Подъём флага или хорошо то, что хорошо заканчивает

Повесть: «Подъём флага или… хорошо то, что хорошо заканчивается»
В книгу «Феликс» или «Просто о прошлом, время покажет

день первый: «Сатисфакция»

     …
     Где-то на Балтике.
     Первый день зимы конца восьмидесятых прошлого столетия.
     С неба сыпет мелкий мокрый снег.
     Светает.
     Привычно на всю Минную гавань бодро звенит «Подъем флага» утренняя труба. На баках кораблей моряки-сигнальщики дружно отбивают склянки. Экипажи стоят в парадном строю на ютах своих кораблей, штабные офицеры дивизиона выстроились на стенке возле своих рубок дежурного. Выстроился, встав по стойке «смирно», и бывший штабной минер дивизиона рейдовых тральщиков старший лейтенант Феликс Стариков на пирсе своего бывшего дивизиона прямо напротив одиноко покачивающего в сторонке списанного рейдового тральщика с бортовым номером 229. Когда-то, четыре года назад, именно с этой «посудины», прозванной моряками за непревзойдённые ходовые качества среди кораблей данного класса «Антилопой», довелось ему начать свой флотский путь.
     — Ну, вот и всё, — глядя на опустевшую ныне «коробку», выдыхает он, — и на тебе больше уже не поднимают военно-морского флага.
     — У-ух, — словно обречённо вздыхает корабль ему в ответ, приподнявшись и шлёпнув об очередную волну своей обшарпанной давно некрашеной кормой.
     — Хорошо то, дружище, что хорошо заканчивается, — говорит он ей, вспомнив вдруг напутственные слова родителей, когда он выбрал свой путь, поступив в Нахимовское училище. — Вот, видишь, и мой путь флотоводца ныне подходит к концу, скоро и мне станет не зачем приходить сюда, во что бы то ни стало мчаться каждое утро к тебе на подъем флага.
     — О, Феликс, привет!.. Говорят тебя можно поздравить? – неожиданно, как только труба победно пропела «вольно», дружески хлопает его сзади по плечу их бывший заместитель командира дивизиона по политической работе.
     — В общем, да-а, — улыбается Феликс, пожимая широкую теплу ладонь несуразно длинного для морского офицера, почти под два метра ростом капитан-лейтенанту Пырину Олегу Анатольевичу.
     —– Ну, поведай, поведай скорей, кто у вас родился?
     — Сы-ын! — гордо тянет.
     — У-у-у, поздравляю, — радуется тот. — И как мама? Как ребёнок? — сыпет вопросами.
     — Да всё нормально, кажется, — счастливо улыбаясь, последовательно отвечает Феликс, — поговорить только, как обычно, не дали, сына с женой видел лишь в окошко, но лица вроде б радостные, счастливые…
     — А что врачи, врачи-то что говорят?
     — Да, какие врачи?.. — безнадёжно машет рукой. — Отправили в регистратуру, мол, там всё скажут.
     — Ну, раз ничего не говорят, значит, всё нормально, не переживай.
    —– Вообще-то и я так решил.
     — Ну, а старшенькую… доченьку, куда дел? — заглядывает в глаза. — Ведь ей, кажется, ещё и двух нет, а значит, в ясли не взяли.
     — Не взяли, — смеётся, — хотя два-то как раз в прошлом месяце исполнилось, да и, Бог бы  с ними, что не взяли, теперь уже и ни к чему. Я её пока у соседки, жены механика с базового тральщика, оставил. Там, у них сынишка её ровесник, друг друга с рождения знают, играют, так что всё нормально, спасибо. А вы с ребятами, давайте-ка, вечерком, всем нашим бывшим штабом дивизиона заходите к нам, ножки сынишке обмоем.
     — Зайдем, обязательно зайдем, — радуется Пырин, — к тому ж ребята кое-что собрали для вас, да и домашнюю наливочку на черной рябинке мичман Тихомиров специально для этого случая целую трех литровку приволок.
     — Знаю-знаю его пятидесятиградусную «рябиновку», — смеётся Феликс, — почти чистое «шило», хотя конечно вкусно, словно морсик пьётся.
     — То-о-очно, — весело тянет замполит. — А ты чего здесь, перед «Антилопой» один стоишь? Наши-то все, пока ждут новых назначений, у рубки Маркова на подъем флага собираются.
     — Да знаю я, — виновато улыбается, — но я не жду назначений, и у меня вчера ровно два месяца исполнилось, как должность сократили.
     — Понятно, — коротко выдыхает Олег Анатольевич. — Мою тоже сократили, но меня временно с понижением как раз к нему «подвесили».
     — Не горюй, в дивизионе морских вот-вот вакансию откроют.
     — Откроют, — невесело кивает.
     — Ну, вот!
     — Да только морские тральщики, поговаривают, в следующем году перебазируют куда-то на Север.
     — Плохо, — расстраивается за товарища Стариков. — Впрочем, и базовые тральщики, я слышал, тоже переводят, наша Минная гавань, стала вдруг неперспективной, будут строить гражданский порт, а противостоянию теперь конец.
