Затмение часть 7

Сейчас, поедая очередной шедевр невероятного Громбула, я понимаю, что даже после всех моих приключений, ожидать что жить станет как-то проще, понятнее, словно после просмотра новостей по государственному телеканалу, ожидать не приходиться. Истина, которую безуспешно пытались втолковать мне все друзья: в мире, где возможно всё, главное — не растеряться и не забыть себя среди бесконечных отражений абсурда, наконец-то раскрылась полностью. Ну, или почти полностью. По крайней мере, перестала от меня скрываться – уже прогресс.
    В этом городе, где реальность и невозможное давно разошлись по разным сторонам дороги, я упорно продолжаю искать, терять, удивляться, философствовать и смеяться над невозможностью найти разумное объяснение происходящему, продолжая уверять себя, что просто сплю. Сейчас это единственный рабочий способ остаться хоть немного собой. Хотя и молюсь всем богам, чтобы не проснуться.
     — А самое поразительное, — продолжает говорить Акура, — что ты, не профессионал. Не древняя хтонь, не волшебный помощник, и даже не шаман, невесть откуда взявшийся, не помнишь никто ты и откуда, свято уверившая что спишь, и при этом такое творишь! Даже не представляю, научилась своим приёмам, но ведёшь себя, как вдохновенный художник. Как будто всё, чего касаешься, становится частью неведомого полотна.
    Я тихонько усмехаюсь, и отправляю в рот очередной кусок жаркого под пряным соусом из плодов качаро, которые, как поговаривают, выращивают на побегах самого Бычерожца. И даже император не всегда может позволить себе такой деликатес. Но я могу, точнее, после всех событий, которые засекречены и о которых судачит весь город, мне готовы скормить даже сердца особо впечатлительных и благодарных граждан, если, конечно, у меня возникнет такое желание. Но я, больше люблю кофе, вафли и жаркое в исполнении огромного, обаятельного, зеленокожего Громбула, а он точно не станет готовить своих сограждан, за что я ему безмерно благодарна, как и за всю эту вкусную пищу. С тех пор, как я очнулась в своей постели три дня назад, единственное что меня терзает сильнее любопытства – это голод. Мира утверждает, что ещё пара дней и я, наконец-то, наемся. Просто потратила слишком много дари, как всегда, не рассчитав силы, и это такой вот побочный эффект. Да и магия требует не только практики, но и подпитки вполне физической еды.
      — Вы преувеличиваете, — бубню я сквозь набитый рот, в очередной раз ловя восхищённый взгляд Хёси, слегка осуждающий Миры и ровно-спокойный Йока, — Просто, иногда мне кажется, что я смотрю на мир иначе, чем другие. Не знаю, можно ли это назвать талантом.
Акура склонил голову набок, внимательно вглядываясь в моё лицо, словно надеясь, что вот прямо сейчас по моему лбу побежит красная строка с ответами.
    — В том доме, — наконец прервал молчание Йока, — ты отвечала на вопросы детей так, будто каждый их страх и каждая их надежда были тебе знакомы с детства. Началось с того мальчишки, с инеем за место лица, помнишь? Он лгал, но его ложь расцвела у тебя на ладони, как сад. И ты не осудила его ни разу, но через час он сам обнял тебя и привёл остальных детей. И ты слушала их молчание, как другие слушают громкие признания.
Я рассмеялась, больше для того, чтобы увести разговор в сторону. Всегда стеснялась откровенных разговоров. Но все эти люди ждали моего ответа. И Йока, как никто другой имел право знать. Мы так и не поговорили о том, что произошло, после возвращения. Я не поговорила, ни с кем. Словно то, что случилось должно было остаться только моей тайной.
     — Всё очень просто, — наконец решилась я ответить, отхлебнув из большой кружки лавандовый кофе, — если долго всматриваться в лица людей, можно научиться читать не только их поступки, но и скрытые желания и страхи. Люди боятся правды – особенно своей собственной.
– О, не скромничай, – покачал головой Акура, – большинству это только снится. Всё же, отчего именно ты? Ты же точно знала, что предложить смерти, чтобы выторговать жизнь.
      В кафе воцарилась тишина. Больше всего на свете, мне хочется сбежать, чтобы не отвечать, но я знаю, что это неправильно. Я просто встаю, подхожу к окну и распахиваю его, впуская ночной воздух и запах пыльной магнолии с улицы в начале весны. Затем, не оборачиваясь, отвечаю глухим, словно чужим голосом:
— Когда мне было пятнадцать, я выжила после несчастного случая. Если бы вы спросили меня тогда, зачем я осталась жива, я бы не смогла ответить. Но после того случая, каждый человек вокруг стал мне необычайно ясен. Я не вижу их мыслей, но чувствую их боль, как собственную. Не знаю, дар ли это или наказание. Я могу забрать её и отдать проточной воде, заменив на светлую грусть, но обмануть смерть нельзя. Я просто узнала её, а она меня. И я предложила ей вернуть подарок, она отказалась, пообещав зайти позже.

