Покаяние. Роман, Глава 19

XIX

Мысли о грехах, совершённых за свою уже длинную и, конечно, грешную жизнь, никак не уходили из сознания Кирилла. Он думал, что, после того, как он раскаялся, попросил прощения у того или той, против которых был свершён данный грех, после Покаяния в храме, Бог простил его и эти грехи не будут актуальными, как минимум в мыслях. Но в тоже время мучили сомнения, так как всё было слишком просто. Сегодня согрешил, завтра исповедовался, покаялся и послезавтра «с чистой совестью» совершил такой же или другой смертный грех?! И такие мнения он слышал даже от близких людей, которые были в этом уверены, считая его чем-то малозначимым, на чём не нужно даже заострять внимание. Раз безгрешных людей нет, а Господь всех грешников и за все грехи прощает, если тот кается, а откровенно или лицемерно – этого Господь ему не скажет, не скажет и духовник, священник, в присутствии которого, в данном случае не просто грешник, согрешивший не совсем осознанно, как говорят «Леший попутал» или лукавый, а, возможно», низко падший человек. Для него слово «мораль» или «аморальность» поступка не известны.
Конечно, если человек всё шесть десятков лет, прожитые без исповеди и покаяния грешил и в малом и большом, совершая смертные грехи, которые должны караться сурово, согласно заповедей Господних, даже смертью, то сейчас, перелопатив многолетние пласты жизненных ситуаций в памяти, выбрав все грехи до единого, чтобы покаяться, попросив Бога о прощении и помиловании и пару минут выпросить у Бога прощение и Он, конечно, простит или нет?! Или простит, но только самые недопустимые, и согласно Божьих заповедей, и этических норм морали, не беря во внимание такие, к примеру, как попросить прощения за то, что случайно наступил на ногу рядом стоящему пассажиру в переполненном автобусе или, когда заденешь встречного человека плечом на узкой тротуарной дорожке?! Должна быть боязнь совершения греха? Должен человек знать, что он стоит на распутье, остаться добропорядочным человеком или перейти черту, где ты уже потерял тот статус и «пятно» на всю жизнь или только до момента покаяния?!
Грехи против Господа Бога, некоторые из которых для нас могут касаться не столь важными, если мы ещё не привыкли жить по церковным канонам и Божьим заповедям, а о других мы узнаём только, когда прочтём об этом где-то. Вот, к примеру, Кирилл, проснувшись, включает свет, продирает глаза после не очень спокойной ночи. Сразу прочесть утреннюю молитву не получается, так как на память её не знает, а читать – в глазах плывёт. Значит, что? Нужно одеться в домашнее или в тапочках идти в ванную, чтобы окропить себя водой и проснуться окончательно. Но выйдя из ванной, первая мысль перебивается второй, и он включает телевизор, чтобы узнать свежие новости, вспоминает о всё запланированном на этот день и прочее. И молитва отошла на задний план и забывается до вечера. Казалось, что не умышленно, из-за развивающегося и уже на высокой степени поражения головного мозга, склерозе, но грех есть и он неоспорим. Нужно ли искать смягчающие вину обстоятельства и доказывать невиновность? Навряд ли это поможет. Лучше предпринять что-то, чтобы такое не повторялось. Например, повесить где-то на видное месте напоминание, типа: «Молитва!» или «А ты помолился?», или ещё как-то, вплоть до установки будильника с мелодией церковного песнопения.
Длительное непосещение храма – однозначно, грех. Сейчас даже бойцам СВО (специальной военной операции) предоставляют возможность помолиться и исповедоваться с Причастием. И там священники в бронежилетах проводят литургии на передовой, освящение, крещение тех, кто с рождения по каким-либо причинам не был крещён.
Ну, а если действительно нет возможности посетить Церковь, то молиться можно и дома, и в командировке, и много аксессуаров для этого не потребуется. Хорошо, если есть под рукой небольшая иконка или молитвенник и крестик.
Несоблюдение постов и работа в воскресения или, упаси, Боже, в праздники – этим многие грешат, ну и Кирилл в том не исключение, пожалуй, но до последнего в праздники старается «сдержать себя», чтобы не работать, не считая, конечно, выполнение трудовых обязанностей, если этот праздничный день является рабочим.   