     — Конец, — соглашается Пырин, — дай-то, Бог!.. И институту политработников в армии тоже скоро придёт конец, вот-вот упразднят за ненадобностью.
     — А вот это зря!.. — искренне качает головой Стариков. — Видоизменить этот институт, конечно, нужно бы было, отказавшись от некоторых догм «первоисточников» и бюрократической рутины, но работу с личным составом нив коем случае бросать нельзя.
     — Да уж, — безнадежно машет рукой Пырин, — про то теперь никто и думать не хочет…
     — Стариков, — неожиданно прерывает его зычный бас, легко преодолевший пятидесятиметровое расстояние до них, капитана второго ранга Маркова, командира соседнего с ними дивизиона, как раз выходящего в этот момент из рубки своего дежурного на стенку. — Ко мне!
     — Есть! — машинально не менее звонко выстреливает навстречу команде старлей и, круто развернувшись на месте, скорым строевым маршем двигается по направлению к старшему по званию. — Товарищ капитан второго ранга, старший лейтенант Стариков по вашему приказу прибыл, — резанув серым стальным блеском глаз, громко, заглушая шелест волн и стук дизелей кораблей, уже запущенных по распорядку на утреннее проворачивание механизмов, докладывает он.
     — Товарищ старший лейтенант, — грозно уверенно на всю стенку, чтобы слышали все, давит комдив, — вам от лица командования базы предлагается освободившаяся в настоящее время должность командира 640-го базового тральщика.
     — Есть, товарищ «кап-вто-ранга»! — также гремит Стариков в ответ. — Спасибо за доверие, — всё вокруг, кажется, в ожидании останавливается, прислушивается, — но, разрешите доложить, что…  два месяца назад мной подписан приказ о сокращении моей должности и по настоянию политотдела бригады подан соответствующий рапорт о согласии на сокращение из рядов вооружённых сил Советского Союза.
     — Я в курсе, — стекленеют глаза старшего офицера. — Командованием проведён тщательный анализ и принято другое решение – дальнейшее сокращение штата базы проводить исключительно за счет возрастных имеющих соответствующую выслугу офицеров, вы же ныне признаны одним из самых перспективных молодых командиров.
     — Служу Советскому Союзу, — пылают щёки Старикова. — И благодарю вас, товарищ «кап-вто-ранга», за высокую оценку, но я… — делает короткую паузу, — не меняю своих решений.
     — Почему вы отказываетесь? — кипятится Марков. — Вам же предлагается серьёзное повышение и в должности, и в звании, и в денежном содержании, наконец.
     — Так точно, товарищ «кап-вто-ранга», но я, повторюсь, принял решение два месяца и один день назад, дал определённые обещания и не отступлю теперь от них.
     — Да мало ли, что вы там кому-то обещали, вас и без вашего согласия назначат на эту должность и всё, — ехидно улыбается. — В общем, шагом марш, товарищ старший лейтенант, на корабль и принимайте дела, а вечером жду вас с докладом к себе.
     — Никак нет, товарищ «кап-вто-ранга», — упрямо давит своё «сталей», — по закону без моего согласия перевести меня можно лишь на равнозначную должность, а таких должностей в Бригаде на сегодняшний день больше нет.
     — А на Флоте?
     — Перемещение к другому месту службы также требует согласия.
     — Вы что? — удивлённо таращит глаза бывалый служака. — Всё положение о службе проштудировали.
     — Так точно!.. Такие времена!.. И Кодекс законов о труде, тоже.
     — Однако!.. — дивится. — Ну, раз так, то до получения вами приказа о вашем увольнении в запас я от имени комбрига назначаю вас бессменным помощником дежурного по моему дивизиону.
     — Никак нет, товарищ «кап-вто-ранга», — немигающим взглядом смотрит Стариков снизу вверх прямо в наливающиеся кровью глаза, нависающие над ним. — Со вчерашнего дня у меня больше нет должности в бригаде и соответствующего денежного содержания согласно табелю о рангах, а значит заступить на дежурство по войсковой части, будучи исключённым из её списков, не имею права.
     — Ну, ладно, пусть вы формально теперь и не приписаны к бригаде, — скрипит зубами Марков, — но кто вам, товарищ старший лейтенант, дал право пока у вас есть действующее воинское звание, отсутствовать в строю на подъеме флага?
     — Никак нет, товарищ кап-вто-ранга, я находился в строю, как и положено у  своего бывшего дивизиона... корабля.
     — Вам довели, что остатки вашего дивизиона переданы под моё командование?
     — Так точно, товарищ кап-вто-ранга!
     — И то, что местом построение для вас я назначил рубку дежурного базовых тральщиков?
     — Так точно, товарищ кап-вто-ранга!
     — Почему же, вы игнорируете… мой приказ?
