Арина Родионовна и семечки

               
 Конечно, вам приходилось покупать или, по крайней мере, видеть в массовой продаже очищенные зёрна подсолнечника. Невкусно! Так же, как невкусны очищенные грецкие, миндальные и иные орехи. Без скорлупы на воздухе всё это быстро окисляется, прогоркает, становится не только невкусным, но и неполезным. Несмотря даже на последующую вакуумную упаковку.
  В моём детстве такие «лакомства» не продавались. А вот вкуснейшие грецкие орехи, разумеется, в скорлупе, по воскресеньям (200 г в так называемом комиссионом магазине в городе) и собственные жареные семечки чуть ли не ежедневно были. И я мечтала: «Вот бы чищенных зёрнышек!». И они изредка бывали! А вот как.
 Нельзя сказать, что детство моё пришлось на совсем уж послевоенные годы, но следы, отголоски, последствия войны были ещё очень свежи.
 В нашем селе проживала, в общем, не старая, но и не молодая женщина, которую все звали просто Мотька. Без фамилии, без отчества: Мотька и всё. Была она вовсе не глупа, но то, что называется проста. Да и «положение» обязывало: она была бездомна. Не бомж, как бездомные конца 20-го – начала 21-го веков, а бездомная вследствие войны: в её хату попала немецкая авиабомба, разнеся постройку в щепки. Восстанавливать было нечего да и, как я понимаю, не на что и некому. Кажется, её муж (а был ли он вообще?) погиб на фронте. Детей не было. И хотя в селе проживал родной брат Мотьки Сергей Кулюпин и, как мне помнится, вовсе не отказывал ей в крове, она сама не хотела мешать в чужой семье. Иногда ночевала у брата, а то ходила от двора ко двору. Не побиралась, нет, просто ночевала и кормилась, где приютят. В силу доброты моей мамы она иногда ночевала, а чаще дневала у нас. И была для меня кем-то вроде няни.
 Вот сидим мы с Мотькой на печке и грызём семечки. Грызём – громко сказано! Я-то грызу, да. А у Мотьки - ни одного зуба. Но она умудряется ловкими пальчиками очищать семечки и горсточку вкуснейших ядрышек отдавать мне. Тогда-то и рождается детская мечта о множестве очищенных семечек.
 Кое-что о горькой судьбе Мотьки и не более сладкой моей матери помню ещё.
 Наше село было оккупировано немцами и мадьярами с июня 1942 по январь 1943 г. Некоторые эпизоды этой беды помню из рассказов матери. Но сейчас лишь об одном из них, связанном с Мотькой.
 Оккупанты, конечно, обращались с местным населением как оккупанты. (Об этом – в другой раз. Слишком тяжело всё сразу).  Но иногда, ради забавы, наверное, проявляли некоторый «гуманизм». Так моя старшая сестра рождения 1940 года помнила, что ей, крохе, немецкий офицер дал 3 карамельки. А Мотька при каких-то обстоятельствах, видимо, попробовала, а, скорее всего, просто видела немецкий хлеб. И вот, когда началось победоносное наступление Красной Армии и село освобождалось от оккупантов, в нашу хату на смену немецким офицерам на постой зашли советские военные. В домишке уже тогда обитала и бездомная Мотька, хотя тут же ютилась мама с тремя детьми и больная, с ампутированной вследствие гангрены ногой, моя бабушка, мамина свекровь (отец был, как говорили, «на войне»). Не знаю уж как, но то ли солдаты (или офицеры?) поделились едой с голодными ртами, то ли обитатели хаты просто видели их трапезу, но простоватая Мотька ничтоже сумняшеся произнесла что-то вроде этого:
- Что это за хлеб?! Вот у немцев хлеб! И чёрные булки- «кирпичики» аккуратные, и вкусный!
 Представляете реакцию советских воинов?!
Один из них схватился за оружие (вроде, упоминался автомат):
- А! Тебе немецкий хлеб хорош?! Ну и т. д.
Тут моя мама бесстрашно встала на защиту Мотьки:
- Да вы её простите, она придурковатая, говорит что попало! И т. д.
 В общем, простоватая Мотька была спасена. И, надо сказать, к чести, красноармейцев, никаких репрессивных мер ни к Мотьке, ни к маме не последовало. Да что там! Они, красноармейцы, такие же простые люди, как и мой воевавший отец, у них тоже дома были свои «Мотьки»…
Вот  такая вот «Арина Родионовна», вот такие семечки…