***

Легенды старой Риги - 2.
2. Смеющиеся холуи.

Произошло это при бургомистре Зигмундасе Скуиньше.
Жил тогда на улице Пилс один бедный портной – Андрис Ниедра. Жены у него не было, что вполне понятно: ни лицом ни фигурой не вышел Андрис. И имелся у него ко всем его проблемам ещё и горб. Хоть и шил он умело, быстро и хорошо, не сказать, чтобы процветал он: клиентов хватало только-только сводить концы с концами, да оплачивать мастерскую на первом этаже, где в маленькой каморке при этой самой мастерской он и ночевал. Однако не горевал Андрис, а работал себе и работал. И, как ни странно, нисколько от проблем да беспросветности не озлобился.
Шил он всё больше на небогатых купцов, да начальство «среднего звена», как тогда называли слуг, лакеев, и прочих прихвостней помощников бургомистра и дворян: шил Андрис действительно добротно, качественно, и модно. И денег много не брал.
И вот однажды в его мастерскую заявился и сам помощник бургомистра, Оствальд Петерис. Весьма, нужно отметить, капризный и взбалмошный вельможа. Жмот редкостный. Хоть и дворянин. И говорит он портному:
- Так мол, и так, а слыхал я от добрых людей, что ты, Андрис, шьёшь вполне прилично, не стыдно солидным людям носить одежду, выполненную тобой. И сидит, дескать, она хорошо, и модна. И удобна, что в нашем почтенном возрасте важнее всего.
Ну Андрис заробел, конечно, немного: нечасто у нему заявляются птицы столь высокого полёта. С другой стороны – угодишь такому клиенту, так он тебя и расхвалит друзьям да коллегам! Нужно постараться:
- Благодарю за столь лестные для меня слова, господин Оствальд! Мне очень приятно слышать, что мои скромные труды кто-то оценил по достоинству. Ну а сшить что-нибудь для вас почту за честь! И уж можете быть уверены: приложу всё своё умение и старание!
- Вот и хорошо. Поэтому, - тут Петерис щёлкнул пальцами, и в каморку-мастерскую вошли два его слуги с узлами, - вот материя. Сшить тебе нужно будет выходной камзол. Да штаны эти новомодные – к нему под пару. Да смотри длину сделай как положено: чтоб до колена, так, чтоб чулки мои белые шёлковые не мялись, и были видны всем! Ну и, конечно, жилет!
- Всё понял, ваше превосходительство, всё сделаю, как скажете. Разрешите только обмерить вас, да о разных нужных мелочах расспросить.
Ну, Андрис Петериса обмерил, попутно выясняя, какие тот хочет карманы, да клапаны к ним, да какие кружева пустить на оторочку, да какой фасон воротника, да пуговицы – словом, все технические и модные детали.
Затем заговорили о цене да о сроках. Ну, сторговались, вроде.
Отложил Андрис все свои имеющиеся заказы, да принялся за работу. И уж так он старался, так старался – чтоб к сроку, к Пасхе Святой, которая должна была наступить через неделю, всё было готово в лучшем виде!
В пятницу, за два дня до праздника, пришёл к нему Оствальд, и начал примерять. Но, видно, плохое тогда у него было настроение: то это ему «тянет», то тут – «болтается», то кружева «какие-то тусклые и дешёвые!»
Напрасно пытался Андрис оправдываться. Что, дескать, и кружева – самые лучшие и дорогие, и что фасон такой: не предусматривает, что будет, к примеру, работать на огороде лопатой господин помощник бургомистра, а – только сидеть на заседаниях Совета…
Накричал тогда господин Петерис на бедного портного, да отказался платить наотрез. А пригрозил подать на Андриса в суд, если начнёт тот выступать, и требовать оплаты: «за испорченный материал и дурацкий фасон платить разным идиотам безруким высокородный господин помощник бургомистра не намерен!»
Вот так и получилось, что на Праздник Пресветлый Оствальд Петерс щеголял в шикарном камзоле и штанах до колена, самых супер-модных, а портной наш остался без оплаты за ночи бессонные да глаза покрасневшие и воспалённые…
Однако Андрис после праздника действительно пошёл на приём к бургомистру Зигмундсу Скуиньшу. Рассказал. Что и как. Попросил призвать Петериса к порядку: чтоб не подавал остальным вельможам отвратительного примера, слово впредь держал, и совесть свою окончательно не растерял!
Бургомистр к тому времени занимал свою должность не первый год. Нрав и привычки своего помощничка знал отлично. Тут же послал за ним слугу своего. А когда Петерис заявился, расспросил. Как было дело.