Где-то под потолком, гудит шмель и носятся в догонялки синекрылые мотыльки, нарушая тишину кафе шорохом крыльев, и от этого тишина, кажется, стала плотнее ночи.
— Если вы считаете меня художником, — не оборачиваясь, продолжаю я, — пусть так. Но я лишь учусь рисовать человеческие судьбы светлыми линиями, где это возможно. Даже если я сама – всего лишь набросок.
    Я не вижу, что происходит за столиком, упорно рассматривая облака за окном, но чувствую, как Акура медленно кивнул, словно впуская моё признание в свою душу. Остальные продолжают молчать и даже ложки отложены в сторону.
— Удивительно, — произносит он наконец. — Но таких "художников" и любит этот мир. Потому что иногда случайный взгляд, случайное слово способны изменить всё. Не магия, не дар свыше, а человеческое участие. И, быть может, в этом и кроется настоящее чудо.
      Я смотрю как над крышами домов встаёт солнце. На улице уже совсем светло. И улыбаюсь, впервые по-настоящему за эти дни, словно что-то очень тяжёлое, липкое, странное только что свалилось с моих плеч, перестав придавливать к земле, И, я в этом уверена, это означает начало новой главы книги жизни, ещё не написанной, но полной удивления и надежды.
     А мои друзья подняли кружки и шумно им ударив друг об друга, выпили, в неразделимой гордости за то, что всё-таки делают то, на что решаются немногие.

Такие пушистые облака в почти бесцветном небе, я смотрю на них, слегка приподняв бровь, спокойно и без лишних эмоций. В другое время смесь голубого, ржавого и серебряного, над моей головой вызвала дикий восторг, но сейчас нет, внутри меня только тишина.

— Люди часто считают безразличие чем-то безопасным или скучным, — наконец оборачиваюсь я, устраиваясь на подоконнике, обнимая коленки руками, — оружие глупцов и слабых. Но вы заметили другой край, не так ли? Не все видят, как оно действует – режет и лечит одновременно. Прошу, продолжайте.

Акура, задумчиво крутит в руках любимую трубку. Видимо решая, набить её вновь, или не стоит. Наконец, решившись, убирает во внутренний карман пиджака.
— Я видел многие вещи: рождение, смерть, страх, всё, что вложено в нас с детства, словно ягоды рассыпанные по зимнему снегу, их потом долго собирают в нашем мире знахари, в твоём — психотерапевты, да только не всё собирается. Твоё «фигня, прорвёмся» – как корка льда: все, что тревожит, отскакивает. Это – защита, даже не маска. Мастерство. А для меня – загадка. Ты срываешься в пропасть словно яйцо из корзины, не задумываясь, что там, внизу: острые скалы или перина. А после не можешь даже кружку удержать в руках, всё расплёскиваешь, осознавая, что сотворила.

Я согласно кивнула. Его слова раздавались в голове эхом, словно кто-то выбивал пыль из старого ковра: сначала раздражает, потом становится привычным ритмом.

— Шизофрения – единственная комфортная форма существования в любом мире, — усмехаюсь я, — и, если это плата за мою нынешнюю жизнь – принято и возврату не подлежит. Я всю жизнь, ту жизнь, гонялась за чудесами, или они за мной, как поглядеть, в каждой сточной трубе во время дождя слышала музыку, летала над реками с каждым сдунутым с ладони пером, в каждой луже наблюдала небо и загадывала желание на каждый парашютик одуванчика. Мир, знаете ли, без этого слегка скучный, и даже надоедливый. Ты можешь вырастить отстраненность, или прослыть чудачкой за непомерную влюблённость в жизнь, и любое из этих состояний, в какой-то момент, превращается в удобную оболочку, но цену за это платишь не всегда деньгами. В остальном — добро пожаловать! Если заплутали между смыслами и мыслями, ищите ближайшее дерево с подозрительно живым взглядом. Может быть, оно впустит и вас... Я выбрала любовь, но без щита и розовых очков.

Акура усмехнулся. На улице раздался глухой удар городских часов. Мы молчали, прислушиваясь как редкие прохожие щелкают подошвами по мокрому асфальту.