Семена мысли

"Семена мысли"

Дождь стучал по подоконнику лаборатории, когда профессор Вельтман ввёл последние данные в спектрограф. На экране замерцали странные волны — не электромагнитные, не гравитационные.

— Мы их фиксируем уже третий месяц, — прошептал ассистент, поправляя очки. — Они ведут себя как...

— Как вирусы, — закончил фразу Вельтман.

Невидимые посевы
Каждую мысль он представлял теперь как капсулу с генетическим кодом. Выпущенная в пространство, она могла годами дрейфовать в ментальном вакууме, пока не встречала подходящее сознание — плодородную почву для внедрения.

— Помните историю с теорией относительности? — Вельтман провёл рукой над прибором. — Эйнштейн и Пуанкаре. Два гения, один прорыв. Не совпадение — инфицирование.

Ассистент нервно сглотнул:

— Но тогда и злые мысли тоже...

— Особенно злые, — профессор вывел на экран архивные записи 1933 года. — Вот "вирус" под кодовым именем "Чистота". Всего три года циркуляции — и полмира в огне.

Иммунитет вселенной
Вельтман знал главное правило: мысль, несущая разрушение, подобна вирусу-убийце. Она сжирает носителя первым.

— Посмотрите на этих "гуру", — он ткнул пальцем в газету с заголовком "Сектанты обанкротили тысячи семей". — Их знание уже отвернулось от них. Вселенная отторгает паразитов.

Он достал старый блокнот с золотым обрезом:

— Моя бабушка писала здесь рецепты. Не травяные — мыслительные. "Если сеешь страх — удобряй ответственностью. Если мечтаешь о богатстве — поливай щедростью".

Чистота передатчика
В ту ночь Вельтман поставил решающий эксперимент. Он заперся в камере сенсорной депривации и начал транслировать одну-единственную мысль:

"Пусть в доме напротив выздоровеет ребёнок"

Не надежду. Не мольбу. Чистый факт, лишённый эмоциональных примесей.

Через три дня мальчик встал с постели. Врачи разводили руками.

— Секрет в фокусе, — объяснял позже профессор. — Мысль должна быть как лазерный луч. Одно желание — один импульс. Добавишь "я так боюсь, что не сбудется" — и всё. Мутация.

Карантин сознания
Перед уходом я заметил в углу лаборатории странный прибор — нечто среднее между электроэнцефалографом и дезинфекционной камерой.

— Это для... очистки мыслей? — рискнул спросить я.

Вельтман лишь грустно улыбнулся:

— Для тех, кто понял, что годами транслировал в мир не мечты, а ментальные отходы.

Он щёлкнул выключателем, и аппарат загудел, будто выжигая что-то невидимое в воздухе.

— Мысли, мистер Ковенски, не исчезают. Они либо становятся частью вселенной... либо её раковой опухолью.

На прощание он вручил мне медный амулет — древний символ, напоминающий одновременно и антенну, и фильтр.

— Носите. Это не защита от чужих мыслей. Это напоминание: прежде чем думать — решите, достойна ли эта мысль вечности.

Дверь лаборатории закрылась. А я стоял под дождём, вдруг осознав, что каждый мой следующий вздох — уже передача.