Памир-Курчум! часть 3

3.Первая работа на заставах в составе
группы офицеров округа и курьезнейший нарушитель.
Началась работа с того, что от заставы «Ашалы» я решил показать дорогу на «Карачилик» «по промежутку», короткую, но в результате плутаний на «простом» участке сумел кое-как вывести колонну из двух машин на систему по «первой линии» и мы только тогда выехали на заставу. Учитывая мое недолгое нахождение в должности, все только посмеялись над моим знанием участка и вскоре мы приступили к проверке пятой, третьей, первой заставы. От «Ашалов», не без оснований предрекая провал, комендант сумел отвести комиссию, также не попала на проверку и неплохая вторая застава; типа «проверим через одну». Проверка проходила средненько, к тому же не охватывала сто процентов личного состава. Было заметно, что боевая подготовка в нашем отряде не относится к приоритетным дисциплинам. Офицеры застав по поводу оценок особо не переживали, а значит и личный состав тоже. Я вел себя соответственно; проверял, что указывал мне старший группы, подводил итоги, но не более. А что оставалось делать, не рвать же задницу на показ?
В будущем я понял причину такого отношения начальников застав к боевой подготовке. Наш отряд был «старый», к тому же очень «рыбно-маралий», так что фавориты были штатные, которые и становились передовиками. С остальных, кому ставились показатели хуже, за эти самые показатели тоже особо не спрашивали, и существующее положение дел всех устраивало. Изменялось такое вялотекущее положение дел только в случае какого-нибудь чрезвычайного происшествия, если оно вдруг, не дай Бог, случалось в подразделении. Тогда это подразделение, само собой, становилось худшим и командиры получали по полной программе. Так что стимулов у офицеров заниматься боевой подготовкой не было. Главное было задержать возможного нарушителя границы, да не допустить чрезвычайного происшествия. Так что, как я понял позднее, если не изменить существующее положение дел, то и боевую подготовку существенно улучшить невозможно. Тогда же я этого не знал и самонадеянно думал, что мне по силам оживить этот вопрос. Ну да ладно, это так, небольшое отвлечение.
Окружная группа тоже излишками усердия не блистала. Близость Иртыша подгоняла заядлых рыбаков, которым был и старший группы, очень уважаемый мной лично Александр Иванович Москалев, к выдвижению на «Алкабек», на пирс, на рыбалку. Так что часам к семнадцати нас уже на первой заставе встречал начальник, старший лейтенант Шишков. Едва мы оставили в «приежке», что была прямо в здании заставы свои не хитрые пожитки, как почти весь состав группы сразу же собрался ехать «проверять моряков на пирсе», оставив на заставе лишь меня, как самого молодого, поставив задачу провести проверку личного состава заставы на предмет знания общевоинских Уставов. Этим я и занимался почти до темноты, пока мои старшие товарищи и начальники, среди которых кроме полковника Москалева находился и начальник штаба отряда подполковник Абайдильдинов, который только принял должность.
Оценки по Уставам я поставил «от балды», так как мерил еще меркой начальника заставы, причем отличной, но уже как заместитель коменданта не имел права быть полностью объективным в составе «окружной» группы.
-Никуда они от меня не денутся, - подумал я, - еще не раз и не два смогу их задрючить этими саамами Уставами.
Все бы ничего, но в отличии от солдат и офицеров заставы, я дико страдал от комаров, которых «местные» не замечали. Мучения мои закончились только в бане, куда нас вечером пригласили, а после мы расположились в «приежке» отдыхать. Там комаров тоже не было, их просто бойцы всех выбили. Тем не менее, сон у меня был беспокойный; мне снился комариный писк! Я просыпался, прислушивался, убеждался, что комаров нет, и засыпал снова. Только же наступал здоровый и глубокий сон, как у меня в ушах снова «звенело»? Промучавшись таким образом часов до пяти, я решил подниматься.
Поднявшись в канцелярию заставы, я обнаружил, что начальник заставы лично выпускает наряды. Я был этим несказанно удивлен и высказал ему:
-Шишков! У вас что, больше не кому наряды выпускать во время работы группы округа? Скоро поднимутся офицеры, Вас будут постоянно теребить разными вопросами и проблемами, Вы не отдохнули, а зачем мучиться? Выпустил бы наряды заместитель, или старшина, а Вы бы подошли с утра?
-Товарищ капитан, по графику моя очередь, зачем же график ломать?
-Знаете, Вы начальник заставы, и Вам определять, кому и сколько в месяц чем заниматься, ничего страшного не будет, если начальник заставы выпускам нарядов будет заниматься реже. С утра Вам часто звонят с отряда, с комендатуры?
-Конечно, товарищ капитан!
-И мало кого волнует, что Вы ночью наряды выпускали?
-Да само собой! Всем начальник нужен!
-Ну, делайте выводы! – закончил я и пошел в умывальник, что был недалеко от канцелярии.
Только я намылил себе лицо, чтобы приступить к бритью, как услышал, что кто-то войдя в канцелярию, сообщил начальнику:
-Тащ ста шант! Часовой докладывает, что на заставу со стороны границы какой-то местный идет?
-Что еще за местный? У нас вроде местных на участке нет! Ну, встречай! – распорядился начальник.
Следом раздался топот ног уходящего воина; это был дежурный по заставе.
Я выскочил из умывальника. По пояс голый, с намыленной мордой и влетев в канцелярию спросил:
-У тебя местные на участке есть?
-Нет, тащ тан! – ответил Шишков,
-Заставу «В ружье»!!!! – заорал я, а сам кинулся в умывальник – добрить морду лица. Вслед мне раздался вой сирены, что включил начальник со своего пульта, а далее по «оповещению» прозвучала команда: «Застава, в ружье». Я собирался за то время, что застава поднимается «по ружью» закончить бритье, но не судьба. К канцелярии уже бежал дежурный, сержант Мухаметзянов, докладывая ни начальнику:
-Та ста шант! Китаец пришел на заставу!
На ходу одев рубаху, сполоснув свою многострадальную морду, я выскочил на улицу, где увидел китайца, в синей форме с погонами, с которым уже пытались беседовать поднявшиеся «по ружью» бойцы.
Ну, на …, отвалите от него! Взревел я и помчался в «приежку», докладывать.
Первым делом я кинулся к старшему группы, полковнику Москалеву:
-Тащ полковник! Китайца задержали!
Ответ меня немного ошарашил, когда «Дед Москалев», открыв один глаз выдал дословно:
-На х… нужен мне твой китаец! Я начальник боевой подготовки округа, вон начальника штаба буди!
Что оставалось делать? Я разбудил Абайдельдинова, который стал весьма резво одеваться, а я побежал обратно.
Бойцы, которых я шуганул от китайца, опять обступили его, проявив инициативу, обыскали, сложив найденные вещи на крыльце, а сами курили его сигареты. Я не церемонясь, щедро раздавая подзатыльники, отогнал их, вырвав «бычки» и побросав их здесь же, выматерился, а после высказал:
-Вы какого … лезете: А если он заразный, лечиться в Союз пошел, или диверсант, что держит отравленные сигареты? Или вообще с гранатой? Бегом на… отсюда! Ты вот и ты, охранять! – выдал я и ткнул пальцем в двух солдат, что разинув рты слушали ерунду, которую им втолковывал незнакомый капитан.
