Буддийская Меркава Бидии Дандарона

Колесница Эволюции: Буддийская Меркава Бидии Дандарона

«Каждый организм становится живым только потому, что в нем участвуют идеи (Алая-виджняна)»
- Б.Д. Дандарон, «Мысли буддиста»

В глубине духовных исканий человечества лежит вечный и могущественный архетип — путешествие души. Это не просто перемещение в пространстве, но качественная трансформация, переход от профанного к сакральному, от тьмы неведения к свету истины. Для описания этого пути культуры мира создали множество ярких образов: лодка, перевозящая мертвых в загробный мир; шаманский конь или птица, уносящая его в мир духов; лестница, соединяющая землю и небо. Среди этих символов особое место занимает образ колесницы — сложного, структурированного и часто живого средства передвижения, предназначенного для пересечения границ между мирами.
Одним из наиболее величественных и сокровенных воплощений этого архетипа является иудейская мистика «Маасе Меркава» (Деяния Колесницы). Рожденная из величественного видения пророка Иезекииля, она описывает Божественный Трон-Колесницу, сияющий и грозный, окруженный небесными созданиями. Путь к ней — это опасное и элитарное восхождение мистика, «сходящего к колеснице», через семь небесных чертогов (Хейхалот). Это вертикальное путешествие избранных, требующее тайных знаний и ритуальной чистоты, а его цель — лицезрение Божественной Славы, теофания, благоговейная встреча твари со своим трансцендентным Творцом. Меркава — это символ запредельной, небесной реальности, к которой можно лишь приблизиться.
И на этом фоне текст бурятского буддийского мыслителя Бидии Дандарона из его «Мыслей буддиста» предстает как поразительная и смелая реинтерпретация этого древнего сюжета. Вместо небесных чертогов — склон горы Сансары, усеянный живыми существами. Вместо сияющей Божественной Колесницы — скромная, поначалу «совершенно закрытая карета», которая есть не что иное, как биологический организм. Вместо элитарного мистика-подвижника — универсальная и безличная Алая-виджняна, «сознание-сокровищница», путешествующая через мириады жизней, от червя до человека.
Таким образом, можно предположить, что Дандарон описывает своего рода «эволюционную буддистскую версию "Маасе Меркава"». Мы попытаемся показать, что хотя рассуждения Бидии Дандарона вполне сопоставимы со  структурным каркасом мистики восхождения, он радикально переосмысляет его, осуществляя тройную трансформацию: он демократизирует элитарный путь, биологизирует метафизическую колесницу и универсализирует конечную цель путешествия. Он заменяет личную драму встречи с Богом на грандиозную космическую эпопею эволюции самого сознания, неумолимо стремящегося к своему истоку — сияющему на вершине горы пламени Нирваны.

Хотя мистические системы иудаизма и буддизма разделены непреодолимой доктринальной пропастью, при сопоставлении «Маасе Меркава» и метафоры Дандарона обнаруживается поразительное структурное сходство. Фундаментальный каркас духовного путешествия в обоих случаях выстроен по общему плану, который можно разложить на три ключевых элемента: использование метафоры «транспорта», идея вертикального восхождения и иерархическая организация самого пути.
Во-первых, центральным для обеих концепций является образ «колесницы» как структурированного носителя или контейнера для сознания. В иудейской традиции Меркава — это не просто средство передвижения, а сложнейшая космологическая структура, сам Божественный Престол, живой и многоуровневый. Она является одновременно и целью путешествия, и картой высших миров. Аналогичным образом, «карета» у Дандарона — это не пассивное тело, а сложно устроенное «обиталище» для Алая-виджняны. Дандарон описывает ее как самодостаточную систему с «механизмом внутри» (сознанием) и «окнами» (органами чувств), через которые внутренний принцип взаимодействует с внешним миром. В обеих системах «колесница» — это необходимое вместилище, которое и делает путешествие возможным, опосредуя связь между субъектом (мистиком, Алая-виджняной) и реальностью, которую он должен пересечь.
Во-вторых, само путешествие описывается через очевидную пространственную метафору вертикального восхождения. Путь мистика Меркавы — это подъем через семь небесных чертогов, движение вверх, к престолу Всевышнего. Это борьба с духовной гравитацией, требующая огромных усилий. У Дандарона эта вертикаль выражена не менее ярко: Алая-виджняна «постоянно толкая организм вперед, направляя его по неведомой тропинке вверх», чтобы вывести свою «карету» на «вершину горы». Движение «на гору» — классический символ духовного прогресса, преодоления низшего, материального состояния ради достижения высшей, просветленной цели. Таким образом, и склон горы Сансары, и небесные чертоги Хейхалот служат гомологичными картами, где высота положения напрямую соответствует уровню духовного совершенства.
Наконец, в-третьих, сам путь строго иерархичен. В мистике Меркавы восхождение — это последовательное прохождение градуированных уровней реальности, каждый из которых охраняется ангельскими стражами и требует для прохода особых «ключей» — тайных имен и молитв. Это не плавный полет, а поэтапное преодоление порогов. Эта логика находит поразительную параллель в тексте Дандарона. Его «склон горы» — это эволюционная иерархия. «Чем ниже, т. е. чем меньше пройденный путь совершенствования, тем «карета» примитивнее или более закрытая». Внизу, у подножия, находятся примитивные формы жизни в «совершенно закрытых» каретах, реагирующие лишь на простое раздражение. На вершине этой земной иерархии стоит человек, чья «карета» наиболее совершенна. Прогресс — это переход от одной ступени сложности к другой.
Таким образом, траектория мистического восхождения — структурированный носитель, вертикальный путь и иерархия уровней — оказывается имеет некоторое сходство в обеих традициях. Древний архетип путешествия души к своему истоку проявляется с поразительной ясностью. Но именно на этом общем фундаменте, как на сцене, разворачивается драма фундаментальных различий, порожденных несхожими мировоззренческими предпосылками. Становится очевидно, что хотя структура пути может быть универсальной, ответы на вопросы «кто едет?», «на чем едет?» и, главное, «куда?» будут кардинально отличаться.

