Кое что о пользе грубой морской работы

  ­Тут ведь какое дело.
Приходит пора и надо делать «большую приборку» души.
В какое время? Как? Вопросы…
Но выглядеть хочется же! Начинаешь оглядываться, присматриваться, вглядываться.
Чу! Вот знакомое, приятное, ан, нет. А – это? Опять не то. «Что делать?»
Вернуться! Вернуться, други моя! Не задумываясь. Не в памяти, а реально, насильно, превозмогая, поступясь, повинуясь, против ветра своих амбиций и гордости, взорвав себя изнутри, оглянуться на свои потроха и не поморщиться.
Я ведь разве что доказать кому хотел? Нет!
Все уже доказано.
Себя увидеть. Себе доказать и успокоиться.
Жизнюшка милая, не зря ты мне дадена была, не зря пришла ко мне.
И пошел я в матросы. Опять.

    Кореш давний у меня в Измаиле капитанит. Кореш – корешок. В мореходке учились вместе. Вместе Дерибасовскую клешами полировали, на 7-ом Фонтане спина к спине оборону держали против шпаны.
А теперь галунов золотых у него по всему рукаву.
Упросил. Я-то вообще иностранный гражданин, да как откажешь корешу. На то и расчет был!
Но…
Он-то говорит, мол, в капитанской каюте поплывем, конъяки заморские пить будем, вспоминать-веселиться.
А у меня другие запросы.
Я ведь «пассажиром» не желал быть. А на спец и не рискнул бы сам теперь. Иные теперь объемы.
И пошел я матросом без класса…солдат необученный, короче.

    Давно это было…
Ещё в те самые приснопамятные времена. Твердь перекрывали на каретах, а водную гладь на корветах. Харррошие, я вам скажу, были времена! В плане экологии и прочей неторопливости. Однако, страсти кипели…
Ну и вот. Флот стал выходить на первые позиции и решающие в котле тех страстей…
А коль так, то и ресурсы были задействованы немалые. Со всех сторон. Это век 18 – 19-й я беру. Про то, как Петровский флот строился, я говорить не буду, сами грамотные. Все начиналось с ботиков и потешных войн и привело к громким победам и не менее позорным поражениям. А между - кровь и кости русских людей! Во множестве великом! Но это - Слава Российская!

    Ну, да я отвлекся…
О традициях.
В те времена властвовали на морях линкоры, огромные махины. По тем меркам. Ну и вездесущие фрегаты и корветы. Народу требовалась тьма. А мореходок не было…
Вот справка:
Сколько народу могло быть на этих кораблях? А - по-разному. В принципе, парусник мог иметь по одному члену экипажа на каждую тонну водоизмещения. Но это ухудшало условия обитаемости и снижало автономность. С другой стороны, чем многочисленнее был экипаж, тем более боеспособным оказывалось судно. В принципе, 20 человек могли управлять парусами крупного фрегата. Но только при хорошей погоде. Проделывать то же самое в шторм, параллельно работая на помпах и задраивая выбитые волнами крышки портов, они смогли бы незначительное время. Скорее всего, силы у них закончились бы раньше, чем у ветра. Для ведения боя на 40-ка пушечном корабле по минимуму требовалось человек 80, - 70 заряжают пушки одного борта, а еще 10 бегают по палубе и руководят. Но если корабль будет совершать такой сложный маневр, как разворот, все канонирам придется нестись с нижних палуб на мачты, - при развороте, корабль какое-то время непременно должен будет двигаться галсами против ветра, но для этого, понадобится наглухо зарифить все прямые паруса, а потом, естественно, снова раскрыть их. Если канонирам надо будет то лезть на мачты, то бежать в трюм за ядрами - много они не настреляют. Обычно парусники предназначенные для длительных переходов или продолжительного крейсирования имели на борту одного человека на 4 тонны. Этого было достаточно для управления судном и для боя. В случае, если корабль использовался для десантных операций или абордажа, численность экипажа могла достигать одного человека на тонну.
Ага! Т. е. при среднем водоизмещении среднего корабля - 200-500 тонн эта цифра достигала 120-500 человек! Это в крайних положениях, ну а в среднем походе-кругосветке возьмем – 150. И вот подходим к главному. Длина фрегата – 100 м., ширина – 15. Жизненное пространство критическое, условия похода – экстремальные во всех отношениях (навигация, мореходные качества, питание и…досуг). ВО! Замполитов не было, были – попы. И представьте себе кругосветку в то время – 3 года минимум! Срок службы матроса – 25 лет. А кто в матросах-то был? Рязанские да псковские крестьяне, моря сроду не видавшие, да и плавать немногие могли вообще. Интереснее меня читать Станюковича, не пожалеете. Но я о другом . Что было главным в таком походе помимо имперских и стратегических интересов? Сохранить экипаж! В целости и сохранности и надлежащей боеготовности!!! А для этого требуется самая малость – обеспечить матросне полную занятость! Когда вокруг месяцами океанская гладь.
Что бы не думали мозги, не вспоминали родную деревню, не выли от тоски.
Что бы руки были все время заняты – плели, вязали, шкрябали, драили, мыли, начищали до блеска.
Что бы ноги пробежали по палубе за день милю-другую…(все бегом делалось)
Что бы спина не заживала от линьков, держа в страхе всю сущность…
Что бы глаза не успели задержаться на небесах.
Чарка обязательная в обед, обедня недолгая (святое!)
«Адмиральский час» знаменитый на целых три.
Ну и перекур на баке перед сном.
Так, только так можно было сохранить экипаж, уберечь его от психологической несовместимости и хандры! Вот откуда слава морской «драйки». Со временем это перешло в традицию и потихоньку перебралось в Устав.