-А что вы его не связали? Ну-ка быстро, свяжите его – раздался голос подполковника Абайдельдинова, что подошел следом. На китайца, с которым пытались беседовать «знатоки» казахского, которых было человека два, и который вольно стоял на крыльце несколько минут, тут же налетело несколько солдат и в течении нескольких секунд, нарушитель границы стоял уже со связанными руками, удивленно созерцая окрестности. Это право он имел тоже не долго:
-Вы ему глаза-то завяжите! – услышали очевидцы «задержания». Это полковник Москалев, решив, что зря отправил подчиненных, сам шел на заставу, распорядился лишить китайца право наслаждаться окружающим пейзажем. Вскоре нарушитель стоял уже и с повязкой на лице, а я, придя в себя окончательно, скомандовал начальнику заставы:
-Заставу по «Ружью» поднял?
-Так точно! – ответил Шишков,
-Так вот, замполита на вышку, пусть осмотрит окрестности, а «тревожку» с Кувшиновым отправляй на проработку обратного следа, и чтобы мне точно выдали, в каком месте данный нарушитель перешел линию границы! Следы, которые найдете, накройте и сохраните! – закончил я.
«Тревожка» поднялось быстро, но когда она была готова к действиям, я решил проверить экипировку. Результатом проверки было то, что пришлось еще задержать наряд; тревожные мешки были не укомплектованы. Только минут через пятнадцать наряд начал действовать.
К моему удивлению особых разборок по нарушителю не было. Полковник Москалев немного отчитал начальник для порядка, а после завтрака мы выехали обратно, на комендатуру. Таким образом, я получил своеобразное «крещение» на своей комендатуре. Толком осмыслить произошедшие события я не успел, так как по прибытию на комендатуру подполковник Ткаченко сообщил мне, что в Усть-Каменогорск пришел контейнер с моими вещами и я отправился в город. Вот так за короткое время я уже второй раз оказался в Усть-Камане, в не чужом мне городе. Мог ли я недавно о таком мечтать? А здесь – реальность. Только вот что-то не радовали меня преимущества нового места службы; я еще душой принадлежал своему Мургабскому отряду, где мне все было близко, знакомо и понятно.

Володин добавил(а) 01.10.2012 в 14:17
4.Небольшая передышка и возможность
немного осмыслить произошедшее.
В отряде я пробыл часа два. Обратившись насчет автомашины к зампотеху, высокому и видному подполковнику Виктору Александровичу Радыгину, я получил… «ЗИЛ-130» с Ошского автобатальона. Оказывается. Здесь находилось несколько машин оттуда в командировке. Их каждый год отправляли для осуществления перевозок в «нижние» отряды. И вот я с немного знакомым «по прошлой жизни» водителем по имени Рахимжон еду в Усть-Каменогорск. Путь был не далекий, чуть больше двухсот километров, но на пути была паромная переправа, что немного задерживала время. Правда, это с лихвой компенсировалось той красотой, что первый раз открывается перед путником. Действительно, пять километров водного пути на самоходном пароме, забитом «под завязку» автомобилями, зрелище не забываемое. На пароме, под крик чаек, а после под созерцание серой ленты асфальта, я подвел своеобразный итог того, что успел увидеть за десяток дней своей новой службы.
Что мне первым делом бросилось в глаза? Несмотря на то, что отряд считался одним из лучших в округе, подразделения границы и гарнизона явно уступали «мургабским» в таком простом атрибуте, как воинская дисциплина. Это мне бросилось в глаза сразу по таким мелочам, как внешний вид солдат, их вольное поведение с офицерами, не особо маскируемая «дедовщина». Боевая подготовка тоже была не на высоте, да и не могла быть, прежде всего опять же, по причине недостаточной дисциплинированности воинов. Боевое обучение требует максимального напряжения физических и моральных сил, а такое возможно только если дисциплина военнослужащих всех категорий находится на достаточно высоком уровне. Почему так происходило? Ответ прост; командование части не ставило эти вопросы во главу своей работы, соответственно и офицеры подразделений не будут напрягаться на голом энтузиазме. Его, энтузиазма-то, надолго не хватит; нужна поддержка старших начальников. Да и трудно ждать энтузиазма от границы, где начальники были сплошь майоры, многие из них действительно устали от руководства заставами, им хотелось в отряд, в относительную цивилизацию. Винить их за это было глупо, так как это было опять же результатом той внутренней политики, что проводило командование части. В результате сложившейся системы был нарушен нормальный принцип выдвижения офицеров на вышестоящие должности. Резерв выдвижения офицеров на выше стоящие должности в отряде, конечно, существовал, но только работал формально. Если на Мургабе этим резервом пытались стимулировать офицеров, что при наличии хороших показателей командиры должны были выдвигаться на вышестоящие должности, то в Курчумском отряде причины переводов были другие, самой весомой была необходимость отправлять детей в школу, а возможно это было лишь в отряде и на комендатурах. Школы порой на границе создавали массу проблем. Например, на заставе «Ашалы» школьниками были дети старшины и начальника заставы. Так по этой причине заставской «УАЗик» ежесуточно стоял в плане именно для доставки детей в школу и из школы. Учитывая же то, что дети учились в разные смены, то получалось, что три раза за день кто-то из офицеров или прапорщиков катался за десять километров в Алексеевку! С подготовкой к выезду и «шаляй-баляй» при возвращении три полновесных часа на это вылетало.
И вообще, как я успел заметить уже за первую неделю, офицеры с застав и их жены по паре раз в неделю выезжали в Алексеевку, где в основном решали свои дела, далекие от нужд пограничной службы. Причины выездов в основном были одинаковые и звучали примерно так:
-Тащ полковник (ну, или майор, или капитан), разрешите выезд в Алексеевку, жене надо в больницу!
Ну, кто откажет? Естественно. Разрешают. Назавтра, часам к девяти кто-то из офицеров заставы, а то и с двух-трех застав, уже стоит на пороге кабинета коменданта и докладывает, что прибыл. Трудно сказать, сколько времени больные жены, а также прибывшие с ними за компанию остальные женщины с заставы, проводили в больнице, и проводили ли вообще, но только «заставскую» машину можно было непременно увидеть у всех районных магазинов, а также и в различных других местах. Возвращались же на заставы «туристы» как правило, часам к семнадцати, не раньше. Некоторые умудрялись выезжать по паре раз в неделю, так что работой по выполнению своих должностных обязанностей многие офицеры явно не перегружались. К тому же, учитывая что я прибыл с Памира, весьма экзотического края, было смешно слушать стенания пограничных жен, что «мы и та на заставах ничего не видим! Живем в дикости, в кошмарных условиях!!!». Сейчас-то я понимаю, что они были не так-то уж не правы, так как в основном это были уроженки крупных городов, и им действительно казалась дикостью восточно-казахстанская глушь! Мне же, выросшему в районном городке, что мало чем отличался от Алексеевки, а после прослужившему семь лет на Памире, условия жизни на заставах казались нормальными, а на комендатуре и пятой заставе просто шикарными! Ну что было взять с убогого провинциала? Поэтому я не понимал их, а они меня.
