который был ведом только одному человеку на этом свете. Тропа от захоронения уводила дальше в тайгу, и лишь недавно я ступил у её окончания. Километрах в десяти от зимовья неожиданно открылся совсем голый утёс, с вершины которого открывался неописуемый вид на мои владения, и уже в который раз я задерживаюсь на нём и разглядываю в оптику неведомые дали.
            Однажды за ужином у большого стола вспомнился случай из прошлой жизни, как уходил в рейс на первом своем грузовике ГАЗ -52. Вёз продукты в артель, что только развернулась на горной выработке, и на повороте не справился с тугим рулем. Машину снесло вниз, и как ни насиловал мотор, так и не смог подняться вверх. Пока пёхом добирался до прииска, пока доскребся на гусеничном ходу обратно, кто-то растащил половину продуктов. Неделю продержали в отделении милиции, с неохотой отпустили, и год вычитывали из зарплаты за понесенный убыток. А сейчас смотрел на стену коробок в половину строения и удивлялся – влезли бы они в кузов, или еще осталось бы?

            Последние дни только и занимался тем, что обживал второй этаж. Все подарки Петровича, за исключением продуктов, поднял наверх и разложил по назначениям. Например, набор для резьбы по дереву положил на самое видное место у окна, и по нескольку раз за день поднимал крышку и с умилением разглядывал невиданные ранее резцы и стамески. Петрович как-то у костра намекнул мне, что к следующему его прилету я должен удивить его деревянным чудищем, да я бы самого черта смастерил, лишь бы он прилетел. Но боюсь, что вести могут быть самые печальные. Поэтому и отключил рацию. Как-нибудь через недельку включу.
            Сегодняшнее утро выдалось морозным и безветренным. Спускаясь за водой к реке, обнаружил первую наледь вдоль берега. Если так дело пойдет, то вскорости и на другую сторону можно будет свободно шастать. Давно не зимовал у реки под боком, всё приходилось как-то в отдалении.  Или же поторчать на месяц-другой, не более. Теперь буду обживать новые берега, да и строить свою историю здесь, наверное, до скончания. Пожалуй, что завтра уже отправлюсь в лес за кругляками, чтобы начать выстраивать лестницу от воды вверх, дабы зимой не тонуть по снегам. Вот бы Огонек мне сейчас пригодился. Как мне не хватает сейчас его лошадиной преданности, и упорства, с каким он преодолевал когда-то таежные километры. Буду долго о нем помнить, и представлять по вечерам – как сложилась его судьба.


Глава 1. Чёрный и серый.

             Вертолет завис над поляной в то самое время, когда все мои помыслы были заняты заготовкой леса для спуска к воде. Благо, что не сильно удалился в чащу, а то бы и не повидался с пилотами. Дверь в боку полетной машины была раскрыта, и Николай, а я углядел его массивную фигуру еще с кромки леса, за веревку спускал поклажу. Пока шёл, насчитал четыре сброса, и при каждом веревка улетала следом. Еще подумал на ходу – такого добра мне в хозяйстве как раз и не достает. Летчик, закончив свою нехитрую процедуру, размахивал теперь скрещенными руками в знак того, чтобы я не приближался особо, да уж и так понял, присев в снегу на полусогнутых. Дверь вскорости захлопнулась, машина плавно поднялась, и взяла курс на северо-восток. Наверняка кто-нибудь выходил на связь по рации. Получалось, что я подвел Николаев, да и при всем желании они бы не сели, снегу почти по колено, ровную площадку, что под ним - поди найди.
          Плотно набитый рюкзак, два брезентовых мешка и фанерная коробка - это были все дары, посланные с небес, да видать без моих знакомых тут не обошлось. Сначала направился собирать да тащить подарки, но при ближайшем рассмотрении выходило, что они созданы не под мои мощи, и нужно мастерить волокушу. Повернувшись обратно, направился было к зимовью, но неожиданный, и несвойственный для сих мест звук заставил насторожиться и развернуться. Странные шуршания и поскрипывания разносились со стороны поклажи, а это действо казалось мне невероятным. Обойти лежащий в снегу груз не составило труда, но откуда исходил звук, или мне померещилось на старости лет? Неожиданно ящик пошевельнулся, и скрип повторился, теперь уж точно из него. Да еще дырки в нем понарезаны. Я приложился глазом к одной, и тотчас получил говорящую саму за себя эманацию. Неужто? Оторвать крышку с ящика не составило труда, и открывшаяся внутри картина повергла меня в изумление:
         - Матерь божья!

          Два собачьих детеныша смотрели на меня в четыре глаза, а я уставился на них двумя, лишенными вмиг способности к осмыслению. Ах, Владимир Иванович! Это все твои происки! Уж в который раз ты преподносишь мне четвероногих друзей в трудную минуту!  Ну да ладно, будем извлекать парочку из заточения! – почти голосом донес я мысли из своего подсознания и протянул руки к новообразовавшимся гостям. Тяжелые и вонючие!  Наверно, не раз сходили под себя, пока добирались. А окрас то каков – один иссиня-чёрный, а второй серый, с бурыми пятнами на морде. Ну, дела! Бережно обхватив руками обеих, потрусил к жилищу, и вот теперь - то они дали волю своим детским начинаниям – заскулили хором, да задрыгали конечностями. Приоткрыв дверь, выпустил их у порога и подтолкнул вперед – идите, обживайте территорию, а мне нужно поскорее убраться за вертолетчиками.
          Волокуша из пары широких лыж в два захода позволила переместить подарки ко входу в жилище, и, наскоро сложив все на сухое еще место, заглянул во внутрь. Черный стоял там же, где я его и поставил, а вот серый, успев сделать лужу в отдалении, сейчас спешил ко мне, помахивая хвостиком.
          - Ух вы какие, видать сразу - у кого какой характер! – потрепал щенят за шкурки и раскрыл настежь двери.
          Мешки оказались претяжёлыми, килограмм под семьдесят каждый, а новенький рюкзак я бы свободно удержал за плечами. С него, пожалуй, и начнем знакомство с посылками. Отстегнул верхний клапан и ослабил затянутую веревку: на самом верху открылась вдвое свернутая ученическая тетрадь – вот ее то мне и надобно изучить.

             В первых строках своего письма Владимир Иванович слал мне приветы от себя и Юрки, сообщал, что этот рюкзак есть исключительно его решение, в нем он шлет мне  зимнюю одежду, спички, всякие там таблетки, что выпросил у санитарки, да немного рыболовных снастей. Что еще мне подвезут – даже и не знает, но в самом уже конце неожиданно сообщил, что ко мне больше никто не прилетит, компанию дети скоро продадут и уедут в столицу, а Петрович помер уже месяц назад, и на самом дне рюкзака покоится от него известие. Я, впав в ступор, начал вытаскивать вещи, даже не понимая их предназначение, и последней оказалась шапка ушанка, внутри которой открылся глазу глиняный горшок с перемотанной изолентой крышкой, и притороченным к нему листком с буквами: «похорони меня рядом с женой». Ну, дела! Вот и исполнил Петрович свою последнюю ко мне просьбу, которую однажды озвучил у костра при встрече. Из состояния великой задумчивости меня вывела некая сила, которая в лице серого тащила меня за носок и рычала. Ну а черный в своих щенячьих мыслях лежал у двери, и, как мне показалось, сладко посапывал.
             Я унес горшок на второй этаж и поставил на верхнюю полку у окна. Завтра же с утра и исполню волю Петровича, да и помянуть есть чем – два нетронутых ящика стоят где-то в углу. Так к ним и не притрагивался с тех пор, как товарищи отплыли. Не было повода. Теперь вот образовался. Что-то Владимир Иванович ничего про себя не написал, и о Юрке не заикнулся. Поди все у них хорошо. Надо бы включить рацию, может кто позвонит после визита вертолета, а может и нет. Звонить то некому. Спустился вниз и затопил печь. Теперь вот нас уже трое, и поневоле придется составлять меню для кормежки собачьей парочки вместе с собою. Серый явно проголодался, раз уцепился за носок. Вот перекусим, смастерю им местечко для ночлега, а там уж поразмыслю, как их звать-величать надобно, но с этим делом спешить особо не собирался, надо бы к ним присмотреться, да побеседовать по душам.

            Сил и времени на остатке дня хватило лишь на то, чтобы распотрошить первый, самый увесистый, мешок. Как и предполагал по его тяжести, внутри были коробки с патронами к карабину, который оставил мне Петрович, два новеньких японских аккумулятора, набор посуды из нержавейки, что нам так не хватало, и несколько упаковок хозяйственного мыла. Такое поднесение мне особенно было дорого, ибо давно уже истер последний кусок, и всё искал по коробкам – может где завалялось. Жарко натопленное помещение располагало к тому, чтобы сегодня, впервые за долгие дни, организовать торжественный ужин по поводу пополнения нашего семейства и вестей с юга, хоть они случились такими печальными. Но чему быть, того не миновать. Щенячьей парочке разлил в новые миски теплый бульон, а на пробу бросил большой мосол, который они сейчас с любопытством обнюхивали и облизывали. Себе же в угощение донес бутылку с заграничной настойкой, достал три пустых стакана и выстроил все на столе.
            Сон вышел каким-то неспокойным. Пару раз спускался вниз из любопытства – понравилась ли чёрному с серым лежанка на оленьей шкуре у печи? Тепло ли им? Не подбросить ли в печь поленьев? А когда спать расхотелось окончательно, набросил полушубок и вышел во двор. Так иногда про себя называл ту территорию, что простиралась от строения к реке и лесу. Только вот без частокола, зато с естественной преградой для зверя и другого пришлого. Ночь случилась светлая от зависшей над лесом луны и искрящегося снега, а со стороны реки вдруг разнеслось нехарактерное для сих мест завывание. Сместившись к обрыву, отчетливо углядел на том берегу волчью фигуру, стоящую и смотрящую в мою сторону, а еще несколько теней удалялись по кромке реки вниз по течению. Ну вот, и соседи образовались…



Глава 2. Алтай и Альма.

             Нового пришествия Альфы я так и не дождался. Судьба нас часто разлучала и воссоединяла, но, чтобы за три месяца не объявиться – это было на неё не похоже. Никак сгинула, - всё чаще посещала меня горестная мысль, и вот уже прошла неделя, как я последний раз обходил окрестности, да изредка постреливал. Не слышит, или не хочет слушать, а может быть и увели куда пути-дорожки вместе со стаей. Да и свежих волчьих следов ни за рекой, ни по окрестностям не проявилось. Ну, значит, так тому и бывать. Всё меняется в округе, вот и зима лютая понемногу подбирается. Да что мне с того? Давно уж позаботился обо всём – три поленницы дров выстроились под самым боком, дорога к реке одно загляденье, и трав разных полный чердак.  Во втором мешке, кроме продуктов, обнаружил престранного вида одежину, по виду и по надписям на рукавах – иностранную. Как - то попытался всю на себя напялить, так и перематюкался весь, и сердечных мук натерпелся, но лишь потом осознал, что и в походе вещь удобная, и тепло сохраняет. Одним словом – комбинезон.
             Товарищи мои подрастали не по дням, а по часам. Уже и на голос отзываются, и хвосты поджимают, когда прикрикиваю, и к еде непритязательны. Вот-вот надумаю сесть, да окрестить их по земному обычаю, и помыслы есть подходящие по этому случаю. Черный оказался мальчиком, а серый, к немалому удивлению, женской породы. Хотя чему тут удивляться – один поспать, да понежиться любит, а другая уж все углы обшарила и на второй этаж свободно забирается. Одним словом – хозяйка в доме намечается. Вот только во двор пока не выпускаю, берегу, ведь и собаки страдают всякими простудами, пусть основательно на лапы станут. Сегодня оставил их одних на полдня, а сам, встав на лыжи, отправился к западной лесной границе, примыкающей к реке у пологого спуска. Там накануне в оптику наблюдал небольшое стадо молодых оленей. Авось, что и обломится.

             Олени действительно проявились, и совсем неожиданно, в тот неподходящий момент, когда я скатывался с полускрытого от глаз косогора. Вожак шарахнулся в сторону, и всё небольшое стадо вмиг исчезло за мелким ельником в сотне шагов от меня. Неужто пуганые? – подумалось при торможении, - раньше бывало, что уставятся, и додумывают куда податься, а тут сразу в бега.  Я потрусил следом, и вскорости оказался на небольшой возвышенности, откуда открывался сказочный вид на все четыре стороны. Приложился к биноклю: вот они, преспокойно гуляют себе внизу, уже и не замечая меня. В следующей попытке буду поджидать их на подходе к этой точке, а  вот дома бы следует позаботиться о волокуше. К своему такому начинанию неожиданно добавилось еще одно – кроме, как накормить себя и товарищей свежим мясом, - пронаблюдать, кто явится к туше, какой зверь, и бродят ли поблизости волки.
             Дорога в обратную сторону случилась вдоль реки. Здесь и снега было поменьше, и по теплому свету соскучился. Уж больно сегодня солнце яркое, хоть и висит над самым лесом. Река еще не стала основательно, посредине чернела полынья, и вода морозными утрами парила на удивление местным обитателям. А их было премного, и все хотели сходить на другой берег в поисках лучшей доли, о чем мне рассказывали многочисленные следы вдоль речного берега. Я пока не ступал на лед, ведь неприучен был к такому действу, да и опасался сюрпризов от столь непостоянной соседки. Дождусь, пока зверь повалит, а там и мой черед придет. Приближаясь к зимовью, отметил вдруг неожиданную особенность здешнего своего обитания – чем ближе к строению, тем больше снегов и меньше всякого следа. А уж совсем рядом и вовсе все голо и ровно! Неужто чуют местные обитатели присутствие человеческого вперемежку с псиным? Ну, дела.   

          - Ну, где же вы, местные обитатели? – приоткрыв чуть двери, позвал вовнутрь немного охрипшим голосом. Серый не заставил себя долго ждать, и уже скребся ко мне со всех лап. Чёрный же пока не проявлялся, и, схватив первого в охапку, понес его на солнышко, да и опустил осторожно на снег. Ну, давай, пробуй на вкус эту замерзшую водицу, тебе её много предстоит испить, коль захочешь стать моей спутницей. И носом потрогай, и лапками, и шкуркой зачерпни! А вон и чёрный! Щенок кубарем скатился с крыльца и теперь то ли отряхивался, то ли трясся от холода. Ну, хорош, хватит для первого раза, не голодный бы – глядишь и не сунулся бы наружу. Собрав товарищей, поспешил в тепло, да уж и кастрюля с едой поостыла, пока я в бесполезности блуждал по окрестностям. Будем миски разливать!
           Вечерело быстро, не успеешь принарядиться с утра, как уже и раздеваться приходится. За эти дни пообшарил все стены с окнами, и пришел к заключению, что дом за последние годы чуть ссохся, и местами требовал скорого моего участия. Особенно на верху – там и стены были не такие толстые, а  рамы от старой краски пооблезли, и на ветру иногда поскрипывали. Будет чем на неделе заняться, а то зимой не натопишься. Единственное окно на первом этаже смотрело на восток, и почти до полудня прочерчивало своими световыми лучами дорожки на полу, что стало в уходящие дни немалым удивлением для щенят, а как только вдруг темнело, они забивались за печь и поскуливали.

             Карта здешних окрестностей, как ни на есть, оказалась совсем новой. Я разложил ее недавно на большом столе, и теперь дожидаюсь, пока распрямится. Кроме карты, от Петровича по наследству достался еще небольшой атлас флоры и фауны близлежащих территорий и, почитывая его, удивлялся великому разнообразию. Очки, забытые Владимиром Ивановичем, тоже сгодились. Лишь недавно ощутил на себе престранную близорукость, когда попытался разобрать и подмазать оружие к зиме, чему немало удивился и пошел искать окуляры. Надо бы приналечь на отвар из черники, а то и прицелиться не смогу. Недавно зазвенела и заморгала рация. Пока раздумывал да поднимался наверх – поутихла. Эти дни выключать не буду, почему бы не обмолвиться с живым человеком, кто бы он ни был?
            Приоткрывая дверь во двор, с умилением наблюдал, как нерешительная парочка пытается обживать окрестности. Выйдут на крылечко, постоят чуть-чуть, и бегут ко мне жаловаться. Мороз то под тридцать градусов! Носы враз без привычки отмерзнут, а приучать понемногу надо бы, да и сколько можно им оправляться по углам. Чернышу неожиданно пришло на ум имя, и я уже третий день в мыслях так его величал. Был у нас на зоне старый, лохматый и добрый пёс. Сколько помню, он лишь изредка выползал из своей конуры у проходной, и звали его Алтай. А вот с девочкой загвоздка вышла. Кроме Альфы ничто не шло на ум. А если поменять какую - нибудь букву в слове? Перебрал многие, и остановился на одной. Пусть так и будет – Алтай и Альма. Красиво как вышло, я даже прослезился от такого своего чудодейства, стану теперь бродить по окрестностям, да выкрикивать вновь наречённых.   


Глава 3. Тревожное ожидание.

            Сегодня на календаре перевернул последний лист ноября. Завтра уже пребудет зима, хотя для здешних мест лучше бы найти другой численник – со снегами, что явились нынче уже в середине октября, и с невесть когда приходящей весной. На реке в уходящем стоянии неожиданно объявилась верховая вода, да так, что совсем подтопила деревянный настил у берега. За ночь вода чуть подмерзла, и река сейчас виделась мне большим, и наполовину прозрачным зеркалом. Что-то не припомню я таких причуд в природе, надо бы написать про всё это в начатой тетради, да зарисовать. Вдруг Юрка летом явится, то будет чем удивить мальца. Петрович грозился отправить мне фотоаппарат, но я категорически воспротивился, ибо не обучен был такому мастерству, а просто щелкать не было охоты, да и оптики для сугляда за местной девственностью мне хватает. А какую картину диковинную вдруг встречу, то отложу в памяти, а после и зарисую. Мило мне такое занятие.
           Мост через реку неожиданно пришел в негодность. Два дня не переставая разгуливал ветер, и, видимо, так раскачал подвес, что посредине на доброй дюжине метров случился провал. Сейчас, стоя у его начала, пытался разглядеть унесенные новой водою доски, но тщетно. Можно, конечно, пройти по тросам на тот берег, но пока нет в этом нужды. А вот к лету придется отстраивать заново, да приучать товарищей к перемещению над водою. Альму сегодня впервые посадил на привязь, чему и перепугался тут же: натянула поводок и хрипит, задыхается. Отвязал, уложил на колени, гладил и долго уговаривал простить меня за такой беспредел. Первый раз видел такого пса. Альфа, помню, поскулила немного и успокоилась, но попервой тоже обходила веревку стороною. Зато какой помощницей была в санях! Алтая пока и не думал подсаживать, ведь из дома не ногой, не то, что его подружка. Сначала подумалось, что они родные, а вот начали матереть, и породы неблизкие враз проявились.   

            С утра, прямо первого декабря, вдруг зазвенела рация. Неужто кто собрался с зимой поздравить? – подумалось вдруг в сердцах, и я схватил трубку. Голос был хриплый, неразборчивый, а потому и не узнаваемый:
          - Алло, дядя Егор, ответь, если слышишь!
          - Да - да, я тебя слышу, но не узнаю, кто это? – почти прокричал я в трубку.
          - Это дежурный с прииска, меня Славой зовут!
          - Какого прииска? – изобразил я удивление.
          - Неважно, к вам, или мимо, никто не пролетал вчера? Может слышали что?
          - Нет, не было никого, - еще больше я удивился.
          - Будьте на связи, не удаляйтесь, я скоро наберу, - голос пропал, и рация захрипела.
      Ну, дела, а вдруг что случилось над тайгой, - подумалось вдруг, и я стёр рукою со лба испарину.
            Не скоро, ни до полудня никто не набрал. Я так и просидел полдня с Альмой наверху, не осмелясь отлучиться ни по делам, ни по нужде. И лишь когда начало вечереть, и пора было затоплять печь, рация вновь ожила, и уже другой, более спокойный голос, вступил со мною в обращение:
           - Доброго вечера, с Вами говорит начальник прииска Сергеев. У Вас есть карта местных территорий?
           - Ну да, Петрович наградил на прощанье, - попытался я убрать дрожь из голоса.
           - Тогда записывайте координаты! Готовы?
           - Да-да, - и я схватился за авторучку, что всегда была рядом на столе.
           С того конца продиктовали мне широту и долготу с какими-то минутами, попросили отыскать эту точку на карте и ждать третьего звонка, скорее всего завтра к полудню.

            Спустился вниз и разжег лампу на столе. Печь подождет, да и товарищи  пока есть не просят. Теперешнее место своего обитания еще раньше на карте указал мне Петрович, и обвел красным кругляшом, и я еще удивлялся, как необычно окружено оно было, с одной стороны большой рекой, а с другой - её притоком. И лишь небольшой рукав в три сотни шагов шириною служил той территорией, где два десятка лет тому назад была отстроена эта обитель. По бокам карты были прописаны и долгота, и широта, а те целые числа, что продиктовал мне начальник, уж больно близки были с теми, что прочертил Петрович. И зачем? Что мне с ними делать? Не оставлять же на самотёк? Надо опосля присесть и обдумать, ведь не просто так всё случилось. Огонь от печи добавил немного света, а вскоре и тепловые эманации наполнили собою окрестности, из которых проявились прятавшиеся по углам товарищи, явно рассчитывающие на скорое угощение.
             В ночь поднялся ветер, а тот снег, что порошил весь вчерашний день, добавил ещё и шуршащей пелены за окном. Если так дело пойдет, то это начинание станет первым бураном в новом стоянии, и одним днем такое преставление никогда не заканчивалось.
Как некстати. У меня из головы не шёл сегодняшний разговор с потусторонними, ведь не могли они выспрашивать просто так, и эти цифры, не случайно всё это. Неожиданная мысль заставила подняться и искать ящик с инструментами. Кажется, что в нём  как-то привиделась мне стальная линейка с делениями, и в эту минуту почти осознал, что нужно делать. Разделил клетки на карте на десять равных частей вдоль и поперек так, что получилась решетка. Вот теперь можно и точку по координатам распознать. То место, а другого не выходило, как я не крутил карту, пребывало в западной стороне у большой реки, и, прочертив прямую от красного кругляша, вдруг ясно осознал – будет километров двадцать.

             В третий раз рация ожила под утро, и я, видимо с вечера пребывая в состоянии тревожного ожидания, прилег неподалеку на втором уровне. Теперь уже совсем другой голос решил испытать меня на удивления, и громко разнес по сторонам:
           - Какая у вас погода сейчас?
           - Погода обычная, но скверная, метет немного, - попытался я было донести подобности.
           - Видимость можете оценить? – уже более настойчиво требовал человек с той стороны.
           - Да как же? Темно ведь…
           - А фонарь какой-нибудь имеется? Если есть, сходи на берег и прикинь, на сколько луч бьёт, через полчаса наберу.
             Фонарей было два. Первый ещё не доставал, вторым же пару раз подсвечивал. Набросил быстро полушубок и выскочил во двор. Ветер немного стих, но снег лепил все так же основательно, и вчерашние следы до воды уже не просматривались. Стало заметно теплее, и мой погодный центр распознал приближающуюся погодную аномалию, переходящую в дождь. Так не раз бывало на моем веку. Посветил с обрыва вниз – ничего не видно, а полста метров будет. Развернул в обратную сторону – еле-еле угадываются контуры строения. Выходит, что видимость двадцать – тридцать метров. Так и буду докладывать.
Вернулся обратно, стряхнул снег, и бросил цельное полено в печь. Какой уж теперь сон, кипятка согреть, да бросить крупы кружку – хватит поди каши на троих.



Глава 4. Самолет.

                Уже раз пять спустился вниз и поднялся обратно, и Альма за мною следом. Будто бы чует моё беспокойство! Снимал трубку – тишина, и лампочки больше не попыхивают. Сдернул клеммы и свел – треск и искры, так что ж тогда? Иль надобность во мне пропала?  А может антенну сдуло, - пришла на ум злосчастная мысль, и я засобирался наружу. Лестница действительно накренилась в сторону, но поставив её на место, и забравшись под крышу, ничего разрушительного в рамке не нашел, как висела, так и висит. Только отвлекся понапрасну, а вдруг всё-таки позвонили! Уже и светает понемногу, и ветер попритих, и снег за ним следом. День новый наступает, а с ним и моя, всё крепнувшая и всепожирающая думка – надо собираться в тайгу! Нет сил больше сидеть и ждать, да и чего ждать – то, что он решит, этот звонок, если в прежние разы не стало ясности?
              Впопыхах чуть не начудил, неужто и вправду с головой что? Сяду лучше, да обдумаю – как и с чем собираться в дорогу, а то уже лыжи выбросил, да ремень подпоясал. Помнится, как однажды засобирался к северным людям без лишних запасов, так и голодовать пришлось пару дней. Уж в самый последний момент приторочил к саням еще пару лыжин и рулон со шкурами. Вот ведь как вышло, в тайгу засобирался, а без пса. Где ты, моя Альфа, бедняжка? Чую нутром, что плохо тебе сейчас, и тянет ко мне, но нет  на то сил возвернуться.
             Окинул взглядом светлеющий небосвод, и тронулся в путь. Если принять мои вчерашние умозаключения, то к вечеру буду в точке, а там как сложится. Ведь мелкое пятнышко на карте может стать там целым необитаемым островом, и ходить по нему переходить мне станет не один день. А товарищам своим по мискам снега понасыпал, да каши поразложил – пировать будут, меня ожидаючи.

                Двигаться по реке почти не было возможности. Снег вперемешку с водой добавлял на полозья лишней массы, и я, было сунувшись на самую кромку, кое-как затем выбирался к лесу.   Да и тут не легче. Посуху я сюда уже захаживал, и помнилось, что подальше, почти добрых пять верст вдоль реки, берег пологий и прямой, так что, как ни крути, другого пути не представлялось. Уж лучше бы мороз под тридцать, а не то и промокну скоро до нитки. Благо, что шаг у меня широкий, и сани след в след  поспешают, да и как бы иначе – долго вымерял да подколачивал.  Как только ступил на лед, так  сразу для себя и решил, что преодолею  версты три-четыре, то буду постреливать. Два сочных заряда из карабина ушли далеко в тайгу, и лишь один эхом отозвался мне обратно. Слились, однако, - явилась запоздалая мысль, когда уже остывающее  ружье приторачивал к остальной поклаже. Поначалу лыжи местами проваливались почти по колено, ведь рыхлый и не залежалый снег – это самое худшее, что можно ожидать в зимнем походе.
               Но уже через пару часов вдоль реки начали проявляться места, начисто лишенные белой массы, и это тоже не сулило мне прибавки в усилиях, ибо оголенный песок местами был подмерзшим и скользким. Выдуло, либо снега прошли стороною. Всякое в тайге случается. Еще немного, и буду устраивать привал. Вот только бы отыскать местечко с сухостоем. Очередную порцию зарядов отослал к местным духам на ознакомление, а всю нижнюю одежду развесил у зарождающегося огня. Пусть подсыхает, а я пока в сменке поброжу, да посижу, да подумаю о путях своих скорых.
               К полудню вышел к крутому изгибу на реке. Это место на карте казалось столь примечательным, что мне не терпелось скорее его увидеть. Еще бы! Два невиданных островка посередине, да ещё в излучине! На карте они выглядели, как явные недруги: один почти круглый и большой, второй же – узкий и длинный. Приложился к оптике и – о, чудо! Вот почему он такой идеальный! Вся поверхность была сплошь усеяна валунами в половину моего роста, и лишь посередине затерялось немного сосенок. Разодрать такой, даже в большую воду, требует многого времени, и видать, что конец его еще не скоро наступит. По длине второго в шеренгу выстроились вековые сосны, и лишь в окончании явно просматривался недавний бурелом. Жил бы поближе, то обязательно обшарил бы такие чудеса. Вот летом и доберусь по воде, ведь лодка резиновая имеется, хоть и без мотора. Сплавлюсь в один конец, да и брошу потом на берегу до лучших времен.
               Совсем неожиданно, когда уже удалился в тайгу после безуспешной попытки двигаться вдоль реки, в небе зародилось звуковое волнение, и почти тут же надо мною прошмыгнула двукрылая механическая птица, а звук тотчас пропал. Ну, дела! Уж не померещилось ли? Но вступать в противоборство со своими ощущениями пока не входило в мои планы и поспешил следом. Если это был самолет, то должна быть и причина его появления, а все последние события, увязанные разговорами с потусторонними, доносили до меня, что это не спроста. В редком береговом лесу почти не было снега, зато всяких препятствий имелось премногое число. Особенно густая мелкая поросль, пробираться через которую приходилось, вырубая и растаскивая ее в стороны.  И я уж было подумал свернуть вправо от реки, да искать прохода, но какой-то щелчок по курсу ввел в удивление, и, бросив сани, ринулся вперед. Похоже на выстрел, но из чего?