Ну и грешит пока ещё Кирилл и тем, что в воскресные и праздничные дни принимает пищу и питьё до окончания Божественной литургии. Но этот грех можно оправдать, как он сам думает, тем, что существует необходимость приёма лекарственных средств по времени и приурочена она к приему пищи – «до или во время приёма пищи». Как это считать, грехом или же жизненной необходимостью? И, если не соблюдаешь пост, а в случае попытки соблюдать строгий пост, могут возникнуть проблемы со здоровьем, тогда как? В этом случае не нести же священнику-духовнику справку об инвалидности и возможностью или невозможностью ограничений в еде и питье, чтобы тот «передал по инстанции», как посредник между верующим и Богом. И можно ли не упоминать это несоблюдение строгости поста во время Покаяния? Сколько вопросов, которые даже неудобно и порой стыдно задавать. Был бы молодым – простительно, а в таком возрасте и не знать таких вещей – стыдно и даже грешно, может быть.
Но остаётся и тот грех, в совершении которого Мельник раскаивался и много лет назад, но не на исповеди в храме, а перед тем, вернее, той, перед которой его грех был очень значимый, если не сказать смертным, что было бы вернее. Уже более четверти века прошло с тех пор, и он уже практически об этом не вспоминал, лишь изредка поверхностно, по какому-либо случаю, если вспоминал те годы, события всплывали, как обычно всплывает утопленник, в результате биологических процессов внутри трупа. И вот они всплыли, когда пришло время покаяться в храме во время Таинства Покаяния перед Богом, в присутствии духовника. После того первого Покаяния прошло достаточное количество времени и Кирилл Фёдорович, после того исповедовался и в других, менее значимых грехах, но тот, один из главных грехов, что был совершён в его грешной жизни в эпоху безбожия и душевного хаоса, вновь и вновь приходит на ум и требует снова внимания и анализа. Сам грешник себе же вердикт вынести не мог, это не в его юрисдикции, однако попытаться понять уже через много лет, когда осел плотным слоем осадок и в его душе, и в душе супруги, и, что сейчас, погрузившись, затронув и, разворошив весь этот осадок и затем пропустить через фибры души, как рыба пропускает большие объёмы воды через жабры, для того, чтобы не только выделить кислород из воды, но и вывести вредные продукты жизнедеятельности.
Сегодня вечером, оставшись один на один со своими мыслями, Кирилл Фёдорович принял решение постараться уже на этот раз покончить с воспоминаниями той давней истории, которая была переломной в судьбе и закончилась именно так, как закончилась, в малой степени благодаря действиям, предпринятыми самим грешником, но главное – это заслуга супруги, иначе… А, что иначе, лучше и не думать.
Но, если включить телевизор, то в любом фильме присутствует любовная ситуация, любовные треугольники, грешная, ворованная любовь, и в большинстве случаев, эта любовная связь, которую мы называем прелюбодейство, всегда приветствуется. Такое впечатление, что происходит распад традиционных семейных ценностей не только на западе, где не иначе, как сатана управляет миром, умами тех извращенцев, которых даже оправдывает их религиозные конфессии. Просто мир сошёл с ума и особенно страшно, что в ближнем зарубежье, в угоду тому же западу, в православное христианство пытаются втиснут противоречащие церковным канонам, правилам общежития, моральных и этических норм, делая то, что не только у нас волосы дыбом встают, но и их, и наши предки в гробах переворачиваются. Но сейчас не об этом…

– Катюша, скоро начнутся напряжённые дни и сегодня, пока ещё нашу бригаду не разорвали на два звена, нам нужно в центр съездить, чтобы подкупить самые необходимые продукты, хотя бы на первый случай. Ты пока соберись, у тебя же есть парадно-выходная одежда, мы же в люди выезжаем. А я сейчас к Васе сгоняю, решу кое-какие дела.
– Хорошо. Ты же недолго?
– Нет, конечно. За полчаса управлюсь, я же на «Максимке» … – улыбаясь, ответил Кирилл, оседлав мотоцикл.
