Marco preto. Глава 12

***
Она Мальвина. Мальвина с черной меткой. Под правой щекой у нее небольшая впадинка и овальный    шрам    размером с олимпийский рубль. В детстве   разнесло десну, врачи сделали операцию    и что-то там задели… Теперь лицо как бы с порчей, хотя она  и без нее была бы такой   – строгой и правильной. Тяжесть ее  характера      слышна за версту. Плюс    сжатые тонкие губы, превращаюшие ее в утомленную учительницу,  завуча с тяжелой указкой взгляда, которым она водит по прямолинейному,  однозначному чертежу жизни: скромность, сдержанность, честность, взаимовыручка.  Ну и еще холодность к противоположному полу.
Мы  сблизились   после побега Дианы. Полгода я ждал   и пил,   и наконец,  поставил на ней крест и начал искать замену. Неинтенсивно, а как бы говоря языком химии «открыл валентность».  Решил,  что готов к новому. Хотя, лучше бы к старому… А бегать  за юбками  больше не собирался. Думал,   возьму первое, что придет в руки. А Тина была соседкой, мы знались давно, при встречах кивали друг другу.  Однажды в гостях у Пашки   разговорились. Как вы помните у него и его жены Татки на дому  перманентный квартирник. Посетители    смотрят видики, занимают денег, приносят долги, празднуют  и проводят время по-светски.   Двери открыты   для гостей целый день и вечер в придачу.  Там я и решил найти что-нибудь для души.  Две недели мы просто разговаривали в комнатах,  а однажды, когда было особенно много курильщиков, морщась от табачного дыма, не сговариваясь,   вышли на улицу.  Прогулка затянулась и закончилась у меня дома.  Потом Алька вдруг охладела, я – не предпринимал горячих шагов к сближению.  Это было легко. Сбежавшая  умаляла любые потери.  Но я иногда Але позванивал. «Але, але, как дела, нормальрно».  Потом  снова встретились у друзей – я  зашел   на огонек,  на   шум и гам, на второй половине у пашкиной сестры что-то праздновали , Алевтина же была на первой половине,  сидела с ногами    на тахте в пустой комнате,  прижавшись   к зеленому ковру на стене. В белой сорочке,   в желтых облегающих джинсах,  в белых носочках. Ножки ее   по-детски   свисали  над полом. Вжалась в зеленый ворс, словно в траву и   невозмутимо листала глянцевый журнал.  Я плюхнулся   рядом и поинтересовался, что случилось, почему разонравился?    Мальвина   пожала плечами:   ничего не случилось. Потому что и не могло. В смысле как? А с пустым местом ничего не случается. 
«Ого!» - удивился я. И  принялся   убеждать в обратном.    Лина слушала рассеянно. Аргументы не убеждали.  Потом до меня дошло, что   имелось в виду. Она   пустое  место -       потому что я  туда ничего не поставил. Не поделился,  чем  живу и дышу. Мы же не «просто потрахаться», мы     взрослые люди, разменяли тридцатник,  у нас должны быть цели и взгляды, черт бы их побрал.
-  Алька, ты чего? Ты даже не представляешь, насколько мне   нужна…      –   сказал я,  поняв мотив  отчуждения. 
-  Для чего? Для койки? Другую найдешь, – уголки губ Мальвины осуждающе опустились. Но, правда,  она тут же закрыла журнал и положила его на колени. 
-  А вот неправда. Ты мне нужна для карьеры.   – произнес я уверенно, глядя в грустные серые глаза под русыми прядями, которые она тут же начала теребить, невольно скрывая запястьем пятно на щеке, - без тебя  карьеру не сделать.  Никто на меня   так положительно не влияет.   
- Как я влияю на тебя?     –   спросила Алина и в голосе  впервые послышалась заинтересованность, а тонкие  бровки при этом  изобразили на лбу две тонких дуги. Тут-то я и увидел искусную их  обработку, а это было неслыханно! Прежде такого за ней не водилось. Красотой она занималась не очень. Как-то я слышал в кругу подруг ее грустный ответ: «предлагаешь красить половину лица? А с другой что мне делать?»  Стало так ее жалко!
Алина посмотрела на меня и отвернулась.
-  Все врешь. 
-   Нисколько.  Знаешь мою цель?
-  С чего бы?  Ты   мне не рассказывал. 