                Шагов через полста лес начал передо мною расступаться, а у самого его края, перед спуском к реке, образовалось еще одно препятствие – ряд ровно лежащих уж не один сезон елей. Как будто бы кто пилой расчистил делянку! Пробраться сквозь такое нагромождение без саней случилось для меня мучительным приключением, и, ступив на последний ствол у самого обрыва, с удивлением рассмотрел внизу инородное для сих мест тело. В оптику отчетливо просматривался серый самолетик с красной полосой вдоль крыльев, а в мою сторону от него вели две широкие борозды. Неужто лыжник? Так в народе звали кукурузники с подвешенными лыжами, и вот он, прямо передо мною. Парочка человек по соседству что-то выкидывала на снег из нутра, а третий торил след к берегу. Что-то необычное показалось мне во всём этом преставлении, но, так и не уловив – что, притаился и призадумался. До них метров пятьсот, а до саней рукой подать. Возвернусь - ка за санями, а уж после соберусь на знакомство.
               Спускающегося лыжника с прицепом гости заприметили почти сразу же, и, размахивая руками, уж было направились мне на встречу. Выходит, что с миром прибыли, раз так встречают, - подумалось враз в движении, и уже на подходе я вдруг углядел всю пространность их прибытия – летная машина лежала на брюхе, упираясь о лед своими нижними подкрылками. Ну, дела! А из-за её носа вдруг показался четвертый, и теперь вся компания с нетерпением ожидала нежданного гостя. А когда я предстал перед ними, то первым делом и услышал:
            - А ты откуда свалился? – и все почти хором засмеялись.
            - Живу неподалёку…
            - Уж не Егор ли? – последовало более приятное для меня вопрошание.
            - Он самый, а вы тут по какому случаю?
            - Вот именно, по случаю, - выдал стоящий первым здоровяк, протягивая ко мне руки.
            


Глава 5. Ракета.

                Новые встречные помогли отстегнуть лыжи и освободиться от упряжи. И только после этого первый из них приступил к ознакомлению меня со своими товарищами:
             - Саня, Паша, дядя Витя, и я – Гена, - услышал я ещё слов в новом временном стоянии, и первое, что пришло вдруг на ум – имена уж больно короткие, да и вроде все молодые, а почему вдруг дядя. Но ответ на этот несостоявшийся вопрос остался пока под запретом, а Гена продолжил с пристрастием:
            - Вот видишь, дядя Егор, к чему глупость человеческая приводит!? – и обвёл руками самолёт, - так хорошо летели, и вот, на тебе, сели. Вернее – приводнились!
            - Да ладно, надоело уже выслушивать, - буркнул в ответ коренастый, в кожаной куртке,  видимо, главный летчик Саня, и полез по делам в кабину.
            - Так это вы пропали? – спросил я оторопело.
            - В смысле? Да вроде нет, вот они, мы, - теперь уже пришёл черёд удивляться Геннадию.
            - А мне по рации передали как раз это место! – и я подробно рассказал историю своих переговоров с потусторонними.

              Через час почти все имущество, что пребывало внутри самолета, мы перенесли на берег, расчистили от снега квадрат, и выставили палатку. Дядя Витя, он же Виктор Александрович, старший и главный в этой команде, поведал мне историю их необычного приводнения, и все, включая и меня, были крайне удивлены таким стечением обстоятельств. Самолет МЧС возвращался из Ванавары в Байкит, когда поступила команда пройти над местом, и если появится возможность, то сесть на реку и ждать дальнейших указаний.  Выходило так, что сесть то сели, а указаний, кроме как моих слов о разговорах по рации, так и не получили. Теперь только и оставалось, как ставить лагерь, вытаскивать самолет, да ожидать сообщения от руководства. Мне всё это было в диковинку, когда еще случится такое времяпровождение? А посему пытался во все дела встрять, да помочь небесным пришельцам.
              А помогать было чего!  Уж это я уловил по скорым разговорам, что завел Виктор Александрович сразу после чаепития. Вытаскивать самолет – дело нешуточное даже по моим меркам, а сани с топором станут верным подспорьем в этом, сомнительном для меня, занятии. Ну, поживем – увидим! С Павликом, самым младшим из всех, еще до первых сумерек, мы навозили добрых полдюжины пятиметровых сосновых кругляков, выложили у самолета, хотя их предназначение попервой мне и не совсем было понятно. Но когда Гена с товарищами приступил к сооружению деревянной пирамиды метрах в пятидесяти по курсу, то всё стало на свои места. Знавал я такую конструкцию, не раз приходилось тягачи тянуть из трясины. Верный друг шофера – это лебедка! Всегда была приторочена на носу у моего грузовика в прошлой жизни. А тут оставалось подсунуть кругляки под полозья, да потянуть. На то они и эмчээсники - нигде не пропадут.

                Самолет быстро оказался у берега на твердом льду, и теперь стоял и подсвечивал нам своими фонарями. Хоть сейчас лети, но не до полёта. Только что отзвонились из центра, и мои опасения подтвердились – где-то поблизости, еще во вчерашнюю пургу, в радиусе пяти – десяти километров потерпел крушение вертолет, на борту которого были два летчика и женщина – медик. Координаты места падения засекли по спутнику, но весь сегодняшний день от вертолетчиков больше сигналов не поступало. Завтра, если позволит погода, прилетит вертушка со спасателями, но впереди ночь, и каждая минута может для этой троицы стать последней. Виктор Александрович так всё и пояснил собравшимся у костра товарищам, и к моей радости Павлик тут же решился составить мне компанию, благо, что еще одна пара лыж у меня имелась, а пустые сани тянуть он уже приловчился. На всех остальных также на борту оказалось две пары деревянных, и с молчаливого указа начальника, ими решили воспользоваться Гена с Саней. Выходить надумали через час, чтобы обследовать самую вероятную – западную сторону.

            Левый берег встретил нас молчаливой темнотой. Я пока берёг свой фонарь, и не включал, зато мои спутники вовсю блуждали лучами по сторонам, ибо их источники скрывались на головах, среди короткого меха шапок-ушанок. Мне уже пришлось наблюдать такой фонарь на Петровиче, и, кажется, что где -то дома он и валяется. А может и уплыл с ним давеча.  Снега почти не было, и это обстоятельство лишь добавляло препон в нашем походе, ибо временами еще и волочить за собою лыжи явно не входило в наши планы. Тем более сани. Но не бросать же, потом не сыскать. Наша парочка забрала левее и выше, как и сговаривались, и теперь далеко внизу мелькали два глаза-огонька. Ну, дела! Вот я и про Огонька вспомнил. Сейчас бы он был незаменим, и за ночь я здесь быстро бы всё разведал. Поднял ружье и выпустил заряд. Так условились. Снизу донесся пистолетный щелчок. Тот, от которого я и вышел к самолету. Через полчаса повторим, а пока нужно держать дистанцию, и не упускать из виду товарищей. У Павлика тоже был пистолет, и он даже дал мне подержать, не упустив случай спросить:
            - Стрелял?
           А я уже и не помнил. Вернее – не хотел вспоминать, так уж вышло, что впервые я стрелял не в зверя, а в человека. Давно это было.
           К полуночи мы поднялись на вершину сопки, и даже в серой ночной пелене отчетливо просматривалась светлеющая линия горизонта. Однако, небо прояснивается, и пребудет похолодание. Это нам на руку, но не попавшим в беду. Павлик немного пристал, и сейчас навалился на корявую кочку с рассуждениями:
           - Знаете, дядя Егор, если мы идем правильно, то они должны будут нас когда-нибудь услышать. Нас учили на курсах, что выстрел в горах на пять километров разносится, а если еще и дуплетом.
           - Ну стрельни, а я послушаю.
          Тах - тах из двух стволов у головы заставило меня пригнуться, и уж было выругаться на стрелка, но тоненькая светящаяся черточка внизу, а затем последовавшая за ней вспышка, еще больше разразились над моим ухом в лице напарника:
         - Дядя Егор! Ракета! Наши! Что я говорил!
         - Ну да, двигай вниз, собирай ваших-наших сюда, а я послежу.
       Павлик заскользил по склону, а я приложился к оптике. Ничего не видно. Может еще пустят? А если нечем, да не беда – сыщем приземленцев. А раз сигналят, то и живы выходит.
         Вскоре подтянулись уставшие и взмокшие Гена с Саней. А первым - радостный и довольный Павлик. С его слов – если бы не стрельба, то и не получилось, - выходило, что он герой, и его наградят.
         - Вернемся, я тебя награжу, есть у меня в запасе медалька за победу в соцсоревнованиях. От сердца тебе оторву, - констатировал Геннадий, вытирая взмокшую голову.



Глава 6. Вертолет.


                Перед спуском в ту сторону, откуда пришла ракета, порешили стрельнуть еще раз, но безрезультатно. Гена уж было засомневался в наших начинаниях, но Павлик стоял на своем:
             - Я, как тебя сейчас, видел вспышку! Пойдемте быстрее!
             - И куда пойдем? Даже, если это и была ракета, то её могло и ветром отнести в сторону. Нужно обмозговать, - Геннадий уселся на ту же кочку, - дядя Егор, а ты что молчишь?
             - А что сказать? Вот бы еще раз пустили…
              Все ждали моего решения, и, видимо, в ответственный момент засомневались вдруг в своих начинаниях, но так тому и быть:
             - Пойдем туда, откуда прилетело, цепью, метров сто дуг от дружки, и держите оружие на изготовку, мало ли что, вдруг вместе с нами и какой зверь рядом бродит.
              На этом склоне сопки снега было побольше, чем на макушке или с обратной стороны, но всё же надумали идти пешком, а лыжи покидали в сани. Почти на каждом шагу встречались то каменные россыпи, то провалы по пояс, а ближе к равнине уж начинал проглядывать лес. Теперь-то фонарь и сгодится, хотя привык ходить потемну – мне вроде видно, а со стороны не так заметно бывает. Для всякого чужого. Приходилось не раз так шастать в тайге по ночам. Перед кромкой подлеска моргнул лучом условно соседям, и они потянулись ко мне:
             - Дуре ясно, если что и видели, то из леса было, - еще издали проявился Геннадий, - и что делать теперь?
             - Я прямиком пойду, тут и снега почти нет, - с ходу заявил Павлик, и уж было направился напропалую.
             - Постойте, разделяться далеко не будем, лыжи оставим здесь, а вот сани возьмем, - и почти их тёзка Саня тотчас исполнил это начинание, перехватив у меня лямку.

              Ещё до нашего выхода Виктор Александрович дал вводную относительно того, что за вертолет, да какого окраса, на что вспомнились мне дела былые, да первое хождение вдоль Енисея. Тот, мой первый, перевернутый вертолет с мёртвыми летчиками надолго отразился в памяти, и уж так вышло, что кроме как Михаилу, я ни с кем про него больше не делился. Очень не хотелось предстать перед второй схожей картиной, и я старался подальше гнать от себя эту мысль, но как-то не склеивалось. Да еще Гена подливал масла в огонь:
             - Если зацепился за макушки, то могло и раскидать по частям. В позапрошлом году биплан упал на сосны, так пришлось пилить кругом, чтобы достать выживших.
             - А со мной на Урале тоже был случай, когда мы сели летом на воду. Сами спаслись, а самолет утопили, - теперь уж Саня продолжил обживать ситуацию.
             - Везёт вам, а я вот первый раз в такой передряге! – попытался было Павлик поддержать разговор, но Гена тут-же вставил свое:
             - Идиот, не полечу больше с тобой…
             Лес то редел, то представал глухой стеной, на что были у нас самые грустные помыслы, и временами казалось, что пора уже менять маршрут, или вовсе возвращаться на гору.
             - Дядя Егор, дай я еще стрельну, - вдруг определился Павлик, а в сложившейся ситуации это было бы самым простым нашим решением в безысходности. Я зарядил дробью, там пороха поболе, чтобы громче стало, а вот огонь из ствола так и вовсе вышел зычным сигналом. И как только раскаты улеглись, так отчетливо разнесся тонкий металлический звук, и больше не прекращался.
             - Стучат! Дяде Егор, стучат! – прошептал почти оглушенный Павлик, - вон там, точно!
              Но Геннадий и без его определения уже ломанулся вперед, пока мы помышляли о скорых действах. Я включил свой фонарь на полную, и только слабый след на снегу от Гениных унтов теперь был нашим ориентиром, да лучи от фонарей, слившиеся вдруг в одно пятно.

              Вертолет висел хвостом вниз, почти вертикально. Под ним, у еле тлеющего костра, угадывались людские фигуры, и первое, что я усмотрел, так это упавшего на колени Геннадия, и пытавшегося что-то делать руками.
             - Саня, быстро аптечку! – это были его первые слова в этом временном стоянии, и к тому моменту, пока я не приблизился вплотную ко всей компании, пред моими глазами разворачивалось весьма необыкновенное действо. На левом боку, в меховой полетной куртке, покоилась фигура явно мужской особи, а рядышком, наклонившись на еловый ствол, в полусидящей позе, и с закрытыми глазами – женщина. Ну, дела! Её то и тормошил сейчас Геннадий, но пока вроде как безрезультатно.
            - Дядя Егор, посвети получше! – и я направил свой фонарь на вторую встречную, и мне сразу стало понятно её пребывание – она спит. Спокойное, умиротворенное выражение на лице, слегка розовые щеки, но прислонив ладонь к лицу, определил невыносимый жар в её нутре, о чём сразу же сообщил собравшимся:
            - Высокая температура, спит, либо отключилась, не двигайте её. А что второй?
      
             Второй был давно уже неживой. Гена и переворачивать его не стал, а набросил шкурой с саней, и, наверное, в нервном порыве вдруг начал раздувать огонь. Павлик с усердием ломал свисающие сучья и бросал в костер, а Саня уже готовил к погрузке сани.
             Как только огонь занялся вовсю, мы попытались переложить несчастную женщину на шкуры поближе к теплу, и чуть оголить её конечности. Они были теплыми. Если ноги разогреты, значит и душа в норме, - вспомнились мне вдруг словечки Владимира Ивановича, а я вдруг и сам получил порцию умиротворения. Лётчика теперь не вернуть, а вот дамочку надо вытаскивать отсюда. На что Геннадий уже предпринял свои действия, и втыкал в оголенное плечо иголку:
            - Обезболивающее, вдруг в шоке, а чуть погодя вколю еще что-нибудь, по обстоятельствам.
               Саня с Геной бережно переложили пострадавшую на сани, и укрыли с ног до головы, оставив лицо для дыхания открытым, а под голову подсунули охапку еловых веток.
             - Дядя Егор, а кто стучал – то? – вдруг озадачился Павлик, когда они уж было с Саней трогались в обратный путь. Суть его вопроса оказалась столь необыкновенной и своевременной, что Геннадий, как и я же, не сыскав в своих сознаниях ответов, враз уставились на вертолет.
             - Посвети! – и я направил луч прям уж на кабину, из которой на нас смотрело улыбающееся лицо, да способное к тому же еще и слово молвить:
             - Здорово, мужики, вы Валюху спасайте, а меня успеется…



Глава 7. На исходе сил.


            Новый встречный донёс до нас то, что казалось ранее делом мутным и необъяснимым. Вертолет с экипажем и пассажиром – медиком возвращался домой, когда неожиданно попал в снежный круговорот, и решился на вынужденную посадку. Почти над самыми макушками леса внезапно остановился двигатель, и это сыграло на руку – машина плавно накренилась, и начала падать на подушку из густого ельника. Оторвав лопасти и изодрав обшивку, всё то, что осталось от винтокрылой, благополучно зависло в полдюжине метров от земли. Лётчика зажало в кабине, и не было прочих сил и возможностей тащить его оттуда. Штурман, со слов Валентины, получил всего лишь удар по груди, и даже не придал попервой этому значения. У него в довесок нашлись силы, чтобы спустить по веревке вниз докторшу, и выбраться самому. Но спустя полчаса он отключился, и больше не приходил в себя. Что происходило далее внизу, лётчик почти не различал в темноте. Всё, до чего мог дотянуться, скидывал в окно, а у Валентины даже вышло в первую же ночь развести костер, но со вчерашнего вечера она не подавала голоса, да еще и закончились сигнальные ракеты. А ту, что мы видели - случилась последней.
         Эту историю я выслушивал в одиночестве, просиживая уже который час рядом с погибшим штурманом, стараясь подбадривать пилота  добрыми словами, да тем провиантом, что оказался у нас по случаю. Геннадий не стал доверять пострадавшую сомнительной парочке, - с его слов, - и вот уже в который раз я вспоминаю про них, да подбрасываю лапника и дымлю в округе в ожидании невесть чего. По всем раскладам выходило, что помощь придет лишь сверху, а когда – того мне сороки не рассказывали. У зажатого высотника было непривычное для произношения имя – Вениамин, и я даже сразу переспросил его – как это понимать? Но вспомнилось вдруг имя артиста из «Трех мушкетёров», и все стало на свои места.  Со слов Вениамина при ударе о сосны нижняя часть вертолета подалась вверх и прижала обе его ноги под приборной доской. Первое время он еще ощущал конечности, а вот уже с прошлого вечера почти не чувствует. Благо, что тепло, а иначе бы уж отморозил.

                С бледным осенним солнцем явился и шум у нашего пребывания, а, спустя минуту, над головой зависло оранжевым брюхом винтокрылое изваяние, и почти сразу же мне на плечи свалилась веревочная лестница.  Сначала спустился один, затем еще двое.
И первым делом задались ко мне вопросом:
               - Сам залезешь? – а что мне еще оставалось делать, да и какой из меня помощник в  ихних делах. Спустя половину пути вверх, вспомнил про брошенные внизу лыжи – ну и бог с ними, однако как буду пехом добираться домой? Сверху мне любезно подали руку, а потом и вовсе сжали вокруг тела:
               - Дядя Егор, ну ты даешь! Кого – кого, а тебя никак не ожидал здесь встретить!
               - Николай, вот те на…
           Дальше вести нашу беседу стало почти невозможно, в силу утраты звуковой слышимости и занятостью нового встречного подъемом драгоценного груза.  Я только успевал подавать да принимать, и вскоре сидел на корточках, да растирал спиртом и разминал ноги повеселевшего пилота.
             А совсем уж скоро, еще перед самой посадкой у реки, с умилением таращился вниз, разглядывая мелкий самолетик внизу и квадратную белую палатку с какими - то буквами поперек. Ну, дела, вот и сходил я на поиски, будет что Алтаю с Альмой рассказать по возвращению.
            Сборы стали недолгими. Еще не пришедшую в себя Валентину уложили рядом с дремавшим от тепла Вениамином, а погибшего штурмана разместили в хвосте на носилках. На вопрос ко мне – может подбросить домой? – я категорически отказался, - давайте, ребята, летите скорее, а я уж тут как-нибудь сам. На что Николай заручился всеми своими товарищами, что в недалеком времени найдет возможность, и обязательно прилетит ко мне с угощением. Так и распрощались, но как же  ещё хотелось  увидеть отбытие самолетчиков,  на что Виктор Александрович авторитетно мне так и заявил:
         - Ну Егор, спасибо тебе большое за всё! А зрелище мы тебе обещаем! Да, Саня? Или опять утопишь?
          Геннадий в последний момент приторочил к саням увесистый мешок со словами – тебе там сгодится, а Павлик уж было собрался дарить свою утепленную куртку, да вовремя одумался, углядев во мне противное расположение.
        Самолет легко оторвался от реки, и, сделав петлю над лесом, да помахав мне крыльями, не спеша отправился по своим делам в западную сторону.

          Я не сразу собрался верстать свой путь домой. Со вчерашнего вечера почти позабыл о еде, а когда пришлые вдруг наскоро задумали устроить кормежку, то отказался, сославшись на усталость и отсутствие аппетита. Павлик, кажется, еще предлагал мне шоколад или мармелад, не вспомню точно, но я подовольствовался лишь кружкой горячей воды. Сейчас же подвесил над занимающимся огнем чайник с наколотым льдом, а рядышком на чуть подтаявшем песке бросил оленью шкуру. Пока греется, да закипает, попробую вздремнуть чуток, всю ночь на ногах, да и прошлая в раздумьях не задалась. Я знал, что усну почти сразу же, как и ясно представлял свое возвращение обратно, но вышло совсем иначе. Очнулся, когда угли уже еле дымились, а воды осталось чуток от донышка. Повторять все заново не хотелось, иначе вторую половину пути придется коротать потемну. Дома и похарчую. Да и собачья двоица поди оголодала. Надо бы поспешать.
          Еще засветло миновал излучину у реки с двумя неродными островками. Как вот природа устроена на чудеса! Идешь-бредешь себе берегом или лесом, и на тебе – глазу диво, да зачастую и не одно. И для общего развития польза то необыкновенная, вот доберусь как, то прилягу и буду проносить перед глазами все картины былых времен, да ухмыляться в бороду.
          Последний подъем, почти на выходе к своему кривому полуострову, преодолел на исходе всяких сил, и мышечных, и головных. Хотелось уж бросить сани, да вернуться за ними с утреца, но, видимо, природная или обретенная тяга к нажитому взяла свое, и почти обессиленный завалился на дощатой площадке у дверей зимовья. Снега почти не было. Либо выдуло, либо подтаял за эти деньки, но почти у самого носа в свете чуть подсевшего фонаря проявлялись сгустки запекшейся крови. Ну, дела! Я вскочил, сдернул чепок со двери, и посветил вовнутрь. Два милых сердцу создания уверенно ковыляли к двери на радость мне в полном здравии.  А тогда что же это за отметины? Посветил фонарем и даже присвистнул – все в округе было истоптано зверьем, а узкая дорожка уводила прямо к реке. Ну, будет с меня, завтра оглядимся, а то уж и сил не хватит потчевать бедных поджидалок…   
         


Глава 8. С белого листа.

         
                Тепло от разгорающейся печи напомнило мне вдруг тот далекий год, когда приходилось подниматься чуть за полночь, да кочегарить в лагерном бараке. Стены в котельной были выложены из редкого для тех мест красного кирпича, а сам барак первые зэки срубили из толстого соснового горбыля. Пока тепло из одного конца доберется до другого, проходила целая вечность, поэтому печь топилась почти круглые сутки, с перерывами, чтобы выкинуть золу, да прочистить быстро заполняющиеся сажей дымоходы. Вот и сегодня я не стал дожидаться, пока согреется воздух на втором уровне, и, раскидав свои походные шкуры тут же на полу, недалеко от входа, провалился в непривычное мне сонное царство. Да простят меня мои товарищи, что не поиграл с ними, да не поговорил, а впрочем, вот они, тут как тут: Альма примостилась у самого лица, и дышит ко мне своими испарениями, а Алтай забрался на ноги, и кряхтит да  вошкается, выстраивая себе гнездышко. Так и будем сегодня коротать ночь средь самых близких душ, а других ни мне, ни тем более им судьбой и не уготовлено.
                Первым делом, после просыпа, приоткрыл дверь во двор, и вот те на: снегу поднавалило по щиколотку, и валит-то как – прямо от реки летят в нашу строну снежные облака, хоть руки разевай, да вылавливай.  В самый раз вся эта катавасия!  Пора уже!  Однако, не у кого теперь спросить, что за гости намедни к нам жаловали, и куда удалились. Все следы замело. Но если один раз пришли, то и на второй соберутся. Поживем – увидим. Альма выскочила на снег и, чего с ней раньше не случалось, начала накручивать круги, да нырять серой мордашкой в пушистое покрывало. Ну, дела, и чем не Альфа! Все повадки её.  А товарищ то где?
                - Алтай, а ну давай к нам! – позвал я парнишку, да куда там – или не проснулся еще, или с именем ещё не свыкся. Альма то вон уже идет на голос, да и лаять пытается по сторонам, когда что не по её. Но не беда, вот немного раскручусь с делами, да и собачьей школой займусь, зима длинная движется.

               Снег не прекратился и к полудню. Со второго этажа иногда выглядывал во двор, да разве что углядишь в таком молоке. Вот уработаюсь дорогу к реке чистить, хотя, если заметёт в округе, то и снегом можно обойтись. Вёдрами натаскаю полный бочонок, глядишь, на трехдневку талой воды наберется. Иногда искоса поглядывал на рацию – вдруг позвонят, ведь после того, что случилось, так хотелось бы знать, как долетели, и про здоровье Вениамина с Валентиной подумываю. Да, видно, еще не время, чтобы попусту мне трезвонить. Уладится всё – и позвонят. Отключать рацию все равно пока не собирался. Первый, от Петровича, аккумулятор ещё тянет, а есть и второй, да и к новым не притрагивался.  А вот светить фонарями внизу пока и не думал. Не к чему приучать товарищей к электричеству,  да и мне негоже. Наглядишься на него - потом и чёртики из глаз полезут. Есть «летучая мышь», да керосина запас, и на том спасибо. Помнится, как Петрович намекал, что ещё с прошлых лет где-то наверху в ящике завалена динамо-машина под ветер. Что, мол, можно аккумулятор заряжать, да и газету свежую почитать по случаю. Вот бы опробовать.
            Первый день после похода за летчиками близился к завершению.  Может быть, с завтрашнего утра и начать новый отсчет всему приходящему? – вдруг явилось мне временное озарение,  да и не спешило улетучиваться. Так, как вышло в недавнем прошлом, вряд ли уже повторится, и не дай бог, а посему вместе с этим снегом начать бы свое пребывание с белого, то бишь чистого, листа. Не бывать уж встреч с друзьями в скорости:  Владимиру Ивановичу нездоровится на содержании, а Михаил, наверное, еще раны залечивает, да и у Юрки свои, уж не детские, забавы. Как ни раскладывай, а выходит, что два собачонка и есть мои верные спутники в подступающем временном стоянии. Ну, дела – делишки!  Ведь сам на то подписался, а можно было и на пристани зазимовать. Так - так, вот и хандра подкралась. А не взяться ли за ревизию в хозяйстве, ведь половину содержимого оного ещё и в глаза не видывал?  Глядишь, что и сыщется для души, а то первый день пошёл, как возвернулся, а вроде бы как сижу без дела, и тоска берет, да зовет тащиться из дому. Как вышло нежданно, и где там Алтай с Альмой?  Будем вечерять, да собрание держать, как жить дальше…

                Уже под вечер, как только чуть подустала позёмка,  я торил дорогу к реке. Сначала прошелся туда – сюда на лыжах, а теперь вот жестяной лопатой накидываю бровки. Давненько не держал в руках такое чудодейственное орудие, как бы ни с позапрошлой зимы. Да и эту кое-как отыскал на задворках, чахлая да ссохшаяся, и, видно, не одного десятка лет отроду.  Как-то надо бы порешать этот вопрос, да сделать скребок пошире и увесистей. А пока тем, что есть, прокладываю путь к притоку, ибо то рыбацкое начинание, что обнаружил вдруг в себе спросонья, ведет к ледяной корке, скрывающей столь манящее лакомство для себя и товарищей. Так захотелось вдруг похлебать ушицы, да погрызть вяленой рыбки. С самой зоны не было такой тяги к опостылевшей селедке, а тут вдруг объявилась. Да видно требуют микробы в моих кишках обновления, никак против них не попрёшь.  И по такому случаю Альма притащила с собой на край обрыва своего компаньона, и сейчас стоят и пялятся на меня сверху, вопрошая – как надолго я их оставил без содержания?
             - Альма! Алтай! – наудачу подал я свой голос, но, видимо, не подрассчитал того множества чувств, что поднакопилось у двоицы, пока я путешествовал, и Альма исполнила прыжок вниз, а следом, не удержавшись на краю, скользил на брюхе и её напарник. Первую подхватил на руки, и в благодарность тут же получил языком по носу, а Алтай, чуть выбравшись из снежного плена, устроил трясучку и жалобную пискотню.
            - Ну, братцы, удивили! Как же теперь будем наверх выбираться? – я представил себе обратный путь по ледяной лестнице, и тотчас осознал, что это была не лучшая затея – звать к себе, а посему теперь придется карабкаться с приключением. Ну, как спустился, так и подниматься будем, вот только ребром от лопаты обобью наледь, да снега припорошу для сцепления, так сразу и домой отправимся. Первым делом захватил рукою под себя Алтая, и, вставив повыше лопату меж бревен, сделал первые шаги наверх, но внезапный рык над головой заставил удивиться и замереть. Приподнял голову, и вот нам картина! – над краем обрыва склонилась в оскале еще одна морда, по виду которой сразу и не разберешь о её намереньях.