Пришлось Петерису признать, что новый костюмчик его, в котором щеголял на Пасху – пошит Андрисом. И все его новым камзолом и жилетом восхищались. И что действительно не расплатился он за него.
Бургомистр похмурился тогда. Побарабанил пальцами по столешнице огромного рабочего стола своего кабинета, сделанного из морёного и уже почти чёрного дуба. Сказал только:
- Расплатись. Не нужно подавать коллегам отвратительный пример. Да и перед простыми простолюдинами стыдно: раз ты носишь этот костюм, значит, устраивает он тебя. А раз устраивает – люди могут подумать, что ты – скряга. Или – не дай Господь! – что у тебя денег нет. Или уж - совести?
А когда Петерис попробовал что-то возразить, защищаясь, поднял Скуиньш руку, и не повышая голоса, добавил:
- Сегодня же. Я проверю. Ну а сейчас – ступайте!
Бургомистр тогдашний славился крутым нравом, но слыл и вполне справедливым «разборщиком». Именно поэтому Андрис к нему и пришёл: знал. Что действительно может рассчитывать на защиту и восстановление справедливости.
Ну, выйдя из кабинета, Петерис на Андриса посмотрел. И сразу понял тот, что добра теперь от «обиженного» вельможи ему не дождаться.
Впрочем, вечером двое слуг Петериса действительно принесли портному кошель с пятью золотыми – платой, о которой они договаривались, если успеет Андрис в срок, и потребовали, чтоб тот пересчитал деньги в их присутствии. Ещё и хозяина дома, Фридриха Хасса, позвали – в свидетели.
Ну, всё, вроде, по совести, да по закону прошло…
Только в ту же ночь под утро взломали дверь, да разгромили мастерскую Андриса пятеро неизвестных в масках, да изорвали да попортили все его запасы: ткани, нитки, аксессуары, да фурнитуру! Что испортить не смогли, вытащили из дома, да в рижском заливе утопили! Хорошо хоть, дом не спалили: а то пожар тогда точно перекинулся бы на соседние дома, да сгорело бы, как тогда обычно и бывало, полквартала!
Андрис пытался, конечно, защитить своё добро, да позвать на помощь, но старшой группы, здоровенный амбал, так саданул ему в подреберьё, что подумал охнувший от боли, да присевший в углу прямо на пол Андрис, что лишился он печени…
Печень, однако, оказалась цела – просто сильно отбита. Так что через неделю смог уже Андрис кое-как ходить, да поковылял с палочкой снова – к бургомистру. За «правдой».
Вот только когда подошёл к зданию мэрии, поджидали его там: двое слуг Петериса, те самые, что приносили материал в мастерскую.
Ну, они Андрису сразу сказали, чтоб шёл он подобру поздорову обратно домой – а то неровён час, и почек лишится. Или ещё чего.
Андрис, однако, оказался из принципиальных и упрямых: стал орать и скандалить. Бургомистр высунулся из окна, да приказал его впустить.
Ну, история повторилась: выслушав Андриса, вызвал Зигмундас снова Петериса, да приказал тому оплатить лечение портного, и возместить потерю материалов да фурнитуры, да впредь держаться от портного подальше. А иначе он подумает, что ему нужен новый, более умный, не столь мстительный и злобный, и предусмотрительный помощник. С, хотя бы, остатками совести. И чести.
Ну, вечером того же дня история со слугами, мешочком с деньгами, да хозяином Фридрихом Хассом, снова призванного в свидетели, повторилась.
Теперь, когда Андрис смог оплатить лекаря, дела его быстро пошли на поправку, и через неделю-другую он уже смог ходить, и даже работать. И запал он снова и материала и фурнитуры, и всего, чего надо. И как и раньше, смог выходить в город: и по делам, и по клиентам, и на рынок, и даже пройтись подышать свежим воздухом – а так все продукты ему носил слуга Фридриха. Впрочем, не бесплатно: всё включалось в счёт!
А через примерно месяц, когда в очередной раз вышел вечерком из дома Андрис, чтоб погулять на свежем воздухе, пропал он. Домой, во-всяком случае, портной не вернулся. И никто его больше не видел. Живым.
А то, что с ним произошло, вскорости стало известно всем.
Потому что дня через три после пропажи, среди белого дня, появился Андрис на набережной. Выбрался он, по словам очевидцев, прямо из воды. И, как был, весь опутанный водорослями, с привязанным на груди камнем, и оставляя за собой илистый мокрый след, двинулся, едва переставляя ноги, к дому своего обидчика: Петериса.