     — Потому, что…
     — Молча-а-ать! — не выдержав непривычные для себя препирательства со стороны младших по званию, неожиданно визжит, срываясь на альт, словно боров, на всю стенку, грузный, весом далеко за центнер грозный крупный комдив, привыкший на своём служебном пути решать все неудобные вопросы таким вот незамысловатым образом…
     Феликс и раньше частенько наблюдал эту картину, когда с вечно торчащим из-под туго застёгнутой тужурки огромным голым животом, Марков, выбравшийся из своей берлоги, рубки дежурного, злобно нависнув над очередной жертвой, распекает её на всю гавань. Рёв и стенания, разлетающиеся в тот момент во все стороны, изрядно веселили многих, обрастая в последствие слухами, легендами, пересудами и даже анекдотами, передаваясь из уст в уста не только в бригаде, но и во всей базе. Нередко жертва Маркова после такой экзекуции впадала в длительное состояние уныния и, как правило, раболепного страха перед ним.
     А тут вдруг!
     — Вы что себе позволяете, товарищ капитан… второго… ранга? — одними губами весомо роняет слова Стариков прямо в перекошенное гневом полнощёкое лицо офицера. — Кто… вам… дал… право… так со мной говорить?..
     — Что-о-о?.. — несколько отступив от наглеца, задыхается тот от возмущения.
     — Кто… дал… вам право… повышать голос… на офицера, коммуниста? — тихо, почти шёпотом, всё и всех вокруг, режет своё «старлей». — Да к тому же публично в присутствии всего личного состава дивизиона?
     — Что-о-о?.. — давится от неожиданности, некстати подкатившей слюной, комдив.
     — Я требую от вас, — вскидывает подбородок Феликс.
     — Что-о-о?.. — страдальчески хрипит «капдва».
     — Са-тис-фак-ции! — по слогам ставит точку Стариков.  — Следуйте за мной, коммунист Марков, объяснимся без свидетелей, как коммунист с коммунистом, с глазу на глаз, — сухо бросает невзрачный худосочный офицер, круто без разрешения повернувшись к нему спиной и не отдав чести, уверенным шагом зашагав в сторону КПП гавани.
     — Что-о-о?.. — одними губами хрипит здоровяк и долго-долго тяжёлым взглядом провожает странного офицера.
     В Минной гавани согласно действующему распорядку дня привычно идёт проворачивание и проверка механизмов и агрегатов.
     Небо окончательно расцвело, по-прежнему сыпет мелкий противный мокрый снег.
     Первый день зимы конца восьмидесятых.
     Где-то на Балтике.
     …

день второй: «Коммунисты»

     …Где-то на Балтике.
     Второй день зимы конца восьмидесятых прошлого столетия.
     Ясно. Морозно. Светает.
     Как всегда привычно на всю Минную гавань звенит «подъем флага» корабельная труба флагмана. На баках тральщиков моряки-сигнальщики отбивают склянки. Экипажи стоят в парадном строю на ютах своих «коробок». Штабные офицеры дивизионов и бригады, как обычно, выстроились на стенке возле своих рубок дежурного. Выстроился, встав по стойке «смирно», и бывший штабной минер дивизиона рейдовых тральщиков старший лейтенант Феликс Стариков на пирсе своего бывшего дивизиона прямо напротив одиноко покачивающего в сторонке списанного рейдового тральщика с бортовым номером 229. Когда-то, четыре года назад, именно с этой «посудины», прозванной моряками за непревзойдённые ходовые качества среди кораблей данного класса «Антилопой», довелось ему начать свой флотский путь.
     — Ну, вот и всё, — снова, глядя на опустевшую ныне её корму, мысленно говорит он ей. — Кто знает, может, последний раз мы сегодня с тобой стоим в строю на подъеме флага в сторонке, словно отверженные, говорят, тебя вот-вот отправят в кружок юных моряков куда-то под Старую Руссу.
     — У-ух, — словно обречённо вздыхает корабль ему в ответ, приподнявшись и шлёпнув об очередную волну своей обшарпанной давно некрашеной кормой.
     — Хорошо то, дружище, что хорошо заканчивается, — говорит он ей, опять вдруг вспомнив напутственные слова родителей из своей ранней юности. — Вот, видишь, и мой путь флотоводца ныне подходит к концу, скоро и мне станет совершенно не к кому приходить сюда на подъём флага.
     — Феликс, как ты? — снова неожиданно хлопает его по плечу сзади бывший заместитель командира дивизиона по политической работе капитан-лейтенант Пырин. — Ты уж извини, что вчера так и не смог вечером забежать к тебе, ну никак не получилось отделаться от этого держиморда, но ребятам я передал твоё приглашение, все должны были быть.
     — Да-да, Олег Анатольевич, спасибо! Все пришли, ножки сынишке обмыли, посидели, поговорили, — благодарно смотрит, — жаль, ты не смог. Ребята сказали, что Марков под вечер к комбригу на меня жаловаться побежал, а там и тебя, зачем-то к нему потащили.
     — Потащи-и-или, — неохотно тянет тот. — Понимаешь, Феликс, у каждого офицера бывают такие минуты, «…когда он должен сам без чей-либо подсказки…», — цитирует по памяти, когда-то сказанные Феликсом ему слова, — «…принять своё собственное самостоятельное решение».