Глава 9. Нежданная прибавка в семействе.


               В сгущающихся сумерках разглядеть нашего соглядатая сразу не вышло, и, развернувшись, отпустил Алтая обратно. Взглянул наверх – никого! Уж, не померещилось ли?  Но притихшая рядом Альма явно выдавала всем своим видом присутствие постороннего, и я покарабкался по лестнице к краю обрыва. Выглянул – по дорожке в направлении строения удалялся силуэт пса,  тянущего за собою заднюю правую лапу. Неужто вернулась? – пронзила меня запоздалая мысль, и прокричал ей вослед:
            - Альфа! Альфа!
            Собака в ответ чуть покачнулась, завалившись на левый бок, и, потеряв равновесие, распласталась мне на удивленье.  Схватив собачат под мышки, я засеменил вдоль берега в направлении пологого спуска, и, сделав крюк в добрых полтысячи шагов, вскорости уже запихивал Алтая с Альмой в открытую дверь, да приговаривал:
           - Посидите пока, да отогрейтесь, а я разузнаю, что за гость к нам пожаловал.
         Это была Альфа, но совсем чужая: с плешинами по всей спине, разодранным ухом, вывернутой наизнанку лапой, и тусклыми слезящимися глазами.
              Первым делом я уж было вознамерился хватать её на руки да тащить вовнутрь, но оглядев и потрогав, вдруг вспомнил случай, когда еще у Владимира Ивановича на старом кордоне его пёс заразился в лесу и через неделю издох. Подвергать опасности малую парочку, даже ради Альфы, сейчас было бы так некстати, и я посеменил к строению. Схватив первую попавшую шкуру, вернулся обратно и завернул бедняжку с головой – пусть обогреется своим теплом, а пока обмозгую, да сооружу ей убежище. С подветренной стороны под дом был лаз, прорытый летом залетной парочкой, и вот бы его очистить от снега, да пристроить там Альфу на время. На всё про всё ушло не так уж много времени, и, спустя час, я уже кормил её теплой похлебкой из ложки, да запихивал меж зубов кусочки тетрациклина. С лапой были непонятки - то ли вывихнута, то ли была сломана, да криво срослась, но при любом раскладе на мои прикосновения обессилившая Альфа никак не реагировала. Кровоточащие коросты по голому телу обильно полил зеленкой, а глаза протер теплой тряпицей. И всё это время, пока я проделывал вокруг свои пассы, пёс смотрел на меня, не отводя глаз, как будто бы пытался что-то поведать или поспрошать…

                Ночь выдалась беспокойной. Я уж который раз выходил во двор, заглядывал под полог, который соорудил над норой у стены еще засветло, и сейчас корил себя за то, что не могу возвращенку поместить в тепло, да при свете лучше изучить её болячки. Альфа лишь раз подняла на моё любопытство голову, а вот сейчас я даже склонился на четвереньки, и трогал её нос и лапы, но никакой ко мне реакции.  Вроде как в норме, только вздрагивает телом иногда, да журчит своими внутренностями. Подожди, моя хорошая до утра, завтра что-нибудь придумаю, и накормлю досыта, и за лапу подергаю.  Алтай с Альмой видно не зря собачьего племени – что-то унюхали своей чуйкой, залезли под стол, и даже не реагируют на мои хождения. Надо бы им угол отгородить в стороне, да изолировать на время от нежданной гостьи. Стаскал несколько ящиков на второй уровень, выстроил баррикаду под окном, кинул подстилку, да выставил кастрюлю с водой. Сейчас, пожалуй, и организую переезд, но лишь попервой еды задам, что б до вечера к ним уже не шастать.
              Вот теперь-то мне и сгодился лампочный свет, и, как лекарь из райбольницы, я приступил к чудодействию. Накипятил воды, наточил до остроты нож, чтобы шерсть подбривать, приготовил мягкую веревку, если вдруг начнет брыкаться, и вывалил на стол содержимое всех аптечек. Ну, дела, вот бы еще с пользой стало. Но первым делом попытался еще раз покормить. В теплом помещении Альфа повела себя иначе: сначала попыталась подняться, да всё вертела головой по сторонам – неужто щенят высматривает?  А когда, похлебав водицы, да разжевав кусок вареного мяса, успокоилась, я и потащил её на стол, поближе к свету. Голова в порядке, лишь левое ухо чуть надорвано. Весь левый бок в зеленке, но ближе к вымени всё изъедено, да и видно кем – маленькие черные твари заполонили все промежности, и теперь мечутся на свету. Ну, это дело поправимо, а вот что с лапой?  Потрогал и пошевелил бедро – вроде на месте. Прошелся руками пониже – и вот же оно! Кость под бедром выскочила из сустава и никак не находит себе места! Тут будем править, и делать тугую повязку, только потерпи, Альфа, немного. И как только всё получилось, приступил к самому малоприятному для пса – искрошил в тазик целый брусок хозяйственного мыла для крутизны, взболтал до пены, и мягкой, смоченной тряпицей начал обхаживать хозяйку её приобретенных тварей.

               И так уж вышло, что до полного и окончательного скончания сегодняшнего доброго дня, мне как раз не доставало трезвона со стороны щенячьей парочки. Стол с рацией был теперь с ними по соседству, а посему грех было не пообщаться со ссыльными, да с оказией не откликнуться на долгожданный звонок:
            - Да, да, на проводе, приём, приём, - выдал я вдруг непонятку, и откуда вдруг такие слова в запасе сыскались, да видимо все они всплыли из прошлой жизни на радостях, а на том конце, после небольшой паузы, решились поддержать мое начинание:
            - Добрый вечер, Егор, простите, что не знаю Вашего отчества, но представлюсь: подполковник МЧС Попов Евгений Андреевич. Еще раз простите, что не смог позвонить раньше, и от всего нашего ведомства объявить благодарность за помощь, и хочу еще добавить, что я подал ходатайство о награждении Вас медалью за спасение погибающих, и прошу сообщить свои паспортные данные.
            - М-м-м, может не обязательно вовсе, - попытался было ответить почти шепотом в трубку, вспомнив вдруг, что в паспорте из моего настоящего только лишь имя.
           - Еще как обязательно! Не каждый день случаются такие истории, как эта! И большой привет от Геннадия, он мне так Вас обрисовал, что хоть на героя подавай! Еще раз, огромное человеческое спасибо! Я не прерву связь, пока не услышу, диктуйте!
          Я продиктовал все, что помнил еще о себе, и первым бросил трубку.
          Алтай с Альмой, казалось, всё это время внимательно выслушивали мои переговоры, а по скончании вдруг одна из них разразилась пронзительным лаем, на что я так и не понял – радуется она такому повороту событий, или наоборот – пытается высказать мне своё недоумение по этому поводу. Пожелав им в мыслях спокойной ночи, засобирался вниз. Лампочки еще горели, а Альфа полулежала у печки, вопросительно разглядывая меня, и пытаясь распознать, что такое ей неведомое скрыто на высоте, и чем я так обеспокоен? Но беспокоиться было о чем, ведь тот паспорт, что раздобыл мне Владимир Иванович, как я понял, был выдан человеку, которого уже давно нет, а вроде, как и есть. Ну, дела, загадал я себе задачку…
         


Глава 10. Волки.


                На исходе была вторая неделя, как Альфа надумала воссоединиться со мною, а вернее с нашей троицей, и почти пять деньков пребывает в той самой норе, где в первую ночь по возвращении ей было суждено коротать своё время. Погода выдалась почти нулевая, и выпаривать в доме у себя под шерстью последних блох я посчитал делом не обязательным, а потому, на свежем воздухе, и подальше от собачат, ей будет спокойнее, да и всем на пользу. Пусть наберется сил, обвыкнется с подзабытым окружением, а там уж и ознакомлю с мелкими сородичами. А пока лежит, и почти не выходит на свет. Лишь вылезет что-нибудь съесть, и опять прячется. Что с нею стало? И каково было в лесу? То нам было неведомо. Меня всегда удивляло её, наполовину волчье, поведение, и временами казалось, что не совсем понимаю свою спутницу, и не могу зачастую наперед предсказать возможные действа.
                Алтай же с Альмой просидели ещё тройку дней на верху, и вот сейчас развлекаются, преследуя меня вдоль берега. С рыбной ловлей пока не ладится. Ту сетку, что опустил еще с вечера в прорубь, всю искрутило течением и забило мелким мусором. Надо бы поискать места спокойнее, да глубже, а то охотка шастать по реке быстро улетучится.
                На втором уровне надумал проделать полное переустройство. Зачем там нары на дюжину человек? Каких поселенцев ожидать мне ещё? Только пыль собирают, да и доски-то ценные, есть у меня на них задумка. Вот к новому году все разберу, да снесу вниз, а стол укорочу втрое, и, наоборот, перенесу наверх – будет мне место для ручных дел, да и инструмента по ящикам много всякого сыскалось. Спать однозначно определюсь внизу, поближе к печи, да к выходу – мало ли что собаки учуют. Альма, вон, чуть что, так сразу дерет холку и клыки скалит. Редкой породы, видать, псина, и не зря мне её Владимир Иванович прикомандировал.  Да и Алтай не отстает! Вроде тихоня – тихоней, а иной раз так зыркнет, что аж мурашки по телу.

                К середине декабря реку основательно сковало льдом, и первые дорожки от следов невиданных местных обитателей отчетливо просматривались в оптику с нашего крутого берега. За весь настоящий снежный период я лишь однажды выбрался поохотиться,  и та первая добытая дичь уже была на исходе, а прописывать меню без мяса для моих четвероногих сожителей, значит, навлекать на себя неуважение с их колокольни.  Альфа  опять кружит вокруг нашего поселения в поисках неизвестно чего, а мелкую парочку даже близко к себе не подпускает. Алтай попытался было обыграть с ней свою ситуацию, но получил в бочину,  и теперь обходит обидчика стороною.  У Альмы вскрылись свои заботы, и к этой странной парочке ей и вовсе дела нет. Уж сколько раз замечал её морду в пуху, да в крови: то птицу какую притащит из леса на растерзание, то мелкого зверька.
                Из образовавшихся досок соорудил две конуры, и выставил их по сторонам от входа в строение. Теперь издалека видно, что селение под должной охраной! В дом их и не тянет, в отличие от Альфы. Видимо, еще не отогрела свои косточки, да и старая привычка сказывается, ведь всегда ночевала со мною рядом. Так теперь и живем: те, что постарше внутри, да в тепле, а что помоложе – снаружи, и на свежем воздухе.
                Выдвигаться за реку на охоту было решено всей компанией. Альфу только позови, и вот она, как всегда, маячит далеко впереди, а малые её сородичи жмутся ко мне поближе,  да и дорогу выбирают по проторённому лыжному следу.  Лишь бы не утомились, да не запросились домой!  Реку миновали без происшествий, а вот каменную гряду, что была как раз напротив, пришлось обходить стороною, да торочить след в небольшом распадке.
                Звериная утоптанная тропа наверху вышла нам в подспорье, да так, что вся троица унеслась далеко вперед, а мне пришлось догонять, да покрикивать вослед. Но, куда там, последнего и след простыл!  Кое-как доковылял до макушки этой неизведанной территории, где образовались сразу три дорожки, ведущие в разные стороны! Ну, дела, лишь бы не разделились! Да нет, вон и Алтай, набегавшись, движется ко мне, и Альма за ним поспевает. А где же Альфа? Неужто эти места ей знакомы, и сама повела нас на поиски невесть чего?  Но видно не в ту сторону она ускакала, раз парочка возвернулась, и свежий след указывает явно уж налево и вниз.

                Чем дальше спускались по склону, тем больше проявлялось всяких следов, и я уж со счёта сбился – сколько разных особей побывало здесь за последние дни. Мне казалось, что мы попали в неведомую сказочную страну, населенную добрыми и красивыми животными, что вот сейчас за поворотом откроется необыкновенная живая картина их обитания, и мы вольемся всей гурьбой к ним в объятия. И картина действительно открылась: у туши взрослого, уже наполовину обглоданного оленя, расположилась стая волков, пока еще не замечающая нас, но готовая в эту же секунду вступиться за свое место обитания, и я сделал первый залп, а потом ещё и еще. Часть рванула вниз, несколько забились в конвульсиях, а ещё пара скачками пошла влево и в гору. Первая пуля достигла цели, и волчара завалился на передние лапы, а вторая ударила в бок его спутника и отбросила вниз прямо на камни.
                Я огляделся – ни Альмы, ни Алтая поблизости не наблюдалось. И то ладно, лишь бы с тропы не ушли, а то ищи их потом.  У туши распластались три, ещё живых, молодых волка. Либо пули прошли навылет, либо зацепило и обездвижило, но добивать давненько мне таких не приходилось, а теперь вот выпала доля. Четвертый, успевший уйти в подлесок, был готов, и я даже не стал к нему приближаться по рыхлому снегу. А где же напарник?
                Отстегнул лыжи и выглянул вниз на камни: алый кровавый след уходил еще ниже, и заканчивался в расщелине, до которой спускаться, хоть и за подранком, так не хотелось. Да и не было времени. Загнав свежую обойму в патронник, и оглядев склон, куда ушли остальные волки, я поспешил обратно. На макушке, где образовалась развилка, ни Альфы, ни напуганной бедной парочки, не наблюдалось, но змейка четких собачьих следов по лыжному следу уводила к нашей исходной точке. Я приложился к биноклю, и – о! – картинка! Первым Алтай, а чуть следом и Альма уже подбирались к речному берегу. Алтай кувыркнулся вниз, а Альма, чуть задержавшись, что- то беззвучно прогавкала мне, и тоже скрылась из виду. Ну, дела. Однако, сильно я их перепугал своей стрельбой! Но где же Альфа? Уже бы давно явилась на выстрелы, и кружила рядом. Что-то здесь нечисто, но что – я пока не мог уловить, и, присев на еловый кругляк, закрыл глаза. В сознании вдруг явился последний выстрел, и холодком пробежал по всему телу. Спустя минуту я уже скользил вниз по склону, а затем, остановив время, карабкался к расщелине. Альфа лежала хвостом ко мне, вытянув передние лапы вперед, а морду, в своей излюбленной позе, положив поверху. Но совсем уже неживой…


Глава 11. Первые морозы.


                - Ну что, мои хорошие, добрались домой?! – уже перебравшись через реку, и поднявшись на берег, я приветствовал парочку, неуверенно направляющуюся в мою сторону. Альма подбежала первой, и, встав в стойку, облизывала мне чуть онемевшие от холода пальцы. Ну, прямо как Альфа в молодости! Алтай же, поджав хвост, жался к ногам и поскуливал. Напугались, как я раньше не додумал пострелять вместе с вами, да рассказать о премудростях хождений по тайге. Вы уж простите меня за это упущение, можете погавкать на меня, да руки поцарапать. Как я виноват перед всеми вами…
                Отправив собачат вовнутрь, подпер лопатой на всякий случай дверь, подвязался постромком, и отправился в обратный путь. Где-то обронил по дороге рукавицы, не проглядеть бы. Одни они у меня.  Непривычно лёгкие и пустые сани. В голове боль и ломка по всему телу. Вернуться бы засветло, натаскать от реки воды, да обмыться кипятком. Что-то еще вертелось в голове с утра, но что? Вот возвернусь, так и вспомню.
                Альфа уже окоченела, и, как еловое полено, я взял её под руку и покарабкался наверх. Вот как ты встретила свою смерть, моя любимица. И что ты подумала обо мне в последний момент? И видела ли ты летящую в тебя пулю? Наверное, не видела, иначе бы не повела себя так глупо, и после первого выстрела попыталась спрятаться, а не подставлять свой бок. Да, видно, увлек тебя твой волчара. Всякое я уже передумал, и на все к себе вопросы  ответы буду искать сегодня в бессонной ночи, и завтра, и послезавтра…   

                Уже затемно, на поляне напротив нашего дома, занимались два костра – один поменьше, другой побольше. На первом, в объемной алюминиевой кастрюле, будут вариться куски оленины, что я накромсал от туши при втором своем пришествии за реку. Что добру зря пропадать? А так для щенят будет знатное угощение, да и помянут заодно свою, несостоявшуюся, наставницу. Для второго костра пришлось разобрать и сносить почти треть поленницы, а затем и выложить что – то уж похожее. На вершине образовавшейся пирамиды поместил доску, на которую уложил Альфу мордой в ту сторону, откуда она была родом, а сверху накрыл шкурой, чтобы не наблюдать воочию всё это светопреставление.  И как только огонь набрал силу, повернулся и пошел в дом, поднялся на второй уровень, присел у стены напротив окна, и закрыл глаза. Первым, явившемся мне из памяти, стало её появление на пристани у Палыча, когда отбивал от своры одичавших собак. Вот ведь как вышло: залезла к чужаку в лодку, и трехдневку просидела в ней, пока меня не нашла. А сколько еще вспомнится! Вот бы Владимир Иванович позвонил, да словом своим мудрым меня успокоил, а так вроде и не будет моей душе ни покоя, ни прощения.
                Далеко за полночь небо разъяснилось, и по всем признакам выходило, что грядут сильные морозы. Остатки дров от кострищ стаскал вовнутрь и наладил давно не топленую печь. Пожалуй, что буду разводить огонь, зачем до утра откладывать, да и щенята за вчерашний день намерзлись – буду определять их к теплу поближе. Они и не противились. Наевшись досыта, бродили при свете зарождающегося огня из угла в угол в поисках невесть чего, да и я сам, глядя на них, готов был следовать по пятам. С утра ничего ещё так и не съел, и уж подумалось вчера, что кусок в рот не полезет, однако, вышло совсем иначе.  Хоть нутро сильно и не настаивало, но за упокой души всё-таки оприходовал стаканчик, и сейчас шарился по сусекам - что б наскоро подогреть, да заглотить чего кусок.
                И уж только под утро успокоился, да прилёг в сторонке от двери во двор. Уж с дюжину раз выходил туда за ночь, да слушал звуки, что наполняли собою тишину на зимнем берегу нашего пребывания. И, кажется, что не утерпел, или так приперло, что во всю мощь своего ослабшего голоса звал над тайгою Альфу, и порывался бежать на её поиски. Но вся эта катавасия вдруг пришла мне в голову сразу после пробуждения, и до сих пор не пойму, что это было – то ли перепил с вечера, а может и случилось обострение чувств. Ну, дела. Пора собачат будить, да греть воду для чаепития.

                Мороз действительно выдался на славу, да такой, что уж и вспомнить не мог, когда в былые времена приходилось обживаться при таких минусах. Чуть меньше пятидесяти, а может и врёт вовсе термометр, вывешенный над Альминой конурой, и я нагоняю на наше окружение лютости на старости лет. Вот взять бы Алтая, вроде и шерсть лохмата да длинна, а нос то за дверь не кажет, чует, что отморозит себе любопытное место. Но сходить то за водой  надо бы, или снега  поискать, где почище, да посвежее?  Пожалуй, так и станет! Вот и Альма за мною увязалась, не зря Владимир Иванович подкинул мне её – так походит на Альфу, а той любой холод в наших хождениях был нипочём, только подавай его. От вчерашних кострищ понасыпало пепла по разным сторонам, как будто бы пожар в лесу случился, и теперь рисовал я чистые белые следы на сером снежном покрывале, да укорял себя – вот натворил-то делов.
                Солнце едва-едва поднялось над лесом к середине дня, но весь противоположный берег осветило так, что вышло одно загляденье. Я приложился к биноклю, и о – чудо! По самой кромке реки двигалась вереница оленей, да не десяток, а целый табун. Попытался пересчитать, да куда там – первые уже скрылись за излучиной, а последним и несть числа. Первый раз вижу такое нашествие, уж не кочевники ли? И действительно: чуть правее той горы, куда мы намедни хаживали, спускались одни впряженные оленями сани, за ними ещё и еще. Ну, дела, вот и новые соседи объявились, но эти-то вряд ли задержатся надолго, постоят день-два, да и дальше откочуют. В такой – то холод! Я стоял на краю обрыва и с умилением наблюдал за медленно бредущими оленями, пока от их скончания не отделились сани с парой ездовых, и не направились в мою сторону. Вот и напросился на встречу, - посетила вдруг развеселая мысль, да и как было не радоваться, ведь скоро словом обмолвлюсь с живым человеком.
               

Глава 12. Юрка.


                Сани уткнись мордами своих ездовых в самый берег, а первый из погонщиков резво спрыгнул, и семенил теперь в длинном тулупчике в мою сторону. Была у меня когда-то такая одёжка, да сплыла, в прямом смысле этого слова. И нет времени про то вспоминать. Очутившись как раз подо мною, пришлый человек задрал голову и, неожиданно громко, мне прокричал:
                - Ты чего здесь стоишь?
                Разъяснять, что да почему, да еще с моим охрипшим голосом, было как-то уж не сподручно и, помахав рукою в свою сторону, направился вдоль берега к себе домой. Мой неудавшийся собеседник взобрался на сани, что-то гикнул, и наша процессия не спеша тронулась к деревянной лестнице за поворотом реки. И когда я первому из новых встречных подал руку, и он выскочил на самый верх, то пришлось пронаблюдать и выслушать самое что ни есть необыкновенное за последние месяцы:
                - Вай – вай - вай!  Это дом что ли под лесом?
                - Дом, - еле сдерживая смех, подал я руку его напарнику и пригласил к знакомству:
                - Меня Егором называют, очень рад такой встрече!
                - А я тоже Егорка, - первый из явившихся, и явно постарше, эвенк протянул мне две руки, - а это Максимка, моим свояком будет. А ты точно здесь живешь?
                - Точнее не бывает, зайдете на огонек? – попытался я было пригласить неожиданных гостей к себе в хоромы, но от старшего немедля последовало:
                - Не-не, сейчас никак нельзя, стадо надо кружить где-то, а можно к ночи?
                - Конечно, я и чай заварю…
                На что Егорка хитровато прищурился, что-то сказал еле слышно, и тут же потащил своего напарника восвояси.

                Гости действительно образовались, но чуть раньше. Я лишь успел натопить избу, да заварить травы, которую, судя по моим былым походам, очень уж жаловали северные люди. Вместо двоих нарисовались трое, а новенький был совсем малец, на что я отреагировал с большим удивлением, и тут же получил разъяснение:
                - Не хочет в школу, сбежал из интерната, теперь с нами будет до весны.
                - А родители?
                - Нету, я дядька его, совсем меня не слушает, - Егорка на этом закончил свое общение, и пустился на экскурсию по дому. Я исподволь наблюдал за его хождением, и улыбался в бороду: неужто в доме никогда не бывал? А когда он поднялся по лестнице, и чуть заглянул на второй уровень, то и вовсе вытаращил глаза, кубарем скатился вниз, и продолжил свое повествование:
                - Возьми Юрку к себе, у тебя места много, и тепло!
На что теперь уж я округлил глаза, проглотив при этом язык, но, пока еще не лишившись окончательно слуха:
                - А мы тебе оленя дадим, и много красной рыбы!   

                Дар речи ко мне вернулся лишь после того, как усадил гостей за стол, налил им покрепче за знакомство, и пригляделся к образовавшемуся еще одному Юрке. Ну, дела, вот так поворот, второй раз за эти дни к реке выбрался, и два таких результата – сначала подстрелил Альфу, теперь мальца сватают, и что мне им ответить? И вроде простой вопрос вдруг с моей стороны образовался:
                - А что с ним не так?
                - Кто знает, сам себе на уме, да еще ничего делать не хочет, говорит, что рука болит. Жрать, так не болит вроде, - и расхохотался как - то по-особому, мне не совсем понятному. И уж после того, как я пригласил дорогих гостей отведать по третьей, вопрос то и стал ко мне ребром:
                - Ну, так берёшь?
                - Вот завтра проснется, то и спросим у него, да и на трезвую голову порешаем.
                Оленеводы явно не собирались отбывать сегодня восвояси. После того, как разогрелись от моих всяческих угощений, Егорка еще порассказал много всяких, мне уже не интересных историй, да так и заснул в своей одежине прямо у печи. Молодым я постелил наверху рядом с собачатами, которых с глаз подальше затащил опять за ящики, а сам выдвинулся к берегу реки. Распряженные олени лежали на снегу рядом с санями, и над ними поднимался столб пара. Знакомая мне картина по былым походам на север, но с одной лишь разницей – тогда на пару оленей под каждым боком пребывала  пара собак, а тут - никакой охраны. Непорядок, ну как - нибудь до утра доживем. Уж сильно озадачила меня неожиданная просьба относительно мальца. С одной стороны негоже его таскать за собою с табором, а с другой – кто я для него, чужой мужик, и если что не так, то и от меня убёгнет.
                Мороз к утру заломил еще покрепче. Вот северный народ! И как я удивлялся им в прежние времена! Любая погода для них, как дар божий, выкурят с утра по беломорине,  и копошатся в делах, пока на чай не позовут. Вот и сегодня: не успел я еще и печь растопить, как Егорка подскочил, заорал на весь дом, подзывая Максимку, и теперь сидят, потягивают, да напускают дыма в помещение. Я не вступаю в разговор, а они расположились на корточках,  и о чем-то размышляют, и я свои мысли  в кучу собираю. Но ненадолго:
                - Ну что, оленя валить будем?
                - Пацан то согласится? – задался я вопросом, который вертелся в голове чаще других, - а от меня не сбежит?
                - А куда бежать? Тут волки кругом, он знает.
                - Ну, хотя бы к вам, в стойбище.
                - Так мы с солнцем уходим, поэтому и оленя валить надо.
                Я утвердительно махнул головой, а Егорка пальцем ткнул в угол, где стоял ящик с иностранным самогоном. Так решаются у них сделки, пока не обмоют горячительным, то и сидят молчком,  да  покуривают.