-  Пойдем попьем кофе,  заодно расскажу.
-  Разбежался, ищи другую дуру.
-  Хорошо,    давай погуляем. Приставать не буду, клянусь.
И   мы  принялись бродить по кварталу. Ничего не говоря. Мы шли мимо цветущей сирени, мимо садов, накидавших на землю лепестки отцветающих яблонь, мимо угрюмых   силуэтов наших двухэтажных жилищ.  Ходили в полной темноте –  бедный город снова  отключил освещение. Мы  покидали квартал, пересекали улицу с проносящимся транспортом, с метеорами горящих бортовых фонарей, со скрипящим трамваем, на повороте зажигающим золотой треугольник – две фары у земли и одна во лбу, как у павы…
Мы гуляли,  молчали,  не возвращаясь к заявленной теме. Я хотел  убедиться, что она   заинтригована, хотя  бы немного. И сама бы напомнила мне.  И она действительно вернулась к теме,  причем, неохотно, с ленцой. Шли мы, шли,  и вдруг она  равнодушно  на ходу обронила:
- И  чем же   помогаю  в карьере тебе? Или все выдумал?
Руки в белых рукавах были сложены на груди. Тесная блузка плотно облегала ее   до пояса.  Светлые волосы луковкой падали на глаза. Взгляд исподлобья  спокойный и нетребовательный. Темная родинка у подбородка – словно севший на щеку «хрущ», майский  жук.  Захотелось протянуть руку и снять его  со щеки – и я с трудом удержался.  Она  обхватила плечи ладошками, и маленькие упругие груди поднялись в вырезе   блузки. На запястье серебрился тонкий браслет, красиво блестел, и я сразу вспомнил, что после первой встречи хотел ей   подарить    дамские часики,  но она   обронила, не любит смотреть на время. Тогда решил подарить ей кулон. И забыл. Ну да. Собственно, кто мы такие? Я режим ухаживаний включать не хотел.  После   возлюбленной мне требовалась  передышка –  Алина ей и была.
- Чего молчишь?  Просто болтал?
Я почесал затылок. Посмотрел по сторонам аллеи. Мы были рядом с моим домом. Нужно было что-то решать… Алевтина развернулась и тихо пошла  от меня, но на четвертом  шаге, я подскочил  и  быстро взял ее за плечо.
- Стой, куда, я сейчас все расскажу, подожди!
- Не хочешь, не говори, - Алина дернула плечиком, но всеже остановилась и повернулась ко мне,     - нечего врать, что я для тебя что-то значу.
- Да я не вру нисколько. Слушай. Значит, цель… Цель… Слушай: я хочу стать олигархом.    – глаза у Тины расширились,  светлые бровки снова изогнулись в дугу, - Да, не  завтра прям….  Да постой ты!
-  Ты     ржешь?! – Тина   снова развернулась,   но я опять остановил ее за плечи.
-  Да ни грамма! Слушай, - я теперь держал ее за руку,  - ты знаешь, кто ты такая?
-  Что я должна знать?
-  Ты… - я хотел сказать, что она «мальвина» для деревянного дурака, но запнулся.  -  продолжу. Значит,    почему я стану олигархом? Потому что в жизни  все по сказкам. И у нас с тобой тоже сказка есть. Угадай, какая. 
-  Что угадать?
-  Сказку  или историю.
Тина молчала, глядя на меня исподлобья. 
-  Ну, я серьезно, - протянул я умоляюще, - что за сказка, где герой сначала был поленом, а потом стал олигархом? Ну, не совсем олигархом, а так…  владельцем театра? Что-то среднее, да?
Тина молчала.  Взвешивала, насколько я над ней смеюсь, насколько говорю серьезно. 
-  Парень жил в каморке,  – я взмахнул рукой на свои темные окна  второго этажа,   - без денег и  перспектив. Но потом проткнул холст   и увидел волшебную дверь.
Алина фыркнула.
-  И  у тебя тоже есть  холст как у Буратино?   