     — «…и решение это…», — улыбаясь, подхватывает Стариков
     — «…должно быть единственно верным!..», — ставит точку Пырин.
     — Запомнил?
     — Такое не забывается!
     — Так что ж собственно стряслось-то?
     — Да, ничего особенно, — машет рукой, — просто, находясь формально приписанным к дивизиону Маркова, мне тоже пришлось наяву увидеть его фортеля в отношении подчинённого личного состава.
     — Ну и ты?..
     — Ну и я не стал молчать и сказал, что, в отличие от него, не считаю твой поступок вызывающим и позорящим мундир офицера и честь коммуниста.
     — Кому…  сказал-то?
     — Как кому?.. Ему, Маркову!.. Кому ж ещё?
     — Ну, ты даёшь!.. Молодец, конечно!.. Но всё ж, ты это зря на рожон полез: тебе ж от него характеристику для назначения получать, отзывы там всякие, да и без них он дядька влиятельный, может сильно напакостить.
     — Он так и сказал, — жмет плечами, — мол, завтра всех замполитов с их чистоплюйским человеколюбием и нескончаемыми конспектами незабвенных классиков отправят в утиль.
     — Ха-ха-ха, — веселится Феликс, — насчет классиков-то он прав.
     — Прав, кончено, — невесело машет рукой.
     — Ну, а дальше?
     — А дальше, после того, как ты его осадил, а я добавил, он полдня в своей «конторке» за рубкой дежурного просидел, — с жаром выдыхает Олег. — Видать, «шилом» обиду глушил, да злобу точил.
     — Ну, а потом?
     — Потом… после тихого часа оклемался, рванул к комбригу, сказал, мол, это я тебя на него науськал.
     — Вот же… гад! — загораются глаза Старикова. — Я так и знал, что из этого всего выйдет что-то нехорошее. Пошли срочно к комбригу, я ему расскажу всё, как было, он, кажется, человек бывалый, мудрый, с пониманием, в любом случае, ты тут совершенно не причем!
     — Да нет, что ты? — благодарно улыбается Пырин. — Этого-то как раз и не надо, я и сам уже всё сказал и даже предложил собрать экстренное партсобрание бригады, на котором разобрать личное дело Маркова.
     — Ну, ты даёшь!.. — восхищённо смотрит Феликс.
     — Да-ю-у, — озадачено тянет в ответ, — вот только тут, в этот самый момент, вдруг явился начальник политотдела и всё по-другому вышло.
     — Как по-другому?
     — Он предложил разобрать на собрании не Маркова, — виновато отворачивается, — а твоё личное дело. Сказал, мол, это не комдив, а ты во всём виноват – на замечание старшего товарища реагируешь неадекватно грубо, откровенно хамишь, при этом от предложения о назначении на вышестоящую должность сразу не раздумывая отказываешься.
     — Как же так? — дивится Стариков. — Он же сам два месяца назад, когда дивизион сокращали, меня уговаривал собственноручно написать тот злосчастный рапорт… на увольнение по сокращению штата.
     — Я ему это напомнил?
     — А он?
     — Говорит, тогда другая установка партии была: молодых и перспективных специалистов направить на подъем экономики в народное хозяйство.
     — А теперь?
     — А теперь поступила новая установка политуправления флота: сокращать исключительно офицеров предпенсионного возраста.
     — Вот же… приспособленец, — с досадой выдыхает Феликс. — На всё-то у него директивка имеется.
     — Это точно! — соглашается Олег. — Я ему и про это сказал, напомнив, что такое виляние из стороны в сторону, словно хвост у дворовой собаки, партию совершенно не красит.
     — Ну, а он?
     — А он в ответ, что такие правдолюбы, как мы с тобой, ничего не понимают ни в сути, ни в духе партии и её Перестройки, что им, то есть, нам с тобой, нет места в её рядах…
     — Ну, и ладно!.. — обреченно машет рукой старлей. — Честно говоря, мне и вправду не понятна ни суть и ни дух этой всё сметающей на своем пути Перестройки, прямо «Катастройки» какой-то. Ну, а если партии, и всяким там приспособленцам из неё, всё в этой политике ясно и понятно, то…
     — Партия, Феликс, – это, прежде всего, мы с тобой! — сверкает черными глазами Олег. — А ещё такие же, как и мы с тобой искатели истины, а не эти…— упрямо вскидывает подбородок. — А ты читал Булгакова «Мастер и Маргарита»?
     — Нет, честно говоря, некогда было, не успел.
     — А и правда, когда ж тебе было читать, — снисходительно улыбается другу, — ты ж теперь наверно «Капитал» Маркса с удвоенной силой штудируешь — шутит.
     — Зачем это? — вскидывает брови бывший минер.
     — Как зачем? — смеётся замполит. — Тебе ж теперь предстоит экономику народного хозяйства поднимать, а для этого придётся вспомнить все азы великих политэкономистов мира.
     — Издеваешься?
     — Ничуть, — снова по-дружески хлопает по плечу. — Ты ещё «Что делать?» Чернышевского с Владимиром Ильичом перечитай на всякий случай.