– А почему ты его так, как человека прозвал, – удивилась Катя.
– У отца научился, он всем своим мотоциклам такие прозвища давал, как Максимка, Андрюшка, Кирюшка… но Киришка у него был мотоцикл «Москвич», ещё до моего рождения. А Максимка, потому что как пулемёт «Максим», словно очередями чередуются выхлопы из глушителя, что выстрелы из ствола знаменитого пулемёта. Кстати, отец служил пулемётчиком такого оружия. И в его честь тоже…
– Извини, а что отца уже нет, что ты так говоришь, – осторожно спросила Катерина.
– Два года, как не стало, но я никак не свыкнусь с этим. Время идёт. Я поехал.
Мотоцикл «застрочил» из выхлопной трубы чёткими и громкими выхлопами отработанных газов, а за ним поднялось облако пыли и зависло между лесополосой и рядами деревьев, из-за полного «штиля» в саду.
– Как тебя красотка отпустила, Кир? – с лёгкой издёвкой спросил Павлович.
– А, где «бугор»? – не обращая внимание на подкол Николая, спросил Кирилл.
– Десь «бугор» бригадиршу прогуливает, какие-то вопросы решают. Мабуть о разделении бригады. Чув?! – ответил Николай, вальяжно развалившись в тени рядом с вагончиком.
– Чув. Сам найду, раз ты не знаешь.
– Чё, не знаю, знаю. Коли їхав ти не бачив? Ваны там в начале квартала…
– Ни бачив. Хорошо, найду, – не вставая с мотоцикла, Кирилл развернул мотоцикл и поехал искать Василия.
Возможно, услышав то, что мотоцикл разъездился вокруг квартала, Василий появился бысро, чуть не бросившись под колёса мотоцикла из междурядья, в сопровождении Елены, как всегда, с улыбкой на лицо.
– Шо случилось? Пожар, чи шо? – сразу вопросом встретил Кирилла «бугор», – Жалуйся.
– Вася, вы тут порешали, что нужно? Елена, я «бугра» на пару минут украду, лады? – иронически спросил Кирюха.
– Не на входины зовёшь? Или вы ещё не обжились там? – явно съязвила Елена, имея ввиду новоселье Кирилла и Кати.
– Да, нет. Это рабочие моменты, по мелочам. Можно тебя, – Кирилл, легко положив руку на плечо Василия, у которого, практически от плеч начиналась голова, шея была, слово втянутой, как у черепахи, но «проход под раковину» был узок, и голова остановилась на плечах.
– Ну пойдём.
Отойдя метров на пятнадцать, Кирилл, без вступления спросил:
– Вася, черешня с ночной смены есть? – имея ввиду ту, неучтённую, приготовленную для продажи и других личных нужд, – мне пару ящиков нужно. Детворе отвезу, пока время есть.
– Ну ты же знаешь, там в лесополосе, как обычно, прикрытые ветками. Только два, а на остальные клиент должен подъехать. И ещё это, ты с внешней стороны подъезжай, чтоб не «спалиться», – объяснил Василий.
– Ну это я знаю. Хорошо. Если что, я на пару часов отлучусь, домой съезжу, – сказав это, Кирилл направился к мотоциклу, но вопрос Василия остановил его.
Тот, повременив, выпалив, как из «обреза» в спину:
– Ты любовницу тоже повезёшь знакомить с женой?
Хоть Кирилл и не повернулся, понимая, что на лице «бугра» ещё расплывается от уха до уха ехидная улыбка, остановился только на секунду и вполне серьёзно ответил:
– Да, конечно, обязательно повезу, – без малейшего намёка на иронию, ответил Кирилл, «с полпинка» запустив движок и добавив, – вам ничего не нужно купить? – но не дожидаясь ответа, резко, с пробуксовкой тронулся с места.
Загрузившись с утренней росой сорванной черешней, Кирилл направился к вагончику, где, сидя на верхней ступени сходней сидела Катерина, грустно смотря на приближавшийся знакомый транспорт.
