Наследие Арна. Время Стариков. Гл Вторая. Ч Вторая

Биргер прожил несколько лет, ничего не зная о том, что у него есть сын и не узнал бы никогда, если бы Сама Матерь Божия не направила его шаги. Однажды, выполняя свою нелегкую миссию по поиску шестнадцати добровольцев-форсвикеров, он оказался на Севере  в долине Меларен, и  наткнулся на ферму под названием Сунд, принадлежавшую клану Ульв. Он привык, что стоило лишь издали показаться  щиту Фолькунгов, как его  встречали  с распростертыми объятьями, подносили пиво и сажали к столу. Но на этот раз ему показалось странным, как неуверенно говорили с ним хозяева, хотя  между Фолькунгами и кланом Ульв не было вражды.  Один из хозяйских сынов прошипел ему какую-то гнусность, которую Биргер не разобрал, но хозяин поспешил извиниться, турнув  собственного сына со двора в шею.
   Заметив тайные перегляды и долгие минуты неловкого молчания, он  начал сожалеть, что не остался ночевать в лесу, как делал обычно. Теперь покидать дом было слишком поздно — уйди он посреди ночи, хозяева будут навек опозорены. Поднявшись,  он попросил разрешения отправиться спать в свою покрытую мехом постель, объяснив, что завтрашний день сулит ему долгий путь. Удерживать его никто не пытался.
   Наступила ночь, хутор затих,  и в постель к нему забралась молодая рабыня. Нынешнее настроение не располагало к подобного рода развлечениям и он грубо оттолкнул ее, тут же пожалев об этом. Поразмыслив, он решил, что молодое женское тело способно разогнать даже самые мрачные мысли и окликнул ее, а когда девушка тихонько вернулась, быстро сорвал с нее рубашку. Она вырывалась из его сильных рук и громким шепотом сообщила,, что пришла сюда не за этим, хотя она и не против переспать с ним, если они придут к взаимопониманию.  Биргер вернул ей сорочку и велел выкладывать, в чем дело. Она без смущения натянула рубашку и поведала, что  в хижине за пределами фермы  живет старшая дочь хозяина, опозорившая семью. Ее имя  Сигню и она  родила ублюдка.
   Теперь, вместе отвергнутая, она жила там со своим ребенком и люди шептались, что отец порол ее, выбивая признание, кто сделал ее шлюхой, и она назвала имя Биргера сына Магнуса из Ульвосы. Хозяин стал белее полотна и впал в отчаяние, потому что не мог отомстить Фолькунгу. Но у него не хватило решимости убить дочь, вернув тем  образом  честь себе и семье. Вот почему  Сигню, и ублюдку дали право жить, не показываясь на ферме. Ребенка назвали Грегерсом, но мальчик  до сих пор  не был окрещен в церкви.
   Слушая девушку, Биргер то холодел, словно от ушата ледяной воды, то покрывался потом от жара, полыхавшего внутри. Он быстро оделся, достал несколько серебряных монет, протянув их  молодой рабыне, которая поначалу неправильно его поняла, и стянула с себя  рубашку. Он приказал ей немедленно одеться и отвести его к хижине, где живет Сигню и ее сын Грегерс. Она отнекивалась, не смея  навлечь еще большего позора на их дом. Да, отец оставил Сигню ее в живых, но обещал обезглавит любого раба, кто посмеет выставить напоказ его позор перед чужеземцем.
   Сдерживая нетерпение, он спросил, как зовут рабыню. Она ответила, что обычно все кличут ее Сала. Он погладил ее по голове и успокоил, пообещав, что завтра потолкует с хозяином и выкупит ее, так что никто не сможет причинить ей никакого вреда. Однако, он не развеял ее страхов; она объяснила, всхлипывая, что хозяин может не согласиться продать ее — на это есть причины, в которые она не собирается его посвящать. Биргер кратко ответил, что завтра он сделает ее хозяину предложение, от которого тот не сможет отказаться.