     — Да, ладно-ладно, не смешно, — оценив глубину мысли товарища, улыбается Стариков. — «Что делать?» и без них как-нибудь разберусь, выкладывай, давай, что там у Булгакова.
     — «Правду говорить легко и приятно…», — торжественно цитирует Олег, погасив искры в глазах.
     — Здо-ро-во!.. — помедлив, словно пропуская сквозь себя, тянет Феликс. — Обязательно прочитаю. Но к чему ты всё это теперь говоришь?
     — Да к тому, чтоб ты знал, что настоящих коммунистов в партии, если их как следует расшевелить, не так уж и мало, и всегда в любой ячейке окажется куда как больше, чем таких вот… себялюбцев.
     — Ты думаешь?
     — Уверен, Феликс, уверен! Таких людей, как ты, наш начальник штаба, комбриг, наконец, открытых сомнению и поиску, верящих в мечту и правду, всегда окажется больше, — говорит увлеченно с азартом. — Особенно, когда начинаешь говорить прямо и честно, именно то, что думаешь и чувствуешь на самом деле.
     — Правду говорить легко и приятно?
     — Вот именно!
     — Ну, не знаю…
     — Однажды, послушай меня, в училище на партсобрании факультета мне как-то удалось взять на поруки, — я тогда был парторгом класса! — коммуниста-одноклассника, совершившего грубейшее нарушение воинской дисциплины.
     — Какое?
     — Самовольная отлучка из расположения части в течение почти двое суток.
     — Ничего себе! — жмет плечами Стариков. — И его за такое… не отчислили, да это ж почти преступление.
     — Так и есть, — соглашается Пырин. — Преступление! И, тем не менее, его не отчислили.
     — Почему так?
     — Да потому что, когда начали, действительно, внимательно и непредвзято разбираться с этим случаем, то выяснилось, что ему просто пришлось пойти на это. «Так… сложились… обстоятельства…», — пословно чеканит бывший замполит некогда усвоенную мысль, сказанную ему Стариковым их недавнем совместном походе на кораблях-шнуроукладчиках в штормовое море. — «…Мы все люди и у нас всех могут быть обстоятельства, просто нужно дать себе немного труда заметить… эту простую истину!..», — говорит, уверено, увлеченно.
     — И это запомнил? — улыбается ему бывший дивизионный специалист.
     — Запомнил, — снова кивает.
     — Ну, а по сути, что с ним стряслось-то?
     — А по сути: у него в это время жена рожала, случились предродовые схватки и никого, понимаешь, абсолютно никого не оказалось с ними рядом, вот и пришлось ему выбирать.
     — Да-а, дела-а, — тянет Феликс.
     — Но и это ещё не всё. Оказывается, предвидя такую возможность, он заранее подавал рапорт начальнику курса с просьбой дать ему увольнительную на три дня, потому как родители их далеко, а они оба иногородние, снимали комнату, на которую тот ответил, чтоб отправлял жену домой, к родителям, и не морочил никому голову.
     — Да, уж! — задумавшись, выдыхает «стар-лей», вспомнив, видно, что-то своё. — Человечно, ничего не скажешь, и как это знакомо.
     — Ну, вот!.. И ты не поверишь, коммунисты факультета, и не только курсанты, кстати, меня поддержали и даже выразили начальнику курса замечание за не проявленную им должную чуткость к людям.
     — Удивительно! — качает головой Стариков. — Но, всё равно, обычно люди очень пассивные… и трусливые, пока это их лично не касается.
     — Если трусливые, то – это не коммунисты! — снова загораются тёмно-карие глаза Пырина. — Ну, а если коммунисты, то мне с ними… не по пути!
     — С партией? — с ужасом выдыхает Феликс
     — С ними! — давит Олег. — Ясно выражаюсь?
     — Да, ясно-ясно, — виновато улыбается «стар-лей», — не кипятись ты так, теперь из партии выйти легко, это даже модно стало, вроде как чистенький такой, принципиальный.
     — Да, модно… и легко, — гордо кивает бывший замполит, — но гораздо трудней избавить партию от всякой, налипшей на неё по пути, грязи и шелухи. Да и вообще…
     — Постой, — перебивает бывший дивизионный. — А когда собрание-то?
     — Да вообще-то сейчас, — смотрит на часы, — через десять минут начнётся. Я ведь, за тобой пришёл.
     — Может не ходить? — с надеждой смотрит на друга Феликс. — Скажешь, к примеру, что не нашёл. Я ведь и на самом деле ещё позавчера открепительный талон в секретариате Базы получил. Формально ведь нашей партийной ячейки дивизиона уже нет…
     — «Я себя под Лениным чищу...», — как Маяковский, задрав вверх голову, цитирует известные строки Пырин.
     — «… чтобы плыть в революцию дальше…», — непроизвольно подхватывает Стариков.
     — «…Я боюсь этих строчек тысячи, как мальчишкой боишься фальши…», — смеясь, цитируют вместе и, круто развернувшись, бодрым шагом направляются в сторону Политотдела.
     В Минной гавани согласно действующему распорядку дня снова привычно идёт проворачивание и проверка механизмов и агрегатов.
