Уроки персидского от Анны Ахматовой

Любому россиянину, увлеченному литературой, знакомы имена Николая Гумилева, Анны Ахматовой и их биографа - путешественника и альпиниста Павла Лукницкого. Тем же, кто интересуется, помимо этого и отечественной историей, хорошо известны также произведения археолога Льва Гумилева - сына великих поэтов «серебряного века». Однако и тем, и другим наверняка показалось бы  странным, если бы им сказали, что судьбы этих людей некогда объединил воедино простой человек с Памира - средоточия высочайших пиков нашей прежней Родины - Советского Союза.

Сложности «Охоты на дроф»

Ранний телефонный звонок приятеля из Хорога - «столицы» Памира - буквально вибрировал от волнения и предчувствия великого открытия: «Вчера у своего родственника в кишлаке Поршнив увидел на столе томик Анны Ахматовой. Удивился – такая книга в Памирском кишлаке?! Родственник улыбнувшись, пояснил, что, когда он купил книгу лет сорок назад и принес домой, неожиданно узнал, что отец был знаком с ее автором: «А я знаю эту женщину, - сказал он ему тогда.- Она к нам в лагерь приезжала, к Лёве Гумилеву - персидский словарь ему привезла»…
Признаться, сказанное приятелем немало удивило и меня: его звонок, словно маленький золотой ключик, враз открыл дверь в галерею событий и судеб. До сих пор оставался в «тени» интереснейший факт их биографий - то, что некогда все эти люди таинственным образом пересекались со скромным учителем, памирцем-исмаилитом Алифбеком Хийшоловым. Может быть, всему виной был сам загадочный Памир, присоединенный сто с лишним лет назад к России кровью воинов 6-го Оренбургского казачьего полка?!
Пятнадцать страниц личного дела Алифбека Хийшолова - рукописное свидетельство общих тяжелых испытаний для народов Исторической России в  середине XX века. Свою учительскую карьеру он начал в восемнадцать лет в родном кишлаке Поршнив, недалеко от Хорога; и накануне войны, окончив двухлетние учительские курсы в Душанбе, стал уже директором школы.
В 1940 году А.Хийшолов был призван на службу в армию. Летом следующего года он уже участвует в боях на Западном фронте, под Москвой; а затем еще через полгода - в Керченской операции в Крыму. Немцы, занятые тяжелыми боями за Севастополь, были вынуждены в мае 1942 года начать на востоке полуострова специальную операцию по захвату Керчи - «Охоту на дроф», окончившуюся для Красной Армии разгромом и эвакуацией с полуострова.
Однако уйти на Кубань удалось не всем: до пятнадцати тысяч красноармейцев и командиров оказались в окружении и были вынуждены укрыться в каменоломнях поселка Аджимушкай, рядом с Керчью.
24 мая впервые в истории Второй Мировой войны фашисты применили хлор против запертых в каменном мешке людей. Конечно, каждому бойцу тогда полагался противогаз, но во время отступления в сумку из под него предпочитали класть несколько лишних обойм с патронами, так как сами противогазы, не выдерживая непрерывных восьмичасовых газовых атак под землей, неизменно выходили из строя.
Во время первой газовой атаки начальник радиостанции передал в эфир радиограмму: «Всем! Всем! Всем! Всем народам Советского Союза! Мы, защитники обороны Керчи, задыхаемся от газа, умираем, но в плен не сдаемся!».
Тогда только на территории первого батальона под землей было захоронено восемьсот двадцать четыре трупа. А 3 июля 1942 года пал и Севастополь. Это стало страшным ударом для его защитников. В ночь с 8 на 9 июля на поверхность вышел весь боеспособный состав, и практически сутки поселок находился в наших руках. Но сил и боеприпасов держать Аджимушкай у бойцов просто не было.
В конце мая в каменоломню зашли кавалеристы 72-й кавалерийской дивизии. Лошади были сразу забиты, мясо съедено, а кости, шкуры и копыта закопаны в дальних штольнях. Но уже в конце июня полусгнившие останки были откопаны, пожарены или использованы для приготовления супов-затирок. Добавкой к ним была трава и пойманные на поверхности крысы. В начале августа люди начали умирать от истощения. Обессиленным часовым разрешалось сидеть. Их приводили под руки, сажали на камень, ствол оружия направляли на амбразуру, палец клали на спусковой крючок. Сигнальные рвы шириной около метра и глубиной на штык лопаты предупреждали часовых.
Воды также катастрофически не хватало. Поэтому керченская медсестра Мария Молчанова 21 мая на виду у вражеских пулеметчиков с красным крестом на косынке вышла к колодцу, зачерпнула ведро и вернулась в госпиталь. Так выходила она семь раз. Восьмое ведро медсестра не донесла...
«22 июля в Керчи после газового наступления немцев попал в плен с осколочным ранением левого бедра и кисти правой руки. Освобожден из концлагеря Красной Армией в 1945г. на территории Чехословакии», - кратко и сухо повествует личное дело красноармейца Хийшолова.
После был фильтрационный лагерь и «трудовой фронт» на шахте 33-бис в далекой Туве. После краткого пребывания на воле, Алифбек в 1948 году был вновь арестован и приговорен к двадцати пяти годам по статье 58 - «измена Родине». На свободу (со снятием  судимости) он вышел уже в 1956 году.