   Вот так и случилось, что впервые после вечеринки в Агнехюсе он встретил Сигню.
   Одетая в поношенное платье рабыни, со спутанными волосами, она с испугом взирала на вошедшего мужчину. В жалкой хижине было темно, слабый свет давали угольки, тлеющие в очаге, и потребовалось какое-то  время, чтобы Сигню, тыкаясь по углам, как загнанная крыса, нашла лучину и зажгла огонь. Она, словно в бреду, не переставала бормотать о грехе и наказании за него. В конце концов, Биргер сам нашел несколько смоляных лучинок,  разжег огонь,  нежно и требовательно взял ее лицо в свои ладони, а потом обняв ее трепещущее тело,  заставил сесть рядом. 
— Ты узнала меня? Я Биргер сын Магнуса — сказал он. — За дверью стоит рабыня Сала, она привела меня к тебе. Она утверждает, что ты родила моего сына. Это правда?
  Сигню не пришлось отвечать. На убогой лежанке позади нее что-то зашевелилось и проснувшийся маленький мальчик поднял темноволосую голову и уставился на него любопытными глазенками. Внезапно малыш вскочил, подбежал к Биргеру и обнял его. Впервые столь внезапное нападение  вызывало у Биргера  ком в горле.
— Ты пришел! Ты нашел меня! — воскликнул мальчик. — Мама всегда говорила, что он придет, мой сильный отец из чужой страны!
   Биргер подхватил мальчишку на руки, крепко прижал к себе худенькое тельце и долго держал его, прежде чем смог что-то сказать. Потом он взял смоляную палочку и осветил лицо ребенка, так чтобы они посмотрели в лицо друг другу. И так они узнавали друг друга. У мальчика были темные волосы и карие глаза Биргера, а не голубые, как у матери и ее родичей.
— Мне сказали, тебя зовут Грегерс, — прошептал Биргер. — Это твое имя?

  — Да. А теперь  меня зовут Биргер, — бесстрашно ответил ребенок.
— Это не совсем твое имя, — шутливо поправил Биргер. — Это имя твоего отца.
Он улыбнулся сидевшей рядом Сигню, которая, кусая губы, диким взглядом уставилась в пол.
 
   По мере того, как он начал приходить в себя, пришло непередаваемое чувство, что он держит в своих объятиях маленькую часть себя самого. Однако, им с Сигню  нужно было поговорить  и он приказал Грегерсу вернуться в постельку, а когда тот отказался,  строго предупредил малыша, что сын должен слушать своего отца.
   Поначалу ему пришлось вытягивать из Сигню слова клещами, похоже, ей было трудно говорить связно. Но  вскоре она взяла себя в руки, ее взгляд смягчился, и она подтвердила то, что Биргер уже знал или догадывался.