– Я уже думала, что ты уехал сам, раз долго не было и думаю, стоит ли одевать платье или так, как пацанка, в спортивном сойду. Кто там меня знает? А, если у тебя спросят, ответишь: «Не знаю я её, первый раз вижу…» – и все дела.
– Кроха, ты серьёзно решила остаться здесь на всё лето? Если так, тогда слушай, что тебе старшие говорят. Иначе… – Кирилл запнулся, сомневаясь, говорить или нет.
– Или что? – как-то с подвохом, даже ехидством, спросила Катя, – в угол поставишь или ремнём выпорешь? – словно «подавившись» последними словами, закатилась заразительным смехом.
– Это считать, как ответ? – серьёзно спросил Кирюха, – тогда, «с вещами и на выход», как говорится. Я тебя до вокзала довезу, а там решай куда, что и как.
– Пошутить нельзя. Что тебе там настроение испортили или что?
– Времени мало, чтобы разборками заниматься. Едешь, одевайся и вперёд.
Кроха молча заскочила в вагончик и через минуту показалась в ярком, даже броском платье зелёного цвета, под цвет её глаз.
– Красивое платье! А ты не хотела одевать.
– Правда?! Тебе нравится? А я ещё сомневалась… 
Кроха спрыгнула со второй ступеньки вниз. Юбка платья моментально превратилась в купол парашюта, вобрав внутрь себя поток встречного воздуха. Толи от этого эффекта, толи от восторга прыжка, Катерина охнула, чуть присела, пытаясь прижать юбку к бёдрам, обхватила обеими руками и, потеряв, при приземлении равновесие, врезалась, падая вперёд, головой в живот Кириллу. Тот схватил её за плечи и приподнял.
Катерина, закатываясь смехом, подняла взгляд снизу вверх и на её щеках появился здоровый, с легким оттенком стыдливости румянец на щеках. Потом, успокоившись, спросила:
– Видел, да?
– Ты о чём? – в недоразумении спросил Кирилл.
– Какое я бельё… трусики одела?
Кирюха от души закатился смехом:
– Знаешь, я только этим и занимался, что кружева на трусиках рассматривать вместо того, чтобы тебя ловить.
– А зря! Я их для тебя одела, ни разу неодёванные ещё. Два часа выбирала… А, ты…
– Потом похвастаешь, вечером. Поехали. А я целый день буду голову ломать, пытаясь угадать, какого они цвета. Хотя, я их и так вижу, они же через платье просвечиваются!
– Как? – испугано, прижав юбку и обтянув ею берда, пыталась увидеть тоже самое, – врешь же?!

День был прекрасный. Мотоцикл, уверенно управляемый, Кириллом, мотоциклистом с 25-летним стажем, скатившись на второй передаче и удержанием колёс от разгона ножным и ручным тормозами, спустился с крутого косогора, на плато которого размещались сады, вниз, в долину, где под горой располагались лентой селения, а за ними река и лес. Катюша, сидевшая на заднем сидении, крепко уцепившись за Кирилла, всё же, из-за уклона, сползала и налегала всем своим, хоть и куриным весом, на водителя, периодически, на кочках ударяя козырьком своего шлема о шлем впередисидящего, напоминая, что он едет не один и крепкие объятия означают не только силу чувств, но и страх спускаться с крутой горы по глубоко изрытой виляющими зигзагами, ливневыми  потоками дороге.
Когда съехали вниз, тол оказались на неплохого качества асфальте главной дороги, соединяющую все села правобережья Миуса воедино, как нить бусинки в монисто или на женских бусах, пассажирка чуть ослабила хватку, чтобы рассмотреть хорошо всё вокруг. Здесь она никогда не была. Если долину, расположенную за западным склоном горы, она могла, при желании, хоть и ограничено рассмотреть из окон электрички, но эту широченную долину, уходящую далеко за горизонт на восток, не видела ни разу и природа здесь была запоминающейся своей привлекательностью, в отличие от бескрайних степей, которые потянутся километров через пять дальше на восток. Извилистость речки можно было представить, наблюдая с горы по конфигурации лесных насаждений, делающих эту территорию местами отдыха и не только местных жителей, где под высокими кронами дубов и других лиственных деревьев, вблизи реки, было удивительно свежо, даже в жаркие июльские дни и, завораживающе красиво. Но это всё уже располагалось на левом берегу реки, на которой разместился и посёлок, в который держал путь Кирилл со своей спутницей, которой предстояло увидеть ещё и не это.
