МПН

У магазина стояла толпа. Никогда ещё не видела очереди в «Пятёрочку» на входе.

— Что дают, братцы? – подпрыгивал передо мной социально неприглядный мужичонка.

— Намерения, что же ещё, — ответила ему дама с остатками былого филологического факультета на лице и поправила полной рукой шляпку.

— А что, просроченная курица уже закончилась, остались только намерения по её продаже? – вступила я в дискурс, накинув вуальку иронии подходящего для шляпы оттенка.

— Господи, какая жуткая неосведомлённость, а ещё в наушниках! – поджала грамм губы шляпа, возмутившись неточной светопередачей, — всё слушают всякую дрянь, а чтобы знания какие почерпнуть – так нет, не дождёшься!

«Ясно, не совершай глупости, только имитируй её», — и я врубила аудио-карате на полную громкость.

Через десять минут вошла в двери, украшенные шарами общепринятого «мы открылись». Бардак какой-то. Секонд-хенд всего на свете. Кругом вещи, давно утратившие не только форму, но и содержание. Некоторые даже посерели от старости. Народ кружится, кружится. Отчего в магазинном эфире чувствуется неустойчивый ментал: желания вытянуты, хочется предельно управлять судьбами людей, а возможно – и насекомых.

Вот и продукты. Какой отвратительный запах тухлой рыбы. Шляпа, разумеется, здесь: её интересы обитают вовсе не в области духовной пищи.

Я вытащила кусок, похожий на замороженную говяжью печень: «Конина до н.э. Буцефал. Македонского, что ли? Шура хотел своего коня на мясо? Фу!» – бросила обратно в ларь.

— Уберите, мужчина, уберите. Оно губительно отзывается на всеобщем здоровье, — утомляла голосом мужичонку шляпа, прикрывая глаза тыльной стороной ладони.

«Прямо Вера Холодная».

А какие отвратительные мысли в дальнем куске замороженного мозга. Теперь икать начали. Противно.

— Вы не это ищете? – ко мне подошёл мужчина бухгалтерского вероисповедания с поблёскивающими залысинами и бейджиком «Нараил. Консультант». Он держал в руках помятую коробку с неаккуратно оборванной этикеткой.

— Если это моё скудное пропитание, то да, именно его.

— Это ваше намерение, — губы консультанта растянулись в самую приветливую улыбку.

— Почему моё намерение такое непрезентабельное?

— А вы таки и не помните?

Я выдернула наушник:

—  Таки да.

— В восьмом классе, когда заболела и умерла ваша беспородная собачонка Булька, вы поклялись остановить время. А это ваш исполнительный прибор. В полном ажуре: в целости и сохранности, — Нараил открыл коробку и вытащил нечто похожее на механическую мясорубку, облагороженную шестерёнками и антенными усиками.

— Мясорубка? Я мечтала стать поваром, останавливающим время?

— Примерно. Эта мясорубка в то время оказалась самой подходящей несущей конструкцией устройства, с помощью которого вы хотели управлять ультракороткими пространственно-временными прыжками ста тысяч кораблей межзвёздного флота «Булька» (так уж вы решили назвать), которые стояли на космическом рейде растянутыми ровной цепью длиной в девять тысяч световых лет. Методом прошивки. Технология была скопирована со старенькой швейной машинки «Зингер», принадлежавшей вашей бабушке. Таким образом вы хотели создать вокруг земли изолирующий вневременной пояс, состоящий из космологической сингулярности и удерживающий околоземное пространство во временном комменсализме.

— О боже, да неужели? Кажется, я была молодец. И как же?

— Вращая ручку прибора вы надеялись направлять на корабли очень тонкий луч невероятной скорости, который, несмотря на ничтожную величину в пару атомов, имел в своей внутренней части на одно пространственное измерение больше, нежели привычное пространство. Иначе говоря, хотели заставить корабли «шить». В результате такой прошивки большая часть пространства, входящего во вневременной пояс, пробивалась бы дырками, а если точнее – была бы истрёпана в хлам, в лохмотья. То есть пояс состоял бы из искажённого пространства-времени. И у вас почти получилось. Первое, что вы отметили на полях тоненькой зелёной тетрадки по литературе, — что выполнявшие задачу корабли помолодели до состояния отдельных заводских деталей. А в тетради по биологии подтвердили: «Любое живое существо, находившееся на борту, мгновенно превращалось в молодую особь, некоторые в зародыш». Но потом вашей рукой было дописано: «Иногда в груду ветхих костей». Я думаю, что именно из-за этой последней пометки вы и отказались тогда от своего намерения. Вот, держите его, — Нараил вложил мне в руки «мясорубку».

Находясь в неком замешательстве от услышанного, я машинально крутанула ручку. Стоящие невдалеке шляпа и мужичонка немедленно преобразились: дама превратилась в Зиночку, а мужичонка в Шурика из «Операция Ы».

Получилось! Похоже, я не учла чего-то в самой сути юности. Прибор работает точечно, без необходимости размазать пространство в лист площадью в несколько миллионов квадратных километров и толщиной в несколько атомов. Который тотчас был бы разодран на мелкие кусочки, как штаны Шурика соседским боксёром в фильме.

Но Булька…

Я была злым и обиженным ребёнком. Нет, меня обижали не только дети. Вернее даже – не столько. Мне казалось, что мама стесняется меня, потому что я уродилась не такая удачная, как отличница Юлька. А ещё маме было неловко, что из-за отсутствия слуха  я не могу поступить в музыкальную школу и ходить с тонкой папочкой для нот, как одарённая Дашка. Всё шло по шаблону: меня гнобили – я гнобила собачонку. Она жалась к моим ногам тщедушным тельцем, слезливо заглядывала в глаза. Это окончательно меня выводило из себя. Я презирала несчастную, добрую Бульку. Вот если бы у меня была настоящая овчарка! Можно ли человеку презирать собаку, до чего ещё можно докатиться? Один раз, незадолго до смерти, она села, уткнувшись мордой в угол, и просидела так час, не оборачиваясь.

Потом были люди, и уже я жалась к их ногам. Меня отпихивали. Я накапливала кальций, отращивала раковину иронии и сарказма. Вон как звенит, если ударишь. Но моря в ней не слышно.

Тогда ещё, в юности, я понимала, что нужно вернуть Бульку, чтобы исправить эту глупую настройку в себе. Булька открыла мне курсы подготовки к самой страшной стороне жизни своей маленькой смертью, перед которой все обиды становятся недействительными. Но я и здесь оказалась тупицей.

Делать нечего. Время тянется медленно, унося с собой – тягуче, по капле – наши лучшие намерения. А потом они стучатся в твоё окно, дойдя до него по свежевыпавшему снегу. Прыгают за стеклом, чтобы ты их увидела. Но предел наступает лишь тогда, когда их начинают продавать в магазине.

Завтра Булька вернётся. Завтра открытый день в приютах. Воскресенье.