                Юрку я разбудил, когда засобирался наверх за собаками. Альма уже начала поскуливать, а Алтай подгрызать ящики. Лицом он не был похож на своих родственников, и при первой встрече подумал бы, что наблюдаю обычного русого мальчонку из простой сибирской семьи. Выдавали его глаза, тоже глубоко посаженные, и черные как угольки. И вот сейчас он из-под шкур провожал меня вместе с собаками вниз, и, поди ка разбери, что высматривал во всем этом преставлении своими необычными гляделками. Егорка привез еще целый узел тряпья, обозвав это одежонкой, и, взвалив его на плечо, я засобирался наверх за знакомством и обновлением детского гардероба:
                - Тебя и впрямь Юрой зовут? – присев на нары рядом с пацаном, я решился на так необходимый, между нами, разговор.
                - А чё?
                - Интересно, у меня вот есть внучок, у которого было не одно имя.
                - Это как?
                - Ну, друзья называли одним именем, а в семье – другим.
                - Кличка, что ли? Не скажу! Меня Юркой зовут!
                - Ну и хорошо, давай, Юрка, переодевайся, и пойдем чай пить.
            


Глава 13. Знакомство.


                Свежую, и уже чуть подстывшую, оленину, которой отблагодарили кочевники за доброту мою, пришлось затаскивать на самый чердак. Холодильника в хозяйстве не наблюдалось, и даже не предвиделось, а вот до схрона над землей, как, бывало, в старые времена, руки так и не дошли. А, вернее, я упустил эту немаловажную мелочь из виду, и теперь, когда привалила такая подача, под это дело буду определять самое верхнее место в нашем доме. Я лишь единожды, по длинной сосновой лестнице, забирался на самый верх, чтобы осмотреть потолочное покрытие, и теперь, чуть подготовив местечко, решился позвать Юрку себе в помощники:
              - Ну что, Юрок, поможешь мне?
               Новоявленный подкидыш быстро свыкся со свалившейся вдруг переменой в жизни, и в союзники определил себе показную замкнутость и, пугающую меня, детскую немощность. Так, по крайней мере, мне казалось сегодня, ибо, чуть перекусив, он оделся в свою кожаную кухлянку, отыскал где-то деревянный сук, и сейчас бродил с ним по окрестностям. Бросит, подойдет и поднимет. Опять бросит, и так уж в который раз. Престранное для моих глаз занятие. Но вот левую ручонку он действительно волочил как-то неуверенно, и старался лишний раз не напрягать. И в тот самый момент, когда я задался к нему своим вопросом, он осторожно запустил её в карман, да к тому же не без помощи правой. Ну, дела, надо вечером присмотреться к этой его проблеме.
            - А кого надо делать? – из своего далека, и чуть мне слышно, отозвался малец.
            - Я буду веревку скидывать, а ты мешки с мясом привязывать! Сможешь?
            - А чё, крючка нету? -  он своим ответом так неожиданно удивил меня, что тут же вознамерился вознаградить его словом  за такую сообразительность, и донес от себя:
            - Ну, молодец, а я бы не догадался…
            И действительно, не было у меня опыта в таких делах, да и мальцу цеплять будет полегче.  А крюков то много – наверху по ним поналожены жерди со всякой поразвешенной домашней утварью, и это было тоже не моим изобретением.

                Оленеводы, кроме свежего мяса, припёрли ещё полмешка замороженной рыбы. Я разрубил одну на мелкие куски и бросил в закипающую воду.  Голову и хвост попробовал скормить собакам, но без явного успеха: Алтай чуть грызнул, а Альма даже и не взглянула на деликатес. Не голодные, сырого мяса я им отвалил изрядно, наелись сегодня досыта, и теперь полеживают в своих апартаментах. К моему удивлению, Юрка совсем не уделил внимания собачьей парочке, и даже замахнулся на Алтая палкой, когда тот напросился на общение. Ну, дела, трудно мне будет угождать мальцу, и надо бы поспрошать человечка про его наклонности. И как только мы закончили с ним перемещение столь ценного продукта, так я присел у крыльца и подозвал к себе мальца:
             - А вот скажи, почему ты согласился у меня остаться?
             - Не люблю с ними спать рядом, они курят, и еда у них противная.
             - И, значит, тебе у меня понравилось?
             - Не очень, тоже не интересно, ты старый, и играть не с кем.
             - Понятно, а давно рука заболела?
             - А ты откуда знаешь, дядька сказал? – удивился мальчонка.
             - Заметил, ну, расскажешь мне? Может быть, чем помогу!
             - Не помню, когда заболела, ну и болит теперь. Еще в интернате, врачиха сказала, что какая – то атрафия, это я заполнил.
                Я притянул Юрку к себе и обнял, на что вдруг в начале своего действа почувствовал напряжение и дрожь в маленьком тельце, а спустя минуту такого пребывания и чуть слышный детский плач. Вот так да, не хватает мальцу человеческого тепла, значит, будем навязываться в друзья:
                - Юра, а что ты любишь больше всего из вкусной еды?
               Мальчонка вдруг вырвался из рук и выпалил мне в лицо:
                - У тебя всё равно нету! Лепёшки с повидлом!
                - Ну, это не проблема, будут тебе лепешки.

                Уже далеко за полночь я, наконец, постелил себе внизу, рядом с печью, а мальца определил наверху. Там ему будет спокойнее, да и мои домашние хлопоты не так уж растревожат его детские сновидения.  Сегодняшнее обещание угостить Юрка лепешками чуть не обернулось разочарованием: два, нетронутых еще, кулька с мукой оказались прогрызенными мышами, и когда только успели, ведь, кажется, что пятидневку назад перекладывал всё, да наводил ревизию. А вот жестяная банка с абрикосовым джемом оказалась им не по зубам. Лепешки вышли на славу, с душком от пригара, да и, мне на удивление, Юрка настрогал себе ломтиков красной рыбы, разложил поверху, да помазал повидлом. Уж сильно понравилось ему угощение, хотел даже остаться ночевать рядом со мною, да я отговорил, сославшись на свою бессонницу, да собак, которых почти силком затащил вовнутрь подальше от холода.  Юрка немного поделился со мною своей прошлой жизнью, рассказал, что сначала учился на одни пятерки, а как перевели в интернат для старших, так и позабросил всю учебу. Отца совсем не помнил, а мать застудилась и недавно умерла. А вот что у него с рукою, я так и не понял, видимо болячка не для моего ума, но разрабатывать кисть придется, как бы ему не было больно.
                Собаки под утро запросились во двор, да пора и мне подниматься: дом выстужался быстро, и, как следовало бы,  не натапливался. На такие хоромы нужна печь в два раза мощнее, вот еще и с углем бы, а дров  не напасешься. Через недельку, как потеплеет, придется отправляться в лес, а то такими темпами все запасы  закончатся к новому году.  Пока привязывал собак, да подыскивал чистого снега, меня внизу уже поджидал Юрка:
                - Дядя, а там у меня что-то два раза звенело и моргало.
                - Неужто? -   изобразив своё первое на дню удивление, я засобирался наверх, - это такой телефон, по которому нам звонят хорошие люди из города. Ты говорил когда-нибудь по телефону?
                - Не - а, я только слушал в трубку.
                - Ну, прячься в тепло, а я рядом посижу, если кто и напрашивается на разговор, то долго ждать не станет.
                И рация вскоре в третий раз ожила, я поднял трубку, и уже со второго слова узнал в ней Геннадия:
                - Дядя Егор, очень рад тебя снова услышать! Я звоню по срочному делу! Тут вертолетчики будут сегодня идти мимо вас ближе к обеду, так я кое-как уговорил передать тебе посылку. Скажи, что надо срочно и позарез?
                - Юрка, что закажем дяде Гене? – я тут же обратился к выглядывающему из - под шкур мальцу.
                - Дядя Егор, я не расслышал! Ты о чем? -  вопрошал Геннадий.
                - Не один я сейчас, пришли муки, да конфеток, а так вроде все есть.
                - Ничего не понял! Короче, привет тебе от всех наших, сами уже набрали посылку, а заказ твой исполним, готовь площадку!



Глава 14. Новые встречи.


                Юрка так больше и не выбрался из своего укрытия, да и к лучшему: разогревать вчерашнее варево было не к спеху, ведь он тоже оказался тем ещё едоком – в обед поклюёт чуть-чуть, да вечером со мною почаевничает. Но вот упустить необычное для него зрелище уж никак нельзя, где он ещё встретит вертолет, как ни здесь! А пока пускай еще подремлет, а я без его помощи покидаю снежку, тем более что поляна почти голая, да и проталина от недавнего костра будет доброй меткой для вертолетчиков. Вот бы Николая повидать – я бы хоть чуть про Владимира Ивановича спросил, может, знает что. Но вряд ли, не получится словом обмолвиться при ихней такой спешке. Альма с Алтаем не на шутку разбегались вокруг, играючи. Брошу снежку лопату в сторонку, а они уж там – кувыркаются, да таскают друг дружку за уши. Ну, дела. Вон сколько черноты на снегу  от костра, бегают, фыркают, наверное, и Альфиных остатков в нос перепало.
                Вертолет объявился как по расписанию. Это надо же – уж четвертый раз за этот год наблюдаю у себя полет винтокрылой машины!  Юрка прижался к моему левому боку, и молчит, посматривая на небесное явление. То ли с удивлением, то ли с испугом. После расскажет. Вот только на этот раз гость с поднебесья явно зависать не собирался, а отправился, к моему удивлению, прям уж на посадку.  И как только винты остановились и пообвисли, дверь в боку приоткрылась, из нее выпрыгнул небольшого роста человечек, и бегом припустил в нашу сторону. Юрка тут же разорвал со мною связь,  и чесанул в дом, а  Альма с Алтаем от крыльца занялись приветственным лаем.  Образовавшийся предо мною гость, не скрывая своей доброй улыбки, протянул худенькую ручонку:
                - Рад приветствовать Вас, Егор Семенович! – чем вызвал во мне глубочайшее удивление. Еще бы! Я и сам-то не знал, или подзабыл, свое истинное от природы отчество, да и нажитое тоже, а тут вдруг!
                - Здравствуйте, - протянул в ответ руку, не найдя других подходящих слов.
                - А что за ребенок? Насколько мне известно – вы здесь один проживаете!?
                - Да вот, подкинули соседи…
                - Как это? А впрочем, давайте все по порядку. Обращайтесь ко мне просто – Дима. Вот с этими соколами лечу делать репортаж о газовиках, а когда узнал, что будет и здесь посадка, то первым и выскочил из кабины.
               
                Я оглянулся к вертолету: два незнакомых мне пилота вытаскивали из нутра небольшие коробки и оттаскивали к нам поближе. Николая не было. Вот бы расспросить – что, да как, а тут этот Дима еще образовался:
                - Мне нужно Вас сфотографировать! А что за мальчик? И где он?
                Но я уже шел в сторону от назойливого встречного, который к тому же следом и на ходу расчехлял свою камеру, и продолжал бормотать что-то за спиной.
                - А вы Николаев не знаете? – приблизившись уже довольно близко к пилотам, я вдруг нашелся молвить им слово.
                - Нет, Николаева не знаем, - отозвался первый и подал мне руку, и лишь теперь цвет и очертания вертолета донесли до меня осознание того, что это винтокрылое изделие совсем другого типа, да и летная форма какая – то особенная, не такая как раньше.
                - Ну, кажется, всё сбросили, пора подниматься, - доложил первый второму, и уже к бегающему вокруг репортеру, - ты летишь, или остаешься? На обратном пути можем забрать.
                - Лечу, лечу, - и почти к самому моему носу сунул мне свою камеру. И нужна была ему моя заросшая по самые глаза физиономия?
                Я все-таки успел поблагодарить пилотов и пожать всем руки, а от Димы, уже в почти закрытую дверь, даже имел неудовольствие слышать:
                - Я про Вас статью напишу!

                Юрка всё это время, оказывается, стоял наверху у окна и наблюдал за происходящими внизу событиями, а когда вертолет собрался в небеса, уже держался за мою правую руку, а своей здоровой вовсю размахивал по сторонам:
               - Дядя, а я думал – они хотят меня забрать.
               - Ну, что ты, им не до тебя, у них такая работа.
               - Я вырасту, тоже буду летчиком.
               - Будешь, конечно, а теперь давай подарки разгребать!
            Всё разом уместилось на мои сани, с которыми таким необычным образом надумал в недалеком прошлом шастать по реке и ее окрестностям. Тянуть – не утянуть! А Юрка на что? Вон как упирается ножонками сзади, того и гляди на меня наедет. Да путь то недалёк, даже и вспотеть не успели, как к дому добрались. И что мне со всем эти добром делать? Старое еще не разобрал, но охотник ко всему новому, кажется, уже сыскался:
                - А что в этих коробках?
                - Интересно? А давай занесем все в дом и поиграем с тобой в игру – ты будешь открывать, и мне загадывать, а я буду угадывать, что внутри.
                - Ура, сегодня самый лучший день в жизни! – прокричал Юрок, схватил первую коробку, и на полусогнутых потащил её вовнутрь.

                Лишь к вечеру мы закончили свое знакомство со свалившимися с неба подарками. Геннадий исполнил наш заказ с лихвой: прислал дюжину трехкилограммовых кульков с мукой и два красивых, с дедом морозом и снегуркой, пакета с конфетами. Юрка уже в конце разборки схватил один, и тут же ускакал к себе наверх. Пусть полакомится, видать давно не держал в ручонках такое богатство. Все подарки были от эмчээсников. Так в своем послании прописал мне Геннадий. Я смотрел сейчас на гору из банок и пакетов, да удивлялся – за что мне такая милость? Неужто доброта людская не перевелась, чтобы первому встречному доносить такие дары? Но особенно поразила меня синяя сумка с красным крестом, чуть приоткрыв которую, я долго удивлялся её содержимому, и сидел сейчас в полутьме с перехваченным дыханием, да вспоминал голодные и лихие времена. Кроме продуктов, Павлик прислал мне большой фонарь, да летные унты. А Геннадий на коробке с патронами так и написал – «лучшему следопыту Сибири от Гены»! И как после всего этого заснуть? Пойду, пожалуй, во двор, да разожгу костер! Уж больно захотелось погреть душу у яркого огня, да повеселить местных духов игрою разлетающихся в ночи от костра искрящихся мотыльков…



Глава 15. Скоро новый год.


                Впервые за многие годы мне выпало вдруг встречать новый год в узком семейном кругу. Так, по крайней мере, казалось сейчас, и каждого, кто пребывал подле меня, я готов был тут же окрестить своим близким. Последний такой счастливый переход из одной даты бытия в другую случился еще до отсидки, когда с женой ездили к её родственникам в Иркутск, весь расцвеченный новогодними огнями, и долго навеселе бродили по гуляющему городу. С тех пор минуло уж полтора десятка лет, и каждый раз, когда в далёкой столице куранты извещали о смене календаря, я даже и не задумывался об этом летоисчислении, а проживал сей миг оторванным от всякого пересчета времени.  Но накануне Юрка задался вдруг ко мне вопросом:
                - А скоро Новый год? – на что не сразу нашелся у меня к нему ответ, ибо не было уверенности в том, в каком числе мы сегодня пребываем. И эту думу вынашиваю сегодня весь день, да изредка поглядываю на рацию. Авось кто позвонит, то первым делом и проясню эту, столь важную для нас, неопределенность.
                - Скоро, Юрка, деньков десять осталось.
                - А ёлку будем наряжать? – пожалуй, что главный вопрос этого года ко мне явился в зове детской души, и нежданно разбудил у старика  давно утерянные чувства:
                - Это ты здорово придумал, молодец! Конечно, будем, и прямо сегодня пойдем в лес за мохнатой красавицей!
                - Ура! Дядя Егор, я сам её выберу! – впервые за эти дни Юрка назвал меня по имени, и бросился натягивать на себя одежонку.
                Но сбыться нашему начинанию было не суждено. К полудню немного потеплело, и явился плотной и белой стеною снегопад. Как переменчива здешняя природа в своих проявлениях! И помнятся мне первые зимы на Тунгуске, когда неделями невозможно было высунуть носа за пределы зимовья, а снежные наметы случались наравне с крышей. Юрку, однако, это погодное препятствие нисколько не смутило, и он был готов один отправляться на поиски новогодней реликвии.
                - Давай-ка, Юрок, смастерим тебе лыжи, а то совсем в лес не сунешься, - решился я на смену нашей жизнедеятельности, на что имел вполне обоснованный ответ:
                - А я на больших умею, у нас в интернате только такие и выдавали.
                - Ну, попробуй, - и разложил перед ним на полу пару из зимнего средства передвижения, а сам уселся в сторонке посозерцать – что из всего этого получится.
                Юрка по шустрому вскочил на лыжины, сунул свои меховые унтики прямо в кожаные карманы, и попытался сделать первый шаг в сторону дверей. Но деревянные доски, видимо, не учли такое его невзрослое начинание, и спустя мгновение он уже летел ручонками вперед в надежде, что встреча с полом случится все-таки не столь быстро.   

                К утру погода не улучшилась, да вдобавок к снежному светопреставлению образовался и северо-западный ветер. Это надолго. Первый добрый буран в новом стоянии! Но нам то от этого не легче – занесет все пути-дороги в округе, и будем торить с Юркой до скончания века. Я уж два раза за ночь поднимался наверх к мальцу, укрывал его беспокойный сон, да просиживал время. Альма с Алтаем преспокойно полеживали у теплящейся печи, но иногда подскакивали, и пару раз уже прикладывались к кастрюле с водою. Тоже, видать, переживают момент на свой собачий лад. Ведро оленьего жира, оставленное скотоводами, стало так кстати в уходящих бессонных ночах, хоть и был добрый запас электричества, да керосина. Брезентовый, пропитанный жиром фитиль создавал достаточно света для созерцания нашего, вполне приличного, убранства, и я решился, наконец, продолжить соискания по еще не изученным ящикам Петровича. Где-то, с его слов, пребывал ранее не пользованный ветряной генератор, и складная стальная тренога к нему. Но вот где? Ряд старых ящиков, и два новых, выстроились у стены на первом уровне, да и на втором дальний угол был весь завален всяческим хламом.
                И когда, казалось, я уже нашел то, к чему стремился в поисках этой ночью, и утянул ближе к огню неподъемный ящик, то, кроме как нагромождения камней всякого сословия, в нем ничего не оказалось. Вот бы первому Юрке показать эту коллекцию, таким любителем этого дела он запомнился мне в последние наши с ним времена. Но был еще один ящик, чуть поменьше размерами и задвинутый в самый дальний угол. В нем вряд ли могло находиться то, что вышло первопричиной безуспешного поиска, но привлек он мое внимание тем, что вся крышка была исписана черными замысловатыми буквами, которые утратили со временем свое повествование, и почти не читались. Вскрыв с трудом крышку, сверху обнаружил наполовину истлевшую тряпицу, под которой просматривались, выложенные ровными рядами, книги, вперемежку с тетрадями в кожаных переплетах. Ну, дела, вот и библиотека образовалась! Помнится, что однажды на зоне я уже исполнял роль служителя этого образовательного заведения, и что ж – выходит, что пришло самое время обучать Юрку наукам, да готовить ему карточку читателя. Первая, наугад вытащенная книжица, имела свое заглавие по геологии и разведке, в чем я уж теперь и не сомневался: Петрович сдал на хранение сюда своё бумажное добро, да и оставил до скончания дней своих.
                Не было уж больше ни времени, ни сил, чтобы продолжать свои изыскания, и я засобирался во двор. Мело, как и с вечера, так, что и в метре не углядеть, да и особо не на что там таращиться, черпанул снега, и восвояси. Лишь дверь с места сдвинул, теперь вот надо щели опять конопатить, а то так поддувает, что и собакам у дверей не лежится. Не углядел я за этим недочетом, но не беда, как только в природе образуется, так и займусь своим проглядом. Дров у печи на трехдневку еще хватит, ведро для всяких Юркиных нужд выставил в углу за занавеской, а уж если собачатам приспичит «до ветру», то и опять выстуживать квартиру придется. Но вот мальцу что-то не лежится, уже зовет меня сверху:
                - Дядя, а я почти всю ночь не смог уснуть.
                - Почто так-то?   
                - Ветер сильно гудит, а внизу стучал кто-то.
                - Да это я шумлю, а ты не бойся, вон смотри сколько у нас теперь разных книжек, и с картинками есть, - я вытащил сверху стопку, и подал Юрке наверх, - там фонарь на столе!   
                Пора уже и воду кипятить, да чай заваривать. Мне то еще рановато, а вот мальца приучил с утра к сладкому, теперь и лепешки почти каждый день стряпаю, да Юрка добрую половину собакам раздает, пусть привыкают к нему. А вон и он сам, в полутьме сверху возвращается, видать не так уж интересно ему мое чтиво:
                - А эта без картинок, и вся исписанная, - сунул мне в руки кожаную тетрадь, и тотчас исчез из виду.
                - Ну-ка, ну-ка, что тут Петрович прописал? – я дотянулся до стола с очками, и расположился поближе к огоньку, - и впрямь исписанная, да почерк то какой-то не мужской, а уж сильно красивый.
                И чем дальше я углублялся в чтение, тем отчетливее осознавал, что сие невероятное писание несет в себе картину моего будущего бытия, в корне отличную от настоящей, и что приходящий сегодняшний день станет первым в новом летоисчислении, осилить которое мне явно будет не по зубам…



Глава 16. Я – дед Мороз.


                Лишь к следующему утру явилось безветрие, а следом и наша экскурсия за пределы трехдневного заточения.  За ночь ветром разнесло почти весь, так пугающий местное сообщество, снег, и теперь я стоял на краю обрыва и удивлялся себе в бороду. Все труды праведные оказались напрасными, и это надо же натащить сюда столь пушистой массы, да так еще уплотнить, что и деревянная лестница, и подход к реке оказались под неподъемной толщей почти в два моих роста. Но вот горка-то какая! Будет теперь Юрке забава отсюда скатываться почти к самой речной серёдке. А с этим природным начинанием и забота новая нарисовалась - где теперь воду добывать, да не ходить ли в лес к ключу за добрый километр?
                Собаки будто бы учуяли долгожданную свободу, и еще раньше меня разнесли по округе вереницу своих новых следов, а теперь кружатся, да разнюхивают – чем бы наскоро поживиться. Юрка тоже явился на свет божий, стоит, щурится у крыльца, и ищет глазенками - с чего бы начать свое новое пребывание на дне приходящем.
               - Юрок, поди сюда, смотри какую горку нам выстроили, вот будет тебе лыжная школа!
               - Дядя Егор, а я в бинокль смотрел сверху на тот берег, там такие елки красивые!
               Не забыл, оказывается, еще про наш уговор, и не терпится ему поскорее повидаться с новогодней гостьей, уж и место ей приготовил прям у окошка на верху. Ну что ж, придется самому теперь торить лыжню, да катиться по реке так-таки к тому берегу, и мальцу еще угодить:
               - Ну-ка, тащи свою гляделку сюда, дай и мне посмотреть, - я поддался Юркиному уговору, и приложился ладошкой к козырьку. Да-да, как раз в том самом месте, где недавно проявилась волчья стая, выстроился ёлочный ряд на разный вкус – выбирай, да хоть на базар вези.

               Спустя час Юрка волок от берега к дому присмотренную им елочку, а я расположился в санях у обрыва. Трудно дался мне этот часок похождений за реку, и как сейчас ни раскладывал, выходило, что поистощился запас моих силёнок, а откуда им взяться – даже и не помышлял.  Уж день прошел, как ознакомился с писаниной, что преподнес мне Юрок, а вот на сколько раз перелистал, да что передумал – уж и не высказать. Наверное, не единожды еще перечитаю! Все удивления и домыслы, что объявились в моем сознании, хотелось гнать от себя подальше, да повернуть время вспять, чтобы не шариться по углам в своих изысканиях, но куда уж там, что вышло, то вышло. Сейчас бы с Юркой дело справить, а не думы гадать, а не то малец разобидится ещё на старика, что с новым годом не повстречались.
               Рация ожила ближе к вечеру, когда, по моим понятиям, там у них подходил уж к концу рабочий день. Юрка тоже услышал, и бежал теперь ко мне со всех ног, тыкал пальцем наверх, пытаясь о чем-то высказаться. Бежать и мне тоже было как-то несподручно, но и просиживать такой долгожданный момент не было мочи, а потому мы с мальцом наперегонки поскакали вверх по лестнице. Голос в трубке явился совсем незнакомым, и первым делом задался ко мне вопросом:
              - У вас все благополучно?
              - Да вроде бы, - с некоей вдруг озабоченностью стал мой ответ, - а что так-то?
              - Аномальная погода в ваших краях, обзваниваю по точкам, что на карте, вот и вы на очереди. Почему не сообщаете данные метеонаблюдений?
              - Так некому наблюдать, - я выдал, первое, что пришло в голову, - а скоро новый год?
              - Вы там что, совсем обморозились?! Через два дня, - и рация засветилась красным огоньком. Ну, дела, что-то мы тут с Юркой недоглядели, и уже к мальцу:
             - Слыхал? Через два дня…
             - Ну да, а мы елку еще не нарядили, - почти со слезами уткнулся мне в рукав мальчонка, а я попытался его подбодрить:
             - Сегодня нарядим, и конфетки вместо шишек прицепим!

             Елка вышла – одно загляденье. Последний раз такую красавицу я наблюдал на зоне в читальне. Но та, наверное, повыше была, а украшали ее зэки своими поделками, и, как сейчас помню, кто-то под самой макушкой поразвесил стекляшки с образами последних вождей и членов ЦК партии, на что начальство отреагировало вполне понимающе, и в наш барак определила подарком целую флягу брусничного морса.  Наша же, теперешняя, вышла как раз в мой рост, на что Юрок тотчас же и посмешил меня:
             - А возле елки и дедушка Мороз!
             - Ну да, а ведь похож, однако. Вот завтра еще и зверушек наших позовем!
             Юрка сам из своего кулька подвязывал к веткам свои сладкие штучки, а я удивлялся – как так, не подчистил за эти дни, а сберег - видать, задумка была такая. Ну и молодец, а другой такой кулек станет ему моим подарком, да и еще одну вещицу ему вручу, вот обрадуется! А когда мы, наконец-то, закончили свои приготовления, Юрка, довольный, забрался под шкуры, и сначала с улыбкой все смотрел за моими последними манипуляциями, а вот сейчас уже спит крепко, и, наверное, снится ему дом родной, да мать с сестренками. А были ли они у него? Он и сам точно не помнит.
             Я тоже переместился вниз на свою лежанку, перед этим навестив собачат в своих домиках, да заправив в последний раз печку. Ну вот, через денек и закончится этот беспокойный мой год. Многие случились встречи с добрыми людьми, да еще больше расставаний. Михаил неизвестно где, Владимир Иванович коротает свое одиночество в интернате, а Петрович на своих небесах, наверное, наблюдает за всеми нами, а за мною – особенно. Да и как ему не наблюдать, когда вдруг открылось такое в писании его жены, что перечитывая раз за разом, так и не смог выстроить ее историю, и, может быть, сегодня-завтра мне это удастся сделать, да поделиться с местными духами. А без них тут, выходит, ну никак не обойтись. Вон они, висят над дверьми, да в окошке один. Петрович как-то открылся, что это дело рук одной его знакомой, которую притащил сюда пятилетку назад. Видать, мастерица была, а вот кто резьбой доски по стенам расписал, то он мне уже не докладывал.
             Уже перед самой отправкой в дрёмное царство, я вдруг представил себе, что почти одновременно с началом моей отсидки, здесь, в этом самом доме почти все лето пробыла Татьяна, ибо последние строки из её повествования выходили как раз на ту мою дату. И кого же, или что, схоронил Владимир Иванович под теми камнями? А, может, и не он вовсе? Вот завтра с утра пораньше, пока не проснулся Юрка, в который раз углублюсь в чтение и, может быть, мелькнет среди строчек истинная причина их расставания с Петровичем…



Глава 17. Предновогодние встречи.