Если структурная схожесть «колесниц» указывает на общий мистический архетип, то их концептуальное наполнение вскрывает фундаментальное различие между теоцентрической мистикой и нетеистической философией спасения. Дандарон, используя универсальную форму, наполняет ее совершенно иным содержанием, радикально меняя ответы на главные вопросы: кто является путешественником, какова природа его «транспорта» и что ждет его в конечной точке пути.
Первое и самое глубокое различие лежит в определении субъекта путешествия. В мистике Меркавы пассажир — это всегда элитарная фигура, исключительная личность. Это «Йоред ле-Меркава» («сходящий к колеснице») — мудрец, праведник, аскет, обладающий глубокими познаниями в Торе и прошедший суровую подготовку. Его восхождение — это индивидуальный, почти героический подвиг, доступный единицам в поколении. Дандарон же совершает революционный ход, демократизируя этот процесс до предела. В его «карете» едет не избранный мистик, а безличный, универсальный принцип — Алая-виджняна, или «сознание-сокровищница». Это сознание присутствует не только в человеке, но во всех без исключения живых существах, от «разнородных червей» у подножия горы до человека на ее склоне. Таким образом, восхождение перестает быть уделом духовной аристократии и становится всеобщим, имманентным законом жизни, космической драмой, в которой участвует каждое живое существо.
Второе различие касается природы самой «колесницы». Божественная Меркава иудейского мистика — это реальность трансцендентная, небесная, абсолютно иная по отношению к материальному миру. Мистик может лишь созерцать ее, но она никогда не станет его собственностью или его телом. Дандарон же производит ошеломительную биологизацию этого образа. Его «карета» — это не небесный объект, а самое что ни на есть земное и материальное явление: биологический организм, совокупность пяти скандх, составляющих индивида. Восхождение по склону горы оказывается ничем иным, как метафорой органической эволюции. «Совершенствование кареты» — это развитие все более сложных форм жизни, усложнение нервной системы, появление органов чувств. Если Меркава сияет в высших небесах, то «карета» Дандарона ползет по земле, эволюционирует, рождается и умирает. Мистика переносится из сферы умозрительных видений в плоскость естественнонаучной истории жизни.
Третий пункт расхождения — движущая сила путешествия. Мистик Меркавы движим личной волей, страстным желанием познать Бога, но его успех целиком зависит от Божественной благодати. Это всегда диалог, порой опасный, между человеком и его всемогущим Творцом. У Дандарона же двигатель совершенно иной. Это не внешняя воля, а внутренний, безличный закон — «неумолимое стремление» Алая-виджняны «к своему первоначальному источнику — Нирване». Эта сила подобна вектору, заложенному в саму ткань бытия. Парадоксально, но даже сансарическая «борьба за существование», обусловленная омрачениями (клешами), служит этой цели, так как именно она «совершенствует материальный признак организма», то есть «карету». Движение вверх оказывается не результатом молитвы и благоволения, а следствием универсального закона, использующего даже страдание и борьбу как топливо для эволюции.
Наконец, кардинально различается и пункт назначения. Цель мистика Меркавы — теофания. Он стремится узреть Божественную Славу (Кавод), предстоять перед Престолом. Но даже в высшей точке своего экстаза он остается творением перед лицом Творца; дуализм не преодолевается. Цель же путешествия Алая-виджняны — Нирвана. Это не встреча, а слияние. Это «угасание» пламени страстей, прекращение сансарических перерождений, растворение индивидуального в изначальном, недвойственном состоянии. Более того, Дандарон говорит о переходе «всего материального мира к своей противоположности — к Нирване». Конечная цель здесь не личное спасение, а универсальная, космологическая трансформация, в которой вся проявленная реальность возвращается в свое непроявленное лоно. Путешествие завершается не созерцанием, а полным исчезновением разделения между путешественником, путем и целью.

