Любовь на всю жизнь

В 1840-1860-е годы дачу в Покровском-Стрешневе снимал Андрей Евстафьевич Берс – врач дирекции Императорских московских театров. В Покровском семья Берсов проводила каждое лето.
С ними был очень дружен Лев Николаевич Толстой. Он часто гостил в этом гостеприимном доме, в котором подрастали три прелестные дочери Лиза, Софья и Татьяна.

 После возвращения с Крымской войны Лев Толстой возобновил знакомство с Берсами. Девочки выросли и стали девушками на выданье. Однажды Лев Николаевич сказал своей сестре Марии Николаевне: "Машенька, семья Берс мне особенно симпатична, и если бы я когда-нибудь женился, то только в их семье». 
Со своей квартиры в Москве Толстой почти ежедневно ходил к Берсам на дачу и обратно.

Вот как дачу вспоминает Соня Берс: «…Какие были тогда чудесные вечера и ночи. Как сейчас вижу я ту полянку, всю освещенную луной, и отражение луны в ближайшем пруду. «Какие сумасшедшие ночи», — часто говорил Лев Николаевич, сидя с нами на балконе или гуляя с нами вокруг дачи».

И, может быть, одну из таких ночей, что запомнилась на всю жизнь, описал Толстой в своем романе «Война и мир»?
«Соня, Соня! — послышался опять первый голос,— Ну, как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть!..— Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало...— Нет, ты посмотри, что за луна!» 


Однажды, в присутствии Льва Толстого Соня села в кабриолет отца, из которого только что выпрягли лошадь, и воскликнула: «Когда я буду государыней, я буду кататься в таких кабриолетах!»
Лев Николаевич, услышал, схватил оглобли и вместо лошади рысью повез ее, приговаривая: «Вот я буду катать свою государыню». «Не надо, не надо, вам тяжело!» – кричала Софья, которой было и весело, и приятно.

Родители девушек благосклонно относились к визитам графа Толстого и полагали, что он собирается жениться на старшей дочери – красавице Лизе. Верила в это и сама Лиза. Но 34-летний Лев Толстой думал иначе.

16 сентября 1862 года он делает предложение Софье, худенькой, большеротой, озорной и совершенно неотразимой в сиянии своей юности, которая недавно сдала экзамен в Московском университете на звание домашней учительницы.  Ей как раз исполнилось 18 лет.


23 сентября 1862 года состоялась свадьба. Что касается доктора Андрея Евстафьевича Берса, то он выразил свое недоумение и недовольство тем, что Толстой предпочел не Лизу, способом, весьма конкретным: не дал Соне приданого. Однако пройдет время, и он сжалится над дочерью...

Соня шла под венец в слезах. Только самые близкие знали, что накануне жених вручил невесте дневник с описанием всех своих любовных похождений. В какой-то момент Софья хотела отказаться от замужества, но мать убедила её, что в жизни холостых мужчин такое не редкость... И Софья пошла под венец.

Мать с трудом достала триста рублей, которые Софье пришлось потратить на
подарки в Ясной Поляне в первые же дни замужества.



Софья мечтала блистать на балах и приемах в Москве, а пришлось почти безвыездно жить в Ясной Поляне. Графине Софье Андреевне надо было вести хозяйство, налаживать и быт усадьбы, потому что Лев Николаевич уволил управляющего. А вскоре она уже носила под сердцем сына Сергея. Представляете, каково в таком положении войти в хлев и вести расчеты?

Лев Николаевич, одолеваемый тоской по естественности и простоте, считал, что мать должна сама кормить младенца, и Софья Андреевна, стремясь ему соответствовать, была с ним в этом солидарна. Из-за жестокой мастопатии она относилась к кормлению как к жертвенности сыну, плакала от боли, но пыталась кормить ребёнка, как хотел муж.
Но несмотря на это, одиннадцать из тринадцати своих детей она вскормила грудью.