В свой посёлок Кирилл заехал с трассы, с той её стороны, откуда было ближе всего до дома. И при этом вероятность того, что он мог бы столкнуться со знакомыми или соседями, были минимальными.
«Ты, что совсем страх потерял? – прорвавшись откуда-то из глубин душевных и оттеснив все предыдущие мысли Кирилла, его внутренний голос стрелою вонзился в его воспалённый длительными размышлениями, в попытке найти выход из этой нелёгкой ситуации, в которую он попался, как «умная крыса – головой». – Ты, что творишь, тебе жить надоело? А я здесь причём? Я же другого «жилья» не найду, да и это меня устраивало вполне. Может я тебе, конечно, порою немного поднадоел, но ты же, хоть иногда, но со мной соглашаешься. А сейчас, что? Что, я у тебя спрашиваю, что сейчас будет? Вот так взять и без подготовки, сначала в любовный омут с головой, а теперь в прорубь с камнем на шее… Ну, Кирюха, убил без ножа!»
«Молчи, хоть ты. Знаю и понимаю о чём ты. Ты думаешь, что мне легко вот это решение далось? Как бы ни так. Чему быть, тому не миновать. Я больше не могу врать, а вернее молчать. Хоть наполовину, но человеком же нужно остаться, а не полноценной свиньёй и подлецом. Ты лучше меня поддержи, чтобы я не сорвался, был спокоен и рассудителен, иначе… – Кирилл так глубоко вздохнул, что пальцы Катерины практически разошлись «в замке» на его груди, – Договорились?!»
«А куда же мне от тебя-то, как ты любишь говорить: «Куда ты денешься с подводной лодки?» Если тебя будут бить, на мне синяков не будет, хоть самолюбие и пострадает, конечно. – Внутренний голос притих в ожидании ответа Кирилла, но тот молчал – видимо, уже на что-то решился и, не сдержался сделать последнюю, слабую попытку что-либо изменить к лучшему, по его мнению, по мнению духовной составляющей индивидуума, – слышь, уже почти приехали. А, может, мы мимо проедем, а?»
Ответа не последовало, а вместо него резкий поворот на коляску и ещё три-четыре секунды отдаляли этот момент от того, как запищали колодки одновременно и заднего, совместно с колясочным, и передних тормозов. Но и этого не хватило для того, чтобы переднее колесо не толкнуло ворота, которые отозвались приличным грохотом, который не услышать, даже в доме было нельзя.
– Ты куда меня привёз, Малыш? – голос Кати явно дрожал, она предчувствовала подвох, но какой?
– Вставай, приехали!
– Может, я сидя обожду? – сопротивлялась команде Кроха.
– Поверь, так будет лучше. Не бойся, я же не боюсь.
Отворилась калитка и быстро один за другим выбежали дети, девочка лет тринадцати и мальчик, роста такого же или чуть выше, но по возрасту чуть уступал сестре с виду.
– Здравствуйте! – растеряно, со стеснением произнесли подростки, остановившись в нерешительности.
Это были дети Кирилла, которые услышали знакомый звук мотоцикла и выбежали поспешно встретить отца, который за две недели только один раз до это приезжал, и-то они тогда, где-то бегали и отца не застали. Чужая, незнакомая молодая женщина их смутила, она стояли, словно вкопанные, не зная, что говорить.
– Здравствуйте, здравствуйте! – отозвался Кирилл и слегка пригорнул обоих двумя руками на секунду, прижав к себе и отпустил.
Дети так же быстро скрылись за калиткой.
– Твои?! – так же волнительно спросила Катя.
– А, что не похожи?
– Сын похож. Дочка – нет Ты чего удумал? Иди сам. Что ты там хотел?
