Заяц...

Заяц приходил рано, ещё до рассвета. Долговязый, с кривым шарниром в походке, сам себе на уме. Говорили - раньше у него была семья. Говорили - служил где-то сапёром. Говорили - пил, бросил, снова начал.

Звали его Игорь, но в МУП "ВТОРиДобро" он был просто Зайцем. Никто уже и не помнил, почему. То ли из-за ушей, торчащих из-под вязаной шапки, то ли из-за привычки присаживаться при внезапных хлопках шутих.

- Помойка - идеальный музей современности, - умничал Заяц, снимая перчатки. -  Вот кинул кто-то картонное ведро из-под жареной курицы, пару пивных жестянок и книжку "Путь к себе". Всё понятно - нервный срыв. Кто-то искал Дзен, а нашёл лишний вес.

А вот кто-то выбросил две куклы и одного тряпочного Медведя. Значит детство кончилось, а вместе с ним и дружба с этими ребятами.

Один раз наткнулся на выброшенный старый фотоальбом, на чью-то целую жизнь. Альбом был намокший, страницы склеились. Он аккуратно отлепил одну - на него глядел мальчик  в пионерском галстуке и школьной форме.
- Прекрасное далёко, - затянул санитар и по совместительству философ. - Не будь ко мне жестоко.

Заяц знал всех жильцов своего микрорайона - ни с кем не здороваясь. Он никогда не заглядывал в окна, но знал, кто из них развёлся, кто начал пить, у кого снова началась диета, а кто завёл кота и надеялся, что это поможет от одиночества. Он знал это по мусору, который они выбрасывали. 

- Люди, - объяснял он Василичу, вышедшему с больничного, - Они, как икра в банке. Снаружи - этикетка: "Кабачки", а загляни - плесень. Только на свалке видно то, что внутри.

Василич крутил у виска, а Заяц не обижался. На пророка он не тянул, но своим мыслям знал цену.

Иногда ему казалось, что он не просто убирает мусор, а фильтрует эпоху. Вот стопка гламурных нулевых, книга "Сам себе Коуч", вот 8-й айфон, кончившийся, как чьё-то терпение. Всё мимолётное шло сюда, к нему, а он встречал, как архивариус. Иногда откладывал что-то важное - раритетный сувенир, книгу, старую игрушку.

- Я, как музейный смотритель, - сказал он как-то тёткам в бухгалтерии. - Только у меня вход бесплатный и никто не заходит. Разве что пополняет экспонаты человеческой жизнедеятельности.

***

Он увидел её сразу, хоть и лежала она между коробкой из-под утюга и банкой от селёдки. Тонкая, самодельная - "СтихиЯ '99". Обложка бледно-голубая, надпись гелевая с вензелями. Бумага тонкая, почти прозрачная - как сама та юность, с которой не договаривались жить врозь.

Тяжёлый запах отходов вдруг исчез, растворился в воспоминаниях: она с рыжими волосами, аромат полынного чая, смех на парах, и он, Заяц - ещё Игорь, с глупыми глазами и верой, что стихи могут кого-то изменить.

Он сделал эту брошюру сам - склеил, напечатал на старом струйнике, вложил сушёный клевер. И подарил ей, она сказала "Спасибо" и чмокнула в щёку. После получения дипломов они разошлись, как сны после будильника.

И вот двадцать лет спустя  брошюра нашлась. В баке за знакомой девятиэтажкой с облупленным подъездом. Хорошая новость - она её не потеряла, плохая - выбросила.

Он медленно сел на край бетонного бордюра. Впервые за много лет у него дрогнуло что-то внутри. Не обида, не сожаление - просто встреча с собой, с тем, кем он уже не был.

Читал шёпотом губ, будто молясь. Стихи были наивные, с рифмами вроде "ждать - страдать", но искренние, других влюбленные не пишут.

Из окна третьего этажа выглянула скандального типа бабуля: - Эй, чего расселся? Я не за это полпенсии на коммуналку трачу!

Заяц горько усмехнулся: - Классика вчерашних дней в последний путь провожаю!

Бабка громко захлопнула окно. А Заяц встав и отряхнувшись сунул брошюру в нагрудный карман. Сегодня мусором стали его чувства. Он невольно улыбнулся той мысли, что убирает и чистит мир от себя самого. С юмором у Зайца всегда был полный порядок.

Запрыгнув в кабину он вкусно закурил. Тянулся сигаретный дым, и с ним слабая, но упрямая надежда, что не всё ещё выброшено.