Софья Толстая живо помнила обстоятельства рождения второго ребёнка, дочки Тани в 1864 году: «У Льва Ник. была сломана рука, и как он рыдал от умиления, когда родилась его первая дочка, и как любил меня!» В книге «Моя жизнь» Софья Андреевна, заключила: «Рождение моей дочери Тани было как праздник, и вся ее жизнь была потом для нас, родителей, сплошная радость и счастье».


Вся жизнь графини  Софьи Толстой была положена на воспитание детей без кормилиц, нянь и гувернанток. Прибегать к помощи гувернанток ей не позволял муж, поэтому женщина была часто уставшая и недовольная своей жизнью. Она обшивала, учила, воспитывала, для каждого находила и время, и подход. Она вела хозяйство, заботилась о муже, чьи рукописи переписывала из ночи в ночь своим аккуратным почерком набело, в том числе, и неоднократно – четыре тома «Войны и мира». Она знала два иностранных языка, и сама переводила философские труды супруга. Её увлечениями были музыка, живопись, фотография.

Привыкшей к театрам, гостям и музыкантам, Софье Андреевне пришлось забыть о весёлых развлечениях. Лев Николаевич, поначалу, видел в жене скорее друга, чем женщину, чем вызывал у нее частые вспышки ревности, которыми она мучила и себя, и мужа.
 «Мученик и мученица» – так характеризовала их союз сама Софья Андреевна.

«Гордый и знающий себе цену, он, кажется, во всей своей жизни сказал мне только раз "прости", но часто даже просто не пожалеет меня, когда почему-нибудь обидел меня или замучил какой-нибудь работой. Странно, что он даже не поощрял меня никогда ни в чем, не похвалил никогда ни за что», - вспоминала Софья Андреевна. Но, первые два десятилетия совместной жизни Лев Николаевич и Софья Андреевна все-таки очень сильно любили друг друга: порой - до взаимного растворения.

Лев Николаевич, как старший в семье иногда учил разуму свою молодую жену.
«Лев Николаевич мне высказал мудрую мысль по поводу наших ссор, которую я помнила всю нашу жизнь и другим часто сообщала. Он сравнивал двух супругов с целым листом белой бумаги. Начни сверху его надрывать или надрезать, еще, еще... и лист разъединится на две половинки. Так, и при ссорах, каждая ссора делает этот надрез в чистых и цельных, хороших отношениях супругов. Надо беречь эти отношения и не давать им разрываться»,

Серьезный разлад в семье случился, когда уже после шестых родов в 1877 году, которые закончились родильной горячкой, врачи запретили графине рожать. Толстой, который в тот период считал, что любовь без деторождения – грех, пришел в ярость. Он сказал жене: «Или ты будешь рожать, или развод». 
Софья Андреевна, как всегда, послушалась мужа, но врачи оказались правы: Пётр прожил чуть больше года, Николай — меньше года, Варвара — несколько дней, Алексей скончался в 4 года.
Софья Андреевна, обижалась на мужа, но любовь всегда сильнее обид. Жена, как бы растворилась в муже, и они были одним целым организмом.

На девятнадцатом году семейной жизни в 1879 году, после окончания работы над «Анной Карениной», Лев Николаевич ощутил наступление духовного кризиса. Жизнь, которую он вел, при всем ее благополучии более не удовлетворяла Толстого, и даже литературный успех не приносил радости.

Для своей семьи Лев Толстой предложил «план жизни», согласно которому он предлагал часть дохода отдавать на бедных и школы, а образ жизни своей семьи (жизнь, пища, одежда) значительно упростить, при этом также продать и раздать «всё лишнее»: фортепьяно, мебель, экипажи.  Семья и так жила довольно скромно, а теперь он требует, чтобы она жила, как крестьяне. Зачем? Зачем теперь отказываться от радостного существования ради трудовой жизни, полной лишений? Вот вопросы, которые задавала себе Софья Андреевна.

Софья Андреевна с мужем не соглашалась, «считая несправедливым обездоливать многочисленную семью нашу». Они спорили, Толстой грозился уйти из семьи, Софья в ответ угрожала самоубийством.
После очередного спора с женой о деньгах он собрал котомку и ушел из Ясной Поляны — пешком. Жена его догнала и спросила, куда он идет. «Не знаю, куда угодно, может быть, в Америку, и навсегда. Не могу больше жить дома!»