-  Ну да, в каком-то смысле     - и я опять запнулся. Хотел пошутить, а выехал на… Блин, как объяснить  девушке с заочным высшим  медицинским образованием мои  ведьмаческие наработки?  Что бревно бывает древом познания?  Автомобиль -  волшебным помощником? Любовница –   Мальвиной?  И  что они объединяются   сказочной историей, я, как человек посвятивший этому годы, сразу сказку чувствую, распознаю, а если же чуешь сказку – иди, не сворачивай! А сказка началась, и свидетельство ее -   эйфория,  «вторжение» под Усладово! Чудо приходит, причем – регулярно! Оно словно ждет, когда до Ваньки дойдет общий сюжет! И я бешусь, потому что не вижу его!  Вот и думаю… то есть знаю, что с ней у меня сказка – и сказка эта - Золотой Ключик!
Но   как объяснить это  девушке сложной судьбы, работающей лаборантом с бомжами и инвалидами,  сложившей за спиной руки и  прислонившейся к толстенной липе,  равнодушно глядящей, как я в сомнении кусаю губы?
И все же – пытаюсь. И   начинаю для примера рассказывать  пример      настоящей  сказки,  в каковую попал, но  сюжета которой не понял, про историю восьмилетней давности, когда я был в Москве на  поэтической тусовке, и где познакомился с   людоедом, мало того,   у которого еще и поселился.   Сошелся с ним и по ходу дела с  предметом его вожделения - дочкой  большого вельможи, светской обеспеченной девушкой,  чистой принцессой.      И   как ровно по сюжету    «Кота в сапогах»  «съел»  «людоеда», хотя тот изначально  честно меня пытался   убить – а потом, роняя на стол тяжелые, пьянче слезы,  уговаривал остаться в Москве, предлагая квартиру и бизнес…   И крышу… И Машу…
-  Я    был «Кот» в «сапогах».  Реально, армия из головы не выходила.  Поэтому  и обратно уехал. Глупо, да? Но я подумал, что слишком легко все мне дается. Бизнес на блюдечке,    невеста из высшего общества. Мне нужны трудности.  Иначе я себя уважать не смогу. Понятия шанса у меня еще не было. Море было по колено.
-  Неправда. Не так было, – Алина теперь смотрела  на меня задумчиво, - Пашка рассказывал, что ты вернулся из-за девушки. Ты сох по соседке Сабине, да? А она была школьница и вас родители ее развели. А ты решил ее ждать.
-   Тогда  уже нет. Там… - я махнул рукой. -  И Маша была классная. Но, честно, остаться было можно. Но решил, что не круто.  Не знаю. Дурак был. Но главное – смотри – был сюжет. Чудесный сюжет. Надо было только разуть глаза.
-        А что   за чудо теперь у тебя?
Я вздохнул.
-  Да как сказать… Не то чтобы  чудо.  Ощущение одно постоянно приходит на трасе в одной точке,  как будто в меня допинг вкалывают. Помнишь  «Назад в будущее»,  там  они в тачке перемещались во времени? Машина еще синим начинает искрить? Ну вот   у меня  точно также… в мозгах. Будто портал открывается – все могу, все вижу.  Пелена с глаз спадает. Честно… Я как медиум начинаю смотреть на мир. Все успокаивется, нервы, мысли… Силы какие-то приходят непонятные. Если я успеваю довезти до города это… и дела есть – решаю сходу!  И это повторяется каждую неделю в одном и том же  месте.
Я шумно выдохнул.
- И в другом не приходит?
- Ну…- я прищурился, - это другое!
-  И что это значит?
-  Это значит – на пороге сказка и важно ее понять.   Потому что  в конце ее   ты либо съедаешь  людоеда и забираешь замок, либо опять попадаешь на кучу известно чего. Либо дурак выходит в    виноторговцы и срывает куш, либо… Короче, главное понять сюжет!
-  И какой  тут сюжет?
Алина стояла, прислонившись к широкой липе,  и посекундно отталкивалась  от ствола спиной. Ей было интересно!
-  Да не знаю я! Если б знал! Точно знаю,  ты  его часть. Как Мальвина для Буратино. 
-  Мальвина? – удивилась Алина, подняв брови.
-  Ага.
Алина   продолжала  толкаться о темный ствол, странно глядя на меня. 
-  В общем, ладно. Забудь.
-  Забыть?
-  Да …. Просто  мне так жить веселей. Не это главное.
-  А что   главное?
-  А главное, что   всегда есть шанс подняться,  - я проклинаю неизбежный переход на банальщину (иначе любовницы можно лишиться!) -  Ну и  пусть не олигархом   стану, но… жить из  милости,   –  махнул на   желтую двухэтажку, - Буратине не нравится. Надо иметь свой дом и  работать не на дядю , а на себя. 