     Небо окончательно расцвело, по-прежнему ясно, морозно.
     Второй день зимы конца восьмидесятых прошлого столетия.
     Где-то на Балтике.
     …


день третий: «Не поминайте лихом»

     …Где-то на Балтике.
     Третий день зимы конца восьмидесятых прошлого столетия.
     Светает. Идёт мягкий неспешный пушистый снег.
     Как всегда привычно на всю Минную гавань звенит «подъем флага» корабельная труба флагмана. На баках тральщиков моряки-сигнальщики отбивают склянки. Экипажи стоят в парадном строю на ютах своих «коробок». Штабные офицеры дивизионов и бригады, как обычно, выстроились на стенке возле своих рубок дежурного. Выстроился, встав по стойке «смирно», и бывший штабной минер дивизиона рейдовых тральщиков старший лейтенант Феликс Стариков на пирсе своего бывшего дивизиона прямо напротив одиноко покачивающего в сторонке списанного рейдового тральщика с бортовым номером 229. Когда-то, четыре года назад, именно с этой «посудины» довелось ему начать свой флотский путь здесь в этой гавани.
     — Ну вот, «Антилопа», — мысленно обращается он к кораблю, названного так моряками за непревзойденные ходовые качества среди кораблей своего класса, – оказывается вовсе даже ещё и не всё… пока.
     — У-ух, — словно отвечает бывший тральщик, весело приподнявшись и шлёпнув об очередную длинную пологую морскую волну своей давно некрашеной кормой.
     — «Хорошо то, что хорошо заканчивается», — вновь зачем-то приходят ему на ум слова из своей далёкой юности.
     — Во-ольно! — гремит прямо над его ухом команда бывшего командира их дивизиона рейдовых тральщиков и шнуроукладчиков капитана третьего ранга Морякова Александра Викторовича.
     Сегодня Стариков к своему огромному удивлению стоит на старом пирсе ныне несуществующего дивизиона напротив последнего списанного в утиль, а точнее передающегося в кружок юных моряков, корабля не один. Расформированный два с лишним месяца назад штаб в полном составе – и комдив, и начштаба, и замполит, и механик, и штурман, и сам он – минер, волей случая оказались здесь, рядом с ним.
     — Ай, молодец, Феликс, — жмет ему руку Николай Григорьевич, бывший начальник штаба, — здорово ты вчера на партсобрании сказал: и про совесть, и про честь…
     — И про партию, — задумчиво добавляет комдив, — что давно пора ей от скверны, налипшей на ней за время своего долгого славного пути, очиститься, избавиться.
    — Да что я? — счастливо улыбается «стар-лей». — Это ж всё он, Олег Анатольевич, а я лишь… повторил.
     — Кто-о-о? — усмехается, повидавший виды бывший дивизионный механик Игорь Рыбалин, несколько фамильярно, благо почтенный возраст и срок службы позволяет ему это, хлопая замполита по спине.
     — Капитан-лейтенант Пырин, — радуется Феликс, — наш с вами в прошлом занудный заместитель командира дивизиона по политической работе.
     — Оле-е-ег?.. — вскидывает брови и начальник штаба.
     — «Правду говорить легко и приятно…», — гордо цитирует минёр, услышанную накануне из уст замполита непреложную истину.
     — О, как! — таращит глаза бывший штурман дивизиона Сашка Пшёнов. — Он что… и это тоже говорил?
     — Говорил-говорил, — радуется Феликс, — цитировал мне Булгакова...
     — Ко-го-о? — недоверчиво тянет комдив.
     — Булгакова, — краснеет «кап-лей», — Михаила Афанасьевича, из романа…
     — «Мастера и Маргарита», — с восхищением подхватывает начштаба. — Молодец, Олег Анатольевич, удивил… и утер нам всем носы. А я-то, старый дурак, грешным делом считал, что ты только конспекты пленумов ЦК цитировать умеешь, чтоб хоть как-то объяснить народу дух и цели, как говорит твой любимый «нач-по», Перестройки… нашего нового мЫшленья.
     — Во-во, точно, — весело подхватывает Рыбалин шутку старшего, — тут ведь главное на-А-ачать…
     — …и углу-У-убить, — под общий хохот завершает известную всем телевизионную цитату Пшёнов.
     — Так, хватит тут шутки шутить! — нарочито серьёзно, сдерживая улыбку, на правах старшего давит безудержное веселье бывших своих сослуживцев комдив. — А ты, Олег Анатольевич, и вправду молодец, всё верно вы с Феликсом на партсобрании сказали.
     — И про держимордство… и про приспособленчество, — с жаром подхватывает начштаба.
     — А главное, — радуется штурман, — нас всех в наш бывший дивизион под командование комдива обратно отправили.
     — Точно!.. — выдыхает красный от смущения замполит. — Это очень удачно вышло, да и Маркова приструнили, сам слышал, как комбриг выговаривал ему, мол, не умеешь человеческим языком разговаривать, не чувствуешь момента, так и сиди в своей конуре, не высовывайся, не лай, как цепной пёс на всю гавань.
