Наследие Арна. Время Стариков. Гл. Вторая. Ч. Перв

 Глава Вторая

    Лишь один человек во всем королевстве жаждал войны, как манны небесной —  архиепископ Валерий. И поскольку все остальное складывалось для него как нельзя лучше, он уповал на то, что Бог поможет ему и в этом. Казалось, удача сопутствовала ему во всем и он не верил в возможность провала.

   Королева Рикисса действительно родила в Дании сына, которого  назвала Эриком в честь его покойного отца, и Валерия поначалу  воспринял это как испытание. Сумей сейчас Фолькунги и Эрики договориться, что именно этот мальчик, и никто иной, унаследует королевскую корону, церкви было бы трудно выдвигать свои требования. Но случилось так, что сами Эрики перессорились и внезапно появилось три претендента, поскольку Хольмгейр и Кнут выдвинули свои кандидатуры на том основании, что они старше младенца из Дании.

   Их ссора обозлила Фолькунгов, решивших на клановом тинге, что с таким же успехом они могут посадить на трон Йохана сына Сверкера, получив при этом свою долю власти.

    Теперь можно было ожидать, что могущественный дядя рожденного в Дании мальчика конунг Вальдемар Победитель, отстаивая право своего племянника Эрика на корону, обрушиться на них со всей силой и тогда церкви и Фолькунгам сопротивляться станет одинаково трудно.
  Но  Бог опять помог Своему верному Валерию, причем самым чудесным образом. Конунг Вальдемар готовился к крестовому походу против эстов и не мог отправить даже небольшую армию  в Западный Гёталанд, зная кроме того, насколько дорого обойдется ему попытка разбить кавалерию Фолькунгов. Он избрал иной путь,  попытавшись вовлечь Святой Престол в Риме в спор о престолонаследии, так что вскоре к архиепископу Валерию начали поступать папские буллы с жесткими вопросами и, наконец, вызов от нового Святейшего Отца Гонория III с приказом самому архиепископу  и епископу Бенгту из Скары явиться в Рим и объяснить свои действия или бездействия.