- И причем тут я?
Говорю истинную правду:
-  А с тобой я  становлюсь деревянным.  У меня     вырастает… хм... «волевой нос»! Чувствую, что все могу прям как на трассе. И   дверь начинаю искать, волшебную.  – Тина молчала. – Мотивируешь ты меня, так  понятно?
- Но ведь нос папа Карло Буратине выстругал сразу?  –  возразила  педантичная лаборантка, - а если он вырастает потом, то это не сказка «Золотой ключик».
-  Толстой все наврал. Нос у  Буратино вырастал по ситуации.   
 Болтаю, что ни попадя, лишь бы зубы заговорить. 
 - Не знаю, не знаю… – хмыкнула Алина, впрочем, не особенно  весело,  - со мной у тебя       обычно вырастает что-то другое  и это не нос.
- Иди сюда, - я взял ее за плечо и притянул к себе. Она не сопротивлялось. И вскоре  под липой, прикрывающей крыльями из зеленых сердец, мы   жарко тыкались губами   в волосы, шею, щеки. Руки мои  бешенными крабами блуждали по ее ягодицам и бедрам, оттянув  тугую резинку на бриджах, Аля выворачивалась -  они ползли вверх,  залезали под блузку и ощупывая кружева лифчика, снова спускались вниз  – и Алина снова отстранялась, переломившись пополам,   не давая рачкам залезть в ..  Я снова   приникал к ней, вел ладони  по спине,  до шеи,  запускал  пальцы в  заросли клевера, трогал губами  твердую родинку со старой трещинкой… И  начинал пошлейший,    но   желаннейший   для милых ушей   диалог соленых объятий:  «Мучили-мучили девочку горе-хирурги,  а у меня бы бабуля пошептала – и   сошло бы оно само без следа». «Не надо, тебе не нравится» «Только твоим родителям надо было к моей бабке прийти».  «Она  же   колдунья? Твои способности наследственные?» -  Алина дышала мне в ухо… «Благоприобретенные. Бабуля у деда вторая жена. А первая   Фарбер, она в Ленинграде погибла».  «Я знаю, что ты по маме Фарбер».  «Еще бы,   вы же даже мою  тачку назвали  Сарой». «Своим друзьям скажи спасибо».  «А вообще, не получится    с карьерой тут, уедем с тобой в ИзраИль». (Вообще-то ни в жизнь – но бабы   слушают заворожено! «У него есть билет в счастье!») Там   работать вообще не надо, сказался евреем и в ус не дуй, пособия хватит, жилье дают, а если еще и работаешь, вообще в олигархи выходишь» «откуда ты знаешь?» «Одноклассник в интернете рассказывал».  «И я буду Линой Фарбер?» - мурлычет Мальвина, тая в руках,  «а   как захочешь. По-любому не проиграем».   Мы оба давно уже стоим на одной ноге, как две сонные цапли,   оплетая   согнутыми ногами друг друга и  не понимая, почему еще  не упали.  Потом я начинаю тянуть    ее к подъезду, кивая на темные окна.   «Вот  не надо» - останавливает виноватый шепот, - я не могу, у меня… дни»
А-а-а-а! Блин…    Вот почему мы   айсберги!
Снова прриваливаемся спинами к   изъязвленной коре. Потом отлепляемся и  еще с час ходим по кварталу в обнимку. Что-то болтаем. Умом понимаю: ты вышел из режима «передышки», и   вошел в режим «остановки», чувствую угрызения совести, но несильные. Я готов врать еще и не так, лишь бы затащить ее в койку…  Какое у нее тело!
Провожаю до  ее дома. Снова   целуемся. Тычемся носом  куда попало, впитывая, всасывая, забирая в караван верблюжьих горбов запах кожи, духов, прелость дыхания, пробуем на язык тонкие волоски и  вкус золотых сережек в мочках ушей.  Послезавтра она на пять дней улетает    в Египет. Отводя языком беспокойный русый локон, еще раз целую мочку с брошкой и шепчу:
- В  Хургаде  с шейхами не балуйся…
-  Сам    не балуйся, - отвечает раскрасневшаяся подруга, - с тебя станется.
