Боль инициации

     Волковская больница. 1965 год. Я сижу на кожаном диване возле процедурной и жду перевязки. Поневоле слышу разговор, доносящийся из кабинета главврача. Точнее полразговора. Высокий звонкий голос Эсфири Викторовны и тихое низкое бу-бу-бу её обожаемого интерна.
     - Что ты тут написал? Истерия? У кого истерия? Ты врач психиатр?
     - Бубубу, бубубу.
     - Да, диабет. Ты должен был в анамнезе написать: диабет со слов родителей. Затребовать медкарту с места жительства и переписать диагностику и рекомендации. Но если бы ты сам на глазок поставил ребёнку диагноз и написал бы в карте диабет, я бы тебя по статье уволила.
     Бедный интерн, Эсфирь его очень не любит и за глаза называет дебилом. А он старательный и даже пытается быть внимательным.
     Я знаю, почему ему устроена взбучка. Первый раз он не добдел и не записал в медкарту девочке диабет. Зато потом решил перебдеть и написал в карту пацана истерия.
     Двое мальчишек 12-13 лет катались на товарняках и оба поплатились за это. Лежат в реанимации. Один с переломами обеих ног и черепно-мозговой, то ли спит, то ли в коме. Другой тупо смотрит в потолок. У него травматическая ампутация обеих ног. Вечер выходного дня. На отделении никого нет. Боря-рукоход приплёлся в реанимацию. Примостил свой тощий задик на стул. И по ножкам стула, как по шесту, цап-цап руками. И вот он сидит, как белый человек. Только ноги - две тощие макаронины - притянуты к животу контрактурой. Деловито оглядев пареньков, Боря говорит тому, который без ног.
     - Ну что, теперь ты наш.
     Безногий мальчик перестал тупо смотреть в потолок и стал разглядывать Борю. И вдруг как закричит, завоет, заорёт во всё горло. Сперва внятно, потом невнятно, но понятно, потом непонятно, но всё равно понятно:
     - Не хочу-у!
     Кричал он долго и громко. И прибежала медсестра и нянька. Притопала битюг интерн. Руки трясутся, губы трясутся, что делать не знает. Куда-то звонит, можно ли амнапон добавочно колоть.
     - Болит? Нет, не болит. Так просто орёт.
     Боже, альтернативно мыслящий интерн, это та боль, которая не пройдёт уже никогда. И не дай бог, чтобы он её глушил сперва амнапоном, а потом алкоголем. Это боль инициации. Здесь все посвящённые, один ты, тупой медвежина, не понимаешь в чём дело. Вот и Боря смутился и ретировался. Спрыгнул со стула на руки и убежал в свою палату. Глупая нянька и та понимает:
     - Ну-тка, деточка, водички, водички попей.
     Потом парень голос сорвал и только сипел, захлёбываясь. Потом заснул - сделали ему амнапон.
     Кто его знает, был ли в Советском Союзе секс, дети по крайней мере рождались. Но вот чего не было, так это психотерапии. Ни в детских больницах, ни в интернатах для больных детей, психологов не было. Лечили ноги и руки, если они были, культи, если их не было. Но что твориться в детской душе - никого не интересовало.