В ту ночь писатель не ушел далеко. Он знал, что жена должна родить, — родить его ребенка. Охваченный жалостью к ней, он вернулся.
 «Софья Андреевна носила своего двенадцатого ребенка с трудом, не желая его, а, родив дочь Александру, ранним утром следующего дня «ни за что не хотела кормить и отдала бабе-кормилице».  Это случилось в 1884 году, впервые за долгую материнскую жизнь.
Вернувшись, Толстой уже не доверял жене рукописи — теперь обязанность переписывать черновики легла на дочерей, к которым Толстая очень ревновала.



В последние десятилетия супруги Толстые были, как прежде, связаны взаимной любовью, но их устремления оказались разнонаправленными.
Бесконечные разговоры о деньгах, и длительные споры, возникавшие между ними, не приводили ни к каким результатам, кроме обоюдных ран.

Женщины завидовали Софье Андреевне, что у нее талантливый и известный муж. Мужчины говорили, что она идеальная жена. Но сама Софья Андреевна писала об этом так: «Что мне от его славы? Только труд, труд и труд!».

Свою жизнь графиня Толстая описывала так: «Сиди, корми, нянчай, ешь, спи — и больше ничего». Много позже она упрекнет мужа: «В биографии будут писать, что он за дворника воду возил, и никто никогда не узнает, что он за жену, чтоб хоть когда-нибудь ей дать отдых, ребенку своему воды не дал напиться и 5-ти минут в 32 года не посидел с больным, чтоб дать мне вздохнуть, выспаться, погулять или просто опомниться от трудов».

Когда Толстому было уже 60 лет, а его жене – 44, в их семье родился последний ребенок, Иван. Ваню любили больше других и часто тревожились, так как мальчик рос очень слабым.
Пока Ванечка был жив, семья жила относительно мирно и спокойно. Конечно, ссоры случались, но не такие серьезные, как до рождения Ванечки... И не такие, как начались после того, как в феврале 1895 года мальчик скончался от скарлатины, не дожив до семи лет.

Горе Софьи Андреевны не поддавалось описанию. Близкие думали, что она помешалась.

В том же году Софья Андреевна напечатала в журнале «Детское чтение» рассказ «Бабушкин клад. Предание», в 1904-м под псевдонимом «Усталая» в «Журнале для всех» – стихотворения в прозе. В 1910 году у нее вышел сборник детских рассказов «Куколки-скелетцы».
Рассказы в нем – святочные, рождественские, о чуде жизни и смерти. Тема эта интересовала Софью не просто так.  Образ Ванечки присутствует во всех рассказах Толстой. Софья Андреевна уже не смогла оправиться от этой потери.
Она родила мужу 13 детей, из которых выжили восемь.


Но, несмотря на обиды, душевную боль и горести, она ещё с 1885 года занималась редактированием текстов супруга. И переписывая рукописи мужа, порой, переписывала их по своему усмотрению. Многие мировые знаменитости пользовались умом и талантом своих жен. Есть крылатое выражение: «За каждым великим мужчиной стоит великая женщина», которое идеально подходит жене Льва Толстого, Софье Андреевне.

Американская писательница и исследовательница творчества Л.Н. Толстого, Кимберли Уайт утверждает, что Софья Андреевна, руководствуясь своим литературным вкусом и чутьем, описывала светские рауты, рассказывала о женских переживаниях, меняла судьбы и характеры героев романов Льва Николаевича. 

Об этом писала и сама Софья Андреевна: «Иногда, переписывая, мне так жаль было пропускать вычеркнутые прекрасные места. Иногда восстанавливала вычеркнутое, и я радовалась. Бывало, так вникаешь всей душой в то, что переписываешь, так сживаешься со всеми лицами, что начинаешь сама чувствовать, как сделать еще лучше: например, сократить слишком длинный период; поставить для большей яркости иные знаки препинания».