…Через десять дней она вернулась. Встретились   у Пашки. Недолго посидели, пошли гулять. Потом пришли ко мне.    Она была в черном просторном топике с голым животом и плечи и в черных  лосинах, круто  облегающих  бедра. Такая   глянцевая статуэтка с белыми руками и белой полосой кожи над бриджами. Хотя не белой,   южное  солнце черте что сделало с ее кожей! Она сняла блузу, я сел на корточки,    потянул  по бедрам темную лайкру  и когда пружинящая ткань на ее коленях собралась в мягкое кольцо,  поднял глаза   и обалдел –   на меня смотрел белый выбритый треугольник, что не достался африканскому солнцу. Белья на Алине не было… Ну, я   тут же об этом забыл, о своем изумлении,  потому что  увлекся  процессом    И лишь сейчас  в революционной ослепительной ясности своего обряда я ощутил: ну и дурак ты, Демьян. С тобой же не просто шли спать. Даже так: тебе хотели   не просто  понравиться.  Пуританка,    монашка, эта снежная королева,  мораль ходячая – не надела свои кружева ради твоего удовольствия! Думали о твоем удовольствии!  Она – тебе –захотела угодить!   Да, эта скала, эта королева льда,  я не знаю, эта отмеченная судьбой девушка, вынужденная   выделять в отношения лед , и подмораживать любые попытки ухаживаний, этот айсберг вдруг потрафил моей сорвавшейся с цепи сексуальной собаке, «На, смотри,  я знаю, что тебе понравится».
Стягиваешь лосины – а там тебя уже ждут. Елы-палы-ы-ы…   
 
 ***
-  Что это было? -  сказал я, выходя из ступора. 
-  Чего? Когда? – не понял Пашка. Он облизывал губы  и довольно  завинчивал  колпачок на баклажке.  Там еще оставалось с треть содержимого.  Подумав, он снова отвинтил пробку.
 -   Что это значит, Паш. С высоты своего опыта,   последний раз  когда мы встречались…
-   После Египта? Да-а-а… Загар у ней… вааще. Юж…жное солнце!
-    Да.  Я и говорю. И значит, пришли мы ко мне
-   Привет, алкоголики!
В  прогале  под свисающими ветвями на липовой аллее  стояла  стройная светловолосая девушка     с голыми руками и темной точкой у подбородка.    Мальвина, но не в кружевном платьице с рюшами, а темных джинсах и  черном топе,  перехватывающем  перевязью  девичьи груди, и оставляющим  для обозрения   голый спуск торса ниже талии на тазовые кости, где каким-то чудом держались джинсы, темную точку пупка и  полные, красивые  плечи. Поняв, что мы ее заметили, приветливо - помахала   ладошкой,  повернулась и,  покачивая бедрами,  скрылась за деревьями. Я сухо сглотнул.   
Пашка с выпученными глазами   выплюнул  пиво и поднял руку с бутылкой:  ты видел? Не, ты видел? 
– Да-а-а!  Вол-шеб-ство! Ты,  по-ходу   колдун?!   
 «К Татьяне идет? А если нет? А если да? А если нет»
У меня язык отнялся. Только и смог выдавить:
-  А она не к вам пошла?
И мы оба сорвались с места, затормозив   у  до дороги перед крайними кленами. Не высовываясь из бурьяна,  словно  комедийные герои одновременно, держась за ствол,  выглянули из-за крайнего клена  и вытянули шеи, чтобы увидеть дом Пашки и перекресток:  строгая девушка   с голыми руками пронесла мимо двухэтажки  светлый клевер головки, вышла на     перекресток и  исчезла   в зеленом облаке продолжающейся аллеи …
-  Пошла не к нам, - прокомментировал Пашка,   -    А если бы..   то… и что?!
И я признался в своих подозрениях. Уверен был, что нас вычисляют.  Потому и ляпнул, что Алька пройдет. Друг только  фыркнул – у них телефон отключен, не могла Татка звонить. Да ну, как отключен? Так отключен.  Кто-то   звонил по межгороду и им пришел космический счет. И никто не признается, значит, звонил кто-то из гостей.
Ага.  Значит, светский салон имеет побочные эффекты.
-   Теперь вычисляем – кто. Чьи… гости. И не платим.   
-  А с сотового  не могла позвонить?
-  А он  -  есть, у Татки - со-то-вый? Онк ждет,  когда размер уменьшится. . По телеку  видела. Их уже… делают… маленькими! -   мы   приземлились пятыми точками на бревно.  Пашка с сожалением поднял бутылку,  посмотрел на просвет –  оставалась моя доля. -  Дык это… Что  было, значить? Как ты… угадал?