                Последний день уходящего года выдался на редкость теплым и солнечным. Термометр, вывешенный снаружи, еще по осени у двери, извещал чуть за десять градусов, а Солнце слепило так, что я уж было пожалел, что не заказал в прошлый раз Геннадию очки с темными стекляшками. Юрка с утра радостный, и охочий до всяких дел. Сейчас вот отправляю его по лестнице на чердак за мясом, а заодно пускай поразомнет свои ноженьки, да сноровки наберется. На руку, вроде бы, перестал жаловаться, да я и сам вижу: хватается обеими ручонками, да карабкается наверх. А оттуда и зовет меня:
                - Дядя Егор, посмотрите, медведи!
                - Да ты что! Откуда? – я поднялся на пять ступеней, и тоже созерцаю эту нереальную картину.  Ещё бы! Редкое явление по здешним меркам: неужто не залегли, или проснулись раньше срока? И, что удивительно, сидят на том берегу, смотрят в нашу сторону, да носами крутят.
                - Юрок, ты поглядывай, а я сейчас, - соскочил по - быстрому вниз, и через минуту явился с карабином, на ходу прикручивая оптический прицел. Добрый подарок оставил Петрович, а оптика так вообще одно загляденье. Парочка расположилась на том берегу, откуда я недавно добыл ёлку, и, судя по притоптанному снегу, еще со вчерашнего вечера.
                - А они не полезут к нам? – то ли с испугом, то ли с удивлением вопрошал меня юный наблюдатель, а я ему пытался прояснять сложившуюся ситуацию:
                - Эти медведи – бродяги, они раньше времени проснулись, или вовсе не ложились, а потому голодные и пришли на запахи, скорее всего от наших собак. Надо бы их попугать.
                - Собаками?
                - Ну что ты, этим их не напугаешь. А прикрой - ка уши.
                Я загнал пулю в патронник, и уставился в окуляр. Палить в животное не было резона, да и зачем с такого расстояния, разве что подранить, а значит обрести на муку. Вот в камень рядышком – будет в самый раз. Пуля с треском чиркнула и ушла в сторону. И только после второй парочка вздрогнула, и быстрой рысцой подалась вверх к лесу. Надолго ли?
 
                Вот так подарочек новогодний некстати нам образовался, хотя Юрка до полудня все бегал за мною под впечатлением, да пересказывал на разный лад медвежью историю. Мне же было не до радости. Раз заявился шатун зимой в гости, то жди беды, а посему пригляд за всем нужен, и особенно за собаками. Ведь кроме Альфы они никого не видели и не нюхали, а вдруг проявят излишнее любопытство, то и сразу зверю в лапы. Одним ударом медведь собачий хребет сломает, и не только. А вот средство от таких залетных мне еще Владимир Иванович показывал, да и было дело – сам единожды испробовал. Вот тут - то Юркина энергия мне и сгодится:
              - Давай - ка, Юрок, ломай еловые лапы, да таскай к дому!
             - Так мы же елку нарядили!
             - Будем мишек отпугивать.  Есть у меня одна задумка по этому поводу. Или не хочешь?
              - Ура! Еще как хочу! - и рванул к ближайшей елке за домом.
              Одному ему было не управиться, и вскоре все мы дружной оравой, подцепив сани, возили всякого сословия ветки, да раскладывали вокруг дома. Даже Алтай, изловчившись, дотащил почти до дверей увесистую лапу. Ну, дела, вот и посубботничали.  Хотя какой сегодня недельный день, того спросить я в трубку не успел, наверное, воскресенье. Да и уж если начинать завтра новый год, то лучше будет, если с понедельника.  Вот как чувствовал, что сгодится, да складывал в ящик всякий горючий мусор, а особенно ненужный целлофан, да пластиковую упаковку. За неимением резины на то сойдет, да и запах похлеще будет.
             Команду зажигать Юрка ожидал от меня с не меньшим нетерпением, чем от ёлки, а когда она поступила, то и вовсе запрыгал от радости. Это надо же, новый год, да еще с огнями!  Но задумка моя требовала подходящего момента, и когда вдруг ветерок потянул от нас за реку, я и плеснул керосина в первую кучу. Владимир Иванович доносил до меня, что медведи стороной обходят лесные пожары, а особенно не выносят всякого дыма. Я не сильно этому верил, но на данный момент это было единственным средством, чтобы защититься от нежданного зверя, а потому и сподвигнул свое сообщество на дело праведное и полезное. А уж после того, как в самых сумерках почти догорели последние головешки, вывалил из ящика весь мусор – пусть коптит, да разносит по тайге недобрую весть от нашего пребывания, да гонит лютого от жилья подальше.

           - Ну что, Юрок, не пора ли нам по домам собираться? – донес я до совсем уставшего мальчонки свое измышление, - помоемся, да новый год будем встречать!
           - И собак в дом запустим?
           - Запустим, беги отвязывай, да тащи в тепло, а то тоже поди нанюхались.
           - Вот здорово, я сегодня с ними буду спать, чтобы медведи не напали!
           - Ну-ну, сторож ты наш…, - я ухмыльнулся в бороду, да потрепал мальчонку за шиворот, а про себя подумал: что бы я без тебя здесь делал, уж помер бы с тоски.
           По такому торжественному случаю я утащил один аккумулятор наверх, поставил на подоконник, а четыре маломощные лампочки прикрепил у самой елочной макушки. Вот бы со двора кто увидел такую иллюминацию! А мы еще мишек отваживали, пусть бы сидели на своем берегу, да любовались сим необычным празднеством.  И уж, как только подошел этому году срок, и я собрался вручать Юрке подарки, так засветилась зелеными огоньками наша радиостанция. Сначала как вроде немного опешил, ведь совсем не ожидал от нее такого действа, а когда малец уж было начал доносить до меня это известие, так с нерешительностью и потянулся к трубке:
            - Аллё, я слушаю…
            - Он нас слушает! – с того конца разнесся совсем знакомый голос, после которого я уж точно надолго бы упустил свои речевые задатки, а остался бы с одними ушами:
            - Миша…Михаил, это ты?
            - Я, конечно, я! А знаешь кто рядышком?
            - Не томи, откуда ж знать то?
            - Дочка моя, помнишь, я тебе про неё рассказывал! И Юрка!
            - Юрка? – я проглотил язык и стиснул губы, вдруг осознав, что совсем не знаю, о чем говорить с ним, ведь тот малец из недавней жизни почти пропал из моей старческой памяти, а на смену ему явился уж совсем другой, но все же, - дай ему сказать!
            - Да не хочет он, стесняется. Да и времени у нас в обрез, две минуты дали! Как ты там? Как здоровье?
            - Живой пока, ну раз нет времени, то просьбочка есть к тебе одна, пока говорить можно.
            - Говори, дядя Егор, есть еще эфир.
            - А что говорить то? Нужен ты мне по срочному делу, и желательно к лету. Сможешь?
            - Что? Что случилось?
            - Не могу сказать, вот приедешь, так и доложу.
            - Ну, заинтриговал, как всегда. Буду думать.
            - Ну и думай, а я буду ждать!
            - Дядя Егор, с наступающим! И от Юрки привет!
            - И от нас с Юркой вам по привету!
            - Не понял что-то, повтори…
           И в ту же секунду рация заморгала красными огоньками, которых так нам не доставало в наступающем временном стоянии…
            


Глава 18. Татьяна.



                Юрка заснул, так и не дождавшись прихода нового года. Альма сначала с интересом пялилась на подсвеченную лампочками ёлку, а после того, как ей перепала новая конфета, враз заглотила ее и подалась вниз к своему товарищу. Я отключил свет, и тоже последовал вслед за ней. При мальце открывать ёмкость с градусами было уж как-то несподручно, а теперь в самый раз, да и повод какой-никакой имеется. Особенной и теплой волной прошлась по моей застарелой душе такая удаленная встреча с Михаилом. Наверное, из всех последних пришлых, он был мне самым дорогим человеком, и теперь, посиживая у печи, я с умилением вспоминал, как он, лишь чуть оклемавшись, гонялся за Альфой с куском оглобли, а после так уговаривал меня поскорее отправить его к семье. Только ему, выходит, я мог теперь довериться в своих изысканиях, а больше и некому, ибо деяния Владимира Ивановича в этой истории смутные и мне неизвестные, Петровича уж нет на белом свете, а Татьяна за минувшие десять лет не должна была сгинуть, и, выворачивающая все нутро мысль отыскать ее, теперь глубоко прописалась в моем сознании. И лишь Михаил в этом деле мне помощник! Так что же случилось в те далекие годы? О чем прописывала в тетради Татьяна, вдруг объявившись в этом доме?
               
                Подбросив в топку еще немного поленьев, я прилег на лежанку и закрыл глаза. История, изложенная в писании, казалось, что была заучена мною до последней буквы, и повторяя ее в очередной раз в своем сознании, я уж вряд ли мог упустить какое-либо оставленное словечко, а сейчас, в полузабытье, то ли от усталости, то ли от принятого алкоголя, еще раз попытался выстроить для себя всю ее с самого начала:
                …их было четверо в группе, ведущей изыскание вдоль горного хребта, тянувшегося вдоль правого берега Подкаменной Тунгуски. В тот роковой день группа разделилась надвое: Татьяна с мужем шли по ближней к реке стороне кряжа, а Владимир Иванович с напарником по дальней. Была уже середина лета, но холодный и проливной дождь с надоедливым гнусом напрочь лишали возможности к деятельности, и обе группы стремились поскорее вернуться к палаткам, выставленным на другом берегу, как раз напротив современного зимовья. Возможно, что спешка и неосторожное движение по тайге, сыграли с изыскателями коварную шутку, и лишь отдаленный выстрел из ружья известил Владимира Ивановича о нестандартной ситуации у товарищей. Стрелял Петрович. В медведя, который подмял под себя чуть припозднившуюся от него Татьяну. И именно этот, первый его выстрел, уберег несчастную, но почти не дал шансов самому стрелявшему. Подраненный зверь развернулся на обидчика, а повторный заряд лишь добавил ярости в его действа, и уже через мгновенья он рвал в клочья одежду на Петровиче и кожу на его спине. Ни Татьяна в своем писании, ни рассказ её мужа так и не прояснили причину, по которой медведь не закончил свое дело, а к приходу товарищей уже растворился в тайге. Либо учуял приближение людей, либо рана добавила слабости в его действа.
              Петрович при появлении Владимира Ивановича пребывал без движения и разносил негромкие стоны. Его спутница лежала бездыханная на спине, с месивом на лице и разодранной грудью. Что двигало подоспевшими в тот самый момент, и почему они оставили ее тогда одну? Ни Татьяна в своем писании не разъясняла, ни я сейчас не в силах был себе это представить. Может быть им показалось, что ей уже нельзя было помочь, или того хуже? Лишь через час вернулся к месту трагедии Владимир Иванович, отправив напарника с Петровичем на моторе к ближайшей пристани за сто верст, где и обнаружил, что несчастная женщина была жива, и даже пребывала в сознании. Это стало для него, судя по рассказу, глубоким потрясением, из которого он выходил несколько дней, пока не осознал до конца, что жизни женщины уже ничто не угрожает.
              Почти три недели провели Владимир Иванович вдвоем с Татьяной вплоть до того момента, пока за ними не пришел катер. Но встречать определился лишь представитель мужского сословия, ибо еще накануне Татьяна исчезла, оставив краткую записку: «не ищите меня, а лучше скажи мужу, что похоронил меня здесь, ведь с такими шрамами на лице я ему и вовсе не нужна». Вместе с катером прибыли начальник партии и двое геологов, которых нужно было доставить вверх по реке. Разгрузив провиант, катер пошел дальше, обещав вернуться через три дня, и возможно доставив Владимиру Ивановичу кого-либо в напарники. Все это Татьяна наблюдала из недалекого укрытия, и, как только они остались опять вдвоем, она, не ожидав, что Владимир Иванович останется, вернулась к нему восвояси. На другой же день, соорудив из камней на месте схватки с медведем каменный холм, они сидели на берегу реки, окончательно определив дальнейшее пребывание каждого из них на этой грешной земле, из которого выходило, что Татьяна должна исчезнуть из своего привычного мира, а Владимиру Ивановичу отводилась роль её могильщика.
                Лишь через полтора десятка лет она вновь вернулась на это место, и с удивлением обнаружила на противоположном берегу отстроенный дом, а через протоку – переброшенный навесной мост. От моста вела тропа к ее захоронению, где она обнаружила еще не выгоревший искусственный венок и недавние следы пребывания человека. Это обстоятельство на некоторое время повергло ее в смятение, и, поняв, что все эти людские творения связаны с ее мужем, она решилась на отчаянный шаг – открыться и воссоединиться со своей семьей. Но прожив в доме почти половину лета, и часть осени, она поняла, что до следующей весны сюда уже никто не явится, а зимовать и ждать, по непонятным на то причинам - у нее не было возможности. Тетрадь с исписанными страницами, она вложила в ряд книг на самом видном месте, в надежде, что кто-нибудь да когда-нибудь ее откроет и прочитает. Но такового действа не случилось, а этим первым, почти еще через десяток лет, стал я, которого, казалось бы, меньше всего должна волновать судьба Татьяны…   

               И лишь к утру я осознал свой проступок, что не наказал Михаилу позвонить мне вскорости, чтобы изложить ему всю эту историю. Да сдается мне, что он тот еще тертый калач, не станет дожидаться тепла, и, взвесив мои недосказанности, объявится снова в эфире, а мне надо бы подготовиться, чтобы уложиться в эти самые две минуты. Ну не могла она все эти годы скитаться по тайге, как я, а осела в каком-нибудь поселке и доживает в горестях последние дни. А дети ведь в здравии и неведении, да и внуки поди имеются. Ну, дела, заварил я кашу себе в мозгу, и видать, что не будет мне покоя, пока не отыщу ее – живую или мертвую, да может и Петрович поможет мне с небес в этом деле, ведь выходило, что ни в чем он не был перед ней виноватым, просто так судьба распорядилась.



Глава 19. Гость из-за реки.



                В первый же день наступившего года я случайным образом в углу на втором уровне обнаружил тот самый генератор. Он был завернут в кусок брезента, плотно обмотанный гибким черным проводом. Вот если бы не эти, торчащие из вороха и чуть оголенные, провода, я бы так и прошел мимо, но понадобился вдруг тряпичный кусок для обивки двери, а тут такая оказия. Длиною метра в три, и когда размотал, так сразу понятной стала вся конструкция: четыре легких, но длинных лопасти, стальная сверкающая тренога, и сам мотор, крашенный в зеленую краску, с притороченным мешочком для гаек и болтов. Ну, дела, будем теперь с Юркой ветер загонять, да выгоду себе иметь с этого. В мешке и схема с инструкцией подключения на трех языках прилагается, да и по блестящей кокарде на боку видно, что вещь заморская, и ни разу не испробованная. Пусть пару дней полежит, а там и руки до него дойдут, а коль сегодня начался новый год, то и дела иные, да неотложные придется исполнять. Дров то осталось на неделю, не подрассчитал я запасов, и уж больно широка в размерах наша жилплощадь – печь даже остывать не успевает.
                Пока разбирал генератор, да обивал дверь, проснулся Юрка:
                - Дядя Егор, а я давно уже не сплю.
                - А мне подумалось, что ненароком поднял тебя, - хотя последние пять минут так колотил, что и зверей в округе разбудить можно. Вот дурак старый, совсем забыл про мальца, - ну вылезай, умывайся, да будем вчерашнее с тобою доедать.
               Юрка первым делом убежал на ведро, а я понес угощение собакам. Еще спозаранку определил их по своим хатам, и теперь, пожалуй, напрошусь им на угоду. Будет нам всем сегодня развлечение, когда соберемся по дрова, а пока пусть пообвыкнутся к прохладе, да за территорией приглядывают.  Вот уж которую неделю приучаю себя к плотному завтраку, чего раньше и не бывало. Наверное, все из-за Юрки. Его кормить нужно, да уж и себя заодно. И как раньше я без такого действа обходился? Даже и не вспомню уже. Юрка за чаем первым делом вдруг поведал о вчерашнем:
                - Почему елку выключил? Я проснулся ночью, а она не горела.
                - Ну ты б хоть наказал мне, я и распорядился.
                - Сегодня не выключай.
                - Покажу как, сам включишь и выключишь, а я за дровами собрался. И тебя с собачатами хотел прихватить! Сможешь?
                - Ну да! А давай их запряжем в сани?
                - Малы еще, я думал про то, ну разве что к осени, да и упряжи нет.
                - Вот дядька заедет - я у него стащу.
                - Ну-ну, а разве не собираешься с ними обратно?
                - Не – а, я решил с тобой жить!
                Вот и поговорили. Выходит, что помощник – то не такой и простой, и планы свои уж строит, но не беда, время покажет. А пока нужно двухручку подточить, да веревок к саням навязать. И путь к тому ж не близок. Что был сухостой в округе, еще по осени оприходовал, а за рекой – то полно вдоль берега понакидано, да есть опаска встретить медведя ненароком. Как-нибудь в другой раз.

                Воз с дровами вышел на загляденье. Юрка так приноровился тягать пилу туда-сюда здоровой ручонкой, что я уж стал опасаться: взмокнет, да заболеет ненароком. А потому после каждого бревна отсылал его к костру погреться да подсохнуть, а сам отправлялся выискивать сухостой, что поближе, да потоньше. Собакам сначала вся наша катавасия вроде пришлась по душе, и они бегали следом, но по прошествии часа Алтай уединился поближе к огню, а Альма наматывала круги в отдаленье. Неожиданно от реки разнесся тонкий и протяжный треск, и я первым делом кинулся к ружью. Что это за зычный гость к нам пожаловал? Но осмотрев с обрыва уходящую в стороны реку, и что притаилось на той стороне, вдруг вспомнил про это престранное звучание. Река своим дыханием рвет у берегов лед и пускает трещины на многие метры. Видать опять вода поднимается, а вскорости это станет и заметным по свежей наледи вдоль разрывов. Мне это только на руку – будет где у дома творить прорубь, да водой разживаться.
               Юрка вконец потерял интерес к нашему препровождению, и это стало поводом возвращаться домой:
               - Хватит на сегодня, бери собачат, да двигайте передом.
              Я потянул за постромки – тяжеловато будет, а вот еще лет пяток тому назад было бы в удовольствие. Но своя ноша не тянет, а груз то большой ценности, и, пожалуй, все, что дотащу, будем складировать внутри, чем черт лесной не шутит. Ведь по моим меркам январь в этих местах выходит самым снежным и ветряным месяцем. Вот бы еще денек выгадать, да повторить наше похождение. Будем совет держать, да решать, Юрка – то, сдается мне, вполне самостоятельный паренек.

              Уж на подходе к зимовью собаки учуяли что-то неладное. Альма выстроилась в стойку и рычала в пустоту, а Алтай, тявкнув пару раз, спешил ко мне по проторенному снегу. Юрка, ухватив Альму за ошейник, тоже пятился, и показывал ручонкой вперед. Дверь в зимовье была распахнута, хотя я точно помнил, что подпирал ее лопатой, а Альмина будка валялась у крыльца перевернутой. Ну, дела, неужто гости пожаловали? Я отправил Юрку с собаками восвояси, и строго-настрого наказал не упускать меня из виду. А сам, загнав пулю в патронник, двинулся к лесу с ветреной стороны от зимовья. Обойдя строение уже почти на половину, никаких следов не обнаружил. Значится, что гости пожаловали либо с реки, либо по тропе, уходящей к навесному мосту. Но и там было чисто. И уже на самом углу дома я отчетливо углядел одиночный приходящий след от реки, а чуть в сторонке и ведущий обратно. Выходит, что был один, разведал, похулиганил, и был таков. В зимовье остались лужицы от подтаявших следов, но дальше двух метров от двери он не сунулся, а крутнулся и вернулся обратно.
             Я поднялся наверх за биноклем, перед этим махнув Юрке, выстроил лыжи и настроился прогуляться по медвежьему следу. С обрыва явно просматривалось, откуда пришел зверь, и куда уходил. Приходил слева, долго бредя вдоль берега, а ушел вверх, почти напротив нашего зимовья. Видимо, спешил, и шел прыжками. Неужто чего испугался? Резона бродить по следам уж не было совсем, а вот заявить о своих правах не помешало бы. Я выпустил пару зарядов во след уходящему зверю, и поспешил обратно. Юрка ждал меня у берега, и протягивал отломанный кусок ветки:
            - Это молодой мишка. Меня дядька учил распознавать по следу, а значит он нас побоится.
            - Ну, ты умник! А если они на пару явятся?
            - Будем стрелять. Дядька недавно подстрелил, и я спал на его шкуре.
            - Вот те на, я об этом и не подумал. Нам как раз и не хватает медвежьей шкуры.
 



Глава 20. Новое испытание для друзей.


                Заканчивался январь. Наше последнее недельное заточение близилось к завершению, и всё благородное сообщество готовилось к выходу в свет. Почти сразу же после наступления нового года на долгие дни явились лютые холода, а следом за ними и снежные метели. Я всего пару раз за последние дни выглядывал во двор, чтобы избавиться от накопленных отходов, да набрать побольше снега, а уж сколько дел мы за это время переделали, то и не счесть. Но самое невероятное: у Юрки открылась тяга к чтению, и он по полдня пропадал наверху в своем уголке, где разложил по стопкам все найденные нами книги, и что стало удивительным, как прочитает чуть, так и сразу зарисует карандашом. Да похоже! Ну, прям я в былые времена! Нашелся бы какой-никакой транспорт, то давно уже свез его обратно в интернат, где и покормят вовремя, и уму-разуму научат. Да и наукам заодно. А чем я ему в этом деле помощник? Разве что прикрикну иногда, да порадуюсь за его творчество. Хорошо ему здесь, спокойно, да и он сам преобразился, как будто бы семью себе подыскал. Так и заявил вчера:
                - Дядя Егор, а что надо для усыновления меня?
                Я выпучил на него глаза и задумался. Но Юрка не унимался:
                - У нас в интернате много усыновляли. Я знаю, самое главное – это квадратные метры, а еще, чтобы родители были непьющие. Ты же не много пьешь?
                - Совсем не пью…
                - Ну вот, значит мне подходишь, и дом у тебя большой!

               А я и не думал перепираться, ведь у него к этому делу свой подход, а у меня, выходит, что свой, но видно не правильный. Да и времени на раздумья особо то нет. Погода, вон, с милостью к нам явилась, и что – зря я Юрке лыжи мастерил, да собак командам всяким обучал целый месяц? Мальцу намедни строго-настрого наобещал при первом же нашем хождении в лес нести за плечами вертикалку, мою любимицу, доставшуюся от Владимира Ивановича при последней встрече. Вот только патронов к ней будет маловато, а куда деваться то? Пусть обвыкается, а стрельнуть можно и из карабина. Но вот двустволку шестнадцатого калибра ему тащить пока не по силам, а потому место ей в санях будет, ибо туда, куда я собрался, без этой штуковины ну никак не обойтись.
                В будке на берегу еще летом заприметил рулон жести, раскрутил, пообстучал, и на дверь снаружи прилепил мишкам на удивление, если опять заявятся. А вместо замка соорудил из старых ржавых труб два засова – один сверху, другой понизу. Еще затемно растопил печь, чтобы к нашему отбытию не пугала меня своим жаром, ибо как-то среди ночи пришлось заливать её, да разгонять дым от начинающей тлеть перегородки на второй уровень.

                Вышли еще до полудня. Час хода туда, да столько же в обратную. И там долго задерживаться не собирался, ибо сумерки являются уже во время обеденного перерыва, а двигать такой сомнительной компанией домой по темну казалось столь несвоевременным. Еще в прошлом хождении на поиски к летчикам заприметил на пригорке, метрах в двухстах от реки, буйный расцвет местной живности, и каков же был тогда соблазн пострелять, но поспешал домой, да и силы были на исходе.
                Еще с утра попытался внести ясность в причины нашего хождения:
                - Юрок, тебе сегодня приглядывать за собаками, чтобы не потерялись.
                - А давай Алтая к саням сзади привяжем, не хочу я за ним смотреть.
                - В том и дело, что нужно проверить их на выдержку и сноровку шастать по снегу, - был ему на то мой ответ, хотя уже думал, что все равно придется его либо цеплять за сани, либо самому тащить за веревку. Упертый он, еще сбежит домой по дороге.  И Альма ему не указ в этом деле. Вот с ней – то как раз у мальца дела налажены, и не отстает от него последнее время, даже пару раз ночевали наверху вместе, и к тому ж едят из одной миски. Ну, дела, да это и к лучшему, должна быть у человечка родственная душа.
                - Лыжи у меня сами катятся, - в первых же метрах хода донес до меня малец, да и как им не катиться, ведь самое то получилось: короткие, да широкие, отполированные до блеска, и крепление прям уж по ноге вышло. Вот и испытаю пацана на хождение за пять верст, а пока пусть похорохорится.
                Так мы и вышли в строгом порядке: я в голове с санями, а Юрка следом с палками, да ружьишком за плечами. Альма в свободном поиске по сторонам, а Алтай позади плетется. Вот бы Владимир Иванович углядел такую процессию, то, наверное, со смеху помер. Впереди дед с бородой по грудь, сзади мелкий упирается, а посреди сани с поклажей. Не иначе, как ценный груз куда доставляют.

                - Альма, а ну ко мне, - попытался было испытать попутчицу, да куда там – будто и не слышит, а вот её сородич тут как тут, уже тыкается мне в коленки.
                - Ой, молодец, а ну-ка лови! – я снял рукавицу и запустил её в сторону подальше.   
                А Алтаю того и надобно: в три прыжка подобрал, и тащит ко мне, помахивая своим обрубком. Теперь ни на шаг не отойдет, будет плестись рядышком, да вот и Юрка сзади что-то доносит:
               - Дядя Егор, а когда отдохнем?
               - Скоро прибудем, вот и отдохнем, ты больше не кричи только.
              Я подхватил Алтая за ошейник и прицепил накоротко к саням. Еще бы Альму достать, да себе к поясу приторочить. Уж больно не хотелось её лишать удовольствия поохотиться вместе с нами, ведь за тем и организовал сюда экспедицию.  На мой голос она вдруг надумала объявиться, вся запыхавшаяся, и с пеной на губах. Вот и нужно теперь поговорить с ней по душам:
               - Альмочка, набегалась…Как же зверя теперь будешь распугивать?
               А в ответ лишь облизывает мне ладошки, да поскуливает. Ну, дела, неведомо ей еще, что я уготовил, да лишь бы все вышло, а то и понапраслину потом доносить друзьям придется. Юрка, казалось, что уловил надвигающиеся перемены, и, обогнав сани, чуть крадется ко мне:
              - Мы приехали?
              - Вон под тем леском станем, давай иди передком, топчи след!
              Выставив сани, и покрепче привязав Алтая, я еще раз указал Юрке держать голос во рту, а сам зарядил двустволку патронами с мелкой дробью. Карабин приторочил за спиной, а ружье взял на изготовку:
              - Ну, вперед! – и направился по прогалине вверх, удерживая Альму накоротке, и изредка оглядываясь на мальца. Через пару минут мы вышли на край небольшого обрыва, под которым просматривалась полянка, вся изрытая норками, и украшенная многими земляными пятнышками.
              - Дядя Егор, смотри, птички, - из-под левого локтя вдруг донесся Юркин шепот.
              - Вижу, ну что, отпустим Альму?
              И не дожидаясь ответа, да отцепив поводок, отправил Альму в свободный поиск, а сам потихонечку взвёл курки.   
               


Глава 21. Нежданная весть.