Ранние «Севастопольские рассказы» и сказки для детей, конечно, писал Лев Николаевич: он был философом и военным беллетристом, а многие любовные и семейные сцены в романах принадлежат перу его гениальной жены. Поэтому можно смело утверждать, что романы, вошедшие в сокровищницу мировой литературы, сочинены в творческом союзе супругов Толстых.

Современники писателя в своих мемуарах отмечали, что Лев Николаевич был уверен, что его Анна Каренина осталась жива, и очень удивился, когда узнал, что она трагически погибла.
 В то время Софья Андреевна даже не допускала до мужа журналистов и поклонников, чтобы Лев Николаевич не попал впросак в разговорах и о других своих произведениях. И многие из них не понимали, почему графиня стремится говорить за супруга, приписывая сей факт её высокомерию.

Эти многие не знали, что графиня подготавливала к печати Полное собрание
сочинений Толстого, и на ее хрупкие плечи легло заключение контрактов с типографиями и издательствами, проверка сметы, даже плотности и качества бумаги.

Она общалась с Цензурным комитетом и убеждала чиновников не быть резкими в своих суждениях относительно произведений Толстого. У вдовы Достоевского – Анны Сниткиной Софья научилась книгоиздательскому делу, и всего с её помощью было выпущено восемь собраний сочинений писателя и огромное число отдельных его книг.
Софья Андреевна принимала у себя просителей из деревни, разрешала споры, а со временем открыла в Ясной Поляне лечебницу, где сама осматривала страждущих и помогала, насколько ей хватало знаний и умения. Во время голода 1892 года она возглавила благотворительное движение и позже стала попечительницей детского приюта для беспризорников.


 В 1902 году Софья Андреевна пишет: «Мой Левочка умирает… и я поняла, что и моя жизнь не может остаться во мне без него. Сороковой год я живу с ним. Для всех он знаменитость, для меня он – все мое существование, наши жизни шли одна в другой, и, боже мой! Сколько накопилось виноватости, раскаяния… Все кончено, не вернешь. Помоги, Господи! Сколько любви, нежности я отдала ему, но сколько слабостей моих огорчали его! Прости, Господи! Прости, мой милый, милый дорогой муж!»

В дневнике она просила прощения за то, что ей не по силам быть женой гения. Это оказалось слишком высокое назначение для нее. Там она оставила такую запись: «Всю свою жизнь, все свои способности я задушила для него и всю свою жизнь отдала в жертву семье. Но в этом и было мое призвание, моя судьба, мое назначение. Иначе и лучше говоря: это была воля Божья».

В 1904 году Софья Андреевна начала работу с мемуарами, назвав их: «Моя жизнь». Воспоминания охватывали более полувека: с 1844 года по 1901 год. Мемуары Софьи Андреевны стали главным документом жизни и быта семьи Толстых со сложностями и тонкостями внутрисемейных отношений.



Ещё в 1883 году Лев Толстой познакомился с Владимиром Чертковым, который стал его близким другом, единомышленником и помощником.    Лев Толстой так писал о Черткове: " Бог дал мне высшее счастье.  Он дал мне такого друга, как Чертков".

 Позднее Чертков стал кропотливо работать с рукописями и черновиками   писателя.  Так получился "Свод мыслей"   Толстого.  Сам Лев Николаевич назвал эту книгу так: "Это настоящая биография моей мысли".

У Черткова, который часто гостил в Ясной Поляне, были постоянные конфликты с Софьей Андреевной, которая практически ревновала мужа к нему. Ситуация обострилась, когда в начале 1900-х годов началась настоящая борьба за дневники писателя, и жене и детям Толстого стало известно о подготовке Чертковым окончательного юридического завещания Толстого.

Незадолго до своей кончины Толстой решил уйти, чтобы прожить отведенный ему срок, как он считает нужным.
Своей жене Толстой письменно 14 июля 1910 года дал обещание: «...если ты не примешь этих моих условий доброй, мирной жизни, то я беру назад свое обещание не уезжать от тебя. Я уеду. Уеду, наверное, не к Ч. Даже поставлю непременным условием то, чтобы он не приезжал жить около меня, но уеду непременно, потому что дальше жить, как мы живем теперь, невозможно».
Вынужденная, под давлением жены, разлука с Чертковым и стала одной из главных причин этого ухода.
 