Единственным светлым пятном в череде невеселых размышлений был комендант пограничной комендатуры подполковник Ткаченко Владимир Николаевич; человек как я успел заметить, очень порядочный и до мозга костей военный. Единственным его недостатком на мой взгляд, являлась чрезмерная тактичность, я бы сказал деликатность, чем пользовались некоторые «уставшие от службы» офицеры. Он даже на комендатуре часто не очень загружал подчиненных, выполняя сам лично объем работы гораздо больший, чем несколько других офицеров. Тем более, что если вернуться к резерву выдвижения, то его даже не обеспечивали нормально заместителем, так как до моего прибытия на эту должность частенько ставили начальников застав, которым подписали рапорта на поступление в академию. Исполняли такие «замы» должность только несколько месяцев, а потом уезжали в Москву на вступительные экзамены. Исключались они из списков части только после того, как привозили справки, что «капитан Такой-то зачислен слушателем военной академии», и оставался комендант уже даже без формального «зама», возглавляя границу, на которой служили майоры, что просто ждали, когда же их переведут в отряд. У меня уже тогда создалось впечатление, а после укрепилось, что Владимир Николаевич тянул границу на своей врожденной добросовестности, которой командование отряда пользовалось в полной мере.
В отряде было три комендатуры, остальные коменданты были не моложе Ткаченко, но объем работы у них был несравнимо меньше. А вот «почестей» зачастую было больше. Первой комендатуре подчинялись семь линейных пограничных застав, группа малых катеров, весь летний период на ее участке работала инженерная колонна, в состав которой входили почти вся инженерно-саперная и инженерно-дорожные роты, что тоже подчинялись коменданту. Все семь застав были оборудованы сигнализационными комплексами, а четыре из них в две линии. Эти комплексы почти постоянно приносили сработки, по которым выезжали или полностью резервы застав, либо «тревожные группы». Все лето приходилось следить за контрольно-следовой полосой, а весь личный состав застав все светлое время суток чистил линейную часть комплексов от травы, которая через несколько дней прорастала снова. Зимой же, как я выяснил в будущем, приходилось прокапывать снег на пролетах системы, чтобы он не просел спрессовавшись, и опять же не замкнул нити. Зимы же здесь были типично сибирские, с метелями и жгучими морозами. Пусть и не такими «злыми», как на Памире, но порой давило и за сорок градусов. «За тридцатку» же считалось нормой. Это бесконечное обслуживание сигнализационной системы выматывало и офицеров с прапорщиками, и «срочников». На эти причины, кстати, и ссылались начальники застав, когда им сетовали (но не строго спрашивали!) на недостаточно качественную боевую подготовку личного состава.
Вторая же комендатура имела в подчинении четыре заставы, а третья целых две! И не клочка (!) системы! Люди там жили по распорядку дня, по сработкам не ездили, а выезжали в тайгу, в разведывательно-поисковые группы (РПГ) – ловить китайцев. Особенно вторая комендатура отличалась обилием задержанных нарушителей границы, хотя цена этим нарушителям была, опять же по моему мнению, гривенник за вязанку в базарный день.
Дело в том, что граница с Китаем обозначена не была, а спрос «за бугром» на различные лекарственные корни, рога марала, на мясо был огромен. На китайской территории эту деятельность осуществлять было невозможно: во-первых, там практически все было вычищено за много лет до этого времени, а во-вторых, китайские власти подобные мероприятия жестко пресекали. Вот и перли толпами контрабандисты на советскую территорию за желанными трофеями! Как информировали нас «разведчики», в случае, если контрабандист совершал две удачные «ходки» за корнями и рогами, то он безбедно жил в Китае весь год.
Пресечь полностью эту деятельность таежным заставам, на которых в ту пору служило человек двадцать пять-тридцать, а то и меньше, было невозможно, а поэтому те просто выезжали в РПГ, ловили китайцев порой даже десятками, оптом их сдавали в отряд, за что и получали поощрения. И пусть все прекрасно понимали, что после того, как РПГ, отслужив, возвращались обратно на заставы, китайцы продолжали свое грязное дело по сбору нашего «народного достояния» (которое иначе благополучно бы сгнило), показатели по нарушителям границы в отряде были высокие.
Это, конечно, не умаляло заслуг начальников застав второй и третьей комендатуры. Служба в РПГ требовала большого напряжения сил как от солдат и сержантов, так и от офицеров и прапорщиков, но все же служить на горных заставах было намного легче. В этом я убедился в будущем, когда у нас на участке комендатуры отключили систему на заставе «Александровка» и появилась возможность сравнить работу начальников застав, что были мне непосредственно подчинены.
На первой же комендатуре нарушители были другого плана. Они норовили прорваться в тыл, скрыться от пограничников, остаться в Союзе. Каждый поиск был классическим; со сработками, с «тревожками» и «заслонами». Случались и курьезы, как во время моей работы на заставе «Алкабек», что я описал выше, но это было скорее исключение, чем правило. Нарушители же, что приходили в тайгу, в Союзе оставаться не собирались. Правда, был и у нас участок границы, где были подобные «рогоносы и корнекопатели», но это только лишь небольшой участок на левом фланге заставы «Александровка».
К тому же, на первой комендатуре постоянно активно использовалась солдатская «приежка». Частенько с отряда отправляли до нашей комендатуры солдат застав второй комендатуры, что возвращались с отпусков, госпиталей, санчасти, или других командировок, руководствуясь принципом, что «в отряде им болтаться нечего». Именно поэтому они болтались на нашей комендатуре, пока случайно не подворачивалась оказия, чтобы их отправить дальше. Изредка это были машины со второй комендатуры, еще реже по каким-нибудь делам туда поднимались автомашины с первой комендатуры, а чаще всего попутным транспортом опять же оказывались автомашины с отряда. Иногда на нашей комендатуре просто ночевали военнослужащие, что не успевали в течении дня «подняться» на вторую комендатуру, порой их было слишком много. Их всех нужно было разместить, накормить и еще и не допустить в их среде безобразий. В общем, гарнизон пограничной комендатуры «Алексеевка2 был своеобразным «проходным двором».
Что же мне понравилось по сравнению с Мургабом, так это та реальная, а не формальная власть, которой обладали коменданты. Скорее даже. Если точнее выразиться, более полная власть. Если в бывшем моем отряде комендатуры руководили формально, что заключалось в отправлении на заставы двух-трех групп, во главе с комендантом, по проверке каких-либо вопросов, да разрешения перемещений в пределах участка комендатуры, то в Курчумском отряде на комендатурах были замкнуты практически все вопросы, включая обеспечением застав многими видами довольствия. Продукты, например, кроме осеннего завоза овощей, завозились на склад комендатуры, где и приходовались, а после уже, по мере поступления заявок, отправлялись на заставы. И уж, конечно, все вопросы службы решались в первую очередь комендантом. На Мургабе же, даже в случае проведения пограничного поиска, все управление шло через отряд. Были случаи, когда комендант давал команду связисту подключить его к линии связи с границы, чтобы хотя бы быть в курсе тех событий, что происходят на участке, так как у него не было возможность даже «вклиниться» в управление поиском, которое как правило, осуществлял или командир, или начальник штаба отряда. Если мне на Мургабе, по моему мнению, необходим был выезд в отряд, то я напрямую, сам лично, звонил кому-нибудь из командования отряда и спрашивал разрешения, которое, как правило, получал. Лишь после этого я звонил на комендатуру, «информируя» о том. что завтра еду в отряд и интересовался, «не нужно ли им чего?». Это было ненормально, хотя вины комендантов в этом не было, просто так работу организовало командование пограничного отряда.