               Альма бросилась вниз, а я чуть приподнял стволы кверху. Если что и выйдет из этой затеи, то завсегда успею уйти в стойку, а пока будем с Юркой любоваться подступающим спектаклем, да удивляться собачьей сноровке. Малец, открыв рот, уставился во все глаза на собачье изыскание, а я вмиг позабыл о своей принадлежности ко всему этому деянию. И что же? Альма, выскочив на пригорок, вдруг начала гонять по кругу за нежелающей взлетать курицей, в то время как половина её сородичей резво юркнули в норки, а другие дружною толпой направились куда подальше.  Ну, дела, пора и мне встревать, - подумалось вдруг в ничего не понимающем мозгу, и я заскользил вниз. Пока спускался в лыжном движении, успел отметить, что Альмина жертва пошла на взлёт в сторону удирающих сородичей, да и они сами уже бежали с отрывом от земли, а это значило, что самое время подошло палить. Оценив собачье расположение во всей этой кутерьме, я дал залп вослед, и тут же крикнул Юрке:
             - Тащи сюда Алтая!
             Первую куропатку принесла, конечно же, Альма. И как я был удивлен такому её действу! Принесла и бросила в ноги. Затем крутнулась на месте, и побежала за второй. Ну не проходили мы это в нашей школе! Вот Алтай делает все так, как я и ожидал: бегает по поляне, да обнюхивает каждую жертву, а затем, чуть отбежав в сторонку, встает на корточки и задается лаем. Выходит, что у каждого пса свое восприятие жертвы: одному нужно срочно её добыть, а другому с ней поиграться. Ну, это на первый мой взгляд, а вот как дальше пойдет – время покажет. Юрка, меж тем, времени зря не терял, и вскорости уже пересчитывал своих птичек, да укладывал рядком:
            - Восемь штук, а две еще живых!
            - Сможешь добить?
            - А как?
            Я достал ножик, и сделал надрез чуть ниже клюва, на что малец тут же выдал:
            - Я думал – из ружья…
            - Ну, давай – ка, снимай! – и вытащил из ленты мелкий калибр, - видишь вон ту норку в снегу, там может быть тебя дожидается.
            Юрка шустро стащил с плеч вертикалку, и тут же переломил её через колено.
            - Бери в обе руки, и упирай в самое плечо. Вот так!
            - А когда стрелять?
            - Как прицелишься, так и нажимай.
            Глухой щелчок, казалось бы, не нарушил уже установившейся тишины, но Юркин радостный крик донес до нашего сообщества, что кульминация сегодняшних событий только что случилась, и рано еще праздновать скончание. Воткнув прикладом ружье в снег, малец бросился вперед, и через миг уже держал в руках большущего, и чуть порхающего петуха.

                Возвращаться домой всегда случается быстрее, чем в гости. Вот и сегодня наше сообщество, почти незаметно для моего восприятия, уже отвязывало лыжи у крыльца, да перебрасывалось последними словечками. А сколько-то их было сказано по пути! Юрка не затыкался всю дорогу, всё повторял, с каждым разом приукрашивая наше хождение, а вернее – своё! Сколько он добыл куропаток, как подавал команды собакам их ловить, как подстрелил самого большого! В конце концов Альме с Алтаем наскучила его болтовня, и они убежали далеко вперед. А мне куда было деваться? Шел, поддакивая, да радовался себе в бороду, что всё так случилось! И провианта добыли, и сноровке кое- какой набрались мелкие. Вот такая школа получилась… Но и этим дело не закончилось! Малец то, оказывается, обучен уже такому ремеслу: чуть стоило мне закипятить воды, как он сноровисто засунул туда первую тушку, и по-шустрому своими ручонками начал сдирать с неё пух, да перо. Я от удивления не выдержал, и донес свое словечко:
                - Как ловко у тебя выходит. Тоже дядька научил?
                - Не – а, мы с пацанами на ферме цыплят тырили и жарили в лесу.
                - Ну, дела. С голоду что ль?
                - Да нет, игра такая была. А мы еще пойдем на охоту?
                - Пойдем, вот только с этими управимся, - я поднял ворох образовавшегося пера и засунул в печь, - ну, Юрок, удивил ты меня, воровать – это не по-человечески, тебе разве не известно?
                - Да знаю я, но больше не буду! Ты же меня не отдашь в интернат?
                Спустя пару часов на печи остывала наваристая похлебка из птичьих потрошков. Давненько я не пробовал такого изысканного блюда, наверное, с тех пор еще, как с Лысухой и Огоньком кочевали вдоль Нижней Тунгуски, а может и того раньше. Вот хлеба бы еще в добавку, да где ж его возьмешь? А муку надо бы экономить, кто знает – какие времена пребудут, но хоть разок в неделю Юрку то придется баловать лепешками, ему для роста этот продукт так необходим.
                Ближе к вечеру ожила рация. Юрка уже был обучен этому нехитрому делу, и схватил трубку далеко еще до моего прибытия:
               - Алё, здравствуйте.
               - Это кто? – раздался на том конце провода так знакомый мне голос.
               - Меня Юрой зовут.
               - Ты как там оказался?
               - С оленями приехал.
               - С какими оленями? Где дядя Егор?
              Весь этот удивительный диалог я выслушивал, поднимаясь вверх по лестнице, да ухмылялся: я б на месте Михаила еще бы и не то подумал! Откуда ему знать, что у меня теперь два Юрки в знакомствах? Вот последний и сует мне трубу, а, значится, что мой черед говорить:
               - Вот он, я. Ну, здравствуй, Миша.
               - Здравствуй, дядя Егор! Откуда Юрка взялся?
               - Это другой Юрка, подкидыш мне.
               - Ну, вы там даете!
               - Сколько времени у нас на мои россказни?
               - Нисколько, скоро буду у тебя, вот и расскажешь!
               - Вертолетом, что ль?
               - Нет, денька через три стартуем! Что срочно привезти?
               - Даже и не знаю, вроде всего в достатке, вот хлеба бы пожевать…
               - Ладно-ладно, знаю я твои скромности, сам соображу. До встречи!
 
                Какой денек сегодня выдался удачный, - подумалось мне, спускающемуся вниз от Юрки с такой невероятной новостью. Вот малец только огорчился, и первым делом задался ко мне с вопросом – а не за ним ли сюда дядя милиционер собрался. Я ж как-то рассказывал ему про его тезку, и про Михаила тоже. Вот и затаил в своей памяти, и нашел себе повод для расстройства. Но пришлось-таки успокаивать его снизу, да настраивать на скорую встречу:
               - Ты ж все сам слышал. Он про тебя и духом не слыхивал, а видать в гости собрался, но как-то непонятно. Ну, потерпим три денёчка, и всё прояснится.
               - Не поеду я с ним. Пообещай мне!
               - Коль сам не захочешь, то куда я супротив твоего…
               Юрка затаился на время, а может в книжку углубился, а я поковылял к собакам. И им сегодня изрядно перепало от нашего стола, а на завтра целая кастрюля варёных голов ещё дожидается. Непонятки какие-то в природе сегодня к вечеру: вроде и небо мутное, а на холод тянет, да и луны который день не видно. Не к добру все это, а ещё и Михаил с оказией наобещался…



Глава 22. Гости к нам.
 

                Ни на четвертый день, ни на пятый, так никто в наших краях и не объявился. А лишь сегодня к обеду я наконец - то закончил монтировать, и выставил в пяти шагах от западной стены, высоченный, в два моих роста, ветряк. Так обозначил его для Юркиной понятливости, и он вроде как уразумел с какой целью выстроена эта штуковина, хоть и не сразу. Да и сам поначалу не верил в свою затею, а вот скорую пользу от всей этой невероятной машины оценил сразу же, и таким необычным способом! Как только закрутились винты, то и звук от них пошел пронзительный во все стороны, хоть уши затыкай. Сначала загвоздка вышла: что, да почему, а когда углядел кусок проволоки, цепляющий за лопасти, так и мысль пришла подшаманить, чтобы гостей нежданных отпугивать. Вот и поручил это действо сейчас Юрке: стоит, сует всякие штучки, да звуки разносит по округе. Но, пожалуй, что ни на есть подходящий, от куска жести будет: так по нервам скребет, что и для мишек в самый раз. А вот провода тянуть пока не решился: три клеммы с непонятными знаками мне ни о чем не рассказали, а цеплять наугад лампочки таки жалко, всего четыре штуки в запасе, пожгу ещё.
                На мое предложение прогуляться за реку Юрка ответил неуверенным отказом: я лучше, мол, понаблюдаю в бинокль, да поиграю с собаками на берегу. Ну и к лучшему, тем более я и впрямь не думал брать с собою никого, ибо хотел лишь подняться в гору, куда хаживали с Альфой, да оглядеть окрестности. Уходить на ту сторону, и оставлять своих домочадцев вне зоны видимости, было так рискованно, ибо лишь вчера у моста видел свежие волчьи следы, да и мишки, думаю, что затаились поблизости. С Юркой наломали лапника, и выложили большую кучу у самого обрыва в надежде, что если кто и движется в нашу сторону, то столб, поднимающегося почти вертикально, дыма будет получше всякого маяка. И вот стою сейчас в трех верстах от зимовья на горе, да оглядываю все наше хозяйство! Какая божественная красота! И что же я забросил свое художество, так бы с Юркой наперегонки и гоняли вечерами – кто лучше намалюет про всё это! В следующий раз обязательно мальца сюда притащу, пусть впечатлений понаберется, хотя он и так уж немало повидал на своем веку, кочуя с оленями в междуречье.   

                Внезапный и нарастающий звук вселил удивление, и посеял в душе тревогу за пребывавшую на том берегу троицу. А они действительно разыгрались, бегали кругами вокруг костра, да сцеплялись в живой клубок по снегу. До меня уже дошло звучание, а до них, выходило, что еще нет, ибо Юрка бы уже чесанул домой с перепугу. Как тот раз от вертолета. Но тут этим и не пахнет, и понять не могу – что есть творится в атмосфере, не буран ли над лесом зачинается? Но звук все ближе и ближе, и как – то уж по низу стелется!    Я приложился к оптике, и – о, чудо! Одна, две, три…, шесть точек движутся внизу по реке, все увеличиваясь на глазах в размерах. Смутное чувство явилось вдруг в сознании, что где-то мне уже приходилось наблюдать издалека эти самые снегодвижители, и они есть не что иное, как явление гостей в нашу отдаленность, а, значит, пора скользить вниз домой. Так мы и приближались с двух сторон: с южной вереница чудо-машин, а с востока озабоченный увиденным местный абориген. Вот Юрку жалко! Наверное, уже удрал к себе, и в окошко разглядывает в оптику местное светопреставление.
                Видимо, углядев вдруг меня, вереница сменила свое направление, и устремилась по притоку наперерез. Три пары снежных машин с лыжинами на передке, и почти все, кроме одной, с прицепами, составляли удивительное для здешних обитателей зрелище. И я готов был заложить в споре наше с Юркой жилище, что не видывали они еще таких представителей фауны, а иначе их и не назовешь: и ревут на всю округу, и следы по реке тянут. Уже почти в десяти шагах от меня первая резко крутнулась влево и замерла, а следом и остальные выстроились в ряд, а над рекой на миг вновь установилась тишина, нарушить которую вдруг осмелился громкий мужской голос:
                - Вот и прибыли!
                Я стоял в отдалении и всматривался в разворачивающуюся передо мной картину: здоровые, разодетые в цветастые одежды мужики, размахивали, разминаясь, руками, и отчасти мне, а надо всем их табором поднимались могучие клубы пара. То ли от моторов, то ли от разгоряченных тел, но где тут разберешь, и вот уже вся компания движется навстречу. А первым Михаил загребает меня в объятия, а за ним следом все остальные по очереди.
               - Дядя Егор, ну я тебе сегодня бороду – то сбрею, как в тот раз! – случились первые слова от новых встречных, и все дружно захохотали, а я глядел во все газа и удивлялся: шесть мужиков с чуть меньшими бородами, Михаил со щетиной, и две …безбородые женщины. Ну, дела, вот и дождался, когда вдруг резко поднялась плотность населения в моих владениях, и что теперь со всей этой вакханалией делать? Но Михаил уже давно, казалось, уловил ход моих мыслей, и доносил свое предложение:
              - Ну, скидывай лыжи, и поехали в твои владения!

               Меня бережно усадили в седло на первом же снегоходе и вежливо попросили указать на дорогу. А она то здесь лишь одна – влево за излучину, да по пологому спуску к реке. Напрямик то по обрыву не забраться! И спустя минуту вся колонна выстроилась в ряд, а я в голове её заместо указателя, чего в жизни еще не бывало, и отчего то вдруг стало так волнительно на душе, что скоро товарищи углядят меня в новом перевоплощении.  Юрка действительно не просматривался, а из собачат лишь перепуганный Алтай чуть выглядывал из своей конуры, но при виде подъезжающей процессии и вовсе исчез из поля зрения. Мой водитель подрулил к самому крыльцу и, заглушив мотор, тут же подал мне руку:
             - Славик, самый скромный в этой команде. Ну, не ожидал в этой глуши увидеть такое чудо, у нашего начальника дача и то поменьше! Да, Михалыч?
              Народ понемногу разминал ноги, кто-то уже бежал в лес по нужде, а некоторые с удивлением рассматривали мой ветряк и антенну под крышей:
             - Так что, и электричество со связью имеется? – первым подошел ко мне тот самый Михалыч.
              - Да звонят мне иногда, а ветряк только поставил, но еще не подключил, не понимаю по-иностранному.
              - Разберемся! Видишь того дядьку? Доктор технических наук. Если не подключит, то вот в этом домике ночевать будет, - и во всеуслышание указал ему на Альмину будку.
              Я стоял, и с умилением наблюдал за копошащимися вокруг меня добрыми людьми, не понимая, что и предпринимать, как вести себя, пока Михаил своим голосом не вывел меня из оцепенения:
              - Ну, как тебе наша дружина?
              - Миша, а что делать то мне?
              - Да ничего пока, сейчас вот угомонятся, разгрузятся, да будут лагерь ставить.
             - Какой лагерь? Зачем?
             - Палаточный, для ночевки.
             - Это ж как так? У меня места на сто человек будет!
             - Такой они народ, интеллигенция из столицы, сами никогда не напросятся.
             - Так ты дай команду в дом, а то я и слов то не подберу, что говорить…



Глава 23. Михалыч и Михаил.


                Спустя час, как Михаил распорядился обживать наши с Юркой хоромы, на печи вовсю парили своими эманациями три разнокалиберные кастрюли. Спутницы громкоголосых бородачей любезно попросили меня не мешать им в чудодействии приготовления пищи, да я и сам бы не решился на такое действо – кто ж осмелится пробовать мою похлебку? Славик на всю громкость включил свой магнитофон, а когда прослышал о скрывающемся наверху Юрке, так и пропал давно уже там. Видимо, что нашли общий язык, да и музыку сверху чуть слышно. Альма сначала покрутилась внутри среди гостей, а теперь лежат во дворе вместе с Алтаем, да сторожат невиданные транспортные средства. Интересное дело получалось: главным у всей этой компании был самый крупный и представительный Михалыч, а проводником по здешним местам выходил не уступающий в размерах Михаил. Я так и спросил у него недавно:
                - А ты каким боком с ними образовался?
                - Меня же списали после ранения, а чуть оклемался, то и устроился в ЧОП. Уже второй раз сопровождаю группы по здешним местам в качестве охранника. Первый раз ходили в место падения Тунгусского метеорита, а вот теперь по Подкаменной Тунгуске. Нормально, хорошо платят, я не жалуюсь.
                - Так, выходит, что это все москвичи?
                - Ну да, испытывают, да рекламируют японские снегоходы. Половина из какого-то института, половина – бизнесмены. Кстати, это я им проложил этот маршрут, и сам понимаешь – почему.
                - Ясно теперь. А до куда пойдете?
                - Пока не решили, завтра с утра прикинут по бензину, и скорее всего один снегоход оставим у тебя, да ещё и Ольга простудилась. Мы ж ее чуть не утопили.
               - Это как?
               - Провалились под лед в первый же день, но возвращаться не стали. Теперь вот с температурой.
               - Так оставляйте, пусть отлежится.
               - Завтра решим. Ну а что молчишь то? Чем озадачил меня тогда?
               - Долгая история, вечером уединимся, так и расскажу.

               Михалыч действительно вместе с доктором наук провели электричество на второй уровень, и лампочки, вывешенные у самого лаза на верх, вполне прилично высвечивали все окрестности вокруг печи. Да и ветер во дворе был этому подстать, как вроде бы по заказу.  Ученые, заодно с бизнесменами, выстроили в ряд складные столики, а я им в угоду из оставшихся досок соорудил подходящее сидало. Наверное, правым оказался Петрович, когда выстроил пребольшой стол, а я вот по неосмотрительности его и укоротил, да что теперь руками попусту размахивать. Народ понемногу рассаживался вдоль стола, громко обсуждая свое благополучное прибытие, а поварихи по моим, еще не опробованным, стальным мискам раскладывали свое парящее варево. Михалыч, завидев мое стеснительное просиживание в отдалении, постучал ложкой по столу, и попросил слова:
            - Друзья! Я очень рад, что мы добрались благополучно в это знаковое место, где проживает такой замечательный человек, о котором мне так много поведал Михаил. Егор Семенович, дорогой ты наш, в такой торжественный момент разреши пожать тебе руку и обнять как нашего общего друга! Вот рюмку бы еще поднять, да в другой раз обязательно! Не запаслись в дорогу.
            - Дак у меня имеется, - чуть шевеля губами от волнения выдал я еле слышно, чем обрек все благородное сообщество в сиюминутный ступор. И пока затянувшаяся пауза не переросла в другое неожиданное качество, крутнулся в угол, и возвернулся с двумя бутылями заморского самогона. Михалыч, не успевший еще присесть, бережно взял одну из моих рук, тут же округлив глаза, и решился на продолжение:
           - Виски? Откуда? Вот если бы кто в Москве неделю назад сказал, что меня в этой глуши будут угощать таким напитком, я бы того посчитал за идиота! Егор Семенович, ты меня поразил окончательно, в самое яблочко! Друзья мои, перед всеми вами обещаю, что вернусь сюда еще раз, и моему угощению не будет предела!
           - А можно, я еще добавлю?! – вдруг рядышком образовался Михаил, - насколько я знаю, он не только меня спас, но наберется еще дюжина людей, кого он излечил, либо отвел от погибели. И как последний пример – приютил сейчас у себя мальчонку, у которого нет ни родителей, ни дома. И пацан - то какой замечательный растет! Спасибо тебе, дядя Егор, за все!
           И пока начальник разливал понемногу, я вернулся еще с двумя бутылями и осторожно выставил их на стол. На что Михалыч лишь развел руками, и, попытавшись что-то сказать еще, лишь отмахнулся правой рукою.
           Я сидел рядышком со столом и, кажется, что влажными глазами рассматривал всю, окружающую меня, развеселую и дружную команду, как назвал всех мне недавно Михаил. Это надо же, собрались в кучу, прилетели за тыщи километров, и теперь шастают по тайге непонятно за чем. Что за народ такой пошел, я бы не смог, просто так, без нужды. А может и есть у них все-же какая на то потребность…

                Ближе к полуночи, когда все, наконец, наговорились и улеглись прямо на полу поближе к печи, я вспомнил вдруг о нашем с Михаилом уговоре. Даже и не думал уже, что поговорим сегодня, да особо и не собирался после такой вечерней. Юрка со Славиком, вместе с женщинами, уже давно отдыхали на верху, а дружная компания, постелив все, что у них оказалось под рукой, наконец – то надумала угомониться. Михаил, по долгу своей службы, засобирался во двор проверить, не оставил ли кто включенным свет, да не валяется что без надобности. Ну а я за ним следом:
                - Помнишь Петровича, хозяина этого места? Я тебе про него как – то говорил.
                - Ну да, мне и Владимир Иванович много чего рассказывал про него. И что?
                - Помер он, а прах его я тут недалеко и прикопал.
                - Да -да, припоминаю, здесь, кажется, и жена его погибла.
                - Живая она.
               - Это как?
             И я пересказал товарищу обо всем, что было мне известно, а так же не забыл высказаться про то, что Владимир Иванович утаил, и от Петровича, и от его детей, и что, возможно, обитает она где-то поблизости одна одинешенька, в тоске да печали.
               - Ну, дядя Егор, загадал ты мне задачку. Выходит, что она либо в Ванаваре, либо в Байките, других поселений поблизости сейчас на реке уже нет, разве что рыбацкие или охотничьи артели. И что сам – то предлагаешь?
              - Поспрашивай у своих, может кто что и знает. У тебя же остались здешние знакомые?
              - Остаться то остались, а как определить – она или не она, столько лет прошло.
              - Не должна она имя сменить, вот и узнай, как её точно звали. Тебе это не трудно. А самое то главное, почему вся эта история образовалась, так это отметины у ней на лице от медвежьей лапы.
              - Ну да, примета необычная.
              - Утром тетрадку ее отдам, вдруг сгодится. А что надумали насчет завтра?
              - Все пойдем, Ольга наотрез отказалась оставаться, да и у Михалыча планы поменялись. Дойдем до Байкита, половину снегоходов продадим на месте, половину оставим, а сами самолетом до Красноярска.


Глава 24. Дым над рекой.



                Уж ближе к полудню мы всей нашей оравой выдвинулись вниз по притоку. Юрка пояснил такое начинание тем, что очень удобно на лыжах двигать по проторенному снегоходами следу, а у меня на то была своя надобность: еще с рассветом послышался в южной стороне непонятного сословия звук. Не то щелчок, не то выстрел, и это далекое действо доносило, что либо возвращаются оленеводы, либо мне на старости лет опять почудилось.  Два твердых широких следа шли вдоль самой кромки левого берега. Здесь снега было поменьше, да и солнце пригревало наскучившее от его лучей разношерстное семейство. Юрка подвязал постромком себе к поясу Альму, и чудно было наблюдать мне, как она упирается изо всех сил впереди него, пытаясь снискать на то его одобренье. А у него было чем! Славик оставил новоиспеченному корешу целую коробку шоколадных плиток, и одну он перед самым походом поделил на трех персон. Наверно, с Альмой и о второй сговорился, раз тянет мальца за собою.
               Михаил с утра опорожнил одни сани, которые с вечера никто не решился развязывать, и, к моему немалому удивлению, всю поклажу со Славиком сносили во внутрь. И когда я попытался было сказать что в ответку, мне вышло краткое разъяснение:
             - Там всё самое необходимое, и подарок от моих девчонок!
             Михалыч тоже не уехал просто так и, как я не упирался, он все равно напялил на меня толстый и колючий свитер со словами:
             - Ну, теперь ты как сам Чилингаров!
            А кто это такой, так и времени на объяснения у нас не было. Чуть прогрелись моторы, то и двинулись гости дорогие в свое путешествие, а каким долгим оно станет до Байкита, так я и не успел порасспросить.

                Погода располагала к хождению, и как я был рад, что Михаил со своими столь удачно стартовали на вторую половину своего движения. Вспомнилось, как летом сплавились Владимир Иванович с Петровичем, и почти весь день шли под проливным дождем, а тут – такое природное подношение. Да и по моему прогнозу на следующую двухдневку ничего коварного в небесах не намечалось, а значит сон мой будет спокойным, и думы будут самые теплые и приятные. Мы и так в любом случае эту неделю с Юркой будем жить на одних воспоминаниях от встречи, да по вечерам подарки рассматривать. Малец вот сразу, как только остались одни, надумал поделиться со мною своей секретной новостью:
                - Дядя Егор, а мне Слава хотел подарить свой магнитофон, но я не взял.
                - Неужто?  А почему?
                - Музыку нерусскую не люблю, и батарейки разряжаются быстро. А где возьмешь?
                - Ну да, в нашем месте бесполезная штуковина. А какую музыку любишь?
                - Не знаю, с друзьями Высоцкого слушали, и еще кого-то, уже не помню.
                - А я вот, почитай, уже больше десяти лет ничего не слышал, и что-то не тянет.
                - А я хочу, даже на гитаре учился играть.
                - Вот молодец, что ж раньше не сказал, Мишке бы наказал…

                Вскоре два следа от снегоходов слились в один, и я выдвинулся передком. Юрка, наконец, отпустил свою Альму, и теперь они с Алтаем маячили впереди в отдаленье, иногда покручиваясь на месте в ожидании нашего за ними пришествия. Ходить далеко я изначально не собирался, а лишь до слияния, где наш приток встречается с Тунгуской, и где с большого отвесного берега как на ладони открываются виды налево и направо.  Еще в прошлое своё пришествие сюда чуть задержался, разглядывая в оптику кромку леса за большой рекой, и подумал: вот бы мальцу показать эти прелести, ведь есть у него дар к рисованию, а вдруг что приглянется его душонке, и порадует меня своими творениями. Но намекать ему заранее не помышлял, а вот как возвернемся, то и поспрошаю про впечатления.
                Плотный след плавно начинал забирать вправо, а, значит, что нам пора уходить с реки и выбираться на берег, иначе потом не получится. Юрка пыхтел за мною сзади, а собачья парочка враз пристроилась вослед за ним. Снегов здесь гораздо больше, чем у нас, и с чем это связано – я даже не помышлял. Может быть место чуть пониже, а может и с реки надуло. Но нам то от этого не легче! В любом случае обратно пойдем этой же дорогой, так что придется потерпеть. А вот как поднялись от реки, то и полегче стало, и даже местами голые камни проходу не дают.  Юрка вызвался вперед, а мне того и нужно: где-то над лесом разнесся петушиный зов, а значит самое время помышлять про охоту. Снять глухаря через оптику самая необычная для меня затея, которой не случалось быть еще с прошлой весны по проталинам.  Вот лишь бы собаки не спугнули добычу. Да и Юрке нужно доложиться:
                - Попридержи собак, а я добегу до леска!
                - Дядя Егор, я с тобой!
                - Спугнем ещё, стойте здесь.
                Я обошел полукругом выступающее мелколесье у самого берега, и залег у поваленной, и наполовину укрытой снегом, сосны. И почти в тот же миг из-под самого носа поднялась расцвеченная разными красками птица и, сделав несколько размеренных махов, расселась под кроной на все мое обозрение. Я наблюдал в оптику за переливами красок и удивлялся: какой необыкновенной красоты природное создание, и красным клювом водит вверх – вниз, и что-то стрекочет по-своему. Неужто песней своей к себе созывает, да наслаждается таким изливанием. И как можно нарушить такое природное представление?   Я встал во весь рост, но певец как будто бы и не заметил меня, и подумалось вдруг: есть ли какая надобность поменять то, что сложилось без нас, и продолжит быть, когда не будет ни меня, ни Юрки? Уж лучше пусть все останется так, как оно есть сейчас, без нашего на то участия. Но все же на мой свист красавец встрепенулся, и юркнул куда-то вниз. Вот и поохотился…

                Вид с крутого берега на Подкаменную Тунгуску снова случился поразительно-пугающим мое воображение, на что Юрка нашел самые что ни есть подходящие слова:
                - А почему наш дом тут не построили?
                - Откуда ж знать? Я не строил. Нравится?
                - Красиво, как на картинке. У нас в школе такие висели на стенах.
                - Ну и запоминай, а дома нарисуешь.
                - Я смогу. Вот были бы краски!
                Я занялся своим ослабшим лыжным креплением, а Юрка продолжил в бинокль изучать окрестности. И уж в тот момент, как собрался было давать команду к отбытию, малец донес до меня свое известие:
                - Там что-то горит.
                Я приложился к окулярам, и действительно: слабый клубок дыма зачинался далеко за лесом, чуть поднимался вверх, а затем широкой пеленою спускался вниз к реке. Если бы сейчас было лето, то списал бы на лесной пожар, да и прошел мимо, а тут посередь зимы.
                - Юрок, а твои знакомые жгут костры?
                - Ну да, но лишь в чуме. Я как - то хотел запалить рядом, так дядька отругал – еще олени копыта обожгут.
                - Так может дым из чума?
                - Не-а, в ночь разжигают.
                По прямой до нашего открытия километра два будет, а, если путь прокладывать, то и побольше. Но вот двигать туда я вовсе не собирался, на что и поспешил донести до товарищей:
                - Пора домой, и пойдем по лесу вдоль берега.
                И как только скрылась за излучиной кромка красивого и пугающего леса, и спустились мы на проторённую дорогу, так и подумалось: вот и отвел меня местный лесной дух от стрельбы, а то бы пришлось разбираться со всей этой катавасией. А то, что явно послышался мне утром выстрел, я уже не сомневался, и если это все-таки оленеводы, то скоро и объявятся.