    Однако Валерий совершил нечто доселе неслыханное. Он швырнул в огонь папскую буллу и запретил всем своим приближенным, читавшим ее, произносить хоть слово по этому поводу. При этом он заверил, что берет  всю ответственность на себя. 
    Йохан Молодой короновался в Линчёпинге в 1219 год. Служители церкви, оказав неповиновение Риму, не остались с пустыми руками. Первый королевский закон Йохана Молодого гласил, что отныне Церковь полностью освобождается от налогов. Кроме того, для особой выгоды  епископов, каждый преступник, осужденный на церковной земле, должен выплачивать штраф епископу определенной епархии. У Валерия и его приближенных, безусловно, имелись причины для радости.  Королевская щедрость обогатила их гораздо больше, чем они могли вообразить, и для них в самом деле стало подарком судьбы, что на троне сидит не умудренный опытом взрослый мужчина, а плохо воспитанный пятнадцатилетний мальчишка.
     На вновь созванном королевский совет Карл Глухой был избран новым ярлом королевства вместо своего сводного брата Фольке, враждебно настроенного против церкви. Бенгт сын  Элины стал маршалом, новоиспеченный епископ Линчёпинга Карл сын Магнуса — королевским  канцлером, новый лагман Эскиль сын Магнуса  и сын Ульвхильды Эмунд сын Йона получили место в совете.
    Таким образом, договоренности Ингрид Ильвы и Ульфхильды  с архиепископом Валерием были в точности исполнены. Ингрид Ильва наконец-то смогла достать их  договор и  эффектно сжечь с печатью и всем прочим.
    Отныне власть в королевстве поделили между  собой Фолькунги и церковь, а единственным, кто вообще не имел права голоса, стал конунг Йохан Молодой, ибо он делал только то, чего желал Валерий, человек, которому он был обязан  своей королевской короной больше, чем кому-либо иному.
      Вскоре после коронации в Линчёпинге Валерий заговорил о войне. Он представил собору несколько папских булл, в которых Гонорий III и его благословенный предшественник Иннокентий III призывали к крестовому походу на язычников в страны по ту сторону Балтийского моря. Раннее подобные папские призывы отклонялись конунгом Кнутом сыном Эрика, а потом и Эриком сыном Кнута и решительно осуждались Арном  сыном Магнуса, бывшем не только их маршалом, но и воином, знавшем о  о крестовых походах больше, чем кто-либо  любой другой в Скандинави.
   Однако Валерий неутомимо призывал к войне на Востоке и договорился до того,  что  стал упоминать конунга Вальдемара Победителя, находившегося сейчас на пути в Эстонию,  как божественно-высокий пример для подражания. А на юге, в Курляндии, новый рыцарский орден, названный Братством Меча, которому Папа Римский предоставил те же права, что и рыцарям-тамплиерам, одержал ряд блестящих побед, завоевав обширные территории.
     Именно поэтому, по мнению маршала королевства Бенгта сына Элины, не стоило вмешиваться в происходящие там беспорядки. Однако Валерий не позволил остановить себя и долго говорил об освобождении крестоносцев от всех земных грехов — возможно таким образом он заботился о себе более, нежели о других. Ему не составило особого труда описать наивному конунгу великое приключение по ту сторону моря. Епископы королевского совета были вынуждены поддержать решение своего архиепископа, и Валерий выбрал нового епископа Линчёпинга, Карла, тем, кто будет сопровождать его в благословенном путешествии.
     Известие о том, что ее  юный сын в сане епископа, выполняя свое первое задание, отправится на войну, вызвал у Ингрид Ильвы взрыв негодования и подозрительности. Она уже видела молодого Карла новым архиепископом страны после того, как  коварный Валерий отправится в ад, где ему самое место. Довод Валерия о том, что епископ Карл Линчёпингский моложе и крепче здоровьем остальных  епископов королевства, а потому  выдержит морское путешествие и другие испытания, отнюдь не впечатлила Ингрид Ильву. Ибо как тогда объяснить, что пышущий салом Бенгт из Скары и  старый  хилый  Валерий тоже отправляются в путь? Ингрид Ильва почувствовала неладное и поручила Биргеру обеспечить его брату- епископу необходимую охрану для защиты его жизни — по крайней мере, один эскадрон форсвикеров.
   Биргер оказался в трудном положении. Он, как и маршал Бенгт сын Элины, изначально не собирался участвовать в войне. Оба считали, что у них есть на то веские основания.
     Став ярлом, Карл Глухой командовал  всем, что касалось войны за пределами королевства. Каждое свое решение он приносил на утверждение архиепископу и конунгу, разбиравшихся в современной войне еще меньше, чем он сам. Когда же он представил свои планы благословенного крестового похода на восток маршалу Бенгту и Биргеру, оба единогласно заявили, что считают их участие бессмысленным, даже хуже — безумным. Ярл Карл решил вести войну по-старинке, по доброму старому обычаю настоящих мужчин, без лошадей. Полный ребяческого рвения, он рассказывал, что соберет весь флот Свеланда, как в славные времена викингов, когда эти отважные мореплаватели наводили ужас на язычников Востока. С такими воинами можно было организовать свиную фалангу.
      Бенгт  сын Элины и Биргер осторожно поинтересовались, что подразумевается под свиной фалангой и,  услышав ответ, едва поверить своим ушам. Это построение известно по битве при Брэвалле во времена язычества — самой страшной  и величайшей битве в Скандинавии, поведал им Карл Глухой.  Победившая сторона выстраивалась клином, во главе которого стоял самый храбрый воин, за ним следовали двое, следующие по силе, а затем следующие четыре и восемь выстраивались в боевом порядке, напоминающем по форме остроконечную свиную голову. «Как горячий кинжал в масло, врезалась эта свиная фаланга в толпу врагов», — возбужденно  объяснял Карл, с удовлетворением потирая холодные старые руки. Поскольку Карл излагал свои планы громовым голосом, они казалась еще глупее. 
    Если бы Биргеру и Бенгту сыну Элины пришлось высказаться по этому вопросу на семейном совете Фолькунгов, они бы легко обломали Карлу руки, как бы горячо он ни размахивал ими. Всем рыцарям кланового тинга идеи  старика показались бы такими же наивными, как и он сам. Более половины Фолькунгов лично принимали участие в двух последних войнах с датчанами, где исход битвы решала кавалерия.
     Но Карл Глухой протащил все свои решения в королевский совет, и  маршалу Бенгту с рыцарем Эмундом даже не понадобилось искать возражений. Архиепископ и конунг полностью доверяли своему ярлу.
    Биргер с большим сожалением пришел к выводу, что если ему и придется участвовать в войне, то нет смысла продолжать спор с глухим старику по поводу свиной фаланги и других его  придумок. Война будет вестись без кавалерии, только с отважными пехотинцами, и точка! Однако ему удалось убедить ярла  отправить по крайней мере один эскадрон форсвикеров для защиты епископов и возможности провести разведку. Старый ярл с неохотой признал, что когда дело доходит до получения сведений о рядах и передвижениях противника, быстрые молодые всадники, вероятно, могут оказаться полезными, но им придется держаться подальше, когда придет время настоящей битвы.
   Биргеру пришлось сильно прикусить щеку, чтобы не расхохотаться, и опустить взгляд в землю, словно кланяясь, когда он услышал последний приказ. Ярл королевства был глуп, причем глуп опасно, поскольку держал в своих руках жизни многих людей. Не имело смысла смеяться или плакать, а тем более спорить, потому что тогда в этот морской поход не пустили бы даже и  шестнадцати форсвикеров.