В те годы я был парень амбициозный, не побоюсь сказать, что даже властолюбивый и более полная власть, несмотря и на большую ответственность, была мне больше по душе. Нравилось мне и отношение начальника отряда, полковника Солдатченкова Александра Ивановича, к комендантам. Он полностью доверял этим опытнейшим офицерам, давал им право решать вопросы на уровне своих заместителей, а во многих вопросах ставил их мнение даже выше. Коменданты могли позвонить ему в любое время суток по любому вопросу, но будучи людьми опытными, не злоупотребляли этим. Обязательный же звонок был один, в понедельник с семи тридцати до восьми часов. Коменданты, продумав все вопросы, которые для успешного решения требуют вмешательство командира, строго по существу задавали их. Вопросы, как правило, решались, но конечно, бывали и исключения. И горе было тому заместителю командира, что не решил вопрос! В будущем был случай, когда зампотех отряда, сам по себе крутой начальник и отличный организатор не отправил вовремя к нам на участок тяжелый трактор. Ну, может причины были, или забыл человек – бывает. Однако, когда через неделю полковник Солдатченков повторно услышал вопрос от коменданта про тяжелый трактор, то он просто взревел:
- Ты же мне уже про это докладывал! Что, нету?! – и после паузы:
-Жди!
После этого, уже в отдалении, слышался разнос, что устраивал командир кому-то, а потом опять:
-Сегодня у тебя трактор будет!
И правда, где-то после обеда к нам на территорию заехал «КрАЗ» с площадкой, на которой красовался необходимый трактор. Старшим машины прибыл никто иной, как лично заместитель начальника пограничного отряда по вооружению и технике подполковник Радыгин Александр Иванович. Коменданту он только буркнул:
-Не мог, что ли, мне позвонить, напомнить?
Не мог, так как комендант был уже приучен, что после звонка командиру звонить кому-то уже не нужно. Это и была нормальная исполнительская дисциплина.
Задумался я и о своем месте на пограничной комендатуре. Я и осознавал, и чувствовал, что меня не принимают всерьез, как второго человека на комендатуре. Это относилось как к начальникам застав, за исключением только в некоторой степени Шишкова и Чепанова, так и к нашим прапорщикам комендатуры. Они все работали по задачам коменданта, и места для моих задач просто не было. Если же я пытался довести до них какие-либо свои требования, то это корректно пресекалось словами:
-Товарищ капитан, комендант определил так! – хотя не всегда это было действительно «так», просто мне тактично указывали мое место. Не лезь, капитан, я уже много лет служу, свою задачу знаю и молод еще мне указывать.
Да, я действительно оказался молод. Еще недавно в нашем «молодежном» отряде я был опытен, мудр и грозен, а вот сейчас снова никто. К тому же подпортило впечатление обо мне и мое поведение двадцать восьмого мая. Конечно, не стоило напиваться, да возможно, и пить вообще. Ну, посидел бы часик, выпил бы, может, рюмку-другую и валил бы до своей пустой квартиры! Или еще лучше, сидел бы в сторонке и изучал людей, с которыми мне предстоит служить, так нет, я повел себя так, как вел обычно. Единственным положительным моментом того праздника было то, что я на попытку капитана Алексей Ткаченко слегка пошантажировать меня фотографиями, где я пьяный сплю на лоне природы, дал ясно понять, что не боюсь этого, что мне безразлично, кому и когда он предъявит эти фотографии. Этим я ясно дал понять, что уж помыкать-то собой не позволю. Тем не менее, выводы нужно было делать, а заодно и принимать решение, как вести себя дальше. Тогда у меня эти мысли еще полностью не оформились, но я кожей чувствовал, что нужен какой-то нестандартный ход, предприняв который я займу другое положение на комендатуре.
За этими мыслями быстро прошло время пути и вот я уже и в городе, в объятиях своих родственников, с которыми, в общем-то, только что расстался. Назавтра я без особого труда утром получил контейнер, но решил не торопиться, поминая паромную переправу. Если не успеем на последний паром, то ночевать на берегу Бухтарминского водохранилища мне не улыбалось и я решил выезжать утром. Пользуясь случаем. Я посетил своего бывшего солдата, Володю Шелпакова, который только что уволился в запас с моей бывшей заставы «Аксу». Парень очень обрадовался, обрадовался и я. Это был как глоток моего родного отряда, которому я пока и принадлежал душой.
Назавтра я уже прибыл на комендатуру, а вскоре навел порядок в своей квартире, постелил паласы, повесил шторы и квартира престала напоминать «приезжую», обретя жилой вид. Я уже полностью был готов к охране Государственной Границы в новой должности.
Первые занятия с личным составом комендатуры.
Вскоре я выехал на пограничную заставу «Карачилик, для организации и проведения стрельб с личным составом застав. Это был понедельник и к установленному времени на стрельбище прибыл личный состав пограничной заставы «Алкабек» с начальником заставы старшим лейтенантом Шишковым во главе. Занятия я организовал в виде комплексного огневого урока, так что солдатам не пришлось тупо стоять в строю в ожидании, когда же они будут вызваны на огневой рубеж и начнут дырявить мишени. Это не было чем-то незнакомым для личного состава и они привычно отправились по учебным местам под руководством своих офицеров, а я же стал руководить стрельбами. Нужно сказать, что в мишени солдаты попадали, но вот организованностью не отличались. Команду «к бою» отдельные выполняли медленно, долго готовились, прежде чем доложить, что «рядовой Такой-то к бою готов», что мне не понравилось и я решил поставить данный вопрос на нормальный уровень. Я прекратил стрельбы и довел до личного состава норматив на изготовку по команде «к бою», после чего сказал:
-На «тройку» - двенадцать секунд, так что через это время я даю команду оператору на показ мишеней, и время пошло. Кто не успел – тот опоздал, как время выйдет – мишени «лягут»! Ясно?! – задал я в конце вопрос,
-Так точно! – нестройно раздалось мне в ответ,
-Не слышу! Ясно?!
-Так точно – чуть более стройно ответили бойцы, и стрельба возобновилась.
Нужно ли говорить, что оценки за стрельбу, привязанные к изготовке «к бою» стали практически одинаковыми, то есть сплошные «двойки»! Начальник заставы стал нервничать, но вот солдаты на том учебном месте, где отрабатывались как раз нормативы по изготовке «к бою» стали шевелиться, пытаться делать все быстрее. Тем не менее. когда на стрельбу пришла следующая группа солдат, то результаты были прежними, за несколько минут научиться сложно.
Радости от низких оценок воинов я не испытывал, так как понимал, что я не «проверяющий из штаба», а их командир. Значит, задача научить людей моя самая первая. К тому же, не скрою, старший лейтенант Шишков был один из тех, кто принял мое старшее положение сразу и безоговорочно, поэтому вскоре я прервал стрельбы и дал команду построить личный состав. Сказав людям, что так не стреляют, я лично устроил тренировку личного состава по изготовке «к бою», причем рядом с собой оставил лишь начальника заставы, а прибывшего с ним замполита, лейтенанта Архипова, поставил в строй. Целый час люди тренировались, причем я использовал различные усложнения, пока все без исключения не стали укладываться в норматив. Только добившись этого, я возобновил стрельбы. На людей было любо дорого смотреть! Получив команду «на рубеж открытия огня «к бою», воины буквально летели в окоп, а вскоре уже оттуда доносилось:
-Рядовой… к бою готов»!
Когда все закончилось, я сказал начальнику:
-Приедет вторая партия на ночные стрельбы – пусть на заставе потренируются. Здесь я их тренировать не буду, будут «двойки» - получат «двойки»!
-Понял, товарищ капитан! – ответил Шишков.
Не мудрено, что Валера Кувшинов со второй партией так и не приехал, а приехал снова Шишков, который, очевидно, сам и тренировал людей. Вообще я сочувствовал старшему лейтенанту, так как знал хорошего парня Валерку Кувшинова давно и еще знал, что «Кувшинова е…ть, только х.. тупить»! Уж больно непробиваемым был он!