    На это и был мой расчет, когда душа моя взвилась в критическом пике. Когда мысли побежали наперегонки. Когда я решил подбить «бабки».
И понял я, что другого выбора у меня нет. Освободить мозги, срочно, незамедлительно!
Скинуть груз, накопленный годами, расправить плечи и вздохнуть полной грудью!
Только так – расчистив путь, избавившись от хлама, решив раз и навсегда, приладить ладонь ко лбу над переносицей параллельно пути твоему будущему, подтянуть штаны, вытереть сопли и…пуститься во все тяжкие, братцы вы мои…
А заодно и проверить себя, и воздухом морским подышать, и молодость свою подсмотреть.
Вот такая задача стояла предо мной.
Но почему?

    Часть третья. «Причины и вопросы».
Я вот вам пишу, а сам думаю – почему? Почему меня так тянет высказаться?
Может синдром «случайного попутчика»? Знаете, как долгой дорогой, по завьюженной степи.
Так вот. Подходит время (какое-то, пусть будет «Ч») и каждый человек задает себе вопрос: Кто я? Что я? Что делать? (Ч.) Как быть? Для чего и зачем?
И выходя на рубеж, нас не минуют сии вопросы. Тому, как их много. Какой-нибудь да попадет в лоб!
Какой рубеж? Ну, тут уже по-разному! Про свой я пока промолчу.
Но вопросы, вопросы, вопросы…
Вроде бы все так – дерево, сын, дом. У меня было именно в таком порядке. Теперь уже – внук.
Но почему же мне не дает покоя мое нутро, что же оно выворачивает меня наизнанку?
Какие еще нужны мне самому доказательства?
Что же гложет меня изнутри, рвет мои зубы и тянет нервы?
А, может, это просто блажь? Так чего я тогда бешусь?
И жена - любимая. И друг - есть.
И совесть моя чиста. И честь незапятнана.
Так чего же тебе еще надобно, старче?!!
Во! Вот оно!! Даже не прячется!!! Ухмыляется.
А что ему? Придет Время и оно придет – старчество…
Вот и затрепыхался я на рубеже цифры 50, как же, кому охота.
Да только какие способы? Ну, там, девчонку молоденькую подмять или водку ночь пить и лицо наутро не вылить, это, вроде как все рядом, под рукой...
А вот бросить себя лет на тридцать назад, да без поблажек.
А вдруг? А вдруг повезет? А вдруг яблок молодильных там объешься с оказией? Или промахи свои обойдешь стороной? Да риф правильный возьмешь вовремя?
Да нет. Все я понимал прекрасно. И что нет мне пути назад, да и никому из нас, и что доволен я судьбою своей и другой не желаю!
Только хочется себя проверить, нервы свои пощекотать, силушкой померяться, умом не посрамиться, крылья расправить всамделишно, свежий ветер ноздрями втянуть, очами сверкнуть. По настоящему.
Тогда и вернуться надо по настоящему. Для кого-то в казарму, в общагу, в степь, в тайгу…
А я вернулся в матросский кубрик. Наравне. Инкогнито.