     — И «нач-по» в итоге, — веселится штурман, — вынужден был сказать, мол, всем нам нужно уметь чу-У-увствовать момент и понимать истинный дух и цели Перестройки...
     — М-ы-ы-Ышленья, — снова с хохотом выстреливает Рыбалин.
     — Ха-ха-ха, – новый взрыв смеха эхом летит по гавани со стороны бывшего дивизиона рейдовых тральщиков.
     — И всё же… всё же, товарищ командир, — сквозь смех, сдерживая икоту, обращается к комдиву Феликс, — вы-то все как тут… со мной… у Антилопы оказались?
     — Комбриг приказал, — поясняет бывший замполит. — Нечего, говорит, вам по чужим дивизионам шататься, пока приказы о назначении не придут, собирайтесь все вместе у Антилопы, благо её пока ещё никуда не отправили, под ответственность Александра Викторовича.
     — Э-эх, братцы! — словно мальчишка радуется седовласый механик. — Это ж мечта офицера: ни матчасти, ни личного состава, ни оперативных задач, висящих над головой – ничего! Ну, что ещё для полного счастья не хватает?
     — Да-а, уж!.. — блаженно тянет штурман. — К тому же и выслуга идёт…
     — Мужики, — вспыхивает механик, — а ведь это нельзя пропустить, это обязательно нужно отметить!.. Ну, когда ещё нам доведётся вот так всем вместе собраться.
     — Кому что, а механику только б выпить, — нарочито строго хмурит брови бывший замполит. — Ты лучше расскажи, куда тебя определили?
     — Куда-куда? — смеётся. — Да пока что и никуда! Вон на снятую с довольствия «Антилопу» командиром приписали, пока её пионерам не отправили. По весне, говорят, погоню её куда-то далеко, за Ладогу, кажется, в Старую Руссу, на Ильмень. А та-ам! — закатывает глаза, — и до осени недалече.
     — А что осенью? — округляет глаза Феликс.
     — Осенью – дембель! — хлопает молодого коллегу по плечу. — Двадцать календарных, как-никак, оттрубил…
     — Неплохо придумал, — вздыхает штурман. — А мне пришлось на курсы повышения записываться. Жду вызова на сдачу экстерном первого семестра, а если не сдам, то придется соглашаться с понижением на базовый… старпомом.
     — Да поступишь ты, Сашка, — вступает начштаба, — не ной, от нас туда все поступают, потому, как уровень бригады везде знают, котируется.
     — Да-а, — вздыхает комдив и добавляет по слогам, – ко-ти-ро-вал-ся.
     — Почему котировался? — с тревогой умолкают все, вглядываясь в него.
     — Да потому что расформировывают и её, — грустно смотрит в глаза каждому, — нашу бригаду. Уйдут скоро кораблики отсюда. Другие времена… — разводит руками. — Здесь, говорят, будет новый современный гражданский порт.
     — Если все уйдут, — тревожится Стариков, — то, кто ж тогда этот порт охранять станет?
     — Тебе-то что?.. — в сердцах выстреливает Моряков. — Ты ж партией народное хозяйство, целину… поднимать направлен. Вот и поднимай, а то в магазинах уже даже водки без талонов не купишь.
     — О-о-о! — в шутку хлопает Феликса по плечу механик. — Зачем целину, становись строителем, в Минной гавани порт будешь строить, а нас потом на пенсии возьмешь его сторожить.
     — Кто знает, кто знает? — задумавшись, кивает «стар-лей», — может и придётся, хотя… вряд ли, мы с женой и детьми едем домой, к месту призыва, там и станем целину поднимать, — жмёт плечами. — Но, всё-таки, всё-таки, по сути вопроса, — с надеждой говорит в сторону замполита, — кто охранять-то всё это станет… от потенциального, так сказать, противника?
     — Кто-кто? — теряется тот. — Сказано ж тебе: Перестройка – мир, дружба, жвачка, а значит разоружение и… доверие.
     — Кому доверие-то? — усмехается начштаба. — Врагу?
     — Нашим, как их там… — отвернувшись, горько выдыхает Пырин, — партнерам по этому, как его….
     — Биз-не-су, — по слогам подсказывает Николай Григорьевич.
     — По биз-не-су, — неожиданно вскипает и комдив, — так это ж они теперь, пока мы разоружаемся, — сверкает глазами, — партнёры. А когда всё своими же руками уничтожим, то, что будет?
     — Не знаю, — смущённо жмёт плечами Пырин, — но я всё ж думаю, точнее очень на то надеюсь, что они… там, наверху не просто так всё это, — с надеждой смотрит на комдива, — затеяли. Должны ж были всё-таки… как-то это, — запинается, — просчитать, учесть, что ли. В противном случае это получается вероломное…
     — Конечно, должны, Олег, должны, — приходит на выручку начштаба, не дав ему договорить ту ужасную мысль. — Ну, чего вы все скопом на него-то набросились? Он что ли всё это затеял?