   Она никогда не была с мужчиной до той ночи в Агнехюсе на свадьбе Йона сына Агне. Опытные взрослые женщины говорили, что с первого раза забеременеть невозможно, но оказалось, что это вовсе не так. После ночи в Агнехюсе ее отец, словно что-то заподозрив, оберегал ее как курицу, несущую золотые яйца. Очень скоро она поняла, что беременна и что отцом ребенка может быть только Биргер. Ее отец вырвал у нее правду плетью. Она воспитывала Грегерса как могла, и когда он немного подрос и стал  спрашивали обо всем возможном и невозможном, она рассказывала ему историю о том, что однажды вечером, когда они потеряют надежду, внезапно появится его отец, что его синий с золотом щит будет сиять в лучах заходящего солнца, а его гордый белый конь будет виден издалека.
— Ты же знаешь, что мой жеребец черный. Почему ты говорила о белой лошади?
— Потому что  это сказка, а в сказках  белая лошадь заметнее в сумерках, чем черная, — ответила она и улыбнулась.
— Ты должна была дать мне знать, я бы забрал вас. Представь, что я никогда бы сюда не приехал, ты прожила бы в этой крысиной дыре до самой смерти, и какое будущее ожидало   маленького Грегерса?
 — Я  посылала за тобой, я молилась, — ответила она, опустив глаза. — Я  молилась Матери Божией, чтобы Она смилостивилась,  даровала любовь и послала утешение тому, кто так горячо Ее любит. И Она услышала мою молитву. В конце концов Она послала тебя.
    При этих словах Биргер замер. Он, в самом деле,  ехал наугад через долину Меларен, чтобы найти кого-то из Форсвика, кто взял себе жену из родни Эриков или Ульв — в  последние годы многие Фолькунги, не имевшие больших поместий, искали жен на Севере. Он мог бы преуспеть на давешней ферме и поехать совершенно другим путем. И все же он оказался на этой отдаленной ферме, название которой узнал только сейчас. И в сумерках, а не средь бела дня, когда у него не нашлось бы причин задерживаться надолго, тем более, что ему здесь были не рады. Сложив все обстоятельства воедино, напрашивался только один ответ: Матерь Божия услышала молитвы Сигню и Своей доброй рукой направила Биргера к ней и Грегерсу.
— Сегодя твоя последняя ночь в этой лачуге, — произнес он твердо. — Я хочу разделить ее с тобой и нашим сыном. Сейчас я выйду на мгновение и скажу Сале, что завтра  куплю ей свободу.
 С трудом поместившись на узком ложе Сигню, Биргер лежал на спине, обняв  женщину и ребенка и глядя в темноту. Маленький Грегерс спал неспокойно и колотил ножками мать, боясь потревожить отца.
   Биргер  проснулся поздним утром, удивляясь своему крепкому спокойному сну. При ярком солнечном свете он увидел  Сигню такой же прекрасной, как в Агнехюсе, ей следовало лишь переменить одежду, чтобы больше не походить на убогую рабыню.
   Он коротко и немного смущенно попрощался с обоими, подкинул смеющихся Грегерса высоко в небо и пообещал, что скоро они увидятся вновь, но сейчас, выполняя поручение конунга, он не имеет возможности  задержаться. Однако до наступления вечера жизнь Грегерса и его матери станет неизмеримо лучше.
   Он поцеловал обоих в лоб и ушел, не обернувшись. Шагая через лес обратно на ферму, он тщательно обдумывал разговор с  отцом Сигню.
  Увидев Биргера   выходящим из леса, обитатели фермы засуетились, выжидательно поглядывая на незваного гостя. Вскоре  в зале длинного дома он сидел напротив Олафа сына Гудрума, отца Сигню для беседы  с глазу на глаз.
— Так  случилось, господин Олаф, что я оказался на твоей ферме в качестве гостя, и теперь мне необходимо уладить с тобой два важных дела, — прямо начал Биргер, как только им подали первое утреннее пиво. Несмотря на то, что они сидели в зале одни, за дверью, навострив уши, шушукались домочадцы.
— Ты не самый желанный гость в моем доме, юнгер Биргер, так с чего ты взял, что я буду говорить с тобой? — выпалил Олаф с испугом и гневом одновременно.
 
 — Раз такое дело, начнем с малого,  — проронил Биргер. — Одна твоя рабыня, господин Олаф, оказала мне огромную услугу, хотя  боюсь, что это придется не по нраву ее хозяину. В любом случае, я хочу выкупить его за одну серебряную марку.
 — Ни один раб не стоит так дорого, — нахмурился Олаф.
— Знаю. Но ни одна рабыня никогда не оказывала мне такой услуги, как та, что зовется Сала. Так по рукам?
— По рукам.
 — Хорошо. Теперь о главном. Я познакомился со своим сыном Грегерсом. Он очень подвижный, славный мальчуган, развитый не по возрасту. Ты называешь его ублюдком. Надеюсь больше не услышать такого . Я признаю его своим внебрачным сыном,  отныне он  Грегерс сын Биргера.
— Моя дочь шлюха, а позор смыть не так-то просто, даже если является какой-то юнгер и заявляет, что у него есть внебрачный сын, — пробормотал Олаф, еще не сообразив, гневаться ли ему, что честь не может быть восстановлена полностью, или радоваться, что теперь у него есть внук, принятый в могущественный клан Фолькунгов.
— Я тоже совершил прелюбодеяние, — холодно процедил Биргер. — Такое случается  и с благородными, и с людьми низкого происхождения. Надеюсь, теперь ты готов выслушать мое предложение. С этого дня Сигню и Грегерс сын Биргера вернутся в твой дом, ты примиришься с дочерью и позаботишься о том, чтобы моего сына немедленно окрестили, и будешь относиться к нему с той любовью, на которую твой внук имеет полное право. Когда придет время рождественского пива, ты, господин Олаф, Сигню с Грегерсом сыном Биргера и теми, кто соблаговолит составить вам компанию, приедете в Ульвосу.  Ты возьмешь  с собой печать, если она у тебя имеется. Там мы заключим договор. Грегерс будет воспитываться в Форсвике, а Сигню получит собственную ферму из моих владений. Да будет так.
— С чего ты взял, юнгер Биргер, что можешь запросто прийти в мой дом, распоряжаться, как тебе заблагорассудиться и приказывать хозяину? В моем собственном доме! Я тебе что, хрен собачий?— взорвался Олаф, и даже хотел было ударить кулаком по столу, но передумал. — В конце концов, я из рода Ульв, — добавил он нерешительно, заметив, что Биргер не сделал и попытки ответить.