    «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…»
Ступил я за дверь, а по спине холодок пробежал. Что же делаю-то я? На что решился?
Но – давши слово – держись!
Я ведь корешу своему, позвонив, начал было «волынку тянуть», но он понял меня в три секунды! И сказал: «Не со мной – так без меня! По полной! Матрос без класса! И на камбузе!». Я тихо промолвил: «Спасибо». И взял билет до Одессы…
Теперь я еду в стальном перестуке, склонив голову на казенную подушку, ловлю желтые огни в черном стекле, стекаю мыслями в свое прошлое и призываю св. Николая Угодника себе на помощь…
И решил для себя твердо – выстоять до конца!
И списаться только тогда, когда начнут сниться голые женщины…
С тем и заснул.

    …Одесса встретила теплым ливнем и грязными мостовыми. Цыгане на Пушкинской плакали вместе с дождем и, поэтому, их слезы никого не трогали. Автобус до Измаила был Львовского завода, старый и неторопливый. Мы еще успели выпить в ближайшей «бадеге» по стакану «Бiле мiцне» по две гривны и – тронулись…
Все произошло, как я и не думал. Тесный кубрик на восемь персон и угрюмые товарищи…
Проблемы Укр@инского флота я описывать не буду. Суда старые, финансирования нет, остатки разворовываются, частники с желтыми клыками исходят слюной плохо пахнущими пАстями…
А мои задачи другие. Себя поскрести.
Обязанности по судовой роли – помощник шкипера, старший на шкафуте, на швартовке – якорный шпиль. Ну и по камбузу.… Одни шипящие!
И – пошло-поехало! Головы поднять некогда. Солнце всходит – я хлеб вынимаю с печи. Потом – на полубаке ревизия. Далее – борта шкрябаю – суричу… «Концы» перекинул в цепном ящике, мат сплел, на баке прибрался.… После обеда – к штурманам. У них хоть и Furuno сейчас, да только молодые ребята, а мой опыт оказался кстати. Потом блочкИ смазал на гроте. После ужина – в «машинку», соляру понюхать. А в полночь – картофан на камбузе чищу! И так мне это нравится! Вы не поверите, братцы…
И руки заняты, и голова свободна.…И стала потихоньку она крепнуть. Голова, в смысле. Свежий ветер в ушах свистит, это раз. Глаза смотрят на сине море и ясно небо, это два. Ноздрями впитываю свежий запах хлеба, три. На языке соленый привкус, нутро качка привычно захватывает – четыре, пять и т. д. Уже и спать стал на спине, широко раскинув руки от усталости, без мучительных снов. Работа привычно давалась мне легко. Упрекнуть было не за что. С корешем – капитаном виделись по ночам, тайком, в его каюте запершись, перекатывая языком гавайский ром под тихий Зепелинг…
Судно – сухогруз. Трамбовали сборный груз на далекую Америку. Измаил, Николаев, Одесса… Каботаж в прямой видимости берега. Но каюта моя по правому борту и когда шли на Ост, я видел лишь родной бескрайний простор. Чайки рано утром нагло орали в мой иллюминатор, звали на палубу смотреть восход на фоке. И я им подчинялся, этим настырным птицам, было у них в глазах что-то знакомое. Что-то от друзей моих давних, ушедших уже далеко, навсегда. Много их набирается теперь…
Бежало время, бежала вода в кильватере. Да только я от себя убежать так и не смог. Понял в который раз, что дважды в одну и ту же воду нельзя ступить. Да и незачем. Посмотрел я на свое прошлое и понял – как же я счастлив именно сейчас. Теперь, когда есть у меня и сын, и внук, и дом родной, и жена любимая, к которым стремился сейчас всей душой и сердцем! А еще понял, что без ТАКОГО прошлого не было бы у меня ТАКОГО настоящего! И все, что имею сейчас, так это благодаря тем мукам и ожиданиям, тем слезам и разлукам, тем печалям…

    И уже в нетерпении ожидал, когда же даст пароход полную осадку. Но крест свой нес без видимой натуги. Ведь для всех я был временным бичом по легенде. Вот уже груз почти принят, тяжелее застучал дизель, вальяжнее стала наша «походочка», качка медленнее и море уважительнее. Воду я принял, кнехты подкрасил, пеньку уложил. Коечку заправил, как полагается, рундук освободил, борщ сварил напоследок всем моим 22-м нечаянным товарищам. Простились мы с корешком моим Игорем на мостике, уже не таясь, дали друг другу «краба» в добрый путь и сбежал я по трапу легко с чистым сердцем и просветлевшей душой. Не оглядываясь, шел к проходной, как и в молодости с одной сумкой через плечо. Коротко баском вздохнул пароход мой, что в порту категорически запрещено. Но знал я, что все простят. Ведь я прощался с морем уже навсегда…