На Мургабе был случай, когда во время отпуска начальника заставы обязанности которого исполнял Валера, на заставу прибыл работать комендант со своей группой. На восемь часов в плане охраны стоял пограничный наряд, который и подготовился к этому времени в комнате службы, ожидая приказа на охрану границы. Тот офицер или прапорщик, что выпускал наряды ночью уже ушел спать, а Кувшинова все не было. Дежурный по заставе, пометавшись по коридору, не растерялся и доложил о подготовке наряда коменданту, майору Мерзлякову. Комендант же спросил:
-А кто должен выпускать этот наряд?
-Лейтенант Кувшинов! – доложил сержант,
-Ну, вот ему и звони! – распорядился комендант.
Дежурный стал названивать «ВРИО начальника» каждые десять-пятнадцать минут, но в ответ только и слышал:
-Сейчас приду!
Это «сейчас приду» растянулось на более, чем час, пока «большой начальник» изволил прийти и поставить приказ пограничному наряду. Когда же комендант резко высказал ему свое неудовольствие существующим положением дел, то Валера очень спокойно возразил:
-Тащ майор, я же сейчас за начальника заставы, а это значит, что я имею право вносить коррективы в план охраны!
У нашего находчивого и резкого коменданта не нашлось слов, кроме как сказать:
-Лейтенант, пока я здесь служу, старшим лейтенантом ты не будешь!
В итоге комендант уехал, поступив в академию, а Валера, который все же стал старшим лейтенантом, переходив в прошлом звании лишний год, перевелся «вниз». Не знаю, если бы остался он и дальше служить на Мургабе, был бы он сейчас капитаном? Вопрос риторический.
Меня удивляло тогда, и удивляет посей день, как в одном человеке могли уживаться такое безразличие к службе и в тоже время надежность и отзывчивость товарища? И этот вопрос риторический. Ну да это так, небольшое отступление.
После дневных стрельб я обзвонил начальников застав, сообщив им свои требования, и предложил потренировать личный состав по выполнению команды «к бою». Это, собственно, все и выполнили, так что дальнейшие стрельбы прошли лучше. Исключение же составили «Ашалы» во главе с майором Загидуллиным. Рашид Нургалямович по-прежнему смотрел на меня своим виноватыми глазами, на вопросы не отвечал. Если бы он не был меня старше на восемь лет, то может, я бы и разговаривал с ним более резко, а так я все же стеснялся этого человека с непростой военной судьбой. И реально не знал, что же делать? В пятницу, после того, как закончились ночные стрельбы с шестой заставой, я выехал на комендатуру. Причем, выехал с радостью, так как реально устал за эту неделю, к тому же мне понравилась и достаточно бурная, во всяком случае, в сравнении с Памиром, точно, «личная жизнь». Я пытался по-своему наверстать годы, что провел среди скал и снегов. Так что, несмотря на очень позднее возвращение, уснул я не скоро.
Утром меня разбудил звонок, который был для меня откровением. Дежурный по комендатуре оповестил, что я… ответственный и должен присутствовать на подъеме личного состава управления комендатуры! Я в душе очень возмутился и тут же позвонил Лобзину, заявив, что пусть идет и занимается с личным составом, если уж комендант его определил в командиры. Он что-то пытался мне возразить, но я в ответ заявил, чтобы тот выполнял команду, после чего проспал еще часа полтора, а появился на комендатуре к законным девяти часам.
Гарнизон пограничной комендатуры.
Лобзин же, вежливо обратившись, показал мне «график ответственных» по комендатуре, где черным по белому стояло, что я должен «ответствовать» каждую субботу, а комендант каждое воскресенье. Меня это возмутило, так как командование комендатуры по несколько суток работало на заставах, где комендант и его замы ходил на службу, на проверки нарядов, а «комендатурские» прапорщики служили строго с девяти до шести. Субботний день был коротким, до пятнадцати, а воскресенье строго выходным. Прапорщику я говорить ничего не стал, а с комендантом решил этот вопрос выяснить. Подполковник Ткаченко спросил, мне что ли трудно быть в субботу ответственным? Я с вызовом ответил, что да, после чего поинтересовался, почему прапорщики у нас так «кучеряво» живут? Комендант не нашел, что мне ответить, а спокойно сказал, что если мне так уж трудно провести в субботу подъем и отбой личного состава комендатуры, то он меня ответственным ставить не будет. Вроде бы вопрос был решен в мою пользу, но я чувствовал себя почему-то виноватым, хотя не мог взять в ум, почему же я должен помимо работы на границе еще и брать на себя часть обязанностей отсутствующих у солдат управления комендатуры командиров, почему я должен напрягаться больше, чем подчиненные мне прапорщики? Они получают меньшее денежное довольствие? Многие из них постоянно твердят, что знают и умеют больше офицеров? Так что им мешало, в свое время закончить военное училище, пройдя весь путь учебы, что посложнее, чем «срочная» служба, а после и дорасти до соответствующего уровня? Многие из них уже в возрасте, что можно было бы и «лампасы» примерять! Так нет, они выбрали другой путь! А уж если выбрали, думал я, то нечего сейчас обижаться, когда настало время, что ими командуют люди на полтора десятка лет моложе. Это им должно было быть понятным еще в молодые годы, когда меняли погоны «срочника» на прапорщика. Я не понимал, в чем я не прав, но повторюсь, что чувствовал себя виноватым. Может, потому, что пока еще ни разу не отказался от какой-либо службы? Скорее всего.
Вместе с тем я принял для себя решение, что должен наглядно показать, что можно сделать с личным составом, если им заниматься. С этого дня я много времени стал проводить с солдатами и сержантами управления комендатуры, хотя ответственным не назначался.
Начал я с заурядных требований; застегнуть крючок, подтянуть ремень, начистить «бляху». Воспринимались эти требования поначалу «в штыки», так как солдаты комендатуры жили по «графику» наших прапорщиков, за исключением, пожалуй, наличия физической зарядки. «Народ» поднимался в семь утра по команде только что подошедшего «ответственного», шел на спортивный городок и занимался чем-то похожим на зарядку. Ну а как иначе? «Ответственного» дома ждала жена с завтраком и за личный состав он не отвечал, так что сам больше солдат ждал время, когда можно было сказать:
-Закончить зарядку! В расположение шагом марш, приступить к наведению порядка!
После чего он «забывал» о своем «ответсвововании» до двадцати трех часов, чтобы подойдя к этому времени, посчитать солдат и скомандовать «отбой». Да и это, нужно сказать, не всегда выполнялось. Как-то комендант был на границе, а я, редкий случай, остался на месте. Так вот, выйдя в начале восьмого на улицу я не обнаружил на спортивном городке личного состава, а придя в казарму, застал там спокойно спящих воинов. Причина этого была, по мнению личного состава, банальна:
-Нас ответственный не разбудил!
Ну, вызвал я его из дома, а мне в ответ:
-Извините, всю ночь не спал, ребенок заболел! – и по боку личный состав.
Да и, кстати, не факт про больного ребенка, может быть и простая «откоряка» от молодого капитана. А был бы на месте комендант и ребенок бы оказался здоровым?