— Я Биргер сын Магнуса из  Ульвосы и я  Фолькунг, — медленно и твердо ответил Биргер. — И  Грегерс с этого дня тоже Фолькунг. Ты, господин Олаф, несешь ответственность за жизнь и благополучие  моего юного родича. Мы, Фолькунга, будем тебе очень признательны, если ты примешь с благосклонностью мои нехитрые просьбы. И возможно, тебе стоит пораскинуть мозгами, иметь ли Фолькунгов в друзьях или сделать врагами.
   Олафу  сыну Гудмура не пришлось долго раздумывать. Хотя этот юнгер говорил без тени угрозы, не повышая голоса, в его тоне звучала ледяная холодность. Значение дружбы с Фолькунгами было не совсем ясным, хотя, без сомнения, это было бы неплохо. А вот сделав их своими врагами, он получил бы сожженную ферму, погибших рабов и скот, и наконец, лишился бы собственной жизни.
   Господин Олаф быстро смекнул, что предложение Биргера сулит только хорошее, и с величайшим удовольствием и честью принял приглашение в Ульвосу на рождественское пиво.
Так и случилось.  Вскоре после Рождества господин Олаф сын Гурмура на четырех санях — снег в том году выпал раньше срока — примчался в Ульвосу.  Глаза Сигню  сияли, как у девственницы и теперь она часто радостно смеялась, а маленького шустрого Грегерса вскоре  полюбили все новоиспеченные родичи за его веселые шумные проказы и любопытство ко всему, что он увидел на ферме бабушки.
   К великому облегчению Биргера, Ингрид Ильва приняла  Олафа сына Гудмура со всевозможной  любезностью  и  сверх всяких ожиданий  с огромной симпатией  отнеслась к Сигню. Кроме того, она находила огромное удовольствие в том, чтобы ловить маленького Грегерса и сажать  к себе  на колени, что было не так-то просто, поскольку непоседа все время вырывался и хотел убежать.
   Они написали то, что должно быть написано, и у Олафа сына  Гудмура  действительно была с собой печать, хотя он не умел ни читать, а писать тем более. Было решено, что Грегерса будут обучать в Форсвике всему, что необходимо знать мальчику, хотя его дед с подозрением относился к разговорам о чтении и письму, бормоча под нос, что сам  предпочел бы более мужественное воспитание. Тогда Ингрид Ульва мягко и без насмешки объяснила, что  в этом  отношении ему беспокоиться не о чем.
    Что касается Сигню, как только она пожелает, ей приобретут ферму в Западном или Восточном Гёталенде, а возможно даже на ее родине в Норданского. Пока что все шло хорошо и замечательно.
    И вот как-то вечером Биргер, выпив пива больше обычного и оставшись в зале наедине с Ингрид Ильвой, украдкой заговорил о том, что, возможно, сделает Сигню своей женой, на что  мать внезапно и неожиданно пришла в ярость. Одно дело — признать внебрачного сына, каждый мужчина  ради своей чести должен поступить так, как сделал он. Маленький Грегерс оказался бойким, добродушным и смышленым малышом. Но на этом стоит остановиться. Ни о каких Сигню из северных земель и ни о каких родичах Ульв не могло быть и речи. Стоило Ингрид Ильве подумать о подобном, и она впадала в бешенство. Она всегда полагала, что Биргер понимает эти очевидные вещи. Ей были безразличны его любовницы,  хотя эта Сигню была и умна, и обаятельна.
     Все изменится, когда придет время взойти на брачное ложе. Брату Биргера, Эскилю, вскоре предстояло пойти этим путем. Его женой станет не какая-нибудь милая маленькая Сигню, а госпожа Кристин, вдова норвежского ярла Хокана Галлина, чей семнадцатилетний сын по имени Кнут был  всего лет на пять-шесть моложе жениха. Эскиль выполнил волю матери без единой жалобы, он действительно понимал важность установления подобных связей не только с могущественным норвежцем, но и с кланом Эриков. Кристин была внучкой конунга Эрика Святого. Биргер отправится на брачное ложе только с такой женщиной.
В этой жизни только одно  имеет значение — власть.