Кульминация духовного пути в обеих системах наступает тогда, когда «колесница» достигает своего наивысшего доступного уровня. Для мистика Меркавы — это проникновение в седьмой небесный чертог, для Алая-виджняны — обретение человеческого тела, самой «совершенной кареты». И именно в этой высшей точке пути их траектории расходятся окончательно, демонстрируя фундаментальное различие в этических плодах мистического опыта.
Для иудейского мистика ключом к продвижению по небесным чертогам служит гнозис — эзотерическое, тайное знание. Успех его восхождения зависит от владения священными именами Бога, паролями для ангельских стражей, мистическими формулами. Знание здесь — это прежде всего инструмент для личного духовного прорыва, своего рода «духовная технология» для преодоления преград на пути к Божественному Престолу. Этика, безусловно, важна — праведность и чистота являются необходимым условием для начала путешествия, — но в самом процессе восхождения на первый план выходит именно сакральное знание, позволяющее индивиду-одиночке совершить свой опасный переход.
У Дандарона же достижение человеческого уровня сознания приводит к совершенно иному прорыву — не гностическому, а этическому. Когда Алая-виджняна обретает «высокосовершенный организм с наличием сознания, воли и интуиции», она получает не просто «ключи» к Нирване, но нечто гораздо более важное: способность видеть мир глазами других. Она «обретает возможность видеть бесчисленное количество живых существ на пути совершенствования». Этот новый, расширенный кругозор приводит к фундаментальному открытию:
«Когда она сознает, что во всех этих существах („каретах“) сидят такие же Алаи-виджняны, как она, но не могут выйти на ее высоту, <…> тогда возникает в нем чувство жалости к ним, т. е. желание помочь».
В этот момент цель путешествия кардинально меняется. Из эгоцентричного стремления к собственному освобождению («вывести свою «закрытую карету» на вершину горы») оно трансформируется в путь Бодхисаттвы. Индивид осознает свое единство со всеми живыми существами, страдающими в бесплодной борьбе на склонах горы Сансары. Личное спасение становится неполным и даже бессмысленным без спасения всех. Это осознание рождает Бодхичитту — мысль о Просветлении ради блага всех, — которая выражается в четырех великих обетах, формулируемых Дандароном как универсальное пожелание: «Все живое да вольется в блаженство…», «Все живое да избавится от страдания…».
Это ключевой поворот от мистики личного восхождения к этике вселенской ответственности. Если мистик Меркавы, вернувшись из своего путешествия, приносит в мир тайное знание о Боге, то Бодхисаттва Дандарона, достигнув вершины понимания, разворачивается лицом к подножию горы с вопросом: «Имею ли я возможность помочь всем?». Путь вверх оказывается лишь подготовкой к пути обратно вниз — к служению тем, кто еще не прошел этот путь. Таким образом, Дандарон показывает, что истинная вершина духовной эволюции — это не гностическое всеведение, а безграничное сострадание, рожденное из осознания единства всей жизни.

Путешествие по склонам горы Сансары в «карете» Алая-виджняны, описанное Бидией Дандароном, завершается. При сопоставлении с величественным образом иудейской Меркавы становится очевидно, что мы имеем дело не просто с двумя разными картами духовного мира, но с двумя фундаментально различными подходами к самой природе реальности, человека и его конечной цели. Если мистика Меркавы — это гимн трансцендентному Богу, элитарная драма восхождения индивидуальной души к своему Создателю, то текст Дандарона — это космическая эпопея имманентного сознания, развивающегося через всю историю жизни на Земле.
Дандарон, возможно, сам того не осознавая, берет древний и мощный архетип «колесницы восхождения» и наполняет его содержанием, созвучным не только классической буддийской философии, но и духу современности. Он проводит радикальную ревизию мистического пути. Во-первых, он демократизирует его, утверждая, что в этом великом путешествии участвует не избранный праведник, а каждое живое существо, от простейшего организма до человека. Во-вторых, он биологизирует его, отождествляя духовное совершенствование с органической эволюцией, а мистическую «колесницу» — с материальным телом. Наконец, он универсализирует его цель: конечной точкой становится не личная встреча с Богом, а достижение Нирваны, которое в конечном счете должно привести к освобождению всего мира, к рождению вселенского сострадания и этики Бодхисаттвы.
В итоге перед нами предстает уникальный и глубоко оригинальный синтез: «эволюционная сотериология», учение о спасении, изложенное на языке, который соединяет древнюю мистику, доктрину Йогачары и даже отголоски теории эволюции. Дандарон предлагает духовный нарратив, в котором вся биосфера, вся цепь перерождений предстает как единый, грандиозный и осмысленный процесс восхождения сознания к своему изначальному, просветленному состоянию.
Дандарон демонстрирует удивительную пластичность великих духовных метафор. Его «закрытая карета», медленно и мучительно прорубающая себе «окна» в мир, оказывается поразительно точным и трогательным образом не только для духовного пути отдельного человека, но и для всей драмы жизни, стремящейся из тьмы бессознательного к свету понимания и сострадания.