– Пошли. А иначе все соседи соберутся и начнут допытываться, кто ты да что ты… Вон там, под виноградником в тени посидишь. А я сейчас тут порешаю, недолго и поедем за продуктами. – Кирилл при этом открыл багажник и начал доставать оттуда ведерные ящики с черешнями.
Установив ящики на стол во дворе, почти волоком завёл Катерину и усадил на длинную лавку вдоль забора, за которым уже живой изгородью размещались кусты винограда. Здесь действительно была хорошая тень и пока ещё держалась прохлада.
Любаша была на кухне и, конечно, уже всё знала, какой «сюрприз» ей приготовил благоверный или правильнее сказать – её неверный муж. Она стояла на кухне за столом, готовила обед. Повернувшись в пол-оборота к мужу, спросила стальным голосом, которого Кирилл, пожалуй, за всё время супружеской жизни не слышал:
– Ну и как это понимать? Кто она, твоя новая пассия?
– Любаша, присядь! Пожалуйста, я прошу.
– Некогда мне, нужно обед готовить, детей кормить. Ты об этом, небось, ни разу и не вспомнил?!
Кирилл промолчал и присел за кухонный стол, пытаясь заглянуть в глаза жены, которые она прятала от него, опустив вниз. Аккуратно положил свою руку на правую руку Любаши, в которой, она ножом шинковала капусту на борщ и слегка прижал к разделочной доске, скорее всего с целью прекращения стука, который создавало лезвие ножа, освободившееся от сопротивления многослойной сочной плоти кочана ранней капусты, о доску, при выходе из среды сопротивления.
Люба подняла на мужа покрасневшие глаза, с выражением лица, в котором читалось презрение и желание кричать, но этого делать было нельзя, так как это было бы только дополнительный бонус в пользу той, которая наслаждалась прохладой в тени двора, а может быть и не совсем так. Но в данном случае, хозяйку дома это мало волновало.
– А дети, где? – спросил Кирилл.
– А, вспомнил. Сбежали из дому через задний двор. Думаешь, что они малые и ничего не понимают? – после попыток освободить руку, освободила нож и разжав руку, положила её ладонью на стол.
Кирилл так и держал свою руку сверху. Ему трудно было начать разговор, к которому он готовился не один день и даже штудировал свою признательную речь. Потом глубоко вдохнул, выдохнул и тихо заговорил:
– Прости меня, Любаша! Прости! Да, ты права, это моя любовница. Она свободная женщина…
– Какая женщина? Она тебе в дочки годится, – перебила Кирилла жена.
– А ты её видела?
– А ты, как думаешь? Забыл уже, что у нас окна на все стороны света и во двор три окна? Да ещё с таким грохотом явились, что завтра вся улица будет обсуждать явление блудного мужа… Что мне чемодан тебе собирать? Где с ней жить собираешься, в шалаше?
– Люба, помнишь, когда мы только поженились и заключили негласный договор: если кто-то разлюбит или изменит, то первая, кто об этом узнает, будет его или её  половинка? В данном случае, это ты. Я признаюсь в своей измене и прошу меня выслушать, а потом казнить.
– Тут и так всё понятно. На молоденьких потянуло? Я уже старая, да?
– Что ты говоришь? Ты – моя жена и мать моих детей…
– Настрогаете ещё себе детей…
– Люба, прости! Но я не мог скрывать то, что произошло. Может быть, неведение до поры, до времени и устроило бы обоих, но всё равно, «как шило в мешке не утаишь», так и … И, если и так, как ты решила, то прошу с вещами повременить. Ты верно сказала, в шалаше, где я живу, платьевых шкафов не предусмотрено.
– Ступай! Глаза бы мои тебя не видели… – Люба, освободив свою руку от удержания Кирилла и стала с особым «ожесточением» кромсать капусту, «подсаливая» периодически слезами обиды и ненависти предательства самого близкого досель человека, с кем, пока, как минимум, была связанна невидимыми на глаз, прописными в документе узами замужества.
– Люба, я черешен привёз. Из них вкусное варенье получится. Дети не поедят так много. Сваришь?
– Какое варенье? Горькое оно, это твоё варенье, горькое с ножом под сердце… Иди уже, видеть не могу!