Лицо его, по словам тех, у кого хватило мужества глянуть на это дело, было иссиня-чёрным, в кровоподтёках и ссадинах, а руки как-то странно изгибались в самых разных местах: словно были переломаны. Так же, как и ноги. А уж как от него воняло, тиной и гнилью – ощущалось аж за двадцать шагов!
И вот добрался он до дома Оствальда Петериса. Все обычные слуги того, уже оповещённые сарафанным радио, едва завидев мертвяка, побросали всё, что у кого было в руках: вилы, лопаты, да ружья, да плюнули на приказания хозяина, и кинулись врассыпную!
Остались с хозяином только те, кто причастен был к тёмным-то делишкам Петериса. Так сказать, приближённые, да хорошо оплачиваемые холуи. Приученные молчать, да выполнять. Вот они-то в мертвяка и стреляли, и кидали, чем ни попадя…
Да только напрасно – словно отскакивало всё от Андриса, а пули так и вообще пролетали насквозь, не причиняя ни малейшего видимого ущерба.
Ну, как там и что в доме Петериса происходило – никто доподлинно не узнал. Да только через пять минут выскочила из парадной двери, за которой скрылся мертвец, госпожа Петерис, Янина, с малышкой Дафной – дочери Петериса было всего восемь, и её тащила мать за руку.
Правда вот, вытянуть из них обеих позже, чему они стали свидетельницами, не удалось. Онемела на всю оставшуюся жизнь бедняжка Дафна, и только глазами на всех хлопала, начиная плакать каждый раз, как пытались что-то у неё узнать. Ну а Янину, беспрестанно смеявшуюся и плакавшую одновременно, пришлось поместить до конца дней её в сумасшедший дом…
Так что примерно полчаса к дому Петериса никто и на сто шагов подойти не отваживался – не говоря уж о «помочь». Не из того разряда был господин Оствальд, чтоб нашлись желающие «помочь» ему…
Однако когда бургомистр подогнал к дому своего помощника солдат в количестве взвода, те осмелились войти в дом. После, правда, приказа, и угрозы адекватного наказания за трусость.
К счастью для них, Андриса они не увидели. Но того, что увидели, с лихвой хватило им на всю оставшуюся жизнь!
За обеденным столом, в главной гостиной, сидели, как собравшись на пиршество, все восемь приближённых слуг Петериса. Сидели, привязанные верёвками к спинкам стульев. И у каждого рот был распорот до самых ушей: словно улыбаются они дурацкой, но весёлой улыбкой. И повод у них был.
Потому что центральное место за столом занимал их Хозяин.
И выглядел он… Страшно и комично одновременно!
Голова оказалась пропущена сквозь рукав того самого камзола, и уж так она при этом вытянулась – словно гуттаперчевая: в высоту достигала пары футов, а в толщину составляла не более пяти дюймов – словно баклажан какой! А уж глаза! Этакие выпученные буркалы – как у краба какого! На этаких тонких ножках-стебельках с дюйм толщиной, да ещё болтаются на них, словно те – сделаны из пружин!.. И выражение… Словно дикую боль испытал перед смертью их обладатель.
Да так, скорее всего, и было.
Ну а умер Петерис от удушья: в грудь его был словно вбит заподлицо, раздвинув рёбра, тот самый камень, что привязали на шею несчастному Андрису: здоровенный оплетённый верёвками булыжник с добрый арбуз…
Зрелище это оказалось не для слабонервных: троих солдат стошнило, а ещё двое рухнули без памяти на пол. Остальные просто выбежали прочь, прихватив и своих потерявших сознание товарищей. Те, кто опорожнил желудки, бледные, но живые, выбрались вскоре сами, поняв, что помощи им не дождаться.
Всё, что увидели, бледный и потеющий сержант доложил.
Бургомистр однако пожелал лично осмотреть место трагедии.
Выйдя на улицу из дома, он был, конечно, бледен, но сдерживал позывы к рвоте вполне успешно: статус не позволял позориться! Сказал:
- Пусть их тела уберут. Слуг – похороните на кладбище, они выглядят как люди. А вот Петериса пусть похоронят за пределами кладбищенской ограды. Потому как явно – заколдован он! Не место ему, стало быть, среди истинно верующих богобоязненных католиков.
С тех пор так и повелось в Риге: сделал заказ, будь то коня подковать, или сапоги сшить – будь любезен: оплати, сколько положено. И – вовремя.
Иначе, говорят, приходит по ночам к таким скупердяям непорядочным – Андрис…
А о бургомистре Скуиньше Зигмундасе на долгие годы утвердилась слава действительно спокойного, справедливого, хваткого, и добросовестно выполнявшего свои обязанности, человека.
К тому же очень набожного и порядочного.