    В конце концов, Биргер оказался на носу тяжело нагруженного когга, подгоняемого слабым западным ветром  Балтийского моря. На все приготовления ушло чуть меньше года. Со всех сторон  корабль, на котором плыл Биргер, окружили драккары потомков свеаландских викингов, оставшиеся от былых времен грабительских походов, на борту которых находилось около четырех тысяч человек. А на тяжелом ганзейском корабле в центре военного флота плыли конунг, архиепископ и епископ Карл Линчёпингский, шестнадцать воинов из Форсвика и тридцать лошадей. Ярл на одном из самых больших драккаров возглавлял их флотилию.
 
   Биргер был мрачен и задумчив. Собрать даже  один эскадрон из Форсвика оказалось непросто, поскольку Бенгт сын Элины не смог промолчать и честно высказался о Карле Глухом как о полководце, о войне без кавалерии, свиной фаланге и прочей чепухе.  Биргер, разделяя его взгляды и мог винить его за  гневные слова.   
    Однако раздобыть корабль оказалось проще, поскольку отправившись в Висбю, он получил щедрую сумму в золотых монетах из военных фондов конунга. Он не видел причин быть слишком осмотрительным торговцем, покупая корабль у Эскиля сына Магнуса и нанимая команду, — он смирился с тем, что большая часть золота, вложенного в эту войну, с самого начала потрачена впустую.
      Однако самым приятным в поездки в Висбю стало то, что он взял с собой  младшего брата Элофа, который, по суровому мнению Ингрид Ильвы, был совершенно никчемным, в отличие от старших братьев. Элоф, как и остальные, прекрасно знал латыни, разбирался в   философии, и, вероятно, обладал таким же  развитым умом, чем его братья. Но он ни к чему не стремился, не жаждал ни магистратского поместья, ни епископского посоха, ни даже рыцарских шпор. Он просто плыл по течению, может быть, даже жалел себя, поэтому напивался до беспамятства чаще других мужчин.
    Биргер с радостью вспоминал тот день, когда  привез Элофа в Висбю. Он заметил, как его глаза  округлились от восторга при виде чистых улиц со каналами, каменных домов, церквей и крепостных стен, а также торгового дома их родича  Эскиля. Как и надеялся Биргер, этот новый мир заинтриговал Элофа.