Кирилл, после некоторого раздумья, попытался поцеловать жену в щёку, но она быстро отвернулась, вздёрнув плечо вверх и им же угодила в приближавшийся к ней нос мужа. Получив толчок, Кирилл резко отстранил голову, машинально хватаясь за нос и, сделав шаг назад, промолвил:
– Я через неделю приеду. Подумаем оба и тогда спокойно всё решим. Хорошо?!
Любаша не ответила и никак не отреагировала на предложение Кирилла. Да и что она сейчас могла ответить? В голове одни эмоции и к тому же в них ни капли позитива. А стало быть, дров, если нужно наломать – самый подходящий момент.
Кирилл вышел во двор серьёзным, каким Катерина его ещё никогда не видела. Она так и сидела на лавке, но была во дворе не одна. Рядом с ней стоял брат Кирилла, Владимир, двойня Кирилла. Он был не женат и проживал с родителями по соседству.
– Привет, брательник, – как обычно, с добродушной улыбкой, протягивая Кириллу руку для приветствия, громко и радостно произнёс Володя, – ты знаешь, а у меня новость. Хочешь, поделюсь?!
– Ну, не знаю. Если добрая, то делись, конечно.
– Добрая, ещё какая добрая! Я женюсь! Вот, смотри и невеста моя уже согласна. Да, Катюха?
– Ну, а почему бы и нет, – поддерживая игру слов Владимира, ответила Катя, – я девушка свободная. Ну, если калым будет достойный, то почему бы и нет. Я согласная…
Катерина улыбалась, но в улыбке читалось напряжение, она глаз не сводила с реакции Кирилла на происходящее и пытаясь угадать, какой разговор состоялся у Кирилла с женой. Хотя даже вид его говорил о серьёзности и сомнений не осталось в том, что он соврёт по поводу её, этой красотки в шикарном, для повседневного ношения, тем более в жаркий июльский день, платье. Но и обижать брата Кирилла резким прерыванием его фантазий тоже не хотелось. Видя намерение Кирилла уходить, девушка поднялась, протянула Вове руку на прощанье и произнесла:
– Приятно было познакомиться. Вы человек доброй души, я это чувствую и верю, что девушку в обиду не дадите. Та, с кем вы свяжите жизнь, должно быть, будет с вами счастлива.
– Да чё-то пока никак. Приходится радоваться не своим детям, а племянникам. Но скоро всё будет иначе, да?!
– Конечно! – не желая обрывать брата Кирилла, как говорится «на самом интересном», Катя лишь улыбнулась и слегка покланявшись, двинулась вслед за Кириллом, добавив, – счастливо оставаться.

Следующая после этого разговора с женой, а может быть, и ещё раньше, с того момента, как в жизнь Кирилла не вошла, а ворвалась, снеся дверь с навесов, новая жизнь, не та, спокойная и рутинная, а бурная, кипучая, не дающая покоя ни днём, ни ночью, двойная и грешная жизнь, где праведная её составляющая была только в его подсознании, в его внутреннем я, с которым он всё чаще и чаще, дискутируя, приходил даже в негодование от безысходности положения. Почему? Он, всё же по-прежнему любил свою жену, с которой судьба подарила случай встретиться намного раньше, чем с Катериной, но с тем же результатом – влюбился ещё раз и снова с первого взгляда. Но не бывает же так или бывает? В крайнем случае, многожёнство у нас, не только не приветствуется, а есть смертный грех.
Шло время, а он не мог найти из этой ситуации выход, не понимая, как живут спокойно те, кто годами изменяет своим жёнам или жены мужьям? Неужели их не мучает совесть, как минимум? Видимо, они в полном плену у лукавого, им это нравится, они испытывают удовольствие и удовлетворение всем своим желаниям и капризам.