В ночь на 28 ноября 1910 года, в 82 года, Лев Толстой тайно ушел из дома. Перед уходом, он оставил жене записку, в которой запретил разыскивать его. Софья Андреевна, узнав об этом, бросилась топиться в Средний пруд – к счастью, ей помешали.

Сначала писатель направился в Оптину пустынь, но не решился войти в монастырь; затем остановился в Шамординском монастыре у сестры Марии Николаевны, но вскоре продолжил путь на юг; в поезде до Козельска Толстой простудился, и был вынужден сойти на станции Астапово.
В то время Толстому было совсем плохо. Он укрылся в доме единомышленников, но они не спешили рассказать об этом семье писателя. Лишь в последние дни жизни писателя приходит телеграмма: «Лев Николаевич в Астапове у начальника станции. Температура 40°».
 
В письме к старшим детям из Астапова он писал: «Милые мои дети, Сережа и Таня, надеюсь и уверен, что вы не попрекнете меня за то, что я не призвал вас. Призвание вас одних без мам; было бы великим огорчением для нее, а также и для других братьев. Вы оба поймете, что Чертков, которого я призвал, находится в исключительном по отношению ко мне положении. Он посвятил свою жизнь на служение тому делу, которому и я служил в последние 40 лет моей жизни. Дело это не столько мне дорого, сколько я признаю — ошибаюсь или нет — его важность для всех людей, и для вас в том числе».

Дети и жена поспешили в Астапово, но только после инъекции морфия к Толстому впустили его жену.  Она провела рядом с ним в тишине несколько часов. «Она сперва постояла, издали посмотрела на отца, — пишет С.Л. Толстой, — потом спокойно подошла к нему, поцеловала его в лоб, опустилась на колени и стала ему говорить: „Прости меня“ и еще что-то, чего я не расслышал».

А утром седьмого ноября Лев Толстой скончался. Софья Андреевна безумно горевала, не сумев застать мужа в сознании. После смерти мужа, Софье Андреевне передали письмо со словами: «То, что я ушел от тебя, не доказывает того, что я был недоволен тобой... Я не осуждаю тебя, напротив, с благодарностью вспоминаю длинные 35 лет нашей жизни! Я не виноват».

История обошлась с Софьей Андреевной очень жестоко: её обвинили в болезни и смерти великого писателя.
После подписания завещания все права на произведения Толстого формально переходили к его дочери Александре (в случае её смерти — к старшей дочери Татьяне), но Чертков оставался реальным распорядителем, так как посмертной волей Толстой передал все права Черткову на издание тех сочинений, которые он посчитает нужным.

Семья писателя осталась практически без денег, ведь ни супруга писателя, ни дети, ни внуки не могли претендовать на выплаты за продажу и публикацию книг Толстого. На помощь семье пришел Николай II, который выделил Софье пенсию, на что она и вела все хозяйство в родовом имении Толстых.

Последние годы Софья Андреевна публиковала дневники писателя, проводила экскурсии в Ясной поляне, каждый день до самой смерти ходила на могилу мужа, чтобы поставить там живые цветы.  В ноябре 1919 года, помыв окна на холодном ветру, Софья Андреевна заболела воспалением лёгких. Незадолго до смерти сказала детям, что никогда не переставала любить мужа и была ему верной женой.

Возможно, Софья Андреевна и мечтала найти себе применение в большем творчестве, нежели отслеживание ошибок и недочетов, однако на эту жертву она пошла ради того, чтобы Толстой мог больше времени уделять общественной деятельности и помощи нуждающимся. Софью Андреевну устраивала роль второй скрипки, она не жаждала славы, она хотела лишь любви и счастья.

Сложно сказать, как бы сложилась судьба Льва Николаевича и его творчество, если бы не беспрестанная забота, самоотверженность и преданность Софьи Андреевны.