Далее солдаты управления комендатуры спокойно умывались, кое-как прибирались в расположении и отправлялись в столовую пятой заставы – завтракать. В девять часов они привычно выстраивались у «второго» выхода, подходил прапорщик Лобзин и распределял их на работы по принципу; главное сделать то, что необходимо, а остальных чем-нибудь озадачить. И народ занимался; кто-то делом, а кто-то и изображал деятельность. Во время обеденного времени на комендатуре личный состав, пообедав, до пятнадцати часов был предоставлен опять сам себе, после чего прапорщик Лобзин снова их распределял на какие-то работы. В восемнадцать часов это заканчивалось, так как с окончанием рабочего дня у офицеров и прапорщиков комендатуры до отбоя никто людьми не занимался.
Еще меня удивляло отсутствие ночной службы. Дежурный по комендатуре отвечал в основном, причем правильно, за обстановку на границе. Он записывал сработки системы с застав, выезды транспорта. На него выходили должностные лица застав с заявкам на получение материальных средств, то есть сержант-«срочник», человек специально комендантом лично, обученный этим вопросам, был загружен до предела. И нужно сказать, что сержанты с этими обязанностями справлялись прекрасно. Зато дежурный на пункте пропуска в двадцать три часа… закрывал на щеколду калитку КПП, ворота на замок и шел на вечернюю поверку. Часто гости с поселка, что приходили к офицерам и прапорщикам, выходили обратно самостоятельно, открыв изнутри дверь КПП, которая и оставалась открытой до утра. Иногда почему-то были открыты и «въездные» ворота, а по территории городка бродили местные коровы. Должен сказать, что это положение изменилось нескоро, лишь спустя три года, когда я стал комендантом, то распорядился обучить специально трех солдат для дежурства на КПП, с которых спрашивал и за бродячий скот, и за содержание места несения службы. Я прекрасно понимал, что солдат вряд ли сообщит о «самовольщиках», о попытках товарищей контачить с местными жителями, но тем не менее, получая приказ на несение службы, он нес за это ответственность и все же препятствовал подобным фактам. К тому же и «ответственных» я заставил контролировать обстановку всю ночь, в том числе и дежурного по КПП. Только вот время для этого было уже очень уж другое. И было это, увы, в другом Государстве.
Единственным «возмутителем спокойствия» в сонном солдатском царстве был комендант, что частенько приходил вечерами и заставлял солдат вспоминать о том, что они военнослужащие, но ему минимум половину дней каждого месяца необходимо было работать на заставах, а тогда главенствовал принцип «кот из дома – мыши в пляс». И еще удивило меня, что Иван Учеваткин, а тем более, заместитель по разведке подполковник Ертышпаев вообще к личному составу комендатуры интереса не проявляли.
Подготовка к самостоятельной работе.
После прибытия из города комендант вплотную занялся со мной, готовясь вскоре уйти в отпуск. С отпусками, кстати, в Курчумском отряде был строгий порядок, в отличии от прежнего моего отряда. Если на Мургабе у меня, например, отпуск по графику был, допустим, в июле, то получить отпускной билет я мог в любое время в этом месяце; может, первого, а может и десятого, или двадцатого числа. Еще за пару недель до отпуска я прикидывал, с какого числа мне пойти в отпуск и писал рапорт с таким расчетом. Но это еще и не факт, что я именно этого числа пойду в отпуск! Существовало множество причин, по которым я уходил в отпуск позже. Да еще и бывало, что рассчитавшись, можно было прожить в отряде дней несколько, так как в ФИНО не было денег. В Курчумском же отряде такого, допустим, у меня отпуск начинается с пятого числа. Я же мог рассчитаться за несколько дней до этого, побывав в отряде, а после, с отпускным билетом в кармане, возвращался на границу и спокойно работал до этого самого пятого! Это позволяло заранее заказать билеты в дорогу, спокойно собраться, без суеты, так как рассчитываться уже необходимости не было.
Комендант должен был идти в отпуск в июле, так что на то, чтобы подготовить меня для исполнения своих обязанностей, у него был всего месяц. Работы было много, да она еще и усложнялась тем, что требовалось постоянно отвлекаться на решение внезапных задач. Одна из таких «внезапных» задач была создана на застав «Ашалы». Как-то я работал в кабинете с какими-то бумагами (что, кстати, терпеть не могу), как раздался телефонный звонок. В трубке «тапика» я услышал уже ставший знакомым голос начальника заставы майора Загидуллина, что доложил мне:
-Товарищ капитан! У меня во время чистки системы рядовой Санников упал и сломал себе челюсть!
Коменданту он не доложил потому, что тот вышел из кабинета, и я, дав команду срочно вести солдата в районную больницу, пошел его искать. Владимир Николаевич, выслушав меня, выругался в адрес заставы «Ашалы» в общем и лично Загидуллина в частности, после чего коротко сказал мне:
-Поехали в больницу! Учеваткина позови!
Ехать нужно было на другой край села, так что вскоре мы с комендантом уже вошли в приемный покой, где увидели солдата с разбитым лицом. Первое, что я спросил, то кто его привез?
-Начальник! – не без труда ворочая челюстью, произнес воин,
-Ну, и кто тебе челюсть сломал? – тут же спросил я,
-Упал, – ожидаемо ответил воин.
Но здесь сразу в разговор вступил комендант:
-Так, раз врешь, то поехали на комендатуру! Хрен тебе, а не врач, пусть морда так зарастает, будешь жить с кривой, врать будет сложнее!
-Быстро, кто тебе врезал? – снова включился в разговор я,
-Малиновский… - выдал солдат.
После получения этой информации комендант, оставив меня и Ивана Учеваткина с солдатом, пошел сразу к главному врачу, своему хорошему товарищу Серику Башабаеву; договориться все сделать быстро и качественно. Мы же с Иваном стали беседовать с Санниковым, уточняя детали, а вскоре подошел и Загидуллин. Мы поздоровались, после чего майор попросил меня отойти в сторону, после чего прошептал:
-Товарищ капитан, я думаю, ему врезали! Так не может быть, если…
-Малиновский его ударил! – прервав начальника, резко ответил я, уже все выяснили!
Загидуллин замолчал, глядя на меня еще более виновато. Вскоре подошел комендант и наша немая сцена была прервана. После небольших объяснений мы взяли с Санникова письменную объяснительную и выехали на «Ашалы». «Разборки» были не долгими; солдат Малиновский отпирался не долго, пока ему не зачитали объяснительную Санникова, после чего усевшись за стол, начал писать свою. Мы же с комендантом, собрав личный состав заставы в ленинской комнате, стали проводить общее собрание.
Я уже не первый год научился чувствовать настроение коллективов, и сейчас видел, что бойцы относятся безразлично к происшедшему. Им все равно, что у их сослуживца сломана челюсть, а в отношении Малиновского нет осуждения, а есть безразличное: «не повезло»! Комендант, Иван Учеваткин говорили правильные вещи, но было видно, что бойцы ждут одного; когда закончится головомойка и им будет позволено вернуться к повседневной, не очень обремененной деятельности. Когда очередь дошла до меня, то я в этом духе и высказался, но и мои слова ушли куда-то в сторону, мимо ушей солдат.
Закончив это, в общем-то, бесполезное мероприятие, которое мы должны были провести, вернулись в канцелярию, где Малиновский, закончив свои литературные потуги, под присмотром заместителя начальника заставы старшего лейтенанта Даниленко, маялся от неизвестности. Эта маята прорвалась вопросом к коменданту:
-Тащ полковник, а что мне за это будет?
-Посадят! – отрезал комендант,
-Дисбат? – спросил воин,
-Это от суда зависит, куда решит, туда и посадят, - вставил реплику я.