- Да говорю же… про Татку подумал.
Пашка покачал головой – нет,   не то. Здесь что-то другое. Ты про сказки что-то там брякнул? Давай, повтори.
И я повторил свою теорию. Про магнит и опилки. На  Павел, вспотев от сложности, даже взъерошил волосы. Потом дельно заметил:  а чего тогда остальные   на месте сидят?   
- Они физически далеко,    а Алька близко.  Железяки ведь тоже   притягиваются  к магниту не все, а которые рядом.
-  Которые  рядом, - задумчиво повторил блондин, потом развел руки и помахал ими словно крыльями, - а мы, значит,   гуси?
-  В дружбе мы гуси. 
- И Бурый - гусь?
 - Ну да. Ты погоди, сейчас у него моча в башке.  Получит должность, успокоится. 
- Бурый   больше не гусь.  - приятель вдруг в волнении качнулся взад-вперед, потом как бы напрягся и фирменно «расправил скатерть» ладонью, от груди – вперед, утверждая окончательны вердикт, -  Владимир Аркадьевич – свинь-я. А гусь свинье – не това-арищ. Поэтому с Бурым мы теперь – не друзь-я…
Помолчали.
-   И вообще, надо и мне что-то такое изобрести… От жены.     Только чтобы  наоборот… раз - и сгинула.   - Пашка снова  провел рукой от себя, -   Ш-ш!  и нет.    Вчера просыпаюсь -   а она как сова    не мигая смотрит..   «О»!   «Чего, говорю, - уо?!» «Успомнила!  Завтра  будешь коврики  мыть».      
И снова товарищ задумался,    свинчивая и навинчивая  желтую пробку. Что-то его явно беспокоило. Вот он опрокинул  пустую бутыль, стряхнул остатки в рот. Облизнулся  и вдруг изрек  нечто, отчего я окончательно растерялся.
-  А знаешь  – качнул бутылкой  на прогал,  - Сказка тут ни причем. Ты  же молчал?   А сам сказал, сказку рас-сказывают. Вслух!  Короче… - он впился в меня глазами, -  здеся - другое.
-  Что другое?
-  Ну… ее…. Вот это – цок-цок,   - Пашка опять начал невыносимо растягивать фразу, - она вышла… из дома… и прошла…   на-роч-но…
-  Нарочно?
-  Чтобы ты ее… ну – Пашка повертел руками, - нашел.
-  Зачем?
Пашка пожал плечами.
- Ну, дяревня …. Вот-т… - он сделал большими и указательными пальцами кружок, -  у нас!  И ты – тут. Можешь быть. Или – кивнул на мой подъезд, - в окно можешь… увидеть.
- Увидеть, и что? – не утерпел я и закончил за Пашку.
- А то.   Выйти за ней. Догнать.  Ну и….
-  И что?
-  То! – фыркнул приятель, и внятно без издевательств закончил,    - а если это  любовь, а?
-  Чья? – не понял я.
-  Моя! Ее, Алькина!
-  Ее?
-  Ды.   Ведь тебе дала.. сразу  – вздохнул он, - а мне  - нет. За десять лет. 
-  Любовь ее – ко мне? – поразился я.
Пашка красноречиво посмотрел мне в лицо. Там, словно в зеркале мира, я снова обнаружил полную свою слепоту в отдельных вопросах.
-  Эхе-хе… - Пашка встал с дерева, потянулся. Настроение у него поправилось окончательно. Он  залез в пакет, взял бутылку,   посмотрел через нее на свет,   потом на мой карман, из которого торчала тетрадка Красноречиво похлопал  по карману себя.  Но я как-то не мог сосредоточится. Пашке надо дать на догон, а я…    .что-то новое вошло в мою жизнь. Однозначно новое. И взлетающее… и  куда-то в небеса даже и  поднимающее.  Словно бы окрыляющее. 
Крылатая фраза.

День как день
И день никак день.
Он - кудель.
Ниточку тяни-потяни – что найдешь?
Слова пустые,   зелье-вино. 
Третий  лебедь – дружба моя.
Пиво и сплетни.   
Какая  ни есть – а святая.
Лебедь четвертый тоже готов.
Лебедь -  «а если это любовь».
А ну как -  действительно?!