«Эти рысьи глаза твои, Азия...»

Именно это восьмилетнее заключение в «Казлаге» в Карагандинской области Казахстана и свело двух людей со сложной и трагической судьбой - Алифбека Хийшолова и Льва Гумилева. После ареста тот и другой оказались вначале в одной камере, а затем и в одном лагерном отряде. «Лагерный опыт» был и у того, и у другого - в течение предыдущих десяти лет они привлекались по разным статьям за «антисоветчину». Возникшей дружбе способствовало и то, что Гумилев еще до войны некоторое время провел в Таджикистане.
Поехал ученый в 1932 году туда совершенно осознанно, видимо, по рекомендации Павла Лукницкого - его бывшего учителя в г.Бежске, которого он почитал до конца жизни: тридцатилетний альпинист и выпускник литературного факультета, П.Лукницкий был тогда ученым секретарем руководимой Н.П.Горбуновым (бывшим личным секретарем В.И.Ленина) Таджикской комплексной экспедиции.
В должности лаборанта-гельминтолога Лев Гумилев был направлен в Вахшскую долину. О своей работе спустя полвека он вспоминал так: «Работа заключалась в том, что я находил болотца, где выводились комары, наносил их на план и затем отравлял воду «парижской зеленью». Количество комаров при этом несколько уменьшалось, но уцелевших вполне хватило, чтобы заразить малярией не только меня, но и все население района».
Здесь же Л.Н.Гумилев в живом общении с дехканами выучил таджикский язык; который, по его собственной оценке, и изо всех языков, которые изучал, знал лучше всего.
В «Казлаге» это знание стало для него незаменимым инструментом изучения исмаилизма - одного из учений ислама, которое исповедуют жители Памира.
Хийшолов, будучи по происхождению потомком его священнослужителей  - пиров, щедро делился своими знаниями с любознательным историком. Однако для более подробного изучения до сих пор плохо изученного религиоведами исмаилизма, знания разговорного таджикского языка явно не хватало; и Лев Николаевич попросил мать - Анну Ахматову - привезти ему словари и хрестоматию на персидском языке; что она и сделала во время свидания с сыном в 1950 году. По сведениям, полученным тогда от своего друга-памирца Л.Н.Гумилев позднее написал две статьи для «Вестника древней истории» - одного из самых престижных академических журналов.
Сама Анна Ахматова была увлечена культурой Средней Азии и посвятила региону целый цикл стихов, будучи в эвакуации в Ташкенте в 1941-1944 годах.  Из своего любимого Петербурга (Ленинграда) поэтесса волею судьбы была перенесена в Среднюю Азию, где никогда до этого не бывала и даже отдаленно не представляла себе жизнь в тамошних краях. В ее поэзии этот край предстает перед нами, как застывшее во времени древнее царство, над которым не властны века и тысячелетия.
Интересно, что А.Ахматова ни разу не упоминала в своих стихах каких-либо конкретных примет современности, в том числе и примет «советской действительности»:
«Я не была здесь лет семьсот.
Но ничего не изменилось...
Все так же льется божья милость
С непререкаемых высот».
Эта сознательная, подчеркнутая «вневременность», впрочем, вполне понятна и объяснима: Анна Ахматова видела в своем поэтическом воображении не советскую Среднюю Азию, а древние ханства и халифаты Востока, в которых, видимо, застыла не только жизнь, но и само время.
«Именно в Ташкенте, я впервые узнала, что такое палящий жар, древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая доброта», - напишет она в мае 1944 года, когда сможет, наконец, вернуться домой.

Памир: судьбы единой страны

Павел Лукницкий - человек, впервые познакомивший Льва Гумилева с Памиром, был не только поэтом и писателем и первым биографом поэтов «серебрянного века», но и близким для Анны Ахматовой человеком. А еще он был настоящим «русским памирцем», не пропускавшим ни одной крупной экспедиции в этот край. Еще в 1920 году, он волею судьбы оказался в Ташкенте, увлекся историей Востока и поступил в Туркестанский народный университет, где вскоре стал членом первой в Средней Азии советского литературного общества «Арахус». Дальнейшая учеба в Лениградском университете не оторвала его от Востока - с 1925 года П.Лукницкий колесит по Кавказу, Туркмении и в 1929 года участвует в экспедиции по поиску легендарного драгоценного камня - лазурита - на Памире. Эта экспедиция едва не кончилась для Павла трагически - он попал в плен к басмачам.
В последующих экспедициях ему принадлежит несколько покоренных горных  пиков, множество географических открытий.
Во время Великой Отечественной войны П.Лукницкий был корреспондентом ТАСС на Ленинградском фронте, с осени 1944 на 2-м и 3-м Украинских фронтах, был  дважды контужен. После войны, практически ежегодно приезжал в Таджикистан, на Памир. По его роману «Ниссо», снят художественный фильм, поставлена опера. В 1970 году ему было присвоено звание Заслуженного работника культуры Таджикской ССР.
На далекой окраине нашей бывшей общей Родины есть горная страна, выкрашенная на карте в густой коричневый цвет - Памир, где удивительно переплелись история и судьбы многих русских людей. Эти судьбы, будто  памирский камень оникс, слоятся и переплетаются во времени, посверкивая поразительными событиями!