  Однако он с горечью вспомнил, как уже на третью ночь Элоф напился в дым в городской таверне и едва избежал гибели и ограбления. Биргер оправдывался, говоря, что  сделал все, что было в его силах и для Элофа, и для господина Эскиля. Если бы брат смог взять дело в свои руки, его ожидала славная жизнь, полная значимых дел, о которой их строгая мать даже мечтать не могла. Теперь он  в Висбю, и если сделал выбор в пользу пива и вина, то упускал уникальную возможность, буквально падавшую ему в руки. Однако это был его выбор и его свободная воля, Биргер не мог сделать ничего, кроме как показать ему Висбю и позволить  оставаться там столько, сколько тот пожелает.
   Земли видно не было, а  морская гладь рябилась волнами под легком бризом. Тем не менее, иногда какой-нибудь молодой человек из Форсвика взбирался на нос судна и блевал — для  большинства из них это было первое морское путешествие, если не считать коротких переходов по Вётерну и Вёнерну. Биргер никого не упрекал,  подобное  случилось с ним  в первое время  путешествии в Любек с торговыми судами господина Эскиля.
    Всякий, кто видел Биргера, одиноко стоящего на носу корабля,  вглядываясь в даль, надеясь  первым заметить землю язычников, несомненно подумал бы, что перед ним  нетерпеливый воин, преисполненный ожидания грядущего. Какой-нибудь набожный и скромный человек, вероятно, решил бы, что этот юнгер полон желания поскорее искупить все свои грехи. 
  Ничто подобного не соответствовало истине даже близко. Биргеру, конечно, было о чем поразмыслить, но он постоянно отгонял от себя всякую мысль о войне, которая неумолимо приближалась с каждым ударом волны о борт. Радостные воспоминания сменялись в его голове горькими думами, и размышлял он о чем угодно, только не о будущей бойне.
  Рядом на борту находился  друг его детства Матеус Маркусян.
    В отличие от своего кузена Йоханнеса, Матеус окончил военную школу в Форсвике, отказавшись учиться на медника, строителя лесопилки, оружейника или кого-то, кто как человек, не владеющий землей,  мог обеспечить себя пропитанием.  Он был не только без земли, но и воином без войны.  Именно поэтому, услышав призыв Биргера, последовал за ним, несмотря на все предостережения старших родичей. Теперь и он глупо висел на леере, а ветер разносил рвоту по всему кораблю.
   Не трудно понять, почему на зов Биргера откликнулся Эрик сын Стена. С того самого дня, как они столкнулись на тинге в Аскаберге и Биргер попросил прощения и пощады для Эрика, опозорившего свой меч, он служил стрелком у Бенгта сына Элины в Имсеберге. Таким образом, Эрик чувствовал себя должником Биргера до конца своих дней, и этот долг мог быть взыскан в любое удобное для кредитора время. Это и стало причиной его военной службы.
    Мысли Биргера продолжали блуждать, пока он бежал от войны. С тех пор, как он впервые выступил на клановом тинге, слова его звучали все более уверенно. Он носил в себе дар Божий на протяжении многих лет,  обнаружив его в тот первый раз в споре с глухим стариком Карлом, не думавшим об опасности войны с конунгом Вальдемаром, и стариком Фольке, который, будучи плохо просвещен в церковных делах, не видел опасности анафемы.
  С того самого дня на собраниях клана Биргер всегда выступал последним, обосновывая, какое решение. И почти всегда оказывался прав. Все пожилые люди сравнивали его с Биргером Бросой, что доставляло ему удовольствие и заставляло трепетать.  Однако он был особенно счастлив, когда говорил со своими молчаливыми, вдумчивыми родичами, и его слова  словно ласточки, разлетались во все сторон, чтобы, в конце концов, усесться ровным рядком на желобе. Это становилось смыслом его жизни, Бог наградил его даром вести за собой  сородичей, и все остальное было не так уж важно. За исключением того, что он может погибнуть в этой глупой и никому не нужной войне.
   Стряхнув с себя мысли о смерти, он подумал о чем-то великом, прекрасном и очень мучительном. Он был отцом маленького мальчика по имени Грегерс.