Закончив «разборки», мы выехали в Алексеевку. По дороге у нас завязался разговор, что можно сделать, чтобы как-то изменить жизнь заставы? Иван Учеваткин указывал, что замполит, старший лейтенант Иермонахов собрался увольняться, соответственно толку от него нет, что и замбой такой же, и от старшины нет толку, но мы с комендантом не поддержали эту точку зрения, наше мнение было единым; если не сменить начальника заставы, то ничего и не изменится! Назавтра комендант позвонил комндиру, в ходе разговора решительно заявив, что Загидуллина нужно очень срочно убирать с заставы, иначе вчерашний случай может быть цветочками. Владимир Николаевич был настолько убедителен, что командир ответил ему коротко:
-Хорошо, будем принимать меры!
К тому времени лед в омоложении границы немного тронулся. В течении июня убыл в штаб отряда майор Калдыбаев, сдав заставу «молодому» капитану, двадцати девяти летнему Евгению Стрелкову, собирался в штаб и начальник «Зеленого лога» майор Телков, по моему мнению один из лучших начальников застав нашей комендатуры. А пока же все шло, как и шло. Нам постоянно приходилось решать какие-то вводные, что подкидывала жизнь, что практически на нет сводило всю плановую работу. Меня же мучило мое личное положение; я не чувствовал, что являюсь начальником для подчиненных.
Как-то в один из таких дней я, поддавшись порыву, взял стандартный лист бумаги и написал:
Коменданту пограничной комендатуры подполковнику Ткаченко В.Н., рапорт. И далее: «Прошу Вас ходатайствовать перед выше стоящим командованием о моем переводе в в/ч 9820, к. Мургаб, на любую должность». Меня ела такая тоска по прошлому, что совладать я с собой уже не мог.
Мудрейший Владимир Николаевич, прочтя мою писанину, помолчал пять минут, а потом сказал:
-Ладно, Алексей, давай сделаем так; послужим год, а там, если не пропадет желание уехать отсюда, то я подпишу рапорт! Послужи, посмотри, а там и видно будет. Договорились?
Наверное, если бы комендантом был кто другой, то я бы стал настаивать на своем, но за небольшой период времени проникся огромным уважением к этому человеку, а поэтому только и ответил:
-Понятно, согласен! – хотя мне было ясно, что если сейчас не дать ход рапорту, то уж потом-то вряд ли я напишу новый. В армии год – слишком большой промежуток времени, и все будет по-другому. У меня, правда, была слабая надежда, что может быть, я вернусь на Памир по замене, либо на какую-нибудь должность, что не найдут на Мургабе офицера? Тем более, что там очень многие меня знают с хорошей стороны, и от моей кандидатуры не откажутся? Но вскоре произошли события, что резко изменили нашу жизнь.
Вскоре настал август, комендант рассчитался в отпуск и я остался исполнять его обязанности. Комендант не уезжал в отпуск на Родину, а остался здесь, хотя и не сказать, что сидел дома, и тем более, исполнял свои обязанности. Он со своей немаленькой семьей, что состояла из жены и трех детей, съездил в Усть-Каменогорск, в тайгу на вторую комендатуру, но не дальше. Я с годами пытаюсь понять причину этого. Официально Владимир Николаевич говорил, что просто дорого ехать ему ежегодно со своим семейством в Воронежскую область, так как требования на бесплатный проезд выписывались только на него и одного члена семьи, а если никуда не ехать, то одно из требований сохранялось на следующий год? Здесь и правда, был не Памир и денежное содержание было не очень-то велико, а содержание немаленькой семьи не позволяло создать приличных накоплений.
А может, причина была другая, просто комендант боялся оставить комендатуру на «сырого» заместителя, остался, чтобы в случае чего «подстраховать» меня, взяв штурвал управления комендатурой привычной рукой? Ну, а может, и обе причины были верны? Что гадать, много лет прошло с тех пор, и как говорят спортсмены, «заиграли».

Володин добавил(а) 01.10.2012 в 14:18
5.Первое самостоятельное управление комендатурой.
В первых числах июля комендант ушел в отпуск, и я остался единоначальником на огромном хозяйстве. Если сказать, что я стал командовать комендатурой, то это бы значило соврать. Дело в том, что несмотря на многие вещи, которые мне сразу стали резать глаз, даже не устраивать меня, были не очень существенны. Я оказался в незнакомой мне системе, но которая работала очень отлажено. Я выполнял все действия, что при мне выполнял комендант, проводил совещания, ставил задачи, но это были задачи не мои, а подполковника Ткаченко. Например, я говорю на совещании старшему прапорщику Назарову Евгению Павловичу:
-Евгений Палыч, на «Ашалах» «ГАЗ-66» вышла из строя, что там случилось?
-Товарищ капитан, у них просто ремень генератора порвался. Я уже им передал его, когда сегодня с «Алкабека» сегодня машина назад ехала!
-Что Вы планируете назавтра? – продолжаю я,
-Завтра в ПТО работаю, по плану ТО-1 у «ГАЗ-66» с пятой заставы, с ней буду заниматься!
-Хорошо, понял! Еще, Евгений Палыч. Обзвоните заставы и предоставьте мне сведения, в каком состоянии автомашины, что требуется? И еще, доложите о состоянии дизелей! – «командую» я; типа нужно же заниматься комендатурской техникой!
-Есть! – коротко отвечает Евгений Палыч. Но только я закончил совещание с замами, с Учеваткиным, которому ставил задачи типа «побеседуй, Иван, с таким-то солдатом, на предмет его поведения, и с Ертышпаевым, которому и вовсе задач не ставил, так как он все время работал «по плану разведотдела», а ко мне уже подходил Евгений Палыч и клал передо мной листок, на котором был отчет о моей «задаче».
Единственно, в чем я немного отличился, то это с комендатурским личным составом. Дело в том, что еще в середине июня комендант, придя ночью на комендатуру, решил пересчитать личный состав управления комендатуры и обнаружил отсутствие двух солдат. Было ясно, что воины в «самоволке». Что меня удивило, так это то, что комендант не поднял солдат, а поднял офицеров и прапорщиков комендатуры. И вот, солдаты спят, а мы сидим в засадах, караулим воинов. Солдаты вернулись около пяти утра, их стали наказывать, а остальные воины лишь сочувствовали воинам; не повезло! Я имел другое мнение по поводу наказания и воспитания личного состава, высказал его коменданту, но в итоге лишь не выспавшись, весь следующий день ждал возможности завалиться спать. Но когда я остался «директором», который практически ни кем не управляет, то решил хотя бы показать себя в деле борьбы с личным составом. Уж что-что, а это-то я научился за свою службу.
Как-то вечером я специально выехал на одну из застав, заявив дежурному, что вернусь только завтра. Однако в полночь через ворота пятой заставы я вернулся назад, и не заходя домой, отдал команду:
-Резервная застава и управление комендатуры – «Тревога»!
Воины, а с ними вместе офицеры и прапорщики комендатуры, построились, и как следовало ожидать, трое солдат отсутствовали. Я отдал команду прапорщику Резникову отключить телефонную связь с поселком, а личному составу строиться на плацу. Офицеров и прапорщиков, кроме того же Резникова. Что считался «ответственным», я отпустил спать, а солдат построил на плацу. И вот воины стоят, ожидая, когда же и они погрузятся в «царство морфея»? Но вместо этого я отдал команду:
-На пра-ВО! Вокруг комендатуры бегом – МАРШ! – и поручив контроль за «бегом» Резникову, отправился… домой!