«А, чем я от тех отличаюсь, – оставаясь один-на-один со своими тяжелыми мыслями, раздумывал Кирилл, – тем, что линчую себя и только тогда, когда Катюшки, Крохи, нет рядом и, стоит ей появиться, а она, если покидает его, то не больше, чем на пять-десять минут и-то редко, и сразу все тягостные мысли улетучиваются. Но ведь выбор нужно всё равно, рано или поздно, сделать или его сделает, если уже не сделала та, у которой подобные мысли вообще в последнее время не покидают её разум. Она просыпается с ними и усыпает с ними, и ночами они ей не дают спать. Кому же из нас легче? Я ною, мне тяжело, душа разрывается, а ей как, моей Любаше?!»
«А ты монету брось. Если «орёл» – решайся на новую жизнь, бросай жену, детей, а, если «решка» – беги, пока не поздно, падай на колени, проси прощения, брось, в конце концов свою новую пассию, – внутренний голос с некой издёвкой, но говорил всё же разумные варианты, на один из них когда-то придётся согласиться, – или есть третий вариант, ничего не менять, жить, как ни в чём не бывало, ждать, на какой берег выбросит течение, тот вариант и принимать. Но учти, возможен и крайний вариант, когда тебя отвергнет и молодайка, и не примут в семье. Есть такое понятие, ты должен его знать, ведь не дурак же, как «точка невозврата». Ты её должен очень чётко определить для себя и опасаться балансировать на её грани, можешь не удержаться».
«На сей раз с тобой не поспоришь. Вот, если бы ты уверенно сказал бы мне, сделай так, это единственно верное решение, а ты всё «пасьянс» вариантов раскладываешь, – обиделся на свой внутренний голос Кирилл, – тебя бы в «мою шкуру», я бы посмотрел тогда…».
«Ну рассмешил ты меня, брат. А я в чьей шкуре сейчас нахожусь, а? Не в твоей ли? Единственное то, что ты часто поступаешь вопреки моим советам и рекомендациям, – казалось, что этот издевательский в какой-то степени смех вот-вот вырвется из Кирилла, пугая всех, кто мог бы в этот момент находиться где-либо рядом. – Ладно, скажу, если ты вообще можешь сейчас к кому-либо прислушиваться. Ты себя в зеркало давно видел? Ты похож на того лося, у которого глаза в кучу во время гона. Он даже деревья рогами сшибает, прёт, что танк, попробуй остановить. Только пулей, разве что».
«Ты это к чему, – спросил Кирилл, – накаркай мне тут, жаканом скажи ещё, получше в данном случает, чем пуля будет».
«Если тебе в лоб бить, то и жакан не пробьёт брони твердолобой, – всё продолжал искушать Кирилла выйти из себя, желанием «уколоть» или даже «укусить» побольнее за то место, которое, что созревший фурункул, чуть тронь и прорвёт, – тебя нужно бить ровно в то место, которым ты сейчас мыслишь, но не в ту, что бронёй защищена…».
«Ох и договоришься ты… – сердился, не находя выходя, Кирилл».
«И что будет? Завалишь меня, что лося? – выдержав секунд пять внутренний голос продолжил, – не забывайся. Я через пулевое отверстие улечу, а у тебя другой житухи, спокойной или бурной не будет».
«Спасибо! Уболтал! Главное, что я теперь знаю способ твоего спасения от моего занудства. Но я тебе такого приятного случая предоставить не намерен, не надейся даже. Так что терпи, моё я. Это говорю тебе я, твоё материальное ты».
«Знаешь, я вспоминаю, когда тебя не женщины интересовали, а только выпивка. Золотое время было. У тебя была только одна мысль, как напиться и как бы с утра поправить здоровье. Ни угрызений совести, ни поиска верное решения, от которого что-то зависело. А ещё говорят, что это были «застойные времена». Ты тоже так думаешь?»
«Отвали. Если не хочешь помогать мне в поиске выхода из этой за…, ну ты понял из чего, то хотя бы не отвлекай», – Кирилла начал уже раздражать этот его же внутренний голос.
«Как знаешь. Но я бы посоветовал: первое, оставить девушку в покое, просто скажи, что это была ошибка и ты разобрался в чувствах, их просто больше нет, было влечение; второе, побыстрее езжай домой и кайся, прося прошения у матери твоих детей. Всё, я умолк. Будешь спрашивать совета – меня нет».