     — Не он, — серьезно выдыхает механик, — партия затеяла, а он замполит, пусть даже и бывший, представитель партии в армии, вот и набросились!.. Но знаете, что удивительного во всей этом неразберихе? Поговаривают, мол, кто-то там наверху решил избавиться и от института замполитов, – представляете? – от своих же собственных представителей, от себя избавиться… в армии.
      — Да мало ли, что там говорят, — перебивает начштаба, — этого не может быть. На тебя, кстати, Олег, ещё вчера назначение в дивизион морских пришло. Марков сам в Базу за ним помчался, спешит, видно, поскорее избавиться от тебя.
     — Ну, а у вас-то как, Николай Григорьевич? — спрашивает Стариков.
     — На меня тоже пришло, — улыбается, — в штаб Бригады старшим помощником.
     — У-у-у, — уважительно тянет руку комдив, — поздравляю.
     — Так значит, завтра ни вас, ни замполита на подъеме флага со мной уже снова… не станет? — и радуется за них и одновременно огорчается Феликс.
     — Увы, — сочувственно кивают оба, пожимая Старикову руку, приняв от него поздравления.
     — И меня, кажется, не будет, — вдруг горько роняет штурман, — меня завтра на выход, вроде как посредником, комбриг отправляет.
     — И меня, — с сожалением выдыхает комдив, — тоже не будет. Я в кадры Базы за направлением в академию еду, поступаю на аспирантуру.
     — И я уезжаю, — кивает механик, — к пионерам документы везу, да пирс куда «Антилопу» хотят поставить, заодно проверю.
     — Так что, Феликс, — тянет свою тёплую широкую ладонь начштаба, — ты дальше снова один. Смотри тут без нас не влезай больше в очередную историю.
     — Не влезу, — крепко жмёт руку в ответ.
     — А может, всё-таки закатим… отвальную, — вновь выступает механик.
     — Я не могу, — парирует замполит, — у меня совещание в политотделе.
     — Ой, мужики, — мрачнеет Стариков, — и я не могу, меня дочь на КПП в комнате посетителей под присмотром мичмана Тихомирова ждёт, — разводит руками. — Её ж в садик замполит так и не пристроил, — хитро подмигивает, — а потом нам с ней в роддом… к жене, завтра выписка, всё нужно успеть подготовить, договориться.
     — Как у тебя с деньгами? — заглядывает в глаза Николай Григорьевич. — Ты ж теперь без оклада по должности остался… Ты в курсе?
     — В курсе, конечно, — признательно улыбается тот, — Да от него, того оклада, всё равно толку нет: ни на что уже не хватает, а морские, надбавки, да прочие проценты, ещё полгода назад сняли.
    — Ну, и как же ты теперь? — лезет в карман Александр Викторович. — Сколько надо?
     — Нет-нет, товарищ командир, ненужно… большое спасибо! — выставляет забором ладошки. — И вам всем, братцы, огромное спасибо за помощь и за собрание, и за совместную нашу службу. У меня сейчас, правда, всё нормально, я уже как две недели, как устроился на подработку… рядом с домом.
     — О, как? — восхищается механик. — И где это? Кем?
     — Сторожем, в какой-то новый кооператив, охраняю продовольственные склады города. Да, там вообще-то у них вся наша база и местный отдел милиции подрабатывает, престижно, говорят, да и наши бывшие из бригады, кстати, тоже кое-кто есть.
     — А как платят? — вскидывает брови штурман.
     — Смешно сказать, — грустно жмет плечами Стариков, — за ночь треть нашего с тобой месячного оклада по должности.
     — Неплохо, — таращит глаза механик.
     — Беги, Феликс, беги — перебивает их комдив. — Беги не оглядывайся, — тоже протягивает свою руку, — тебя дочь ждет, жена… сын. Беги, не затягивай!..
     — Удачи тебе, Феликс… — кивает начштаба.
     — До свидания, золотце, – саркастически улыбаясь, машет механик.
     — Увидимся, — коротко вздыхает штурман.
     — Прощай, — последним жмёт руку замполит. — Не поминай лихом.
     — Прощайте, мужики!.. — горько выдыхает Феликс и, круто по-военному развернувшись на носках обоих ног, лихо, не оглядываясь, бежит в сторону КПП и, лишь на секунду обернувшись перед его дверью, прежде чем исчезнуть за ней навсегда, кричит на всю гавань, — не поминайте и вы… все… меня… лихом!..
02.04.2019-2023гг

     Автор, как обычно благодарит своего критика (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение выслушать всё это в сто первый раз, а также приносит извинения за возможные совпадения имен и описанных ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские ситуации. Все описанные здесь события, диалоги, действующие лица, безусловно, вымышленные, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний друзей, товарищей, коллег периода 1987-1991гг.
      Да, и ещё: рассказ написан на ходу и в нём наверняка всего масса стилистических и орфографических ошибок, при нахождении которых автор, в очередной раз извинившись за неудобство перед скрупулезными лингвистами, просит направить их администратору группы «Питер из окна автомобиля», на любой удобной Вам платформе (ВК, ОК, ТМ), либо оставить их прямо под текстом.
     Спасибо за внимание и… сопереживание.