Я понимал, что спать не буду, но считал, что личный состав должен понять, за «самоволки» страдать придется им, а не их командирам!
И вот, я сижу в своей квартире, слушая в открытое окно то приближающийся, то удаляющийся топот ног «любимого личного состава», а сам размышляю, какие же мысли роятся в головах столь вольно живущих солдат? Мои размышления прервались телефонным звонком, это одна из женщин комендатуры задала вопрос, долго ли я собираюсь… мешать им спать?
-До утра! – отрезал я, взбесившись от вопроса. Дело в том, что сидеть на лавочках и перемывать кости офицерам комендатуры по поводу часто слышимых солдатских матерков, а то и просто наглого поведения солдат – это можно, а когда этих солдат кто-то приводит к «нормальному бою», то им мешают спать?! Ну нет, уж в этом-то вопросе я не отступлюсь!
Я позвонил на комендатуру, позвал к телефону Резникова, и распорядился:
-Отставить бег, шагом марш! Пусть исполняют песню «Катюша»! Причем, только закончат, как запевают снова!
И вот уже раздается с улицы пение, а меня уже в массе одолели звонки от членов семей (радует, что офицеры и прапорщики не рискнули мне звонить, значит, понимают, что не отступлюсь), на которые я ответил тоже самое, а на продолжение, типа «мы будем жаловаться», ответил:
-Это Ваше право!
Вскоре пение сошло на нет, и я вышел на улицу сам. Посмотрев на злых и не понимающих, за что их дрючат, солдат, я остановил строй и сказал:
-Товарищи пограничники! Так будет всегда, если я не досчитаюсь кого-нибудь в строю! Каждый, прежде чем что-то совершить, должен понимать, что отвечать за это будут все, нравится кому, или нет, - и предвидя возможные возражения, добавил:
-А если есть желающие жаловаться – пожалуйста! Мне ваши жалобы …, - Ия указал место, до которого они мне и были в то время. После чего, понимая, что пение реально мешает людям, скомандовал:
-Шагом, марш! Нога до «прямого» угла! Если будет ниже – передвигаться придется бегом! – после чего удалился снова, слушая уже через открытое окно дружный и все более четкий шаг солдат. Под этот «аккомпанемент» я даже сумел заснуть, как в начале шестого раздался звонок и прапорщик Резников доложил:
-«Самовольщики» вернулись! Что, отбой?
-Ни в коем случае, Владимир Алексеевич! Личный состав пусть ходит, а им – «бегом марш»! Пусть наверстают пропущенную программу!
Из дома я вышел к семи утра, к подъему и мне представилась картина, как уже почти полностью измученные солдаты дружно ходят строевым шагом, «оттягивая носок», а «самовольщики», мокрые и жалкие, еле волоча ноги, изображают бег. Еще порадовало, но и удивило, как добрый и тактичный прапорщик Резников гоняет личный состав. Бессонная ночь дала о себе знать, а осознание справедливого возмездия личному составу за неоднократно потрепанные почти всем нервы сделало и его настоящим командиром, пусть на несколько часов. Резников задал мне вопрос, что делать дальше? Я же ответил, что у нас по распорядку физическая зарядка, вот ее и следует проводить! И дальше все по распорядку дня!
-А с этими что делать? – кивнув на «самовольшиков», спросил прапорщик,
-А ничего, в строй! Их кто-нибудь в «самоволке» видел? Или как они возвращались?
-Никто… - опешил прапорщик,
-Ну, значит, чем мы докажем, что они в ней были? – картинно удивившись, спросил я.
-Понял, тащ капитан! – ответил прапорщик, а вот самые неподдельные удивления - я увидел у солдат! В эту минуту до большинства дошло, что я вряд ли буду их пугать пресловутой гауптвахтой, которую многие и не боялись вовсе, а скорее всего, найду способ справиться сам. Я же добавил:
-Ну, а то, что во время по команде «тревога не поднялись, то я подумаю, может когда подойдет время, уволю их в последнюю партию! – эта фраза ударила уже больно, а я же пошел в свой кабинет, решив лично расписать каждому воину задачу на день.
Вечером на совещании я поставил задачу двум прапорщикам поднять личный состав по командам, в час ночи – «В ружье», а в четыре – «Тревога», за одно и проверить наличие личного состава.
Нужно ли говорить, что мои нововведения энтузиазма ни у кого не вызвали, и как только комендант вернулся на комендатуру, то к нему сразу же пошли жаловаться на мое поведение, но Владимир Николаевич отрезал:
-И правильно! Так и надо, а то устроили из службы курорт! – и лишь после позвал меня к себе домой, где за обедом мы обсудили с ним, как следует лучше проводить эту работу, упорядочить ее. С этого момента я наконец-то сумел немного, пока контурно, понять, как мне нужно работать.
Но увы, это была не основная моя работа, так как главное – это была граница, заставы. А там все было как и раньше; начальники застав выполняли мои указания, но не особо принимая меня как их начальника. В конце июля звание «майор» получил начальник «Александровки» Александр Дементьевич Хвостов, так что после ухода в штаб майора Нургали Калдыбаева число майоров на заставах не изменилось. Парадокс, кроме Дементьича, который уверял, что «у нас одинаковые должности, но так как у него звание выше, то он круче» никто мое старшинство под сомнение не ставил, однако я чувствовал, что путь «в командиры» для начальников застав у меня еще далек.
Я был отличным начальником заставы, в недалеком прошлом исполнял эту должность лучше большинства нынешних, знал про эту должность все, но и эти опытные мужики знали столько же, и умели все тоже, что и я! Только вот многим не хотелось напрягаться. В этом не было ни их, ни моей вины; те, что напрягались больше, не особо отмечались командованием отряда, а значит, и смысла в этом напряжении не было. Оставалось мне только одно; стать примером для офицеров границы во всем; в профессионализме, в умении знать и делать пограничную работу лучше их! И необходимо стать было примером в личном поведении, в умении держать себя на высоте. Уж точно не так, как у меня получилось двадцать восьмого мая. Уже тогда созрело у меня решение, что мне следует для этого предпринять, но пока еще я не решился его осуществить, оставив это на «после отпуска», который, по правде сказать, пока не ясно, когда же у меня будет? Комендант уже говорил мне, что как он выйдет с отпуска, то можно идти и мне, но я отказался. Дело в том, что в октябре должна была осуществляться работа по перестройке охраны границы на осеннее-зимний период, а в ноябре – итоговая проверка по боевой и политической подготовке за 1991-й год, я считал необходимым полностью отработать эти мероприятия, так как мне еще не приходилось их осуществлять. Мое решение понравилось коменданту, что он и высказал мне:
-Молодец, правильно. Иначе и быть не должно!
Так и продолжалось мое руководство комендатурой. Без особых проблем, но и без твердого руководства. Единственно где я проявил себя как в будущем нормальный командир, это во время небольшого инцидента с сорокалетним заместителем по разведке подполковником Ертышпаевым. Казакпай Зейнулович как-то демонстративно проигнорировал меня, как исполняющего обязанности коменданта, но я не побоялся пойти с ним на конфликт, после которого мы объяснились с ним, и все вошло в более-менее приемлемые рамки. Оставалась всего неделя до выхода с отпуска коменданта, и я начинал строить планы, как мне хотя бы не потерять те минимальные позиции, что я «отвоевал» у подчиненных, как в дело вмешалось то, что перевернуло в будущем всю нашу привычную жизнь, пройдясь тяжелым катком по судьбам всех людей огромной страны, имя которой СССР.

 на фото-пз Карачилик.