Глава 26. Тревожное утро.



                То, что случилось дальше с нашим незваным гостем, мы узнали с Юркой лишь когда совсем рассвело. А пока малец в который раз спустился вниз, теперь уже за фонарем, а я, как ни высовывался, так и не смог углядеть – куда пропал косолапый. След, в световом потоке из окна, уводил зверя за угол, и первое, что вдруг взбрело мне в голову - вот бы ещё имелся лаз на чердак, то и лесная сторона сейчас открылась бы. Надо с Юркой завтра обмозговать это дело! И как он сумел сподвигнуть меня на такие действа? Не было бы мальца, то просидел бы весь вечер, да и ночь, с ружьишком у двери в ожиданиях, пока все само собой не рассосется, а так, выходит, что страху поднатерпелись, и повоевали немного. Юрка всё порывался выглянуть во двор, но, вместо напускного геройства, я уговорил его отправляться с собаками сегодня ночевать наверху, и каково же было удивление, когда спустя полдюжины времени наблюдал его спящим в обнимку с Альмой под одной рукой, и Алтаем с другой. Ну, дела, как же уберечь мне такое семейство от всяких невзгод?!
                До утра почти не сомкнул глаз. Пару раз кипятил воду, да заваривал травяной чай, разобрал и почистил карабин, сварил собачатам кашу на оленьем жиру, а Юрке испек большую лепешку. Уже перед самым рассветом спустился вниз Алтай, а за ним и Альма. Полакали чуть воды, и запросились на кормежку. А я же, наконец, взобрался на свою лежанку и закрыл глаза. Что бы сказал Владимир Иванович про такое наше происшествие? Наверное, не одобрил бы, ведь уважал он хозяина тайги, и лишний раз никогда не поднимал на него ружье. Я даже и не помнил – говорил он мне про свои встречи с медведем, или нет? Всякие думы лезли сейчас в голову: от самой жалостливой, до самой невероятной – а вдруг живой мишка, или подранетый, да залег где - нибудь поблизости. Никак нельзя Юрку во двор выпускать! Вот полежу чуток, да разведаю – что к чему.

                Медвежий след от зимовья уходил вдоль стены в ближайший сосняк и там терялся. А моя забота о всём случившемся вдруг перенеслась на реку, ведь не могло же почудиться вчера, а вдруг и второй косолапый где-либо затаился. Альма кружила вокруг дома в поисках неизвестно чего, а я, захватив карабин, отправился вниз по наледи. Почти у самого скончания залитой катушки явно просматривалась вмятина в снегу, и даже моему, неопытному в таких делах, глазу стало понятно, что пара медведей перед тем, как отправиться по гостям, решилась на небольшую передышку. Следов было действительно два: один вел в нашу сторону, второй же уходил вверх по притоку. И был он намного меньше, на что Юрка бы уже прояснил мне, что это полугодовой медвежонок, и он с перепугу удрал куда подальше.  А коль удрал, то почему и мать не последовала за ним в погоню, а озадачилась нашим пребыванием. В таких рассуждениях я и дождался Юрку с Альмой, отправившихся вдруг на поиски запропастившегося невесть где старшего своего сожителя:
                - Дядя Егор, а Альма след взяла, и я медведя видел!
                От таких его слов у меня вдруг образовалась икота, и, с замедлением, но вроде членораздельно, я попытался уточнить про его донесение:
                - Где?
                - Там, за домом валяется, - как ни в чем ни бывало продолжил бравый малец, и я потянулся восвояси.
                Лишь шагах в десяти от дома я обнаружил кровавый след. Видимо, в болевом порыве раненый зверь за несколько секунд преодолел этот путь, а дальше уже шел на издыхании. Громадная туша лежала на животе с раскинутыми по сторонам лапами, а неестественно вывернутая морда с оскалом была повернута в нашу сторону.
                - Холодный уже, я трогал, - донес до моего рассеянного сознания Юркин голос, и я попятился от медведя в его сторону:
                - Выходит, что попали…
                - Ну да, чё – я зря метился! – и Юрка палкой уже ковырял в медвежьей пасти.
                - И что теперь?
                - Да пусть валяется. Дядька заедет, шкуру сдерет, и мяса собакам нарубит.
                На том и порешили. Ни такой шкуры, ни тем более мяса, мне сейчас совсем не требовалось, да и никогда не решился бы разделывать этакую громадину. Оленя, вот, пару раз так оприходовал, да и то с большой недостачей, а на эту и рука не поднялась бы. Юрка враз потерял интерес к нашему времяпровождению, что показалось мне удивительным при его вчерашнем настрое, и, лишь вернувшись к дому, я понял его истинное состояние души. Он отыскал то место, где стоял медведь, да куда мы палили вечером, и теперь рассказывал и показывал собачатам: откуда он стрелял, куда попал, и как мишка удирал в лес. Ну, дела, артист, да и только. А оленеводы объявятся? То и вовсе окошко опять выставлять придется для достоверности.

                В итоге всей этой катавасии наш несостоявшийся завтрак понемногу переместился в обед, и как только я вывалил собачатам остатки еды из кастрюли, так и засобирался пройтись вверх по притоку. Юрка не горел желанием к такому перемещению, но и оставлять его сейчас одного, или даже с собаками, я не решился. И наобещав ему стрельнуть из карабина, еще раз оглядел окрестности в бинокль. Если судить по оставленным следам на реке, то молодой мишка раза в три поменьше будет своей мамаши, а вот где у них постоянная лежка, то мне было неведомо. Скорее всего на том берегу, за горной грядой, куда уходили они в прошлое свое пришествие, и где Альфа снюхалась с волчьей стаей. По всем раскладам выходило, что в той стороне водится вдоволь всякой живности, и зачем тогда их к нам потянуло? Неужто на собачат позарились? Владимир Иванович как-то говорил мне, что кровный враг для медведя в тайге – это собаки, которые своим лаем и напором выводят его из равновесия, и зачастую обращают в бегство. Вот только не наши неучи, им пока только за Юркой гонять, да стены вокруг дома метить.
                Сразу за мостом через приток медвежий след забирал круто влево, а это значило лишь одно – пошел лесом в нашу сторону. Либо запах родной почуял, либо от безысходности мечется, не зная куда. Юрка опять навел справки, и отрапортовал:
                - Вчера еще прошел, давайте постреляем, и домой пойдем.
                - Ну, руби тогда вон ту березку, на уровне груди что б!
                Сначала не додумал, а когда я начал на кромке сруба вырезать ямку, то и завертел вперед головой – в кого бы стрельнуть. Но, кроме Альмы с Алтаем, никого не наблюдалось, и тогда побежал вперед с обрубленной веткой, и сунул ее в снег в двадцати шагах.
                - Я и то не попаду, - попробовал донести до него всю бесполезность затеи, - стреляй вон в ту сосну, она как на ладони.
               Юрка долго примащивал карабин в выемке, и еще дольше зырил в окуляр, а когда мое терпение начало подходить к скончанию, потянул за крючок. Пуля ударилась в ветку, и завалила ее в снег, а малец уж было собрался бежать и праздновать победу, как со стороны дома дуплетом разнеслись выстрелы.
               



лава 27. Таежные будни.

                Сразу от подвесного моста река поворачивала влево, а за излучиной, почти на полверсты, шла как по прямой, в конце которой за обрывом расположилась наша законная территория. И кто осмелился вдруг посетить её, да ещё с таким звучанием, я даже и не помышлял. В отличие от Юрки:
                - Дядька приехал. У него ружье так бьет, я знаю.
                - Как так? – вдруг опять мне пришлось удивляться на его заявление.
                - Первый раз громко, второй – потише.
                - Ну да, я это тоже приметил, - как и то, что под самым обрывом расположились сани с оленьей парой, а по лестнице вверх взбирался один из непонятного числа посетителей. Я прибавил ходу, а Юрка почти остановился, и показывал всем своим видом, что ему такая встреча совсем без надобности.  Завидев приближающуюся по реке процессию, и бросив ружье наверх, Юркин дядька разулыбался, а спрыгнув вниз на снег, почти сразу же посеменил к нам с приветственной речью:
                - Юрка, Егорка, выручайте! Человек в санях совсем больной!
                Этого человека я и сам уже углядел, и это был не прошлый Максимка, а совсем другой, и не виданный ранее, с маленькой седой бородкой и морщинистым лицом. Я склонился над ним, а дядька переключился на Юрку:
                - Ну, соскучился?
                - Нет.
                - А я тебя два раза вспоминал, даже!
                - А я ни разу.
                При беглом осмотре мне показалось, что он без сознания, и я взглядом уставился на Юркиного дядьку:
                - Что с ним?
                - Спит, а так больной.
                - Вот те на, а что болит?
                - В пузе что-то, я его полечил, и спит теперь.
                - Чем полечил?
                - Спиртом.
                -Та-ак, гони давай оленей к дому! Помнишь дорогу?
                Юркин Егорка повертел головой вдоль оси, и до меня вдруг дошло, что и он тоже под градусом. Оставалась одна надежда на племянничка:
                - Довезешь их до дома?
                - Довезу, - буркнул малец, и принялся отвязывать вожжи.

                В тепле, и при свете всех зажженных огней, картина вырисовывалась совсем уж безрадостная. Дядькин напарник, все еще находящийся «под наркозом», выглядел бледным и желтым, а когда я содрал с него всю верхнюю одежонку, то и вовсе от удивления даже присвистнул: живот раздулся до невозможных размеров, а в правой части прощупывалось обширное уплотнение. Егорке, казалось, и дела не было до всего этого времяпровождения. Он уже успел потрепать собак, сбегать за дом по нужде, а когда Юрка донес ему про медведя, то и вовсе пропал. Ну, дела, хоть самому куда в лес отправляйся, подальше от такого сообщества. Потрогал человека: вроде температуры нет, и дыхание ровное, а тело как будто бы через мясорубку пропустили - корявое, худое и дергается, то ли во сне, то ли в пьяном угаре.  Вот тут, пожалуй, и пригодится мне синяя сумка с красным крестом, которую я еще ни разу не открывал, а припрятал от глаз подальше на втором уровне. Повернув больного на бок, и накрыв потеплее, засобирался наверх. И уж в тот самый момент, когда перенес ногу с верхней ступени на половицу, ожила рация. Вот как вовремя, - подумалось в самых сердцах, и я поспешил скорее схватить трубку, а то еще, вдруг, передумает:
                -А-лё, я слу-ша-ю, - попытался громко и разборчиво начать диалог с потусторонним, но меня уже встречал радостный Михаилов голос:
                - Дядя Егор! Третий раз уже сегодня звоню! Ничего не случилось?
                - Миша, здравствуй, мой дорогой! Случилось.
                - Я так и знал, как чувствовал…
                - Да не, я в порядке. Больной у меня образовался только что.
                - Юрка?
                - Нет, другой.
                - Ты там что, опять больничку открыл в такой глуши?
                - Погонщика напарник привез, сильно плох, не знаю, что с ним делать.
                - Понятно, я сейчас сообщу куда надо, и будь у рации!
                - Как добрались – то?
                - Нормально! От Михалыча привет, звонил из Москвы, летом приедет, и сказал, что первым делом к тебе, покорил ты его своей аурой!
                - Чем? Не понял. А про Татьяну не узнавал?
                - Наводил справки, была похожая лет десять назад, но больше никто мне не звонил.
                - Ясно. А про Владимира Ивановича ничего не скажешь?
                - Болеет, с сердцем проблема, операцию не хочет делать, про тебя вспоминал.
                - Ты уж позвони, а я подожду, - и положил трубку.

                Юрка со своим родственником вскоре объявились, а за ними и собаки. Дядька первым делом попросил чаю, и примостился поближе к разгорающейся печи:
                - Посплю чуть, да поеду.
                - Куда поедешь? – я в который раз за день испытал немалое удивление, - и далеко остальные?
                - Далеко, до темна могу не доехать.
                - Вот и оставайся до утра, - я попытался было донести свое расположение, но Егорка, повернувшись к печи, удивительным образом уже захрапел. На вопрос Юрке – медведя показывал ему? – малец сообщил, что дядька походил вокруг него, поохал, повздыхал, и сказал, что убивать медведя возле дома – будет несчастье. Я посмотрел на второго пришлого, и враз согласился с таким заявлением – вот оно, лежит неподалеку, самое что ни на есть. Юрке наказал слушать рацию, а сам собрался на чердак за травами – уж если вскоре очухается, то печеночный отвар ему не помешает. Картина знакомая, видел такого уже однажды, переел сырого мороженого мяса – вот печенка и возмутилась. А тут еще и спиртом, видать, немало попотчевался. Уже на обратном возвращении Юрка донес до меня об ожидании – мол, положил трубку, и там дожидаются. И, действительно, спокойный женский голос, после приветствия, задался ко мне вопросом:
                - Сможете описать состояние больного?
                - С чего начать то?
                - Пульс, дыхание, температура!?
                - Это все в норме, живот только вздулся, и в районе печени уплотнение.
                - А жалобы на боль какие?
                - Нету, он спит, напарник спиртом опоил.
           После непродолжительной паузы докторша вновь вернулась со своими вопросами:
                - У вас там есть хоть аптечка?
                - А то! – я вывалил из сумки все содержимое, и начал перечислять по порядку названия с этикеток на коробках, а когда закончил, то получил в ответ:
                - Невероятно! Такой набор только у меня имеется! Дайте ему шесть таблеток активированного угля, через пару часов повторите, а потом еще…, - и продиктовала мне труднопроизносимое название.
                - А можно я ему укол от боли вколю?
                - И это есть? Анальгин в ампулах?
                - Ну да.
                - Колите! Если ни что не помешает – завтра к обеду буду у вас с вертолетом!

                Егорка так и не проснулся до темна, а вот его товарищ, чуть приоткрыв глаза, пялился на себя голого, на все вокруг, и бормотал что-то нечленораздельное. Я отправил к нему мальца с пояснениями, а сам искрошил в стакан черненькие таблетки и залил теплой водой:
                - Юрка, на, испои ему, а то меня еще забоится.
                Малец тотчас исполнил всю процедуру, а я присел рядом с больным:
                - Давно это? - и потрогал больное место.
                - Не помню, может год, а может и больше.
                - Так давно болит?
                - Давно болит, а вот распухла, как три дня.
                Я надавил на живот, и тут же получил по руке:
                - Больно!
                Кроме как уколоть, да уложить в теплое местечко, я пока с этим делом ничего планировать не стал. В ночь напою отваром, да дам прописанные таблетки, а там посмотрим куда болячка выведет. Егорка перевернулся на другой бок, да сладко посапывал, а я вдруг вспомнил об их транспортном средстве:
                - Юрка, пойдем, оленей нужно разместить на ночлег.



Глава 28. Расставание.


                Ночь прошла относительно спокойно, если не считать Егоркины подскоки и мои хлопоты у печи. Еще задолго до рассвета Юркин родственник окончательно отошел ото сна, и уже пару раз сам заваривал себе чай, да выбегал во двор попроведать оленей. Я же расположился рядом с больным на полу среди вороха из оленьих шкур, и сейчас с удивлением наблюдал за беспокойством нового пришлого. Но неожиданно ему самому наскучили свои шустрые телодвижения, и он закрутил головой в поисках собеседника. А когда убедился, что я вовсе не сплю, так стал напрашиваться на откровенный разговор:
              - Егорка, а скажи – Юрка не хочет со мной ехать?
              - Выходит, что так. Да и куда с тобой ехать? В тайгу?
              - В стойбище, пусть привыкает к нашей жизни.
              - Для чего? Вы, наверное, последние остались, я в этих краях уже давно ваших не вижу. Много то оленей осталось?
              - Мало, и тех весной будем колоть на мясо.
              - А с мальцом что думаешь делать?
              - Назад в интернат отдам. У меня негде жить.
              - Сегодня вертолет с доктором прилетит. Думаю, что лучше будет, если его забрали бы с собой.  Это мое мнение. А тебе еще бы с Юркой об этом поговорить, и скажи ему, что меня тоже скоро заберут, а иначе он не согласится.
               От такого нашего разговора зашевелился и больной, на что Егорка тут же подскочил, стал возле него на четвереньки, и задался вопросом:
              - Васька, чай будешь?
              А я только что хотел выспросить, как к нему обращаться, да чуть припозднился:
              - Будет, давай, веди его к свету.
             А сам подвинул поближе к печи его ложе, да поставил на печь кастрюлю со свежепринесенным снегом. Скоро Юрка поднимется, и чем мне потчевать такую кампанию?  Васька лежал спиной к печи, и еле слышно постанывал, хотя ночью этих звуков от него не исходило, из чего я и заключил попервой, что лекарство случилось действенным, и следовало бы повторить. Егорка неожиданно пропал во дворе, и я уж было настроился на поиски, но дверь вдруг приоткрылась, и, следом за собаками, пропавший, пятясь задом, заволок вовнутрь мороженую оленью ляжку:
              - Сейчас накрошу, и будем мясо варить!

              Лишь чуть стало светать, я взял лопату и отправился расчищать площадку. Снегу по колено будет, а каких размеров поляну кроить, то и не помышлял пока, сколько успею. Егорка было кинулся мне в помощники, да я отправил его к Юрке за разговором, уж лучше снег кидать, чем с мальцом спорить. Больному повторил все вечерние процедуры и уложил поближе к теплу. Есть что-либо он отказался, сославшись на тошноту, да и понятно, что с больной печенкой ничто в рот не полезет. Я и сам сегодня встал не с той ноги, в голове шумит, и слабость по всему телу, да поди осилю задуманное, а там и прилягу как-нибудь.  Юрка не долго беседовал со своим дядькой, и лишь только я прокидал ряд, как объявился со своими вопросами:
              - А чё, правда вертолет прилетит?
              - Должен, я вот и место для него готовлю.
             - А дядька сказал, что и меня с собой возьмут.
             - Так и сказал?
             - Ну да! А мне лишь бы не с ним!
             - Вот я тебе завидую, сверху и меня, и наш дом увидишь!
             - Я читал раньше про самолеты, выучусь, и стану летчиком!
             - Молодец! Давай, помоги мне немного, и будем в полет собираться.
              Вскоре и дядька к нам подключился, а чтобы площадка хорошо просматривалась, он и предложил по краям выложить лапником, мол, так раньше они уже встречали вертолет. Я и не противился. Выходит, что Юрка в душе уже был готов вернуться обратно, а тут еще такая оказия светит, что и охотка новая открылась.
            
              Ближе к полудню с Юркой поднялись на второй уровень, а я уже знал, что подарю мальцу на прощание. Пусть, когда полетит, воспользуется этим прибором, да полюбуется нашей первозданной красотой. Осторожно зачехлил бинокль, положил в пакет, а сверху -всего раз одеванную лисью шапку-ушанку. И записку написал для Михаила, чтобы определил мальца куда следует. И как только все это вручил Юрке, так он и отправился вниз к собакам, порассказать о своих жизненных переменах.
              Вертолет появился тогда, когда я уже начал сомневаться в его пришествии. Да и от рации не отходил, все прислушивался, а вдруг какие другие обстоятельства вышли. Васька тоже пару раз переспросил меня, что с ним будет, да я и сам не знал, а потому прояснил всем товарищам наше ожидание почти непонятным для них образом:
              - Не нам решать, кому и куда лететь, подождем до вечера.
             Лопасти, покружив немного, надумали вдруг остановиться и замереть, а это по моим раскладам означало лишь одно – особо не торопятся, и, значит, что собираются задержаться у меня чуть в гостях. Хорошо еще, что заранее отогнали оленей подальше в лес, а то бы Егорке пришлось успокаивать своих подопечных, да хватать под уздцы.  Юрка, как всегда, убежал наверх, и оттуда сейчас наблюдает за своей долгожданной машиной, а Егорка посеменил к вертолету, и, как только открылась кабина, и бросили лестницу, уж было собрался первым улетать, да ему вовремя подали руку. Крупная и высокая женщина, а следом за ней не уступающий ей в формах мужчина, разодетые в синие яркие куртки, спустились и быстрым шагом направились в мою сторону. Уже при самом сближении женщина вдруг растопырила руки и, как Михаил когда-то, стиснула меня в своих не хилых объятиях:
              - Ведь Вы Егор Семенович!?
              - Выходит, что я.
              - Это меня Валентина попросила обнять тебя и расцеловать! Обнять то обняла, а вот куда целовать – не знаю, - и провела ладошкой сверху вниз по моей головной растительности. Мне ничего не оставалось, как ухватить ее за руку и увлечь во внутрь нашего гостеприимного заведения.
              - О, да у вас тут и электричество имеется! Хоть приемную для больных открывай! – и начала понемногу стаскивать с себя куртку, да распаковывать на столе свой медицинский саквояж. Ее спутник уже определил расположение таращившего свои глазенки больного, и подхватив того на руки, задался вопросом:
              - Куда его?
              - Пока ни куда, сейчас гляну, положи назад, - и теперь уже обратилась ко мне:
              - Я так поняла, что лекарства у Вас от эмчээсников с прошлого раза, и нашему делу обучены.  Где учились?
              - Тут и учился понемногу…
              - Ну, молодец, тогда не зря тебя Валентина расхваливала, да ребята трепались. Никогда бы не поверила, пока сама бы не убедилась. И ладно, некогда языком болтать!
              И переключилась на бедного Ваську:
              - Ну что, дорогой мой, как ты себя довел до такого состояния?
              - Не знаю…
              - Всё ты знаешь! В больничку поедем?
              - Не знаю…
              - Ну заладил, покажи-ка животик, и не дыши!
             Докторша прошлась руками по его выпуклостям, зачем-то заглянула в самые зрачки, и, видимо определившись окончательно, указала на то своему спутнику:
              - Одевай и неси, забираем.
             И начала понемногу собирать свой не пригодившийся саквояж, и уж, как только надела и куртку, так я вдруг и опомнился:
              - А у меня есть еще один.
              Женщина слегка пригнулась, прищурилась на меня от удивления, и задалась вопросом:
              - Ещё больной?
              - Нет! Юрка, иди сюда, спускайся!
              И малец вмиг предстал перед нами, а озадаченная женщина собралась вдруг присесть на его свежесрубленную табуретку:
              - Так, новый сюрприз, рассказывай Егор Семенович!
              - Малец из стойбища, ничейный, никому не нужен, ему бы в школу.
              - И что?
              - Заберите с собой, а Михаил там его примет!
              - Ну, это не проблема, а я уж подумала…Кстати, я его сначала к Валентине определю. Это по ее части, привезу ей от тебя подарочек, Егор Семенович.



Глава 29. Неожиданная весть.


                Егорка, вслед за носильщиком с больным Васькой, первым потянулся к вертолету, но вдруг, видимо, о чем-то вспомнив, помчался обратно. Уж не за Юркой ли? – подумалось мне ненароком, хотя малец вот он, рядышком с докторшей примостился. И сделав крюк вокруг нас, умчался за дом, так ничего и не сообщив о своих замыслах.
              - Ну, Егор Семенович, давайте прощаться. Обещаю, что если будет вдруг возможность, то обязательно загляну сюда еще разок. Летом здесь, наверное, красиво. Не так ли?
              - Наверное, буду рад повидаться, и спасибо за все.
              - Да, чуть не забыла, я тут отсыпала тебе, вдруг пригодится, - и протянула мне небольшую коробку, - как-нибудь позвоню, справиться о жизни. Будьте здоровы!
              И повела Юрку к винтокрылой машине, а в тот самый момент, когда уж собралась было за ними закрыться дверца, вдруг снова объявился Егорка, и с криком - погодьте! – попёр на плече вторую оленью ляжку, и с непередаваемым усердием все-таки успел запихнуть ее вовнутрь.
                В который раз уже провожал от себя вертолет, и обязательно с блуждающей в сознании мыслью – не в последний ли? И за какие здешние заслуги тратятся люди с далекой земли на такие времяпровождения? Кто бы мне все это пояснил, да порассказал? Может быть, мой новообразовавшийся тезка:
                - И куда теперь?
                - Поеду, к вечеру доберусь, поди.
                - А сколько с тобой народу?
                - Две пары осталось, и одна баба с ними.
                - И нет болячек?
                - Максимка кашляет, надо было и его отправить. Да?
                - Я дам тебе лекарство, научу и полечишь. А нет, так и доставишь.
                - Спасибо тебе, Егорка, ты такой хороший, я про тебя буду дома всем рассказывать.
                - Ну -ну, только не соври лишнего…
                Я проводил его упряжку за излучину, так и не расспросив о смысле нашего бытия, а уж, как только он надумал скрыться из обозрения, отправил в небо пару зарядов для надежности его скорейшего прибытия к своим товарищам. Ну, дела, было столько людей с утра рядом, а теперь и ни одного. Как-то это все называется? Ведь читал, кажется, на зоне статью Ленина – философия, или диалектика…

                Альма к вечеру загрустила, и пару раз уже заскакивала наверх, тут же возвращаясь обратно, и удаляясь во двор. Я хотел было её подкормить, но лишь нюхнула, да продолжила свои поиски. Как не понять псину? Попривыкла к мальцу, вот теперь и кружится. Алтай же, как лежал весь день в конуре, так и по сию минуту не отзывается. Видать, что вдоволь Егорка обкормил его своим мясом. И когда еще случится такая халява? Со мной – вряд ли. Сегодня, пожалуй, улягусь пораньше. Знобит что-то, и руки не слушаются. То ли от киданного снега, а может и от расстройства. Вот бы Михаил вскорости отзвонился, да рассказал – куда Юрку определили. Думаю, что обязательно позвонит, не станет обременять меня сим незнанием. А пока бы остановиться про это измышлять, да настроить как-нибудь свою черепушку на новое пребывание. Помнится, выговаривал мне Владимир Иванович в сомнительные моменты: «Стой, где стоишь!».
                Наутро добрел до медвежьей туши. Собаки сунулись было носами потрогать это нежилое чудище, да поскорее ретировались в обратную сторону. Непорядок получается, а что с нею делать, даже и не предполагал. Пока холода, куда еще ни шло, а потеплеет, то и смрад всякий организуется. Буду, наверное, рубить понемногу, да огонь разжигать на поляне. И зачем они к нам сунулись? Вот и малый косолапый где – то запропастился, а ведь не должен был уйти далеко, и давно бы уже явился на запах, и крутился поблизости. Да нету, видать, что и впрямь какие-то шальные объявились. А пока нарубил лапника, да закидал от лишних глаз, пусть полежит, пока в силу войду.

