Лёхина тайна

 - А пацанёнок рыжий с Леной Палной сожительствует как с женой! - на еженедельных признаниях в храме имени бессмертного младенца Попия прошептала язвительной скороговоркой прямо в бледное ухо дьякона Иоанна, именуемого в народе не иначе как Ванька Крест, румяная от собственной важности баба Ира, мать той самой Розы Васильевны которую однажды видели совершенно голой во дворе собственного дома.

 Дьякон выпучил изумлённые глаза, мелко заозирался, не слышит ли их кто из прихожан.
 - Как так, сожительствуют? - сказал он это громче, чем хотел и звук его тонкого юношеского голоса прыгнул под купол с облупившейся краской, из под которой уже отчётливо проявилась старая фреска с длинноволосым мужиком в белом халате омывающим трёхпалые ноги зеленокожему существу.  - Лёха что ли?
 - Да, Лёха этот. Каждый день шастает к Лене и соседи уже мне рассказывали, что там у них прямо веселье происходит непотребное.

 Дьякон на мгновение призадумался, даже представил себе как этот малолетний рыжий умник Лёха мнёт пышную грудь ещё вполне себе аппетитной Лены Павловны, учительницы химии. Всего в одну незамеченную ни кем секунду, Ванька Крест сочинил себе целую новую жизнь, в которой он не служит в храме, а, выпив банку пива, идёт под ручку со своей прекрасной женщиной, обожаемой и головокружительной Леной. Он увидел, как все смотрят им в след и завидуют ему, Ваньке. Как он входит с ней в её квартиру и она, как только закроется дверь в подъезд, снимает с себя всю одежду и ведёт Ваню к кровати. И сладость тяжёлого желания обрушивается на дьякона липким вкусом женского тела, ароматом её форм, он зарывается в неё, исчезает без остатка, растворяется в Лене Павловне. Он…

 Крупная капля пота срывается с бледного лба дьякона и, медленно кувыркаясь в воздухе, падает прямо на старый пористый нос бабы Иры, тянущей опять свою физиономию к уху Ваньки Креста с новыми подробностями сплетни.

 - Так! Хватит болтать, женщина! - тонким голосом выпалил Ванька. Кто был в храме обернулись на звук. Крест продолжил, но уже тише. - О своих преступлениях надо говорить, старая, а не совать руку в чужие штаны. Ясно?
 
 Старуха не ожидала такой реакции, ведь до этого всякий, кому она рассказывала эту восхитительную тайну - реагировал бурно и жадно внимал каждой мелочи. А бабуля ещё и от себя надобавляла к рассказу таких пикантностей, что история настолько полюбилась во дворах и подъездах, что бабе Ире приходилось иногда её даже повторять, как повторяют популярную передачу по радио. Дошло до того, что накануне утреннего признания в храме, бабку пригласили в дом начальника охраны мэра на празднование трёхлетия его дочурки, и там баба Ира рассказывала эту историю четыре раза, пока гости сидели за столом и отмечали. Она, может, рассказывала бы и дольше, но от съеденного картофельного торта у неё раздулся живот и ей пришлось отпрашиваться домой. А сейчас, когда она уже считала себя на пике славы и всерьёз решила даже начать зарабатывать, рассказывая свои истории, как это делают лицемеры у Столба, реакция Ваньки Креста сбила её с толку.

 - Так ведь, это ж разврат, - залепетала она, залившись краской и впервые испытывая незнакомое ей дискомфортное чувство стыда за себя.

Дьякон уже не переживал, что его все услышат. Отчаяние, бессилие и злость захлестнули его, залили лицо свинцовой краской и что-то раскалённое и гадкое разливалось внутри него от самого солнечного сплетения до корня лунной развязки, и от осознания абсолютной и бесконечной недосягаемости своих страстных желаний, он захотел задушить бабу Иру, чтоб глаза её подлые повылезали из глазниц и пухлый нос раздулся как мячик и лопнул бы. Но, вместо убийства, он горько покачал головой, плюнул на гулкий бетон пола и тяжело сказал, сдерживая слёзы:
 - Дура ты старая, коза полоумная, рогатая дырка, вот ты кто. Тумана объелась и ходишь тут. Пошла ты вон из места этого.

И развернулся дьякон резко и сам зашагал быстро к двери у алтаря. А бабка стояла, разинув глупый рот и не могла пошевелиться. Она в минуту поняла, как рушатся судьбы и мечты. Ей казалось, что все вокруг сейчас пристально смотрят на неё, смеются и шушукаются, обсуждая то, как её отругали обзывая. Ей было очень тяжело сейчас. Она густо покраснела.

 Дьякон стучал пятками потёртых ботинок по жестяным пружинистым ступеням винтовой лестницы в подвал и уже слышал грохот так называемой музыки из магнитофона настоятеля. Ванька вдавил кнопку звонка, музыка резко оборвалась почти сразу и дверь распахнул гигантских размеров человек, лохматый и бородатый, как леший. Кожаный фартук был надет на голый его торс и, когда великан поднял на затылок сварочную маску, большие добрые глаза уставились в дьякона.
 - Иоанушка, ты кончил?
Дьякон, не отвечая, прошёл внутрь мастерской и со скорбной рожой плюхнулся в кресло. В складках своего длинного баллахона он отыскал карман и вытащил медный портсигар с выдавленными инициалами на крышке “Д.П”, запалил самокрутку и выпустил густой шар дыма. Настоятель закрыл дверь и, не переставая улыбаться, внимательно рассматривал странного Ваньку.

 - Ты что это, братец? Не иначе как в тоску впал, а?
 Ванька тряс задумчиво и нервно головой, а взгляд свой упёр в одну точку. Долго молчал, а потом его прорвало:
 - Брехня всё это! - выпалил он. - Брехня, брехливая брехонская брехня и всё тут!
Живёшь, как крыса в этом городе и не знаешь, есть ли хоть что-то там за лесом, за этим забором. Ни туннелем, ни вплавь не сбежать отсюда никогда. Всё, это всё на всю жизнь, навсегда! Мы все заперты тут, как Толик Хмурый в своей тюрьме. Так нет же, этого нам мало - мы себе ещё и законы внутренние выдумали, бога какого-то боимся, запрещаем себе всё самое желанное, всё то, о чём я, лично я думаю кажду минуту, всегда думаю, постоянно. Я бабу хочу! БАААААБУУУУУУ ХОЧУУУУУУ! - заорал Ванька, подскочив из кресла и выронив окурок. - Хочу жить с бабой, целовать её, пиво с ней пить и под ручку ходить в магазин! Этот проклятый химзавод - вот наш бог! Ясно? Он же и дьявол, он наше всё. И проклятье это наше на постоянно. Это он за нами следит, это от него все беды, там страшная сила живёт.

 Дьякон обессиленный повалился обратно в кресло и закрыл ладонями дрожащее лицо, между пальцев потекли слёзы.