                К полудню усилился ветер, и я вспомнил про ветряк. Один аккумулятор почти разрядился за эти дни, и не мешало бы наполнить его дармовой энергией. Юрка после себя оставил наверху свою неприбранную лежанку, рядом с которой я и выставил все накопители электричества. Два, уже побывавшие в работе, а другая пара еще с запечатанными клеммами. К одному напрямую примотал проволочные концы, и над самым столиком у окна вывесил лампочку. Посижу сегодня под вечер, да почитаю Юркины книжки, авось что и открою для себя нового. Петрович как-то говорил, что еще должна быть инструкция от рации, а вдруг и в ней есть нечто такое, что мне неведомо. Ведь кроме зеленой лампочки, и такой же кнопки, имеются красная и белая, а под ними два круглых регулятора. Ветряк звучал так, что даже сквозь стену доносились его позывы, и по всем раскладам выходило, что трещотка его мне уже без надобности, а кого нужно было попугать, того мы с Юркой уже оприходовали. Стало быть, мне выслушивать эти звуки совсем уж теперь не по ушам.
                Вслед за ветром повалил и снег. То погодное окошко, что вышло у нас без такого начинания, кажется, заканчивалось, и подступал со всех сторон непредсказуемый февраль, с буранами на неделю, и резкими похолоданиями. Сейчас, глядя через окно в шумящую снежную пелену, отчетливо представлял себе Егоркину кампанию посреди полей и тайги, собравшихся в один чум, и поджидающих от природы снисхождения. Вспоминаю, что не единожды наблюдал у северных людей занесенных снегом оленей, вместе с собаками, забравшимися ненароком под нарты, и даже как-то помогал откапывать несчастных животных. Вот и мои четвероногие друзья не очень-то настроены ночевать в тепле, да я и не противлюсь: еще разведут блох, то и горя с этим делом оберешься. Однажды Альфа принесла среди зимы эту награду, так почти наполовину пришлось снимать с неё шерсть, да вытравливать подручными средствами.

                Минул уже третий день, как улетели и разъехались мои последние гости, а кажется, что случилось это безрадостное событие совсем недавно. Альма перестала метаться по дому, и, наконец, смирилась и полеживает, да поскуливает в ожиданиях пришествия Юрки. Алтай подыскал для себя удивительную для всех затею: убежит вдруг на берег реки, постоит чуть-чуть, полает на окрестности, найдет затем меня, и, лишь стоит похвалить его, или потрепать по холке, так и повторяет свое хождение по новому кругу. Не нагавкал бы кого ещё на нашу голову!
               Сегодня к вечеру опять завьюжило, а мне показалось, что после этих ненастных дней идет похолодание. Оставлять собак на ночь во дворе передумал, и силком затащил Алтая вовнутрь. Альма настроилась было запрыгнуть наверх, но постояв чуть у лестницы, вернулась обратно к своему сородичу.
              - Ну, будет тебе горевать, поешьте, да и спать, - я подвинул миски к дверям, а сам примостился неподалеку на Юркиной табуретке. И лишь чуть собрался подремать в такой подвернувшейся позе, как наверху загудело. Альма первой кинулась по лестнице, а я уж и за ней следом. На том конце провода немного посвистело и пошумело, покашляло да помолчало, и наконец заговорило голосом Владимира Ивановича:
              - Егор, етишь твою, здорово были!
              - Вот те на! Не ожидал, откуда взялся?
              - Ладно, некогда лясы точить, я сам Мишку уговорил меня с собою взять. Вот он рядом сидит. Я ему уже открылся, и ты чтобы знал. Помнишь, где я проживал?
              - Как же, помню, а что?
              - По соседству и она живет, Танька Петровича.
              - И… ты, ты… почему ему ничего не сказал?
              - Не велела она, теперь вот и детям сообщили, поди уже вылетели за ней. На Мишку.
              - Дядя Егор, у нас все хорошо. Твой второй Юрка пока у Валентины, и, кажется, что надолго. Слышишь меня?
              А я уже никого и ничего не слышал, а облокотился головой на стол, да дожидался гудков из трубки…
               



Глава 30. Вот и весна.


                Как-то неожиданно быстро ушел февраль. Вроде бы и не занимал я его своими суматошными начинаниями, не торопил за собою время, ан нет, последний зимний календарный день засунул сегодня в печь для разжижки, и огонь от него вышел холодным и неспешным. После того злополучного звонка от товарищей целую неделю пролежал в горячке, и попервой уж решил, что скосило меня новостью от Владимира Ивановича, но поразмыслив чуть своими воспаленными мозгами, вспомнил вдруг, что уже на проводах ощутил первые признаки хворобы, но оставил её на самотек. Завертелось всё, закружилось, и вылилось потом в мое мучительное недомогание. Хорошо еще, что хоть Мишка больше не перезвонил, а то бы и не нашел сил подняться наверх, и мыслей всяких добавил бы своим товарищам.
                Первые два дня совсем не поднимался, и даже не помню, как отпустил собак во двор на вольные хлеба, и плотно не закрыл за ними дверь. Наверное, из того снега, что нанесло в щель, и вскипятил себе первый раз воды после отключки, да сгреб полгорсти всяких таблеток. Собаки сами объявились на открывшийся у меня лающий кашель, и вынудили разжигать огонь, да устраивать какую-никакую всем кормежку. И сейчас сижу у печи, набираясь тепла от нее, а Альма, вот, еще удумала облизывать мои ледяные и трясущиеся костяшки. Наверное, у ней это от радости.
                Да и в моем сознании вдруг проявились добрые проблески. Еще бы им не быть, ведь все последние близкие, что случились по воле судьбы, или провидения, находятся в здравии и среди людей, где им суждено будет коротать времена до последних дней своих, и не по моему примеру. Интересно было бы знать – сойдутся ли пути-дорожки первого Юрки со вторым, признает ли Татьяна своих повзрослевших деток, а они её, соберется ли Михаил когда ещё в мои края, да вот бы и Владимира Ивановича за компанию прихватил, так хочется повидаться. Ведь, судя по словам его последним, вполне настроен он собраться на экскурсию. Ну, дела, всех перебрал в памяти, не иначе как помирать собрался. Я улыбнулся себе в бороду, да позвал Алтая:
                - Ну что, дружок, пойдем гавкать на речку?
                Пёс одобрительно взобрался своими передними лапами мне на колени, и сунул мордой в бороду, как бы собираясь доложиться о проделанной работе за эту неделю. А я уж догадывался, чем он там занимался! Еще при Юрке обнаружилась вдруг истоптанная дорога вокруг нашего жилища, а когда я вздумал было прогуляться по ней, то и налетел на него. В знак нашей бесконечной дружбы пёс облаял все окрестности, и понесся дальше метить свою новообразовавшуюся территорию. Я еще подумал тогда – неужто косолапый надоумил его на такие действа?

                Еще пару дней отлеживался в тепле, да кружками поглощал слегка сдобренную отваром воду. По всем признакам выходило, что случилось то же самое, что отправило меня два года назад престранным образом в больницу, а доктор на выписке настойчиво советовал прислушиваться к своим внутренним часам, и не проспать момента. А я, выходит, что упустил, и теперь с грустью осознавал, что все могло закончиться для меня совсем печально, и с кем остались бы мои четвероногие друзья? Прямо сейчас буду сдабривать их уже подстывшим мясным блюдом, да уговаривать на прощение.
                К вечеру потеплело, и подул слабый южный ветерок. Термометр, вывешенный у входа в жилище, показывал чуть ниже нуля, и это состояние в атмосфере казалось мне невероятным. Такие аномалии случались уже на моем веку, но лишь к концу первого весеннего месяца, как и то, что в прошлом году в середине апреля температура опустилась за сорок. Но все же это был первый предвестник наступающей весны, и день заметно прибавился, и солнце почаще стало радовать глаз. И значило все это, что подходит пора, и завтра с утра пораньше мы с товарищами прогуляемся вверх по притоку, до самого навесного моста, и порешаем на месте – как выводить его из аварийного состояния, пока твердая вода понизу стелется.
                На месте вертолетной посадки еще до полудня я сложил весь лапник, выложенный по кромкам, да накидал поверху три ряда поленьев. Уж было настроился за раз изрубить ледяного мишку, да сил хватило, чтобы отхватить лишь задок. Да и тот кое как доволок до кострища, и поднял на поленницу. За таким невиданным занятием наблюдали, и неотступно кружили следом Алтай с Альмой. Алтай, в который раз уже, облаял все эти мои начинания, а Альма даже попыталась запрыгнуть на самую верхотуру. Вот кадр бы получился на Петровичев поляроид, - подумалось мне при созерцании такой удивительной картины, и впервые за весь день настроился на общение:
                - Альма, а ну брысь отсюда, - и брызнул из консервной банки под основание керосина.
                Огонь занимался медленно и нехотя, как будто бы отыскивая на то причину, а я, как и в прошлый раз с Альфой, двинулся вовнутрь. Наблюдать за такой картиной не было расположения в голове, а вот отлежаться после трудов этаких – будет в самый раз.

                На мосту от времени подгнило и скрошилось почти половина метровых половиц. Я прикинул на глаз, и даже присвистнул: не меньше двух сотен будет. Работы – непочатый край, и вот бы Юрка оказался рядышком! Я даже застыл от такой мысли на мгновение. А которого выбрал бы в помощники – первого или второго? А коль ни тот, ни другой поблизости не наблюдались, то после временного раздумья сошелся на обеих сразу. Зачем я озадачился этой, такой непосильной затеей? – задавал себе вопрос уже по возвращению домой, и в который раз ответ выходил один и тот же: приедут по лету детки с Татьяной чтобы проведать Петровича, а дороги и нет, не доглядел, выходит, не выполнил его главное наставленье.
                У кострища еще дымились последние головешки, и пришло вдруг в голову повторить вчерашнюю процедуру. Вот только рубить мишку больше не собирался, а попробовал веревками изобразить за деревья рычаг, да вытащить тушу чуть подальше от леса. С превеликим трудом, но лишь к самому вечеру выволок на пустое место, и лишь теперь на свету разглядел медвежью морду. Ну, дела, выходит, что моя первая пуля вошла под ухо, а вот Юркина – точно в глаз!  Не зря, видать, возле дядьки кружился. Тот, по его словам, стрелок был отменный.
                Алтай неожиданно разразился лаем, и бросился от дома в сторону реки. Альма, после небольшого раздумья, последовала за ним. Мне же тоже поднаскучило заниматься этим неблагодарным делом, и, раз образовалась такая оказия, то, подхватив карабин, заковылял за ними следом. Еще на половине пути стало ясно, что картину собаки наблюдают внизу самую что ни на есть завлекательную, а потому передернул затвор, и цыкнул собак к себе.
                Стройным рядом на том берегу выстроилось полдюжины волков, а любопытная парочка неспешно уже подбиралась к нашему берегу. Пришли на запахи, почуяли, где жареным запахло. Именно так на своей метеостанции Владимир Иванович отстреливал этих нежелательных посетителей. Цеплял на деревья в метре от земли телячьи кости, а сам залегал в укрытии, и дожидался, а потом палил себе на радостях. Много он их покосил, по его рассказам. Я тоже разлегся на берегу и заглянул в оптику. Вот они, как на ладони! Такие красавцы! И как на Альфу похожи! Я знал, что в этой ситуации первого нужно обязательно ранить в зад, а второго бить наповал. Первый своим воплем донесет об опасности, а второй мертвым видом только добавит масла в огонь. Так и вышло.  После выстрелов стая встрепенулась, и прыжками пошла в гору. Красиво пошла, след в след за вожаком, как и учили в их звериной школе, а мне уж ничего не оставалось, как исполнить в третий раз, и опять в подранка.




Глава 31. Алтай, и прочие…радости.


               
                Сегодня первый раз по мосту перебрался на другой берег. Наверное, ушло не менее двух недель на мое времяпровождение в этой части наших владений, и вот, наконец, я ступил на каменную россыпь, еще прикрытую снегом, но всё ещё указывающую своим содержанием путь к месту захоронения. Собак притормозил дома, не решившись в эту долгожданную и ответственную минуту прогуливать их следом, а сам уж в который раз сбегал туда и обратно. Сгодится дорожка на первое время, ходить можно без опаски, хотя кругляки и выпирают кое-где своими неровностями, но не туристов же мне водить по окрестностям, а вот кого – пока и не помышлял про то. На днях впервые случилась добрая оттепель, и даже занялся мелкий моросящий дождик. Интересно будет наблюдать, какие нововведения вскорости начнутся на реке, ведь за последние годы еще ни разу не встречал весну на берегах, и теперь жду с нетерпением её прихода, да настраиваю свою одёжку на теплый сезон. Помнится, что еще в прошлое свое хождение в сторону могильника, наблюдал вполне уже взрослый кедрач, а этого лакомства так мне сейчас не достает, да к тому же зверь всякий может там крутиться поблизости. И это направление пребывало в моих ближайших планах, и по такому случаю я последнее время настраивал собак к себе на подчинение, а уж завтра рискну пробежаться с ними по мостику, да и удалиться от дома, впервые за долгое время.
                Наутро, как только выглянул во двор, обнаружилось отсутствие Алтая. Альма же поприветствовала меня своим смачным зевом, и прогнула с удовольствием спину, чтобы высвободиться от ночного напряжения. Вот те на, и, пожалуй, что напрошусь ка к ней с удивлением:
                - А где ж твой сосед? – на что пёс привстал на задние лапы, а передними уперся мне чуть ниже груди, давая понять, что судьба сотоварища ей совсем не интересна.
                Первым делом дошел до берега, где у Алтая образовался наблюдательный пункт, и куда он шастал последнее время, но свежих отметин на его точке не наблюдалось. Идти сейчас на поиски выходило затеей бессмысленной, ибо образовавшаяся за эти дни повсеместная наледь начисто скрывала всякое наше пребывание, и все происходящее казалось мне невероятным. Ну, дела, такого еще не случалось, и я бы еще принял на душу отсутствие Альмы, но никак не Алтая! Захватив карабин, и свистнув Альму, двинулся вверх по притоку, к нашему последнему месту пребывания. А вдруг он узрел что однажды возле перехода, и с утра пораньше надумал проявить собачью инициативу. Но обойдя все места, где добывались кругляки для моста, ни мне, ни Альме не открылись следы пребывания пропащего четвероного, и я уж было надумал заподозрить что-либо малоприятное для нашего сообщества. Не стало мне легче и по возвращению домой: конура была пустой, а на мой голос, кроме Альмы, никто не отзывался. Ходить по окрестностям, кричать и звать дальше не виделось смысла, ибо Алтай, будь он где-то рядом, уже давно бы объявился. Оставалось лишь ждать, да надеяться на чудесное проявление нашего баламутного товарища.

                Половина дня прошла в беспокойстве и ожиданиях. Не только я, но и Альма вдруг осознала, как когда – то с Юркой, что исчезновение Алтая есть для нее явление тоскливое и тревожное, и нужно срочно об этом доложить хозяину. Но тот в свою очередь пристегнул ее на поводок, завел во внутрь и привязал в углу у печи:
                - Посиди тут без меня, а я пойду пройдусь…
                Если Алтай и убежал сам, то только лишь со своей точки вниз к реке, а там влево или вправо, но не на ту же сторону! Следы действительно угадывались, и как раз в тех местах, где скопившаяся дождевая влага еще не успела перерасти в лед, и они были свежими и собачьими. Уже на самой середине реки отпечатки от лап начали забирать вправо, и выводили как раз на ту тропу, куда однажды я хаживал за Альфой. Что же его позвало сюда? – я удивлялся, и поражался такому собачьему беспокойству. Выходит, что он не просто так облаивал эти окрестности, но и замышлял свое собачье дело, и когда вдруг нашлась явная на то причина, то и отправился в бега. Ну, дела, и куда же этот след меня выведет, но лишь бы не волкам в лапы. В таких противоречивых умственных мучениях я чуть не проглядел приближающийся ко мне снежный ком, а когда уж было собрался вскинуть ему навстречу ружье, то он пронесся мимо и кубарем полетел вниз к реке. Чуть отряхнувшись от снега, передо мною предстал ни кто иной, как сам Алтай с зайцем в зубах, и бешено горящими красными глазами.
                Мы так и шли домой гуськом: впереди пёс со своей добычей, изредка поглядывающий на меня, а сзади я – счастливый и довольный, что все таким необычным образом разрешилось. Выходит, что та порода, к которой принадлежал Алтай, и есть что ни самая охотная за зверюшками, и почему мне об этом никто раньше не доложился?
Пес нырнул в свою конуру вместе с зайцем, а я поспешил во внутрь – отвязать поскорее Альму, да рассказать ей о возвращении новообразовавшегося добытчика. Альма тотчас облаяла засевшего внутри Алтая, но получив в ответку неожиданный рык, надумала вдруг заняться своими неотложными делами. А я отправился на речку за водой! По такому доброму случаю устрою себе сегодня праздничный ужин, да и собачат позову – пусть вместе со мною порадуются! А совместное хождение за реку придется теперь перенести куда подальше, а пока понаблюдать за Алтаем, и сдается мне, что на этом его приключения еще не закончились.

                Уже поздно вечером вдруг ожила рация. А так как мои товарищи, на этот раз привязанные, прохлаждались во дворе, и торопить меня было не кому, то чуть и не опоздал к неожиданному сеансу:
                - Ало!
                - Егор Семенович, добрый вечер, это дежурный МЧС, меня Игорем зовут!
                - Очень рад, Игорь, тебя слышать.
                - У меня разнарядка обзванивать точки, вот дошла и до Вас очередь, извините, что так поздно.
                - И много точек то? – выдал я собеседнику свой вопрос.
                - Да нет, ваша тридцатая, и многие еще не ответили. Всю ночь буду звонить, пока не отзовутся. Все у Вас хорошо? Без происшествий?
                - Все хорошо! А почему вдруг меня подключили? За какие такие?
                - Команда пришла сверху, и еще – я слышал, что у Вас по плану собираются открыть метеостанцию. Договор с владельцем уже подписан, и как только доставят оборудование, то и ждите гостей.
                - А владельцем чего?
                - Наверное, вашего зимовья, я точно не знаю, но через неделю еще раз перезвоню. По графику Вы у меня стоите до конца месяца. Спокойной ночи!
                И трубка затрещала на мою удивленную, второй раз уже за день, физиономию.




Глава 32. Весточка от Петровича.



                А прежде, чем задуть огонь, да собраться ночевать, вспомнилось вдруг, как увозил меня однажды Владимир Иванович на своих аэросанях на дальний кордон, где имелась законсервированная метеостанция, и где я прожил почти до самого лета. До той поры, пока не прибыла семья метеорологов, я также, как и сейчас, весело с Альфой коротал время, и занимался всякими никчемными делишками. Тогда не вышел из меня смотритель за приборами, а теперь и вовсе, а посему, скорее всего, и на этот раз придется освобождать обжитой угол, да строить маршрут куда ещё. И, пожалуй, что денька через три и начну собирать вещички, да кроить удобные под Алтая сани. А в его такой сноровке и не сомневался: ещё Юрка цеплялся к нему, и он тащился, упираясь в угоду своего хозяина и товарища.  Выходит, что мысли этакие явились не сами по себе, а на всякий случай, ведь мало ли как всё повернется, и чтобы потом не мелькать перед новыми жильцами, то уж лучше заранее и подсобраться.
                Хождение за реку через обновленный мосток вышло у нас на загляденье! Альма прыжками удрала сразу на ту сторону, а Алтай, обнюхав новообразовавшиеся конструкции, надумал тут же прыгануть на лед, да следовать за нами по более подходящей основе.  Так мы и перебрались потихоньку: я первым, посвистывая товарищам, следом, очарованная новыми веяниями, Альма, и последним - скребущийся от реки вверх наш охотник и добытчик. Тропа к захоронению выглядела утоптанной и исхоженной всяким зверьем, да еще дождем прибило к камням остатки залежалого снега, а по всему такому раскладу двигаться нам предстояло в полном удовольствии и согласии с природой. Два не очень глубоких спуска, один выход в крутую гору с густым кедрачом, и еле заметный в расщелине замерзший ручей – это были почти все прелести, сопутствующие нашему путешествию, и, казалось, что мои четвероногие товарищи по полной получают то, на что я рассчитывал! Но Алтай, убегавшись, уже заглядывался в обратную сторону, а Альма терялась впереди, и своим частым лаем старалась подгонять нас двигаться за ней вослед.   

                Холм из камней располагался на ровной и открытой площадке. При последнем своем хождении сюда я вырубил вокруг кустарник и почистил прилегающую территорию от валежника, да всякого другого лесного мусора в надежде, что кому-нибудь еще представится возможность созерцать искусственное творение в этой таежной глуши. Белый камень, на который летом прикрутили проволокой Татьянину табличку, за полгода утратил свой былой вид, и теперь казался мне обычным и серым гранитом. Ну ничего, скоро летние дождевые потоки обмоют его поверхность, и он вновь заблестит, как в первую нашу с ним встречу на речном берегу. Камень оставлю, где лежит сейчас, а вот обрамление ему, выходит, что ни к чему, и когда двигал сюда, то и размышлял, что откручу, да закину куда подальше, но в эту минуту решение на то совсем улетучилось. Горшок с Петровичем заложен у изголовья предполагаемой могилы, и что же он будет тут лежать один, да скучать? Пусть уж и эти, золотом выведенные инициалы, покоятся рядышком с ним, и устрою их так, что при случае никто и не углядит. Это станет по-божески для Петровича. А вдруг он сидит сейчас вот на этом камне, пялится на гостей, и лазает по моим мыслям?
                На обратном пути, прямо у сходни с моста, примотал горбылину с табличкой, которую еще третьего дня вытесал из кругляка, выгладил острым лезвием, а раскаленным гвоздем выжег неброское повествование: «К Петровичу». И изобразил вдобавок ко всему рядышком стрелу. Вряд ли еще вернусь сюда в ближайшее время, а скорее всего – уже никогда. Нет больше надобности ходить в эту сторону, пусть лесные духи хранят покой однажды пришедшего в их владения человека, да так и задержавшегося здесь навечно. Вот и друг его сердечный, Владимир Иванович, вряд ли сюда ещё заявится, чтобы поговорить по душам за Татьяну, да порассказать, как она все эти годы проживала одна, в уединении, вдали от законного мужа и детей. Ну, дела, что-то я раздумался враз за всех героев этого местечка, видать, что накипело в душе, и пора бы сбросить с себя эти уже бесплотные думы, да кроить себе новый путь куда подальше отсюда.

                Сегодня заканчивалась неделя, как случился последний ко мне звонок, и почти весь вечер я просидел у раскаленной печи, все подкидывая и подсовывая в нее короткие поленья. Неужто надумал нагреться напоследок, - уж в который раз посещала меня эта удивительная мыслишка, а руки продолжали совершать свои членодвижения, то открывая дверцу, то закрывая, то подкладывая в кастрюлю кусок льда, то сливая кипяток в деревянную бочку.  К оной приставил Юркин табурет, и уже пару раз поднимался на него и заглядывал во внутрь – доколе еще то?  С ведерко, и хватит, а то в самый первый раз после болячек чуть переборщил, и вода поливала через край. Вот бы только дождаться обещанного звонка, да уж потом и нырять, но что-то, видать, не складывалось у служивых людей, а может и сигнал не может пробиться ко мне через бескрайние пространства. Завтра, поутру, если все так и сложится, как наметил за ушедшие дни, то и буду прощаться с этой обжитой территорией, ибо дожидаться прихода сюда нового люда не было ни желания, ни возможностей.
                Звонок случился почти вовремя, согласно всем моим раскладам, и поневоле пришлось ухмыльнуться в бороду и вспомнить провидение, которое однажды выбросило меня на песчаный берег большой реки. Я не стал задерживать доброго служивого человека, и поднял трубку:
                - Да, на связи.
                - Вот и хорошо, что на связи, - как будто бы там услышали мое настроение, и поддержали начинание к разговору:
                - Вы ведь Егор Семенович?
                - Ну да.
                - Сейчас, минутку, поставлю отметку в журнале.
                - А Игоря нет рядом?
                - Нет, заболел, я на смене. Как у Вас дела? Есть какие проблемы?
                - Уже нет ни одной, - я продолжал гнуть свою меланхолию.
                - Так и запишем!
                - А скоро сюда прилетят?
                - Кто? Зачем?
                - Погодники, ставить свою станцию здесь.
                - С чего Вы взяли?
                - Игорь сказал.
                - А-а-а, ну балабол, опять напутал. Какой дурак к вам сунется в такую Тмутаракань, мы у себя то не справляемся, хватит нам и одной Ванаварской.
                - Ну-да, ну-да, - только и осталось мне ответить так на известие, а после уж дослушать до конца:
                - Конец связи! Следующая через месяц! Не скучайте там!
               
                Да уж, скучать мне сегодня точно не придется, и, пожалуй, что есть на то причина. Я облокотился на стол, и прикрыл глаза: выходит, что Петрович на небесах вступился за меня, накатал на людишек протекцию, и теперь радуется там, да потирает от удовольствия руки. А другим макаром я не в состоянии был объяснить случившееся, да и как не помянуть сегодня после купания своего ангела-хранителя, ибо две бутыли с иностранным самогоном еще припрятаны, а последняя банка с красной рыбой не так уж далеко и находится в подсобранном рюкзаке. Но сначала соберу к столу собак и накормлю их досыта, а потом залезу им на зависть в бочку с горячей мыльной водицей, окунусь, попарюсь, выскочу голяком, хватану стаканчик, и обратно. И так еще пять раз бы! Ну, дела, надо всю эту вакханалию завтра с утра как следует обдумать, если не во хмеле буду, да сходить с бутылочкой к Петровичу за разговором…
               



ЭПИЛОГ

                С высокого отвесного берега нашего притока, впадающего в Подкаменную Тунгуску, открывался удивительно пугающий вид на долгожданное движение ледяных торосов, которые наконец-то надумали воссоединиться со своими старшими собратьями, чтобы плыть за компанию к большой реке, и, быть может, к самым северным морям. Я уже третий день подряд организую экскурсию своим товарищам в это местечко, и каждый раз мы открываем для себя еще неизведанные нашим сознанием картины земного бытия. Если для моего серого вещества, уже много чего повидавшему в этих краях, этакая диковинка все-таки не есть нечто сверхъестественное, то о наблюдениях за Алтаем с Альмой следовало бы сказать очарованному читателю еще несколько слов.

                В тот самый день, когда первые трещины начали рвать лед напротив нашего дома, Алтай разразился на эту вакханалию всей своей собачей мощью, ибо, как отмечало наше остальное сообщество, это природное начинание не сулило ему каких-либо дивидендов, а обрывало путь к его хождениям к другим берегам. И уж сбившись со счета, сколько раз он сгонял туда и обратно по приходящей в движение реке, я посадил его на привязь от греха подальше, чтобы не обременять себя шастаньем на другой берег через мосток по поднимающейся воде. Альма же, напротив, просиживала на краю обрыва, и не отрываясь смотрела за проплывающими льдинами. Углядит что необычное на воде, и ведет голову носом вослед, пока интерес не исчезнет за поворотом. А однажды и вовсе отправилась вдоль берега, все норовя спрыгнуть вниз, да окунуться по свой собачий пояс. И как только это случилось, то и рванула обратно ко мне с удивленной мордой. Ну, дела, вот и донес до собачат зимнее скончание…

                Сегодня полдня просидел на втором уровне у окна, отключив, наконец, ненужную рацию, и перелистнув последнюю исписанную страницу той тетради, в которой прописал мне однажды Владимир Иванович о кончине Петровича. Если кто вдруг и объявится в ближайшем стоянии в нашем местечке, то буду просить, чтобы передали мою писанину Юрке, и не столь уж важно какому. Сдается мне, что когда мальцы вырастут, то, может быть, и найдут в себе интерес повспоминать, как проводили свое юное времечко рядом со мною. А вдруг случится так, что и заявятся однажды пошастать по нашим заповедным местам! Ну а я уж, за отведенное мне время, постараюсь налепить в округе всяческих знаков – пусть глазенками своими пялятся, да удивляются, как такое все вышло…